***

Он протянул к ней огромные руки. Она робко потянулась                к нему и тут же отпрянула. На пальцах у него… Но это была не кровь – просто сок земляники.
А.Н. Стругацкий, Б.Н. Стругацкий.


                ПРИМИ ЗВЕРИНЫЙ ЛИК
               

                Глава 1.   
               
 - Судя по тому, что я о нем слышал, это бесхитростный,      добросердечный человек, который никому не хочет зла. 
Д. Лондон.   
               
                1.
С грохотом опрокинулась телега и, влекомая обезумевшей лошадью, еще метров десять со  скрежетом проволоклась на боку, высекая искры из булыжной мостовой. Он едва успел отскочить в сторону и теперь, прижавшись к стене, наблюдал, как двое других прохожих, менее расторопных и удачливых, хрипло и грязно ругаясь, очищали свою одежду от селедочного рассола, фонтаном ударившего из лопнувшей бочки. Их, этих бочек, было три. Две другие, так же упавшие с телеги, уцелели и с грохотом катились теперь вниз по мостовой, подпрыгивая на ухабах и оставляя зловонный след. Торговец, так же подпрыгивая, с воплями мчался вслед за своим товаром, провожаемый улюлюканьем и хохотом толпы.
    Убедившись, что одежда не пострадала, он тоже пару раз свистнул вслед незадачливому селедочнику, но очень скоро потерял интерес к происходящему и, подхваченный массой народа, снова двинулся  вверх, к рыночной площади. Толпа, довольно редкая сначала, по мере приближения к центру города разбухала, уплотнялась, сдавливая бока, - а из переулков, дворов и улиц в нее вливались все новые и новые люди, в большинстве своем ремесленники в грязных фартуках и промасленных колпаках. Кто-то больно сунул ему локтем под дых и он, резко развернувшись, рванул обидчика за ворот, пока тот не скрылся в толпе, подмял под себя да прошелся башмаком прямо по орущему кривому лицу. Причем, сделал он это как-то  совершенно без эмоций, досадуя - так же, как прихлопывают назойливого комара. Думается, кривой уже не выбрался из-под ног толпы. Слишком неумолимо было ее монолитное движение.
  Он двигался все дальше и дальше в людском море, постепенно освобождаясь от непонятных и неприятных ощущений, во власти которых находился все последнее время, начиная с того момента, как непостижимым образом очутился на мостовой среди возбужденных, орущих, стремящихся куда-то людей…
    …Было какое-то странное состояние отрешенности от всего происходящего; словно укутанный  смутным туманом, он долго стоял, озираясь по сторонам. Серые и холодные громады домов возвышались над ним, зажимая узкую улочку в каменный мешок. Он знал этот район, здесь жили зажиточные горожане, и делать ему тут, вроде бы, было нечего. Еще сегодня утром он планировал день, договаривался о встрече с Борголом – другом, появившимся у него недавно, с месяц тому -  и в эти места они явно не собирались. Потом ударил колокол главной ратуши, потом… А вот потом было что-то странное, вроде вспышки в голове, с видениями и бредом, забытье и провал в памяти, в результате чего он и обнаружил себя здесь, далеко от собственного убогого домишки. Он еще раз огляделся, потирая лоб, окончательно приходя уже в себя и ориентируясь посреди щербатой мостовой, неровный булыжник которой покрывал слой нечистот и всяческого мусора. (Улица была с уклоном и во время дождей все эти помои весело неслись вниз пенным потоком, заливая кварталы поплоше да победней). Да-да, вот теперь он окончательно пришел в себя, дивясь такому происшествию с собой, чего не бывало ранее никогда, даже после удачной попойки. И вот еще что - почудилось ему вдруг напоследок,
что все это вокруг: город, улицы его, торговки приветливые, камень серый да черный – все это суть длинный и непонятный сон … При этом, сон этот он, определенно, видел наяву, и не только видел, а и переживал вплоть до самой трагедии с бочкой селедки.
  Лишь теперь, вынесенный людским потоком на центральную площадь Города, он почувствовал, что все мучившие его безответные вопросы, все сомнения и неприятные ощущения покидают его. Они оставили в душе лишь какой-то еле уловимый смутный осадок, но и тот быстро исчезал, уступая место необычайному возбуждению, охватившему все это людское море, заполонившее площадь и подступы к ней. Все больше электризуясь и заражаясь общим настроением, он заработал локтями, стараясь пробиться ближе, туда, где толпу сдерживали два ряда пеших солдат, древками копий остужая излишне горячих. Не обращая внимания на брань и стоны за спиной, он продвигался все дальше и дальше, и остановился, лишь  упершись в помятый и не слишком начищенный щит. В нескольких шагах впереди, отделенный от толпы пехотинцами, высился сколоченный из неотесанных бревен помост, примыкавший прямо к стене мрачной городской Башни, холодно взиравшей на происходящее узкими зарешеченными глазницами  своих бойниц.
    Башня возвышалась над площадью, огромная, черная, навевающая ужас и незыблемая. Вдоль ее неприступной стены выстроились пятьдесят гвардейцев (краса и гордость Города) на рослых сытых конях, поставив древки своих  копий в правое стремя и мрачно глядя в толпу из-под сияющих шлемов. Приученные, дисциплинированные их кони не шевелились в ряду, лишь изредка перебирая копытами и шурша пышными хвостами о неровную кладку Башни.
    Переведя взгляд с гвардейцев выше, и приглядевшись, можно было различить в некоторых бойницах изможденные лица узников,  прильнувшие к стальным прутьям решеток, словно серые призраки. В другое время за такую забаву недолго и стрелу в глаз схлопотать, но сейчас охрана и сама была увлечена другим. (Думается, недоброжелатели торна Крепостного или, иначе, Мастера Крепостного, начальника тайной стражи, отметили нарушение инструкций, чем и не преминут воспользоваться.) Охрану можно было понять - сам кронрод, окруженный лучниками и пешими рыцарями, сидел на массивном троне, суровый и торжественный. У ног его, поражая размерами, силой и свирепостью, сидели два огромных черных пса, каждый едва ли не по грудь человеку ростом.
Глашатай на помосте поднял руку, призывая к тишине. Взревели трубы герольдов. Волнующаяся толпа вдруг замерла, потом зашевелилась снова, медленно, словно нехотя умолкая. Лишь дыхание многих сотен глоток, схожее с прибоем, тревожило свежую прохладу ранней осени. Не торопясь, глашатай развернул свиток и поднял его на уровень глаз.
-Слушайте, свободные жители Города!
Проорав это, он опустил свиток и обвел взглядом толпу, словно изучая, все ли, на самом деле, услышали его и слушают далее. В дальнейшем он проделывал эту операцию после каждой фразы, добиваясь от народа полного внимания.
-Сего дня седьмого месяца Свеженя, божественной волей великого кронрода нашего… (поворот и низкий поклон повелителю) …года восемнадцать сотен девяноста третьего от падения звезды…
Толпа совсем притихла, внимая голосу глашатая. Люди жадно всматривались в непроницаемое лицо кронрода, разглядывали его одежду, запоминая мельчайшие детали, дабы потом поделиться ими с приятелями и соседями – нечасто вот так, совсем рядом, узришь повелителя!
Чуть отодвинув в сторону мешавший наблюдать край щита и проигнорировав колючий взгляд солдата, он принялся наблюдать, как из узкого выхода Башни одного за другим стали выводить троих кандальников с тем, чтобы после подогнать их уколами копий к помосту. К тому времени, как закованная троица взобралась по грубой лестнице наверх, толпа снова зашевелилась, узнавая узников.
-…За измену, бунт и учинение беспорядков… - глашатай сурово обвел взглядом толпу - …приговорить трех названых преступников… к смерти!
Толпа смутно зашелестела, зароптала непонятно – то ли одобряя, то ли выражая недовольство. Кое-кто выкрикнул  неугодное, подстрекательское – крикунов этих тут же принялись выискивать цепкими взглядами специальные люди…
Шум усилился, когда откуда-то сбоку на эшафот поднялся главный персонаж предстоящей трагедии. Огромного роста, мощный как бык, человек этот имел длинные бугристые руки и, словно в противовес, короткие кривые ноги – тоже весьма крепкие. Одет он был в черно-красное обтягивающее трико и красный плащ с капюшоном, полностью закрывающим голову и лицо, оставляя лишь прорези для глаз. На его появление реагировали по-разному, в том числе можно было даже услышать и сладострастное женское сопение, и не единичное… Палач кряжисто прошелся по помосту и, подойдя к его краю, взмахнул руками.
Людское море, как по команде, взорвалось ревом. Общий дикий шум - в котором затерялись и крики возбуждения, и стоны жен да матерей казнимых, и проклятия, и предсмертный хрип задавленных, затоптанных – покрыл площадь, налетел волной на помост, разбился об него и поднялся вверх, туда, где высились зубцы мрачной Башни и где находились, по слухам, самые страшные ее темницы.
Палач встал перед первым осужденным. Как бы лаская, он провел грубой ладонью по его волосам, затем, вдруг ухватившись за ворот замызганной домотканой рубахи бунтовщика, с силой швырнул того на колени.
Свистнул в воздухе огромный черный топор и голова несчастного, отпрыгнув в сторону, ударилась о край эшафота и, свалившись вниз, покатилась по булыжникам, дико вращая глазами, прямо в толпу. Один из солдат, вытянув ногу, остановил ее носком сапога. Какая-то женщина, не помня себя и страшно крича, прорвалась сквозь строй пехотинцев и кинулась к голове, однако, кто-то из оцепления успел схватить ее за руку, повалил, стал избивать древком копья…
«Вдова… вдова…» – прошелестело по толпе. Между тем, уже второй осужденный склонил голову под богатырский замах топора. На сей раз палач сработал более профессионально – голова скатилась в приготовленную корзину. Кровь горячим фонтаном ударила прямо в лицо исполнителю и он, утробно урча из-под своего колпака, повернулся к толпе, нагнул голову и замотал ею из стороны в сторону, разбрызгивая дымящиеся капли.
Толпа неистовствовала. Все покрыл кровавый туман. Он тоже что-то кричал, бросаясь грудью на солдатский щит и не видя ничего, кроме розовой пены перед глазами. Он перестал кричать и рваться вперед только тогда, когда на голову его, оглушая, один за другим обрушились два тяжелых удара копьем. Заткнувшись, он осел, стал падать вниз и, падая, погружаясь во мрак, видел вокруг только орущие перекошенные рты да еще то, как по оскаленной морде соседа торопливо сбегает струйкой слюна…
Кронрод презрительно усмехнулся – чуть, слегка. Представление закончилось. Ему уже стал надоедать этот ополоумевший от крови, вопящий сброд. Он немного повернул голову в сторону и что-то проговорил тут же склонившемуся рыцарю в пышных доспехах без шлема, стоявшему по правую руку от повелителя. Младший брат кронрода – а это был он – почтительно выслушал, рассмеялся, после чего поклонился и хлопнул в ладоши. Не прошло и нескольких мгновений, как ловкий и гибкий юноша конюший, не без усилий, подвел повелителю статного серого в яблоках красавца жеребца.
Как по команде, гвардейцы выдвинулись вперед, оттесняя редеющую толпу, и перестроились, образовав коридор, в середине которого оказался кронрод. Два огромных пса были тут же и угрожающе скалились, труся по обе стороны жеребца повелителя. Впереди пехотинцы спешно расчищали проход щитами и копьями. И вот, наконец, кронрод в окружении гвардейцев – а за ним и вся свита – на рысях двинули в сторону Замка.
-…Пировать, небось… - завистливо протянул некто оборванный да немытый.
- Знамо дело. – Поддакнули ему.


                2.

-…Арвист, что с тобой? Да ты жив ли?..
Он открыл глаза и тут же сморщился от головной боли. Чудом не затоптанный, он лежал на том же месте, где и упал, оглушенный. Боргол заботливо помогал ему подняться.
- Держись… Что случилось?
Потирая голову, Арвист медленно побрел, опираясь на плечо друга.
- Огрели копьем… Аж звездочки посыпались!
Боргол торопливо огляделся – не слышал ли кто слов богохульных – и, придерживая Арвиста за талию, пребольно ткнул того кулаком под ребро.
- Ты бы потише… О звездочках… Нынче, говорят, преподобный отец Вит в большой дружбе с Мастером Крепостным. Или по Башне тоскуешь?
Площадь пустела. Толпы возбужденных, разгоряченных кровавым зрелищем людей растекались по улочкам да переулкам Города. Там и сям слышалась брань и звуки драк. Арвист, совсем оправившийся от ударов, вместе с Борголом миновал большую свалку, в которой участвовало, по меньшей мере, по десятку бойцов с каждой стороны.
- Каково? – Весело прокричал Боргол. – Гляди, гляди как он его поддел!
Арвист повернул голову и тут же схватился за затылок.
- …Нет, ты погляди, оглобля в дело пошла! Отойдем, пожалуй, а то и нас зацепит ненароком…
Из проулков перед ними выскочила визжащая молодая женка, на ходу увертываясь от преследовавшего ее верзилы. Тем временем двое дружков озабоченного погоней раз за разом валили наземь и избивали мужественно пытавшегося отстоять свое достояние мужичка. Наконец, верзила догнал женщину и, после недолгой борьбы повалил на мостовую, задирая ее юбки. Та закричала еще пронзительней, сверкая молочными ногами, но насильник уже прочно навалился на нее, шаря внизу рукой.
Сам себе удивляясь, Арвист оставил пораженного Боргола и, миновав группу зевак, с похабными шуточками наблюдавших зрелище, подскочил к верзиле сзади. Он без видимого усилия одной рукой за шиворот поднял насильника в воздух, слегка встряхнул его, беспомощно висевшего со спущенными штанами, как в тисках – и второй, свободной рукой, буквально вколотил мгновенно обмякшее тело в стену. Тело, уже не трудясь поправить свою одежду, просто осело вниз и как куль рухнуло на булыжник.
Двое дружков, в первый момент опешивших, ринулись на Арвиста, но тот, изготовившийся к этому нападению, подхваченным с земли длинным колом в три приема расправился с обоими.
- Ловко! Где это ты так насобачился?.. – Боргол потянул его за рукав. – Давай-ка поторопимся!
Бегом они заскочили за ближайший угол, даже и не поинтересовавшись дальнейшей судьбой женщины и ее мужа, ибо внимательный и осторожный Боргол успел заметить еще троих противников, спешивших к месту схватки с явно недобрыми намерениями – судя по выкрикам «наших бьют!» Свернув еще пару раз они, наконец, замедлились и отдышались.
- Ты ее знаешь, что ли?
Арвист пожал плечами.
- Первый раз вижу.
Теперь пришла очередь Боргола повторять тот же жест, при этом разводя руки.
- Непонятно мне… Ладно, твое дело. Ах, черт! Теперь уже и мое!.. Ну, надо же, попались…
Навстречу им выскочило сразу несколько парней, кое у кого поблескивали ножи.
- А-а-а-а-а!..
Путь к отступлению был уже перекрыт. Арвист поудобнее перехватил свой кол и, набычившись, кинулся вперед, успев крикнуть другу:
- Главное, держись за моей спиной, не отставай! А ну-у-у-у!..
С поразительной быстротой и точностью работая палкой он разметал нападавших и, увлекая за собой Боргола, побежал, стремясь достичь высокой каменной ограды в конце улицы.
- …Прыгай, Боргол, прыгай, я их задержу!..
С колом наизготовку он развернулся лицом к нападавшим и, издав звериный рык, отразил первый выпад. К тому времени, когда Боргол добрался до верха ограды, ему пришлось сражаться сразу с пятью врагами, что он и делал, проявляя чудеса владения палкой. Наконец, собрав все свои недюжинные силы, он отбросил врагов назад, в последний момент внезапным выпадом вышиб глаз долговязому бродяге, собиравшемуся метнуть нож и, кошкой прогнувшись, прыгнул, сразу ухватившись пальцами за край ограды. Ему не хватило какого-то мгновения – сразу несколько рук вцепились в его ноги и, невзирая на отчаянные усилия Боргола, Арвиста сдернули вниз. Он рухнул в самую гущу своих противников, немедленно принявшихся топтать его ногами.
Пропела каленая стрела, закончив свой полет в горле парня в куртке из буйволовой кожи. Тот совершенно по-птичьи заклекотал и выпустил нож, после чего завалился, тщетно шаря рукой под своим подбородком. Два рослых всадника, появившихся внезапно откуда-то сбоку с обнаженными мечами, за три секунды изрубили в капусту всю банду, включая тех, кто с воплями бросился бежать. Затем они подъехали к неподвижно лежавшему Арвисту и, перегнувшись с седел, с двух сторон подхватили его подмышки и так, держа бесчувственного на весу, пришпорили коней, повинуясь приказу своего начальника, молчаливо наблюдавшего происходящее чуть поодаль.
      
                *     *      *     *      *     *      *      *               

…ПОМИМО НАЗВАНЫХ ВСПОМОГАТЕЛЬНЫХ СЛУЖБ ВКЛЮЧИТЬ В СОСТАВ «ЭКСПЕДИЦИИ» ДЕСАНТНОЕ ПОДРАЗДЕЛЕНИЕ «ЯГУАР». КОМАНДИР – МАЙОР ШУЛЬГА. ПОДЧИНЕНИЕ НЕПОСРЕДСТВЕННО КООРДИНАЦИОННОМУ СОВЕТУ И ЛИЧНО КООРДИНАТОРУ.  НА КООРДИНАТОРА ВОЗЛАГАЕТСЯ ОБЯЗАННОСТЬ КОНТРОЛЯ ЗА НЕУКОСНИТЕЛЬНЫМ СОБЛЮДЕНИЕМ МЕЖДУНАРОДНЫХ КОНВЕНЦИЙ В СВЕТЕ ПРОШЛОГОДНЕГО ГАЛА-СОВЕЩАНИЯ. СОВЕТНИКОМ КООРДИНАТОРА ПО ВОЕННЫМ ВОПРОСАМ НАЗНАЧИТЬ ПОЛКОВНИКА БОКОВА. 4 МАРТА. ГЕОПАРЛАМЕНТ. ПЛАНЕТА ЗЕМЛЯ.
ПОЛКОВНИК БОКОВ – МАЙОРУ ШУЛЬГЕ, «ВЯТКА 4», БАЗА ТРЕТЬЕЙ БРИГАДЫ ДЕСАНТНЫХ ВОЙСК ОСНАЗ ДЕПАРТАМЕНТА ГЕОБЕЗОПАСНОСТИ. НАЗНАЧЕН СБОР. ФОРМА СБОРА – 2. СОСТАВ – ШТУРМОВАЯ РОТА. МЕСТО – КОСМОДРОМ «СНЕЖНЫЙ». ВРЕМЯ – ДВАДЦАТЬ НОЛЬ НОЛЬ ПЯТОГО МАРТА.


                Глава 2.   
                Когда он проснулся, все ночное событие  казалось ему происходившим во сне.
Н.В. Гоголь.

1.

Ведро теплой тухлой воды привело его в чувство. Не открывая глаз, Арвист жадно облизал губы, смоченные зловонной влагой и, содрогнувшись от боли, хрипло и мучительно кашлянул. Впервые за последние часы под его черепной коробкой зашевелились хоть какие-то мысли. Понемногу возвращались ощущения и вместе с ними ноющая, тупая боль во всем теле. Саднило и разламывало голову. Проклятые мухи с низким жужжанием устремлялись к подсохшим кровяным пятнам в спутанных слипшихся волосах, а у Арвиста не было и капли сил для того, чтобы отогнать эту мразь. Его ноги, заключенные в грубую массивную деревянную колодку, уже давно перестали бороться с этой растягивающей сухожилия тяжестью. Так же, он не чувствовал и рук, притянутых цепями к поперечной балке под потолком; он висел беспомощной тушей  в таком положении уже более восьми часов и сознание, возвращающееся сейчас к нему, несло лишь нестерпимые муки. Он с усилием открыл глаза и дернулся от нестерпимой боли в изорванной, превращенной бичом в кровавое месиво спине. Целый рой мух, облюбовавших себе там место, с недовольным гулом поднялся в воздух, но, тут же деловито опустился обратно. Арвист снова закрыл глаза, запрокинул голову и тихо застонал.
Два угрюмых, заросших по самые бессмысленные глаза палача молча сидели, отдыхая, свесив узловатые руки между колен. Вряд ли в этих крошечных динозавровых мозгах происходило какое-либо движение. Единственное, что занимало сейчас этих обезьянолюдей, так это удивление по поводу живучести последнего клиента. Неужели еще теплится жизнь в этой изуродованной туше, висящей посреди зловонной душной камеры с одним лишь маленьким оконцем, еле-еле пропускающим свет сквозь толстую решетку? Это с их-то опытом и умением? Да еще и притом, что Мастер Крепостной  не давал никаких указаний беречь парня, осторожничать – не для того их доставляют сюда, под крышу Башни…
Однако, палачи были не единственными, кто присутствовал в этом страшном месте. Сквозь глазок в мощной двери на Арвиста был устремлен внимательный изучающий взгляд. (Взгляд, к слову, многим известный и многих пугающий в Городе.) Словно почувствовав его, Арвист вновь открыл глаза и, стараясь не скрипеть зубами, с усилием повернул голову к двери. Истязатели недоуменно переглянулись. Тем временем тот, наблюдавший в глазок, оторвался от своего занятия и обратился к мерзкого вида толстяку, стоявшему рядом с подобострастно-угодливым выражением на лице.
-Неужели, все это время – ничего?
Ответом ему было недоуменное пожатие плеч и гримаса, выражавшая все, что угодно, кроме понимания ситуации.
-Ни слова? Ни доносов, ни признаний, ни даже имени? Это поразительно… - человек снова прильнул к глазку, наблюдая. Когда же он вскоре отошел от двери, то сделал это, как могло показаться, с некоторым сожалением.
-Ну, и какого вы мнения о нем?
Толстяк осклабился, обнажив кривые мелкие зубы, изъеденные и почерневшие. На мгновение – всего лишь одно мимолетное мгновение – мелькнул на его лице гнев, вызванный столь пренебрежительным к себе отношением, но, немедленно был сменен этот гнев на прежнюю угодливость.
-Крепок телом, сиятельный торн. Но, если прикажете, я его живо… - он вдруг стал похож на крысу, сморщился и изобразил скрюченным пальцем поддевающее движение.
Ничего не отразилось в надменных холодных глазах его собеседника. (Боже, с каким же ничтожеством приходится иметь дело…) Решение уже давно было принято гостем Башни. А решения, принимаемые этим человеком, носили характер окончательных и бесповоротных.
-А вот только попробуй! Я тебе тогда устрою… гонки. – Он смерил толстяка взглядом и брезгливо усмехнулся. – Если этот парень сдохнет, ты у меня сам там повиснешь. Авось поисхудаешь.
Толстый трусливо сжался, стрельнув ненавидящим взглядом, но тут же верноподданно захихикал. Сальная хихикающая физиономия была настолько отвратительна, что  его гордому собеседнику неодолимо захотелось плюнуть в это потеющее пространство. Однако, он сдержался. Лишь подумалось мимолетно: а ведь было время, когда я всерьез побаивался это ничтожество…
-…Шутить изволите, сиятельный… Меня – подвесить…
Сиятельный торн еще более усилил мрачное выражение своего лица и проговорил, оглядывая низкие каменные своды:
-Да уж какие там шутки. Или он у тебя встанет на ноги – или ты с голым задом наперегонки с моими гончими побегаешь.
Толстый внезапно окаменел лицом, с достоинством поднимая подбородок.
-Однако, сиятельный торн… Вам не кажется, что вы заходите…
Сиятельный почтил, наконец, вниманием своего взора стоящего напротив, коротко хмыкнул (неужели решится? Бросит вызов дворянина? Э, об этом только мечтать…), промолчал; а глаза словно выплюнули, перебивая: нет, не кажется. И все стихло.
Мрачный господин повернулся и широкими гулкими шагами двинулся прочь, уже не обращая внимания на толстяка, снова позабывшего свою гордость и бросившегося следом.
-…Но, как же так, сиятельный… Вы же сами давеча…
Рослый воин в сверкающей кольчуге преградил путь и, посмотрев некоторое время внушительно и строго в трясущееся жирное лицо, зашагал вслед своему господину. Еще никто не слышал голоса этого воина, зато всем была известна его преданность. Он был нем. И он доселе не знал поражений в поединках. Звали его Бергата.
Толстяк же остался стоять на том самом месте, беззвучно шевеля губами, посылая мысленные проклятия всесильному протектору гвардии кронрода, правой руке повелителя, опоре и надежде Города, сиятельному торну Мостовому, ибо это именно он был только что здесь. Провались ты со своим верным псом!.. Нетрудно было понять чувства толстяка, имя которого было Крепостной, а должность – начальник тайной стражи. О Всевышний, слыхано ли было что-то подобное еще недавно? Кто посмел бы вести так себя с ним – Мастером Крепостным? Никто. И уж точно не этот, вознесшийся аж до Небес, торн.
И – скрипи зубами, не скрипи – торн не бросает слов на ветер, силы и власти ему не занимать, а загон живого человека собаками в угодьях Мостовых – не такая уж и редкая забава… Вся десятипудовая туша Крепостного затряслась в бессильной ярости. Даже сам кронрод всегда подбирает слова и выражения в разговоре с начальником тайной стражи, а тут…
Однако, пора и опомниться.
С резвостью, удивительной для слоноподобного тела, Крепостной пронесся по узкому коридору Башни и ворвался в пыточную. Заплечных дел мастера, задремавшие было на своих чурбаках, вскочили, в ужасе взирая на своего хозяина, раскрасневшегося и брызгавшего слюной, пузырившейся и клокотавшей в углах жабьего рта.
Сиятельный торн желает видеть живым этот полутруп? Что ж, он будет жив, даже если его придется утащить с того света. Сиятельному торну угодно обращаться с могущественным начальником тайной стражи как с негодным рабом-мальчишкой – что ж, можно стерпеть и это. До поры. Придет и его, Крепостного, время – только дайте срок. А пока пусть этот пес, это дьявольское отродье, этот Мостовой со своими вымуштрованными ублюдками, мнит себя всесильным.
Мастер разжал кулаки и испуганно огляделся по сторонам. О дьявол, даже в собственных казематах не чувствуешь себя спокойно… Ну, что же вы, бестолковые болваны, топчетесь! Тащите этого парня вниз, да аккуратно – его нужно поставить на ноги. Да поосторожнее, иначе не сносить вам всем голов, собачьи дети! Ах, и зачем долговязому торну понадобился этот мальчишка? Еще немного – и спокойно отдал бы Богу душу… Хотя, скорее всего, дорога ему прямехонько к чертям в глотку – иначе зачем было бы Мостовому с ним возиться…
-Эй, кто-нибудь, доставить мне лекаря побыстрее! Да самого лучшего! – по лицу Крепостного, серьезному и злобному, бегали блики факельных огней. – Да не вместо этого, идиоты…
Арвист уже не видел, не слышал и не чувствовал, как его освободили от цепей и от колоды на ногах, как торопливо и неумело несли по винтовой лестнице Башни вниз – адская боль, раскаленными клещами сдавившая каждую клеточку тела, принесла желаемое забытье. Сознание, несущее страдание, отключилось, а с ним и все пять чувств и внешний мир. Остался лишь фантастический калейдоскоп, спонтанные, сотканные из лоскутков видения, проносящиеся перед мысленным взором, не осознаваемые, но, переживаемые как бред. Танцующие, сливающиеся в какой-то ярчайший бесконечный ряд огни факелов на контрастном каменном фоне вдруг превратились в один, неправдоподобно ослепительный сгусток пламени – слишком яркий, слишком белый – расширяющийся, заполоняющий, пожирающий весь мир вокруг. И с размаха, всем телом, плашмя – на адскую жаровню, раскаленную добела… Да что же это, сколько же еще терпеть, неужели не будет смерти-избавления?.. Хотя, кто это сказал, что смерть будет именно избавлением? Может, здесь все же получше? К черту все, пусть смерть будет только началом, лишь бы хоть что-то изменилось…
И почти сразу, вдруг, все исчезло. Все куда-то провалилось, кубарем мелькнув в глазах (допросился, что ли? Эй, вы чего?..); неизъяснимое блаженство снизошло на все тело, на все существо, измученное и истерзанное. Какое наслаждение, какая легкость, свежесть! Вода – хрустальные шарики, сверкая и звеня, переливаясь всем спектром, медленно низвергается невесть откуда, неся жизнь, жизнь… Глотает иссушенный рот, впитывает изорванная, обескровленная кожа, открываются и промываются залепленные слизью глаза, сладко зудят и стонут разорванные сухожилия, голова все легче, легче… И полет. Долгий, невообразимо долгий, бесконечный полет. Нет тела, нет глаз, нет ушей, нет никого и ничего, только вечный полет из ниоткуда в никуда.

                2.

Как щелчок – яркий дневной свет, такой, что больно глазам. Лучше их сразу прикрыть, вот так. Однако, за короткое мгновение взгляда они успели схватить массу незнакомых деталей обстановки, как то: большое резное окно, резной же светлый потолок, солнечные блики на нем, широкая кровать с высокими спинками – его кровать. Рядом с кроватью есть стул, а на стуле кувшин – вот и кстати, ей Богу. Пить хочется…
Открыв глаза, Арвист выпростал руку из-под одеяла, поражаясь тому, с каким трудом ему это далось, и потянулся к кувшину. От такого усилия даже испарина выступила у него на лбу. Вытянув шею и морщась от боли, он жадно и торопливо отпил несколько глотков приятной на вкус холодной воды. Бессильные непослушные пальцы разжались и кувшин, мелькнув серой тенью, вдребезги разлетелся по полу. От воды остались одни брызги – благо, успел все же глотнуть… Хрипло и часто дыша он откинулся назад, прислушиваясь к тому, как бешено колотится сердце. «Что-то я совсем расклеился…»
Дверь со слабым писком отворилась и на пороге появился пожилой, небольшого роста человек, украшенный благообразной седой бородой. В руках он держал миску, от коей подымался пар с сомнительным запахом.
-Ага. – Произнес он, заметив черепки на полу.
После этого он приблизился к кровати, поставил миску на стул и склонился над Арвистом. Пальцем он довольно бесцеремонно приподнял поочередно оба века больного и внимательно осмотрел белки глаз. Потом  наклонился к груди пациента и прислушался.
-Ага, - снова сказал он, выпрямившись. – С прибытием, юноша.
Арвист недоуменно воззрился на него.
-…Куда?..
-Не куда, а откуда. С того света.
Вновьприбывший уселся на стул, предварительно взяв миску с варевом в руки.
-Ну, а теперь выпей-ка вот это.
Он властным движением приподнял голову Арвиста одной рукой, другой поднося к его губам принесенное снадобье. Пахло оно не очень, но, Арвисту не оставалось ничего другого, как подчиниться.
-…Ты… кто?.. – наконец, вымолвил он.
-Твой спаситель. Поневоле. Прибежали, схватили с постели – в Башню, кричат, в Башню… Я уж и попрощался  со всеми, и помолился… А оказалось – тебя спасать надо. Первую неделю я и не рассчитывал.
-Неделю? – Арвист изумился.
-А то. Почитай, дней десять с господом Богом общался. Или с кем уж там, не знаю – не помнишь?
Арвист промолчал. Он снова откинулся на подушку и следил за своими ощущениями. Выходило, будто употребленный горячий отвар странным образом вдохнул жизнь в ослабевшие члены. И можно было даже попытаться что-либо припомнить. И он попытался – безуспешно. Площадь помнил, драку помнил, ногами топтали – помнил…
-Кто же это обо мне позаботился? – спросил он, глядя в потолок (почему-то было очень приятно смотреть на эти чистые резные доски).
Лекарь приблизил к нему свое лицо.
-Скажу тебе так, парень – может, счастливец ты, а, может, наоборот. Потому как сам торн Мостовой проявил о тебе заботу. Чем уж ты ему так приглянулся – тебе видней. Только как узнал он, что ты на поправку повернул, тут же приказал тебя здесь определить, в гвардейской лечебнице… А до него – так Мастер Крепостной, почитай, и не отходил от тебя. Все прямо диву даются. Так кто ты таков-то и что с тобой приключилось?
Арвист пропустил его вопрос мимо ушей. Отчасти оттого, что не желал особо распространяться на эту тему, отчасти оттого, что и сам не особо понимал, что с ним стало. Он надеялся, что воспоминания (и понимание) придут со временем.
-Неужто сам пресветлый торн? – с усилием проговорил он. – А он, этот торн, что за человек?
Лекарь усмехнулся и поставил миску на пол.
-Не хочешь говорить, парень?  И не надо. Ты свои дела с торном сам решишь. Кому он друг, тот до Небес воспарить может. Только сам я из тех людей, что от такой дружбы подальше бегут.
-Чего ж так? – Арвист испытующе глянул на собеседника. Тот выдержал его взгляд.
-А это уж каждый сам себе решает. Кому какая жизнь по нраву. И какая смерть. Ты вот молодой еще, кровь кипит, а я… Ты ведь, по всему, парень из простых? Не понять мне, старику, чего ты не держишься подальше от всех этих торнов с их гончими? И уж точно не понять мне, зачем ему (с выражением: «ему!»), с его высоты… Хотя, если тебе такая жизнь по душе…
-Какая жизнь? Что-то ты, старик, воду мутишь…
-А ты не сильно торопись. Только-только от смерти ушел – и туда же. Второй раз могу и не суметь! Вот, коли б ты до моих лет дожить смог бы, тогда б понял, о чем я толкую. Только вряд ли – раз попал в такой водоворот. Они, торны, нашего брата если и жалуют и кормят, так только – на убой. – Он махнул рукой.
Арвист чуть улыбнулся. Этот разговор начинал его занимать. Всплыло вдруг – ярко, отчетливо: толпа колыхающаяся, строй пехотинцев, кронрод да торны сиятельные рядом… И вздохи завистливые по рядам: смотри, смотри, это Олрей, братец кронрода, весь в перьях… А вон тот, суровый – торн Мостовой – да ну! – ей Богу, не вру… А что это рядом с ним за красавчик?.. Точно-точно, так оно все и было. Было всегда и будет. Что он там недоговаривает, кого он хочет напугать, этот старик? Да кто не знает Мостового и его гвардейцев? Всякий уважающий себя мужчина – если только он мужчина – должен мечтать о такой судьбе! Он прикрыл глаза. Вот только что-то мучает, мысль какая-то засела в мозгу, что бы это… Ах, если бы вспомнить все, что было в эти – сколько там – две недели! Или больше? Тогда, перед казнью бунтовщиков, он тоже пытался что-то понять… Или вспомнить? Черт, отшибло память напрочь. Крепко видно ему досталось в той драке – вон как все тело ноет… Да нет, что-то не сходиться – что, торн Мостовой вытащил его из переделки, да еще и лекаря приставил? Или это Крепостной вовремя подоспел на помощь простолюдинам?..
-А Боргол? Он где?
-А это кто? Не знаю такого, один ты был.
…Ах черт, обрывки одни в голове бессвязные – все рожи какие-то мерзкие видятся, заросшие, всклокоченные, стены каменные, факела да кровь… Может, сам этот торн все объяснит да расскажет?
-Одежда моя хоть не пропала?
-Да вот… - лекарь с хитрецой в глазах указал рукой. – Только не встанешь ты еще. Тебе самое малое дней пять еще лежать надо.
Арвист приподнял голову и прищурился. Так, так. Замшевые штаны с бархатом и серебром, сапоги такие, что и во снах не видывал, рубаха шелковая и… это что ж такое – клинок в отделанных серебром ножнах! И пояс, шитый драгоценной нитью… Да все это вместе тянет на полсотни серебряных монет!
Снова заныла голова. Что же такое кроется за всем этим? Сделав вид, что заснул, Арвист лениво размышлял, все больше и больше, действительно, погружаясь в забытье. С оружием по Городу всякому разгуливать не положено – факт. Серебряный талисман на плече – тоже факт. (Величавый конный строй у подножия Башни…) Из грязи – в князи, получается. И с каких таких заслуг? Рубаки знатных родов годами ждут своей очереди – если большой войны нет на дворе… Брось. Не бери дурного в голову пока не улетучился этот сон. Кому еще такое приснится: лег спать бродягой лапотником, а проснулся (проснулся ли?) тем, кем и мечтать не мог стать – гвардейцем кронрода! Хорошая одежда, хороший стол, хорошие женщины, богатая добыча в походах, со временем – хороший большой дом и сад… (Или каменный Танги на могиле.) Но, почему во всем этом так мало его, Арвиста, участия?
Опять накатили волной видения, то ли во сне, то ли наяву – тупой невидящий взгляд из-под косматых бровей, огонь и боль во всем теле… Водоворот – сказал старик? Действительно, водоворот, и он, Арвист, лишь жалкая щепка в нем. И вертится, увлекаемый чьей-то волей, погружаясь в пучину не им придуманных и задуманных событий. Хотя, что есть все это вокруг? Все эти торны, кронроды? Такие же щепки в водовороте…
Будь что будет, а чему быть – того не миновать!
И пусть летят всадники, грозные и славные, и он в их рядах – блеск лат, леденящее душу торжество атаки, оскаленные рты в беззвучном крике: а-а-а-а!.. Ходу, ходу, во имя Танги! Пусть льется рекой кровь врагов, пусть валятся они горами под копыта наших коней, пусть не дрожит рука, сжимающая меч. Все быстрее водоворот, все чаще мелькание лиц, все гуще пелена… Все темнее небо, все мрачнее клубящиеся тучи, все тише крики. И нет грани – земля, небо – все суть один всепоглощающий мрак. Но, и он густеет, почти осязаем, и надвигается, заполняя пространство, лишь различима в нем фигура, еще более темная, мрачная и огромная, как гора. В ней проступают какие-то очертания, можно различить лицо – холодное и суровое: сдвинутые брови, крепко сжатые губы, пронизывающий взгляд стальных глаз…
Но, мрак отступает совсем и мир заполняется звуками, душу покидает тревога, а тело расслабляется – это только сон…
Темная фигура, впрочем, никуда не пропала, а продолжала возвышаться над кроватью – ого! Сам пресветлый торн Мостовой пожаловал – кто бы поверил рассказу? Его ли глаза только что пронизывали насквозь? Теперь он смотрел спокойно и изучающе.
-…Ты уверен, что теперь он излечился?
-Уверен, пресветлый. Дело за временем – ему лишь надо набраться сил.
Арвист встретился глазами с торном и, впервые за всю свою жизнь, с трудом выдержал чужой взгляд.
-На душе твоей лежит какая-то тайна. – Голос торна, негромкий, с металлической интонацией был подстать всему его облику.
-Еще какая!.. – попытался усмехнуться Арвист и лекарь аж отшатнулся от такого хамства.
Торн еще постоял некоторое время.
-Мне нравится твоя дерзость. Я люблю людей с таким характером, как у тебя. Ты же мне интересен вдвойне. Я побеседую с тобой, когда ты окрепнешь. Отныне твое место всегда будет неподалеку от меня. Хотя, все же не советую тебе впредь говорить со мной как со своим приятелем. Будь гордым – но, почтительным. Не забывай, кто я – и кто ты.
-А кто я? – Арвист невольно скосил глаза на свою новую одежду.
-Гвардеец его величества! Надеюсь, я в тебе не ошибся… Поправишься – найдешь десятника Ворона.   Отныне – он твой командир. – Торн вдруг усмехнулся. – Кстати, ему тоже не слишком дерзи…
Проводив глазами торна и едва сдержав ехидную реплику, Арвист привстал на кровати – против ожидания, почти легко. Тогда он спрыгнул на пол. В первый момент закружилась голова и померкло в глазах, но, это быстро прошло. Ничтоже сумняшеся Арвист облачился в одежду, ставшую отныне его собственностью. Он склонился над кадкой с водой в углу комнаты и, откинув со лба волосы, волнистым водопадом ниспадавшие на плечи, всмотрелся в свое отражение. Его подивила невесть откуда взявшаяся складка между бровей и какое-то новое, жесткое выражение лица. Над левым глазом появился небольшой, в треть пальца длиной, тонкий шрам, скулы и подбородок покрывала отросшая за столько дней бородка. Он подмигнул собственному отражению, выпрямился и, повернувшись, кивнул вошедшему лекарю – тот не мог не проводить высокого гостя. (Хотя, где он гость в Городе?)
-Я бы съел чего-нибудь. За две-то недели. И побриться бы…

                3.

Из поясного кошеля раздавалось приятное и непривычное позвякивание. Арвист с удовольствием шагал по узким улочкам, щурясь от все еще яркого, но, совсем осеннего уже холодного солнца. Как ни странно, он вовсе не ощущал себя как-то непривычно или стесненно в этой красивой дорогой одежде. Перемигиваясь со встречными девушками, он шел, гордо держа голову, невзначай прикасаясь то и дело к рукояти своего меча. Треклятая слабость и дрожь в коленях исчезли, мускулы понемногу наливались и крепли, кровь так же резво бежала по жилам, как и прежде. Новая, незнакомая, но, такая желанная жизнь распахнула перед ним двери.
Впрочем, нет, дверь он распахнул сам, небрежным тычком, прежде убедившись, что пришел именно туда, куда нужно.
Трактир «Красный Дракон» был тем самым местом, где Арвист мог застать в это время суток десятника Ворона. Того не трудно было узнать, ибо он в точности соответствовал описанию, данному Арвисту гвардейским патрулем по дороге. «Бык с ангельским лицом» – это было настолько точно, что Арвист даже усмехнулся, привыкнув к полумраку трапезной. Десятник лишь невзначай обернулся на стук входной двери, тут же возвратясь к окороку, но, не оставалось никаких сомнений, что это именно он. Искусной выделки кожаная куртка с неброским серебряным шитьем едва-едва, с трудом обтягивала широченные стальные плечи – Арвист давно заметил, что в обиходе гвардейцы предпочитают одежду темных тонов, отделанную серебряной нитью – он и сам теперь был в такой. Округлые бугры плеч Ворона плавно переходили в налитые мощью, перевитые мускулами, намеренно оголенные по локоть руки. Перевернутый конус мощного торса венчала правильной формы овальная голова на развитой сильной шее. Темно-русые, не особенно знакомые с гребнем волосы свободно рассыпались по отложному воротнику. Когда же десятник обернулся, исходя из вида сзади можно было ожидать увидеть что угодно: красную рожу мясника, тупую физиономию землекопа, обветренную, выдубленную кожу проводника – только не это холеное, аристократически вытянутое, красивое («ангельское») лицо со спокойным взглядом умных серо-голубых глаз.
Эти глаза только мельком скользнули по внушительной фигуре Арвиста, на несколько секунд задержавшейся у входа. (Ох, уж этот Ворон! Сам, что ли, не был новичком? Обними, приободри, поясни что к чему – нет. Пусть, мол, сам себя покажет. А мы присмотримся. Вон, за другой стол садится. Гордец, стало быть, даже не потрудился у ребят в казарме выяснить, какие отношения между гвардейцами заведены. Ну да ничего, мы тут и не таких гордецов видали…) К Арвисту уже рысью спешил сам владелец заведения, зорким глазом оценивший значимость гостя. Арвист, не торопясь, устроился за присмотренный стол. Черт его знает, как себя вести! Бесцеремонно нарушить трапезу и представится сразу? А, если это неучтиво? Чай, не деревенщина какая… Ладно, решил он, подзаправлюсь, а там видно будет.
В процессе выздоровления Арвист ощущал непрерывный голод, ел помногу, но, никогда не наедался. Велев трактирщику подать всего самого лучшего, он принялся наблюдать за десятником – не слишком явно и не слишком дерзко, а так, исподтишка. Ворон ему сразу понравился – своим спокойствием, внушительностью, непоколебимой уверенностью в себе, которая читалась в каждом движении.
Будущий командир Арвиста был здесь не один. Их было трое гвардейцев за широким тесаным столом, хотя, обилие пищи на нем подразумевало, как минимум, пятерых. Таким достоинством и мощью веяло от этих парней, обменивавшихся скупыми фразами, нимало не обращая внимания на окружающих, что Арвист и сам еще больше расправил плечи и выпрямился.
Это неосознанное движение привнесло некоторое оживление в разговор гвардейцев, поочередно оглядевших его сверху донизу – причем, не обошлось без каких-то непонятных Арвисту ухмылок. Ему стало ясно, что что-то идет не так, но, как ему поступить, он по-прежнему не знал и потому стал медленно закипать. Тоже мне орлы парящие! Чего разухмылялись?..
Тем временем трактирщик спешил со всех ног, выполняя заказ Арвиста. Он примчался с огромным подносом и принялся составлять на стол снедь, болтая при том без умолку. Из потока слов, обрушенных на новоиспеченного гвардейца угодливым хозяином заведения следовало, что только «Красный Дракон» пользуется честью принимать у себя столь дорогих гостей – более чем заслуженно, ибо только здесь вы можете отведать такие бесподобные соусы, такие замечательные вина, такие свежие и, главное, чистые овощи – да-да, убедитесь сами! – и фрукты. А что вы скажете насчет этих великолепных грибочков – м-м-м, пальчики проглотишь – или вот об этом, истекающем соком, жарком? Да, сударь, во всем городе есть только один трактир, где уважающий себя господин может достойно откушать! Если звенят, конечно, денежки в кармане – о, вовсе не поймите превратно, господин гвардеец, вы и ваши друзья все сплошь люди уважаемые и достойные, вы всегда самый дорогой гость здесь, здесь вам и вашим друзьям всегда рады – просто, между нами говоря, попадаются жуткие проходимцы, особенно в наше время…
-Эй, посторонись-ка, любезный! – не слишком любезно прервал сии излияния один из гвардейцев, встав прямо перед Арвистом и бесцеремонно глядя прямо на последнего. – По виду вроде как один из наших, если только не самозванец, - громко сообщил свои наблюдения нелюбезный гвардеец, после чего обратился уже непосредственно к объекту своих исследований: - Послушай, приятель, я надеюсь, ты не хочешь в самом деле оскорбить нашу компанию?
Сказано это было довольно грозно, но, все же, можно было заметить в глазах говорившего мгновенно промелькнувшие веселые искорки. Они тут же погасли – как не было. Трактирщик почел за благо исчезнуть. Ворон в то же время и не подумал оторваться от еды. Арвист чувствовал подвох, но – вот что прикажете тут делать? Драться с ним? За что?
-Это почему еще? – выдавил он из себя, наконец.
Все разговоры и шум в трапезной мгновенно стихли.
-Он не знает! - гвардеец повернулся к своим товарищам и развел руки в стороны. – Нацепил себе Танги на плечо, уселся один, как сыч, и не знает!
Медленно наливаясь кровью, Арвист положил ладонь на рукоять меча. Да кто он такой, этот… чтоб насмехаться?
-Ого, а паренек-то горячий! – Гвардеец оценивающе вскинул левую бровь. – Держите его все, а то он на меня кинется и за себя не ручается!..
Еще секунда – и Арвист точно сделал бы это. Но, в этот момент Ворон все же повернулся.
-Так это ты новичок? Может, от радости ты забыл, что у тебя это на лбу не написано? Да и потом, - Ворон, улыбаясь посмотрел на своего все еще стоящего у стола приятеля и пожал плечами, - может, я неграмотный?
Гвардейцы дружно расхохотались, включая того, нелюбезного. Арвист, весь пунцовый поднялся со своего стула, а бывший нелюбезный широким жестом указал ему на гвардейский стол.
-Повнимательней с оружием, парень, - предостерег Ворон. – Устав надо знать. А ты, Грай, держись от него пока подальше…
Тот, кого десятник назвал Граем, зычно выкрикнул «Эгей!» и трактирщик тотчас явился – словно и стоял тут с застывшей угодливой улыбкой.
-Господин разделит трапезу с нами, сказал ему Ворон и очистил стол одним движением руки. – Садись здесь, парень. Ты еще не гвардеец, но, клянусь Танги, ты им станешь!
Арвист постарался как можно незаметней убрать руку от меча. Ну и шутки у них… (У них?) Или все это было всерьез? Да нет, вот Грай, приветливо улыбается, Ворон место рядом с собой указывает, а третий так и вовсе за все это время от бараньей лопатки не оторвался, словно и не было ничего…
-Запомни навсегда, новичок, - Ворон наливал всем, в том числе и Арвисту, до краев, – гвардейцы кронрода – это пальцы на одной руке, наша сила и непобедимость – в нашем братстве. Гвардейцы всегда вместе, рядом всегда локоть друга. Это тебе не ополчение какое-нибудь. Здесь друзей не выбирают. Или все вместе – или никак. Если ты отказался поздороваться со мной и разделить трапезу – это означает вызов. А причиной такого вызова среди нас может быть только одно – предательство. А если бы торн не предупредил меня заранее и не описал тебя? Что бы тут началось? Подумал?..
Ну, надо ж так опростоволоситься! Учтиво – не учтиво… Впрочем, сами хороши. А если бы он не сдержался сразу? Что бы тут было?…
Тон десятника был поучающим, как у наставника, отчитывающего провинившегося мальчишку после порки – странное дело, Арвист глотал все это безмолвно. Радость переполняла его, он чувствовал, что приобщается с этой минуты к какому-то высшему ордену, волею судеб вознесенный так высоко, как не мог и мечтать. Чувствовал, что становится сейчас, вот с этим наставлением, частицей великой и несокрушимой силы. Все вместе… Пальцы на одной руке…
-…Вот уж повод ты подбросил этому сброду для сплетен… Твое имя, новичок? Арвист – так нарекли тебя родители, но, каждый, кто носит на плече серебряный Танги, имеет и другое имя, заслуженное в бою. Вот Грай – горяч и неукротим, как рысь – так и прозван, и, клянусь! – выпустит кому угодно кишки не хуже дикой кошки!
Арвист так же, как и все, поднял свой бокал и, так же, как и все, осушил его до дна. Трапеза вошла в новую фазу. Даже Молчун – четвертый сотрапезник – оживился и, экономя слова и эмоции, поведал о сне, увиденном нынче ночью повелителем (информация верная) – багровые всадники в свете молний и кровавый потоп. Что, конечно же, яснее ясного указывает на близость похода… (Арвист слушал, как зачарованный, это вам не базарные сплетни, здесь информация достоверная…)
Никто не сомневался в близкой войне, а подобные басни лишь отражали общее настроение. Войной был пропитан воздух и она была тем неизбежнее, чем сильнее мысль о ней утверждалась в головах. Да и то сказать – целых два мирных года прожил Город! Два года с того достославного дня, когда нынешний кронрод, а тогда еще великий торн, с десятком гвардейцев и сотней пехотинцев, уцелевших после первой атаки, ринулся на левый фланг северян. Ринулся,  казалось, безо всякой надежды и, в коротком ужасном бою многих порубил, многих разогнал, а большую часть утопил, загнав в Реку у Излучины. Тогда, при Излучине, казалось, что вот только руку протяни – и упадет в нее Танги… Священного Сосуда не оказалось в гроте Орлиной скалы (не обошлось, видно, без дьявольских козней – эти северяне!) – зато Город утвердился на сочных летних пастбищах до самой Излучины, а враг в ходе изнурительной четырехлетней войны был изгнан на другую сторону Реки и рассеян там, где неприветливо и мрачно покачивает седыми лапами елей Вечный Лес…
А Танги нужен был, ох как нужен был Городу, ибо только обладание Сосудом Мудрости сулит благоденствие и процветание. Только обладание Талисманом дает владычество над миром. Танги – сокровенная и заветная мечта многих поколений, хранящих сказания о достославных мужах, владевших Священным Сосудом в незапамятные века, уходящие в начало времен, к Падению Звезды…
Но, разве могли темные силы спокойно взирать на такое благоденствие? Нет, конечно. Многие века скрыт Танги от рода людского, настали времена мрака и неуспокоенности. Немало рыцарей кануло в безвестность, отправившись на поиски Талисмана, реки крови были пролиты в сражениях за него – и всякий раз в протянутой к святыне руке оказывались лишь камни да прах! Дело дьявола…
Да… А что до войны скорой – неспроста же преподобный предстоятель наш, отец Вит Благочестивый, лично взойдя на амвон в давешнее воскресение, битый час убеждал всех и каждого в святой необходимости добыть, наконец, Талисман для Города – ибо, где же ему еще надлежит пребывать? «…А коли найдется смельчак, что проложит путь сквозь тернии, разгонит сонмы бесовские, перешагнет через моря мрака, раздвинет горы вражеских козней и вырвет Танги из лап дьявольских, вернет Священный Сосуд в мир людей – то назовут его величайшим из богатырей, снизойдет на него благодать, и память о нем пронесется сквозь века, и воспоют о нем потомки с трепетом и благоговением, и то же накажут и сынам своим…»
…Ворон шикарным платком отер рот и поставил свой бокал, перевернувши его вверх дном. Гвардейцы поднялись, с ними и Арвист. Он уже чувствовал себя своим, он уже запросто обращался к Рыси и Молчуну, он уже смеялся над специфическими гвардейскими шутками – не понимая и половины, но, все же… Смотрят же посторонние.
Он шел последним к выходу и, вовремя поняв, что как новичок должен новым друзьям угощение, обернулся и подбросил мелкую серебряную монету, тотчас исчезнувшую в ловких ладонях трактирщика, не устававшего кланяться. Только пальцы щелкнули.
-Этого ему хватит на десять дней вперед.
Таково было мнение Грая по прозвищу Рысь. Он встряхнул черными блестящими волосами и продолжил:
- Не стоит его баловать. Мясо-то сегодня было явно пережаренное…

                4.

-…Кто гвардейцу первый друг ? С кем гвардеец первым разделит последнюю краюху хлеба и кому отдаст последний глоток воды? Верно, брат Арвист. Конь боевой – вот без кого ты и не гвардеец, а так, полгвардейца…
Они с Вороном были уже в конюшнях, расставшись с Граем и Молчуном сразу возле «Красного Дракона». Те отправились куда-то в центр, десятник же, положив каменную руку Арвисту на плечо, повернул его совсем в другую сторону – выбирать себе боевого друга. Ха, сказать только – выбирать. Кони-то необъезженные… И, вот ведь хитрая душа, все подливал и подливал напоследок! Все проверочки устраиваешь, брат десятник? Ладно, сейчас ты узнаешь, над кем потешался…
Ловко, деловито, без тени сомнения или робости, Арвист укротил и заставил себя слушаться красавца Гнедого, вызвав восхищение и одобрение даже видавших виды гвардейцев, включая своего десятника. Не обращая внимания на поощрительные возгласы, он накормил и приласкал благородное животное, с которым ему предстояло отныне делить радости и невзгоды.
А потом, уже похлопав Гнедого на прощание и наказав служителям как следует того вычистить, вдруг ощутил себя точь-в-точь как давеча на мостовой посреди бурлящей толпы, зажмурился, встряхнул головой и отчаянно захотел проснуться. Он, выросший в конюшне, представил себе вдруг, что живую лошадь вблизи видит впервые.  Бред какой-то…               
В свою очередь, Ворон тоже озадачил Арвиста своим странным и непонятным взглядом, которым он следил за всеми действиями новичка. Этот взгляд был точно такой же, как  давеча у торна, стоявшего у изголовья кровати. Взгляд внимательный, долгий и изучающий, взгляд – немой вопрос самому себе… Впрочем, Ворон уже улыбался и похлопывал Арвиста по плечу.
-Неплохо, неплохо… Черт меня подери со всеми потрохами, совсем неплохо! Если уж совсем начистоту, удивил ты меня, парень, изрядно.
Кривишь душой, Ворон, ох, кривишь… После разговора с торном ты был готов к любым неожиданностям. Не то, чтобы Мостовой объяснил что-то, или предупредил о чем-либо, но, только было в голосе и интонации торна  нечто такое, что заставило десятника вдвойне пристальней приглядываться к новичку.
Что действительно удивило Ворона, так это сам факт разговора с торном. Хотя бы одним тем, что разговор происходил с глазу на глаз, даже неотлучного безмолвного Бергаты не было в зале. И показалось десятнику, что Мостовой – нет, не взволнован был – а… Как-то особенно заинтересован в этом парне, в то же самое время, озадачиваясь им. Он не предупреждал Ворона ни о чем, он просто намекнул, не раскрывая собственных мыслей на этот счет, что надо бы присмотреться, принюхаться... И Ворон приглядывался, с первой самой минуты приглядывался, еще тогда, когда мельком оглянулся в трактире – и все больше утверждался в мысли, что неспроста проницательный торн выделил этого молодца. А торн Мостовой никогда и ничего не делает просто так, это было известно и понятно каждому, кто имеет под шлемом хоть капельку мозгов.
-…Ловко! Частенько прежде объезжал жеребцов? – невинный вопрос и задан был невинно, однако Арвист уловил все тот же внимательный взгляд.
-Приходилось. Дядька мой конюшим был у торна Лугового. С малолетства ему помогал…
(Ответил Арвист и тут же поморщился – бредовое наваждение, вроде бы, отступало.)
-А дядька что ж, по-прежнему в конюших?
Арвист ладонью очистил со штанины налипший мусор.
-Да нет. Его при Излучине северяне на копье надели.
«Приходилось»! Ворон даже усмехнулся. Ему тоже приходилось, но, он сам едва ли справился бы так же умело и спокойно, как этот новичок. Интересно, чему его еще покойный конюший научил? Вон как к мечу привычен… Прав торн, все это непросто. Если каждый сирота-бродяга будет такие способности проявлять, что ж тогда начнется? А вообще, хороший парень, да и на душе, чувствуется, ничего не таит – незаметно. В гвардейцы, бывало, зачисляли куда плоше ребят, а таких, как этот, нечасто и встретишь. Время покажет, что тут за тайна и есть ли она вообще…

                *    *    *     *     *     *    *     *               

ЭКСПЕДИЦИЯ – КООРДИНАЦИОННОМУ СОВЕТУ. ГРАФИК РАБОТ СОГЛАСНО ПРОГРАММЫ «ЭКСПЕДИЦИЯ» ВЫПОЛНЯЕТСЯ НЕУКОСНИТЕЛЬНО. ОПЕРАЦИЯ «АБОРИГЕН» ВСТУПАЕТ В АКТИВНУЮ ФАЗУ И ПРОТЕКАЕТ БЕЗ СБОЕВ И НАРУШЕНИЙ. АБОРИГЕН ЧУВСТВУЕТ СЕБЯ ХОРОШО. АКТИВИЗИРОВАН ПЛАН МЕРОПРИЯТИЙ ПО ПОДГОТОВКЕ ОПЕРАЦИИ «ЗАХВАТ». ЧУЖОГО ПРИСУТСТВИЯ НЕ НАБЛЮДАЕТСЯ. ДИРЕКТОР.
КООРДИНАЦИОННЫЙ СОВЕТ – ЭКСПЕДИЦИИ. ОБРАТИТЕ ОСОБОЕ ВНИМАНИЕ НА СОСТОЯНИЕ АБОРИГЕНА. О ЛЮБЫХ НАРУШЕНИЯХ ПСЕВДОПОРТРЕТА ДОКЛАДЫВАЙТЕ НЕМЕДЛЕННО. КООРДИНАТОР.
ПОЛКОВНИК БОКОВ – МАЙОРУ ШУЛЬГЕ. ВЫСАДКУ ГРУППЫ ПОДДЕРЖКИ АБОРИГЕНА ЗАПРЕЩАЮ. КОНФИДЕНЦИАЛЬНО: ВОЗМОЖНО ПЕРЕСЕЧЕНИЕ ИНТЕРЕСОВ. СМОТРЕТЬ В ОБА. ДОКЛАДЫВАТЬ О ЛЮБОМ НЕОПРЕДЕЛЕННОМ ЯВЛЕНИИ. НИ ПРИ КАКИХ УСЛОВИЯХ С ЧУЖАКАМИ В КОНТАКТ НЕ ВСТУПАТЬ. ПОЛКОВНИК БОКОВ.


                Глава 3.

Пусть все идет само собой, а там увидим, что случится.
Лопе де Вега.

                1.

…Когда Волк с неистовой яростью прыгнул вперед, Арвист прекрасно знал, что это лишь приманка. Он не даром много раз пристально следил за тем, как ведет бой этот признанный мастер палки – и теперь, сделав вид, что поверил в искренность натиска, сразу за серией блоков начал встречное движение. Его контратака выглядела настолько естественно, что Волк даже торжествующе оскалился, проводя свой коронный прием – круговую подсечку из нижнего положения. И его очень удивило, что палка лишь со свистом рассекла воздух – в следующее же мгновение предусмотрительно обернутый толстой кожей конец палки Арвиста уперся ему в кадык. В реальном бою гортань была бы сломана, теперь же Волк всего лишь был вынужден признать свое поражение.
-…Диву даюсь, дружище, как у тебя это все получается? – Ворон крутанул палку, рассекая воздух. – На моей памяти Волк, дай Бог, чтоб два поединка на палках проиграл – да и то после перепоя. А ты его раз за разом, как мальчишку ловишь… Где учился-то?
-Жизнь научит, - улыбался Арвист. – Вот ты как рос?
-Я? Ну, как все… Учился, тренировался, и все такое. А что?
-А то. Я-то, брат десятник, каждый кусок корки черствой с боем брал. Это уж когда меня дядька пригрел на конюшне, попроще стало. Так я уже тогда почти взрослый был. Вот и вся наука.
-Видал я бродяг… - с сомнением покачал головой Ворон. – Что-то среди них мастеров боя особенных не встретишь. Все больше рвань всякая, еле-еле душа в теле… Не обиделся?
-Нас, бродяг, так просто не обидишь. Правду ты говоришь – отъелся-то я уж только в последнее время… Мы с другом моим жили, с Борголом. Он плотничал, я господам лошадей объезжал – еды хватало… Пропал он куда-то. – Вдруг посерьезнел Арвист. – Друг-то мой. Я домой заходил – порастаскано все, что было, его и следов нет. Ума не приложу…
-Не горюй, брат гвардеец, - хлопнул его по плечу подошедший Грай. – Чему быть, того не миновать. Сам-то устроился уже?
Арвист уже устроился. Его и вовсе устроила бы положенная площадь в казарме, но, как выяснилось, жалования гвардейца хватало на куда более приличные условия. Он снял комнату в одном из верхних – чистых – кварталов, столовался в «Красном Драконе», хотя новые друзья и советовали ему чаще бывать (для здоровья желудка) в других местах, как то: «Жар-птица», «Золотой мост», называя упомянутый «Дракон» презрительно «харчевней». «…Эх, брат, - говаривал мечтательно Рысь, приобняв новичка за плечи, - только в таких местах и можешь себя почувствовать настоящим человеком… Ни тебе дыма, ни тебе вони горелого сала, ни следов навозных у входа; все сплошь люди благородные вокруг, чуть что не так: будьте добры, пожалуйста… И в мечи – а не по морде. Да что говорить…» «Чего ж тогда сам-то все больше в «Драконе» обретаешься?» «Так не у всех же тут, друг Арвист, свои имения есть. Кое-кто только на жалование живет. А войны давно не было…»
Ничего, скоро будет – успокаивал Арвист Грая и с новым усердием принимался за фехтовальную науку, к коей у него, опять таки, поразительные способности проявились. Ворон даже и не спрашивал, откуда. Палкой махать за кусок хлеба  – еще туда-сюда. Но, вот веерную защиту освоить, или скользящий встречный в противоход – уличные драки вряд ли помогут… А ведь умеет, бродяга… Ну, и ладно. Важно, что товарищ надежный, и собутыльник веселый – а уж это опробовали, естественно, и не раз уже…
Завертелось, в общем, закипело – где теперь Арвист и где тот лекарь, что беду пророчил? В прорву этот старческий лепет!
Будет время – будет и понимание…

                2.

…Арвист отказывался понимать, что происходит. Нельзя сказать, что он сознательно прокручивал  в голове события последнего месяца, как-то анализировал что-то, прикидывал - ничего этого не было. Однако, помимо воли, огромным вопросительным знаком вставало в голове и требовало ответа все происходящее. Как, почему, из какого дьявольского расчета никому не известный найденыш, согретый теплом конюшни и вскормленный лошадиными похлебками, становится  вдруг вровень со знатными горожанами? Именно так, со знатными, и не иначе. Ибо элитарная гвардейская часть, в которой он очутился, состоит сплошь из потомственных воителей, в жилах которых и примеси нет, вплоть до четвертого колена, холопской крови! Да что там говорить, если едва ли не треть рыцарей гвардии – дворянская косточка, комторны и васторны, хоть и обнищавшие! Какой уму не постижимый ветер подхватил босоногого бродягу?
   И это еще ничего. Но то, что случилось сегодня  с Арвистом, каких-то пару часов назад, и вовсе выбило из колеи. Это было непередаваемо. Это было немыслимо. Это мощным прыжком преодолевало все возможные границы. Это было во время обещанной  Мостовым встречи.
   А начиналось это так: Арвист прошел через большую, пустую сейчас, а потому слабо освещенную залу и очутился в широком сводчатом проходе, где горели, шипя и отбрасывая блики на каменные стены факелы. Миновав и этот коридор, он остановился перед высокой кованой дверью.
-- Свое оружие ты оставишь здесь, брат, - сопровождающий гвардеец указал на большой сундук справа.
Арвист довольно мрачно посмотрел на него, пребывая в нерешительности.
   - Таков закон, брат. Для всех, будь ты хоть сам кронрод.
  Арвист еще помедлил, затем нехотя отстегнул меч и прислонил вертикально к стене. Рядом с сундуком.
  -  Не обижайся. Тебе доверяют и тебя не боятся – просто сюда никто не входит с оружием.
Успевший привыкнуть к дисциплине и осознавший ее значение Арвист жестом поблагодарил сопровождающего и вошел в открывшуюся неожиданно тихо и беззвучно дверь. Она тотчас же затворилась за ним. Прямо впереди, у противоположной стены, сидел в высоком кресле торн Мостовой и, как бы не замечая вошедшего, играл со своей любимицей-гончей. За его креслом, как изваяние, стоял, сразу не замеченный, неизменный Бергата, суровый и внимательный.
   - Входи, входи, воин, я жду тебя, - торн, наконец, оторвался от собаки, которая тут же улеглась у его ног, и посмотрел на Арвиста.
   -Ты хотел меня видеть, торн?
Мостовой полу улыбнулся.
  -Все так же дерзишь. А мог бы быть и повежливее со мной, ты ведь многим мне обязан.
(Многим ! Абсолютно всем. Однако, Арвист не собирался менять модель своего поведения, по крайней мере, пока. Он решил показать характер, не переступая границ дозволенного. К тому же, он выучил Устав).
   - Я всегда плачу свои долги.
  Арвист все так же стоял у входа, иcподлобья глядя на торна.
- Рад слышать это. Подойди поближе. Или ты так и намерен оставаться около дверей ?
Гвардеец пожал плечами.
-Торн не доверяет мне…
Однако, он подошел ближе и остановился, не доходя пять шагов до начальника, согласно Устава. А Мостовой добродушно засмеялся, повернувшись к Бергате и, словно приглашая его тоже повеселиться.
-Ах, вот ты о чем! Ну, что ж поделаешь, брат гвардеец, если таков порядок. Не стану же я его менять из-за тебя! Верно? Ты сам-то как меня приветствовал?
Это был намек и Арвист его понял. (Да и нечего было с самого начала вести себя надутым индюком. Где ты и где торн?…) Он склонился, как было положено, и произнес:
-Покуда жив, я твой слуга, торн.
-Уже лучше. Однако, хорошо и то, что у тебя не рабская душа. Надеюсь, я в тебе не ошибаюсь.
Итак, подумал Арвист, он во мне не ошибается. А дальше что? Как там, по лекарю, для чего нас торны выделяют?..
Мостовой не торопился. Теперь он надолго задумался, глядя прямо в глаза Арвисту. Ворон предупреждал об этом, присовокупляя, что любой поединок с оружием в руках – попроще будет. Что ж, проверим… Арвист не отвел взгляда, которого не прятал ни перед кем, чувствуя лишь, что здесь это сделать труднее, чем где-либо. Оттого окаменели скулы, и все тело напряглось. А торн все сверлил и сверлил глазами – это даже не дуэль была, Мостовой просто рос и рос, заполняя собой все вокруг… И очень, очень хотелось сделаться маленьким, притаиться под кустиком и переждать эту напасть. Да еще и о пощаде попросить.
Арвист скрипнул зубами и прищурился, чтобы от напряжения не выкатилась из глаза слеза – признак слабости.
Через две минуты даже видавший виды Бергата был удивлен.
-Да, я не ошибаюсь… (Бергата ободряюще кивнул Арвисту)
Торн, наконец, поменял положение тела в кресле и ослабил давление своих завораживающих глаз. В его голосе даже послышалось нечто такое, чего испокон веков никто не слыхивал – то ли удивление, то ли уважение к простому воину, то ли еще что-то неуловимое.
…Если бы Мостовой сам мог объяснить, что с ним творится! То ли снова в людей вера проснулась, то ли еще глупость какая… Чего он, вообще, прицепился к парню? Ну да, убедился, что не исчерпал еще запас интуиции, угадал доброго воина, чего же еще? А вот что – понял со всей отчетливостью торн – странный, непонятный, опасный человек этот Арвист. Давненько таких не встречалось в Городе… Давненько не встречалось такого, у кого такой замок на глазах имеется. От таких, конечно, лучше сразу избавляться – от греха подальше. Он, торн, должен иметь возможность контролировать всех. А, с другой стороны – настоящие люди наперечет, сколько пользы может принести этот воин…
Так нужнее или опаснее?
Но, чем он может быть опасен сейчас тебе, торн? А нужен будет, и скоро… Надо слушаться первого импульса – ведь интуиция тебя еще никогда не подводила. У парня голова кругом идет, в себя, небось, еще не пришел – вот и привяжи его окончательно, так, чтобы кроме тебя не было у него благодетеля авторитетнее…
И он предложил Арвисту сесть. Это был удар. Бергата округлил глаза – уж не ослышался ли? – но нет! В этом зале еще не сидел наравне с торном ни один смертный, за исключением кронрода и великого торна Олрея.
-Я хочу, чтобы ты рассказал мне о себе, брат гвардеец. Только будь откровенен.
Арвист был ошеломлен не меньше Бергаты. Что все это значит? Но, он усвоил твердо: торн никогда и ничего не делает зря. И потому надо быть настороже.
-Я мало что могу рассказать о себе, торн. Покуда в моей жизни не было ничего, кроме несчастий и лишений.
Мостовой едва покачал головой.
-По твоим речам этого не скажешь. Как зовут твоих родителей и где они сейчас?
-Я их не помню. Помню свое первое слово – слово «гаденыш».
-Первое слово? Ей Богу, слушая тебя, можно подумать, что ты родился в монастырской библиотеке!
-Да, читать я люблю. Но, видит Бог, до десяти лет я лучше понимал птиц и зверей, чем людей.
-Конюший Орест научил тебя говорить?
-Да. Говорить, одеваться, ходить прямо, читать и писать. Он сделал меня человеком.
-Где он сейчас?
-Он умер два года назад.
Торн вновь замолчал, не сводя глаз с неподвижного воина, застывшего перед ним на грубом высоком стуле и не отводившего взгляда. Все это было странно и непонятно.
-Твоя история весьма поучительна, брат гвардеец. Господу было угодно закалить твое тело и твой дух для великих дел. Я видел тебя вчера на занятиях. Ты не допускаешь ошибок и не прощаешь их другим. Ты не проиграл ни одного боя и не сделал ни одного лишнего движения. Капитан торн Речной тебя выделяет из всех. Это большой успех. Но, ради Танги, откуда у тебя такое умение? Кто учил тебя?
Еще немного, и его глаза прожгли бы Арвиста насквозь.
-Я всю жизнь веду бой. Один против всех. Это хорошая школа, торн. – Говорить и одновременно бороться с глазами Мостового было трудно.
Торн расслабился и прикрыл глаза. Он пока оставил попытки проникнуть в душу этого человека, тело которого и нервы были, похоже, выкованы из стали. Но, он должен был завладеть этой душой. И у него был припрятан для этого козырь – и какой! Козырь этот торн держал до поры в рукаве.
-И у тебя нет никого во всем Городе? – эти слова он произнес тихо, не поднимая век.
-Кроме одного человека.
-Плотник Боргол? Где же он? – Мостовой говорил, отрешась от всего, словно витая где-то в облаках. (Невзначай: плотник Боргол? Это ж всякий торн знает…) – Странная дружба: плотник и торний холоп-конюший?
-Я холопом Лугового никогда не был! – вспыхнул Арвист. – И ничьим!..
Он аж задохнулся от нахлынувшей ярости. Мостовой с неподдельным изумлением поднял глаза, а следом и правую ладонь.
-Прости, брат гвардеец! Не знал я просто, что в конюшнях торна Лугового свободные горожане служат!
-И не служил я ему, - буркнул Арвист. - Так, дядьке помогал. А когда он… Ушел я.
-И с Борголом этим познакомился?
-Тогда и познакомился…
…Все было очень просто. Просто простолюдинам можно присутствовать не на всех турнирах. Просто самые интересные турниры – закрытые. Просто Арвист выбрал самое удобное местечко для наблюдения. Просто Боргол рассуждал так же и оказался там же. Все просто… А потом было уж не до разбирательств, кто плотник, а кто конюший – когда бежать пришлось, сломя голову, уловив чесночно-пивной запах торнего патруля. За таким запретным занятием застукают – засекут… Вот и бежали, по очереди вытаскивая друг друга из канав да подбадривая. Ну, а потом – как не обмыть счастливое избавление, да и знакомство заодно! И оказалось – симпатичные друг другу ребята, оба крепкие, смышленые, живые такие… Жить негде? Располагайся, друг Арвист! Все очень просто.
А теперь Арвист тут, сыром в масле, а Боргол… Если даже этот вездесущий торн не знает его судьбы, то кто ее знает? Хотя, Мостовой и соврет – не дорого возьмет. С такими-то глазами… А, действительно, играет он, что ли? Неужели может такую птицу интересовать судьба (или история) какого-то плотника? Плотника – нет. А вот гвардейца, бывшего конюшего – да…
И так вины перед другом выше крыши (настоящей или мнимой), так он еще, этот торн…
-Он пропал куда-то. Пробовал я его разыскать – нет нигде…
Бергата, не мигая, уставился куда-то в одну точку на стене. Тишина не нарушалась ничем. Гончая у ног Мостового шевельнулась, недоверчиво подняла голову, посмотрела на хозяина и, поведя острой умной мордой из стороны в сторону, снова улеглась и затихла.
-…Я пытаюсь понять тебя… - торн поднял голову и открыл глаза, теперь какие-то пугающе пустые и холодные, как у рыбы. – Вот ты знаком с грамотой… (Арвист кивнул) Так вот знай, брат гвардеец, что я, - Мостовой сжал руками подлокотники и весь подался вперед, - способен читать в душах людей так же просто, как в открытой книге. Нет ничего, что смертный мог бы утаить от меня. А ты – ты удивителен и непонятен. Печать стоит на тайниках твоего духа, и даже я не в силах проникнуть дальше того, что говоришь ты сам. Ты так же отличаешься от других людей, как стальной клинок от ржавого овощного ножа. Сам посуди: во всем Городе нет никого, кто мог бы подтвердить, что ты – это ты. И что ты вообще есть на свете. Никто, кроме того, другого. Один умер, другой пропал – как нарочно! Кто ты, брат? И что носишь ты в себе?
(Ах, вот оно что!)
-Чего ты хочешь от меня, торн?
Мостовой с силой выдохнул воздух сквозь сжатые зубы. Пришла пора козырять. Из рукава.
-Верности. Потому и говорю все, что о тебе думаю. Скоро, теперь уже совсем скоро, нас ждут великие испытания. Готов ли ты идти со мной, воин? – Торн медленно и величаво поднялся из своего кресла, Арвист немедленно вытянулся. – Готов ли ты сражаться и умереть, если это прикажу тебе я?
-Покуда жив, я твой слуга, торн!
-Следуй за мной, брат гвардеец.
Арвист последовал и вошел в обнаружившуюся вдруг потайную дверь в стене. Бергата не тронулся с места. Ему было ведомо, что скрывается у Мостового в рукаве, да и – чего уж там! – недолюбливал он все то, что напрямую не связано с оружием, отчего мороз по коже у доброго воина пробегает…
Толстая, монолитом казавшаяся каменная стена плавно повернулась и стала на место, вновь скрыв тайник, а торн шел вперед широкими шагами, не поворачивая головы к Арвисту, но, точно зная, каков сейчас вид у бравого гвардейца.
… Черт бы тебя побрал, торн! Как же тут не верить людской молве? Как не верить леденящим душу рассказам о твоих дьявольских забавах? И о дружбе твоей с этим самым… чьи забавы? И руки не поднять для сотворения Падения – что за место, вразуми и наставь, Господи…
Место не слишком обширное, полутемное и таинственное. Стены не каменные, не деревянные, а … - избави Боже от понимания бесовского! Серебристо-блестящие, тускло мерцающие, словно покрытые пылью доспехи – но, не из стали, это точно. Из чего? Есть вопросы и попроще. А это еще что!..
Резко отпрыгнув, он потянулся рукой туда, где должен был бы висеть меч. Сердце колотилось так, словно собиралось вылететь из груди, и причиной этого был не страх – Арвист пребывал в постоянной готовности к бою – нет, это было что-то иное, граничившее с первобытным ужасом. И так не по себе в этой пещере колдуна, а тут еще этот… Нет, не человек. Вряд ли человек. Большая круглая голова - прозрачная  - ребристое туловище и конечности, такие же дьявольские, как и стены пещеры, округлые невиданные башмаки… Да пребудет с нами Танги всеблагой!
Наконец, обливаясь потом, струившимся по лицу, Арвист медленно-медленно поднял руку и прикоснулся к прозрачному шару-голове. Ничего не произошло. Тогда он подошел вплотную и заглянул внутрь этого шара. Там была пустота.
Доспехи? Чьи?..
-…Тебя что, испугало это чучело? – голос торна вывел Арвиста из заторможенности и последний, стыдясь своей слабости, поспешил вслед за Мостовым.
Они не вышли из пещеры, лишь перешли в другое помещение, совсем небольшое. Само собой, тоже, серебристое… Было тут и еще два доспеха, как тот – теперь Арвист и ухом не повел.
-Встань здесь, воин, и приготовься.
Куб. Стеклянный? Метр на метр? Столько стекла Арвист  разом и не видел никогда. Чертов Мостовой… И, если это не зеркала внутри, то не колдун этот легендарный торн. Тот самый, что держал уже в руке лучину, готовясь увидеть реакцию Арвиста на свои манипуляции.  Реакции бывают самые непредсказуемые – торн уже видал разные. А готовился он выложить свой козырь.
-Сейчас ты увидишь то, чего не видели глаза смертного. – И зажег последнюю не горевшую свечу,  в четвертом углу куба.
-О, Господи… - вот все, что вырвалось.
Танги, таинственный и мистический, внушающий трепет Священный Сосуд величаво повис посреди куба, приковывая взгляд и парализуя волю. Сначала Арвист окаменел, уставившись на хрустальный матовый шар, потом протянул руки и шагнул вперед. Но, Мостовой, ожидавший нечто подобное, быстро оттолкнул его и задул одну из свечей. Танги исчез.
-Не может быть… - Арвист упал на колени и прильнул к стеклу. – Куда же он делся?
Торн скрестил руки на груди.
-Его там нет. (Ответом – обезумевший взгляд) – Мостовой усмехнулся. – Теперь ты тоже не забудешь этот образ…
Арвист повернулся к торну. Такого объяснения ему было мало.
-Там нет ничего. Только пустота, заполненная светом. Это обман. Смотри.
Торн наклонился и зажег свечу. Мерцающий матовый шар повис внутри куба.
-А теперь я задую свечу. – Он сделал это, и снова все исчезло.
Было от чего обезуметь!
-Колдун, ты дразнишь меня!
Мостовой спокойным и властным движением остановил его.
-Нет, Арвист. Здесь (подчеркнуто: «здесь») нет никакого колдовства. Здесь есть несколько хрустальных шариков, наполненных молоком, несколько свечей, несколько зеркал… Вот и все. Попробуй взять его – твоя рука повиснет в пустоте. Попробуй!
Но, Арвист уже стоял спокойно и недвижимо, обуздывая ураган, бушевавший в душе.
-Я верю тебе, торн. Верь и ты мне.
Мостовой цепко ухватил руками его за плечи и притянул к себе, вплотную к себе, к своим страшным холодным глазам.
-Ты обязан мне. И ты нужен мне. Только мы с тобой можем добыть Танги – ты и я. – Арвиста словно магнитом, тянуло куда-то в самый ад этими, суженными до иголочного острия, зрачками. -  Время пришло. Иди, брат гвардеец, иди, и будь готов.
…Шатаясь, как в бреду, он шел через покои в сопровождении Бергаты, бессознательно пристегивая меч и не слыша вопросов, обращенных к нему – и глядя вперед, ничего не видя. Он глядел куда-то поверх голов, он помнил лишь хрустальный блеск Священного Сосуда, бывшего всегда частью его жизни, и впечатанного теперь в память незабвенным образом.
Спотыкаясь, как пьяный, он шел – он натыкался на прохожих, с удивлением и страхом уклонявшихся с пути пьяного гвардейца. С его разумом творилось что-то невероятное. Кто в Городе выдержал бы такое потрясение? Только видение – короткое, мимолетное, более похожее на сон – обман и чародейство! Какими же чарами обладает сам Танги? Или Мостовой? Право, после всего, что собственными глазами видел и собственными руками ощущал Арвист за потайной стеной торна, он был готов усомниться в чем угодно и поверить во все, что угодно. Поверить?.. Или это все тот же бред…
Одно было ясно: если торн преследовал какую-то цель – а в этом нельзя усомниться – он достиг всего, чего хотел. Арвист был отныне его человеком. Чего тут больше – магии Священного Сосуда или самого Мостового – решать уж было не гвардейцу.  И то верно: знал, куда и к кому шел. Но, теперь, ради этой святой цели, завладевшей сознанием, Арвист, наверное, недолго колебался бы, даже предложи ему кто заключить сделку с самим дьяволом.
Тем временем, Мостовой улыбался. Его мрачная застывшая фигура в багровых отсветах темным барельефом безмолвствовала в пустом – не считая Бергаты – зале. Вот уж кто никогда не заблуждался в своих рассуждениях о природе власти. О природе ПОЛНОЙ власти… Власть физическая, или уставная, или формально-законная никогда не являлась таковой. Ибо, с чем бы не была связана служба вассала, какими привилегиями бы она его не одаривала, вкупе с золотом, как бы не верил сюзерен в свою власть над ним – сотни дверей открыты для предательства. Ибо, никакая плеть не добавит любви и преданности к хозяину у раба и не помешает ему при случае всадить нож в спину зазевавшегося.
Нет. Только одурманив, обезволив душу, лишь протянув невидимую неразрывную нить, вживив свою волю в чужой разум, сможешь ты властвовать безраздельно. Любовь не дает такого результата, ибо по определению обоюдоостра и чревата…
Неважно, что это будет – внушение, магия, великая превалирующая идея – важен конечный результат. Но, не приведи Господь оборваться той нити в неподходящий момент…
Как уже говорилось, Арвист и не пытался разобраться во всей этой каше. Он просто отказывался понимать, что происходит.
               
                *    *    *    *    *    *    *    *    *

МАЙОР ШУЛЬГА – ПОЛКОВНИКУ БОКОВУ. КОФИДЕНЦИАЛЬНО. СТОПРОЦЕНТНО ОТМЕЧЕН ФАКТ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ЧУЖАКОВ. РАЙОН – ПЯТИДЕСЯТИКИЛОМЕТРОВЫЙ РАДИУС ОТ МЕСТОРАСПОЛОЖЕНИЯ «АБОРИГЕНА». ПРИСТУПИЛ К ПОИСКУ ОРБИТАЛЬНОЙ БАЗЫ. ПРОШУ САНКЦИЮ НА АКТИВИЗАЦИЮ ПРОГРАММЫ «ЗАХВАТ». ШУЛЬГА.
ЭКСПЕДИЦИЯ – КООРДИНАЦИОННОМУ СОВЕТУ. САМОЧУВСТВИЕ «АБОРИГЕНА» ХОРОШЕЕ. ГРАФИКИ ПСЕВДОПОРТРЕТА НЕ ВЫХОДЯТ ЗА РАМКИ ДОПУСТИМЫХ ОТКЛОНЕНИЙ. РАБОТЫ В РАМКАХ ПРОГРАММЫ «ЭКСПЕДИЦИЯ» ПРОВОДЯТСЯ В ПОЛНОМ СООТВЕТСТВИИ С ПЛАНОМ МЕРОПРИЯТИЙ. ДИРЕКТОР.
ПОЛКОВНИК БОКОВ – МАЙОРУ ШУЛЬГЕ. РАЗРЕШАЮ СОЗДАНИЕ ОПОРНОЙ БАЗЫ НА ПОВЕРХНОСТИ. НАЗНАЧЕНИЕ – ПОДДЕРЖКА «АБОРИГЕНА». В КОНТАКТ С ЧУЖАКАМИ НЕ ВСТУПАТЬ. БОКОВ.

                Глава 4.

                Они сошлись…
                А.С. Пушкин.

                1.

-Ну?..
Рука Арвиста крепко ухватила за шиворот и  без усилия подняла на уровень суровых глаз маленькую фигурку, юркнувшую из-за угла. Эту бесшумную и едва различимую тень Арвист приметил уже давно, минут двадцать назад, когда он, вдруг очнувшись где-то в покинутых и разграбленных кварталах, облюбованных разбойниками, ворами и тому подобными оборванцами и бродягами, стал понемногу приходить в себя, приводить в порядок все, что смешалось и перепуталось в голове.
Сверкнул молнией быстрый взгляд и тут же резкая боль обожгла руку – острые, как бритва, зубы, оставили кровоточащий след на ладони. Губы Арвиста чуть дрогнули, но, он тут же усмехнулся краем рта, не разжимая хватки. Впрочем, он медленно опустил добычу на землю, ибо разглядел, не без изумления, что держит за шиворот стройную гибкую девушку, одетую по-мужски. Она глядела на него исподлобья диким зверьком, но, попыток укусить больше не предпринимала. Теперь Арвист громко расхохотался – происходящее вдруг показалось ему очень смешным.
-…Ну? – Арвист все еще улыбался, по-прежнему не разжимая хватки. А она лишь чуть наклонила голову в сторону руки, державшей ее за шиворот и повела подбородком. Пришлось отпустить. И теперь, когда она повела плечами и выпрямила занемевшую шею, он по-настоящему смог разглядеть ее.
На вид ей можно было дать шестнадцать, но, что-то в ней, в ее движениях, в затаенной глубине темно-карих (и, очевидно, иногда бархатных) глаз, во всей кошачьей фигуре ее подсказывало, что она лет на пять – шесть старше, чем кажется. Ее густые, коротко стриженые темные волосы были закреплены узкой черной повязкой вдоль лба, узелок при том приходился над левым ухом, а свободные концы повязки опускались до плеча. Тончайшей кожи черная рубашка с множеством серебряных застежек не застегивалась, однако, до верха и открывала помягчавшему взгляду Арвиста нежную ямку у основания шеи. Рубашка плотно облегала изящное тело, обозначая осиную талию, и скрывалась под широким простым поясом. Что-то подсказывало гвардейцу, что под этим поясом наверняка скрывается крошечный кинжал – запрещенная для ношения кому попало штучка. На ногах девушка имела удобные и мягкие полусапожки со следами явно кавалерийского происхождения.
-А ты не особо разговорчива? – тон Арвиста был уже скорее заинтересованным, чем рассерженным.
Ответа все равно не последовало. Вместо того, метнув еще один взгляд-молнию, девушка плавным и грациозным движением поднесла палец с губам. Она внезапно припала ухом к земле, некоторое время напряженно прислушивалась, после чего осторожно выглянула из-за угла.
Арвисту осталось лишь наблюдать за всеми этими непонятными манипуляциями. Вот она внимательно обследовала окна близлежащих домов и нахмурилась. Затем, присмотрев на втором этаже подходящее окно без ставень, она в одно мгновение извлекла невесть откуда маленький крюк с привязанной к нему тонкой, но, явно прочной веревкой, прицелилась, и ловко зацепила крюк за карниз. Она молча посмотрела на Арвиста и, все так же беззвучно взобралась наверх.
Он проследил глазами за тем, как она ловко скрылась в оконном проеме, и крепко ухватился за веревку. Почему бы и нет, черт возьми? Девчонка шустрая, глазастая, почему бы и не взобраться за ней, коли приглашает?
Она тут же смотала веревку и заняла наблюдательную позицию, игнорируя шарахнувшихся в разные стороны перепуганных крыс. На Арвиста она тоже обращала не больше внимания, чем на недовольных вторжением грызунов. Он, не торопясь, огляделся в пропахшем сыростью и мышами помещении и поджал губы. Ну и местечко...
-А ты хороший шпион. Я не сразу тебя приметил.
Она вдруг легонько взяла его за локоть и потянула к себе, неотрывно глядя в окно, в конец улицы. Похоже, он ее неправильно понял…
-Я сама открылась воину. Иначе воин не заметил бы ИХ.
Он внимательно посмотрел на девушку, потом туда, куда она указывала. Двое бродяг в капюшонах, накинутых на голову, остановились и вполголоса переговаривались невдалеке от того места, где еще недавно стоял Арвист. Спустя короткое время, к ним быстрыми шагами присоединился третий, тоже в капюшоне. Он резко жестикулировал, однако, ветер доносил лишь бессвязные звуки.
-Кто они?
Она только посмотрела на него широко открытыми огромными глазами и вновь принялась наблюдать за совещанием троицы в капюшонах. Арвист уже давно разглядел под грубыми накидками мечи и кинжалы, никак не вязавшиеся с бродяжим обликом. Наконец, все трое ускоренно двинулись по улице и скрылись за углом. В тот же миг был извлечен все тот же крюк и Арвист, на сей раз первым, спустился вниз. Он уже догадался, что задумала его маленькая неразговорчивая союзница.
-Уж с этими тремя я как-нибудь справился бы, - недовольно пробурчал он. – Они бы мне все выложили.
-А если нет?
Он так удивился ответу, что просто зашагал следом за девушкой.
Они воспользовались их же уловкой и скрытно двигались за теми, кто некоторое время назад следил за ними. Это продолжалось довольно долго, и несколько раз лишь сгущающаяся темнота позволила Арвисту остаться незамеченным. Что же касается его провожатой, то она подобно кошке скользила вдоль стен, как кошка же видя в темноте – а, может быть, угадывая чутьем, куда двигаться дальше. Из этих блужданий было совершенно очевидно, что трое бродяг безуспешно пытаются отыскать потерянную дичь. Они заглянули и в «Красный Дракон», откуда их немедленно выставили, с бранью и угрозами.
Было уже довольно поздно, когда Арвист осторожно приблизился к невзрачному грязному кабаку, за дверями которого исчезли трое бродяг.
-Это надолго. – Он покачал головой. – Так что, выходит, мы ничего не добились.
Странная девушка ничего не отвечала. Она лишь отступила в темноту, показывая все своим видом, что надо делать. И тогда Арвист спросил себя: а почему, собственно, и зачем? Связался с полудикой девчонкой, которую в ее наряде нетрудно принять за дерзкого подростка, доверился ей зачем-то, и теперь – кто знает? – может, участвует в какой-то глупой игре?
-Детка, тебе не надоело?
Он надвинулся на нее и зачем-то снова ухватил ее за ворот. Она же посмотрела вдруг на него такими беззащитными, такими бездонными глазами; так внезапно исчезла вся ее дикость маленького зверька, оставив лишь стройную привлекательную девушку, которой так к лицу были и повязка, и мужская одежда, и короткий волос, - что Арвист умолк и, смутившись, медленно убрал руку. Так и стояли они друг перед другом – молча, и не отводя глаз. Потом она вдруг снова вся подобралась и сверкнула рысьим взглядом.
Так и промолчала. Более того, не издала ни звука до тех пор, пока они не очутились, вслед за подозрительной троицей, перед большими темными воротами громадного серого дома. Бродяги, после условного стука, исчезли за оградой, а Арвист с недоумением огляделся вокруг. Это были владения начальника тайной стражи Крепостного.
-Я так и знала, - послышался вдруг приглушенный голос. Арвист уже ни о чем не спрашивал свою спутницу. Он просто спокойно глядел на нее. А она заговорила снова.
-Я знаю тебя. Я видела. Ты заступился за женщину. Никто в Городе так не сделал бы. А ты сделал. Ты самый лучший – я горжусь тобой. Я всегда рядом – только ты не знаешь. Крепостной – хитрая жирная свинья, у него счеты с Мостовым. Ты между ними. Проводники уже месяц твердят о походе. Возьми меня с собой! Я буду твоей тенью, твоими ушами и глазами, наконечником твоего копья. Возьми меня с собой!
-О, Господи… Да что у меня голова – котел, что ли, для похлебки? Каждый пытается своим половником там помешивать! Что насчет Крепостного?
Быстрый взгляд блестящих глаз:
-Не думай о нем. Он трусливая тварь. Он не посмеет действовать открыто. Его кинжал отравлен, но, он не достанет тебя, пока я рядом.
-Зачем начальнику тайной стражи простой воин, вроде меня?
Она высоко вскинула изогнутые брови.
-Разве ты не знаешь? Я думала…
Он покачал головой. Масса событий, свалившаяся на его плечи в последнее время, перевернула весь его мир вверх дном. Ему не хотелось бессильной щепкой плыть по течению, но, он чувствовал, что ничего не может изменить. В то же время, неосознанные ощущения, то и дело накатывавшие волной, подсказывали, что события развиваются необратимо, и он, Арвист – не последний комедиант в этом представлении. Эта двойственность мучила, бесила и раздражала его. И больше всего тем, что он терял способность самостоятельно и быстро принимать решения – а ведь это было качество, отличавшее его всегда.
-Давай-ка еще раз и не так быстро, маленькая. Когда речь заходит об интригах, я боюсь попасть впросак. У Крепостного счеты с Мостовым? Это понятно. Он всем стоит поперек горла. Но – я-то? – Он вопросительно глядел  на безмолвную девушку. – Я не участвую ни в каких играх, мне безразличны…
Он умолк. Умолк, ибо понял, что врет. С сегодняшнего дня он участвует в «этих» играх, и на стороне Мостового.
Но – какая быстрота, какая осведомленность! Жирное, трясущееся тело Крепостного на поверку прятало под сальными тупыми глазками острый расчетливый ум. И, уж если дело дошло до ножей наемных убийц, значит, события принимают решительный оборот? А я-то, черт возьми, с какого тут боку?
Он круто повернулся и зашагал, а его маленькая тень тут же двинулась следом. Ба, да он совсем о ней позабыл!
-Пришла пора поговорить и о тебе, детка. Кто ты? – Он ладонями обнял ее горячие щеки. В первый момент, опустив веки, она вся потянулась к нему, но, тут же распахнула глаза и, не мигая, уставилась на него. – Как тебя зовут?
-Литош. – А он уже догадался, понял, что имя ее будет странным для слуха, весь облик ее был необычен для Города.
-Ты родилась далеко отсюда.
-Да. – Глаза ее вспыхнули потаенной ненавистью, красивый рот превратился в узкую полосу. – Мой отец был начальником кавалерии. Он погиб у Излучины.
Неожиданная вспышка чувств закончилась.
-А, понимаю. Ты кочевница. Об этом можно было догадаться, но, твои глаза не такие, как у твоих родичей.
-Моя мать была северянкой.
-Она умерла?
-От горя.
Он исподлобья глянул на Литош, быстро и внимательно.
-И ты пришла сюда мстить? (Ответом – молния взгляда) И кому же?
Она неожиданно быстрым движением прижалась к нему, и он снова увидел не дикую кошку, сверкающую глазами и когтями, не резвого подвижного подростка, а милую и бесконечно одинокую девушку, которой в этом мире необходимей всего был настоящий, верный друг.
-Я не знаю теперь. Только не тебе. Я ничего теперь не знаю. – Посмотрела снизу вверх и почему-то добавила: - Моя мать всегда больше любила отца, чем меня. Возьми меня с собой!
И приняла свой обычный вид – независимый и колючий.
Он ничего не отвечал. Его подмывало расхохотаться в лицо этой девчонке – если уж ты мне и нужна, дорогая, то никак не в качестве защитницы, постоять за себя я всегда могу и сам; в то же самое время руки его тянулись обнять и приласкать маленькое одинокое существо. И еще его опять накатывала волна того непонятного бреда, ставшего его неизменным спутником в последнее время. И он даже точно мог сказать, с какого момента – с того самого утра, когда заревели трубы, возвещая о казни бунтовщиков…
-Пойдем, моя маленькая тень…

                2.

Мастер Крепостной – как величался начальник тайной стражи – никогда не строил пустых иллюзий. Он не особенно рассчитывал на этих безмозглых болванов, отводя им не более пяти шансов на успех из ста, однако, не отказался и от их услуг, ибо понимал – затянувшаяся тайная война быстро идет к концу, и не сулит победы над торном. И дело было вовсе не в том, сумеет тот добыть Священный Сосуд или нет, даже не в самом Танги… Тут Город на карте! Слишком, слишком кронрод полагается на тупоумного брата своего, Олрея Доо, Олрея Сварливого, которому куда важнее булавки в его петушином наряде, нежели спокойствие трона. И это единственный, единственный союзник! (Подумалось вдруг: умри сейчас кронрод, и Олрей… Но, это мысли крамольные, бунташные…) Ах, кронрод, где твой ум, где твоя решительность – ужели оставил все у Излучины? Ужели не видишь, как тянутся к трону руки коварного Мостового? Слыханное ли дело – торн, седьмая вода на киселе повелителю, власть прибрал к рукам едва ли не большую, чем сам кронрод! Что ныне делается в Городе без участия этого… этого… Мостового? Ничего. Как можно во всем доверять человеку, чьи тайные темные помыслы очевидны всем, кроме того, против кого они направлены? Как можно именовать его верным другом, истинных друзей не замечая? Кронрод и слышать ничего не желает, господи, вразуми безумца! В ушах Крепостного так и звучал по сию пору надменный насмешливый голос повелителя: «Мастер Крепостной, наверное, думает, что мы не имеем ни глаз, ни ушей, коли хочет очернить перед нами верного друга. Мне интересно, какая выгода от этого именно тебе, а, тайный страж? Все знают и ценят твои заслуги перед Городом, они велики. Вот и ищи истинных врагов трона!» Зубы Крепостного сами собой заскрежетали. И кого? Меня – меня, вот так, при слугах!.. Нет, видно, все поздно уже. Еще тогда, когда сам глава духовный, благословенный отец Вит, первый враг нечестивого Мостового, вдруг переметнулся – еще тогда Крепостной на что-то рассчитывал, а теперь… Крепостного передернуло. Теперь-то уж нет сомнений, кто покровительствует торну-чародею.
Мастер вдруг ясно представил себе взгляд Мостового – выворачивающий душу наизнанку, вызывающий дрожь в пояснице; холодный как лед, и, в то же время, горящий, раскаленный, как геенна огненная – взгляд этот так и тащил в пасть дьявола… Левая рука торопливо начертала знак Падения.
И этот парень – задел, видно, торна за живое! – кто приказал его проверить? Да проверить крепко, без скидок… Проверили – дело нехитрое. Крепок оказался. Что теперь? Самое время отпустить грешную душу на покаяние. Так нет! Теперь, стало быть, его с того света вынимай – спрашивается, зачем тогда было его туда загонять?
Улыбнулся Крепостной. Оттого, что одного он все же торну не сказал, да и не скажет никогда. Цепочка серебряная была на парне. (Бродяга, босоногий, в цепочке?) Простенькая, правда, цепочка, недорогая, да только – о другом речь. Просто, носил бродяга босоногий на цепочке серебряной странный амулетик – если не сказать больше! – странный и подозрительный. Ибо, всем известно, что означают две палочки, вертикальная и горизонтальная, сведенные крестообразно – знак бесовский. Дабы вызывать в любую минуту своего повелителя, Врага рода человеческого, спаси и помилуй… Трижды наложил на себя Падение, да еще и оглянулся – не прячется ли где Враг.
Мастер встал и, переваливаясь, подошел к окну. И снова, в который уже раз – передернулся весь. Ночь, совершенно темная, лишь отмеченная точками звезд, уже укутала Город. Самое благоприятное время для дьявольских козней… Тех самых, для которых и свела судьба нечистая нынче Мостового и молодца этого, словно из железа сделанного.
Его четкий силуэт еще долго темнел в оконном проеме. Двое солдат внизу, у ворот, недоуменно переглядывались, пожимали плечами – такие раздумья у окна вовсе не были свойственны начальнику тайной стражи. А он все стоял и стоял, бессмысленно таращась в ночь заплывшими глазками, над которыми призрачными видениями проносились картины страстно желаемого торжества. О, как сладко, хотя бы в мыслях – зато неоднократно – проигрывать в уме низвержение и погибель проклятого врага…
Но, что это? Боже всемогущий, спаси и сохрани! Он услышал крики ужаса снизу – те из охраны, кто не упал на месте, уже бежали прочь, сломя голову. С неба плавно опускался прозрачный светящийся шар, издавая не то свист, не то шипение! Шар опустился на уровень окна и, пригвожденный ужасом к месту, Крепостной выпученными глазами уставился на темную фигуру внутри сферы. Это было последнее, что он увидел; последним же звуком, услышанным им, был звон лопнувшего стекла.
Стальной заостренный стержень, не длиннее пальца, с мягким шлепком вонзился Мастеру прямо в лоб. Его грузное, жирное тело, словно замедленное, тяжело откинулось назад, чуть взмахнув руками, и неторопливо осело на пол. И, хотя это тело еще некоторое время колыхалось, перекатываясь складками, тот, кого звали Крепостным, был уже мертв. Мертв в ту самую секунду, когда отравленное острие коснулось его кожи.


                Глава 5.               

Нечестивый грешник! Уже и борода давно поседела, и лицо изрыто морщинами, и высох весь, а все еще творит богопротивный умысел.
Н. В. Гоголь.

                1.

Солнце давно перевалило за середину своего пути и клонилось к горизонту, растратив последние капли теплоты и зябко подрагивая в мутном осеннем небе.  Его робкие бледные лучики еще проникали в узкие высокие окна, но, не могли уже тягаться с чуть колыхающимися огоньками толстых свечей, что высились стройными рядами в блестящих бронзовых подсвечниках. Ничто не нарушало безмолвного покоя залы. Лишь изредка проносился по ней долгий тяжелый вздох, заставлявший испуганно дрожать язычки пламени. Кронрод был один, был недвижим и погружен в долгие и трудные размышления. Он сидел, привалившись к правому подлокотнику трона, не шевелясь, не произнося ни слова; казалось, он даже не моргнул ни разу, глядя куда-то в пустоту перед собой. Тяжелая дума залегла где-то между сурово сдвинутых бровей его мрачного застывшего лица.
День угасал, такой короткий и такой бесконечный в гнетущих душу мыслях, а кронрод все еще не принял решения. Вернее, даже не так. Решение было принято – но, он ли сделал это? Ход событий просто неизбежно привел к нему, этому решению. Не был назначен лишь день и час. Чего уж проще…
Перед его глазами так и стояло видение распростертого тела Крепостного с безумно расширенными глазами, искривившимся от страха ртом и дыркой прямо посреди лба. Что это – знамение? Почему и как был убит начальник тайной стражи? И кем? Хотя, этот вопрос, по-видимому, излишен…
-… Сам дьявол был здесь, сам… В пламени адовом возник, ликом черен… - губы охранника тряслись, зубы то и дело клацали друг об друга. Его глаза блуждали по сторонам, не имея возможности остановиться. Этот солдат был единственным из всех, кто видел ЭТО  и мог хоть что-нибудь рассказать.
И даже железный Мостовой, чье сердце выковано из стали, был заметно смятен и бледен. Тонкие и хищные губы его совсем исчезли, превратив надменный рот в щель. Кронрод, с изумлением наблюдая за столь явными и столь удивительными для Мостового признаками слабости, вдруг поймал себя на мысли – что, если торн сейчас ужаснулся собственной судьбе? Где только не услышишь разговоры о том, как Мостовой задолжал душу дьяволу – и неспроста…
И все бы еще ничего, если бы не этот, намечаемый вскорости, поход. Разве не Крепостной был самым яростным его противником? А если так, то… Черт знает, до чего можно додуматься. А слухи, домыслы и разговоры в Городе, конечно же, сразу поползли, несмотря на все меры супротив того. Скоро не останется ни одного солдата, который не скажет при случае, мол, дурное предзнаменование было, сам дьявол затащил нас в свои сети! Мостовой так и не произнес ни слова, свалил  на него, на кронрода, всю ответственность за принятое решение. А кто подталкивал к войне, кто клялся всеми святыми, что, либо добудет Танги в этот раз, либо голову сложит? Он, торн.  И на него, на торна, немедленно обратились взгляды при известии о смерти Крепостного. До тех пор, пока не увидел кронрод, к а к  умер Мастер, подозревал он  только одного человека – Мостового. Когда же увидел…
Впрочем, разве сам повелитель не видел так же и тех чудес, что хранит торн в своих тайных покоях? Даже образ Священного Сосуда, волшебный и божественный? Может, и правда, сговорился Мостовой с дружком своим из преисподней убрать соперника?..
А тут еще братец полоумный, Олрей, со своим фанфаронством самоуверенным! «Дайте мне Город и три дня, брат мой, и я разыщу того «демона», что плюется такими стрелами!» Тебе дай Город на один день всего, и все потонет в хаосе, ей Богу… Погрязший в роскоши жирный бурдюк, переполненный глупостью и спесью! Разыщи сперва того кузнеца, что выковывает такие стрелы – да во всем Городе нет такого! Зато весь Город смеется над великим торном, который, воистину, так похож на петуха, что ему не хватает только перьев в заднице… И втолковать что-либо совершенно невозможно – наградил господь братцем. Говорил отец, умирая: «Сын мой, постарайся пережить Олрея – мне было бы больно узнать, что человек, носящий имя Доо, служит посмешищем для подданных. Богу было угодно создать его похожим более на мать, чем на меня, что ж…» Мать, по крайней мере, хоть нрава была кроткого, а он, кронрод, вынужден быть братом человеку, чей характер давно снискал ему прозвище «Сварливый».
Сын – единственная опора и надежда, мальчику двенадцать лет, а он уже способен править Городом. Шесть лет, всего шесть лет – и он сможет унаследовать трон! Но, как за эти годы уберечься самому и его уберечь? Чем старше он становится, чем ближе к престолу, тем тоньше волосок, на котором его жизнь... И, если, не дай Бог, случится что-то в походе с Кронродом, тогда... Олрей станет регентом и конец - конец и развал всему, что по крупице собиралось дедом, отцом, им самим. А ведь удара можно ждать с любой стороны. Н да…
Он, наконец, пошевелился и, поморщившись, вытянул вперед затекшую ногу.
С одной стороны – братец (о, господи!), окруженный шептунами, с другой – Мостовой, умный, хитрый и жестокий. Конечно, ему невозможно претендовать на трон, но… Мостовой есть Мостовой. Что-то же он мутит? Сотни глаз неустанно наблюдают за ним денно и нощно, но – как коварен, как хитер! Ни полслова, ни намека. А гвардейцы, пожалуй, стоят всей армии. Да, гвардия – целиком и полностью его заслуга. Неудивительно, что чуть не молятся на него дворянчики наши, комторны да васторны – как же, надежда и опора трона, краса и гордость Города, верный слуга и друг повелителя! Хорош друг... (Снова Крепостной всплывает –  предупреждал  ведь…)
И все эти штучки – аж мороз по коже. Нет, теперь от него не избавиться – поздно. Слишком поздно. Слишком большую роль сыграл он в нынешнем величии Города, да и хитер, как лис. Послушать бы Крепостного в свое время – да прошлого не вернуть. Зато можно обеспечить будущее, для этого нужен Танги, война – только как теперь объявить поход, с такими знамениями?
…Никто иной, как Мостовой, чьи чернокнижные дела уже ни для кого не были секретом, внес смятение в доселе праведную душу кронрода. Для начала он просто пропал неведомо куда, давая справедливую возможность повелителю обвинить его в предательстве интересов короны… Обещание откровений – вот что было главным оправданием торна, с горящими безумным огнем глазами, в волнении облизывавшего языком губы, появившегося из ниоткуда. Он исхудал, Мостовой, за те три месяца, что его не было в Городе, откуда он исчез внезапно, только с самыми верными людьми – как испарился.   Неделя шла за неделей, и не один кронрод уже втайне надеялся, что тот и не вернется – надежды не оправдались. Мостовой вернулся, осунувшийся и потемневший, словно опаленный адским пламенем. Дьявольский блеск его страшных глаз, казалось, еще усилился, и прожигал насквозь. В ту же ночь кронрод, поднятый с постели и напряженно хватающийся за меч, имел с торном разговор, не терпевший, по мнению последнего, отлагательства. («То, что вы увидите, повелитель, послужит полным моим оправданием!»)
Замок Мостового, полный вооруженных бойцов и тускло освещенный факелами – не лучшее место для ночных разговоров, но, кронроду не с руки выказывать свои страхи. Охрана была готова скорее умереть, чем сдать оружие, но, повелитель лишь жестом приказал им остаться и пошел дальше один, сопровождаемый торном и его людьми. Его рука была готова в любой миг выдернуть меч, тем более, что он спиной ощущал переглядывания сзади. Тем не менее, вся эта свора осталась позади и они вдвоем – он и Мостовой – очутились за подвижной стеной, где кронрод ненадолго потерял дар речи. Торн отступил, не желая мешать повелителю оглядеться и прийти в себя.
Это было огромное яйцо, размером с крестьянский дом, светло-серебристое снаружи и пустое внутри. Пустое – в смысле полое. Там было много странных и непонятных предметов, одни из которых были прикреплены к стенам, другие нагромождены в беспорядке, местами перепутавшись разноцветными хвостами, мягкими на ощупь и удивительными. Но, удивительней всего были странные доспехи на стенах – не было сомнений, что эти облачения предназначены для людей, но, вряд ли бы кронрод согласился примерить их на себе.
В боку яйцо имело правильный округлый выход. Двери не было, а весь этот бок яйца был сильно помят и оплавлен. Несмотря на размеры, яйцо весило не так уж и много – его привезли на двух связанных подводах. Это и было то, ради чего Мостовой покинул Город и отсутствовал три месяца. (Как-то само собой получилось, что был опущен и источник информации о существовании яйца, и точное указание местности его пребывания до сих пор.) Сколько пафоса и скрытого торжества было в его дрогнувшем голосе, когда он поклялся, что знает, где находится, и чуть ли  не сам видел Танги… «Снаряжайте армию, повелитель, - сказал он, - и я положу к вашим ногам Священный Сосуд. Дорога полна опасностей, всюду рыщут кочевники, я потерял две трети своих людей, но, когда со мной будут гвардейцы вашего величества, я смету все преграды!..»
Торн привез из своего путешествия еще кое-что, и это «кое-что» он приберег напоследок. Дав кронроду пережить всю гамму ощущений от увиденного, он ненадолго вышел и вернулся, ведя за собой старика, такого древнего и седого, что, казалось, само время говорит его устами. «Вот человек, мой повелитель, который открыл мне глаза. Я хочу, чтобы вы сами услышали его рассказ, он удивителен. Три дня и три ночи я слушал его речи, но, то, что он поведал мне о Падении Звезды, неслыханно!» – «Не хочет ли он сказать, - усмехнулся кронрод, - что видел это, а теперь рассказывает? Глядя на него, нетрудно и поверить в это. Сколько лет этому старику? И причем тут это яйцо? Конечно, оно удивительно…» – «Он говорит, - забывшись, перебил Мостовой, - что это яйцо и есть Звезда!..»
Удар грома среди ясного неба не был бы столь оглушителен. Что оставалось кронроду, кроме как еще раз усмехнуться, затаив, впрочем, в сердце холодок от соприкосновения с неведомым, священным? «Кто ты, старик, и откуда? Воистину, глядя на твои седины, уверуешь, что ты помнишь начало времен. (Старец не отвечал, лишь глядя на повелителя светлыми лучистыми глазами.) Да он слышит ли меня?» – «Я думаю, ваше величество не откажется присесть? Рассказ не короток. Говори же, старче».
Мостовой осторожно тронул нечто за спиной кронрода, и это оказалось сидением, на вид чрезвычайно удобным. Когда же кронрод опустился в него, оно непостижимым образом прогнулось под ним, приняв форму его тела… Торн тоже присел, на что повелитель даже не обратил внимания – до того ли? – старец же остался стоять. Он слегка запрокинул голову, словно припоминая что-то, и вдруг заговорил нараспев, без усилия, высоким дребезжащим голосом.
«Знай же, о кронрод, что родом я из таких мест, о которых ты можешь лишь догадываться, а имя мое слишком странно для твоего уха и губ. Люди твоего племени зовут меня Летописцем – и это верно. Память моя наполнена событиями и людьми, о которых и песен не осталось ныне. Я начну сначала, наберись терпения.
В скитаниях своих я так давно покинул родину и так далеко ушел от нее, что теперь не смогу с точностью указать направление к ней. С тех пор, как я родился, я встретил уже девяноста шесть лет и зим, и предстоящая зима будет девяноста седьмой. В странствиях прошел я, может, полмира, может, треть его, а может, и всего лишь малую часть, ибо, в какие бы отдаленные страны я не забирался, какие бы удивительные земли я не встречал на своем пути, никто и нигде не слыхивал о крае земном. С новыми силами шел я на его поиски – ведь именно надежда заглянуть за край земли погнала в путь юношу, которым я был тогда – я переплывал моря, переходил через горы, пересекал пустыни… Увы, тщетно. Бывало и так, что я возвращался в те места, где уже бывал, как будто шел по большому кругу… И везде мой вопрос о крае земном оставался без ответа. Люди смеялись надо мной – хоть я и изведал много большее в жизни…
Шли годы, сотни стран и народов повидал я. Все меньше было во мне интереса глупого изначального, все больше нового. Я стал собирать сказания и легенды, я сравнивал и прикладывал их друг к другу, как осколки витража, я хотел составить картину – картину мира. И она получалась, выходила на диво, можно было любоваться со стороны неспешным шествием веков, но… Заметил я, что нет преданий о начале мира! Все начинают отсчет лишь с Падения Звезды…»
«Но, постой-ка, мудрый старик! – вскричал кронрод. – Да ведь каждому доброму гражданину известно, что с того времени и ведется род людской!»
«Слушай же, о кронрод. Время шло, и с каждым годом любопытство мое грызло меня все сильней. И вопрос о крае земном перестал интересовать меня, ибо понял я, что будь он, я бы уже достиг его. Нет, теперь меня терзало другое – что же было до Падения?»
«Да ты богохульник и еретик!»
Но, Мостовой с легким поклоном прижал руку к груди: «Выслушайте, ваше величество».
«… Теми же словами встречали меня в разных землях. И вот, когда я уже отчаялся совсем, судьба забросила меня в страну гордых марвинов, суровую и неприступную. А лежит она в узкой Долине посреди Рыжих гор, вершины которых, покрытые льдом, можно в ясные дни различить на Западе с холмов Излучины. Я проклинал тот день, когда решил преодолеть те скалы, но, что-то подталкивало меня, и я с упорством взбирался все выше и выше. Наконец, когда силы были уже на исходе, а надежда оставила меня, Долина  вдруг открылась средь бурых камней и я упал, пораженный ее красотой. Марвины подобрали меня и поначалу отнеслись враждебно, но, узнав мою цель и мой путь, смягчились. У них я прожил тридцать лет, узнав, наконец, ответ на свой вопрос».
Старец умолк. Кронрод же, ожидавший продолжения, нетерпеливо махнул рукой. «Что же было дальше? Каков ответ? И почему, раз эта Долина так близка, никто никогда не слышал о ней? И почему ты покинул ее?».
Летописец еще помолчал некоторое время, словно собираясь с мыслями.
«Путь в Долину труден и опасен, как будто сами горы не желают раскрывать секретов. Да и марвины охраняют свои тропы пуще глаза. Горы же так высоки, что, даже если ты будешь ехать, видя их перед собой, путь твой займет больше месяца.
…Ровно год прошел с тех пор, как я оказался в стане марвинов, а никто из них, несмотря на дружбу и симпатию ко мне, не разговаривал со мной на ту тему, которой я жаждал. И тогда случай помог мне.
Есть посреди Долины место, почитаемое священным. Туда ведет узкий проход среди камней, который охраняется и днем и ночью. Но, и так ни один марвин не войдет туда, ибо никто из решившихся не вернулся. Только жрецы владеют тайной того места, передавая ее по наследству, остальным же остались лишь трепет и благоговение. Я же, призрев опасность, влекомый своим извечным любопытством - более благодаря везению, нежели ловкости – сумел обойти посты и попал в святая святых. Какими словами могу я передать увиденное? Я не стану рассказывать о развалинах, представших перед моим взором, о зданиях и сооружениях, необъяснимых и поражающих воображение смертного. Замер я и потерял счет времени в стороне от всего этого, выше по склону. Сколько я там пробыл, я не знаю, ибо разум мой помутился и чувства покинули меня. Я стоял посреди огромной ямы, словно выкопанной самим дьяволом – ни единого росточка не пробивалось вокруг, все было лишь усыпано мельчайшими обломками скал. И эти осколки торчали, словно иглы ежа, воткнутые прямо в камень, который, словно был жидким, залил все дно ямы и застыл, гладкий, как сталь клинка! Даже солнце как будто не светило над этим местом, воздух был влажен и густ. Там и сям видел я останки. Это были те, кто побывал там до меня и, клянусь, мне была уготована та же участь! Почему… Пройдя всю ту яму, увидел я долгий-предолгий след, как если бы что-то волоком тащили прочь. И никогда, никогда по своей воле не оторвался бы я от того, что возвышалось на одном из склонов этой дьявольской горы…»
Старик умолк, по щеке его медленно бежала слезинка. Все было ясно. «Танги…» – чуть слышно прошептал кронрод, до боли сжав кулаки. Мостовой же смотрел в одну точку невидящим взглядом, сдвинув брови, а по губам его блуждала непонятная усмешка…
Наконец, Летописец перевел дыхание и снова запрокинул голову.
«Очнулся я лишь тогда, когда ощутил себя парящим в воздухе. Этот полет уносил меня от сказочного блаженства и я бился и рвался в сдерживавших меня путах до тех пор, пока не отчаялся вырваться. Жрецы марвинов, обладающие многими удивительными знаниями, спасли меня…»
«Они умеют летать?»
«О, это лишь малая часть того, что они умеют. Нет, они не птицы. Но, когда они надевают свои серебристые, как это яйцо, крылья, ветры сами носят их по небу».
«Это просто сказка, Летописец. Если бы господу было угодно, чтобы люди летали, он дал бы им природные крылья, как у птиц или ангелов».
«То, что я расскажу тебе дальше, кронрод, еще более поразит тебя, ибо я собираюсь поведать тебе правду о Падении Звезды…»
Он так и сказал, этот странный Летописец – правду о Падении Звезды. Как будто она не известна каждому младенцу, эта правда – даже самый безграмотный и забитый крестьянин знает, как появился на земле первый человек. Однако, кронрод тогда промолчал. Он никак не отреагировал на слова старца. Он пытался представить себе, как выглядит тот склон, как выглядит…
Даже сейчас его пробрала дрожь. Или похолодало к вечеру?
Чертов Летописец… Откуда ты взялся на мою голову, из каких подвалов ада извлек тебя зловещий торн?
…Поняв, что запреты его не удержат, марвины по доброй воле открыли ему правду, хранившуюся в их преданиях с тех дней, когда руины возле дьявольской ямы были цветущим городом. Они поведали ему о Предыдущем Времени.
Это было великое и славное время. Великие и славные люди населяли мир, который был прекрасен, как сказка. Воздух был чист и светел, в нем носились ароматы цветов и трав, разводимых для удовольствия и украшения. Люди летали в небесах при помощи хитроумных механизмов, словно птицы; и словно рыбы, опускались они на самое дно океана. Жизнь их была длинна и счастлива (так говорят марвины), ибо они сумели подчинить себе стихии огня, земли, воды и воздуха и заставили их работать на себя. Они были так могущественны, эти люди, что простирали свои руки к звездам, выстраивая созвездия по своему вкусу. Они решили, что сравнялись с самим Богом – и отказались от него. Вот только не могли никак договориться, кто же из них выше всех и мудрее. Они спорили, они грозили друг другу смертельным оружием – чем страшнее становилось оружие, тем больше правоты ощущали в себе спорщики.
И тогда с небес пришла кара. Пять дней и ночей проливался сверху испепеляющий огонь, пять дней и ночей трескалась и сдвигалась земля, пять дней и ночей бушевали океаны, смывая города и страны, довершая дело, начатое огнем и землетрясением. Поднялись новые неприступные горы, старые же превратились в пустыни; высохли и исчезли моря и реки, появившись там, где раньше были цветущие сады и жилища. Исчезли солнце и звезды, на долгие века скрывшись за дымом пожарищ и песком, поднявшимся в небо с невиданными смерчами. И воцарилась зима на пятьсот лет. И с неба тогда падал не снег, не дождь, но камни и песок.
Тех же несчастных, что все же не погибли, спаслись, постигла неведомая ужасная болезнь, от которой умирали, высыхая как лист, а кровь становилась белой, как вода… Люди эти были когда-то могущественны и горды – они боролись, цепко держась за свою жизнь. Тогда тех, кто уберегся от неведомой заразы, господь поразил язвами и увечьями, а дети их рождались двухголовыми и безрукими уродами.
И тогда взмолились люди, признав свое ничтожество, и предали себя воле Божьей.
И сжалился, наконец, господь над сирыми и убогими, и очистил небо от грязи, даровав солнце и тепло. И явил Бог чудо – огненный хвост через все небо, указав на начало новой эры – Прощеного Человечества. (Так рассказывали марвины и старик повторял их рассказ слово в слово.) Закончил же Летописец так: «… И упала Звезда, и с ней явились новые люди – здоровые и богобоязненные, и от них ведется ныне род людской».
Воцарилась тишина, не прерываемая ничем. Перед затуманенным взором кронрода сменялись одна за другой грандиозные картины, навеянные рассказом старца. Но, слишком ново было это все, слишком не вязалось с привычными знаниями.
«Твоя сказка, Летописец, интересна и поучительна. Конечно, были времена, когда не было ни солнца, ни звезд, а был лишь мрак, холод и хаос. Это понятно - ведь из хаоса Бог создал и землю и небо. Что же до этих твоих людей, поднявшихся до звезд, то…»
Кронрод покачал головой. Да и кто поверил бы? Разве что Мостовой…
«Я знаю, о повелитель, твои сомнения. Но, ты поверишь, так же, как поверил я – когда увидишь собственными глазами…»
«Что же?»
«Город. Древний город…»
…Он перевел взгляд за окно. А за окном уже стоял вечер – ранний, осенний. «Древний город…» Ох-оххох… Надо бы крикнуть, чтобы зажгли еще свечей… Нет уж, Летописец. Будем считать тебя сказочником. Ибо, если ты прав, кто ж тогда пойдет воевать этих марвинов, что по воздуху птицами летают да древние знания приумножают? Тут никаким Танги ни одного рекрута не заманишь…
Кронрод повел онемевшими плечами и хлопнул в ладоши, наполнив звоном замерший зал.
-Гонцов к торну Мостовому и великому торну Олрею! Передать мою волю – мы выступаем в последний день месяца, на седьмое утро от завтрашнего!..



                Глава 6.

Теперь уже все хотели в поход, и старые и  молодые.
Н. В. Гоголь.               


Все вдруг всколыхнулось. Сонная размеренная жизнь Города забурлила бурным потоком, взметая опавшие листья, гудя буйным движением на площадях, улицах и в переулках. Повсюду озабоченно сновали копейщики, высматривая дезертиров; там и сям грохотали груженые фуражом телеги, гарцевали вооруженные всадники. Город снаряжал в поход войско – хрупкий и непонятно затянувшийся мир разродился, наконец, войной. Рыдали матери и невесты вытянувших тяжкий жребий цеховиков, буйно гуляли напоследок ополченцы – так, словно можно нагуляться на всю жизнь. Почесывал бороду седой мужик, помнивший еще первые походы отца нынешнего кронрода, когда Город и пятой частью не был того, чем стал теперь: «Где ж видано такое диво – на зиму глядя, в поход?» Тут же оглядывался испуганно и заканчивал, творя знак Падения: «Помяните мое слово – лихом начинается, лихом и кончится…»
Время поджимало – близился указанный кронродом срок. Выводились спешно формируемые полки. Гвардейцев это пока не касалось, к тому же, им не требовалось много времени на сборы.
Арвист уже был десятником, как и Ворон – и заслужил это звание в состязании претендентов. А та легкость, с которой он добился победы, поразила даже его самого. Вообще, единственный боец, который мог продержаться на равных против Арвиста хотя бы минуты три – Ворон – проговорил как-то, обращаясь к соседу рядом во время одного из поединков: «Я не удивлюсь, если когда-нибудь мы узнаем, что внутри у этого парня не плоть, а стальные канаты!»
Может, и так, по крайней мере, пока никому не удалось доказать обратное – да и желающих попадалось все меньше и меньше. И дело не в храбрости или трусости, а в простом здравом смысле. Ибо каждый, кто обладал им хотя бы в малом количестве, отчетливо представлял себе последствия безрассудного соперничества с первым бойцом Города. (Шушукались между собой, правда, потихоньку о том, что неплохо было бы посмотреть на поединок Арвиста с Бергатой, понимая, что это вряд ли возможно. А жаль…) Исходя из вышесказанного же здравого смысла обошлось без особых подначек или шуток с чьей-либо стороны по поводу Литош (если что и было, то было корректно), а она – она радовалась за Арвиста больше всех. Её темные блестящие глаза так и светились гордостью и обожанием. Ворон, правда, не промолчал, но, то, что было им сказано, говорилось с исключительной серьезностью: «Если бы у меня был такой оруженосец, как у тебя – даже вполовину – да я бы службу бросил к чертовой матери!» У Литош с Вороном сразу же завязались прекрасные отношения, что не так уж и удивительно, ибо Ворон был другом Арвиста. Схожих характером людей всегда тянет друг к другу, к тому же, под могучей грудной клеткой этого здоровяка обитала благородная душа.
Воспитанные в духе братства гвардейцы жили одной большой семьей, и Арвист без труда влился в нее. Его очень скоро стали узнавать и окликать на улицах и в лавках – имея такого друга, как Ворон, трудно долго оставаться в тени. Деятельная натура богатыря требовала периодических отдушин в упорядоченных дисциплиной буднях, и они находились – обычно после изрядного количества осушенных емкостей с вином, с неизменными состязаниями в метании ножей и дротиков, в коем искусстве Ворон был превеликий мастер. Что касается Арвиста, метал он не хуже любого гвардейца, но, его коронкой был меч, с которым он вытворял нечто невообразимое. К примеру, на удивление всех, он разрубал одним ловким ударом большую подушку, наполняя воздух пухом и перьями. Грай Рысь, неизменно внимательно наблюдавший за всеми этими манипуляциями, неизменно заявлял, что это фокус, ибо всякому известно, что можно разрубить сталь, но не набитую тряпку. Под громкие подбадривающие крики «фокус» повторялся, ни в чем, впрочем, не убеждая качающего головой упертого Грая. Об этих забавах было трудно вспоминать по утрам – веселье, как правило, выходит через голову – но, только не Ворону. Этот всегда был свеж и прекрасен, как ангел – что и неудивительно, по словам все того же Грая по прозвищу Рысь, заметившего однажды, что «завтракает наш десятник исключительно трепещущими сердцами девиц всего Города». Если повышенное внимание к женскому полу является недостатком, то это был самый большой недостаток Ворона. (Впрочем, похоже, это было призвание, ибо Ворон обладал редким качеством – он умел не разбить женское сердце, охладевая к очередной возлюбленной.)
Арвист тоже небезуспешно действовал на полях любовных сражений, но, ему было очень далеко в этом плане до Ворона. Да к тому же… Надо признаться, в последнее время он и вовсе охладел к охоте на движущиеся предметы.
Разумеется, в этом была повинна Литош.
Нет, поначалу у него и мыслей никаких не возникало на ее счет – в силу сложившейся между ними привязанности, скорее родственной – но… Коготок увяз – птичке конец. В смысле, достаточно всего один раз поймать себя на мысли, что смотришь на свою «тень» как на женщину. Что же до ее привлекательности, то Ворон уже как-то высказывался на этот счет, а уж кому-кому, а ему в этом вопросе можно доверять…
Шел предпоследний день мира. Волнение в гвардейских казармах поулеглось, и Арвист получил последний шанс перед походом снять камень с души по поводу исчезнувшего друга. Его не просто беспокоила судьба Боргола. Он не слишком надеялся докопаться глубже натасканных ищеек Мостового – он хотел хотя бы дыры в памяти залатать, восстановить ряд событий со дня казни бунтовщиков… Он помнил рев труб, помнил толпу на площади, рожи какие-то страшные, круговерть огней и боль – но, что с чем связать, не понимал. Только ощутил пару раз – почти физически! – прикосновение к чему-то чужому, странному и непонятному, гнездившемуся в его душе и пытавшемуся всплыть на поверхность, пугая. Он никогда не смог бы словами описать это, но чувствовал, что не волен управлять собственным душевным состоянием – есть чему пугаться. Как-то раз, ужаснувшись, он твердо решил, что сходит с ума. (Уже?) Тот же Мостовой неоднократно намекал Арвисту о его странностях, скрытых для абсолютного большинства остальных. А торн – торн может, как однажды признался Ворон, «вытащить из тебя твою собственную душу и выпотрошить, как цыпленка, а потом вернуть на место, и после этого у тебя внутри целую неделю как будто мокрой тряпкой шурудили.»
Как бы то ни было, а Боргол мог бы пролить свет кое на что. К тому же, угрызения совести многого стоят – и доказывай хоть три дня, что не бросал друга в беде.
А маленькая кочевница, все чувствовавшая, все понимавшая с полувзгляда, преподнесла очередной сюрприз. Она и раньше никогда не жаловала кабацкие развлечения Арвиста и его друзей, исчезая на их время неведомо куда; в этот день она пропала уже с утра, и, когда Арвист поднялся из-за стола в «Красном Драконе», твердо решив разыскать Боргола как бы то ни было, была тут как тут, немало встревоженная.
Она, как всегда, не вдаваясь в разъяснения, молча увлекла Арвиста подальше от любопытных глаз. Он же, привыкнув к ее странностям, не расспрашивал ни о чем до поры.
И Литош, сверкая рысьими глазами, поведала ему то, что отнюдь не прояснило ситуацию, а лишь добавило смятения в его нездоровую душу. То, что разузнала маленькая разведчица, в другое время воспринялось бы по-другому, но теперь, в свете последних волнений со смертью Крепостного…
Литош никогда много не разговаривала, но зато отлично видела и еще лучше слышала. Того, что она обрывками уловила в разговорах плотников хватало, чтобы насторожиться и навострить ушки. Оказалось, что Боргол был таки схвачен в связи с памятной дракой и, учитывая количество трупов и плотницкий статус арестованного, брошен в темницу до конца следствия. (Арвист вспомнил расспросы Мостового и подумал: неужели торн не знал об этом? Знал, знал, уж как же…) Боргол, конечно, сразу признался, что не повинен в смертоубийстве, но, это надо было доказывать в то самое время, когда все улики обвинения были налицо. Арвиста Боргол не выдавал, ничего о том не ведая, а торн Мостовой – ведь это он тогда вмешался в потеху – не сделал и попытки что-либо прояснить. (По времени выходило, что как раз тогда торн взял под свое крыло Арвиста, что окончательно запутало все в голове свежеиспеченного десятника.)
И вот тут началось то, что вкупе с россказнями о появлении дьявола на улицах Города, привлекало к себе особенное внимание. Боргол тихо мирно сидел в подземелье городской крепости (дело уголовное, до Башни не дотягивает), ничем не выделяясь из прочих. И вот, когда тюремщик отпер в один прекрасный день дверь его темницы дабы внести скудную пищу, шедшие за разносчиком охранники увидали, как тот, сраженный ужасом, опрокинулся навзничь, и издавая не то крик, не то стон. При этом из открытой двери шло какое-то неясное свечение. Тюремщик же, придя в себя, уверял, что дьявольский свет заливал всю темницу и шел от маленького зарешеченного оконца под самым потолком. Это оконце выходило не прямо на улицу, едва возвышаясь над землей, а во внутренний двор крепости. Однако, не нашлось никого, кто заметил бы в этот момент что-нибудь снаружи – удивительно, но во всем дворе не было в тот момент ни единой живой души! Как бы то ни было, а именно через это оконце и выбрался Боргол, предпочтя жизнь беглеца тюрьме, а то и смерти.
Далее. Если отбросить пресловутое «дьявольское свечение», то все внешне просто – на полу нашелся булыжник из стены, которым, при полном попустительстве сторожей, и была выломана решетка. А, учитывая невесть откуда взявшийся бочонок из-под браги, в пустом виде обнаруженный следствием, можно легко предположить, почему никто ничего не видел и не слышал.
Побег обнаружили быстро и уже через час пятеро солдат спешили к хижине Боргола, а вдесятеро больше прочесывало и опрашивало плотницкий квартал. Один из тех пятерых, оставшийся в живых, клялся потом всеми муками ада, что дом был пуст, и пусто все было вокруг. Но, когда они переступили порог, все – от потолка до пола – вдруг вспыхнуло, как солома, и полыхнуло так быстро, что четверо солдат не успели спастись и сгорели заживо. Плотник Боргол исчез, и после всего этого надо было еще поискать охотников ловить его.
Но, один из плотников обмолвился (под большим секретом!) в разговоре с приятелем о том, что якобы привиделся ему Боргол в один из вечеров, роющийся в обгорелых развалинах своей хижины. Он, этот плотник, не уверен точно, потому как был Боргол более «похож на привидение или бесовское отродье, вроде морока». И было это недавно.
-Больше никто не видел твоего друга. Он не ушел через городские ворота, он не уплыл через городской сток. В ту же ночь умер Крепостной.
Арвист молчал. Он поймал себя на мысли, что ничуть не удивился. Он был спокоен – так, словно именно этого и ждал.
-Причем тут Крепостной?
Действительно, причем? Слишком много происшествий для одной ночи! Наверное, слишком. Нынче достаточно клубку закатиться под кровать, а все уже готовы поклясться, что это козни дьявола.
-Что-то еще? – он понял, что Литош не закончила рассказ, а выжидает.
-Да.
Она помолчала, запрокинув голову и глядя широко открытыми глазами в его лицо.
-Боргол тебе друг?
(Эхом пронеслось в голове у Арвиста: «Плотник Боргол? Где он теперь?» И полутемный зал, и Мостовой, и застывший за его спиной Бергата…) Он повел бровью:
-У меня и сейчас немного друзей. Боргол же был первым.
-Ты веришь, что он служит дьяволу? (Арвист улыбнулся.) Нет – нет, я не шучу! Это важно. Это непросто. Скажи – веришь?
Он не ответил сразу. Улыбка еще играла на его губах, но взгляд был уже где-то далеко. Арвист стоял, поставив ногу на остов полусгнившей бочки и опершись локтем о колено. А, почему и нет? Что он, вообще, знает о своем друге? И зачем ему это? Им всегда хватало уверенности друг в друге, верной руки, на которую можно опереться, а все остальное – важно ли?
-Нет, - наконец пробормотал он. – Если бы… Я бы знал…
Литош резко встряхнула короткими волосами. Неизменная черная повязка вокруг лба, изящно вышитая серебром, на мгновение показалась целиком и снова скрылась под темными прядями.
-Мостовой так не думает.
Ох, уж этот Мостовой… Куда ни глянь, всюду рука зловещего торна. Однако, маленькая разведчица потрудилась на славу!
-Мостовой?
-Торн очень интересуется твоим другом. Ему нужен ты. Он хочет знать о тебе все. Боргола видели последний раз в ту самую ночь, когда подох жирная свинья Крепостной, в тот же день ты был у торна в замке. Люди Мостового тайно ведут розыск. Торн приказал доставить ему Боргола живым или мертвым, даже если сам дьявол возьмется помешать этому.
-Торну не впервой общаться с хозяином ада, - пробурчал Арвист. – Только мне никак не понять тех хитрых сетей, что плетутся вокруг нас. Мостовой, Крепостной, Боргол, я, ты – я чувствую, близится что-то небывалое, но, я не мастер отгадывать такие загадки. Боргол исчез и все уверяют, что тут не обошлось без козней дьявола – что ж, не нам судить его. Крепостной умер и все уверяют, что дьявол прибрал его душу – что ж, это их счеты. Мостовой ищет Боргола, но, не  может найти, хотя все уверяют, что его глаза прожигают камень  - это занятный клубок! Сдается, мне тоже уготована роль в этом кабаке! Тот Кто Знает Все вразумит меня тогда, когда будет нужно. Пока достаточно того, что я всегда настороже. И к тому же, у меня есть маленькая тень, которая следит, чтобы никто не подкрался сзади!
Он обнял ладонями улыбающееся лицо Литош и, не удержавшись, запечатлел поцелуй на ее искрящихся глазах. Сладкий огонь забурлил в его жилах и, видит Бог, едва ли что-то могло задуть его в этот миг, если бы не вдруг напрягшаяся спина девушки. В тот же момент смутное беспокойство, зародившееся в душе, пронзило и его. Он медленно-медленно поднял голову и огляделся.
-Нет, не там… - чуть слышно проговорила Литош. – Там.
Она слегка повела правым плечом.
Справа от них был только пустырь, поросший бурьяном, а за ним уже крепостная стена. Пустырь был тих и безлюден. Но там, дальше, у стены с одиноким силуэтом копейщика… Арвист мог бы поклясться, что его глаз зацепился за что-то в первый раз. Литош замерла, глядя куда-то в одну точку и настороженно вытянув шейку. И вдруг у обоих невольно вырвался вскрик. Лязгнул меч, мгновенно вылетевший из ножен в правую руку Арвиста. Легкая тень скользнула у их ног.
-О, господи…
Наверху резко мелькнуло что-то похожее на светлый шар с темной фигурой внутри и, секунду спустя, скрылось в облаках.

                *   *   *   *    *    *    *    *    *    *    *

МАЙОР ШУЛЬГА – ПОЛКОВНИКУ БОКОВУ. ПОДТВЕРЖДАЮ ДОНЕСЕНИЕ О ПРИСУТСТВИИ ЧУЖАКОВ. ПРИСУТСТВИЕ СКРЫТОЕ, ЗАКОНСПИРИРОВАННОЕ. «АБОРИГЕНУ» УГРОЖАЕТ ОПАСНОСТЬ. ПРОШУ РАЗРЕШЕНИЯ НА ЭВАКУАЦИЮ «АБОРИГЕНА» И АКТИВИЗАЦИЮ ОПЕРАЦИИ «ЗАХВАТ». Шульга.
ПОЛКОВНИК БОКОВ – МАЙОРУ ШУЛЬГЕ. ПРИКАЗЫВАЮ ДЕЙСТВОВАТЬ В РАМКАХ ПЛАНА «ЭКСПЕДИЦИИ». УСИЛИТЬ ПОДДЕРЖКУ «АБОРИГЕНА». В СЛУЧАЕ ПРЯМОГО КОНТАКТА С ЧУЖАКАМИ ДЕЙСТВОВАТЬ ПО ОБСТАНОВКЕ. БОКОВ.
ЭКСПЕДИЦИЯ – КООРДИНАЦИОННОМУ СОВЕТУ. СОГЛАСНО ВАШЕГО 19/11 СООБЩАЮ: НИКАКИХ ИСКУССТВЕННЫХ СПУТНИКОВ, КОРАБЛЕЙ И СРЕДСТВ ПОДДЕРЖКИ ОРБИТАЛЬНОГО БАЗИРОВАНИЯ ЧУЖОГО ПРОИСХОЖДЕНИЯ НЕ ОБНАРУЖЕНО. СОСТОЯНИЕ «АБОРИГЕНА» СТАБИЛЬНОЕ, ПСЕВДОПОРТРЕТ В НОРМЕ. ДИРЕКТОР.

                Глава 7.
               
По природе люди близки друг к другу, а по  привычкам далеки друг от друга.
Конфуций.

1.               

Старший лейтенант Мак неторопливо жевал бутерброд, не отрывая взгляда от планшета, на мониторе которого высвечивался путь «аборигена». Тот двигался сейчас вместе с армией Города, которая вчера миновала Излучину, выступив, таким образом, за пределы собственных территорий. Борис и так прекрасно знал весь маршрут, он понимал, что ближайший месяц не будет ничего, кроме этого грозного движения, однако держал постоянный прием, проклиная собственную бессильную бездеятельность.
Когда они высадились в Долине, он уже настроился внутренне на окончание этой непонятной затянутой Экспедиции. И он со своими парнями взял бы Объект, в этом нет сомнений, взял бы в ту же ночь, если бы не строжайший запрет Шульги. Больше того, им пришлось покинуть район и разбить базу здесь, слишком далеко, по мнению старшого, от цели. И все это из-за какого-то глупого и необъяснимого плана, придуманного политиканами из геопарламента, задумавшими поиграть  в солдатики! Тьфу…
… Борис Мак был далек от правил, инструкций и гала-соглашений, дамокловым мечом висевшими над столь нелюбимыми им дядями из правительства. Он не очень разбирался в международных отношениях, ему было плевать на то, что скажет гала-сообщество по поводу нарушения Конвенции гуманоидов о невмешательстве – он просто хорошо знал, что такое десантная операция, которых за плечами имел не одну и не две. И, уж если вы привезли сюда целую роту осназ, не без оснований рассуждал старший лейтенант, глупее глупого держать ее в бездействии. Боитесь обвинений гала-сообщества? Значит, не суйтесь сюда вовсе. А когда коготок увяз, поздно пить «Ессентуки» на эту тему. И рыбку съесть и на трамвае прокатиться удается лишь в пословицах. Это ж надо такое выдумать! По мнению Мака (и не только), это был настоящий бред – взять парня, сержанта-десантника, ветерана «встречного конфликта», забить его сознание всякой чепухой и бросить одного в этой дикости, в надежде, что он сам со всем справится! А целая рота его товарищей сидит рядом, не в силах вмешаться – из высших политических соображений – и изображает из себя реальную группу поддержки… Шульга сердится, Шульга темнеет лицом, Шульга раздраженно машет рукой – ясно, на душе у майора все то же, один только вопрос: какого черта мы здесь делаем? Или мы делаем дело – или мы тут и на фиг не нужны. Сержанта жалко, Сашку Долина, и не жалко даже, а… Непонятно все это было Маку. Долин убыл из части месяцев за пять до этого сбора, с тех пор о нем не было ни слуху ни духу, но, для десантников неразрешимых проблем не бывает – уже здесь, на орбите, на базе Экспедиции, повстречал Мак давнишнего приятеля-пилота. От него узнал, «что одного из ваших с докторами высадили на территорию». Причем высадили в состоянии транса, в коем состоянии пребывал он и весь полет от Земли, ни на секунду не покидаемый людьми в белом. Что они с ним сделали, во что превратили? Там, говорят, царит дикость, тамошнее, говорят, общество больше не на человеческое, а на звериное похоже. Чтобы все шло нормально, без шума и пыли, внедрили парня, да не просто, а надев на него маску этого самого зверя...
Борис уже перестал вопрошать себя бессмысленно «зачем?» Для него и ребят взять Объект было делом минутным, плевым – пусть там кто угодно разоряется о нарушении Конвенции. Так нет, давай, мол, и волков накормим (себя, то бишь), и овец не тронем (гала-совещание, стало быть). Мы, мол, не при чем, мало ли дикие малые сии воюют? Мало ли крови льют? Ну, прольют еще – беда невелика – заодно нам помогут, жар загребут, чтоб мы руки не обожгли.
«Нам нужен этот прибор, - говорил Шульга, поставив задачу, - может быть, это последнее, что осталось от таинственных кимлитов. Кто это, надеюсь, вам известно».
«Известно, - подал голос Бережной, командир второго взвода, - ребята сгинули бесследно лет за пятьсот до того, как первый человек вышел в космос».
«Именно что сгинули. Говорят, это они предки всех гуманоидов, живущих в галактике. Мы здесь только по одной причине – кто-то решил, что прибор там, внизу, их изделие. Почему – нам это, в принципе, неважно. В нем энергетический источник небывалой, неведомой мощности. Местные – те просто молятся на него».
«Почему бы нам не пойти и не взять его?»
Ничего в тот раз не ответил Шульга – сверкнул глазами только.
А тут еще чужаки эти…
Когда совершили первый радиоперехват, Мак грешным делом решил было, что теперь-то уж они примутся за работу – сам  он, по крайней мере, тут же эвакуировал бы «аборигена» и рванул бы за Объектом. Но, ничего не происходило, они по-прежнему сидели сиднем, Шульга все так же теребил Совет, с каждым днем мрачнея все больше. Сначала вообще чуть все не свернули – как же, скандала не миновать! Потом опомнились слегка – чужаки себя тоже не больно-то афишировали (не иначе, по тем же причинам). Вот тут бы и действовать! Тьфу…
Мак еще выпил кофе и вышел наружу, размышляя о том, сколько теперь будет пролито крови и какую цену заплатят эти невежественные люди за то, чтобы кто-то совсем другой, почти родственник, мог умыть руки перед гала-совещанием. Он помнил нелепую гордость директора Плавина, туманно намекавшего на некие «мероприятия», в ходе которых все обставилось так, что некое сильное королевство прямо воспылало желанием сходить в поход на чужие земли. «Состояние «аборигена» стабильное» – говорят они. Ага, а то, что ему чуть с жизнью расстаться не пришлось, то, что ему темницы средневековой отведать довелось – это ерунда. Обошлось ведь. Борис усмехнулся. Обошлось все только благодаря Шульге, который игнорировал приказ Бокова и предпринял кое-какие шаги в плане помощи Долину-аборигену. Если бы не это, потеряли бы парня. Интересно, сильно помогает ему придуманная психологическая маска зверя? Кто знает…
Лагерь «ягуаров» был сейчас в десяти минутах лету от армии Города и представлял собой замаскированный и огороженный силовым полем треугольник площадью в восемьсот квадратных метров. Этого было достаточно для посадки трех десантных катеров. Силовое поле было вряд ли необходимо, ибо место это находилось в самой гуще непроходимого леса, а длиннейшие из лесных троп заканчивались далеко в стороне Излучины. Но, по крайней мере, диким зверям в лагерь было не пробраться.
Осень давно вошла в свои права и деревья густо усыпали землю разноцветным ковром опавших листьев. Безмолвный лес стоял недвижим, словно прислушиваясь к легкому шороху планирующих, кувыркающихся в воздухе парашютиков. Борис шумно вдохнул влажный густой воздух и заметил краем глаза, как шарахнулся на дереве какой-то маленький зверек, вроде белки. Тоже ведь живая плоть и жить хочет не меньше иных.
Да, будет потеха. «Ягуары», краса и гордость армии, словно белки пугливые, будут сидеть по кустам с тем, чтобы под шумок чужой свалки завладеть лакомым куском… Как-то там Долин? Мак припомнил изображения мрачных сырых казематов и поежился.
Начался месяц безделья, который будет заполнен лишь дежурствами -  с началом похода «абориген», движущийся путем армии Города, уже ни на секунду не будет выпущен из поля зрения. По плану, час «П» наступит через двадцать семь дней – и может быть, тогда «ягуары» все-таки смогут показать, на что способны. Последнее время, по рассказам Шульги, нервничает  Гайский – это он составлял  псевдопортрет  «аборигена», а теперь следит за его состоянием. Что-то ему не нравится – а что, не говорит. Мак, правда, слышал как-то, как Гайский, в разговоре с Шульгой на орбитальной базе, обмолвился, мол, «абориген» иногда ведет себя странно, хотя, вроде бы, и в пределах допустимого. Майор спросил тогда, что значит «ведет себя странно»? Ну, отвечал тот, иногда такое впечатление, что мы не доработали что-то, не все предусмотрели, что его новому сознанию тесновато… (Ох, уж мне эти штатские!) «Иногда бывает целая неделя пройдет, как по маслу, - а потом вдруг срыв, другой…»
Еще бы! А ты сам, Гайский, пробовал маску зверя примерить?
Чуткий слух Бориса уловил какую-то перемену в окружающей тишине, а рука непроизвольно потянулась к кобуре, подчиняясь скорее рефлексу, нежели реальной оценке обстановки. Еще ничего не произошло, просто кто-то, кажется, Рощин, с излишним шумом выскочил из «землянки», а сердце уже забилось быстрее в висках: вот оно, вот, сейчас… Что?
-… Кажется, у нас есть работа, старшой! – глаза Рощина заблестели и слегка сузились. Сигнал Розы. Засекли чужака. Шульга на подходе. – Связист вдруг заулыбался. – Будет атака!
Майор, действительно, был уже тут, его катер вынырнул из-за верхушек деревьев и в считанные секунды опустился в лагере. Командир выскочил на примятый ковер опавшей листвы перед замершим строем десантников, построенных Маком. Придирчивый взгляд Шульги быстро скользнул по шеренге и остановился на старшем лейтенанте, который, шагнув навстречу, уже приложил руку к головному убору.
-Времени нет, Мак, - отмахнулся от протокола майор, принимая от вновьприбывшего «ягуара» автомат. – Кажется, началось, братцы. Теперь мы его не потеряем, факт. Учтите, у него, наверняка, солидное прикрытие. Будем брать. И, по возможности – живым. Поехали!
Два катера неслись на предельно малой высоте по складкам местности с легким свистом, немного уклоняясь к югу от полученных координат. Под ними огромная скорость сливала все в бесконечный мелькающий поток и, только отведя взгляд к горизонту, можно было вернуть ощущение полета, теряющееся на бреющем ходе. Наконец, огромный лес кончился, мелькнула синева реки и тотчас же катера одновременно взмыли ввысь, в густую синеву, кое-где прикрытую рваными облаками. Они не зря уклонялись к югу и теперь шли прямо от солнца.
-Маяк Розы! – Рощин высветил цифрами монитор.
-Поиск!
Цель была рядом и почти сразу намертво была схвачена системой наведения. Пока бортовой мозг раскладывал параметры цели на экране, Шульга не оторвал от того глаз.
Дистанция?
- Двадцать семь километров.
Шульга отер пот со лба.
-Осторожен…
-Не уйдет, - отозвался пилот. – Больно несерьезная скорлупка. Одноместный бот.
-Уж больно он в себе уверен. Важно, чтоб не ушел. Тянет в горы? Не иначе, там база. Давай, Сережа, нельзя упустить!
-Понял, командир. – Пилот плотно сжал губы. – Ноль второй, я атакую.
Дистанция сократилась до четырех километров, но, горы были уже близко, в секундах лету. Чужак отчаянно и искусно маневрировал, стремясь выгадать эти спасительные секунды, но он был надежно взят в прицел. Дважды мелькнули молнии выстрелов, и ответом им было большое расплывающееся пятно на мониторе радара. Однако, тут же стало ясно – цель разделилась.
-Командир, похоже, он нас перехитрил. Ловок, бес!
Шульга и сам прекрасно все видел. Как ни торопились «ягуары», они застали противника слишком близко от спасительных для того гор. Он успел катапультироваться из обреченной машины и исчез где-то внизу, среди отрогов и ущелий. Катера «ягуаров» резко сбросили ход и осторожно снижались к скалам, кое-где покрытых растительностью, из которой преобладали кустарники и мхи. Кружить невдалеке от вражеской базы представлялось опасным.
Курс неприятеля был известен и они  попытались перекрыть предполагаемый маршрут чужака. Перекрыть, если тот, конечно, будет держаться своего курса… Шульга недовольно цыкнул зубом. Гиблое дело, конечно. Особенно, если тут группа поддержки имеется, какие-нибудь ихние «ягуары», собственного разлива… Тогда уж точно без конфликта не обойдется. Так что ж теперь, ручки на коленях сложить?
- Рассредоточиться и замаскироваться! Замусорить эфир. Кем бы он ни был, ему придется идти к своим. Мы хочется верить, что мы отрезали его от базы. Шансов на это не так много, но, они есть. Старший лейтенант Мак, остаешься со своим взводом – задача, я думаю, ясна. Я на Станцию. – Он сунул в нагрудный карман диск. – Нагружу большой бортовой мозг, пускай просканирует эту местность. Может, чего необычного отметит. Срок дежурства назначаю – сутки. За это время мимо вас мышь не должна прошмыгнуть. К вечеру ждите второй взвод.
Он уже поставил ногу на ступеньку катера, готовый влезть внутрь, но, обернулся.
-Будь осторожен, Мак. Это уже не шутки. Это почти война. Не считаешь, что я излишне горячусь?
Мак только коротко улыбнулся, отвечая на рукопожатие, и слегка качнул головой. Его загорелое лицо вновь стало непроницаемым. Такова работа.

                2.

Тянулись тоскливые, нудные часы. В отличие от лагеря в лесу, где можно было найти себе развлечение – хотя бы и наблюдая за животными – здесь все было голо, мрачно и мертво. Лишь изредка, заставив вздрогнуть, мелькала по камням тень диковинной огромной птицы, спешащей еще дальше, к вершинам, казавшимся отсюда еще более величественными и неприступными, чем издали. Может, это было и к лучшему, так как ничто не мешало биоуловителям работать на пределах поиска, прощупывая пространство в поисках живых существ. Каждый «ягуар» имел такой на левой руке, то и дело поглядывая на индикатор – Мак, стараясь перекрыть как можно больший участок, разместил взвод так, что десантники попарно находились друг от друга на максимальном для биоуловителя расстоянии. Впрочем, надо сказать, что «ягуары», выбравшие себе каждый позицию среди скал, гораздо больше доверяли собственным глазам, орлиным взглядом оглядывая пространство сквозь линзы шлемов.
Наступили ранние осенние сумерки и, поколебавшись, Борис включил ночное видение. Все было тихо. Ни звука, ни шелеста. Глушилки работали на полную мощность, скользя по диапазонам, нагло провоцируя, но, никто пока не торопился выказывать свое неудовольствие по этому поводу. Чужак не объявлялся. Не объявлялись и те, кто должен был, по идее, его искать.
В своих людях Мак был уверен, как в себе. И потому прозвучавшее в речах майора сомнение само собой складывалось в неутешительный вывод – противник их одурачил. И вовсе не к своей базе он тянул, и вообще, как бы его какой-нибудь транспорт не ждал на месте высадки… Хоть так, хоть этак, по всему выходила явная неудача, досадная и кусающая самолюбие. Мак в очередной раз помянул всех этих штатских вместе с политиками и братьями по разуму. Но, делать было нечего. У убегающего много дорог,  - а у преследователя только одна. И надо ее знать.
Биоуловитель вдруг мигнул ярко раз, другой и засветился ровным голубым светом, успокаивая – свои. Бесшумно раздвинулись редкие ветви кустарника, и перед Борисом возник Коля Бережной, командир второго взвода.
-Салют, старшой. Как жизнь?
-Салют, лейтенант. Спасибо, хреново.
-Я догадался. Мы перед вами все прочесали – ноль. Ты эфир глушишь? Замучил совсем. Левченко и Борев пошли вправо-влево, думаю напрасно, но так, на всякий случай. В обозримой близости его нет – либо он сквозь землю провалился, либо ушел сразу, да только забыл предупредить, куда.
-Может, ночи дожидается?
-А смысл? Хотя… - лейтенант поудобнее пристроился рядом с Маком. – Сам посуди: ты бы что делал?
Борис усмехнулся.
-Я? Да уж не пер бы напрямик.
-То-то и оно. Нам бы сразу за ним прыгнуть, прочесать все – глядишь, и накрыли бы. Упустили мы его. А то, что мы тут торчим – это так, изображение активности. – Он помолчал. – Перед самим собой.
Все это было слишком похоже на правду, чтобы спорить. Мак поджал губы – а чужак-то, даже после такой встряски, действовал куда хладнокровнее, чем можно было ожидать. Хотя, какое там, к черту, хладнокровие? Ищи иголку в стоге сена… Ну, перекрыли возможный маршрут, а он движется себе, посвистывая, в противоположную сторону. Разве факт, что он к базе тянул? Не факт.
-Ладно, иду к своим. – Бережной хлопнул Мака по плечу. – Да, кстати, старшой, с тебя причитается.
-С чего бы это?
Коля бесшумно расхохотался, показав ровные белые зубы.
-Учитывая мои связи в определенных кругах, близких к штабному командованию, а так же строевой части нашего подразделения… - Бережной хорошо держал паузу, он это умел, он был большой актер - …а так же большие заслуги Бориса Мака в деле защиты, укрепления и исполнения… (он бы еще долго продолжал в том же духе, но, получил чувствительный тычок). Смотри, только я тебе ничего не говорил! Сверли дырочки, понял?
И лейтенант исчез, словно растворившись в сумерках.
Наш пострел везде поспел. «Определенные круги» - это, конечно же, Симочка, Серафима Шитова, старший сержант-связист (связистка?) из комендантского взвода. Особа, приближенная к императору. Да, такая информация стоила того, что обычно «причитается». Она означала, что решен вопрос о назначении его, старшего лейтенанта Мака, командиром роты, что означает весьма скорое присвоение воинского звания «капитан». Это круто. И, конечно же, Бережной это пронюхал первым, как всегда.
Незаметно подкралась темнота и сразу будто навалилась на серые притихшие горы. До рассвета оставалась целая ночь.

                Глава   8.

Моя исходная точка –   прусский солдат.
                Ф. Ницше.

                Упреждай и побеждай!
                А. В. Суворов.            

                1.

Шла к концу вторая неделя этого, окрашенного черным предзнаменованием, похода. Десять дней назад они миновали Излучину, и теперь уже настолько удалились от милых сердцу равнин, что даже Вечный Лес, так же оставшийся позади, казался родным и близким по сравнению с этими блеклыми холмами, становящимися все круче и круче. Вот уже пару дней как на горизонте проступили горы, и смолкло последнее веселье в рядах войска.
Они двигались безостановочно и неотвратимо, как лавина. Гвардейцы летучими отрядами рыскали в авангарде и арьергарде, ободряя своим сверкающим видом усталые запыленные полки.
Арвист, которому выпало вчера в составе своего десятка охранять обозы, никогда не мог себе представить, что Город в состоянии снарядить такую бесчисленную армию. Ряд за рядом шли мимо него отряды и, в то время, когда передние уже скрылись с глаз за холмами, задним все не было видно конца. Следом за передовым конным отрядом гвардейцев шли четыре полка тяжеловооруженных латников из дворянских дружин, каждый под флагом своего торна. Воины великого торна Олрея выделялись пышными султанами на шлемах, которые дружно колыхались в такт грузным шагам, и у каждого на груди был виден родовой герб Доо, как и на знамени – только не было над ним короны, в отличие от такого же герба на стяге кронрода. Мостовой так же снарядил свой полк пехотинцев, они шли под его гербом – хоть и не такие нарядные, как  воины Олрея, зато закаленные и проверенные во многих битвах. Далее следовали полки торна Лугового и торна Лесного. Эти четыре полка были главной ударной силой Города и, воистину, своим вооружением и количеством могли смутить сердце любого противника.
За тяжелыми полками шли отряды дворян попроще и победнее – эта легкая пехота обычно служила для обходного маневра и преследования разбитого врага. Они, конечно же, не устояли бы перед тяжеловооруженными латниками, но, все же,  представляли собой реальную силу. Тут тоже реяли стяги с гербами – но, куда им было до тех, первых!
За легкой пехотой двигались отряды лучников – сперва подвижные арбалетчики, а затем и прославленные городские стрелки, которые из своих огромных, в человеческий рост, луков, способны были на расстоянии в триста шагов поражать тяжеловооруженных рыцарей. Стрелки эти содержались за счет казны, как и гвардейцы, и каждый из них мог навскидку поразить белку  в любой глаз.
На том заканчивались регулярные части, так сказать, кадровая армия. Далее нестройными колоннами двигались легковооруженные ополченцы, снаряженные на скудные средства пославших их цехов – оружейники получше, кожевенники похуже, плотники да каменщики совсем плохо – и те, и другие, и третьи годные больше для количества, нежели для качества. Арвист только хмурился, глядя на их серьезные лица, в глаза, еще хранившие образы  оставленных родных и любимых. Многим, очень многим из них не суждено было свидеться вновь с близкими. Каждый вечер перед отбоем опытные командиры проводили с ополченцами занятия по фехтованию и тактике, но, был ли в этом толк, пока никто не мог сказать.
И уже затем вереницей скрипели обозы, груженные неисчислимым количеством продовольствия и фуража, сопровождаемые неумолчным гулом, в котором слились ржание, блеяние, мычание, кудахтанье и монотонные разговоры возничих. Запах стоял подобающий… А разговоры шли все о том же – о женах, невестах, матерях, детях, и, конечно же, об этом, сулящем несчастье походе, цель которого мрачной тенью вырастала на горизонте.
Безмолвная чуткая Литош постоянно была рядом, исчезая лишь ненадолго (по обыкновению, незнамо куда), и появляясь вновь. И каждый приближающийся к Арвисту встречаем был ее острым враждебным взглядом.
Все очень изменились за две последние недели. Даже насмешливый разговорчивый Ворон замкнулся и молчал целыми днями, не отрывая взгляда от изрезанного холмами и предгориями горизонта, за которым туманно и зловеще серела громадина гор. Арвист сам видел, проснувшись как-то ночью, как его друг сидит в одиночестве у догорающего костра, глядя остановившимся взглядом в рубиновые угли. Это Ворон-то! Грай больше не спорил и не делал едких замечаний – предложи ему сейчас Арвист разрубить подушку, он и ухом бы не повел, наверное. Мостовой вовсе не появлялся на людях, ограничив свое общение с миром лишь безмолвным Бергатой, возникавшим время от времени то там, то тут и не добавлявший радости своим мрачным лицом. И даже великий торн Олрей как-то потускнел, пообщипался (в смысле перьев), пиров не закатывал, напиваясь все больше в одиночестве и рыдая после этого по всему оставленному в городе. Единственный человек, которому, казалось, все было нипочем, который вовсе не изменился – то была Литош. Она была все такая же порывистая, резкая в движениях и суждениях, все такая же подозрительная и внимательная, и… Все такая же славная.
Колонна все не кончалась, а Арвист, словно не замечая густого пыльного столба, стоял недвижимым изваянием на застывшем Гнедом, замерзшим взглядом глядя куда-то поверх голов, так что по лицу его, суровому и непроницаемому, пробегали тени проходивших шеренг.
Потом, вечером, в очередной раз объехав посты и обогнув хвост обоза, он зачем-то спрыгнул с коня у костерка, на котором возницы готовили свой нехитрый ужин, и подсел к огню. За весь день Арвист, казалось, и слова не произнес, не был настроен на разговор и теперь – так присел, непонятно зачем, вместо того, чтобы прилечь на пару часов. Возницы лишь покосились не слишком откровенно – разговор, правда, примолк, как поперхнулся. Но, уже через минуту вновь потекла размеренная мужицкая речь, будто бы и не смущенная присутствием гвардейского десятника. А Арвист сидел так же, как и остановился – просто, бездумно, вытянув одну ногу и опершись локтем о согнутое колено другой, глядя в огонь и вовсе не прислушиваясь к словам пожилого возничего. Тот, изредка пошевеливая угли длинной обожженной  палкой, говорил неторопливо и недолго, словно ни к кому не обращаясь; а двое других, одетых в такие же грубые овчины, внимали его словам каждый по-своему, изредка подкашливая да проводя рукой по бороде. Вот и Арвист очнулся от своего забытья и окинул быстрым взглядом говорившего, поерзал, устраиваясь, да стал жевать сухой стебелек, глядя на бородача с интересом.
-…И то сказать: раз, два и пошел вот так, не простясь, на зиму глядючи. На все воля Божья, - возничий встретился острым взглядом с глазами Арвиста, как бы испытывая: чего, мол, господин, скажешь-то – мы люди простые, говорим что думаем. – Да… На Четырехлетней войне Бог миловал, в пехоте состоял, думал, никакая смерть мне нынче не страшна, столько перевидел. Теперь вот при телеге, в обозе, а гложет… Будто слово какое было или видение… А то еще сказывают, перед походом сон у кронрода был – кровь рекой и всадники в ней по брюхо. Всякому ясно, куда клонит – так нет…
Возница не договаривал, но, и так было ясно, что все это – выстраданное и справедливое недовольство походом – это то, что бурлит сейчас в сердце каждого здесь человека.  Честно говоря, разговор был неправильный, более того, вредный был разговор, за подобные речи батогами угощали без спросу за прошлые заслуги, но Арвист и не думал пресекать противные слова. Чего там, он и сам со многим был согласен… И даже не сразу сообразил, что к нему обращается седой бородач:
-… Вот вы господин знатный небось, военную науку ведаете. Скажите, по каким таким правилам в зиму поход назначили? Каким таким боком марвинты ентие нам провинились?
Арвист коротко сплюнул стебелек, размышляя, вступать ли в разговор. Наконец, решил:
-Да какой я знатный… А про поход, отец, я тебе так скажу: если в этот раз не добудем для Города Танги, другого случая такого не будет. Оттого и пошли впопыхах. Негоже марвинам Священный Сосуд у себя скрывать.
Помолчали. Старший возница всыпал нечто пахучее в котелок и, помешивая, продолжил:
-Мы-то, конечно, понимаем, Танги там, все такое… Оно, конечно, дело нужное. Марвинты енти, говорят, и вовсе варвары (он осенил себя Падением), что ж… Только, в прежние времена разве так делали? Молитвой да покаянием согласия у господа испрашивали, знаков божьих ожидали. Чтоб, значит, освящено было дело ратное. А нынче – что?..
-А нонче, - подхватил еще один мужик, дотоле молчавший, - не света господнего дождались, а знака бесовского!
Остальные быстро зыркнули на него, потом, с некоторым страхом – на Арвиста. А Арвист и бровью не повел.
-Какого знака?
-Знамо дело… До чего ж дошло, коли дьявол сам, открыто, в Городе объявляется? Поцеловал, говорят, Крепостного нашего – и в путь… Да и сон тот, кронрода…
-Да, господин, вы ж, все-таки, поближе… Был сон такой, али нет?
Пришлось согласиться.
-Про сон такой слышал, точно. Было…
-Ну вот! – Все разом зашевелились, заерзали оживленно, словно этот факт и расставил окончательно все точки, подтверждая их правоту.
Что ж, подумалось Арвисту, они ведь не совета моего спрашивали, и не ответа – а подтверждения собственным мыслям. Что бы ни было сказано, обернулось бы тем же. Повезло им, однако. Попадись на его месте какой-нибудь служака…
Вокруг костра делились впечатлениями – большей частью услышанными, в высшей степени невероятными – о пресловутом сне кронрода.
-…Сон не сон, а то вот… - говорил некто справа от Арвиста, - …говорят, еще, аккурат в самый выступ, демон объявился, прости господи, и самолично кронроду нашему печать на лице оставил, чтоб не сомневался, дескать, в своей судьбе. Так-то вот… И если кто живым из этого похода вернется, почитай, благодать на тебе Господня…
Насчет печати на лице – это было ново. Арвист усмехнулся – он лишь намедни видел кронрода, но, никаких знаков дьявольских что-то не заметил. Старший возничий, помешивавший похлебку, увидал его усмешку и зачем-то заводил ложкой с такой силой, что плеснул на угли.
Арвист все сидел, не слушая более разговоров, думая о своем и понимая, что незачем ему тут сидеть – самое время драгоценное для сна уходит, да и ребята, верно, волнуются уже – но, как часто бывает, уходить не хотелось, и он мог бы просидеть здесь вот так всю ночь.
Однако, встал все же и тихо присвистнул Гнедому – тот появился из темноты и под уздцы его вела Литош.
-Ты чего здесь? Шла бы спать…
Он принял повод и, не торопясь, пошел от света костра туда, где прятались во мраке дозорные посты.
-Ты хоть на часок прикорнула нынче? Смотри, теперь уж до рассвета не уснуть.
-А ты?
-Мне не спится…
Она быстро стрельнула глазами в Арвиста и снова отвела взгляд во тьму, в которой, казалось, видела не хуже, чем на свету.
-Что-то будет, воин. Я чувствую.
-Еще бы!
Арвист усмехнулся. Каждый, от кронрода до последнего возницы, засыпает и просыпается с этим «что-то будет» на устах.
-К тому и идем, чтоб случилось что-нибудь. И, чего бы я только не дал, чтоб – побыстрее… Чтоб только душу не выматывало…
Она вдруг присела и резким движением извлекла из-за голенища неразличимый во тьме предмет и протянула его Арвисту.
-Что-то будет скоро. Я чувствую. Может, завтра, может, этой ночью.
-Что это? – он принял на раскрытую ладонь небольшой, но довольно тяжелый предмет и пригляделся. – Да это наконечник копья! Но, работа не Городская…
Литош пронзительными глазами своими неотрывно смотрела в его лицо.
-Это наконечник моего племени. Они здесь, рядом. Вот уже два дня они идут за нами.
-Что же ты молчала?.. – он хотел сказать еще что-то, но осекся.
Ее лицо было совсем рядом и он видел, как потемнели ее блестящие глаза. И тогда он шагнул вперед и прижал маленькую кочевницу к своей груди.
-Нельзя спать эту ночь, - тихо говорила она, - нападут перед рассветом, во мраке. Ночь, кровь и смерть…
Он поцеловал ее в лоб и, отстранившись, стиснул в кулаке чужое острие так, что врезались в ладонь острые края. Губы его сомкнулись в побелевшую и чуть перекосившуюся полосу. Что ж, это уже больше, чем ничего! Он готов был сразиться со всеми кочевниками мира, только чтобы избавиться от этой гнетущей обреченности, давящей на плечи.
Он оставил коня в ложбине, где отдыхала смена и обошел секреты (Литош куда-то исчезла, но, ее чувства можно было понять), где стояли в карауле его гвардейцы. Арвист ничего им особо не объяснял, приказав лишь смотреть в оба и не забыв напомнить каждому, что особо в него верит. Коротко стукнув по плечу последнего из постовых, десятник в центр лагеря, отправился торопясь – кто знал, каким временем они располагают?
…Мостовой тоже не спал в эту ночь, мучимый предчувствием и общей подавленностью войска; не смыкая глаз, он метался по кровати в своем шатре, то вознося молитвы, то бредя наяву. Арвист, появившийся незадолго до рассвета, стал его избавлением от мук одинокой бессонной ночи. И бальзамом на душу его было тревожное сообщение, ибо воин, изготовившийся к бою и ждущий встречи с врагом, сбрасывает тревоги и сомнения, заменяя их азартом войны. Куда подевалась дрожь в пальцах и ломота в висках? Смотри как сомкнулись зубы и опустились уголки рта, как засверкал холодным огнем взгляд очистившихся от мути глаз; как побежала по жилам алая кровь, крася румянцем бледные щеки – это сердце забилось властно и требовательно, приказывая дышать полной грудью! И ищет твердая рука холодящей рукояти клинка, страстно желая согреть ее своим теплом…
Как усмехался криво торн, бросая оруженосцу взятый у Арвиста наконечник !
-Насади его на древко – он будет закален их собственной поганой кровью. Я сам поведу в бой гвардию!
И вот прилаживает шлем изменившийся лицом и опять узнаваемый, прежний Ворон; так же как раньше подмигивает он Арвисту и поднимает вверх крепко сжатый кулак в стальной рукавице.

                2.

А когда едва-едва посерело небо и самый сладкий в предрассветной прохладе сон пришел к спящим – началось.
Они атаковали как всегда – рассыпавшись лавой из-за ближних холмов, сначала молча, затем начиная подбадривать криками себя, а плетками – влажных от росы лошадей. Их еще не было видно в предрассветной дымке, и этот нарастающий шум, разбавленный визгами и гортанными выкриками, леденил душу. Это было бы поистине ужасно в этот час, спросонья, из объятий неги – в объятия невидимой, но неотвратимо приближающейся смерти. Это было бы жутко, но - весь последний час, изготовившись, оставив пространство для маневра в случае, если направление атаки кочевников определено не совсем верно – стояли ужасающим строем стрелки, опираясь на огромные луки и напряженно всматриваясь во враждебную мглу.
Разведчики сработали четко. Бойцы Города были готовы.
Миг – и стрелы легли на тетиву. Страшная, горланящая лавина близилась, заполняла своим гулом воздух, четко давая сориентироваться опытным хладнокровным стрелкам. Судя по топоту, пятьсот шагов… четыреста… триста… Залп.
Туда, в гудящий мрак, наверняка.
И сразу вслед за этим – рев, визг, хрип, смерть… Смерть пришедшая из темноты, нежданная, невидимая и потому ужасная. А новая стрела уже наизготовку. Залп. И снова  отчетливо различаемое на слух смятение, стоны, режущие уши крики обезумевших лошадей и проклятия.
Арвист четко представлял себе все, что происходило сейчас там, впереди, в этом быстро светлеющем, заполненном пылью, кровью и ужасом пространстве. Рука его сжимала рукоять меча  так, что побелели костяшки пальцев. Он весь был там, он готов был выдернуть клинок и лететь в гущу боя, чтобы, разрубая слабо сопротивляющуюся  стали живую плоть, унять этот зуд в крови, молоточками стучавшей в висках.
Атака кочевников захлебнулась в крови. Крылья лавы, еще не понимая, что произошло, заворачивали внутрь в полной уверенности в идущем победном бое в центре. С молодецким гиканьем врывались они в предполагаемую драку и повсюду натыкались лишь на своих, убитых и истекающих кровью, на лошадей, сбесившихся от густого запаха адреналина и мечущихся между живыми и мертвыми, топча тела и сея ужас паники.
Солнце, словно боясь присутствовать при этой бойне, но, снедаемое любопытством, выглянуло из-за холмов, дав, наконец, противникам возможность увидеть друг друга. Вновь, с холодящим душу свистом мелькнула оперенная смерть, направленная теперь уже прицельным залпом, сея опустошение и гибель. Арвист прекрасно видел, как стрелы с калеными, рассчитанными на рыцарскую броню, наконечниками, в одно мгновение проносясь сквозь эти убийственные сто – сто пятьдесят шагов, вышибали всадников из седел, пробивали людей навылет, пригвождали тела друг к другу, доставали воинов даже сквозь туловища лошадей…
Когда ты видишь, откуда приходит смерть, тебе проще. И, дико визжа, кочевники рассыпались с места бойни – кто подчиняясь приказам своих начальников, кто в страхе и панике, обезумев, куда глаза глядят. Там и сям громыхнули по щитам гвардейцев ответные стрелы, кто-то охнул, сползая с коня.
И Арвист понял, что настал их черед. Он не сводил глаз с Мостового, лично вставшего во главе гвардии. Вот он выдернул меч, крикнув что-то – что, не разобрать, да и неважно – и вся махина давно построенной к бою, но, до поры сдерживаемой конницы, ринулась вперед, сверкая латами и сбруей. Вот зрелище, достойное восхищения! Арвист тоже что-то кричал внутри своего шлема, сам не слыша собственного голоса, выставив вперед пику и видя боковым зрением сквозь прорези десять – пять справа и пять слева – пик своего десятка, летевшего в едином строю.
Кочевникам, конечно же, было не уйти. Но, лишь немногие из них, бросив оружие, падали ниц, моля о пощаде (на таких не обращали внимания). Остальные же, большей частью поодиночке, исступленно и затравленно визжа, отбивались с отчаянием обреченных. Но, что такое рассеянная паникой и ужасом, деморализованная масса против спаянного дисциплиной войска – элиты армии Города, воодушевленного успехом? Одиночки гибли сразу, те, кто сумел собраться в какое-либо подобие организованного отряда, держались дольше, но, повсюду настигаемы были и биты. Торн Мостовой – в годах, а ловок! – размахнувшись, метнул мощно копье с чужим наконечником и издал победный клич.
Боя так и не получилось. Перестроившись на десятки, гвардейцы добивали противника, рассеянного по окрестным холмам.  Ворон со своими парнями рубился у составленных  в круг повозок кочевников – повозки эти были укрыты в низине, поросшей кустарником, и видно было, что это последний очаг сопротивления.
Все было кончено еще до того, как лучи поднявшегося солнца просушили утреннюю росу. Разгоряченные боем и победой гвардейцы в четком порядке подъезжали к месту сбора, чтобы сбросить в общую куче трофеи и добычу этого кровавого утра. По дороге они подтрунивали над пешими латниками, так и не понадобившимися в этом деле, и потому с завистью глядевшими  на залитых кровью всадников.
-И видишь ты, - Ворон улыбнулся Арвисту, - повозки все пустые. Поживиться вздумалось поганцам.
-Стервятники теперь поживятся, - ответил Арвист, окидывая взглядом холмы, усеянные трупами кочевников, три четверти которых осталось тут навеки.
-Да уж спасибо твоей маленькой тени!
Даже кронрод просветлел лицом, а уж что говорить о простых солдатах! Что еще может так круто изменить настроение воина, как победа? Еще вчера они шли, не поднимая глаз и проклиная украдкой тот день и час, когда был задуман этот поход – а сегодня, построенные по такому торжественному случаю, радостным ревом приветствуют повелителя, объезжающего ряды. И где-то среди них вчерашние собеседники Арвиста, тоже орут восторженно, позабыв о «дьявольских знаках»! Вот знак – так уж знак!
-…В чем еще Господь мог явить нам свое благоволение? Слава вам, воины Города, и во имя Танги, вперед!
И небо было пронзено неисчислимым количеством поднятых вверх с единым кличем копий, и по-новому взглянул каждый в сторону Гор – гордо и вызывающе.





                Глава 9.
               
Кто хочет стать водителем людей, должен в течение доброго промежутка времени слыть среди них опаснейшим врагом.
Ф. Ницше.

1.

Наконец, он явился, давно ожидаемый гонец их Города. Мостовой был в нетерпении уже три дня и теперь, несмотря на время ужина, уединился в своем шатре с вновьприбывшим, отослав всех прочь – всех, кроме Бергаты.
Впрочем, ничего нового он не узнал. Поиски исчезнувшего плотника Боргола ведутся, естественно, денно и нощно, упорно, но, пока безуспешно – торн невесело усмехнулся. Он знал, чего стоит это упорство – среди всех его людей там, в Городе, вряд ли сыщется хоть один, который не молил бы господа отвести от него «дьявольское отродье».
-А что же благочестивый отец наш Вит?
-Я виделся с ним, торн. Его ребята в черных клобуках рыщут по всему Городу, залезли во все щели – плотник как сквозь землю провалился.
Вновь усмехнулся торн: не иначе, а именно под землю – к своему хозяину.
-И еще…
Мостовой вскинул брови.
-Отец Вит просил передать вам его давнишнюю просьбу…
Торн откинулся в своем кресле. Черт возьми, да если бы это имело хоть малейший смысл, разве он сопротивлялся бы? Но, мало того, что уже пробовали – потрошили этого Арвиста, наизнанку выворачивали – это ладно, в принципе, неважно, главное то, что не с руки Мостовому парня отдавать. Будь он хоть самим нечистым. (Чему, наверное, не удивился бы торн – даром, что на дыбе в Башне висел, упрям, как бык и силен не менее. Да и крепок…) Нет, нельзя его отдавать ревнителю веры и благочестия, никак нельзя – нужен он Мостовому, пусть не сейчас еще, но потом-то, потом…
Торн даже потянулся куда-то вверх, но опомнился, уловив изумление гонца. Да и черт с ним. Вот когда добыт будет Танги, тогда еще поглядим.
-…Я, конечно, не смею говорить того, что думаю сам, но… - гонец вопросительно уставился на господина, тот махнул рукой, - … мне кажется, его святейшество не очень доволен… Он даже сказал как-то, что очень ценит помощь торна Мостового в деле укрепления веры и богоугодного поведения, но… В то же время торн не желает воспользоваться средством, которое у него под руками. Это очень странно, сказал святой отец.
-Знаю, знаю. Добрейший  Вит не может поверить, что существуют люди, из которых и раскаленными щипцами не вырвешь того, чего они не желают говорить или в чем не желают сознаваться. Его святейшеству нужно всего лишь очередное полено для костра, ради урока и назидания прочим – мне же сила и слава Города превыше.
Оба сотворили знак Падения – гонец истово, пряча в глубине глаз насмешку над последними словами торна, последний же более для проформы, досадуя и смущаясь из-за некстати вырвавшейся патетики. Конечно, вельможе его ранга полагается время от времени  произносить подобные речи, но, в данной обстановке они звучат… не слишком искренне.
-Что передать его святейшеству?
-Что подозрения остаются пока подозрениями. И пусть отец Вит не сомневается – нет во всем Городе более ревностного поборника веры, чем я.
Гонец поклонился – слишком явно плясали искорки веселья на его лице. Лишь погасив их, он осмелился вновь поднять голову.
-Что еще?
-Закончено следствие по смерти начальника тайной стражи.
-И?
-Поскольку общеизвестно, что Мастер Крепостной находился в сношениях с преисподней, то показания свидетелей полностью подтвердили – в ту ночь явился дьявол в Городе и забрал то, что ему принадлежит. Какой серьезный урок всем нам, грешным, спаси, господи, и помилуй!
-Аминь.
Итак, Крепостного утащили черти. Плотник пропал в ту же ночь бесследно. Может, и он того – тем же путем?
-Отец Вит больше ничего не просил передать?
-Ничего на словах. – Гонец понизил голос. – Только одну маленькую вещицу лично в руки.
Он извлек из-за пазухи кожаный мешочек и почтительно протянул торну.
-И ты уж, конечно, полюбопытствовал, пройдоха?
-Что вы, торн, как можно…
Мостовой внимательно осмотрел мешочек со всех сторон и принялся было развязывать шнурок, но покосился на делавшего независимый вид гонца. Чувствуя, что главного ему не покажут, тот снова поклонился и добавил:
-Ах да, ваша светлость, отец Вит просил передать еще, что вещица сия принадлежит вашему подозреваемому и одной ее хватило бы для сожжения десяти еретиков.
-И ты еще будешь говорить после этого, что не заглядывал в мешочек? Смотри у меня… - Торн слегка похлопал гонца по щеке. – Ну, ступай. Готовься в обратный путь. Ты мне нужен там, в Городе.
Подождав, пока стихнут шаги и убедившись, что никого нет у входа в шатер, Мостовой развязал завязки мешочка и встряхнул его над ладонью. Там была всего лишь простенькая серебряная цепочка с амулетом. Торн какое-то время смотрел на нее, затем обернулся к Бергате.
-Что-то мудрит старик. Амулетик и впрямь, можно сказать, богохульный, похож на подкову бесовскую. Проступок серьезный, но… А ну-ка, ты мастер разгадывать загадки!
И он передал цепочку телохранителю. Тот поднес ее к самым глазам, сосредоточив все свое внимание на крестообразном амулете, потом потер вещицу о короткий меховой рукав подкольчужной куртки. Снова всмотрелся, потом вернул цепочку хозяину и почтительно поклонился. Мостовой, удивленно поглядел на него, проделал те же манипуляции и вновь уставился на крестик. Бергата коснулся пальцами серебряного украшения на рукояти кинжала торна, потом указал на амулет и отрицательно покачал головой.
-Постой, постой, ты хочешь сказать…
Он внимательно осмотрел свой кинжал и приложил к нему крестик.
-Да. Это работа не Городских мастеров…
Бергата снова покачал головой и правой рукой обвел воображаемый поднос.
-Ты прав. Ничего подобного я в жизни не видел.
Он откинулся на спинку кресла и надолго замолчал, держа цепочку в руке.
Да, молодец Бергата. В Городе и его окрестностях поди поищи того, кто взялся бы сработать такой амулетик – да ни за какие деньги! Его святейшество не дремлет, он и сам может такую проверочку устроить. Сделай, мол, хорошо заплачу… Возьмешься – и готово, гори проклятый, синим пламенем. А если не донесешь о таком предложении куда следует, опять же дымком потянет. Ну, может, и не сожгут, а шкуру точно спустят – проверено… А этот не только достал где-то крест богопротивный, но и носил, не таясь, почти открыто. Что это – вызов? Глупости. Если предположить, что с врагом рода человеческого Арвист  дружбы не водит, то получается… А то и получается, что не знал он, выходит, о мерзости знака сего. Мостовой вспомнил очерченный Бергатой полукруг. Земля большая, мало ли Городов на ней… А в Городе Арвиста никто не знает, никого у него нет. Никого, кроме Боргола – ах, не уследил! Надо же, стоило чуть отвлечься, отвернуться, как ушел единственный ключик, утек сквозь пальцы… И как утек! Долго еще шушукаться будут по углам овцы Витовы. Итак, что один, что другой, два дружка, два сапога.
И что интересно, ведь совершенно чистый парень – прямой, открытый, заметный, как белый жеребец в табуне. Какая там нечистая сила, прости господи! Таких не то что жечь, таких искать надо, молиться, чтобы побольше их появлялось… М-да…  Мостовой представил на мгновение, что было бы, будь у него «побольше» таких ребят, как Арвист, и даже глаза прикрыл.
Ну, а вдруг, действительно? Вдруг с огнем это игра, ловушка хитроумная? Он, Враг, на такие штучки силен, он интриган почище отца Вита. (Спорно, спорно.) Мостовой внезапно вспомнил недвижимое жирное тело на полу и страшную дырку посреди лба. Рука его невольно начертала знак  Божьего знамения. А ведь еще не поздно, ей-ей, не поздно. Заковать в кандалы и в Город, от греха подальше, пускай его святейшество сам разбирается, и с Арвистом, и с покровителем его, спаси и помилуй.
Да что это он, в самом деле? Нервный стал, дерганый, спать по ночам перестал – бывало ли прежде такое? Никогда. И хочется и колется, то ли молот, то ли наковальня, если только не что-нибудь между ними… Чет или нечет? Орел или решка? Побольше бы ему, Мостовому, таких. Тогда бы он силу и славу Города, что всего превыше, приумножил бы и укрепил. Он бы тогда…
Вспомнился последний разговор с его святейшеством в резиденции святого отца. «Отец Вит, - спросил тогда, перед самым отъездом на войну, торн, - что сказали бы вы, если бы случилось так, что для торжества доброго дела у вас не осталось бы под рукой ни одного праведного средства, а сплошь одно только зло, которое вы могли бы употребить?» «Я сказал бы, сын мой, - ответствовал благочестивейший из граждан, - что пути Господни неисповедимы и часто зло оборачивается добром перед его волей». «Является ли злом то зло, которое мы можем употребить для достижения благой цели?» «Все, что ведет к добру, есть добро». (Если что, надо будет напомнить преподобному его неосторожные слова. Так в чем угодно оправдаться можно, а уж Мостовому – тем паче.) «Однако, - продолжал тогда отец Вит, - почему бы вам не спросить у меня конкретного совета, сын мой?» (Хитрая старая лиса, прости Господи.) «Благодарю вас, святой отец, вы разрешили мои сомнения».
На том и надо было кончить, раздосадовано думалось нынче Мостовому. Нет, развыступался…
«Я много думал последнее время. И вот что я понял. На все воля Божия в этом мире, на все его благоволение. Мы все стремимся к благу, то есть, к Господу, который и есть наивысшее благо. Каждый на своем месте стремится к нему по мере сил и возможностей. Для меня, промыслом Божьим вознесенного к вершинам власти, высшее благо – процветание Города. Что более зачтется перед Богом мне, нежели сила и слава, добытая на благо подданных его величества? И ради этого не только можно, но и должно не брезговать никакими средствами, пусть даже подброшенными самим дьяволом. И достижение высшей цели пощечиной будет ему и посрамлением».
«Все суета сует. И слава, и сила, и почести. Не возгордились ли вы чрезмерно, сын мой?»
«О нет, святой отец. Все помыслы мои  - о процветании народа нашего».
«Заботиться о телах народных – забота кронрода, заботиться о душах народных – мое дело, а вы, торн…»
«…А я слуга кронроду и вам, слуге Божьему!»
«Меня волнуют ваши речи, сын мой. Уж не думаете ли вы взять на душу грех столь тяжкий, что не вслух и говорить о нем в этом доме?»
«Помилуйте, святой отец! О чем это вы? Я перед вами, преклонив колено, прошу смиренно благословения перед дальней дорогой».
«Отправляйтесь, сын мой, да укрепит Господь вашу душу. Благословляю вас. С Богом».
С Богом… В последнее время кривая усмешка так прилипла к лицу торна, что, кажется, вовсе не сходит с губ. Что же творится с тобой, светлейший торн Мостовой, гроза и надежда Города, поддержка и опора престола, карающий меч веры? Отчего сам себе все больше напоминаешь лисицу в клетке? Давно ли это с тобой? Когда началось?
Тогда, когда ты взялся за этого парня. Наверное, ты сразу понял, что он был бы для тебя не лишним, сразу решил его приблизить – а что сделал? Приказал вытрясти из него душу, выяснить всю подноготную... Вот оно: понял ты в один миг, что одинаково необходим он тебе и опасен. А потом, помнишь, торн – ты вдруг повелеваешь прекратить все и приближаешь его к себе… О, как ты последователен в своих поступках! И это о тебе в Городе говорят, понизив голос, что ты никогда и ничего не делаешь зря!
Прочь, ехидство, грызущее гордость. Прочь, ибо, если бы ты сам мог объяснить себе суть своих отношений с Арвистом – переменчивых, как поведение фригидной красавицы – все было бы иначе, понятнее…
Поддержка. Поддержка и понимание – вот чего не хватает тебе, торн. Верных людей у тебя не перечесть, все они с радостью голову за тебя сложат, но, нет ни одного из них такого, чтобы понял… Нет, один есть, но – безгласен. Случаются же чудеса в мире, а? Отец Вит, вон, кучу всяких историй поучительных знает, почему бы не явить Господу  благость свою здесь?
Взмолился Мостовой мысленно… Дай, Боже, голос слуге верному, единственному из всех  НАСТОЯЩЕМУ, понимающему! Или, давая одно, непременно забираешь другое? Вот уж скоро двадцать лет, как неизменно рядом с Мостовым Бергата, вначале как игрушка, потом как сын, потом как верная рука, всегда – как друг…
-Бергата… - голос торна, неожиданно слабый и беспомощный, прозвучал как зов о помощи. Это от него-то, от Мостового!
И было чудо. Ибо сказано: просите, и дано будет вам. Лишь бы из самого сердца шла молитва, лишь вера была крепка, а помыслы чисты…
-Да, господин.
Вот уж неожиданность! Тот, чьим голосом до поры была твердая верная рука да надежный щит – заговорил. Заговорил ровным, тихим голосом, полным решимости. Будь на месте Мостового другой, слабее и проще – быть неминуемо очередному случаю религиозного помешательства. (И то было бы неудивительно, учитывая все толпящееся вокруг разума торна.) Торн же, в лице не изменясь, ухватил вдруг за руку верного телохранителя, лишь в глазах, прежде безжизненных, вспыхнул известный всем огонь.
-Знак! Знак…
Он рывком поднялся, развернувшись лицом к воину и придвинувшись к тому вплотную. Знал он и раньше, но убедился еще раз, что не тот человек Бергата, который отводит глаза, пугаясь страшного взгляда торна.
-Ты… Единственный друг мой, единственный, кому я верю, ты…
-Да, торн. Я единственный твой друг. Верный друг.
Все, все вытекает одно из другого. Все взаимосвязано, как зубцы шестерней в механизме водяной мельницы. И, уж если обыкновенный городской парень, недоучка, оказывается крутым солдатом, носящим ювелирные изделия неизвестного происхождения; если сам дьявол бросил все и объявился среди людей открыто и нагло, то почему бы верному псу не обрести человеческую речь?
-И ты столько лет…
-Никогда прежде ты  т а к  не просил моей помощи.
Мостовой внимательно всмотрелся в лицо телохранителя.
-Ну-ну, продолжай.
Бергата расправил плечи и глубоко вздохнул.
-Когда-то я поклялся не произносить ни слова, пока не обрету свободы.
-Свободы?..
-Да. Это было тогда, когда ты подобрал меня на поле боя и увез в свой замок, забавляясь чумазым зверенышем…
Двадцать лет назад это было. Зачем он понадобился ему, торну знатнейшей фамилии? Он уже и тогда был крутым, торн.
-А потом… Что ж, Свободы я не обрел, но, и не жаждал уже ее с такой силой.
-Ты всегда был свободен.
-Да. А говорить – и нужды не было. Все было ясно и без слов. Ты, торн, ценил во мне то же, что и остальные, то, чем я известен, у тебя не возникало необходимости в моих словах. Так было всегда, никого не удивляла моя немота, жизнь в нашем Городе предполагает наличие всякого уродства. Верь мне, торн.
Вряд ли его нужно было просить об этом. Они стояли друг перед другом – слуга и господин, воспитанник и учитель. Бергата не видел от хозяина ничего, кроме добра – и платил ему тем же.
-Я сам участвовал в твоих забавах, торн. Я сам спускал собак на людей, но, видит Бог, люди эти не являли собой ничего человеческого. Я прикрывал твою спину, я видел твоими глазами то, о чем никогда не догадается никто. Я воспитан тобой, торн, и всегда относился к тебе как к отцу, ибо так оно и есть. Я твоя единственная родня на сегодняшний день – и случилось это само собой. Что нового я мог сказать тебе все это время? Теперь же, единственный господин мой, пришло то время, когда ты, действительно, нуждаешься в моем совете. Совете близкого и преданного человека. А я – один из двоих, честных по отношению к тебе.
Голос Бергаты, жесткий и ровный, звучал в тишине шатра так же уместно, как потрескивание поленьев в жаровне. Никогда не слыханный прежде, голос этот оказался удивительно подходящим для этого воина, только таким его и можно было себе представить.
-…И, кто же второй?
-Арвист.
А торн уже ждал этого ответа, знал уже тогда, когда задавал свой вопрос. Арвист…
-Да, торн. Тебя мучает выбор, тебе нужен мой совет – и вот он. Этот парень – настоящий. В нем нет ни капля фальши, он таков, каким кажется. В нем есть тайна, но, загадка эта такой же темный лес для него, как и для тебя, господин. Что же касается его достоинств – лучше иметь этого парня на своей стороне.
Их взгляды ни на секунду не отрывались друг от друга. И глаза Мостового были не теми пугающими, легендарными, а нормальными, внимательными и… человечными. Отвернулся, наконец, торн, уселся тяжело обратно, только руки не отнял от плеча телохранителя, повлек его этой рукой вперед – найди себе, друг Бергата, место рядом со мной, да присядь… Словно окаменела и установилась навек незримая нить, натянутая между ними. Присел Бергата – верный пес, вернувший голос, не слуга ныне, не раб беззвучный, но – друг и советник. Единственный. Или – один из двух?
-Этот Арвист… Почему меня не покидает ощущение, что неспроста он объявился в моей жизни, что ему суждено сыграть свою роль в моей судьбе? И сразу, в первый момент, когда я его увидел…
-Да, нечасто горожане заступаются за безвестных торговок.
-Да…
Словно вчера все было, встало перед глазами. Пьяная от крови, буйная толпа – обычное дело, публичные казни для того и служат, чтобы выпустить пар, снять напряжение… И первый импульс – на дыбу незнакомца, пусть расскажет: кто таков, откуда, почему таков? Или нет уже веры в искренность порыва заступиться за обиженную? Может, и так. Только с первого же момента понял торн, ощутил взаимное притяжение, родившееся между ним и бродягой бездомным, который не был похож ни на одного бродягу, виденного Мостовым. Первый импульс – шут  с ним, а потом… Потом он примчался в Башню, сам, только с Бергатой и возрадовался, нет – облегчение почувствовал – что жив еще простолюдин, жив и слова не молвил противного. Вообще никакого. В верхней пыточной камере – ни слова – видано ли такое, слыхано ли?
А после? Лучший боец, лучший наездник, на амурном поприще не последний – кровь с молоком, да и только. Как не изумиться, не заинтересоваться, как не поразиться в очередной раз самому себе – что не ошибся в очередной раз, не дал осечки…
-Знаешь, торн, чем непонятен и опасение вызывает в тебе Арвист? Тем, что он такой же, как я, такой же, как ты, торн (извини). Он сам по себе. Этим он отличен от других. Он сам за себя. Этот парень стоит всей гвардии. Он пока ничей – в равной степени и твой, и кронрода. Он должен быть твоим – нашим.
Начала негодующее движение рука Мостового, да быстро остановилась. Здесь лишних ушей нет. Кронрод – достойный правитель, умный, серьезный, сильный, да только… Есть ведь и другой такой же. Чего скрывать…
Ах, Бергата – каков… Таких бы сотню – был бы ты уже кронродом, торн, хоть и нет у тебя такого права по рождению. По рождению есть такое право у Олрея – да где ж тогда справедливость? И еще мальчишка, сынок повелителя – тоже заноза. И почему он весь в отца, а не в дядю Сварливого? Куда смотрит История, почему свела в одном месте и в одно время тебя, торн, с ними? Транжирится соль земли…
-Знаю, Бергата, ты прав. Одного не знаю – за что его ухватить? Вон он каков… Такой либо сам пойдет, либо…
-Должен пойти, не дурак ведь. Разве есть у нас воин, более достойный стать Капитаном гвардии?
Снова прав Бергата, словно читает мысли своего хозяина. Честолюбие – та струна, что не фальшивит никогда. Огонь и воду пройти немудрено, несложно, попробуй – медные трубы. Власть – куш, за который любой пойдет ва-банк. Любой ли?
Всплыло откуда-то сбоку одухотворенное лицо отца Вита, зыбкое, расплывчатое. Будто бы качает его святейшество головой неодобрительно, в близко посаженных глазах – укор… Да провались ты к дьяволу на сковородку, святоша!
Бергата с легким недоумением шевельнул левой бровью. Мостовой, спохватившись, оглянулся. Никого. Никого лишнего.
-Хочу тебя спросить, Бергата: что думаешь о его подружке, дикарке?
-О Литош? – голос телохранителя вдруг изменился, словно вспыхнул – Эта девчонка… - глаза воина запылали ледяным огнем - … она лучше всех.

                *   *    *    *    *    *     *

МАЙОР ШУЛЬГА – ПОЛКОВНИКУ БОКОВУ. В СВЯЗИ СО СЛОЖИВШЕЙСЯ СИТУАЦИЕЙ СЧИТАЮ НЕОБХОДИМЫМ СЛЕДУЮЩЕЕ: 1) ПРЕКРАТИТЬ БЕССМЫСЛЕННОЕ ПАТРУЛИРОВАНИЕ; 2) СНЯТЬ КАРАУЛ; 3) ПРИСТУПИТЬ К НЕПОСРЕДСТВЕННОМУ СОПРОВОЖДЕНИЮ «АБОРИГЕНА». СОПРОВОЖДЕНИЕ ОПРЕДЕЛЯЮ КАК ПАССИВНОЕ.
КОНФИДЕНЦИАЛЬНО. НАСТОЙЧИВО ПРОШУ АКТИВИЗИРОВАТЬ ПРОГРАММУ «ЗАХВАТ». ЭКСПЕДИЦИЯ ПОД УГРОЗОЙ СРЫВА. СЧЕТ ИДЕТ НА ДНИ. ЧАС «П» МОЖЕТ ОПОЗДАТЬ. ШУЛЬГА.


                Глава 10.

Сотовый мед каплет из уст твоих, невеста; мед и  молоко под языком твоим…
Песня песней.

                1.

Холодные струи, разбрызгиваясь, покрывая гусиной кожей мерзнущий торс, стекали прозрачными каплями на осеннюю блеклую каменистую почву, покрытую еще остатками желто-бурой растительности. Она тихо смеялась, проводя ладошкой по его твердым плечам, все подливая и подливая стылой воды из ковша, - он, только покряхтывая, растирал жесткими ладонями дубеющую на глазах кожу. Эта смесь – омерзительно знобящее прикосновение воды и удовольствие от омовения – занимала его и интриговала как игра. И хотелось одновременно и прекратить, и продолжать. Конечно, в немалой степени способствовал тому счастливо искрящийся весельем смех Литош, да и настроение бодро-боевое с того самого победного утра, а более всего – прикосновение ее крепких (и таких нежных) ладошек к телу. Да и непонятно уже было ему, откуда озноб – то ли от воды студеной, то ли… Смех, брызги, пофыркивание – еще немного, и простудиться можно!
-Да ты заморозить меня решила, что ли?
-Я заморожу, - она улыбалась (лучилась улыбкой), - я и отогрею…
И, словно в бане – из холода в жар. В жар очей ее, потемневших, притягивающих, топящих…
Охнула – не от боли, не от страха, а непонятно (понятно, понятно…) – вознесенная могучими руками аж в поднебесье, как показалось ей. Замерло сердце, будто одно на двоих ныне, заныло сладостно, приказывающе – сейчас, здесь…
Все пропало. Исчезло в завертевшемся водовороте, унеслось куда-то прочь. Все стало ненужным, необязательным, раздражающим даже – по сравнению с этим засасывающим вращением. Пропасть пролегла между миром и шатром, между войной и любовью. Все-все кануло в небытие, кроме одного того, чему давно уже завидовала добрая половина войска, но свершившегося только сейчас.
-Дикарочка ты моя, кочевница ты моя ненаглядная…

                2.               

-…Арвист?
-Что, любовь моя?
(Что бы ни говорила ты, каждое слово твое, каждый звук, слетающий с губ твоих – обожаю все, принимаю и люблю. Ты и говоришь-то не так как все, особенно…)
-Расскажи мне про нас.
-?
-Ну, с самого начала. Что ты думал, что предполагал, что чувствовал – все. Когда мы встретились.
Вот и расскажи ей, попробуй. Еще бы вспомнить…
-Ну… Спросишь, тоже. Ничего я не думал. Хотя, нет, решил я сперва, что ты – какой-то дерзкий мальчишка. Одета по-мужски, шпионишь, приключений ищешь…
-Ну ладно, понял, что не мальчишка – тогда что?
Разве о том хотелось сейчас говорить Арвисту? Да и говорить ли? Ясное дело – о другом…
-Тогда я подумал: какая замечательная девчонка повстречалась в жизни! Такая красивая, стройная, милая… Какие у нее глаза…
-Врунишка! Так на меня глянул – чуть не убил с ходу!
-Ты преувеличиваешь. Это я так впечатление на тебя производил. Вот, мол, какой я крутой парень.
Она засмеялась, переворачиваясь, чтобы упереться ладошками в его плечи.
-Не-е-е-ет, я хочу знать правду!
-Это истинная правда, любовь моя.
-Я тебе сразу понравилась? Да?
-Господи, да ты любого с ума сведешь. И знаешь это.
-Знаю. – Только женщина может произнести это слово вот так, с сумасшедшим смешением всевозможных оттенков и тонов, от горделивого осознания до хитрой таинственности. Потом она снова улеглась рядом с Арвистом. – Знаю.
Может, кого и интересует смысл таких разговоров – только не Арвиста теперь. (Обожаю каждое слово твое, каждый звук – и молчание тоже.) Молчание длилось какое-то время – им, влюбленным, когда они вдвоем, время не особенно интересно.
-…Все вокруг улыбались, подмигивали, языками цокали. Никто не сомневался… Скажи, если понравилась сразу, почему никогда прежде… Ну, не… В общем, не пытался… - Она что-то сказала еще, но нарочито непонятно, на своем языке.
Если бы Арвист знал другой язык, он бы тоже сейчас на него перешел, лишь бы невнятнее звучало…
-Кх-м-м…
Трудные вопросы задаешь, Литош, ох, и трудные. Это для него-то, второго в Городе (после Ворона) героя-любовника! Слава впереди человека бежит – и была слава, и неспроста… Все знал и все умел лихой гвардеец, и пользовался успешно как знанием, так и умением. Так почему же, собственно, никогда не… Ну, в общем, не пытался… Тьфу, черт! Что за робость такая, откуда взялась? Когда это он боялся подступиться к женщине, а уж, тем более, опасался получить отказ? Да ни в жизнь! Что ж тут такое приключилось? Он и с Вороном мало-помалу прекратил гулять – а тем не менее…
Впрочем, чего уж теперь-то? Пустое!
-Как же? Вот ты, а вот я – а ты говоришь…
И зазвучал неведомым доселе многозвучием хрустальный аккорд из тех, что слышен лишь им, из тех, что звенит лишь для двоих… Летело, скакало, бежало, мчалось время – и что это, собственно, за слово такое – «время»…

                3.

-Эгей, хозяин!
Громом небесным среди ясного неба зычный глас доброго друга и товарища, десятника Ворона за шкурой шатра. И ведь не входит без стука приятель-собутыльник, стоит, дожидаясь у входа, чего не замечалось доселе. И спроси у него, у Ворона, сейчас: почему? – не скажет ведь, не найдет ответа. Просто вдруг остановило что-то руку, изготовившуюся поднять полог, словно щелкнуло в мозгу – со стороны, впрочем, ничего не заметно, и то ладно.
И не дрогнула ни единая жилка на лице гвардейца, когда появилась снаружи Литош, какая-то «вся впопыхах», с неизменно настороженным взглядом, прячущим в этот раз многое, очень многое… В том числе и обычную дружескую улыбку, место которой знал Ворон – в самых карих уголках…
-Приветствую лучшую воительницу поднебесья! Поздорову ли друг мой, десятник Арвист… О-о-о, вижу, вижу… И подобру и поздорову пребывает сей славный муж! Очи женские как костры сигнальные…
Не удержалась воительница, расхохоталась да чмокнула в небритую щеку опешившего от таких проявлений витязя.
-Входи уж, свет наш Ворон…
Свет «наш» - отметил про себя бык с ангельским лицом (или ангел с бычьим торсом – как кому больше нравится), входя. Он крайне редко чему бы то ни было удивлялся в этой жизни, а тут отметил именно с удивлением – ох, и завидно же нынче стало ему! Кристально-снежно, по-белому завидно, в том и признаться не стыдно. Не он ли, Ворон, говаривал, что и службу, и все прочее бросил бы, будь у него «такой оруженосец»? И не он ли готов шею свернуть любому – ведь и способен! – кто неуважительно выскажется о Литош с Арвистом?
Который был слегка смущен, что создавало легкую натянутость. Многие ипостаси друга своего видывал Ворон за время их короткой, но каменно-булыжной дружбы, среди которых: Арвист-буйнохмельной, Арвист-непроспавшийся, Арвист-неуемный-самец, Арвист-задумчивый-отстраненный… Довелось вот теперь лицезреть и Арвиста-счастливого-влюбленного, не восприимчивого к подначкам – отчего и не было их, подначек-то.
-…Слухами земля полнится, друг мой, пока еще десятник.
-О чем это ты? – Арвист был слишком далеко отсюда, да и занимался разливанием вина. – Вроде не провинился пока ни в чем… А ты на конкурсе против меня не вышел, помнишь?
Ворон улыбнулся.
-Повезло тебе…
-Это точно.
Арвист добавил огня – ночь наступала. Были смочены пересохшие по разным причинам глотки и был обсужден – в который раз уже! – недавний рассветный бой, в котором оба отличились удалью. Впрочем, оба не считали особой честью отличие в таком бою – и не бою даже, а бойне какой-то неравной… Хотя, чего там, победа – штука приятная. Но, есть победа, и есть Победа.
Сражение – благодатная почва для чесания языком меж закадычными друзьями, к тому же разбирающимися в способах лишения противника жизни. Они были солдаты. А о чем еще болтать солдатам на привале?
Но, один из них был Ворон, и разговор о слухах он завел неспроста.
-…Помнишь тот вечер в «Драконе», когда Волк сцепился с Олрейскими пехотинцами? Их еще слишком много оказалось? 
Арвист, ухмыляясь, кивнул. Едва-едва сохранилась в неприкосновенности тогда белозубая улыбка…
-Много чего такого бывало, дружище.
-Нет, тот случай – особенный. Я еще удивился: чего это Литош с нами увязалась? Как чувствовала что-то. Вот уж демон, а не девчонка! Как она ножи метает, уму не постижимо… (Этот просто так комплименты растачать не станет, сам превеликий дока в метании. Тут Литош юркнула в шатер за какой-то своей вещицей и Ворон попридержал язык пока она не вышла.) Помнишь, я сказал тогда, что не было в Городе более достойных звания гвардейца ребят, чем вы?
-Ворон, Ворон! А не ты ли тогда раскидал троих голыми руками и кричал, что твой меч проголодался? Ты еще планировал напоить свежей кровью всех свиней Города…
-Хвала Господу и Литош, что этого не случилось…
Вот уж, действительно. Всякий, поднявший меч на государственных людей – разбойник и вор, невзирая на заслуги. Однако, куда он все же клонит?
-Не темни, брат десятник! Чего это ты в воспоминания ударился?
Арвист прихлебывал из бокала и с интересом глядел на Ворона. Ну, допустим, было: тяжелый, потный полумрак, оскаленные не лица – морды, ладони на рукоятях… И она. И два ножа метательных неизвестно откуда взявшихся, каждый на три пальца в дерево стен вонзившихся на волосок от уха – чтоб не сомневался никто, что надо будет, и уши приколет к тем же стенам. Благо что ножей таких еще три штуки наизготовку. На том только и закончилась потеха, потому как заткнулись все и огляделись. (Ребята эти, офицеры Олрея Доо, были здесь – и нормальные ведь ребята).
-А вот чего. Я еще тогда понял – не просто так она у тебя появилась. А сейчас?
-А сейчас?
-А сейчас нет во всем войске человека, который не поднимал бы чашу во здравие оруженосца твоего. Чего смотришь удивленно? Сам кронрод, сказывают, молитвы возносил давеча за избавительницу… Мостовой сияет как опочивальня Сварливого, даже Бергата какой-то не такой ходит, а причина тому одна – зоркий глаз да тонкий нюх одной твоей знакомой. Сказывают уже, что и вовсе она не человек, а ангел-хранитель господен – в обозе теперь и не такое услышать можно.
-Да слышал я, слышал… Что с того?
-Ты что, прикидываешься? Поминая Литош, кого называют не реже? Как незнакомые солдаты тебе кланяются – не замечаешь?
-Ворон, ты меня знаешь. Давай, не тяни.
Неопределенный жест Ворона символизировал, очевидно, его мнение о сообразительности приятеля. И десятник придал своему голосу нарочито терпеливый, разъясняющий тон.
-Капитан торн Речной вчера введен в высший Военный Совет. Грай Рысь с полуночи принимает поздравления с должностью десятника. Еще надо что-нибудь объяснять, брат десятник, почти что капитан?
Ну Ворон, ай да всезнайка! Правду говоря, Литош уже два дня звала Арвиста «капитаном» когда рядом никого не было, но он к этому относился до сих пор с улыбкой.
-А ты, стало быть, зашел засвидетельствовать почтение? Что-то не верится…
Ворон только осушил бокал да подмигнул левым глазом.
-Я просто хотел напомнить об одной малости…
-Ну, ну!
-За тобой ночь в «Драконе», брат капитан!
Может, и не было никакого порыва ветра, приподнявшего шатер. Может, и не сквозняка испугались дрогнувшие огоньки свечей. Может, просто так залаяли псы, вертевшиеся неподалеку. Однако, громовой  хохот, расколовший вселенную, был способен вызвать и то, и другое, и третье…
Возникла вдруг Литош (Литош-улыбающаяся-и-веселящаяся), подливая искрящейся влаги в опустевшие бокалы.
-Нет уж, други мои, хоть режьте меня, а все это неспроста… - повторил Ворон, прищуриваясь. – Узнаю ли я когда-нибудь правду о вас?
Какую еще правду, друг Ворон? Вот они на ладони перед тобой. И все та же сказка – сам, мол, ничего не понимаю в этом, пересеклись и все, судьба такая… Слышали это уже много раз, брат капитан, кто ж теперь тебе поверит? Так как дело-то было? Черт его знает… Знал бы – не скрывал бы, только тайны тут никакой нет.
А вот тут кривишь душой, брат капитан. Стоит лишь взглянуть в глаза её, к спине твоей прижавшейся и обнявшей шею богатырскую – молчит, улыбается, смотрит… Есть тайна.
Да и черт с ней! Как бы оно не выходило, а вот как славно обернулось – и рад же за вас, ребята, друг ваш Ворон, да и за себя тоже…
-…Ах, как встрепенулось все, любо-дорого! Вспомни, три дня назад словно стадо мертвецов тащилось, а тут… Жаль только, вместо славной сечи пришлось мясником поработать – зато потерь никаких, а это радует…
-В третьей сотне есть потери.
-А-а-а… - десятник махнул рукой. – Вот у Излучины было дело, это я тебе скажу – да, рубка настоящая. Едва нас четверть наутро насчиталось, вой в Городе неделю стоял… А все же, мы их порвали! Чую: и нынче так будет. Ей-богу, после такого боя как давешний, в каждом солдате по три дьявола сидит! В себя поверили, глаза горят… Сунься – сокрушу! Скорей бы только. Как бы этот настрой не расплескать.
-Скоро уже, Ворон. Вчера заметил: слышать хуже стало. А потом щелкнуло что-то и опять – нормально. Говорят, верный признак, что высоко забрались. Теперь трудней станет карабкаться, круче. Разведчики обещают, что еще день, два – и к перевалу выйдем. А там…
Что будет «там», представлялось смутно. Впрочем, ясно было, что без драки не обойдется.
-Думаешь, ждут?
-Думаю, ждут.
Ворон перевел взгляд на Литош и едва не поперхнулся, до того изменилось вдруг  лицо маленькой кочевницы. Только что улыбалась, поблескивая ровными зубками, только что искрились её глаза, только что касались короткие волосы щеки Арвиста – а вот она уже выпрямилась за его спиной, окаменела, и словно дохнуло чем-то тревожным, грозовым.
Тем временем, к месту действия приближался еще один гость. Он появился в шатре посреди наступившей тишины и оказался никем иным, как Бергатой – неизменно подтянутым и суровым (а другим его никто не видел никогда). Взгляд, быстрый и внимательный по лицам присутствующих, легкий намек на поклон – вот и все приветствие.
Ну вот, Арвист, по твою душу посланник командира. – Ворон уже поднимался, придерживая меч, грозивший опрокинуть кувшин с вином. Десятник недолюбливал Бергату – как и все, впрочем, напрямую связанное с начальством. Он предпочитал обретаться поближе к кухне…
Литош тихонько отступила назад, не сводя настороженных глаз с посетителя; тот же, казалось, и вовсе никого не видел, кроме Арвиста. Не успела еще успокоиться пола шатра вслед за Вороном, как приглашающий жест в сторону выхода поднял с места и новоиспеченного капитана (похоже, последние сомнения в том отпадали). Все вышли. Арвист отправился следом за телохранителем Мостового, а Литош, поколебавшись мгновение, двинулась куда-то в своем, только ей известном направлении.
Туда-сюда сновали солдаты в сгущающейся темноте, горели костры, от которых тянуло запахами готовящейся пищи. Арвист, размеренно шагая, пару раз кивнул знакомым, как вдруг…
Он в недоумении провел рукой по лицу, вгляделся… Да нет, наваждение какое-то! Но, догоняя Бергату, он готов был поклясться, что мелькнуло в свете ближайшего костра на мгновение до боли знакомое лицо Боргола.

                4.

Как и следовало ожидать, Бергата шел к шатру протектора гвардии, который, в свою очередь, так же оправдал все ожидания и предсказания Литош и Ворона.
-…Немало славных воинов в гвардии кронрода, достойней же тебя, десятник, нет ни одного. Потому офицерский патент и указ о присвоении наследства с причитающимися ленными владениями по праву твои. Поздравляю, комторн Арвист Подгорный, капитан гвардии!
-Покуда жив, я твой слуга, торн.
Мостовой улыбнулся – причем, как-то нормально это сделал, по-людски, искренне.
-Ну-ну, брат капитан! Не забывай, кто ты теперь. Дворянин, приближенный повелителя! И не слуга ты мне отныне, а боевой товарищ, соратник. Оба мы с тобой слуги кронрода. Не скрою, немало комторнов обиду втайне придерживают за то, что их обошли, но – мы с тобой с ними как-нибудь справимся, а? – Торн хитро подмигнул и сделал паузу. – С обидами, я имею в виду.
И перестал улыбаться. Улыбнулся теперь Арвист, чуть-чуть, едва заметно, просто чтобы показать, что прекрасно понял тонкость шутки. Зато Бергата за креслом Мостового дал волю усмешке, во весь рот, лихо, по-молодецки. Даже большой палец показал, не учтя, что непривычный к таким проявлениям чувств со стороны немого воина Арвист отреагирует заметным отвешиванием челюсти. Мостовой аж брови приподнял, увидав такое, повернулся к верному телохранителю, но говорить, впрочем, ничего не стал, только хмыкнул неопределенно.
-Садись, брат капитан, благородный комторн Арвист, да выпей чашу вина. В другой обстановке, Бог даст, мы отпразднуем это событие как положено, с балом и фейерверком. А сейчас, сам понимаешь, война…
Непонятно все это было Арвисту и странно: и торн Мостовой приветливый да радушный, и Бергата эмоциональный, и сам поворот в судьбе нежданный (ой ли?). Оно-то правильно, что обижается народ – надо ж так, из грязи в князи, с десятка через головы сотников, да в капитаны, но – в свое время, в своих тайных покоях торн ясно дал понять Арвисту, что ставит на него всерьез. А Арвист всерьез встал под его, торна, знамена. Значит, все правильно. Был бы кто другой нужнее Мостовому, тот бы и стал капитаном, а случай с отражением атаки кочевников – не повод даже, а так, совпадение. Удачное, правда, ничего не скажешь, своевременное. А в общем, пусть все идет своим чередом, да и нечего тут голову ломать. Вроде бы, отудивлялся уже выше края Арвист в свое время, когда из Башни прямиком в гвардию угодил? На полжизни вперед, не менее…
Поэтому новоиспеченный дворянин пил степенно, вникал в новый круг обязанностей, торном излагаемый, запоминал советы относительно нового придворного положения – поблагодарить за честь оказанную не забыл, указав, что точно знает кому обязан, и служить будет не за страх, верой и правдой…
И думалось при том некстати: обознался ли он по дороге сюда? Или, действительно, Боргол ему встретился? Если да, то почему не объявился до сих пор дружок? Сейчас любого спроси, где найти Арвиста с Литош, сразу покажут… И еще: помнится, торн Мостовой сильно интересовался пропавшим плотником – знает ли он, что тот здесь? Как бы то ни было, говорить о своих сомнениях Подгорный не стал.
Так непохож был этот разговор на тот, памятный! Только и остается диву даваться. И дело было, понятно, не только в возвышении Арвиста, в сближении его положения с положением всесильного торна. Просто теперь в этом шатре собрались игроки одной команды, вот в чем штука.
-Завтрашний день будет целиком посвящен занятиям с новобранцами и подготовкой снаряжения. Бой уже близок, марвины – воины не последние. Покуда не вернется разведка, с места не тронемся – противник близко, того и гляди, в засаду угодим. Самое время тебе, брат капитан, рапорты принимать да смотр делать. Утром перед строем кронрод тебя обнимет и почесть воздаст – с того момента ты и станешь полноправным. На десяток свой кого планируешь назначить?
Ого, уж не советуется ли торн с тобой, Арвист?
-Есть человек достойный…
И одна мысль пришла всем сразу в голову.
-Уж не дикая ли кошка из пришлых?
А ведь нет и тени усмешки в глазах Мостового, только внимание и любопытство! Похоже, никто бы ничуть не удивился, предложи Арвист сейчас в десятники Литош.
-Как раз дикая кошка. Грай по прозвищу Рысь. Лучшего не сыскать. («Литош при мне останется».)
Кивнул Бергата. Мостовой откинулся в кресле.
-Я знаю, ты дружен с этим Граем. Верно поступаешь, брат капитан. Голова… Полагаю, и на место сотника в третью сотню у тебя есть человек верный?
Об этой вакансии Арвист не знал. Но, раз так…
-Десятник Ворон.
И вновь, кивая головой, ухмыльнулся Бергата, обменявшись понимающим взглядом с торном. Голова…
-…Правильно, брат капитан. Все правильно. Идешь наверх – своих людей поднимай. Чтобы на всех ступенях поддержку ощущать. Тогда крепко держаться будешь.  Доля придворная – доля нелегкая, опасная… Людей этих знаю, выбор твой одобряю. Готовь приказы, подпишу…
Арвист не знал, как пишутся такие приказы. Но, и не спрашивал. В крайнем случае, есть всевидящая Литош и всезнающий Ворон…
…Он выходил от Мостового со смешанными чувствами. Было на душе и легко и трудно, было и тревожно и радостно и еще черт его знает как одновременно. Надо же – комторн, капитан гвардии…
-…Да, еще одно, благородный Арвист…
(Может, о Борголе?) Торн Мостовой нарочито не торопясь копался в своем кошеле, выискивая что-то. Выдержку, что ли, испытывал? Или просто любопытство обострял. А когда протянул он раскрытую ладонь Арвисту, тот и вовсе не знал, что ему думать или делать – лежала на ладони цепочка серебряная с крестиком. Его, Арвиста.
-Мастер Крепостной, упокой, Господи, его душу, пригрел вещицу твою. А я подумал, может, дорога она чем комторну? Сызмальства ведь она у него, может, от дядьки-конюшего осталась?
А вот это был уже он, настоящий торн Мостовой, и взгляд его – тот самый, пронизывающий, проникающий в глубины, мокрой тряпкой…
Опустился полог за капитаном. Да, в очередной раз подумалось торну, не простого парня я себе нашел. В глазах как замки пудовые, закрывающие путь к душе…
-…А ведь он даже и не думал советоваться со мной, просто сказал: Грай и Ворон. Ты заметил?
(«Может, и надо было его тогда – того? Может, не поздно еще?..»)
-Да, торн. Крут. Но, я ведь говорил уже, он – из настоящих…
…Естественно, никакого Боргола не было у костра – ни у этого, ни у других. И никто о таком не слыхивал. Арвист припомнил привидевшееся совсем недавно лицо друга и поежился. Было это лицо в отсветах огня какое-то бледное, непривычное и… чужое.
И Арвист крепче стиснул в кулаке серебряный амулет, подаренный ему когда-то плотником Борголом.

                Глава 11.

Человек воюет не с человеком, а с самим собой, и как раз из собственного нутра нападает на нас все время вражеский строй.
Эразм Роттердамский.

1.

Борис Мак не слышал, что отвечает его командиру директор Экспедиции Плавин, но ему было достаточно слов Шульги, чтобы уяснить картину. Майор, красный лицом, сжимающий кулаки до белизны костяшек, убеждал и настаивал.
-…Да плевать на графики! Я без всяких ваших синусоид все вижу, не слепой! Парень не в себе, на грани срыва… Что? Вы там дождетесь своего часа «П»! Мало того, что чуть не угробили человека… А я говорю, что его здоровье под угрозой… Это мой человек, Плавин, и я не позволю им пренебречь! Я настаиваю на эвакуации «аборигена» и начале операции «Захват». Причем, немедленно. Вот именно, что чужаки…   Да бросьте, Плавин, вы уже прекрасно поняли, что они здесь такие же, как мы, закамуфлированные. Никуда они не станут докладывать, у самих рыльце в пушку… А вот уведут Объект из-под носа, это как пить дать… не пойму, почему они еще до сих пор нам ручкой не сделали. Небось, такие же как вы, гуманисты законопослушные… А я говорю, что наиболее гуманно будет немедленно задействовать моих «ягуаров», брать Объект и валить отсюда ко всем чертям! Да поймите, Плавин, эти ребята там, в горах, не простаки – будет драка, драка страшная, реки крови прольются… Гала-совещанию на это наплевать, разумеется… Внутреннее дело этих дикарей… Мне! Мне, солдафону, не наплевать, ясно вам? Еще можно все остановить, подумайте, что вы делаете! Перед полковником Боковым я отвечу сам… Он там, на Земле, а я тут… Вы думаете, наступит час «П», «абориген» себе встряхнется спокойненько, Объект возьмет чистыми руками, и готово дело? А, если он, вообще, не доживет до этого часа? Вы знаете, что такое битва двух армий? Нет… У вас под контролем… Какой, к дьяволу, контроль, как вы его допустили в расположение армии Города? Я знаю свою задачу… Да ситуация такова, что моя задача уже не соответствует развитию событий! Им там не понятно, но вы-то здесь, у вас информация постоянная!.. Что вы там считаете… Чужаки тянут до последнего, так же, как и вы, понимаете, что это означает? Это значит, в последний момент все и начнется… Да вы уже сейчас ничего не контролируете… И я не контролирую, но могу! Да я могу взять Объект прямо сейчас, без пыли и шума… Опять двадцать пять! Да не съест вас ваше Гала-совещание, мать вашу… извините… Вот и воспользуемся нерешительностью чужаков, оставим их с носом… Если бы они хотели, они бы уже нажаловались бы куда надо, когда мы их катер сшибли… Было дело… Да нет… Ничего я не превышаю… Слушай ты, штатский, ты меня не пугай, понял?.. Я тебе так извинюсь!.. Ну ладно, погорячились, будет. Хорошо, жду… Жду ровно столько, сколько посчитаю нужным… Объективное критическое время – двенадцать часов… Это точно, больше, чем достаточно… Да брось ты…
Шульга выпрыгнул из катера, в сердцах нечленораздельно матерясь сквозь стиснутые зубы. Он провел тыльной стороной ладони по лицу и кивнул, обращаясь к Маку:
-Слыхал? Сил моих нет… Нет, осназ еще не знал таких бредовых операций…
Борис был согласен, но помалкивал, соблюдая субординацию. Майор еще походил взад-вперед разгневанным тигром (так и представлялось, что бьет себя по бокам длинным полосатым хвостом), после чего остановился перед Маком. И спросил неожиданно:
-Ты Евангелие читал?
-Что?.. – довольно глупо переспросил Борис, заметно смешавшись. – Читал, конечно… Давно.
-Давно… - Шульга огляделся, уперев руки в бока и водя языком по зубам за сомкнутыми губами. – Был там, понимаешь, мужик один, прокуратор… Так вот он тоже, вроде наших…
Последовал неопределенный жест куда-то вверх. Коротко сплюнув, майор повернулся и зашагал прочь, так и не закончив свою мысль. Борис зачем-то посмотрел вверх, по адресу раздраженного жеста, потом пожал плечами.
И, как только он произвел сей распространенный жест, всплыло вдруг в голове у старшего лейтенанта нежданно-негаданно: «…Видя, что ничто не помогает, но смятение увеличивается, взял воды и умыл руки перед народом, и сказал: невиновен я в крови Праведника сего; смотрите вы».
И никак это не было связано с Шульгой, а относилось целиком и полностью к тем, от кого отмахнулся сейчас майор. Мак снова пожал плечами и вдруг припустился легкой рысью, заслышав зов командира.
-Вот что, старлей. Полчаса тебе на изучение обстановки и выбор позиции. Потом со своим взводом высаживаешься возле Объекта и ждешь. Вместе будем ждать – я тут, ты там. Бережной останется на прикрытие «аборигена», если что, тьфу, тьфу… До часа «П» меньше двенадцати часов. Но, я думаю, я тебя раньше задействую. Все понял? Выполняй.
Мак не нуждался в получасе. Он с закрытыми глазами мог нарисовать трехмерный план местности с мельчайшими подробностями, особенно вблизи Объекта.
Приказов, как правило, не обсуждают – десантники Мака заняли позицию и принялись ждать. Сам же старлей изо всех сил отгонял от себя ставшие привычными в последнее время думы, пытаясь отвлекаться внимательным рассмотрением той штуки, ради которой и затеялся весь сыр-бор. Никто не знал, что это такое – даже эти умники с Плавиным во главе – чего ж говорить о бравом взводном! Но, даже на расстоянии километра ощущались какие-то непонятные волны, исходящие от Объекта – благополучие, удовольствие и спокойствие… И не хотелось отрываться от окуляров бинокля.
Сейчас Мак припомнил казавшуюся в свое время лишней, ненужной и скучной лекцию, прочитанную директором Плавиным и законспектированную под страхом гауптвахты. («Лекция о международном положении осужденного на пятнадцать суток» - начал было зубоскалить Бережной, однако быстро умолк, наткнувшись на пронзительный взгляд Шульги.) Начав со здешних истории, быта и нравов, Плавин особое внимание уделил религиозным верованиям и культам – оно и понятно, ведь один из главных культовых символов и был целью экспедиции. То, что в шифровках, приказах и донесениях именовалось как «Объект», на самом деле имело множество куда более романтических наименований: Танги, Священный Сосуд, Сосуд Мудрости… О нем слагались песни и легенды, за ним отправлялись храбрые рыцари, о достижении его молились правители, простой люд наносил его изображения на крыши и фундаменты, видя в том обережную силу. И ведь знали все откуда-то, как он выглядит, а!
Что же это на самом деле?
Таинственный Грааль, приносящий счастье? Его тоже, помнится, искали долго и упорно все, кому не лень… А может, это просто собирательный образ, аллегория, некий потолок знаний, достигнув которого можно выйти на новый уровень сознания? Сложновато для этих парней в кольчугах, наверное… Впрочем, тут раньше, говорят, цивилизация была ого какая, в ту пору, когда по Земле мамонты разгуливали. Говорят еще, это прямое наследие кимлитов, прародителей всех гуманоидов Галактики…
Мак не слишком упорно искал ответы на все эти вопросы. Он просто смотрел и смотрел, а еще думал о том, что вот ради такого, диаметром меньше полуметра, шарика, заварилась такая каша, расхлебать которую придется ценой жизни сотен – а то и тысяч людей…
-Нет, мы точно прямые потомки этих… - пробормотал он себе под нос. – Только они могли сдуру взорвать сами себя, и только от них мы могли получить в наследство такой идиотизм…
Мак вдруг подумал о том, что где-то не так уж и далеко – может, с той стороны этой горы – сидит сейчас в укрытии и пялится на Объект такой же «ягуар», только родом из-под Ориона, да думает те же думы… Эта мысль заставила его в тысячный раз внимательно осмотреть горизонт.
-Ну что, родственнички, где вы там ходите, а?..
А после этого он снова перевел взгляд туда, где тускло мерцал Танги.

                2.               

Вид гонца, буквально ввалившегося в шатер Арвиста, был поистине страшен. Изодранная, пробитая во многих местах кольчуга, залитое сочащейся из-под повязки на голове кровью лицо, бесформенная культя из намотанных тряпок на правой кисти, потерявшей два пальца, тяжелый, душный запах копоти – все говорило о множестве непростых схваток.
-Беда, брат капитан! Неудача…
Воин просто рухнул на подушки. Вокруг него тотчас засуетились, зашуршали лекари, но он только отмахнулся от них здоровой рукой: потом. То был Грай Рысь, чей десяток Арвист отправил вместе с дозорной ротой Олрея Доо для ведения разведки два дня назад. И вот такое явление…
…Капитан довольно долго колебался, выбирая кандидатуру для столь опасной миссии, однако остановился все же именно на закадычном дружке. И кого еще он знал так же хорошо? И в ком еще он мог быть полностью уверен? Эх, с каким бы удовольствием Арвист отправился бы сам на это задание – да положение новое никак не позволяло. В том и состоит работа командира, чтобы правильно подобрать исполнителя, грамотно поставить задачу и контролировать ход дела. И ждать долгих два дня, терзаясь и сомневаясь, принимая и отвергая новые решения, понимая, что изменить ничего нельзя, а можно только верить в собственную грамотность и надежность своих ребят…
Арвист сурово прикрикнул на остановившихся было санитаров и опустился на подстилку перед десятником, глядя прямо в его утонувшие в черных овалах глаза.
-Что… Говори, Грай, говори…
И Рысь, скрипя зубами от боли и временами надолго умолкая, поведал ему о том, что случилось с дозорной ротой.
Пешие гвардейцы прочесывали местность вдоль дороги, ныряющей между ущельями, вовремя оповещая основную группу обо всем, что могло представлять опасность. Несколько раз им попадались вражеские наблюдательные гнезда – ребятам Грая иногда просто везло (ну, и выучка выручала), что накрыты были эти секреты без шума. От взятых в плен марвинов толку было крайне мало, городскую речь они не ведали точно – Грай умеет разговорить любого «языка»… Их собирались привести сюда, в лагерь, для полного допроса. И вот, когда добрались разведчики уже почти до самого перевала, и пора было поворачивать назад, все и случилось. И, видит Бог, не обошлось здесь без злого колдовства…
Грай и сейчас видел все, словно наяву. Он давно уже чуял неладное, его колотило предчувствие чего-то страшного, непонятного – когда в воздухе проявился горький запах дыма, он попытался было отвести людей, но было уже поздно. И кто мог предположить такое!
Незыблемая скала, нависающая над дорогой вдруг, сразу, стала сочиться бурым дымом, а потом… Потом просто раскололась на части и обрушилась на пехотинцев, блеснув вспышкой дьявольского огня и отравив всю округу дымом, таким едким и колючим, словно вырвался он прямо из адской кузницы…
-…И ведь я говорил  ему, этому ротному, - морщился Грай, поглядывая на искалеченную руку, над которой склонился лекарь – говорил: нечего твоим ребятам на дорогу выходить так близко от перевала! У них там, видишь, крепость в скалах вырублена… Громыхнуло так, что в ушах лопнуло… Дым, пыль столбом, от роты рожки да ножки остались… А тут эти черти со всех сторон как навалятся! Ни черта не разберешь… Ну, мы порядком построились – бьемся… Куда там! Вижу – дело гиблое, стали отходить аккуратно, по дороге… Никак! Пришлось через ущелье, как тараканы…
Он закашлялся, умолк и долго потом не мог отдышаться, закатывая глаза. И немудрено: он был неоднократно ранен, долго выбирался по горной местности к своим, потерял много крови и держался теперь, похоже, только усилием железной воли.
-…В общем, как выбрались, не знаю. Трое нас всего осталось, вон оно как… Марвины за нами не полезли – выкосили кого достали – и назад…
-Да, - медленно произнес Арвист, - знают, что на открытом пространстве им с нами не тягаться… - Он ненадолго задумался, потом тепло взглянул на мертвенно бледного Грая. – Ты молодец, Рысь. Ты настоящий герой.
Грай с кривой усмешкой поднял и продемонстрировал беспалую руку, зашитую к тому времени и перебинтованную.
-Да уж… Недолго я десятком командовал… И людей потерял, и…
Но Арвист перебил его:
-Это ты брось, дружище. У тебя с Гвардией одна дорога. Ни о чем не беспокойся, брат десятник. И поправляйся.

                3.

-…Мы не можем подставить армию под вражеские уловки в узкой горловине перевала. Никто не знает, сколько еще хитростей в запасе у этих горцев. Там мы будем вынуждены сражаться не привычным боевым порядком, а вытянутой колонной, с открытыми флангами без возможности маневра. Мы будем просто идеальной мишенью для их стрелков, укрытых на скалах и склонах. Это безумие.
Смелые и резкие слова Арвиста повисли в тишине. Собравшиеся на совещание молчали, посматривая друг на друга и придерживая собственное мнение в ожидании решения повелителя. Тот был непроницаем.
Совещание было узким. Присутствовали только члены Военного Совета и Арвист, приглашенный по настоянию Мостового. Литош тоже была здесь, решительно войдя в шатер вместе с капитаном – ни у кого не повернулся язык выставить «ангела-хранителя», верную тень лучшего из гвардейцев. Ну, и конечно, высился за спиной своего господина Бергата – тоже привычная «тень» Мостового.
Великий торн Олрей деловито расправил пальцами шитую золотом сияющую драгоценностями перевязь, после чего кашлянул и приосанился:
-Повелитель, стоит ли слушать трусливые речи? Наша доблестная армия сметет все преграды!
Арвист потупился, скрывая вспышку гнева, да и просто чтобы не видеть этого самодовольного лица. Кронрод же, сдержав желание отмахнуться от брата как от надоедливого насекомого, перевел взгляд на Мостового. Тот немедленно прочувствовал настроение его величества и вкрадчиво поддержал своего выдвиженца.
-Я думаю, ваше величество, слова капитана продиктованы не трусостью, а разумной осторожностью. Прямой штурм перевала связан с большим риском – ведь еще Летописец рассказывал о множестве хитроумных ловушек марвинов.
-Летописец? – вопросительно вскинул брови Олрей.
Кронрод в ответ лишь утвердительно кивнул. И сказал:
-Пора бы этому старцу рассказать все в подробностях. Где он?
Мостовой скорбно поник головой.
-Увы, мой повелитель. После той памятной ночи Летописец стал все чаще впадать в детство, быстро слабеть умом и вскоре почил, совершенно не понимая, кто он и где он.
Кронрод с подозрением уставился на командира Гвардии, продолжавшего печально кивать. Олрей непонимающе переглядывался с другими членами Совета, а Арвист просто ждал.
-Однако, - вновь подал голос хитроумный торн – предвидя затруднения, я постарался вытянуть из него побольше сведений и все тщательно записал.
Арвист внутренне усмехнулся. Да, этот человек – великий игрок… Кронрод усмехнулся тоже – слегка и несколько криво. Он откинулся на спинку кресла и с интересом смотрел на Мостового. Тот же принял от Бергаты свиток и торжественно развернул его перед взорами присутствующих.
-Я сделал некоторые наброски… Это, конечно, не карта, а приблизительная схема…
Кронрод не удостоил свиток и намеком на взгляд, в отличие от остальных, а все продолжал сверлить глазами торна.
-Почему же славный торн Мостовой прежде не обмолвился и словом об этой карте? Мы понесли тяжелые потери! Ответьте нам, сиятельный торн!
В глазах повелителя сквозило бешенство. Однако, Мостовой ничуть не растерялся, изобразив на лице непонимание и пожав плечами с легкой обидой.
-Ваше величество! Можно ли доверять бреду полубезумного старика? Хороши бы мы были, не проверив эти рассказы, которые вполне могли оказаться сказкой! Зато теперь мы… с некоторой долей вероятности можем опираться на данное описание, дополнив его рассказом разведчиков.
«Мертвых разведчиков» - мысленно поправил Арвист и поджал губы, вспоминая израненного Грая.
-Однако, упомянутой вами ночью вы вполне ему доверяли!
-Тогда он еще был в силе, повелитель…
Высокое собрание, впрочем, удовлетворилось объяснением торна. Сварливый, потерявший целую роту своих людей, даже покровительственно похлопал Мостового по плечу, невнятно говоря что-то вроде: «Разумно, разумно… Теперь мы, действительно, можем… Да…».
От него явственно попахивало вином.   
Арвист не принял участия в общем шумном разборе карты, нарисованной торном – он прекрасно представлял себе все по рассказу Грая. Он прикрыл глаза ладонью и невнятно пробормотал:
-Боже мой…
Чуткая Литош тут же успокаивающе положила ему на плечо руку.
-…А что это, сиятельный торн, обозначенное таким, гм, занятным символом?
-Это, великий торн, то, что Летописец называл «прыгающей скалой».
-…Позвольте, но ведь тут еще два таких символа! По роте на каждую такую скалу – это будет многовато!
-…Да уж, дьявольская штука, хо-хо!..
-…Я не вижу абсолютно никакого другого пути…
-…Смести всю нечисть яростным ударом!..
-…Ночью, скрытно, обвязав сапоги тряпками…
-…Что же это такое? Пусть выходят в поле и бьются с нами как мужчины!..
-…Прорыть тоннель сквозь гору и выйти в тыл…
Кронрод так и сидел, откинувшись на спинку кресла, задумчиво потирая щеку и глядя только на Мостового и Арвиста. Обмен мнениями над картой продолжался…
-…Выслать парламентеров, пусть соглашаются на переговоры…
-…Не понимаю, господа, почему мы должны бояться каких-то дикарей…
-…Только атака, говорю вам, бронированным кулаком!..
-Тихо!
Рык повелителя словно бичом огрел собрание. Дождавшись полной тишины, кронрод заговорил ровным голосом:
-Итак, выбор невелик. Я попрошу достойный совет ответить на несколько моих вопросов. Первое: можем ли мы быть уверены в успехе прямого штурма? – Видя, что отвечать никто не торопится, он остановился на Арвисте. – Вы, комторн?
-Нет, повелитель, - твердо отвечал капитан, не опуская взгляда. – Штурм будет гибелью для армии.
Кронрод подождал немного и обратился к Мостовому.
-Вы, торн?
-Я не сомневаюсь в мощи и доблести наших полков… - уклончиво начал торн, - но, предпочел бы сначала рассмотреть все возможные варианты.
-Так. – Губы кронрода дрогнули в усмешке. – Далее?
Далее великий торн Олрей шумно высказался за атаку («прикажите атаковать, брат мой, и я положу Танги к вашим ногам!»), в чем был поддержан постоянными собутыльниками торном Луговым и торном Лесным. Торн Речной (гвардейская косточка!) встал на сторону своего преемника на посту капитана Гвардии. Еще двое не сказали и вовсе ничего, побродив мыслями вокруг да около так, что их мнение можно было расценить как за, так и против штурма. «Придворная служба – штука тонкая» - говаривал, помнится, Мостовой. Да уж…
-Итак, - подвел итог кронрод, - к единому мнению так мы не придем. Из этого я делаю вывод, что прямо штурмовать перевал нельзя. (Ему пришлось в этот момент жестами успокаивать развозмущавшегося братца). Поэтому идем дальше. Можем ли мы обойти перевал стороной?
Олрей и тут был полностью уверен в себе, однако, прочие рассуждали более здраво. Общее мнение выразил Речной:
-Дорога, которой мы движемся – единственная, ведущая в страну марвинов. В обход перевала не пройдут ни тяжеловооруженные латники, ни кони, ни, тем более, обозы. Это доступно лишь сравнительно небольшой группе легких пехотинцев и лучников, у которых в Долине не будет ни единого шанса на победу. Да и провизии они смогут взять максимум на неделю. Ничего не получится.
-Так, с этим ясно. – Кронрод вновь оглядел Совет. – Можем ли мы каким-нибудь образом выманить противника сюда, и здесь дать бой, используя преимущество в силе и вооружении?
-Это был бы лучший вариант, - сказал Арвист. – Но, он невыполним. Ведь они отпустили Грая и повернули назад, хотя могли бы преследовать его до конца. Нет, они не выйдут из своих ловушек. Они будут ждать, времени у них хоть отбавляй. Нам придется или сунуть голову в петлю, или повернуть назад. (Взрыв негодования в партии великого торна, возгласы «измена» и «предательство»). Скоро начнутся заморозки. Мы просто вынуждены что-либо предпринимать.
Все замолкли, соглашаясь. Все, кроме Сварливого. Он тут же начал предлагать планы по выманиванию марвинов на открытое пространство – один абсурднее другого – чем заслужил язвительное замечание кронрода, обиженно отвернулся и принялся демонстративно поглощать вино, принесенное на Совет вопреки правилу.
И снова было молчание.
-Похоже, - медленно сказал повелитель, - ситуация безвыходная? Мы не можем идти на штурм, хотя, ничего другого нам не остается? Так? – И взорвался. – Или, может, повернем назад?!
Поворачивать назад никто не хотел.
-Я вижу только один выход, - тихо проговорил Арвист. Все взгляды немедленно обратились на выскочку.
-Ну-ну! – презрительно буркнул Луговой, на что капитан и бровью не повел.
-Мы слушаем, комторн Подгорный.
-Мы вынуждены идти на штурм… (Олрей тут же повернулся к Луговому: «Надо же! Не об этом ли я твержу уже битый час?..») Но, это не будет безрассудной атакой обреченных. У нас есть карта торна Мостового. У нас есть доклад Грая. Мы должны произвести еще одну разведку.
Мостовой, блестя глазами, поощрительно кивнул головой. Арвист продолжал.
-Маленькой группой – максимум, три человека. Они скрытно разведают отмеченные засады и подходы к ним с тыла. Такие подходы, конечно есть. Даже если они непроходимы, легкий отряд храбрецов вашего величества (поклон), о котором говорил торн Речной, выйдет в тыл и ударит сзади одновременно с лобовой атакой. При условии полной скрытности и внезапности мы получаем шанс. И главное. Штурм перевала должен быть последним этапом кампании. Мы будем атаковать ту крепость, на которую напоролись наши разведчики. Захватив ее, мы обезопасим свой тыл и получим укрепленный опорный пункт  в непосредственной близости от перевала. Там, подтянув обозы и распределив силы, мы сможем нанести решающий удар.
Какое-то время все было тихо. Из всех лишь Бергата решился выказать свое отношение к услышанному – он демонстративно поднял руку с оттопыренным большим пальцем. Кронрод улыбнулся.
-Мне кажется, трудно предложить что-то более разумное?  - Никто ничего не предложил и он продолжил – итак, принимаем план комторна Подгорного.
Литош сияла от гордости. Речной, а следом и прочие, с улыбкой пожал Арвисту руку. Олрей залпом допил вино, вконец окосел (принял свое нормальное состояние) и завопил во всю глотку:
-На штурм!
Главное было решено. Оставались еще детали, из которых важнейшей был вопрос о разведке – как и кто это сделает. У Арвиста, само собой, были мысли на этот счет, и он уже собирался поделиться ими с кронродом, как вдруг отчетливо прозвучали два слова, сказанные твердо и решительно:
-Я пойду.
И все повернулись к ней – маленькой храброй Литош.
-Я пойду, - повторила она. – Через четыре дня я буду здесь. Готовьтесь.
С этим она вышла вон. Кронрод только головой покачал. А Мостовой, повернувшись к своему верному телохранителю, перехватил пламенный взгляд последнего вслед кочевнице и сдавленно кашлянул.
-Да… - только и вымолвил он.

                *    *     *     *     *     *     *

ЭКСПЕДИЦИЯ – КООРДИНАЦИОННОМУ СОВЕТУ. СИТУАЦИЯ КРИТИЧЕСКАЯ. ЧАС «П» НЕ НАСТУПИЛ В НАЗНАЧЕННЫЙ СРОК. СОСТОЯНИЕ «АБОРИГЕНА» СТАБИЛЬНОЕ. ИЗЫСКИВАЮТСЯ СРЕДСТВА ИСКУССТВЕННОГО СТИМУЛИРОВАНИЯ ПРОБУЖДЕНИЯ. В СВЯЗИ С НОВЫМИ ДАННЫМИ О ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ЧУЖАКОВ ПРЕДЛАГАЮ РАССМОТРЕТЬ ПЛАН, ПРЕДЛАГАЕМЫЙ МАЙОРОМ ШУЛЬГОЙ. ОТ ВРЕМЕНИ ПРИНЯТИЯ РЕШЕНИЯ МОЖЕТ ЗАВИСЕТЬ ИСХОД ЭКСПЕДИЦИИ. ДИРЕКТОР.
МАЙОР ШУЛЬГА – ПОЛКОВНИКУ БОКОВУ. В СЛУЧАЕ ОТКАЗА ОТ АКТИВИЗАЦИИ ОПЕРАЦИИ «ЗАХВАТ» Я ОСТАВЛЯЮ ЗА СОБОЙ ПРАВО В ЭКСТРЕННОМ СЛУЧАЕ ОТДАТЬ ПРИКАЗ ОБ ЭВАКУАЦИИ «АБОРИГЕНА». НА ПРИНЯТИЕ РЕШЕНИЯ ОСТАЕТСЯ НЕ БОЛЕЕ СУТОК. ШУЛЬГА.
КООРДИНАЦИОННЫЙ СОВЕТ – ЭКСПЕДИЦИИ. ПЛАН ДЕЙСТВИЙ ПО СТИМУЛЯЦИИ ПРОБУЖДЕНИЯ ОДОБРЕН. СИТУАЦИЯ ПОД КОНТРОЛЕМ. НА ВАС ВОЗЛАГАЕТСЯ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ЗА СТРОГОЕ И НЕУКОСТНИТЕЛЬНОЕ ВЫПОЛНЕНИЕ ВСЕХ УКАЗАНИЙ СОВЕТА. ПЛАН ЭКСПЕДИЦИИ ОСТАЕТСЯ В СИЛЕ. НИКАКОЙ САМОДЕЯТЕЛЬНОСТИ. КООРДИНАТОР.
ПОЛКОВНИК БОКОВ – МАЙОРУ ШУЛЬГЕ. ВАМ ПРЕДПИСЫВАЕТСЯ СДАТЬ КОМАНДОВАНИЕ КОМАНДИРУ ПЕРВОГО ВЗВОДА И НЕМЕДЛЕННО ЯВИТЬСЯ НА СТАНЦИЮ В РАСПОРЯЖЕНИЕ ДИРЕКТОРА. ОСНОВАНИЕ: ПРЕВЫШЕНИЕ ПОЛНОМОЧИЙ. ОБ ИСПОЛНЕНИИ ДОЛОЖИТЬ. БОКОВ.


                Глава 12.

Надо иметь в виду возможность одновременного проведения на театре войны двух, а то и трех наступательных операций различных фронтов с намерением как можно шире стратегически потрясти противника.
С. К. Тимошенко.

1.

-…Щас!
Майор исподлобья посмотрел на связиста и огляделся. Связист был непроницаем, но в глазах его сквозило понимание. Шульга зачем-то еще раз осмотрелся по сторонам и резко взмахнул рукой, уничтожая пленку с сообщением.
-Виноват, командир! – Связист вытянулся в струнку. – Проблема с расшифровкой. Это моя вина. Придется запрашивать Станцию о повторе и передаче утерянных мною кодов. Готов понести любое наказание.
Шульга внимательно смотрел на подчиненного.
-Хорошо подумал? Действуй! – И, уже выходя, добавил. – Спасибо, сержант…
…Мак, как известно, давно чувствовал, что добром все это не кончится. Но, такого поворота не ожидал и он. Что-то тихонько звякнуло в его душе, когда он увидал майора, широкими шагами мерявшего пространство и бормотавшего себе под нос нечто почти неразборчивое.
-…Черт, черт, черт, черт побери… Лопни все, со всеми потрохами, мать вашу…
А потом они сидели вдвоем в укромном местечке под большим валуном.
-…Так что, максимум, через три часа я должен либо сдать тебе команду и отправиться на Станцию, либо… - Шульга внешне успокоился, лишь сжатые кулаки выдавали его истинное состояние. – Какие мысли имеешь на этот счет? Что посоветуешь?
Борис не имел никакого права что-либо советовать командиру, но, раз уж тот сам спросил… Старлей ответил не сразу и говорил медленно.
-Эта операция – военная. Взысканий не будет, стало быть, невыполнение приказа – трибунал. И, почти наверняка - прощай погоны… - Мак пожал плечами. – Вам решать, Виктор Николаевич. Могу только сказать, что я с вами. На вашей стороне от начала и до конца.
Шульга глубоко вдохнул воздух, запрокидывая голову и словно пытаясь что-то разглядеть в прозрачном небе. От начала…
…Так оно и было с самого начала. Потому и в майорах по сей день. Боков-то, полковник, в один год с Шульгой училище кончал, летное, правда… Еще с лейтенантов Виктор Шульга не умел ладить с начальством, не искал и не видел возможности укротить свой характер, научиться хоть иногда не резать правду-матку в критических ситуациях. И не быть бы ему даже майором, от неудобного, а, стало быть, бесперспективного офицера давно бы избавились, кабы не «встречный конфликт». Это теперь оно только так политкорректно называется, а тогда… А тогда встретились с родственничками гуманоидами лоб в лоб так, что только шерсть полетела. Это теперь Гала-Совещание образовали, родство припомнили через кимлитов приснопамятных, а тогда, если бы Шульга две недели чуть ли не зубами и когтями не удерживал район, если бы отдали Базу 18-37, было б вам совещание… Сила только Силу признает и уважает. Оттого теперь все такие правильные стали, договоренности соблюдают, что зубы друг об друга уже обломали один раз, другого не хочется.  Сашка Долин, зеленый новобранец, тогда был там с Шульгой, и Мак тоже. Ему, Борису, до конца контракта оставалось всего ничего, собирался в Индустриальную Академию на правах военнослужащего поступать – вместо того, друзей похоронив, махнул прямо в Рязанское. Хочу, говорит, как вы, Виктор Николаевич. Нет, Боря, пусть твоя карьера получше сложится. А он, Шульга – вечный майор, командир штурмовой роты… Ну, да не всем же полковниками ходить.
И надо было затевать эту перепалку с Боковым? Нервничать, инициативу проявлять? Наше дело солдатское, рука под козырьком, есть – ясно. Виноват, исправлюсь. Так нет… Ничему жизнь не учит, ей-богу. Хороший солдат пропадает? Что ж, на то он и солдат, чтобы голову сложить за Родину. В одном окопе от врагов голыми руками отбивались? Что ж, он – оружие на нашей стороне и ради общей победы в критической ситуации им можно пренебречь. Надо ли копья ломать?
Надо. Потому как не о конкретном сержанте Долине идет речь.
-Не солдатская это работа! – произнес майор вдруг так жестко, что Борис аж вздрогнул. – Солдат должен идти в бой за свободу и честь своей планеты, а не играть в эти грязные игры. Вы хотели получить Объект? Вы его получите! Пусть это будет моя последняя операция, пусть хоть в Сибирь потом, антенны охранять…
Старший лейтенант Мак поднялся.
-Какие будут приказания?
Встал и майор.
-Ты ведь тоже рискуешь, Мак. А?
Борис улыбнулся.
-В Сибири в караулы ходить тоже кому-то надо…
Шульга коротко хлопнул его по плечу и повлек за собой к КП.
-Тогда вот что. Твоя задача остается прежней. Не сегодня - завтра эти ребята полезут на штурм. Самое время для нас  и для НИХ. Понял? Стеречь пуще глаза! В случае чего – с тебя спрошу. Бережной поведет «аборигена» - чтоб волос не упал – а третий взвод… - Майор прищурился. – На охоту выйдет.
-Командир, а может, я поохочусь? Пока все равно…
-Нет. – Голос Шульги был тверд. – Чужаки на конфликт не лезут. Почему? Тоже заварухи ждут, затаились. Я их вычислю или нет, это еще вопрос. А за Танги этим чертовым они все равно полезут, факт. – Майор умолк и пожевал губами. – Надо бы мне их вычислить… С этими чужаками, вообще, петрушка какая-то получается. Не пойму я их – базы нет, опорных пунктов нет… Что это – волк-одиночка, что ли? Не нравится мне это, старшой, ох, не нравится…

                2.

Вот уже больше двух суток минуло с того момента, как Литош отправилась в свой опасный поход. Сказать, что Арвист очень тревожился – ничего не сказать. И не только потому, что предприятие её было само по себе опасным – тут ничего не попишешь, да и не тот Литош разведчик, чтобы в ней сомневаться. Есть и другие поводы…
-…Помнишь, - спросила она его перед своим уходом – ты рассказал мне, что, будто бы, тебе померещился Боргол?
Арвист тогда непроизвольно поморщился – на него что-то напала непонятная головная боль и ломота во всем теле.
-Да померещилось, точно. Я тогда весь лагерь обошел, все расспрашивал – не было его. – Литош только смотрела огромными глазами, ожидая продолжения. – А что? Опять дьявольские козни?
Она проигнорировала его улыбку.
-Это не смешно, воин. У тебя его амулет.
-А, и ты туда же… Мостовой с Крепостным (знак Падения) этот крестик чуть ли не доказательством считают. А это просто подарок. Дружеский. Боргол – он, ведь, не из наших мест. Там, откуда он родом, такой амулетик, наоборот, счастливым считают. На счастье он мне его и подарил.
-Так ли?
(Арвист порой просто поражался: сколько может она времени смотреть вот так, не мигая? Недаром её дикой кошкой прозвали…)
-А ты как думаешь? Что-то ты темнишь, любовь моя.
Он принял её руки в свои, а она, отведя, наконец, взгляд, прижалась к его груди.
-Мне страшно, воин. Что-то есть, что-то будет… Что-то небывалое. Кто он? Откуда? Как сбежал из темницы? Если он твой друг – почему подарил дьявольский крест? Если он твой друг – почему ты ничего не знаешь о нем?
Он помолчал, тихо гладя её волосы.
-…Я и сам такой…
Она отняла голову от его груди и снова стала смотреть глаза в глаза.
-Ты это ты. Ты самый лучший. Я верю тебе. Люди доверяют тебе. Ему я не поверила бы никогда. Он… Не такой…
Арвист улыбнулся – нежно и успокаивающе.
-Ну-ну. Ты и Ворону не сразу поверила. Ты ведь у нас такая…
-Я видела его. – Вдруг сказала она.
-Что? – не понял Арвист. – Кого, Ворона? Или…
Что-то колыхнулось в его груди, и словно усилилась стократно мучительная, не дававшая покоя с середины ночи ломота в висках.
-Я видела его. Сегодня ночью. И он видел меня. Он улыбнулся мне.
Арвист растерянно отстранился, продолжая зачем-то улыбаться.
-Постой, я ничего не пойму… Боргол? Где ты его видела? И ты уверена…
-В лагере, - коротко пояснила она. – А потом он исчез, я не нашла его.
Затем она вся подобралась, откинула со лба чёлку, извлекла из кармана и повязала неизменную черную повязку на голову.
-Мне пора. Я вернусь. Через три, может, четыре дня. Будь осторожен, любимый мой…
…Арвист снова и снова вспоминал этот странный разговор, зачем-то тиская в кулаке серебряный крестик. В голове его эхом звучали заданные Литош вопросы и это: «ему я бы не поверила никогда». Почему его ничего подобное никогда не мучило?
…То было раннее, свежее утро летнего дня. Арвисту пришлось затемно покинуть конюшню, дабы избежать разоблачения – ни свет ни заря заявились конюшие наряжать лошадей для турнира. Это зрелище Арвист любил – не обряжание, а турниры – и потому облюбовал себе укромный уголок в густых кустах, прикрытых холмом от ветра. Поскольку позицию он занял заблаговременно, можно было не особенно опасаться разоблачения, а не то… Нечего босякам всяким господскими зрелищами развлекаться, для них и так каждую неделю потехи устраиваются на площади, у Башни. Отец Вит да Мастер Крепостной без дела не сидят – и работы у них… Тут же дело другое. Тут благородные господа для собственного удовольствия головы друг другу расшибают, бывает, и благороднейшие… Негоже простолюдину своим присутствием  дворян позорить, оно ведь и до оскорбления величия недалеко! Потому и выставляется кругом оцепление, да рыскают разъезды по окрестным овражкам и рощицам: не дерзнул ли кто против приказу зрелищем развлечься, потешиться? Потому Арвист зорко осматривался время от времени – шутить не станут, коли найдут, древками копий бока намнут, да к торну Мостовому, псов тренировать…
И тут, откуда ни возьмись – Боргол, подмигнул лукаво, пристроился рядышком: «посмотрим, посмотрим…»
Когда их поднял патруль и погнал, как зайцев, только чудо помогло улизнуть. Ну, и как не обмыть такой случай? Тем более, что пара медяков нашлась и у того, и другого. Так и пошло… Так и катилось все само собой – никаких козней богопротивных, никакого чародейства подлого – один плотничает, другой лошадей объезжает, в нищете да без обид до того самого дня, когда рубили головы бунтовщикам…
…Арвист решительно помотал головой. Шут с ним со всем, ей-богу! Чего себя мучить? Чему быть – тому не миновать, уж если написано где-то на звездах, что переплелись их судьбы, значит, и ответы на все вопросы там есть. А как же иначе?
Он откинул полог шатра и долго всматривался в узкий, извилистый проход в неприветливых, хмурых, дохнувших первым морозцем горах. Как-то там Литош? Сутки туда, сутки назад, а там – сколько? Он вернулся внутрь, улегся на ложе, прикрыл глаза и улыбнулся.
Литош… Дерзкая и нежная, странная и удивительная…
Самая лучшая на свете.
          
               
 
                3.

Она, конечно, не была высечена из камня или отлита из бронзы. На её изготовление пошел тот же материал, что и для всех прочих. Вот характером вышла девчонка – школу суровую прошла с рождения. Неделями спать на голой земле – а потом сутками не спать вовсе; на всем скаку стрелы пускать без промаха – а потом раны врачевать травами; биться яростно ножом и кинжалом – и любить истово, безоглядно…
Клан Красной Бороды ушел с неоглядных пастбищ далекой забытой родины больше пятидесяти лет назад и с тех пор не имел никаких связей с соплеменниками (следует заметить: и не будет их иметь уже никогда). Тогдашний глава клана, хан Космач, полузаконно, полунахально претендовал на Большое Седло всех всадников, был жестоко бит конкурентами, потерял две трети подчиненных ему родов и бежал сюда, на равнины между Излучиной и горной страной, вынашивая планы возвращения и мщения. Ни того, ни другого не вышло, клан прижился в местных условиях, вел все тот же кочевой образ жизни, не брезгуя грабежом и вымогательством. Лет двадцать пять назад новый хан заключил союз с мощным тогда Северным герцогством, вынашивавшим планы присоединения к себе Города со всеми его владениями – ныне известно, чем все кончилось. Северяне потеряли всякое влияние в регионе, а клан Красной Бороды и вовсе поредел до крайности такой, что насчитывалось к концу той войны едва сотня юрт – из былых тысяч…
Однако же, в одной из этих юрт увидела свет дочь лихого Беркута и красавицы Селетты, добровольно ушедшей из отчего дома в столице из-за многих удивившей любви к красавцу всаднику. От нее, кроткой на вид северянки, Литош получила большое сердце. Отец же дополнил картину, ничуть не потакая дочурке в воспитании и гоняя её наравне с братьями. И попробовала бы она сослаться на женскую слабость или усталость! Насмешливый прищур миндалевидных глаз и короткий смешок – Беркут прекрасно знал самое больное место своей младшенькой. Самолюбие! О, едва уловив лишь намек на насмешку, она готова была порвать любого… Знал Беркут, чувствовал, что пригодится дочери мужская воинская наука, ох и пригодится.
Если уж ножи метать – так точно в цель; если уж в седле скакать – так быстрее молнии; если уж сражаться – так до победы. Или до конца. А смерти в глаза смотреть – именно так, по отцовски, с прищуром и усмешкой.
Такой она и была всегда – по крайней мере, с тех пор, как себя помнила. И не бывало с тех пор такого, чтобы страх сковал члены, чтобы испуганно дрогнули колени и клацнули друг об друга зубы, а глаза побелели бы от ужаса. Не бывало такого.
До сегодняшнего дня.
…Она сделала все как надо, она действовала молодцом от начала до конца – храбрая маленькая Литош. Ориентируясь по карте Грая, дополненной картой Мостового (а более полагаясь на собственное чутье), она дошла до самого перевала по тылам возможных и обнаруженных укреплений марвинов. Она карабкалась на неприступные скалы и намечала хоть мало-мальски проходимые тропы; она неприметно подбиралась со спины к самым вражеским дозорам и пересчитывала часовых; она нарисовала план крепости с «прыгающей скалой» и все подходы к ней с тыла – и она ни разу не была замечена никем.
Конечно, её подмывало пробраться в саму Долину и хоть глазом взглянуть на Танги, но она помнила свое обещание вернуться через четыре дня и понимала, что не имеет права рисковать и медлить.
Она преодолела уже большую часть пути назад, вражеские посты давно остались за спиной – но, все же, продолжала скрытно двигаться вдоль дороги. Почему она не шла по дороге? Вряд ли она сама знала ответ на этот вопрос, но именно это и спасло её. Настал миг, когда она вдруг замерла, слухом ли, глазом ли (скорее, чутьем звериным), почуяв неладное, чуждое… И не ошиблась.
Забравшись повыше, она принялась напряженно всматриваться в совершенно спокойную и пустынную на вид местность – полчаса, час… Наконец, заметила неясную тень, трепет задетой ветки кустарника – и снова все стихло. Она была уверена, что это не марвины, им просто ни к чему забираться так далеко от своих секретов. Если армия Города двинется, о том и так станет известно очень скоро.
Но, кто же это? Кто, столь искусный в маскировке и терпеливый в ожидании? Будь на месте Литош кто другой, никогда не заподозрил бы неладного.
Кем бы ни являлась таинственная тень, следовало немедленно предупредить своих, и Арвиста в первую очередь. И, ужом скользя средь камней и кустов, она заспешила к лагерю. Она сознательно заложила большой крюк, но все равно, почти сразу наткнулась на…
На демонов.
Сначала, вдруг, в нос ударило целым букетом дьявольских незнакомых запахов, и вот они – один, другой…
Размышлять было некогда. И она бежала, скользила, летела, таилась, петляла… А потом, оторвавшись, впервые в жизни испытала эти мерзкие ощущения – объятия всепоглощающего животного страха. И впервые же, бессознательно начертала дрожащей рукой знак Падения – тут уж верить никому на слово не надо, тут собственные глаза видели исчадия адские. С людьми их не перепутаешь, нет – чего стоит один только ужас, истекающий из самого вида их…
Головы – не головы, шары земляные, без глаз, без ушей человеческих, все холодное, черно-рыжее-зелено-коричневое… Две руки, две ноги – но, какие! Коленчатые, с раструбами, ни кожи, ни волоса, один все тот же дьявольский холод и вонь. Хотя, вонь – слишком сильно сказано, издали ничего не ощущалось, только так, впритык дохнуло – но, уж дохнуло. Не человеческий это запах, спаси и сохрани…
Нет, она не была сделана из железа. Конечно, большинство солдат армии Города на её месте просто упало бы замертво, но, разве это утешение для нее? Для нее, вынужденной в ярости колотить негнущиеся ноги кулаком и глотать слезы обиды на собственное естество, впервые выказавшее неповиновение воле, давшее свободу страху…
…Она появилась, как всегда, внезапно, осунувшаяся, усталая, но с традиционно горящими глазами. Их, эти глаза, долго целовал Арвист, не задавая никаких вопросов, не интересуясь более ничем.
Однако, вопросов было уйма, общий интерес требовал ответов, и об этом напомнил воссоединившейся парочке деликатный кашель кронродова посланца. Совет уже был собран и сгорал от нетерпения.
-…Их величество просят вас быть незамедлительно, благородный комторн. – Посыльный почтительно приложил ладонь к груди, после чего продолжал говорить уже куда менее официально и тише. – Опять у нас вся надежда на ангела нашего. Да смилостивится над нами Господь…
«А ведь это он уже о штурме» - решил Арвист. И как только в этом лагере слухи распространяются! Никакой секретности, ей-богу… Тут он сморщился и прикрыл левый глаз. Вот только мигрени ему и не хватало.

                4.

По-прежнему ничего не происходило. Мак проторчал три часа с дежурившим вторым отделением у Объекта, почти молясь про себя: ну давай, чего тебе стоит, сунься пожалуйста, чтоб мы с тобой поздоровались… Неведомые «родственники» не слышали. Честно признаться, о них и вовсе ни слуху, ни духу не было с того достославного дня, когда пилоты продемонстрировали свою высокую боевую выучку. Это ставило в тупик. Если они такие же воры, то и действовать должны так же? Иначе, что им тут еще делать? Ох, готовился какой-то подвох…
Да еще с «аборигеном» что-то неладное стало твориться – говорят, на Станции прямо паника, никто ничего не поймет, чешут головы свои научные мужи, толку с того – ноль…
Бережной, с которым Мак встретился на КП, был того же нелестного мнения обо всем этом. А, если Борис считал себя единственным посвященным в последние нарушения устава, то он сильно ошибался. «Дружище, - сказал ему Коля, - ты забываешь, с кем имеешь дело…»
-Ну, и правильно, что он с третьим взводом ушел. Пока он лично по горам по лесам охотится, Боков хоть все волосы на себе порви, ничего поделать не сможет. Рощин – молодец, все на себя взял. Так что, не так все и мрачно. Раньше, чем через пять дней Боков сюда не доберется, а за это время ишак или сдохнет, или читать научится.
-Так-то оно так…
-Да чего ты, в самом деле! Победителей судить, я думаю, никто не будет. Ну, в худшем случае, с годик еще взводом покомандуешь. Что главное? Главное – взять Объект, верно? Как взять? Не обделавшись (пардон) перед Гала-совещанием. Да неужто не сможем?
Мак улыбнулся. Он в жизни не видел Бережного унывающим – тот буквально искрился оптимизмом и энергией.
-Ну, а у тебя как дела, Коля?
-Нормально, - Бережной почесал щеку. – Пока драка не началась, «аборигену» ничего не грозит. Но видно – плохо парню.
-Это как?
-Да так! Мечется туда-сюда, словно свербит у него…Хотя, так оно и есть, пожалуй. Что там эти лауреаты нахимичили – черт поймет, только не нравится мне все это. Час «П» прошел, армия эта чего-то застопорилась, «абориген» не в себе… Эх, не тянуть бы нам время!
Он ударил себя по колену. Борис только головой покачал.
-Слушай, а ты его сам, Долина, видал?
-Видал. И непонятно мне – один все время, вокруг лагеря бродит, словно прячется…
-А может такое быть, что час «П» наступил? А эти умники его прос… проспали?
Бережной авторитетно покачал головой.
-Исключено. Они как-то мозг Долина читают, у них маяк какой-то есть. Да и потом, уже связался бы он с нами, верно?
Это было верно. А Бережной вдруг усмехнулся.
-Ты чего?
-Да история тут одна, понимаешь, приключилась… - он махнул рукой. – Даже не знаю, докладывать или нет.
-Не темни. Что за история?
-Да, вроде, ничего особенного…  Ну, несут мои орлы службу, по маршруту передвигаются, вдруг, глядь – девчонка!
Борис вскинул брови.
-Девчонка?
-Ага. И не простая. Шустрая, ловкая, что твой зверек – а симпатичная… - Он мечтательно прикрыл глаза. – Спасу нет. Ну вот, шнырь-шнырь она мимо – и к лагерю. У Егорова аж глаза повылазили – упустил, стервец. Он за ней, а она и вовсе пропала, как не было! Во дела…
-Это что же, горцев лазутчик?
-По-моему, вряд ли… Ну я, понятное дело, Егорову втык, а сам думаю: это что ж за девка такая, что мимо моих орлов проскочила, а? Да еще и их самих обнаружила? И ушла…
Борис расхохотался.
-Да уж, это на них не похоже…
-Ты это брось… - Бережной шутливо ткнул Мака в бок кулаком. – Вот такая история. Представляешь: девчонка местная, дикая – а тут Егоров в камуфляже, доспехах, каске с линзами, да с автоматом?
-Да уж, это был шок, наверное… То-то и припустила!
Посмеялись. А Коля продолжил.
-Ну, в лучшем случае, она их приняла за вражеский патруль.
-А в худшем?
Коля Бережной приосанился и растянул губы в самодовольной ухмылке.
-За чертей!..
И Борис снова, не удержавшись, расхохотался. Вот же чертяка!

                5.

Доклад Литош не был долгим. Она, вообще, не отличалась словоохотливостью – что в данном случае являлось явным плюсом в смысле четкости и ясности изложения. Речной, Арвист и Мостовой едва успевали помечать на карте и зарисовывать укрепления, посты, дозоры и подходы к ним. Остальные себя не утруждали – очевидно, дабы не пропустить ни единого слова.
-…Если ударим разом – победим.
Так Литош подытожила свой рассказ и тут же отступила на свое место позади Арвиста – сомкнув уста, собранная и настороженная.
Кронрод пытливо оглядел присутствующих, а точнее, тех, чье мнение его, действительно, интересовало. Нет нужды указывать, что в это число не вошли ни Сварливый, ни Луговой.
-Кто поведет тайный отряд?
Этот вопрос повелителя уже явно относился только к Арвисту и Мостовому. Торн уступил право ответа капитану.
-Сотник Ворон.
Никто не спорил. Одни – потому что не имели ничего против, другие – дабы не нести никакой ответственности за самую главную часть операции, третьи… Впрочем, до них ли.
-Я считаю, - продолжил Арвист, - что гвардейцы кронрода под командой Ворона справятся с задачей. Их надо усилить лучниками – из тех, кто выносливей и крепче духом. Для тайного отряда уже одно только дойти до места будет нелегкой задачей.
-Не думаете ли вы, брат мой, что гвардейцы будут более полезны при штурме, в своем обычном строю? – Весьма глубокомысленно подал голос великий торн.
-Где, по-вашему, брат мой, они будут разворачивать свой обычный, конный, строй? – Резко повернулся к нему кронрод. – Вы забыли, где будет происходить сражение?
Олрей поджал губы, всем видом показывая, что уступает авторитету, но остается при своем мнении.
-Я согласен с комторном, - сказал торн Речной. – На гвардейцев можно положиться. Но, мне кажется, с ними должна пойти и наша храбрая разведчица. (Арвист вскинул голову.) В роли проводника. Карта картой, а…
Такое решение, действительно, напрашивалось. Подгорному осталось лишь согласиться – скрепя сердце. Ну ничего, Ворон никогда не даст Литош в обиду и не позволит ей подставлять голову.
Далее, было решено, что авангард штурмующих составит легковооруженная пехота, поддерживаемая панцырниками Олрея Доо. (Великий торн не мог упустить такого случая. Он не пережил бы, достанься вся слава кому-нибудь другому. Он готов был положить весь свой полк ради торжественного момента водружения знамени – каковую честь припасал для себя.) Многие, правда, считали, что полк Мостового более подходит к случаю, но Сварливый отстоял своё.
Все это Арвист как-то пропустил, прослушал вполуха – и вовсе не потому, что ему были неинтересны боевые расчеты. Наоборот, он с удовольствием высказал бы собственное мнение – а он не без оснований всерьез сомневался в способности Олрея руководить штурмом в решающие минуты боя, особенно, если что-либо пойдет не так. Дело было в том проклятом недомогании, которое преследовало его уже несколько дней. Это не было простудой, и не было лихорадкой. Неведомая хворь угнездилась в голове Арвиста, и характер заболевания определить было решительно невозможно. Боль приходила внезапно, без предупреждения, сжимая мозг раскаленным пульсирующим обручем. Это продолжалось некоторое время, после чего исчезало – не до конца. Оставалась изматывающая ломота в висках, противный зуд в членах, одышка и сердцебиение. И только через несколько часов после приступа Арвист начинал себя чувствовать более или менее сносно. Штатный гвардейский лекарь озабоченно хмурился и качал головой – в той или иной степени подобный недуг поразил многих, объяснений же ему не было. Не было понятно и то, почему у Арвиста он проявлялся в неизмеримо более сильной форме, нежели у прочих. Может, это высота так действует на непривычный организм? Или сами эти хмурые горы? Или все это – вот наиболее логичная версия – происки варваров? Больше всего неприятностей Арвисту доставляла эта жгучая головная боль…
Вот и сейчас Арвист просто тихо пережидал приступ, отрешившись от всего происходящего вокруг. Как всегда, продлившись несколько минут, боль стала стихать, все вокруг словно просветлело, и робко появились первые за десять минут мысли. Была среди них одна, которую Арвист сначала упустил было, но ухватился за кончик хвоста её и медленно, мало-помалу, извлек на поверхность.
И понял – мысль эта напрямую касалась штурма. Это было некой затеей, тактическим фокусом – хотя, и простым, но новым.
И, действительно, такого приема армия Города раньше не знала. Спроси Арвиста: откуда знаешь о таком маневре? – ничего не ответил бы вразумительно. А мысль, и вправду, была проста: если закованные в сталь латники со своими прямоугольными щитами встанут монолитной стеной, скрывая арбалетчиков, то те смогут делать залп за залпом, почти спокойно перезаряжаясь за стеной щитов. Если это будет похоже на черепаху…
Арвист придвинул к себе дощечку и взялся чертить по нему угольком. Два ряда щитов, один стоит на земле (латники на одном колене), второй – поверх первого (латники стоят). По команде верхний ряд щитов опускается – или раздвигается – следует залп, после чего все сразу занимают исходные места. «Черепаху» поставить непосредственно перед штурмуемой стеной – насколько проще станет атакующим! Ведь, обороняющимся придется вместо того, чтобы всеми способами отбивать атаку на стену, изобретать что-то для защиты от туч стрел, раз за разом накрывающих их. В то же время, арбалетчики смогут чувствовать себя более или менее спокойно за окованными щитами, образующими «черепаху». А если еще нарубить больших деревянных щитов вроде тех, что используются против снежных заносов…
Мостовой все схватывал на лету. Вот и теперь, едва Арвист принялся излагать ему свой план, глаза торна так и впились в чертеж.
-Так, - сказал он. – Мы наделаем больших щитов из толстых веток и обтянем их вымоченными шкурами. Кроме того, пехота использует и собственные щиты. И тогда, если только у марвинов нет стрелков наподобие городских, девять из десяти их стрел пропадут даром!
Он сверкнул очами и тут же уставился на Арвиста. Хотел было сказать что-то серьезное, или спросить, но, помедлив, лишь отшутился:
-Хорошо преподают военную науку в конюшнях торна Лугового…
Сказано это было очень тихо, лишь для Арвиста, близко наклонившись.
Идея комторна понравилась всем и сразу.
-Великолепно! – воскликнул кронрод каким-то торжественным голосом. – Право, я в жизни не слыхивал о таких проделках! Надеюсь, для марвинов наша «черепаха» станет таким же сюрпризом, как и для всех нас. Пренеприятнейшим сюрпризом!
Все дружно засмеялись. Было бы странно, если бы Олрей упустил возможность подать голос. Тон его был снисходительно-покровительственным.
-Конечно, мои дьяволы справились бы и сами, но эта хитрость… Неплохо, черт меня подери, совсем неплохо…
Он с удовольствием похлопал бы Арвиста по плечу, но, к счастью последнего, находился слишком далеко.
Тему принялись развивать и пришли к логичному выводу о необходимости отрядов прикрытия для «черепахи» на случай попыток противника её атаковать. Задача эта была поставлена Гвардии, и Арвист уже начерно прикинул, как её выполнять. Тяжелый пехотный полк Мостового был определен в ближайший резерв как второй эшелон штурма. Если Олрей не справится с задачей или будет отбит от стены, за дело возьмутся латники торна. (Сварливый покосился в тот момент на сиятельного, но последний был непроницаем.) Штурм начнется одновременно с двух сторон по сигналу, которым станет зычный хор сигнальных рожков. Случится же это на третий день от сегодняшнего. Оставшиеся дни следует употребить для подготовки и тренировки «черепахи», всех прочих, а так же на сбор и выдвижение тайного отряда.
-И да пребудет Господь со всеми нами…
Они ушли с Совета вместе. Конечно!..  Арвист слышал, как Мостовой немедленно принялся отдавать приказы об изготовлении больших деревянных щитов, о прочем, необходимом в подготовке штурма, видел поднявшуюся суету, но… Все это, в чем ему и самому надлежало принять непосредственное участие, могло и обождать часок…
А она вся лучилась любовью и гордостью.
-Про «черепаху» - сейчас придумал, да? Я слышала о таком. Потом забыла. Так сражаются далеко на западе, мне отец рассказывал. Здесь этого не знают. Никто не смог придумать, а ты смог, любимый…
Он засмеялся, поднимая её на руках вверх.
-Где я мог слышать об этом? Разве, от конюшего Ореста… Мне кажется, что придумал. А если и вспомнил – какая разница?
-Никакой! – блеснули её зубки из-под свода шатра. – Все равно, ты самый лучший! Был и есть…
-И буду!
Он опустил её, но не совсем, а так, чтобы она смогла положить руки на его плечи, и продолжал держать на весу, глядя снизу. А она смотрела сверху с нежной улыбкой, но тут затуманились чем-то её глаза.
Он заметил эту тень и тихо поставил её на ноги.
-Что-то случилось?
Она помолчала, словно колеблясь, потом тряхнула челкой и рассказала ему все о своей таинственной встрече в лесу, не скрывая и страхов пережитых. (Только отвернулась, повествуя об унижении.)  Она рассказывала, глядя куда-то сквозь стены невидящим взглядом, медленно, но четко, с присущей лаконичностью, припоминая мельчайшие детали, вплоть до запахов. И она заметила, как странным блеском вспыхнули его глаза, только не поняла, отчего.
А еще – сдвинулись его брови, губы сжались, побелел шрам на лбу, и невольно потянулась рука к левому виску, пронзенному болью.
-…Ты говоришь, - медленно сказал он, - это были люди?
-Не знаю, - сказала она. – Может быть, это были духи этих гор. Может быть, это демоны вылезли из ада, чуя скорую поживу. Они были похожи на людей. Я… Мне было страшно…
Арвист потер висок.
-Любой гвардеец там помер бы со страху. А ты, моя маленькая Литош, не только обманула этих демонов, но и разглядела их. Нам с тобой есть чем гордиться.
Она слабо улыбнулась.
-И, все-таки, кто же это? – продолжал он. – Если это люди, то на чьей они стороне?
Литош смотрела на него широко раскрытыми глазами.
-Я не знаю.
Он внимательно всмотрелся в её лицо. Лицо, которое он знал до мельчайших подробностей, каждую черточку, каждое выражение. Что же было написано на нем сейчас – растерянность? Нет. Ужас? Нет. Недоверие? Скорее всего, нет…
Страх ожидания.
-Если бы они были против нас, мы уже знали бы об этом. Может, это наши друзья? – он улыбнулся ободряюще и притянул её к себе.
-Нет, - сказала она. – Ты увидишь их, ты поймешь. Они не могут быть друзьями, они чужие, они… Другие. Совсем другие. Холодные и страшные.

                Глава 13.

Швед, русский – колет, рубит,       режет,
                Бой барабанный, крики, скрежет,
                Гром пушек, топот, ржанье, стон,
                И смерть и ад со всех сторон.
                А. С. Пушкин.

                1.
    
До рассвета – мутного, бесцветного, почти зимнего – оставалось недалеко. Они совсем не скрывались – не было смысла. Поэтому последний привал перед боем был разбит в непосредственной близости от крепости, закрывавшей путь к Перевалу. Было ясно, что его, Перевал, тоже придется брать штурмом, но, казалось всем сейчас, что этот бой – решающий. Оно и правильно, только так и надо настраиваться на каждое сражение. Тем более, в данной ситуации. Ведь, взять эту крепость с ходу означало, практически то же, что победить в войне. Это был первый и главный шаг к обладанию святыней. И этот шаг предстояло сделать сегодня.
Небо понемногу серело. Зашевелилось, задвигалось все в лагере – или просто стало видным в неясных сумерках это движение и шевеление. Варили завтрак – большей его части было суждено простыть. (Ибо всякий опытный солдат знает, как отягощает меч полное брюхо. Да и удар в пустой живот выгодней получить, нежели в набитый едой.) Довольствовались, в основном, малым, лишь бы не подводило желудок от голода. Насчет упадка сил можно было не беспокоиться – все предыдущие дни кормились воины словно на убой – а не так ли оно и было?
Арвист – хмурый, бледный – принимал рапорты сотников, таких же сдержанно взволнованных, как и он сам. Все было в порядке, как и должно, все были готовы к бою, и никто в целой армии не возроптал по поводу предрассветной побудки. Да и спал ли кто полноценно в эту ночь? Вряд ли.
-Стройте Гвардию, братья сотники. От самого светлейшего отца Вита прибыл на днях доверенный, дабы словом настоятеля нашего благословить воинство Города на подвиг.
Братья сотники попрятали ухмылки под нахмуренными бровями. Арвист же, выдержав соответствующую торжественную паузу, продолжил гораздо проще.
-С Богом, господа. Немного чести и славы выпадет нам в этом бою, но таковы обстоятельства. Ворон сотоварищи за всех нас отсражается. Ну, а мы – даже то малое, что поручено нам, должны так исполнить, чтобы комар носа не подточил!
Капитан попал в самую точку. Досадно и неловко было всем гвардейцам, что оказались они, вроде, и не при делах в этих ущельях. И кони их – краса и гордость! – и умение их биться конным порядком применения не нашли пока здесь. Пока? Кто знает. Теперь Ворон со своей сотней призван был доказать всем, что Гвардия и посреди скал, и пешком – всегда Гвардия. (Им казалось, что они должны что-то доказывать.) Только бы Ворон успел – а, уж в том, что он не подведет, Арвист не сомневался. И, где-то там с ним Литош…
Капитан не отвечал за штурмовые батальоны, но побывал и там, попробовав и рукой и ногами приготовленные лестницы (не коротки ли – мелькнуло в голове). Какой-то щеголеватый лейтенант с гербом Доо на груди молодецки покрикивал на готовивших и сносивших в одно место эти лестницы солдат – Арвист живо ощутил в груди что-то очень похожее на зависть. Ему, этому офицерику, предстояло первым ринуться на стену со своими ребятами, он хорохорился, бодрился, искоса поглядывая на капитана Гвардии, ненужно присутствующего здесь. А Арвист, не задумываясь, поменялся бы с ним местами. Куда проще казалось Арвисту двинуться в первых рядах – на почти верную смерть – чем оставаться в стороне, в относительной безопасности, у «черепахи». Лейтенант чувствовал это, командовал, подкручивая усы, и радостно было ему хоть раз (может, первый и последний) оказаться первее и выше этих заносчивых гордых гвардейцев.
-…Тяжеловата, братцы, ох тяжеловата лестница… - услышал Арвист за спиной негромкую жалобу. – Только и добежать с ней до стены, а поднять? Можем не суметь…
Лейтенант был тут как тут.
-Это что еще за разговорчики! Легко жене юбку задирать – о том и думай! И помните, орлы: вы солдаты великого торна Олрея, он смотрит на вас и гордится вами! В два счета должны мы эти лестницы к стене доставить! Иначе, со стыда, ведь, помрем…
Ага, подумал Арвист, торн ваш великий очень гордится своими орлами. Хоть пару дней, интересно, не напивался он перед боем? Сомнительно… Эх, Мостового бы на штурм назначить – вот кого!
И, уже отходя прочь, расслышал Арвист в стороне приглушенное:
-Уж от чего, а от стыда помереть нам не успеть…
Он сплюнул и поморщился. Ну, разве о том должна идти речь в штурмовом батальоне перед атакой? Тоже мне, настрой…
Арвист понимал, впрочем, что разговоры эти и настроения улетучатся как дым с первым сигналом рожков, и сделают ребята все, что смогут, и полягут во множестве, грудью встретив смерть. Но, что-то точило его в душе, подспудно он чувствовал, знал, как нужно готовить солдат к атаке, хотя, и затруднялся сформулировать это.
…Уже совсем был близок рассвет, уже все было в сотый раз проверено, осмотрено и оговорено. Уже смолкли ненужные разговоры, уже тлел в глазах огонь атаки, уже зудели и чесались руки – начинать. И построено было воинство Города, и развернуты знамена, и вышел к солдатам кронрод.
Стояли все до единого в лагере, с непокрытыми головами (включая повелителя), и ложились ровно в тишине четкие, выверенные фразы молебна, выстраивая собой незримую башню в Небеса, дабы оказал Господь своим верным воинам поддержку и выказал благоволение.
Арвисту это все было ненужно. В обычное время он считал столь пышные отправления культа напрасной тратой времени и сил. Сейчас же он ощущал несомненно, как непостижимым образом сливается воедино, укрепляется боевой дух, растет решимость, и страх смерти, только что витавший над лагерем, истончается, улетучивается…
Наконец, все. Отзвучали последние слова, лег на войско знак Падения, сверкающей доспехами молнией в развевающемся алом плаще промчался перед строем повелитель на горячем скакуне, встречаемый раскатом солдатского приветствия.
-…Слава вам, воины Города! Во имя Танги, вперед!
И взметнулись вверх копья и клинки.

                2.

Ворон знал и осознавал, какая ответственность лежит на нем. Он знал, что от его умения и настойчивости зависит многое – очень многое – в успехе или неуспехе всей операции. О неуспехе он и думать не желал. Он думал о том, что целая армия где-то там, совсем рядом, за грядой неприступных скал, надеется и верит в него, в его отряд, который он сам собрал из лучших бойцов. И он сам верил в них так же, как Арвист верил в него. Его несколько беспокоили лучники, приданные отряду – все, как на подбор, бравые парни – но, не прошедшие пока настоящей проверки им самим.
Ох, высоко вознесся он в этом походе – так, как и думать не смел – сотник Гвардии! Без капельки дворянской крови – это ж надо… И обязан он этим взлетом только Арвисту. Вот кого нельзя, нет права подводить. И его, Мостового – страшного, неприступного еще недавно… Чувствовал Ворон – не только успех штурма стоит на карте. Нечто большее, перспективное, запретно сверкающее вырисовывается нынче – пирамидой, пронзившей незыблемую структуру. Словно выросла из земли и пошла вверх пирамида, на острие которой Арвист, а от него вниз – все они, проверенные, свои люди, спаянные дружбой и доверием. Ворон, Рысь, Молчун, Щука… Литош, шагающая рядом. Толкает эту пирамиду наверх Мостовой, кто же еще?
Смешалось все: удивление, а потом и гордость собственным величием, гордость за друга, благодарность и ему, и Мостовому, и Литош, понимание и сознание новых задач, новая ответственность, ожидание (чем черт не шутит!) еще большего, и снова – гордость…
Нет, не имел Ворон права оступиться, провалить задание, опоздать или не дойти. Никак не мог он допустить этого, тем более – вместе с Литош. И неустанно стучало в его голове, подгоняя боязливое тело: вперед, вперед, во что бы то ни стало – вперед.
То, что будет ТАМ – то будет ПОТОМ. Сейчас надо пройти в тыл врагу, и сделать это вовремя. А она, Литош… До слез бывало обидно им, здоровенным мужикам, солдатам до мозга костей, что вот она, девчонка, а – по карнизам отвесным ходит бесстрашно, на скалы взбирается ловчее, высоты не боится ( в отличие от многих из них, многих…), да еще и снует туда-сюда по цепочке, помогая ослабшим и подбадривая уставших.
Было, поначалу, конечно, не без кобелирования – мы, мол, крутые, не лыком шитые, вам, девушка, очков дадим вперед – однако, в первый же день сорвались с уступа двое вниз, в бездну, и поумнели остальные. (Завоевали, все же, её  сердце – падали молча, стиснув зубы, не разбудив криком ущелье.) тогда Ворон пригрозил пороть тех, кто будет без нужды рисковать в деле, и без того рискованном, да предложил испугавшимся (буде есть такие) вернуться, пока не поздно. Никто не ушел. Двигаться, однако, пришлось теперь медленнее. Неутомимая Литош появлялась то тут, то там, иногда исчезая – уходя вперед на разведку – она молчала, но в её глазах Ворон читал мольбу: давайте, братцы, пошустрее… Нечего и гадать – если успеют вовремя, там Арвисту легче будет, о том и забота. (Это и его, Ворона, подхлестывало.)
Середина первого дня прошла благополучней его начала, под вечер же, снова подстерегла костлявая отряд. Вроде бы, благополучно перебрались по узкому карнизу, да только не был он, видно, на такую нагрузку рассчитан. Зашуршало, задвигалось под последним, тот заторопился перебирать ногами, почувствовал, что не успевает – прыгнул в надежде зацепиться за край… Не достал чуть-чуть лишь, будто сдернуло парня вниз вместе с грудой камней. И тут же, не успели опомниться, переварить, поскользнулся один из лучников на валуне, да так неудачно, что аккурат ногой в трещину. Хрустнуло отчетливо, но и он не выдал, побелел только как полотно, да до крови вонзил ногти в ладони… Ворону пришлось оставить с раненым своего парня, знавшего толк в костоправстве, с приказом двигаться, как только смогут, вдвоем вперед, по следам отряда. (Назад-то уже выходило дальше.) Ворон знал, что оставленный гвардеец товарища не бросит, но и представить боялся себе, как они будут выходить отсюда на трех ногах…
И поражался Ворон, как эта девчонка умудрилась за четыре дня туда и обратно обернуться! Сами-то они уже по проторенной ею дорожке двигались, и то в два дня уложиться должны были. А ей-то приходилось все заново открывать и засад беречься! Спросил о том Литош, не очень надеясь на ответ – она и не ответила. Только поглядела в глаза недолго и тряхнула чёлкой: пора. Надо идти. И пошли дальше.
Стоило посмотреть теперь на тех бравых молодцов, что выходили в этот поход, грудь выгибая колесом перед маленькой кочевницей – исхудали, почернели, руки изодраны острыми камнями… Но, ни слова, ни полслова, ни стона – только глаза горят из-под бровей. И не тех, прежних, а как раз таких и полюбила их Литош, как родных. Как Ворона.
Только тогда, когда стало ясно, что к назначенному сроку отряд успевает, да еще и с походом, Литош сама сказала сотнику:
-Недалеко теперь. Надо помедленней идти, осторожней…
Медленно, осторожно – вышли к тому рубежу, что наметила разведчица, за которым велика была опасность до времени раскрыть себя. И, хотя она не встречала здесь постов или дозоров, вдвоем с Вороном они решили не рисковать зря.
Теперь, когда выставлены были караулы и разбит лагерь, присев, а затем, и разлегшись у бездымного костра, разведенного Литош, почувствовал Ворон – все. Ту часть задания, которую Арвист (да и сам сотник) почитал труднейшей, они выполнили. Они вышли сюда точно, как планировали, к исходу второго дня, за вечер и одну ночь до штурма. Это время – полусутки – рассчитывалось и как запас на непредвиденные обстоятельства, и как срок прийти в себя и восстановиться после изнурительного перехода. Избитым, усталым, им следовало получше отдохнуть и привести себя в порядок – теперь их ожидал бой, и бой нешуточный.
Возникла откуда-то Литош и, устроившись рядом с Вороном, принялась смотреть в огонь – молча, неотрывно. (Ворон поначалу планировал вовсе костров не жечь, обходиться сухим пайком, но Литош оказалась мастерицей разводить огонь мгновенно и безо всякого дыма. Поэтому горячее варили, остановившись на ночлег засветло. А, когда костер угас, угли затушили разом, засыпая землей с плаща – тут без дыма было не обойтись, но он терялся в сером воздухе наступавших сумерек. Она их многому научила, эта дикая кошка…) Сейчас была середина дня и можно было, в отличие от предыдущей ночевки, вот так жмуриться на огонь и нежиться в его тепле несколько часов. Ворон несколько раз глянул на застывшую Литош исподтишка и, крякнув, провел рукой по волосам. (Перед выходом, чувствуя в том необходимость, он выстроил своих орлов и проинформировал, что «ежели кто чего о ней в голову возьмет, голову ту – оторву».  Орлы улыбнулись в ответ белозубо – обошлось без похабщины.) А она, словно ждала, обернулась к нему.
-Расскажи мне о нем.
Ворон только улыбнулся. Во, дела…
-Да ты о нем побольше моего знаешь.
-Нет, - сказала она. – Я хочу знать о нем все: как вы встретились, как подружились, чем жили до меня, о чем разговаривали – все. Расскажи.
-Ну, видишь ли… (Положение щекотливое – говорить об Арвисте без него же, с его подругой.) Ты ведь знаешь!
Она молча ждала. Ворон вздохнул.
-Да он сам расскажет лучше моего… - увидел, что она не отступится. – Жили как жили. Служба, занятия, кабак… - он запнулся, - все, как у всех. Хороший он парень, не сомневайся. Чудноват, может, немного – так мы все… А, если ты насчет женщин интересуешься, так с этим у него всегда было строго, никаких там глупостей…
Она засмеялась. Он понимал, конечно, что городит чушь, а что было делать?
-Скажи, в нем есть какая-то тайна? Он не такой, как все, да?
-Тайна? – Ворон оживился. – Это да. Это еще Мостовой подметил. А уж он, сама знаешь… А лично я за него, со всеми его тайнами, голову отдам. Лежит у меня душа к этому парню, он мне как брат стал. Да и ты… В общем, рад я за вас, чертовски рад…
Он замолчал, смутившись своего порыва. А она повернулась опять к огню и, потом уже, через несколько минут, проговорила негромко, не закончив фразы:
-Только бы он…
Ворон тихо улыбнулся, прилаживая себе плащ в изголовье. У него-то был большой опыт по женской части, и весь его он отдал бы сейчас за любовь одной-единственной женщины. Но, чтобы была она – как Литош.
Они больше не говорили. Она вся ушла в себя – и в огонь костра – а он полудремал, изредка перемещая гудящие ноги в поисках наилучшего положения. Он знал, что тем же занимается сейчас большинство его солдат – но, это ничего, это пройдет скоро.
Ворон решил, что остаток этого дня и половину ночи проведет именно так, лёжа – равно, как и остальные. А, вот как только потускнеют звезды и начнет сереть небо – подъем и подготовка к штурму.
Штурм. Сколько их уцелеет? Наверное, мало, думалось ему. Может, и вовсе никого. Но, эта девчонка – точно. С ней ничего не случится, даже если небо упадет на землю. Уж это Ворон может гарантировать.
Пришла и потихоньку проходила ночь, – ночь перед боем. Мало кто крепко спал в эти часы. Литош и вовсе дважды уходила на разведку, несмотря на то, что уже давно с максимальной точностью нарисовала тыл крепости, в который им предстояло ударить. И каждый совершенно точно знал теперь и свои действия, и свое место, и свою роль. Ну, а взаимодействие и отвагу им тренировать было излишним именно теперь.
Они не строили иллюзий. Они знали, что, скорее всего, все лягут там. Но, ведь оставался шанс победить! А уж тогда тот, кто выживет, будет истинным героем – большего стимула никому из них и не требовалось. Вот только Литош наотрез отказалась оставаться вне боя. Она не спорила, не ругалась, не плакала – она просто твердо сказала: «Я иду вместе со всеми». Тогда, отчаявшись её уговорить, Ворон, едва ли не умоляюще попросил: «Дай слово, что будешь все время рядом со мной!» Она сказала: «Да. Я буду рядом». И положила свою ладонь на его, чуть не вчетверо большую. И непонятно стало, кто кого собирается охранять…
А потом была короткая, полная тревожных снов, ночь. И, до рассвета, короткое: «Пора».
Им повезло – хоть и голый, но густой кустарник вывел их скрытно на дистанцию одного стремительного броска до цели. Светлело. Было прекрасно видно, как снуют туда-сюда деловитые фигуры марвинов в крепости, как перетаскивают они тяжеленные котлы с каким-то своим варевом, словом – готовятся. Были они, как видно, слишком уверены в своей неуязвимости с тыла… Но, уж кто-кто, а Ворон сотоварищи теперь прекрасно знал, что серьезный, тяжеловооруженный отряд сюда просто не доберется. А что этой крепости жалкая сотня? Но, это была гвардейская сотня, и привел её сюда Ворон.
Все будто замерло. Кто-то вполголоса молился, не отводя, впрочем, ясного взора от врагов. И прозвучало в молитве: помоги, Господи, пехоте Олрея Доо… Все верно. Так же, как армия Города надеялась на этот отряд, они уповали на своих с той стороны. Ибо от мощи и ярости штурмующих зависело то, сколько продержатся в тылу неприятеля, сковав его силы, эти смельчаки. Равно, конечно, как и от их собственной ярости.
Забилось сильнее в груди у Ворона, неотрывно вглядывавшегося в крепость. По каким-то неуловимым признакам он понял, - нет, ощутил: началось.
Лязгнул его меч, воздетый вверх. И, с первыми же звуками рожков, неожиданно громко зазвучавших даже здесь, в относительной дали, загремел и зычный глас сотника:
-С Богом, ребята! Вперед!

                3.

Все могло бы идти и лучше, чем шло, но, уже то хорошо, что не было хуже намеченного. Потери начались сразу же, еще при выдвижении «черепахи» на место. Оказалось, что стрелков у марвинов несколько больше, чем думалось, и те стрелки буквально осыпали щитоносцев дождем стрел. Бегом, как можно скорее, пехотинцы преодолели пронизанное оперенной смертью пространство и встали, закрываясь щитами. Щиты пока держали напор, а на подходе были и главные, большие, несомые вчетвером.
-…Не успеют… Ах, дьявол, не успеют!
Мостовой нервно обернулся, отыскивая глазами трубачей, но кронрод понял уже и сам, что медлить нельзя. Он коротко взмахнул мечом и разнесся по горам сигнал атаки.
Строящейся «черепахе» полегчало. В один момент с сигналом вынырнули из-за начавшей свой бег к стене колонны штурмующих арбалетчики, дали, второпях, залп (больше для испуга), и бросились наперегонки под прикрытие «черепахи». Они добежали до своего укрытия как раз в то же время, в которое первые лестницы достигли стены.
И тут словно туча прошла по небу. Это заговорили огромные луки городских снайперов. Сами они находились в недосягаемости, а их более чем метровые стрелы прогудели свою басовитую песню ужасающего навесного залпа, накрыв крепость.
Приветствуя столь удачное начало, грянуло «ура».
Марвины слегка смешались на стене, но, кое-что успели сделать – не доходя до стены добрых тридцать шагов, упали четыре лестницы, лишенные носильщиков, а сам поток атакующих разбился на ручьи, обходящие груды поверженных.
Новые руки подхватили лестницы. Одна из них уже поднималась (медленно, слишком медленно!) у стены.
Марвины довольно быстро оправились от шока залпа городских лучников и вновь осыпали штурмующих градом стрел, камней и чего-то льющегося. Но им было невдомек, что арбалетчики уже перезарядили свое оружие внутри «черепахи». Прозвучала короткая команда – ох и гоняли командиры щитоносцев эти дни! – щиты раздвинулись… Залп!
Пусть не совсем точный, пусть пристрелочный, но и он навел жути на осажденных. Снова возникла заминка на стене и, вследствие того, встала на место первая из лестниц!
Выскочили двое марвинов с рогатинами, уперлись из всех сил – сдвинуть, столкнуть лестницу, и тут же загудела снова в воздухе каленая пернатая смерть.
Снова увидел Арвист воочию, насколько страшны эти неповоротливые, громадные, тугие до неправдоподобия, луки! Ворон убеждал когда-то его, что лучники городские из этих луков, стрелами с наконечниками длиной чуть ли не в ладонь, сбивают с коней бронированную вражескую конницу на расстоянии в четыреста шагов («как спелые груши!») – а он не верил до конца. Даже, посмотрев на недавнюю бойню кочевников, не уверовал – что там у них из вооружения, одни шкуры да грудь безволосая – вот теперь, точно, убедился. Был слышен только низкий звук полета тех стрел (аж мороз по коже), и камнем падали тела.
Ах, как славно сочетался этот обстрел с огнем «черепахи»! Арбалетчики, не испытывая, практически, никаких проблем внутри построения – ну, громыхнет по щиту одна, другая стрела – со смертельной для марвинов методичностью обстреливали стену, на которой обязательно надо было находиться защитникам. А как же иначе отбивать штурмующих? А между двумя залпами «черепахи» на третий пели свою жуткую песню чудовищные стрелы недосягаемых городских стрелков.
Меж тем, уже все лестницы стояли, и карабкались по ним пехотинцы, подбадривая себя криками и потрясая мечами. Очень слаб был теперь ответный огонь марвинов, только самые отчаянные из них появлялись теперь над обрезом стены, чтобы выстрелить или сбросить вниз валун. Кому-то из них везло дольше, кому-то меньше, а большинство валилось вниз уже во второй или третьей своей вылазке. Однако, вылазки продолжались, и более всего ради того, чтобы лить и лить на головы осаждающих и вниз, под стену, черную жидкость из бочек, кувшинов, ведер и даже ладоней. Это не было кипятком и не было маслом, это было непонятно и подозрительно.
А штурмующие лезли и лезли вверх, и многие уже почти достигли края стены. Готовы были уже возрадоваться все, и стрелки прекратили огонь, чтобы не бить своих, и тут все узнали, что это была за жидкость.
И лучше бы им было этого не знать…
Вылетели вдруг, разом, из-за стены десятки факелов – и упали вниз. И вспыхнуло все. Горела земля, горели камни, горели лестницы, горел каждый, на кого попало хоть немного той маслянистой, черно-бурой жидкости.
-О, Боже… - прошептал Арвист, становясь белым, как снег, в немом ужасе. Всколыхнулись ряды пехотинцев Мостового, готовых было вступить в бой, и невольно отступил на шаг каждый из них.
Жуткий вой горящих заживо людей покрыл все остальные звуки. Солдаты живыми факелами рушились с лестниц вниз, в море огня под стеной; из этой ревущей стихии выкатывались, выбегали, выползали с мольбами о помощи горящие. Многие катались по земле в скудной c надежде спастись – спасения не было. Огонь невозможно было сбить с себя, затушить – мешали и панцири, раскалявшиеся с каждой секундой – а каждая горящая капля, казалось, въедается в сталь, струя черную копоть.
Атака, столь замечательно развивавшаяся, кончилась. Она не захлебнулась, не приостановилась – она именно кончилась. В паническом ужасе бежали прочь пехотинцы Олрея Доо – и у кого повернется язык осмеять их?
Это был великий, переломный момент битвы.
Штурмовой батальон был рассеян. Те, кто не попал в огонь, бежали, не слушая командиров – вид десятков заживо сгорающих товарищей был слишком ужасен, равно как и вмиг распространившийся запах жженой плоти. Подсознательный инстинкт самосохранения гнал их прочь – они, конечно, опомнятся, но когда? Счет шел не на минуты даже.
И, ведь, странное дело – все они были готовы умереть и знали, что многих ждет смерть на стене! Очевидно, есть, все же, разница, КАК умереть – от хорошего удара мечом в поединке или вот так. Неотвратимо, беспомощно, жутко…
Пламя все бушевало, но крики погибающих в нем стали стихать. Марвины торжествовали на стене. И Арвист понял – еще немного, и все придется начинать заново. Заново?
Он метнулся вперед, не зная еще и сам, что делает и что будет делать – однако, где-то внутри него уже все встало на свои места. Он уже почуял шанс.
Так получилось, что, вследствие обстрела больше пострадал левый фланг обороны стены. И там гораздо меньше было теперь огня, и лестницы не горели. А их, лестниц, осталось всего четыре из двенадцати. Марвины слишком отдались радости, им пока не пришло в голову столкнуть – а лучше поджечь своим дьявольским отваром – эти лестницы.
-Арбалетчики, огонь! – страшно закричал Арвист, повернув оскаленное лицо к «черепахе». Гвардейцы, прикрывавшие щитоносцев с флангов, почему-то в этот момент сгруппировались позади и сбоку от своего капитана. – Гвардейцы! Братья мои, за мной! На штурм!
И побежал. Ринулись следом перемешавшиеся десятки – до порядка ли было здесь. Боевой клич нарастал, подобно волне.
Защелкали на стене спускаемые курки, справа и слева от Арвиста с коротким всхлипом приняли смерть незнакомые гвардейцы. Там и сям валились они, будто с размаху налетая на невидимое препятствие – капитан же был как заговорён.
Раздвинулись щиты и дала залп «черепаха» - да удачно… То ли обида и злость была причиной меткости, то ли месть за сожженных соратников, то ли, впрямь, рука свыше направила стрелы – словно метла прошлась по обрезу стены. А Арвист был уже на лестнице.
Только спрятались перезаряжаться арбалетчики, только показали головы марвины наверху, только ступили гвардейцы на первые ступени – упало с неба на стену страшное послание городских стрелков. (Оказалось потом, что Мостовой, в первые же мгновения паники, ринулся туда, где стояли снайперы и вывел их из оцепенения криками и бранью. Так заставил он их продолжать стрельбу и тем счастливо поддержал гвардейцев в их порыве, даже не догадываясь о том.)
И еще раз успели выстрелить арбалетчики, дав возможность Арвисту достигнуть верха. Он вылетел на стену и прокричал неразборчивое, весело и бешено вращая сверкающим мечом.
Всколыхнулось все в стане Города от торжествующего крика. Пехотинцы Олрея, стыдясь своей слабости, возвращались к стене – а там уже была очередь к лестницам. И упрашивал некий солдат с гербом Доо на груди подталкивающих друг друга гвардейцев: «Братцы, дайте мне… Братцы, я ведь там уже должен быть…» Его не пускали.
Арвист яростно рубился наверху, давая возможность своим солдатам запрыгивать с лестниц на стену. Ах, как везло ему в тот миг! Пару раз в него выстрелили в упор – не попали в быстро двигающуюся мишень – а потом, двое, вышедших на него с мечами, мешали своим целиться.
Впрочем, что значит «везло»?
-Ах молодец, какой молодец… - шептал кронрод, еще минуту назад почти отчаявшийся.
-Молодцы, ваше величество! – весело поправил Речной. – Гвардейцы!
Кронрод только кивал, не отрывая глаз от стены. Вдруг, он дернулся, как ужаленный, и медленно повернулся. К расположению повелителя униженно приближался великий торн Олрей. Губы кронрода почти исчезли, сжавшись и побелев.
-Это вы? ЗДЕСЬ, брат мой?
Потом он отвернулся.
Неудержимыми ручьями рвались на стену гвардейцы, немедленно вступая в рукопашную схватку. Падали вниз поверженные, раненные и соскользнувшие пытались удержаться за край – свои, чужие – и видно было, что и в последний миг старались они дотянуться до врага.
Кронрод внешне успокоился. Вновь заиграл румянец на его щеках, заблестели глаза. И видно было, как разжимаются и сжимаются его кулаки, словно сам он был там, в гуще сечи.
-Как вы думаете, торн, - обратился он к Речному, - где наш тайный отряд?
-Я думаю, ваше величество, теперь это не так важно. – Бывший капитан чуть поклонился. – Но, зная Ворона, уверен – он там, внутри.
Кронрод кивнул, а Речной, вдруг  изменившись лицом, невольно рванулся на пару шагов вперед.
-Какого черта?..
И протянул руку, указывая туда, где находилась обозначенная Литош «прыгающая скала». Там, где строжайше запрещено было находиться – и даже подходить близко – скопилась в горячке боя целая масса пехотинцев, ожидавших возможности попасть на стены.
-Прочь! Немедленно всех прочь оттуда! – выдохнул повелитель и Речной, без гордости за звание и должность, со всех ног помчался туда, крича на бегу и размахивая руками.
Возник за спиной кронрода Мостовой, бледный и спокойный, хотя, тоже заметивший неладное. Просто, он уже не сомневался, что поздно что-то менять.
-Видите те дымы, повелитель? Десятник Рысь докладывал, что так бывает перед тем, как скала рушится.

                4.

Ворон, как летел – огромными скачками – подбежал к так ничего и не успевшему понять марвину (обернувшемуся недоуменно) и, с плеча, наискось, разрубил того чуть не пополам. «Один есть» - мелькнуло в голове и тут же исчезло, закружилось в вихре бешеной рубки. Выскочили, навалились гурьбой – и откуда столько? – только успевай поворачиваться.
-Сюда, сюда, ребятки… - прорычал сотник, продвигаясь вбок, к каменной кладке внутреннего двора крепости. Внезапно ему стало проще, и он понял – подоспели свои.
-Все ко мне!
Громовой голос Ворона словно послужил сигналом к настоящему бою – вторым после рожков.
Отовсюду, из всех выходов, со всех сторон стекались защитники крепости, волнами накатываясь на успевших построиться в боевой порядок гвардейцев. Порядок этот представлял собой нечто вроде ромба, внутри которого обосновались арбалетчики.
-Стрелять залпами! – крикнул Ворон, но, те и так знали свое дело.
Целый отряд марвинов накатывал справа и, подпустив их на двадцать шагов, шеренга гвардейцев вдруг пала на одно колено. В ту же секунду над головами присевших, злобно жужжа, пронесся рой коротких стрел, сметая нападающих.
-Славно! Славно…
Но, это было только начало. Марвины, сперва несколько растерянные двойной атакой, пришли в себя и отступили. Было видно, что ими командует грамотный командир – оставив попытки прямой атаки на диверсантов, марвины принялись обстреливать их со всех сторон. Потери росли с каждой секундой. Еще пять минут – и весь отряд бесславно ляжет тут, во внутреннем дворе, утыканный стрелами, как дикобраз.
Арбалетчики вели ответный огонь, но, им приходилось выцеливать одиночные цели, в то время как сами они были отличной групповой мишенью для врага, засевшего на стене, в проемах внутренних ворот и дверей.
-Надо пробиваться внутрь – и на стену! – отрывисто крикнула Литош, подобравшая чей-то щит и прикрывавшая им голову.
Да, на стену, подумалось Ворону.
Справа от них чернел самый широкий вход из всех – и самый близкий. Они должны были просочиться туда.
-Братцы! За мной!
Ворон рванулся вперед под градом стрел (почувствовал ожег на правой ноге, но, не обратил внимания) и, достигнув входа, нос к носу столкнулся с марвином, целившим ему точно в грудь. Непостижимым движением – подбородок к груди, поясной поклон с рывком в сторону и вперед – избежав встречи со стрелой, он, весь движущийся вперед, на секунду оперся левой рукой о землю, одновременно вскинул правую, с мечом, по диагонали справа налево снизу вверх. На мгновение показалось, что вспорол он бурдюк с вином – так густо хлынуло… Марвин выронил арбалет, попытался трясущимися руками подхватить выпадающее из живота – его смело потоком хлынувших в проем гвардейцев.
Их встретил дружный залп – неподалеку то входа дожидались своего часа еще стрелки – четверо подкошено рухнули, остальные изрубили стрелков в капусту.
-Литош! – позвал Ворон, прижавшись к стене и пропуская втягивающийся под каменную арку отряд – Где Литош?
Она появилась едва ли не последняя, вызверив тем самым сотника до крайней степени. Он с несоразмерной силой рванул её за плечо к себе.
-Шутки шутишь, негодная девчонка? Ты где должна быть? Я за тебя головой отвечаю!
Вместо ответа она хладнокровно обернулась к входу и разрядила невесть откуда взявшийся в её руках арбалет точно в глаз набегавшему марвину. Такова уж была манера её общения…
-Учти, если с тобой что-нибудь случится, лучше мне на глаза не попадайся! – туманно пригрозил он и за руку повлек кочевницу прочь от входа. – Арбалетчики!
Те явились. Их было всего восемь. Осталось восемь.
-Двигаетесь впереди, чтоб даже мышь не приблизилась! Ясно?
И дальше, сквозь строй остановившихся гвардейцев.
-А ты (это к Литош), оставайся здесь, в середине. Смотреть за ней в оба!
Она пыталась что-то сказать, но он просто исчез за сомкнувшимися солдатами. Он двигался к голове отряда, уползшего в темный вход с внутреннего двора подобно гусенице.
Ворон пока не задумывался над тем, куда ведет этот темный коридор. Он срочно провел перекличку среди десятников (уцелело их четверо), те же доложили о состоянии дел.
Дела обстояли плохо. Они, конечно, внесли сумятицу  в боевой расчет марвинов в первые минуты – но, и только. (Ворон не знал, что это именно они обеспечили почти беспрепятственную установку лестниц с той стороны.) При этом отряд потерял половину состава, из которой большую часть – бесполезно, под ливнем стрел. Теперь каждая минута простоя в этом коридоре – тоннеле давала марвинам возможность полностью сконцентрироваться на отражении штурма. И Ворон решил идти по тоннелю вперед – куда-то же он ведет?
Один из вариантов ответа поджидал их совсем скоро. Они осторожно приблизились к пятну рассеянного света и обнаружили ведущий наверх колодец. Дабы упростить задачу подъема, имелась грубая деревянная лестница, намертво вмурованная в стены колодца. (И выяснилось тут, что тоннель этот был не сложен, а вырублен прямо в скале.)
Ворон ни секунды не сомневался, что колодец этот ведет прямо стену. Что ж, решил он, вот это и будет настоящая поддержка атакующих! И решительно поставил ногу на первую ступень, точнее, балку лестницы. И совсем уж, было, пружинисто полез наверх, да только кольнуло что-то, останавливая, заставило всмотреться в овальный проем…
Хитрый, тертый калач – Ворон. Мелькнула наверху рожа немытая, исчезла, и – откуда ни возьмись! – объявился край бадьи деревянной. Отпрыгнул сотник, как был, назад – прямо на ногу взвывшему гвардейцу – а сверху уже обрушилась водопадом и стекла по лестнице какая-то черная вонючая гадость.
-Что за дьявол?..
Знал ли Ворон, что делает? Предвидел ли? Вряд ли. Только рявкнул: «Все назад!», и оттолкнул зазевавшегося. И вовремя. Брызнул искрами упавший сверху факел, и таким жаром дохнуло в тоннеле, словно вел он прямо в преисподнюю.
Беспорядочно пятясь и закрывая лицо от полыхнувшего огня, Ворон только диву давался. И тут же по цепочке передали, что на том конце колонны идет драка – марвины лезут в тоннель, словно им здесь медом намазано. Оно и понятно – кому же понравится, что в собственной крепости полсотни врагов окопалось?
«Вот тут нас всех и положат» - отчетливо всплыло у сотника в голове. «Как крыс».
Тут он был не прав. В рукопашном бою каждый сраженный гвардеец одного – двух врагов с собой забирал, а кто – и троих.
-Литош! – вдруг всколыхнулся Ворон. – Литош!
Он заработал локтями, успев приказать ближайшему десятнику: «Как начнет стихать, продолжать движение!» До «стихания» было далеко – им еще повезло, что тяга имелась в тоннеле и весь дым уходил в колодец, практически не расползаясь по коридору.
Литош была на месте, там, где он ее оставил. Это уже не было серединой колонны, и по всему видно было, что готовится она и дожидается своей очереди вступить в схватку.
Странный это был бой. Ни размахнуться мечом как следует, ни уклониться… Ширина коридора позволяла биться одновременно рядом не более, чем двоим. (Трое помещались, но, уж очень мешали друг другу.) Так и бились – пара с одной стороны и пара с другой. А остальные – наблюдали и ждали. Мертвые падали и оставались здесь же, под ногами; марвины упорно лезли по трупам и растущая груда тел неуклонно заставляла гвардейцев отступать – их, все же, погибало много меньше. Отступать туда, где ревел и бесновался дьявольский огонь.
-Чертовы горцы… Что удумали…- пробормотал Ворон, тщетно изыскивая в голове выход.
А выход был только там, впереди. «Да не вечно же оно гореть будет, в самом деле…»
Деятельная натура Ворона никак не могла мириться с таким положением вещей: двое дерутся, остальные смотрят. Он должен был что-то делать, как-то командовать, выбираться из этой мышеловки… и он, вновь крепко ухватив Литош за руку, потащил её за собой.
-Ну что, гаснет?
-Гаснет! – уверенно ответил солдат. – Еще немного…
-Какое там «еще немного»! Потухло уже совсем! За мной!
Насчет «потухло» - это он погорячился. Но, ждать больше Ворон не мог – его просто распирало. Он представлял себе, какая битва идет совсем рядом и жаждал принять в ней участие, совершенно искренне полагая, что пребывание в этом тоннеле ставит под сомнение его храбрость и решительность. Он полагал это отсиживанием…
Огонь, действительно, уже не бушевал, но, горел еще достаточно сильно. Ворон примерился, закрыл голову плащом, и мигом пронесся сквозь пламя, крича уже с той стороны:
-Делай, как я!..
Это было правильно. Лестница, все равно, сгорела, сзади напирал неприятель, оставалось лишь – сквозь огонь, вперед. Они один за другим следовали за командиром, запахло палеными тряпками, кое-кто лишился бровей и ресниц, кто-то обжегся, но, все это было не смертельно.
-Быстрее! Быстрее! Молчун! Возьмешь десяток, останешься здесь. Им тоже придется прыгать – а ты будь наготове. Я хочу, чтоб ты навалил их целый костер! Да, и будь осторожен – они могут начать стрелять с той стороны огня…
Ворон хотел еще что-то добавить, но лишь стиснул стальной ладонью плечо друга. Молчун едва заметно ухмыльнулся и коротко кивнул:
-Прощай!..
Сотник ускоренным темпом повел отряд (то, что осталось) дальше по коридору. Как и следовало ожидать, довольно скоро они дошли до следующего колодца, ведущего наверх. Кто-то присвистнул – под отверстием валялся в живописной позе мертвец, с которым было все ясно. Стрела вошла в него чуть ли не вертикально сверху в районе левой ключицы – там торчали теперь перья неким украшением – острие же вышло сзади, выше поясницы. Ворон и раньше видал последствия работы городских стрелков, потому не удивился, а коротко хмыкнул:
-А я издалека подумал было, что он себе стрелу за спину привязал для удобства…
Он быстро и отрывисто распределил, кто с ним, кто за кем, как и когда. Все было ясно: резкий бросок наверх, и – бой. «Боюсь только, там уже наши вовсю разгуливают…»
Уже собираясь подать команду, Ворон обернулся и с проклятием обнаружил то, о чем и раньше мог догадаться – Литош рядом не было. Черт бы её побрал!
-Вперед, братцы, с Богом! Я – мигом, не сомневайтесь! (Никто и не сомневался.)
Они, один за другим, рванули вверх по лестнице, а Ворон, нервно озираясь, рысью припустил по коридору, окликая кочевницу. Сперва он решил было, что она вернулась к огню, и прикидывал уже, как бы половчей её оттуда выдернуть (только бы Молчун еще держался), но тут приметил узкий странный лаз куда-то вбок, оставленный без внимания раньше.
Лаз этот был более всего похож на щель, или разлом в скале. Он был недалеко от колодца и вел, как ни странно, в сторону дороги, туда, где штурмовали стену воины Города. Может, это потайной сквозной проход?
О, разумеется, Литош была именно здесь! Её неестественно белое на темном фоне лицо показалось в расщелине, глаза вспыхнули, увидев Ворона, а указательный пальчик правой руки быстро прижался к губам. (Как будто мало шума они уже наделали.)
-Это что, проход? – горячо прошептал он.
Она отрицательно покачала головой.
-Нет. Это ловушка. «Прыгающая скала». Здесь – лаз. А там, дальше – часовые.

                5.

Дело было, в общем, сделано. Штурмующие неудержимым потоком разливались по стене и, в принципе, незачем уже было капитану Гвардии лично сражаться, подвергая жизнь опасности – но, здравая эта мысль и в голову не приходила Арвисту. Он был опьянен сражением, он ощущал вкус крови не губах и не собирался успокаиваться. Он продолжал биться, все дальше продвигаясь, а усталость, казалось, и вовсе не известна его членам. Еще один противник был перед ним, противник этот был твердо настроен победить или умереть, и Арвист, бешено вращая мечом, наступал. Марвин же, вдруг, словно споткнулся, осел с искаженным болью и недоумением лицом, и возник за его спиной гвардеец, весь перепачканный не то сажей, не то грязью, смешанной с кровью.
Арвист громко расхохотался, раскрывая руки для объятий.
-Эге-гей! Слава храбрецам Ворона! Но, где же он сам, брат мой сотник?
Гвардеец неторопливо утер лоб и оглянулся.
-Должен быть здесь…
Жив, стало быть – радостно понял Арвист и бегом двинулся к видневшемуся неподалеку выходу из колодца. На ходу он приветствовал гвардейцев, рухнувших тут же, на месте, передохнуть. Теперь можно, дело теперь – сделано. Ворона среди них не было. Не было и Литош.
-Где сотник?
-Внизу, - устало ответил знакомый десятник по прозвищу Щука. – Приказал нам пробиваться сюда, сам обещал нагнать…
Мрачное предчувствие сжало сердце Арвиста. С языка его рвался вопрос о Литош, но он смолчал. А Щука, рывком поднявшись с камня, подошел к колодцу.
-Я с тобой, брат капитан. Там еще Молчун и другие наши…
Арвист почти не расслышал его, он уже со всей поспешностью спускался вниз. Он видел, что за ним последовали другие, и не останавливался. В тот миг, когда он достиг пола тоннеля, и глаза еще не освоились в полумраке, только слух и прочие шестые чувства выручили его – в который раз! Словно неведомая сила бросила его тело вниз и в сторону, а впереди знакомо щелкнуло и посыпалась мелкая крошка со стен в тех местах, куда ударила промелькнувшая стрела.
Совершенно автоматически двигаясь, Арвист бросился кувырком через голову вперед и, чутьем угадав дистанцию, мгновенным выпадом вонзил клинок под подбородок противника. Тот забулькал, оседая, а Арвист, прижавшись спиной к стене, напряженно вслушивался, ожидая. Но, очевидно, этот марвин был здесь один.
Спрыгнул сверху Щука, за ним еще гвардеец, еще… Теперь капитан вполне освоился в темноте и всех прекрасно видел.
-Капитан! Молчун оставался там, дальше. Ворон, наверняка, с ним!
-Да, наверное… - хрипло отозвался Арвист и пошел, было, по коридору, но замер перед темной расщелиной. – А это что?
-Что за черт… - озадаченно пробормотал Щука. – Мы этого и не заметили…
Арвист уже протискивался туда. Ему достаточно было сделать всего несколько шагов и он отчетливо услышал поодаль звон клинков и яростные крики.
-Щука! Бери людей – и к Молчуну! Двоих – за мной!
Расщелина, длиной около сорока шагов, извивалась в толще камня как вертлявая змейка. Несколько раз пребольно ударившись локтями о выступы, Арвист, наконец, преодолел её и выскочил в несколько более широкую, но, все же, тесную светлую пещеру. Сразу стало ясно, почему здесь светло – дневной свет проникал сквозь многочисленные трещины.
Он с ходу наскочил на вражескую спину, вогнал в нее меч по самую рукоять, зная, что клинок его багровой молнией выскочил сейчас из груди марвина. Но сам Арвист, глаза его, мысли, ожидания – были там, дальше. С досадой отшвырнув мешавшее пройти тело, он увидел впереди еще одну спину, и ток пробежал по его нервам. Спина принадлежала марвину, который, возвышаясь над навзничь опрокинутым Вороном, уже занес меч для последнего удара. До него было пять шагов и секунда времени, не больше.
Секунда эта, как обычно бывает в таких случаях, словно растянулась.
Все замедлилось, почти застыло на месте. Гулкий, необычно долгий удар сердца – рука Арвиста медленно, как во сне, подбрасывает меч вверх, горизонтально. Кисть перехватывает рукоять жимом копьеметателя, плечо начинает движение вперед, локоть распрямляется… Следующий гулкий удар в груди.
И, словно выныривание из глубины на поверхность, с шумным всплеском возвращение всего: света, звуков, времени…
Марвин надсадно закричал, ухватившись зачем-то за выросшее из груди острие гвардейского меча – все понимая, но, еще не веря, что это случилось с НИМ. Его клинок со звоном упал на камни, а сам он, может, и мертвый уже, все стоял, покачиваясь, пока Арвист спокойно не выдернул свое оружие обратно. Тогда марвин рухнул.
И раздался в наступившей тишине сперва совсем негромкий, хриплый кашель-смех Ворона, глядевшего на Арвиста снизу вверх.
-…Вот уж вовремя, брат капитан… Ничего не скажешь…
А Литош – маленькая, бесконечно дорогая – стояла с обломком меча там, где уже приготовилась умереть вслед за сотником. Умереть, дорого продав свою жизнь – рукоять с осколком лезвия по-прежнему была вытянута перед собой, а глаза – глаза уже были полны любви.
Ворон, не прекращая каркающий (а какой же еще?) смешок, стал неторопливо поворачиваться набок и вставать.
-Вот уж выручил, дружище… Ну, здравствуй, что ли…
Пещера эта, метров пятнадцать длиной и шириной метра два – три, загромождена была трупами. Арвист насчитал семь – включая двоих последних. И – факела. Зачем столько факелов? Создавалось впечатление, что каждый из марвинов принес их сюда, как минимум, по паре штук. Некоторые уже потухли, какие-то еще горели там и сям – Арвист только сейчас и заметил, как трудно дышать в едком дыму.
Дым – не дым, а не обнять Литош, да не прижать её к себе он не мог никак. Ворон же отворачиваться и деликатничать не стал, подошел, хромая, да обнял их обоих, сжал в медвежьих объятиях. 
Литош, словно вдруг вспомнив что-то, высвободилась и кинулась тушить догоравшие факела. А Ворон пояснил и Арвисту, и гвардейцам, прибывшим на помощь капитану по приказу Щуки:
-Вот она, други мои, скала прыгающая. И, если марвины не слуги дьявола, то я – отец Вит. Как она догадалась, ума не приложу. Собирались они поджечь вон те бочки, и тогда… Прямо из ада у них эта сера, не иначе. Не горит – бьет огнем во все стороны… - Он присел, устало прислонился к стене и махнул рукой. – Выходит, опять мы кругом обязаны умнице нашей маленькой. Ты извини, Литош, я там накричал на тебя…
А она, покончив с факелами, торжественно приблизилась к Ворону, обняла обеими ладонями его голову, и запечатлела на грязном лбу сотника звонкий поцелуй…
…Они вышли на свет, во внутренний двор, встречаемые торжествующими приветственными кличами, солдаты и офицеры салютовали им клинками. Это была настоящая Слава: не переставая отдавать честь, все расступались перед ними, смыкаясь позади – а они шли, смущаясь, только кивали в ответ… Ворон здорово пострадал, он, буквально, висел на Арвисте, подволакивая ногу, а Литош обнимала капитана с другой стороны.
Сам кронрод встречал героев, он и секунды не чванился, обняв и расцеловав всех троих. И Мостовой улыбнулся, тайно подмигнув Арвисту…
Только теперь капитан понял, как смертельно он устал. Чего же было говорить о Вороне? Арвистом владело то чувство, которое известно всякому, закончившему долгую, многотрудную и при том опасную работу – какое-то опустошение, и физическое, и моральное, когда расслабляются и опускаются руки, неохотно двигаются ноги, а глаза замечают лишь немногое из видимого. У него было еще много дел: принять рапорты, составить списки погибших и раненых, проконтролировать обустройство своих гвардейцев, наконец, самому отправиться на доклад к Мостовому… Наверное, только победная эйфория дала ему сил на все это, и на то, чтобы дотащиться потом до своего шатра,  приготовленного неутомимой Литош.
Гвардейцы разбили свой лагерь там, откуда атаковал крепость Ворон, пригодной площади было мало, но, не больно то она и нужна была им – прилечь бы где хватило места, и ладно. Арвист, почти никого не узнавая, дошел до шатра, автоматически отвечая на приветствия, поднял полог и…
Медленно обернулся, ибо сработало что-то внутри, заставило остановиться. Что же?
И почему одновременно хочется и не хочется верить глазам своим? Почему опять взялась за свое эта подлая головная боль?
Потому что среди радостных и усталых гвардейцев совершенно точно мелькал, непонятно чем занятый, Боргол. Даже казалось теперь, что улыбнулся ему плотник и махнул рукой…
Нет, в этот раз он не мог ошибиться.

                Глава 14.

Недостаточно просто одержать победу в сражении. Необходимо уметь быстро и в полной мере использовать плоды этой победы.
Военная мудрость.

1.

Мак знал о штурме крепости у Перевала. Он по-прежнему нес караульную службу возле Объекта и, несмотря на томительность и тягость этой службы, отнюдь не рвался, в отличие от прочих, поприсутствовать на том зрелище. Он и так прекрасно представлял себе картину древней сечи. К тому же, на плечи его давил груз разделенной с Шульгой вины за все происходящее – хотя, по здравому размышлению, где ж тут их вина?
Больше всего неприятны были старшому все эти разговоры во взводе – с горящими глазами, со смакованием фехтовальных сцен, демонстрацией в лицах всевозможных приемов отделения головы, рук и ног от туловища… Как будто мало им регулярной боевой подготовки! Развели балаган, ей-богу…
-Ну, хватит, хватит… Что за цирк, сержант? – он незаметно подкрался к группе бойцов и влез со своей угрюмой репликой на самом интересном месте. – Нечем заняться? Сейчас я организую… Это что?
Мак выдернул из земли невесть откуда взявшийся меч (тяжеловат, но, балансировка отличная).
-Понатаскали всякой дряни… Дежурный! Почему беспорядок в расположении? У рядового Зубова шлем какой-то дурацкий на кровати… Головко! Ты возле кубрика на дереве «ДМБ» нашкрябал? Нет, он еще и отпирается! Разговорчики! Все посторонние надписи срезать! Дежурный, всех свободных – на уборку территории! Чтоб ни одного постороннего предмета! Через час проверю, не будет все параллельно и перпендикулярно – выпорю и высушу! Дорвались до природы, желудки…
На самом деле, все было в порядке, как и положено в расположении элитного воинского подразделения. Но, это на гражданке начальник может выбирать: проявить строгость или нет, обрезать подчиненных командным голосом или дружески побеседовать. В конце концов, это армия – или институт благородных девиц?
-Я на КП – хмуро бросил  дневальному Мак и пружинисто зашагал прочь.
Там ему, в принципе, делать было нечего, но – неистребимо любопытство в натуре человеческой. И, уж если ничего нельзя изменит, так хоть узнать, как все идет…
Самый глубокий и неисчерпаемый кладезь информации – Коля Бережной – оказался тут, и не отказал себе в удовольствии малость помучить старлея. Это выразилось в том, что Коля, поздоровавшись, повел разговор о погоде, а именно, о том, что все это напоминает ему родные Хибины в период ближе к ноябрю. Мак довольно долго терпел эти разглагольствования, мрачно взирая на хитрую физиономию Бережного, но, вынужден таки был ПОПРОСИТЬ рассказать ему о штурме. Комвзводу два того и надо было – довольно улыбаясь, Коля повел рассказ.
-…Интересные, понимаешь, ребята оказались эти горцы. Кто бы мог подумать? Там, в низине – ты знаешь – нефть выходит на поверхность. Так они её приспособили, да еще как! Мало того, что просто жгут её для удобства, как топливо, так еще и химичат с ней вовсю. Перегоняют, понимаешь, выпаривают – мне Федор по химически объяснял, долго рассказывать – мешают с чем-то, в брикеты прессуют… В общем, порох не порох, а что-то близкое к тому у них получается. Так вот, выдолбили они скалы над дорогой, что к Перевалу ведет, позакладывали там свои адские машинки – и ждут. Те, городские, сунулись раз – они им на головы скалу обрушили. Шум, гам, взрыв, шухер до небес – мужики, понятное дело, перепугались… Я сам ходил, смотрел – поклоны бьют, молитвы читают, дьявола отваживают. Оно и понятно, в дыму да пламени как без дьявола! Ну, ладно, в себя пришли, посовещались, недельку потренировались – и такой образцово-показательный штурм устроили, прямо любо-дорого посмотреть! Тут тебе все: и обходной маневр с выходом в тыл противника, и артподготовка (поглядел бы ты на те луки!), и огневая поддержка атаки… Диверсанты те, что по ущельям в тыл прошли – так просто красавчики! Я потом понял, это их кавалеристы спешенные, регулярная часть, суперпарни – спецназ, по-нашему.
Так вот, было бы у них все прекрасно, взяли бы они эту крепостушку в два счета, если бы не нефть. Городские эти в жизни её не видали, как я понял. Горцы вместо кипятка со стен – нефти вылили тонны две, не меньше. Да там и заранее под стеной налито было… И подожгли в самый разгар… Это – каламбур. Так вот, прикинь – фейерверк! Что было – мне аж жутко стало. Ад кромешный… Не хотел бы я там оказаться…
Ясное дело – шок, ужас, паника. Разбежались штурмовики кто куда. Горцы воспряли, конечно, отбились же, вроде. Я, было, решил – все на сегодня. Там уже и диверсионную группу внутри почти истребили… Отлучился я на пару минут, а там такое началось! Возвращаюсь, смотрю – рубка вовсю уже на стенах идет. Оказывается, те кавалеристы, спецназ ихний, как рванули через огонь! Тут выяснилось, что и диверсанты не перевелись – так, с двух сторон, крепость взяли. На штык, что называется. Народу полегло…
Я потом ходил там, смотрел. Горцев сотни четыре наваляли, не меньше. Ну, и городских около того. Там только под стеной враз сгорело человек пятьдесят…
Бережной поежился, вспоминая, и у Мака тоже невольно передернулись плечи.
-А «абориген»?
-Что?.. А, в порядке! – уверенно сказал Коля. – Я после штурма его специально разыскал. Жив, здоров. У нас, ведь, тоже, выучка какая - никакая  имеется! (Улыбнулся.) Ходил там, в крепости, трупы разглядывал.
Мак удивленно посмотрел на Николая. Трупы разглядывал…
-Почему же он не просыпается? – куда-то в пустоту пробормотал Борис.
Бережной зачем-то огляделся по сторонам и, придвинувшись к старлею, понизил голос:
-Я тоже себя спрашиваю. И, знаешь что? Я начинаю опасаться одной вещи… - еще раз обернулся и продолжал совсем шепотом. - Там эти умники все построили на резком различии восприятия и отношения, понял? Может, он и не может проснуться? Может, вовсе нет той грани «сон – явь», которую определили наши яйцеголовые? Что, если настоящий Долин и запрограммированный «абориген» - совпадают?..
Потом Николай отодвинулся обратно и пытливо уставился на Бориса. Да нет, не может быть… Чепуха получается. Как же можно равнять – человека цивилизованного, нашего времени, и этих дикарей! Что ж он теперь - навсегда… И тут Маку стало страшно.
А Коля Бережной снова уже был самим собой.
-Да, кстати, новость-то у нас какая! Лично полковник Боков, видимо, жутко обозлившись на майора Шульгу, решили почтить нас, недостойных, своим царственным присутствием. Дней через пять будут здесь. – Он заговорщически прикрыл ладонью рот и прогундосил таинственно. – Передавали, что очень за нас беспокоятся. Велели ждать и надеяться изо всех сил.

                2.

Прошло два дня. Два дня, до отказа заполненных – половина на половину – заботами и празднованием победы. Меньше двух дней никак нельзя было выделить армии после столь трудной битвы; больше же они не могли себе позволить на пороге зимы.
Потери были ужасны. Сто восемьдесят семь человек убитых и умерших от ран в первые часы после штурма, сто пятьдесят три человека тяжело или серьезно раненых (среди них тоже многим отводилось мучиться не более нескольких дней), о тех же, кто получил незначительные повреждения, и говорить не приходилось. Гвардия потеряла убитыми девяноста три человека – из них шестьдесят восемь из сотни Ворона – невосполнимая брешь! Шутка ли, без малого треть состава элитной части армии Города осталась здесь! И какая треть – добровольцы Ворона да те, кто первым пошел за Арвистом на стену. И это еще до начала решающих сражений…
Все до единого, уцелевшие в отряде Ворона, имели ранения разной тяжести, включая его самого – он был ранен в бедро и руку. К огромной радости Арвиста, чудом уцелел Молчун в темной тесноте тоннеля – он, хоть и получил несколько колотых ран (по счастью, ни одной в живот) и лишился глаза, все же не собирался помирать. (Щука раскопал его в груде тел и чуть не получил меч под ребра от ничего не видящего, полубредящего друга.)
Да что перечислять? На столь огромный лазарет не нашлось и достаточного количества лекарей – в санитары были отправлены все, кто хоть когда-нибудь проходил мимо аптеки. Госпиталь разместили здесь, в крепости, благо обнаружили кое-какие припасы – да и лучшего места было не найти в округе.
Обнаружилось и кое-что еще немаловажное, а именно – мощеная камнем дорога, в прошлом потайная тропа, вроде той, которой прошла Литош. Вела она от крепости, нетрудно догадаться, к Перевалу помимо нижней, основной дороги, с той разницей, что была куда безопасней в силу самого своего наличия. Тотчас же отправлена была разведка в составе пехотного взвода с приказом на рожон не лезть – так они и поступили, встретив неприятеля в двух километрах от крепости. Взвод достойно отступал, сдерживая натиск марвинов, и уцелел, ибо на узкой тропе-дороге нельзя было их взять в клещи. Назад же были отправлены самые быстроногие, и вскоре подоспело подкрепление – злые от своего вынужденного простоя латники Мостового и стрелки со своими бронебойными стрелами. Разведчики, как могли, очистили путь латникам (иногда попросту повиснув на кустах по бокам от дороги), которые, сомкнув щиты и выставив иззубренные лезвия наконечников своих пик, смяли и растоптали не догадавшихся ретироваться марвинов. Все было кончено в десять минут, враги в ужасе бежали, еще очень долго получая в спины безжалостные стрелы городских снайперов.
Было очевидно, что этот отряд марвинов представлял собой запоздалую помощь осажденной крепости. До крепости он не дошел, но и обратно, фактически, не вернулся. Не считая сорвавшихся в пропасти справа и слева, на месте насчитали свыше пятидесяти убитых (включая раненых, милосердно добитых). Сгоряча пошли, было, дальше, прошли километров пять, но, одумались и вернулись. По крайней мере, выяснили, что поблизости нет ни постов, ни засад. Думается, сама эта дорога была в достаточной степени хорошей засадой – в совершенно непроходимой местности, вся из мостов и мостиков без перил, не шире трех метров.
Была вероятность того, что мосты эти могут быть разрушены неприятелем (а, ведь сразу возникла идея использовать эту дорогу для столь эффективного, как оказалось, обходного маневра), решили, было, выставить к ним охранение – да отказались от этой мысли. Ибо марвинам достаточно было разрушить всего один, хотя бы и последний, мост перед Перевалом, чтобы свести на нет существование этой дороги.
Две полные победы в один день – ликованию не было предела!
Чествовали героев штурма – и первыми гвардейцев. Кронрод, выказывавший явные признаки нового отношения к Арвисту, полного личного расположения, прослезился, обнял и капитана, и Ворона, и Щуку, и многих других. При том золото, заменявшее медали, щедро наполняло карманы отличившихся. Интересно, почему так нахмурился Мостовой, глядя на то, КАК общаются теперь повелитель и его, Мостового, Арвист…
Срочно были подготовлены и зачитаны наградные указы, и среди прочих: о жаловании Арвисту Подгорному вечного наследственного титула «торн» (с гербом и прочими вытекающими последствиями); о жаловании сотнику Ворону второго дворянского титула «васторн» (со всем причитающимся); о жаловании вечных привилегий при дворе кронрода Города вышеуказанным дворянам, а так же комторну Зимнему (вот так Молчун!), комторну Счастливому (Щука?) и другим, всего шесть имен. Среди этих привилегий: сидеть в присутствии кронрода во время обеда, присутствовать в качестве гостя на именинах повелителя, находиться в его личной свите во время охоты… И еще многое другое, и все это – с правом наследования по прямой мужской линии.
-Ну какой из меня, к черту, дворянин? – жаловался подвыпивший к ночи Ворон Арвисту. – Дамы в шелках, кавалеры в перьях – разве это по мне? Да я ж от конфуза сгорю…
Но Арвист прекрасно видел печать удовлетворенного тщеславия на лице друга. И, разве старый добрый Ворон был не человек? И, разве стал он хуже? Пока нет…
Сам же Арвист, только привыкший к титулу «комторн», не осознавал еще нового взлета в полной мере. Да и постижимо ли – торн! Вровень с Мостовым, Лесным, Луговым, в конюшнях которого ночевал когда-то… Чудеса, да и только.
Однако, как же теперь с Мостовым? Вон он какой смурной сидел на пиру, В сторону Арвиста и не глянул… Да и черт с ним.

                3.

В шатре Мостового было тихо. Снаружи долетали приличествующие событиям звуки, но праздник словно не касался куратора Гвардии. Торн размышлял – и было о чем, ох, и было… Невеселы были его думы.
Как же так? Вот так подбираешь камни, шлифуешь их долго, кропотливо, укладываешь ровненько, один к одному – чтоб ни зазора, ни щелочки; строишь бережно здание от фундамента, радуешься успеху… А тут раз – и напрочь все. (Ничего не было разрушено из построенного Мостовым пока, но ему уже казалось – обвал. На самом деле, может, и не тряхнуло даже.)
Вот, к примеру, Арвист. Разве для того поднимал его торн медленно, шаг за шагом, готовил ДЛЯ СЕБЯ, чтобы вот так, в одночасье, потерять? До сегодняшнего дня был он всем, целиком и полностью, обязан в жизни только Мостовому, а теперь?  Теперь же – любимец кронрода, любимец армии (читай: любимец Города), для Гвардии – едва ли не больший авторитет, чем сам он, торн Мостовой… Возвысил его повелитель до небес – так ведь, на виду у всех заслужил он это! Как теперь использовать его? Теперь равны стали по положению…
Аж застонал мучительно от рухнувших надежд. И припомнился немедленно отец Вит с настоятельной просьбой его. Не поздно ли теперь? Такого теперь – сбрось…
И вся команда его, которую почитал Мостовой своей, поднятая из грязи его, Мостового, стараниями, теперь – чья? По всему выходит, новая сила выросла в Городе, сила настоящая.
Силен кронрод, ничего не скажешь. Знал всегда Мостовой, что достойны они друг друга, теперь лишний раз убедился. (Обошелся бы прекрасно и без этого подтверждения.) Проницателен, коварен, умен… Дождался момента подходящего, да и выдернул опору из-под руки Мостового. Надеется, видно, что его теперь эта опора… И все чин чином, никакого закулисья, достоин комторн – будешь торном, и друзья твои достойны… А то, что не жалуется высшее дворянство безродным, что максимум для них – первый или второй титул, так на то железное обоснование имеется, война ведь.
Что же это делается? Куда утекает власть, авторитет, кровью и потом завоеванные? (Пусть не своей кровью – но, так оно и солиднее, и страшнее для всех.) Еще три месяца, месяц назад – кто внушал больше уважения, трепета и ужаса, чем он? Никто. А теперь?
-Дьявольщина…
Словно в тех шаманских карточных играх, к которым торн пристрастился в молодости, когда путешествовал по странам далеким. Там тоже бывает: копишь, собираешь масть, готовишь последний выигрышный ход, а тут раз – поменялся козырь, крыть нечем, масть длинная, да бесполезная…
Бергата неслышно налил вина и поднес хозяину. Он прекрасно понимал настроение торна. И, хотя сам он продолжал симпатизировать Арвисту, он уже понимал, чувствовал, как оборачивается дело. Жизнь есть жизнь, и никуда тут не денешься.
-Война-то еще продолжается, а, Бергата? – неопределенно спросил Мостовой.
-Несомненно, торн.
-А на войне… На войне всякое случиться может…
Бергата едва обозначил затаенную улыбку и поставил кувшин на место.
-Знамо дело, на войне как на войне.
-Вот ведь как оно оборачивается иногда, друг мой, - спокойно произнес Мостовой, отхлебнув вина. – Воистину, прав был благочестивый Вит. Все суета сует. Кому дано предвидеть пути Господни? И, все же, жаль. Чертовски жаль… Времени потерянного. Что скажешь?
Бергата помедлил, словно подбирая слова.
-Ты, как всегда, прав, мой господин. И жаль не только времени. Этот парень мог бы стать настоящим, верным помощником тебе и лучшим товарищем мне. Но, только не теперь. И, самое обидное, он опасен теперь по тем самым причинам, по которым был раньше нужен и незаменим. Он – из настоящих. Такой, как я. Такой, как ты. Очень жаль.
Мостовой ласково улыбнулся – видел бы кто!
-Что ж, Бергата, нет худа без добра. Теперь ясно окончательно – никогда нельзя изменять себе. Изменять себе – гневить Бога. Стоило мне повести себя иначе, чем всегда, иначе, чем привыкли все – и вот он, урок. Забудем же все это. Пусть все будет, как прежде – ты да я. Да будет так!
-Аминь! – весело закончил верный телохранитель, поднимая свой бокал.
Судьба Арвиста была решена.

                4.

Итак, Боргол здесь, в армии Города. Арвист очень старался понять, осмыслить ситуацию – при всем желании ничего не выходило. Да, конечно, он был виноват перед другом (не то слово). Он обязан был еще тогда разыскать его, помочь ему, но – разве он не пытался? Пытался. Разве Литош не искала Боргола по всему Городу? И потом, разве не проще было самому Борголу встретить Арвиста в бытность того уже гвардейцем? Проще простого. Что это – обида на всю жизнь? Смешно, ей-богу. Нет, чтобы встретиться, поговорить по душам… и, вообще, что за детский лепет – обиды какие-то среди настоящих друзей!
Нет, тут что-то не то.
Хоть бы поздравил с неожиданным величием! Шутка ли – в одной хибаре, бывало, днями куска хлеба не видали, а тут – такой взлет! Сам-то Арвист уж обязательно зашел бы к Борголу выпить, случись с тем такое. Непонятно.
И все это еще ничего. Поудивлялся бы Арвист, понедоумевал бы, да и плюнул бы просто. Но, примешивалась ко всему некая раздражающая таинственность. Настойчивый интерес Мостового, удивительный побег из темницы, суеверный рассказ собратьев Боргола по плотницкому ремеслу, непонятные появления его здесь, в походе, странные слова Литош, крестик этот…
Давно уже говорил Арвист, что неспроста все это, что интересный клубок завязался – кстати, а не решил ли он тогда же, что нечего голову понапрасну забивать всем этим? Решил. Чего ж теперь? Кто его знает…
Арвисту припомнилось вдруг, как увидел он Боргола в последний раз. Внутренний двор крепости, горы неубранных трупов, ноги то и дело в крови скользят… И плотник – в кольчуге, меч на боку, волком рыскает среди мертвых, словно разыскивая кого-то. Увидал Арвиста, махнул рукой – и нет его, словно испарился, исчез неведомо куда…
Новоиспеченный торн аж поежился. Крестик этот еще… И зачем он его носит? Литош вся аж белеет – нипочем не притронется к Арвисту, пока не снимет он бесовский знак. Ворон – тот хоть молчит. Хмурится, косится, но молчит. А Мостовой, хитрая лиса: дорога, мол, вещица тебе?..
Арвист вдруг поймал себя на мысли, что чаще всего надевает амулет как раз из-за всего этого. То ли упрямство мальчишеское в нем играет, то ли дух противоречия, то ли еще что…И, ведь никакого вреда нет от амулетика! Как бы пользы не было – в бою последнем висел он на груди, и ни царапины не получил капитан.
Вообще-то, надо бы прекращать это баловство. Отец Вит подобных вещей не понимает. Да и не пристало торну, опоре престола, глупостями заниматься…
Надо же – торн! Эх, жаль нет Боргола прежнего рядом – то-то посмеялись бы, повеселились! Ну, ничего. Бог даст, закончится все благополучно, уж тогда Арвист разрешит этот вопрос.
Интересно только, как теперь будет у него с Мостовым? Речи ведь водили они не шуточные – пусть в полутонах, в намеках, но понимали друг друга прекрасно. За такие намеки блаженной памяти Мастер Крепостной живо на дыбу отправлял, а затем – и на плаху. Мостовой зря ничего не делает, не шутит, уж коли дал понять, что устремления его заоблачны, да что службу Арвиста принимает, так просто с этого всего уже не спрыгнешь. Как же теперь все повернется? Арвист почему к Мостовому в друзья подался, речи слушал противные? Не признается теперь себе капитан. Да только, куда деваться от правды – за тем самым, что нынче от кронрода получил. Выше-то – некуда. Ну, и зачем ему теперь Мостовой? Кроме вреда теперь от такой дружбы – никакой пользы…
А Литош, как узнала о таком вознесении Арвиста – так и вовсе места себе не находит. Откровенно говорила намедни, что боится страшного торна – за него боится, за Арвиста. И, чего скрывать, надо бы согласиться с ней новому вельможе. Чем выше – тем ветры сильней, безопасней всего у основания…
Придворная служба – дело тонкое. А где тонко…
Вот раньше ничего не боялся Арвист. И никого. Опасности, правда, не те нынче, повисли на плечах ношей тяжеленной.
И кронрод. Каков он был раньше – как звезда недостижимая в небе. А тут – приглашения к столу царственному, восхваления, награды, обещания головокружительные… Оказалось – человек кронрод, из плоти и крови сотворен, как прочие. Притом начитан, остроумен, умен – а сам проще даже, чем Мостовой. Как теперь против него – с Мостовым? Да никак. Очень просто понял это Арвист. Никак невозможно ему теперь следовать своему слову, данному сиятельному торну. Это так, но, ведь и отказываться от слова как-то не к лицу…
Еще вот что отчетливо понимал Арвист, отчасти убежденный в том Литош – из игры теперь не выйти. Мостовой – не выпустит, положение – не отпустит. Надо что-то решать – и немедленно. Война ведь… Что решать? А, хотя бы, как спину свою прикрывать. Эх, ранен Грай, ранен Молчун, вместо них другие временно. Конечно, есть Ворон, но Ворон в себя никак не придет от величия негаданного, все в облаках летает, на землю его не опустишь никак. Опустится сам со временем, да только есть ли оно? Надо бы, пожалуй, как-то убедить его, что опасностей он больше приобрел, чем удовольствий. У кого еще в Городе есть такая светлая голова и храброе, честное сердце? Уж ты-то должен понимать, во что ввязался поневоле, куда метит торн Мостовой…
-…Знаю – был ответ Ворона, мрачного, склонившего голову.
-Врешь. Понял ты это теперь только. Когда в сотники прошел. Когда спросил себя: с чего бы это? Подумал: неспроста меня поднимают, так? Ответь, друг, прямо!
-Да не крути ты душу, Арвист! И в бунтовщики не записывай. Знаешь ведь – за тебя головой рискну, не подумаю… Ты наверх пошел, и я за тобой, все правильно. Вытянул нас Мостовой. Зачем? Ежу понятно… Только, кто знает, как оно все потом обернется. Дай хоть войну закончим… Только жизни радоваться начал – тут ты со своими…
-Нет у нас времени, дружище. Сейчас определяться надо. Поздно будет.
-Может, не так все? – Ворон с надеждой вскинул глаза и, загоревшись мыслью, продолжал, - может, поговорить с ним прямо, договориться, да успокоиться, а?
Арвист слегка опешил. Да, велика в народе вера в вождей… А сам он далеко ушел от такой надежды? Припасть на колено перед Мостовым, «покуда жив, я твой слуга, торн», подтвердить уже сказанное раньше, тот прослезится, обнимет крепко… Господи, что за бред! Не глупо даже – бессмысленно все это.
-Нет, Ворон, - ласково сказал Арвист. – Нет. Мы теперь Мостовому не союзники. Мы помеха теперь ему. Никогда не простит он мне моего возвышения, хоть и сам его начал. Вот, если бы сам и закончил… А ты и все другие наши для него теперь все одно, что я. Спасибо и хвала кронроду, нажили мы себе такого врага, какого не видывали.
Ворон опустил глаза. А потом поднял – иначе – и посмотрел на Арвиста. Да так, что у того душа словно рухнула к земле. Промелькнуло: а почему ты вбил себе в голову, что вы одной масти? При чем тут, вообще, Ворон? Ворон не при делах, он Мостовому слова не давал, это твои проблемы… Похолодел Арвист и ужаснулся. Но, не успел ничего осознать до конца, как сошлись на его плечах могучие руки. И приблизились эти убийственные для всего женского населения города серо-голубые глаза.
-Верь мне, друг.
Словно гора свалилась с плеч. А Ворон, меж тем, продолжал:
-Ты да Литош – вот и вся моя родня. Голова полна вопросов, а сердце чует – ты прав. Знай, брат капитан – я с тобой. Сама судьба нас связала. И я никогда не забуду, кому обязан жизнью. Что ж, Мостовой – так Мостовой. Хоть и приходится он родней дьяволу, а, все же, человек – не больше. Будем настороже. Вот моя рука.
С большим чувством ответил Арвист на это соковыжимающее рукопожатие. И откуда-то – Литош – сразу две ладони сверху припечатала, как скрепила.
Потом Арвист, словно решив раз и навсегда проблему, снял с груди злосчастный амулет и положил в сундук. Сундук закрыл сурово и решительно (Литош предпочла бы от крестика вовсе избавиться, но и тому была рада), и сказал:
-Никакого вреда я не видел от этой вещицы. Но, настало теперь другое время. За каждой малостью теперь надлежит нам следить, вот оно как. Чтоб комар носа не подточил! Что ж, с Богом – спаси и сохрани наши души!
-Аминь! – в один голос подытожили Ворон и Литош, совершая знак Падения – он истово, а она еще непривычно, неумело, хоть и с утвердившейся верой в душе. Арвист присоединился к ним. Посмотрим еще, как все решится. А решится скоро.

                *   *   *    *    *   *   *   *   *   *   *   *   *

ЭКСПЕДИЦИЯ – КООРДИНАЦИОННОМУ СОВЕТУ. СИТУАЦИЯ С АБОРИГЕНОМ УГРОЖАЕТ ВЫЙТИ ИЗ-ПОД КОНТРОЛЯ. ПСЕВДОПОРТРЕТ ОСТАЕТСЯ СТАБИЛЬНО ДОМИНИРУЮЩИМ. В СВЯЗИ С АКТИВНЫМИ БОЕВЫМИ ДЕЙСТВИЯМИ ЖИЗНИ АБОРИГЕНА УГРОЖАЕТ РЕАЛЬНАЯ ОПАСНОСТЬ. СО ВСЕЙ ОТВЕТСТВЕННОСТЬЮ ВЫНУЖДЕН ПРИЗНАТЬ: ЭКСПЕДИЦИЯ НА ГРАНИ СРЫВА. ПРОШУ СРОЧНО АКТИВИЗИРОАТЬ ПЛАН МАЙОРА ШУЛЬГИ. ДИРЕКТОР.
КООРДИНАЦИОННЫЙ СОВЕТ – ДИРЕКТОРУ. НЕ ДРАМАТИЗИРУЙТЕ ИЗЛИШНЕ СОБЫТИЯ. НЕМЕДЛЕННО ДОКЛАДЫВАЙТЕ О МАЛЕЙШИХ ИЗМЕНЕНИЯХ. ОЖИДАЙТЕ ПРИБЫТИЯ ПОЛКОВНИКА БОКОВА. КООРДИНАТОР.


                Глава  15.
               
Люди – враги самых затруднительных    мероприятий.
Н. Макиавелли.

                1.

Скоро, впрочем, только блохи ловятся. Второй день отдыха подходил к концу, раны были зализаны, осталось только ряды сомкнуть. Что делать дальше, было ясно, не совсем понятно только – как. До цели оставалось всего ничего, шаг один, но – какой! Перевал был совсем рядом, там же ждала страшная (верилось и надеялось, что последняя) битва…
-…Я не согласен с тем, что про тайную дорогу можно забыть, - рассуждал Арвист на Военном Совете как равноправный его член теперь. – Да, они могут разрушить один мост, или несколько, но – пройти по ней, все равно, будет куда проще, чем давеча Ворону. А он-то прошел! И все мы видели, как важен обход. Без него еще неизвестно, как сложилась бы атака и сколько людей мы потеряли бы.
-Но, благородный торн! – горячо возражал торн Лесной (и надо было еще видеть, как давалось ему такое обращение!) – Один раз мы поразили центр мишени, но, невозможно сделать это второй стрелой! Марвины будут наготове, они устроят десятки засад, они будут стрелять из-за каждого камня, каждого кустика! Тайный отряд уже не будет тайным, да он и не дойдет до места!
«Про вторую стрелу – это он здорово сказал» - подумал Арвист. Действительно, это кажется невозможным. Но, осуществимо. Если вторая стрела расколет первую.  Он поморщился – ну вот, только избавился, казалось, от болей своих головных, так они – тут как тут.
-Ха! – громогласно воскликнул Олрей. – Кто же теперь усомнится в доблести и умении воинов Города? Да они и вовсе без мостов дойдут куда надо!
Кронрод саркастически глянул на Сварливого.
-Особенно вашими устами, брат мой. Учитывая вашу личную доблесть…
Великий торн начал быстро наливаться кровью – тем более, что вином он был уже полон. Действительно, кронроду не стоило обходиться с ним так при посторонних – но, уж больно допёк Олрей повелителя в этом походе. Раньше-то братья так часто и тесно не общались, хвала Господу…
Лесной, вдруг осознав, что пошел наперекор изменчивому мнению своего высокопоставленного  собутыльника, спохватился:
-Я только хотел сказать, что мы не должны повторяться. Тайный отряд нужен, надо просто как следует все продумать, подготовить…
Арвист с мучительной гримасой на лице буравил взглядом полотно шатра. Мостовой, мрачный, осунувшийся, пару раз покосился на него – о чем думал торн в тот момент, только Богу известно. Кронрод же, казалось, чего-то ждал, не обращая никакого внимания на завязавшийся диспут.
-…По мощеной дороге – да не пройти?..
-…Однако, потери, господа, потери…
-…Построим «черепаху» и без обхода обойдемся…
-…Ночью, господа, только ночью… И лица сажей измазать…
-…Людишек хватит, в Городе, чай, баб навалом осталось…
-…Хо-хо! Жаль, нас там не хватает – уж тогда…
-…И, все же, я настаиваю, господа – под покровом темноты…
-…Обрушимся всей мощью…
Кронрод неторопливо поднял руку и все понемногу смолкло. В наступившей тишине стали слышны звуки лагеря – там вовсю шла боевая подготовка, – да пьяный Олрей все хорохорился, потрясая кулаками. Повелитель дождался, пока и эти родственные проявления героизма прекратятся, и обратился к карте Летописца.
-Насколько я понимаю, перевал охраняет не одна такая крепость, а сразу две – посильнее, - расположенные друг против друга так, что нужно либо пройти между ними, либо атаковать сразу обе.
-Между двух огней… - пробормотал Мостовой.
-Именно, сиятельный. Боюсь, что «черепаха» тут будет мало полезна. Как ни крути, мы всегда будем под перекрестным огнем.
-Вот я и говорю, ночью… - вскинулся, было, торн Луговой, но был остановлен жестом повелителя.
-Стало быть, придется штурмовать сразу две крепости одновременно. И это в узости горловины Перевала, не имея пространства для развертывания и времени для перестроения. Четыре «прыгающие скалы» довершают картину. Мы потеряем войско прежде, чем сумеем хоть что-то предпринять.
Опять воцарилась тишина. Обрисованная кронродом ситуация была ясна и не вызывала возражений даже у самых «одаренных» членов Совета. (Впрочем, если бы возражения и были, вряд ли кто-нибудь их бы высказал.) Речной что-то озабоченно вычерчивал на дощечке, сверяясь с картой, но только хмурился и раз за разом стирал нарисованное.  Олрей икнул, с сожалением посмотрел на полную чашу, которую уже некуда было влить, и предложил её Луговому. Тот испуганно глянул на кронрода и отказался. Кронрод, не меняясь в лице, поманил пальцем незаконно присутствовавшего на Совете виночерпия Сварливого и, когда тот в ужасе приблизился, с размаху заехал бедолаге каменным кулаком в зубы. «Вон» - ни к кому не обращаясь, тихо произнес повелитель, и слуга, поскуливая и утирая кровь, выполз из шатра. Олрей на секунду протрезвел и почти незаметно спрятал чашу с вином за спину.
-Итак, господа Совет. – Все так же спокойно проговорил кронрод. - Время идет, не сегодня – завтра белые мухи полетят. Зимовать здесь нельзя. Думайте.
Господа Совет думали.
-Мы пойдем в обход! – заявил вдруг великий торн. – Я сам поведу войска по тайной дороге!
-Вы поведете? – поинтересовался кронрод. И, неожиданно, добавил – не возражаю. Разрешаю вам удалиться и приступить к подготовке.
Недоуменно оглядевшись по сторонам, но, встречая лишь стыдливо отводимые взгляды, Олрей неуверенно поднялся. Если он ждал, что его остановят, он просчитался. Ему пришлось уйти, проклиная дурной язык. На выходе, впрочем, он остановился.
-Вот увидите, брат мой… - не нашелся что сказать и просто махнул рукой.
Кронрод кивнул. Мостовой закашлялся и опустил голову к коленям так, чтобы никто не мог разглядеть его кривой ухмылки. Никто, впрочем, не обращал на него внимания. До того ли – уж если так поворачивается дело! Тут, того и гляди, тоже угодишь куда-нибудь в штурмовую роту…
-А почему же замолчал наш герой? – обратился кронрод к Арвисту, уже вполне справившемуся со своим приступом. – Ни за что не поверю, благородный Арвист, что у вас нет своего хитроумного плана. Не скромничайте, друг мой!
Все зашевелились. Мостовой вскинул голову. Друг мой…
-Прошу прощения, ваше величество, - отозвался Арвист. – Задумался. Уж очень сложная ситуация… - Потом выпрямился и откинул волосы со лба. – Эти горцы тут хорошо устроились. Похоже, все продумали. Однако, можно с ними бороться и при таких условиях. Если бы дело происходило на равнине, вблизи леса, я предложил бы построить осадную башню. (Заметное оживление присутствующих и долгий, пристальный взгляд Мостового.) Здесь это невозможно. Значит, предстоит работа потрудней. Крепости Перевала господствуют по высоте, выше них – только небо. Нам придется выбрать место и соорудить каменную башню. Подняться выше! Зачем? Во-первых, чтобы с высоты изучить внутреннее расположение крепостей, точнее – одной из них. А, во-вторых, наши снайперы смогут спокойно работать по марвинам как до штурма, так и во время. Тогда можно будет вести одновременную атаку. Таков мой план.
Речной разочарованно вздохнул.
-Это здорово, брат капитан, но… Сколько времени уйдет на такое строительство?
-Я думаю, не так много. Если каждый воин Города принесет по три камня, мы уже, думается, сравняемся со стенами крепостей. Для нашей цели придется, конечно, каждому принести не по три, а по тридцать три валуна – если возьмемся споро, за четыре дня управимся.
Рассуждения Арвиста были вполне резонны. Да и что оставалось делать Совету? Других-то предложений не поступало…
-Вот только стрелы… - Речной уже не возражал, он рассуждал на пользу дела. – Стрел не хватит нашим стрелкам. Большой расход получился.
-Об этом позаботились, благородный торн! – тотчас отозвался Мостовой. – Все пригодные стрелы были собраны и после первого сражения, и после второго. На сегодняшний день их запас достаточно велик – если только штурм не слишком затянется. Хватит, я думаю, на несколько часов постоянной – как выразился наш доблестный капитан – «работы».
-Да и чем не работа! – усмехнулся кронрод. – Другой-то работы они не знают. Только на ежегодное содержание наших стрелков казны уходит ого сколько. Не зря же?
-Вот уж не зря, ваше величество!
       Арвист еще подумал и вдруг улыбнулся.
-Тут у нас их дьявольского пойла запас имеется… Наверное, можно что-то придумать, чтобы крепости эти огнем забросать? Их же, собственным…
Даже бесстрастное лицо Бергаты расплылось в улыбке. Восторгу же Совета не было предела.
-Да это для них похлеще «черепахи» будет!..
-…Ну и голова у нашего капитана Гвардии!..
-…Я-то сразу об этом подумал…
-…Пусть побегают теперь сами, умники…
-…К стрелам горшочки приладить…
А, когда возникла пауза, послышался вдруг несмелый голос торна Лугового, выпавший из общего хора:
-А вот еще дерьмом можно…
Тут уж все, даже Литош, расхохотались в голос, и громче всех кронрод.
-Да уж, - проговорил он, отсмеявшись, - дельное предложение, ничего не скажешь… Жаль, Олрея не будет с нами… - В тот же миг  большинство присутствующих скрутило приступом кашля, как недавно Мостового. А повелитель, ничтоже сумняшеся, закончил мысль. – Думаю, у него тоже возникли бы дельные предложения.
После этого кронрод, наслаждаясь собственной шуткой и произведенным ею эффектом, пытливо оглядел всех.
-Спасибо, повеселили вы нас, торн. Что ж, и это необходимо на войне, не так ли, господа? Теперь же нам надлежит обсудить вопросы, касающиеся строительства башни. Начнем…
Эти вопросы были гораздо проще, нежели прежние, касающиеся тактики и стратегии. Тут уж все проявили смекалку и организаторские способности. Гвардию это особо не касалось и Арвист, получив на то разрешение, удалился, дабы заняться более насущными для его части задачами. А Мостовой остался, только посмотрел пристально вслед торну Подгорному, и чуть заметно с сожалением покачал головой. Жаль, черт возьми. Очень жаль, что все так обернулось…

                2.


       Конечно, речь не шла именно о башне, как таковой – здание сложить, даже при наличии такого количества строительного материала, работа не на одну неделю. Это должна была быть каменная насыпь, тридцать на десять метров в основании и порядка четырех метров высотой. Вообще-то, крепостные стены марвинов возвышались на все восемь метров, но для задуманного Арвистом сооружения нашлась подходящая возвышенность – скала, уходящая вглубь горы и имеющая относительно ровную, будто срезанную (или сколотую) неким исполинским резцом, поверхность. Тем не менее, работа представлялась настолько нереально сложной, что многие, очень многие поначалу откровенно сомневались в ее выполнимости.
Скептиков поубавилось только после того, как хозяйственный торн Лесной, довольный тем, что здесь от него не потребуется военного мышления, всего за несколько часов организовал всю несметную обозную и пехотную часть войска для решения задачи. Здесь он был в своей стихии и Арвист диву давался, куда исчезла такая явная, казалось бы, тупость торна.
Были организованы партии добытчиков материала – им предстояло отбирать и складировать подходящие камни; партии грузчиков и перевозчиков, отрегулировано движение полных и пустых телег… До крепостей марвинов было рукой подать, их не могло не раздражать такое хамское поведение оккупантов – вопросы охраны и обороны великой стройки и лагеря были поручены торну Речному, на которого в этих вещах можно было безусловно положиться. И, надо же – уже к исходу первого полного дня строительства всем стало ясно, что все получится. В том числе, это стало ясно и марвинам, которые всерьез потревожили несколько раз лагерь Города с разных сторон. Везде они нарвались на грамотно выставленные заставы, никаких целей добиться не смогли и бежали при появлении серьезно настроенных подразделений неприятеля. Оставался, правда, некий осадок оттого, что не удалось преследовать или, хотя бы, проследить марвинов – настолько ловко и быстро они исчезали неизвестно куда, потерпев неудачу.
Сварливый так же развил бурную деятельность и даже, казалось, за два дня ни разу не напился. Его выступление по обходной дороге было назначено одновременно со штурмом Перевала – было понятно, что второго рейда Ворона здесь не получится, ведь выход в тыл противнику получался совсем из глубины его территории… Требовалась тщательная разведка, Литош немедленно встрепенулась, но Арвист твердо сказал «нет». Был отправлен Волк со своим десятком – и гвардейцы, конечно, не подвели. Выяснилось, что дорога ведет в обход Перевала, но для армейской операции непригодна. Её строили, по-видимому, много десятков лет именно для переброски резервов к ныне взятой крепости, для этого пришлось выдолбить массу скальной породы, засыпать множество трещин и ущелий и построить с десяток узких мостов. Для практически неуязвимых засад мест там было превеликое множество, ребята сами видели хитрые приспособления для разрушения этих, и без того опасных, мостиков – и вела дорога непосредственно к спуску в Долину, к крепостям Перевала выйти по ней было нельзя. А вот, к примеру, провести по этой дороге армию – от одной такой мысли бросало в дрожь. Стоило только посмотреть по сторонам, на эти нависающие естественные укрытия, из-за каждого из которых может лететь стрела, снаряд из пращи или литься это черное масло…
От огромного скопления войск перед Перевалом толку было немного, поэтому полк великого торна Олрея должен был двигаться по этой потайной дороге вперед, тем самым угрожая своим появлением в Долине и отвлекая на себя определенные силы марвинов от Перевала. Очень хотелось верить, что силы эти изрядно поредели и ослабли… По ходу движения войскам Сварливого наверняка придется восстанавливать мосты и преодолевать сопротивление скрытых подвижных застав – поэтому их усилили арбалетчиками и десятком полноценных стрелков, коих беречь было приказано пуще глаза.
И кронрод, и Речной, и Подгорный мало надежд возлагали на способности Олрея. Они надеялись лишь, что он, по крайней мере, не слишком будет мешать своим офицерам, которые пока проявляли себя совсем неплохо. Что-что, а воевать они умеют, если дойдут до выхода в Долину, они там шороху наведут.
- …Я считаю, ваше величество, что главной задачей великого торна должно быть закрепление на господствующей высоте над Долиной. У них будет великий соблазн атаковать селения и продвигаться вглубь территории – этого нельзя делать в отрыве от основных сил. Здешнее население наверняка применит партизанскую тактику, а фланги и тыл будут открыты… Так можно очень быстро потерять всех своих людей без толку.
Кронрод благосклонно кивал, а Мостовой готов был испепелить новоиспеченного торна своим взглядом.
- Вы совершенно правы, благородный торн. Боюсь, однако – Повелитель криво усмехнулся – что у нашего брата хватит умения угробить войско еще по дороге… Дай Бог, чтобы он, хотя бы, выполнил задачу по отвлечению сил неприятеля от Перевала…
Мостовой погасил дьявольский огонь своих глаз и полушутливым тоном заметил, ни к кому особо не обращаясь:
- Однако, как же повезло Городу, что у нас есть такой грамотный полководец! Полное ощущение, что благородный Арвист всю жизнь командовал армиями в горах. Какие точные формулировки: господствующая высота, партизанская тактика…
По мере произнесения сиятельным этой речи Арвист, казалось, еще больше выпрямился и мрачно уставился в лицо бывшего покровителя. И, странное дело! Страшный колдун Мостовой первым отвел глаза! Небывалый случай… А кронрод молча и внимательно следил за этой сценой.

                3.

Майор Шульга беззвучно выругался и со зверским лицом обернулся к виноватому и явно раскаивающемуся «ягуару». Несколько секунд командир буравил растяпу зрачками, а после энергично поднес к самому его носу стальной горячий кулак. И, действительно – ладно бы еще курсант «учебки» зеленый был, так нет ведь, опытный матерый диверсант стоял перед ним с виноватым видом и жестами клялся никогда больше так не хрустеть валежником. По лесу, тем более в горах, невозможно ходить бесшумно – можно только попробовать – но, хоть какие-то приличия надо соблюдать! В смысле, место выбирать, куда прыгать! Еще пошевелив губами, майор, наконец, отвернулся и прильнул к биноклю. Ничего, думалось ему, я тебе устрою по возвращении, ты у меня попрыгаешь, семь шкур спущу…
Ничего страшного не случилось, никого этот шумок не вспугнул и не рассекретил – очень было похоже, что и вовсе некого было тут пугать – именно оттого и звенели от напряжения нервы, и копилась злость непонятно на кого, и хотелось спустить пар, и черт бы это все побрал… Как же так? Что мы все тут делаем? Цирк, да и только. Где противник, я вас спрашиваю? Где его разведка, где его база, где его следы, на худой конец? Ведь есть же тут кто-то! Ах, как отлегло было от сердца, когда катер посторонний объявился, казалось, началось настоящее дело, казалось, теперь все решится – и что? Никого и ничего. Может, это была групповая галлюцинация? Нет, эта операция никогда не войдет в учебники по боевому применению войск осназ…
Он был уверен, что сделал все необходимое в сложившейся ситуации. Если бы конкуренты здесь были, он бы их нашел. Он не нашел ничего и оттого все сильнее чесались кулаки. Все, что он имел – это сбитый катер чужаков, неведомо куда девшийся его пилот и непонятный случай во взводе Бережного. Может, та девка и есть искомый враг? Неуловимый и коварный… В принципе, как версию принять можно – подготовка у нее явно качественная, современная, иначе от разведчиков второго взвода не уйдешь. Ведь как чисто и быстро оторвалась, только глазом моргнуть успели! Зажрались желудки, вот что я вам скажу. Всех построю, выпорю, высушу и землю грызть заставлю, разведка, мать вашу, краса и гордость… Зубы скалить да патрулей в отпуске задирать молодцы, а в деле… Будут вам отпуска! Шульга был явно не прав, но где ж тогда правота? Что эта девка с диверсионной подготовкой здесь одна делает, спрашивается?  Экологическим туризмом занимается?
А ведь в Городе есть второй. Тут и к бабке не ходи – есть. «Черепаха» эта совершенно норманнская, маневр обходной, теперь вот башня осадная… Местные ребята ничего такого никогда не применяли, факт. «Здесь чувствуется лапа Корейко…» Сашки Долина работа? Плавин такую возможность отвергает, по его словам, Долин сейчас более абориген, чем сами эти горожане… Вот если бы он уже «проснулся», как должен был, в назначенный час – так нет же!
Ну, допустим, черт с ней, с диверсанткой этой, да и на второго пока можно наплевать – но, так ведь дела не делаются! Где группа обеспечения, где группа прикрытия, где ударная группа? Что делать будете, если придется активизировать план «Б»? А? Никого и ничего.
Еще раз зыркнув на шумного бойца, Шульга навел окуляры бинокля на стройку века. Получалось очень даже неплохо, споро и весело. Какая-то умная голова сообразила взорвать и обрушить скалы-ловушки, которые не успели использовать горцы – строительного материала у Города было хоть завались в прямом смысле. «Хоть у кого-то все по плану, - внутренне усмехнулся майор. – Перед походом приказал он каждому воину взять камень и сложить из этих камней гору…»
Ну, да ладно. Оторвавшись от занимательного зрелища, Шульга коротко покрутил воздетым указательным пальцем и им же указал направление. Делать здесь больше было нечего. Судя по темпам строительства, штурм начнется не далее, чем послезавтра – тянуть они, конечно, не станут, зима катит в глаза – а Боков прибудет либо через два, либо через три дня, если его неотложные дела на недельку не задержат (вполне вероятно, очень занятой чиновник у нас полковник, без личного участия ничего и никогда), значит…
Значит, время у нас есть. Горожане Перевал быстро возьмут, тут горцам иллюзий строить нечего, у них сил нет прикрыть обходную дорогу. Как там Мак говорил, победителей не судят? Не знаешь ты, старлей, нашего главного начальника, полковника Бокова.


                4.

Старший лейтенант Мак аккуратно подобрался к открытому гребню горы и тщательно осмотрелся. Все было пустынно и тихо. Так было в восточных окрестностях Долины уже довольно давно, с того дня как горожане взяли крепость, закрывавшую путь к Перевалу (между собой «ягуары» называли её «горлышком бутылки».) То ли горцы решили, что здесь некого опасаться, то ли все наличные силы бросили на оборону Перевала – в любом случае, раньше нет-нет, а пройдет отряд разведчиков или группа охотников, а нынче как отрезало. Но, это не причина для потери бдительности.
Борис убедился в том, что никому не мозолит глаза, и взялся за бинокль. За последние три дня он уже пятый раз выбирался на это прекрасное местечко. «Отправлюсь-ка я на свой НП» - сообщал он дежурному и, каждый раз тщательно проверив знание последним позывных и кодовых сигналов, исчезал в зарослях. Наблюдательный пункт здесь, конечно, был не идеальный в смысле контроля за Объектом, зато отсюда великолепно просматривалась вся Долина и те грандиозные развалины, что прятались в кустарниках строго на север.
Мак сначала не понял, что это. Мало ли изломов местности в этих краях! И, лишь проследив направление всеобщего исхода мирного населения, присмотрелся. Вереница повозок, груженных скарбом, медленно втягивалась в узкое ущелье и исчезала прямо в этом, казалось поначалу, диком нагромождении разнокалиберных скал и валунов. Вот тогда и открылось старлею, что никакое это не нагромождение, и не скал вовсе, а…
Остатки неких сооружений, расположенные концентрическими кругами – и некоторые из этих сооружений были, очевидно, просто грандиозного масштаба. После первого взгляда на это в мозгу живо всплывала картинка раскопанных античных городов – фундаменты, остатки стен, улицы – но здесь руины были просто циклопическими. Ах, как хотелось Маку сгонять на экскурсию и посмотреть на все это поближе, руками пощупать, камешек какой-нибудь на память пригреть – это было невозможно сейчас, и представлялось вряд ли возможным потом. Когда все закончится (пройдет ровно и гладко), их быстренько построят и марш домой, на базу. Если все будет не очень ровно, то посчитают количество стреляных гильз на предмет соответствия количеству выданных боеприпасов, а потом – марш на базу. В любом случае лишних пяти-шести часов не будет ни него, Мака, ни у его солдат точно. И доказывай потом, что ты ЭТО первый видел! Потом, это в смысле тогда, когда фотографии выйдут в журналах, когда репортажи по всем каналам пойдут, статьи ученые, написанные теми самыми яйцеголовыми, которые их, «ягуаров», сюда загнали. Самим «ягуарам» лет на двадцать пять, надо думать, придется подписку дать о неразглашении… Да нет, больше! Если с конкурентами так и не встретимся – а к тому все идет – значит, и нас тут не было. И Талисмана этого, само собой, Танги.
Борис никогда не жаловался на отсутствие или скудость воображения. Вот и сейчас перед его мысленным взором вдруг расчистились завалы, проступили широкие, четко вычерченные проспекты и площади, стремительными обелисками вознеслись в небо дома и башни – и казалось, почему-то, что форма у них должна быть необычная, непривычная… Чудилось ему наяву что-то нелогичное и асимметричное: треугольники, трапеции, вытянутые эллипсы, ромбы и конусы.
Он, и впрямь, словно наяву увидел это: город, огромный не вширь, а ввысь, снующие на разных уровнях летательные аппараты, миллионы светящихся окон с наступлением сумерек… Тебе бы художником быть, старший лейтенант Мак! Впрочем, всякий настоящий солдат тоже, в своем роде, художник – при случае такую картину забабахает, что закачаешься…
Мак весело усмехнулся и стал наблюдать эвакуацию. Было очень похоже, что горцы все, до последнего человека покидают свои жилища и скрываются в развалинах древнего города. Убежища там у них какие-то приготовлены, что ли? Или остались от тех, кто такую деревушку себе отгрохал? Эх, слетать бы туда по быстрому… Шульга голову снимет, если вдруг объявится, а комвзвода раз нет и неизвестно. А заикнешься – посмотрит насмешливо, прищурится и спросит: «Вам, товарищ старший лейтенант, задача поставлена? Кругом марш выполнять!» Вот и вся экскурсия.
Ладно, еще не вечер. По последним данным из расположения второго взвода полковник Боков в назначенный день не явится, задержится. Хоть и не терпится ему Шульгу в неудобную позицию поставить, а есть, очевидно, на планете дела поважней. Вот и ладно.
Интересно, думалось Маку, чего эти швейцарцы, вообще, себе думают? Если бы им этот Танги чертов был сильно важен, они бы его в первую очередь эвакуировали, наверное. Нет, и не чешутся – пока, по крайней мере. Народ уходит куда-то, понимают, стало быть, что не устоят. Чего тогда столько крови пролили? Отдали бы шарик, да и дело с концом. Глядишь, еще и дипломатические дружественные отношения установили бы. Нет, дерутся так, будто все лечь готовы – но, это ж не так! Какая-то тут нестыковка, подвох какой-то, западня, приманка… Нам бы вместе с горожанами в нее не угодить.
Тема для размышления, действительно, была. И старлей уже не раз «морщил репу» по этому поводу, но, единственное, до чего он додумался – это заминировать всю территорию Долины, заманить туда вражеское войско и взорвать к чертям собачьим. А потом отвести сюда воду какой-нибудь приличной реки – чтоб наверняка. Но, во-первых, ядерных боеприпасов у них нет, а обычной  взрывчатки тут столько надо, что на среднюю локальную войну хватит. Да и реки внизу текут, здесь ручьи одни. У них, правда, нефть есть и производные от нее – и применять это дело они умеют, не брезгуя.
Так, еще раз: Перевал они держат, и держать будут до последнего, а из Долины тем временем все, опять же, до последнего, уходят. Хоть режьте меня на части, а заманивают. «Шибче заманивай, хлопцы!» - кричал, помнится, Александр Васильевич под Фокшанами. Долина окружена крутыми горами, спуск в нее непрост, селения да строения перед глазами – будьте уверены, вся армия с радостными воплями кинется на постой и отдых. И тогда…
Борис чувствовал некоторые натяжки в своих размышлениях, но ничего более путного сообразить не мог. «В другом случае не было бы поголовной эвакуации – уговаривал он сам себя. – Надо спуститься в Долину, пока не поздно, и все там прощупать. Как бы самим не погореть…» На это, безусловно, требовалась санкция Шульги, а Шульга, конечно, отправит Бережного – на то и второй взвод в каждой штурмовой роте, разведка.
- А это еще что… - Мак и не понял, что вдруг заговорил вслух.
Над Долиной, описывая плавные неторопливые круги, набирали высоту два серебристых дельтоплана. 



 
                Глава 16.

Справедливость не есть простое равенство, а           равенство в исполнении должного.
В. Соловьев.

1.

- Силы небесные!
Кровь, казалось, отхлынула в ужасе от лиц и устремилась вся куда-то внутрь, заставляя по-заячьи часто и гулко биться сердца.
- Святый Боже, спаси и сохрани…
Прямо над подходящей к концу стройкой осадной насыпи неторопливо проплывал человек под величаво распростертыми треугольными крыльями. Сотни рук одновременно сотворили знак Падения, кое-кто даже в ужасе метнулся незнамо куда прочь, и тишина враз повисла над лагерем армии Города. Ошибся тот, кто первым заметил и крикнул – бесовские это силы, не иначе, не может Господь вот так сподобить к полету человека, не для того Он его создал… Только гордыня дьявольская может такое учудить!
Но, когда точно разглядели, что человек это, в подробностях, попроще стало, отлегло немного. Пусть чародей, пусть колдун, но человек, не демон на кожистых крыльях. А раз так…
- Как думаешь, капитан, сколько до него?
Арвист с одобрением обернулся к Щуке – вот уж кто не растеряется! – и ответил, то ли прикидывая, то ли сомневаясь:
- Добить добьет, но вот будет ли толк…
Воздушный шпион, тем временем, ушел на юго-восток и там, вдали, начал описывать большой полукруг для разворота. Подгорный лихорадочно размышлял.
- Локтей триста, может, чуть больше… Высоковато, убойной силы не хватит… Или хватит? (Щука был абсолютно уверен в лучниках Города) Бьют-то ребята будь здоров!
А вот торн Мостовой ни секунды не задавался глупыми вопросами. Он уже командовал вместе с Речным, выстраивая два десятка стрелков.
- Только залпом бить! – неожиданно хрипло вмешался в процесс Арвист. – Только залпом, с упреждением! На четыре корпуса вперед целиться! Он хоть и медленно летит, да и стрела будет останавливаться, вверх-то!
Мостовой и бровью не повел. Он дождался, пока крылатый лазутчик окончательно развернулся, стал приближаться, и только тогда загремел его стальной приказ:
- Целься разом! Упреждай! Залп по моей команде! Второй выстрел сразу! Внимание…
Стрелки стояли сейчас двумя шеренгами по десять так, что между шеренгами расстояние было пять шагов – и не мешают друг  другу, и максимально кучно для залпа. Мостовой рассчитал так, чтобы успеть дважды выстрелить – раз навстречу, и тут же прямо над головой. Марвин ни в грош не ставил все эти усилия, которые, конечно, прекрасно видел. Более того, приближаясь, он принялся орать что-то гнусное – никто ничего не понимал, но было ясно, что это не приветствие на земле предков.
- Еще и лается, паскуда…
- Пли!!
Предвещающий жуткое мощный «бванг» сотряс воздух и вторые стрелы немедленно легли на тетиву. Бледный Мостовой, запрокинув голову, гипнотизировал врага своими страшными глазами.
- Замечай! Больше упреждай! Пли!
Если марвин что-то и сообразил после первого залпа, было уже поздно. Понятное дело, ему и в голову не могло прийти, что существуют такие луки и такие стрелки, что прицельно бьют на восемьдесят метров почти вертикально вверх. Второй залп накрыл незадачливого летуна так же плотно, как рой ос накрывает всякого, кто тронет грушу-гнездо. Ему было не больно падать, в нем торчало три стрелы – еще с десяток других вспороли туго натянутую ткань крыльев, которая лопнула, разрушив конструкцию. Бесформенная груда лохмотьев совершила короткий пикирующий полет и врезалась в землю под яростный рев одобрения, вырвавшийся из доброй сотни глоток.
Мостовой, совершенно спокойный, не тронулся с места – как и Арвист, впрочем. Так получилось, что буквально все припустили к месту падения и два торна остались почти наедине – понятно, что Бергата никуда не побежал, а Литош просто возникла из ниоткуда. Если и подумалось Арвисту в этот момент что-либо о моменте истины, то оно промелькнуло быстро и без следа.
- Вам не кажется, благородный Арвист, что перебивать меня в присутствии солдат несколько… неучтиво?
Надобно отметить, что обращение «благородный Арвист» звучало в устах Мостового так же естественно и серьезно, как могло бы звучать его же «великий торн» по отношению к Олрею. Да и все вместе было сказано исключительно в традиции протектора Гвардии – без малейшей эмоции, ровно и жестко как удар молота по наковальне.
- Прошу меня простить, сиятельный торн, - Арвист постарался ответить тем же и ему это удалось. – Это было неподобающе. Лишь важность момента может служить мне извинением.
Бергата с сожалением поджал губы. Ну почему, ответьте мне, этот совершенно настоящий, уважаемый парень умрет, а всякая сволочь вроде Сварливого продолжит топтать землю?
- Я вас понимаю. – Мостовой приблизился, но смотрел спокойно, «нормально». – И извинений не прошу. Я просто хочу, чтобы и вы меня поняли.
Ах, каков сиятельный! Кто еще во всем Городе – да что там, во всем Северо-Западе может сказать вот так всё, что необходимо, при том не сказав ничего?
- Я очень рад, что вы меня поняли, торн. – Арвист отвечал спокойно и не отводя глаз. – С вами, вообще, чрезвычайно приятно беседовать. Поверьте, у меня никогда не было столь достойного собеседника.
И отвесил подобающий поклон. Им больше нечего было сказать друг другу, они коротко и ясно обсудили сейчас все детали своих дальнейших взаимоотношений. И Литош, подобравшаяся было, словно маленький хищник, спокойно выпрямилась. Потому как, несмотря на то, что они «прекрасно поняли друг друга» еще раньше, теперь было решено главное – все былое забыто, а будущее решится с однозначным для кого-то из них исходом. И даже второго не дано.
Присутствуй при этом разговоре кто-нибудь иной, нежели Литош и Бергата, он с удовольствием отметил бы для себя превосходное благородство отношений двух высокопоставленных вельмож Города, да еще и пожалел бы, что редко такое случается, что все бы так… Да только всякий иной – не Бергата и не маленькая кочевница. Что слова – звук пустой. Этот разговор происходил на несколько другом уровне.
- Однако, я бы с интересом посмотрел на эту птицу. Вы уже видели что-то подобное?
Мостовой, как ни в чем ни бывало, указал Арвисту на сбитого марвина. И, можно поклясться, что его уважение к Подгорному сильно пострадало бы, вздумай тот ответить отрицательно.
- Я с удовольствием составлю вам компанию, сиятельный торн.
Бергата, надменно усмехнувшись – совсем незаметно, про себя – выдал столь же роскошный барский жест по адресу Литош, приглашая и её присоединиться. Видел бы эту сцену Борис Мак! Только крякнул бы да в ладоши захлопал – ни дать, ни взять, идиллия! Сон аристократа…
Посмотреть, впрочем, было на что. Торн Речной уже навел необходимый порядок, лишние зеваки не толпились, и даже наряд из двух пехотинцев и двух арбалетчиков возник поодаль, дабы кто попало не шлялся возле трофея. Оно и правильно – вдруг там амулет какой или еще что заряжено, да и вообще, победа славная, празднуйте, остальное решат те, кому положено.
Тело марвина было положено навзничь, руки и ноги его растянуты в стороны для удобства осмотра – был он такой же, как и все до этого встреченные горцы, но вот наряд… На Арвиста живо дохнуло холодом и мраком подземелий Мостового и немедленно накатил приступ этой чертовой болезни, подхваченной здесь. Левый висок словно взорвался пульсирующей болью и глаза от этого давления едва не вылезли из орбит. «Да что же это, в самом деле…» Рука, не спросясь, поднялась к голове, и сразу стало стыдно за проявленную слабость. Нет, никто ничего не заметил, Арвист тем и был силен, что умел держать себя в руках – никто, кроме Литош. Она была тут как тут, её любящая ладонь нашла сжатый правый кулак воина и втайне прикоснулась к нему. Сама маленькая «тень» смотрела вперед, туда же, куда и все – но её сердце постаралось принять на себя удар боли, как всегда, принеся некоторое облегчение. И не нужно быть великим лекарем для столь нехитрой процедуры, надо всего лишь любить, чувствовать и искренне стремиться принять на себя…
Марвин был одет в совершенно тот же серебристый наряд, что висел у Мостового в его тайных покоях, только не хватало к нему круглого прозрачного шлема. Та же матовая серебристая ткань – не ткань, или что там, черти её забери назад, и даже пучок мягких разноцветных хвостов имелся на уровне поясницы, грубо обрубленный и выставивший на обозрение свою тусклую металлическую сердцевину. И даже говорить ничего не надо было никому, и ясно стало, откуда у Мостового его чудеса, и надежда на обретение Талисмана превратилась в уверенность. Сам Мостовой долго не задержался, убыл по своим делам, зато очень скоро объявился кронрод и надо было видеть его лицо. (Силен повелитель, мудр и закален, а, все же, не так собой владеет, как тот же Арвист – прямо отпечаталась на лице гамма эмоций при виде знакомых чудес, вплоть до ощущения опасности за спиной в замке Мостового.) И уж точно никто не мог расслышать того, что сказал сам себе повелитель, сжав зубы и нахмурившись. «А ведь не сказки рассказывал Летописец… Как же не сподобил Господь ТОГДА его у Мостового перехватить да при себе содержать? Только кто ж подумать мог! А теперь и думать поздно и сожалеть не о чем – сам все решил и сам во всем виноват, стало быть. Летописец, конечно, помер, он Мостовому не нужен совершенно, опасен даже – вот и думай, как теперь быть и жить… Он еще говорил про город – древний город – а еще толковал о ПРАВДЕ, которую знал… Боже, спаси и сохрани, не дай усомниться…»
Вряд ли когда-нибудь прежде кронрод исполнял Знак Падения так же истово и праведно. Да и немудрено.
- Об одном думаю, благородный торн, - говорил Доо чуть позже, неторопливо шагая чуть впереди Арвиста (этикет), - и не скажу, что дума моя радостна. Мы тут повидали уже чудес: и сера эта адская, и масло горящее, и крылья нечеловеческие… Если марвины дьяволу служат и оттого всем этим владеют – почему мы одолеваем? А, если все это не от Врага – почему мы в Городе этим не владеем? Война идет хорошо и славно… О том и думаю – не слишком ли хорошо?
Арвист молчал, прекрасно понимая, что он сейчас – только уши свободные, совета у него никто не спрашивает. (Однако, цени, торн – кто еще дождется такого откровения от владыки Города?) А кронрод остановился, внимательно посмотрел на Подгорного, и чуть заметным кивком головы пригласил его за большой валун, которым они и отгородились от охраны и свиты.
- Сиятельный Мостовой не впервые здесь. Это для вас не новость, торн? Вот и для меня тоже… Он знает куда больше, чем говорит, да и говорит все больше по мелочам… Как он выбрался отсюда с теми трофеями, что хранит в своих подземельях? Как добрался сюда? Как добыл? – Кронрод извлек из ножен кинжал (не игрушка, как отметил Арвист, настоящее боевое железо) и резким движением срезал свисавшую с камня лапу мха. – С самого начала мне этот поход занозой в сердце. Неправильно все, не так бы я действовал. Как будто мимо моей воли все пошло… А я уже и изменить ничего не мог. Последний ездовой в обозе, и тот противные речи вел, пока кочевников не разнесли. Теперь помалкивают – вашими заботами, торн – но, в головах все то же… То же, что и в моей!
Последние слова почти выкрикнул, но сдержался. Приблизился, и очень тихо, но твердо, продолжал:
- Сиятельный никогда не потерпит вашего возвышения, Подгорный. Высоко вознесся торн Мостовой, а мечты его еще выше… Права у него нет, но если он добудет Танги… Вы меня понимаете, благородный Арвист?
Кронрод выделил это обращение, но мог бы этого и не делать. Арвист уже давно прекрасно всех понимал. Всех и  всё.
- Верьте мне, ваше величество. – По спине пробежала дрожь презрения к самому себе, ибо говорил он уже эти слова в другом месте, но Арвист справился. – Не буду скрывать, торн Мостовой сыграл главную роль в моей судьбе, но я сделал свой выбор. Я не с ним. Я за вековой порядок, ибо то, что длится вечно – справедливо. К тому же, с некоторых пор, это уже и мое личное дело. Если будет ваша воля, я прямо сейчас приведу к ответу Мостового, будь он хоть сам дьявол!
Кронрод горько усмехнулся.
- Если бы это было так просто, я справился бы и сам… Вот что я вам скажу, торн, - Владыка спрятал кинжал в ножны, весь выпрямился и приосанился, как это и подобает повелителю Города, - сейчас нам остался один шаг до исполнения мечты. Сейчас у нас с Мостовым одна цель. Он, как видно, неспособен добыть Танги без нас, а мы тоже в нем нуждаемся. Поэтому, друг мой, будьте пока настороже, а как только наступит ВРЕМЯ, действуйте согласно велениям своего благородного сердца, и все патриоты Города будут с вами. Сейчас вы единственный, на кого Город может положиться в полной мере – и не потому, что нет у меня верных дворян, а потому, что только за вами есть реальная сила, способная противостоять Мостовому. И, заклинаю, будьте настороже!
Белка? Не видать этих грызунов уже с пару недель, попрятались на зиму. Камешек скатился по склону? Громче был бы звук оползня. Не ветер, не птица глупая – верная себе Литош воплотилась посреди разговора и неумело припала на колено перед кронродом. Глаза ее горели из-под черной блестящей челки.
- Не гневайтесь, ваше величество! Мой торн закроет вашу спину, а к нему самому никто не подойдет!
Что-то непонятное тронуло губы кронрода. Потом он усмехнулся и пригласил разведчицу встать.
- Интересно, чем моя охрана занимается… Что бы вы сказали, торн, если бы я назначил начальником дворцовой охраны нашего ангела-хранителя?
Литош откровенно прижалась к Арвисту, честно гладя в глаза повелителю.
- Жаль…
Они все вышли из-за валуна и надо было посмотреть на бравых служак, уставившихся на Литош, словно на чудо небесное. Кронрод еще раз усмехнулся, повторив про себя: «мой торн…», и, неожиданно знаком попросил Арвиста приблизить ухо.
- Вот еще что, благородный Арвист… Кое-кто в лагере слишком уж откровенно поглядывает на вашу маленькую тень…
Арвист только нахмурился.    

                2.

Реальная сила, сказал кронрод. Понятное дело! Три сотни лучших бойцов Города, краса и доблесть, Гвардия – и нет среди них ни одного, кто бы грудь свою не подставил вместо капитана, да с радостью. Этого не надо было понимать однобоко, однозначно – в первую очередь, гвардеец отдаст жизнь за кронрода, то есть, за Город, которому служит согласно присяге и уставу. И за Мостового с радостью на смерть пойдет, ибо сиятельный торн Мостовой – отец Гвардии. И даже за Олрея – не задумываясь, потому что это тоже присяга, Город, доблесть и честь.
Это все понятно, почетно и достойно. Самая жесткая дисциплина, самое спаянное товарищество, самый настоящий патриотизм, самая высокая выучка, самое отточенное боевое применение, и прочее, все самое-самое – это и есть Гвардия, для того и создана, для того и лелеется. А имел кронрод в виду следующее: если встанет капитан Гвардии, торн Арвист Подгорный, да взмахнет рукой, да крикнет братьям что-нибудь вроде «его не слушай, меня слушай!» - и тут же вся сверкающая краса и гордость повернет туда, куда укажет означенный капитан, если и не вся, то в большинстве. Даже и против отца своего Мостового. Потому как велик и страшен сиятельный торн, все знает, все может, а торн Подгорный ныне для простого и любого гвардейца – икона. И за ним больше пойдет. А, если пойдут хотя бы две сотни из трех – Город, конечно, не сокрушат, но дел таких понаделают, что и через сорок лет вспоминаться будет. И, ведь те, кто напрямую не пойдет, против своих оружия тоже не поднимут – под любым предлогом! Вот это и есть та самая «реальная сила», с которой даже кронроду приходится считаться – а он и не отказывается.
Все это, помнится, Арвист прекрасно осознал и воспринял еще после памятного штурма, да и с Мостовым успел на эту тему объясниться – и непонятно было, ждал ли кронрод именно этого момента для открытия карт, или просто удачно все сложилось… Повелитель в любом случае в выигрыше – Мостовой ли сожрет Подгорного, или наоборот, оба подавятся – времени и сил на эту грызню уйдет много, хороши и достойны оба, а сын подрастает… Вот войдет в силу Крик Доо, женится немедленно, своего наследника получит – и вся ваша грызня, господа приближенные, больше мышиной стоить не будет.
А это значит: доблестного Арвиста как можно наглядней приближать, сиятельного Мостового как можно наглядней оценивать высоко, всякому, кто может ту или иную сторону принять, давать понять, что и то и другое хорошо, но истина – дороже.
И Танги. Главное – Талисман Мудрости. Кто им владеет, тот и миром правит. Докладывали верные люди, что сиятельный торн Мостовой превыше всего силу и славу Города ставит – вот и докажите, любезный. А, ежели одеяло на себя потащить изволите, то надобно вам знать, что есть у Города дворяне, вам по стойкости духа не уступающие, и более того, значительную часть своей силы у вас же и отнявшие. Вами же, по большому счету, и выращенные, вскормленные, вознесенные – и не ваши теперь. Чьи же?
А вот это позвольте решать тому, кто имеет на это право по рождению. Не для того фамилия Доо триста лет красуется на гербе Города, чтобы заслуженные (чего скрывать), но выскочки теперь мнили себя на уровне вековых родов. Уж на что древнее род Луговых – бок о бок с Доо ставили Город – а и то не точат зубы на то, что им «невместно». Заслуги первого из рода Мостовых велики, никто не отрицает, это он навел переправу через бурные воды Реки и завел первую торговлю с заречными – но, никогда он Городом не правил! Пять-шесть невест из королевского дома, правда, за Мостовых выходили – ну, да не за Красную Бороду же их отдавать…
На самом деле, совершенно непонятно, что тут опасней для трона. В северном герцогстве вон, теперешний монарх и вовсе из ниоткуда нарисовался, а поди ж ты… И еще, говорят, всякому царствующему дому свой срок положен, и любой из них, даже самый могущественный, место свое уступает со временем. И, как правило, совершенно посторонней фамилии. Ну, да это уже забота действующего кронрода. И, слава Богу, нынешние носители славного имени Доо (забудем Олрея) более чем достойны славы своих предков.
- Перехвачен связной торна Мостового, ваше величество.
Перехвачен? Разве кронроду еще месяц назад не было доложено о том, что все сношения протектора Гвардии с Городом находятся под контролем?
- У торна был еще один источник…
Кто бы сомневался…
- Отец Вит Благочестивый настойчиво просит торна о содействии в обуздании дьявольского отродья, нашедшего приют в армии Города. Благочестивый, дескать, не сомневался, что улики, переданные им Мостовому с предыдущим посланником, были более чем весомыми. И теперь святой отец опечален тем, что должного отклика не нашел.
- Какие улики?
- Нам удалось узнать, что речь идет о каком-то бесовском талисмане, богомерзкой подкове, которую торн Подгорный хранит и даже носит на себе.
Замечательно… Что ж, все идет, как следует.
- Что связной?
- Выполняет свою работу. – Начальник дворцовой охраны тихо усмехнулся чему-то внутри себя. – Ошибочка вышла у торна Мостового. Когда третья игла пошла, выяснилось, что у связного ублюдок растет в рыбном квартале…
Кронрод мрачно и внимательно слушал своего главного охранника. Нет, погорячился он, конечно, насчет Литош. Она бы тут не сдюжила.
-  Связной теперь точно знает, что в случае чего лично по частям сынка скушает в сыром виде, так что… Какое-то время ему можно доверять.
- Обернется он теперь до конца войны не больше одного раза. Так что обеспечьте ему нужную информацию для обратного пути. Потом не упустите. Если только он вас не кормит едой со стола Мостового.
Начальник охраны склонился. Его можно было упрекнуть в чем угодно, только не в отсутствии профессионализма. Литош, правда, поколебала некоторые позиции  недавно, но, не все ж такие…
- Гонец у нас уже три недели, ваше величество. На сегодняшний день его ублюдок найден и передан в хорошие руки.
- Ну, вы знаете, что делать, - шевельнулся кронрод. – В наше время родительские чувства не так сильны, как прежде, подумайте об этом. А отец Вит… Мостовой вряд ли посвящает его во все обстоятельства, пусть же он узнает, что еретик весьма хорошо себя чувствует и даже неплохо продвинулся по службе. Именно Мостового усилиями.
Ничего лишнего и дополнительного не требовалось говорить. В противном случае найдется более подходящий начальник дворцовой охраны. Хотя бы и  Литош, все же. С правильным заместителем.
- Разрешаю удалиться.
Однако, пора и Совет созывать. Завтра – штурм. Даст Бог, последний.

                3.

Шульга нетерпеливо дослушал положенный доклад и махнул рукой, что ясно сказало Маку: ладно, все ясно, занимайся своими делами. В другое время он бы, конечно, к чему-нибудь придрался бы, ценных указаний надавал, просто по периметру прошелся бы… Теперь же его настойчиво влекли к себе недвусмысленные знаки командира второго взвода Бережного – и знаки эти, вроде ребра ладони под горлом, твердили о неотложном.
- Мак, особое внимание на следы пребывания. Хоть одну зарубку постороннюю на дереве увижу – сам знаешь. Свободен!
Борис не изменился в лице, но о давешнем «ДМБ» на стволе бука тут же вспомнил и бросился проверять исполнение своего приказа по взводу. А Бережной немедленно взял командира в оборот.
- Товарищ майор, у меня три новости, все плохие, и только небольшое хорошее сообщение на закуску. Разрешите доложить?
Красноречивый взгляд красных бессонных глаз Шульги был ему ответом.
- Отойдем, Коля… Что?
Бережной внимательно огляделся – непонятно, зачем – и приступил к изложению.
- Товарищ майор, поведение «аборигена» не укладывается ни в какие схемы и инструкции, лично мне кажется, что наши ученые либо перебдели, либо недобдели, только это не Сашка Долин, это нормальный местный чувак.
Шульга коротко и невесело хмыкнул, подавляя желание закурить – курил он только под выпивку, что происходило очень редко, в отпуске, и не вспомнить, когда.
- Ты это Плавину расскажи, взводный. Для меня это не новость.
А вот желание глотнуть никотина в трезвом виде – вот это была новость, и сама по себе несла очень паршивую тему.
- Значит, плохих новостей только две, а не три. – Бережной всегда мыслил позитивно. – Сам не знаю, как бы это сформулировать… В общем, до нас тут, оказывается, ВДВ порылся, аккурат перед нашим приездом.
Думается, Шульгу не очень бы потревожил сейчас и гром среди ясного неба. Он ничуть не шевельнулся, только сплюнул.
- Поясни.
- Сразу предупреждаю, товарищ командир, сведения это неофициальные, зато надежные. Для того, чтобы эти рыцари благородные сюда приперлись, парашютисты тут операцию провернули, качественную, без эмоций. Прямо здесь, в этих местах, под носом у горцев нарыли кое-чего ценного и партнерам нашим, горожанам переправили. Потом на заслуженный отдых отправились, премии, звездочки – как положено – а нас сюда, доделывать. Нормально?
Шульга, как был, сделал четыре шага вперед, потом три влево, и вернулся к подчиненному офицеру.
- Ты, Коля, выводы уже, небось, сделал? Ладно, ладно, не махай ушами. Мы с тобой – люди военные, так что выводы свои держи при себе. Понял? Вот и молодец. Раз нас с тобой сюда направили кашу расхлебывать – значит, мы с тобой лучшие, и точка. Значит, лучше нас никто не справится. А медали потом считать будем. И премии.
Улыбка Бережного и вовсе стала ослепительной.
- Так точно, товарищ командир! Для осназа плохих новостей не бывает, виноват – погорячился! Стало быть, и последняя из разряда несущественных будет. Докладываю: в армии горожан, безусловно, присутствует чужой игрок.
Шульга угрюмо взирал на комвзвода два. И парень хороший, и профессионал настоящий, и положиться на него можно в любую секунду, но уж больно остроумный, мать его. Скалится, будьте любезны, начальство глазами пожирает! Как там у Петра Великого, дракона московского, не то святого, не то юродивого: выглядеть молодцевато, слегка придурковато? И грудь что бы – колесом…
- Коля, мы с тобой не одно ведро дерьма расхлебали одной ложкой. Забыл? Напомню! Ты эту комедию перед Боковым ломай, когда он всех по одному допрашивать станет. Ты у меня разведка? Значит, вынь и положь «казачка», без эмоций, как сам выражаешься! Весь на шутки юмора изошел уже… Нобелевку ждешь от меня? Не будет! Последней овце эта твоя новость известна! Герой…
К последнему слову на Бережного уже жалко было смотреть. Он силился что-то вставить, но, не решался. А Шульгу, похоже, понесло.
- Фамилия игрока? Должность, звание, задача? Форма связи, пути отхода? Дважды два – четыре, так не для того ты вторым взводом командуешь у меня, чтобы об этом докладывать! Три, говоришь, плохие новости у тебя? Да все они и яйца тухлого не стоят по сравнению с тем, что разведка штурмовой роты осназ мышей не ловит! Игрок! Слово-то какое применил! В бирюльки, стало быть, играемся? А Сашка Долин по лезвию ходит, а целый совет геопарламента резолюции рожает, а сотни людей у тебя на глазах в землю ложатся!
Это был пар, раскаленный, свистящий, прорвавшийся сквозь прокладки и белый как снег. Это было то, чего крайне не доставало Шульге последнее время – и горе Бережному, что именно он попал под струю, сам же, впрочем, ее и вызвав на себя. Он и не думал уворачиваться, молча глядя перед собой и вытянув руки по швам.
- Значит так, лейтенант. Землю носом роешь, все, что надо, выясняешь, и только тогда мне докладываешь. По форме. Не справляешься – лучше сразу сам застрелись. Миндальничать не стану. Служебное соответствие – самое главное качество командира, слыхал? Вот и молодец. Марш работать. Времени у тебя – до прибытия полковника Бокова. Выполнять!
Непохожий сам на себя Бережной взял с места в галоп. Надо тебе! И чего я такого лишнего ляпнул…
- Бережной!
Окрик ротного командира застал Колю в прыжке. Немыслимо изогнувшись, он остановился, сразу лицом назад, весь в туче пыли и мелких камешков.
- Ты еще хорошую новость обещал.
- Так это, Виктор Николаевич… - Совладав с дыханием, комвзвода неловко улыбнулся. – Как раз по поводу Бокова… Задерживаются. Несколько дней времени у нас есть! Получается…
Шульга чуть не расхохотался.
- Иди уже…
Стало немного легче на душе. Да и не может же все подряд паршиво выглядеть! Должны ж быть хоть какие-то светлые моменты. Например, непоказное рвение личного состава все горы местные сгрызть, а задачу выполнить. Сгрызут, без сомнения, зубы-то вон какие, не кость мягкая – композит бронебойный… Майор и сам непроизвольно провел языком по верхнему ряду, припоминая хвастливые заявления дивизионного хирурга. «Насчет стали – не обещаю, капитан, а вот камни крошить можете смело. Гарантирую. Силы челюстей вам хватит. Остальное – моя забота…» Тоже шутник был, эскулап. Хотя, почему был? И сейчас, небось, генералам титановые черепа ладит.
И, судя по всему, не только генералам. И полковники попадаются.

                4.

- …Посыльный великого торна Олрея докладывает, что полк успешно продвигается вперед, не встречая сопротивления. Сейчас они уже преодолели более половины пути, если опираться на карту, составленную гвардейской разведкой.
Арвист вскинул голову. Докладчик, а именно, торн Мостовой, многозначительно задержал на нем серьезный взгляд, и продолжал:
- Если продвижение нашего отвлекающего полка продолжится теми же темпами, к завтрашнему утру великий торн будет на исходном рубеже, то есть у выхода в Долину. Таким образом, нет никаких оснований для отмены завтрашнего штурма. У меня все, ваше величество.
Еще раз зачем-то значительно глянув на торна Подгорного, Мостовой неторопливо сел на свое место. Кронрод, слушавший доклад несколько рассеяно, не отрывая глаз от расчерченной дощечки перед собой, поднял, наконец, голову, и тоже обратился к капитану Гвардии:
- Мне показалось, торн Подгорный имеет некоторые соображения?
Арвист поднялся, отдал почтение повелителю и сказал с интонацией скрытого непонимания:
- Десятник Волк имеет репутацию честного и мужественного воина. Его гвардейцы показали свою доблесть в недавнем бою. Мне кажется, мы не имеем оснований сомневаться в его точности и правдивости.
Господа Совет как-то зашевелились, заерзали, закашляли, звучно сморкнулись в правом углу шатра и снова постепенно затихли. Арвист невозмутимо переждал все это и продолжил, обращаясь уже непосредственно к Мостовому:
- Если сиятельный торн имеет какие-то сведения, идущие вразрез с показаниями нашей разведки, пусть он посвятит в них Совет. Лично я доверяю карте Волка и призываю к тому же всех присутствующих. (Поклон кронроду.)
Вряд ли он ожидал от Мостового какой-либо неадекватной реакции. Он просто ответил уколом на укол, хотя и вынес этот обмен на всеобщее обозрение. Мостовой на это слегка шевельнул пальцами правой руки на подлокотнике кресла и с любезной улыбкой парировал:
- Нет в Городе ни одного человека, кто сомневался бы в доблести и чести Гвардии его величества. Просто мы должны учитывать малейшие нюансы!
Гвардии его величества, благородный торн Подгорный, а не Волка или вашей, зарубите себе на носу, будьте добры. И не лезьте в словесную перепалку с теми, кто понимает в подобных вещах побольше вашего, так-то вот. К чести Арвиста, он стойко вынес щелчок по носу от Мостового и насмешливые покашливания от прочих – не так много их и было, впрочем.
- Так, - веско резюмировал повелитель, заставив все смолкнуть. – Все идет по плану. Торн Лесной, доложите Совету, насколько соответствует нашим указаниям осадная башня.
«Осадная башня» - название Арвиста. Не просто запомнил повелитель, но и сам использует новый термин. Велик, повелитель Города! Напряженности, стало быть, не заметил, Мостового не осадил по поводу его сомнений, но сторону Арвиста не взял – просто показал всем наглядно, что важно, а что очень важно. Разделяй и властвуй…
Мостовой мрачно ухмылялся где-то в глубине непознанной души. «Все идет по плану.» Вот и пусть идет.
- Работы, практически, закончены, ваше величество. До наступления темноты специальными повозками будет укатан наклонный подъем и можно будет опробовать, так сказать… Я имею в виду, отрепетировать движение людей…
- Провести учения, - негромко бросил торн Речной.
- Совершенно верно, благородный торн. – Лесной гордо осмотрелся и разгладил незначительные складки одеяния. – Учения по подъему и спуску грузов и людей. Но, и без них очевидно, что построенная башня так же прочна и надежна, как мудрость нашего повелителя, отдавшего приказ о её строительстве!
Он бы обязательно добавил что-нибудь и о своей мудрости и своем таланте, да слишком явен был скептический взгляд Мостового и слишком нетерпеливым – жест кронрода.
- Итак, насколько я могу судить, все готово, благородный торн?
- Абсолютно, ваше величество!
- Превосходно! – Кронрод обвел взглядом всех присутствующих и величаво улыбнулся. – Примите, благородный торн Лесной, признательность Города, ваши заслуги будут оценены по достоинству.
Сияющий Лесной водрузился на свое место, благосклонно принимая поздравления соседей.   
- Торн Речной, вам было поручено озаботиться тем, чтобы стрельба по крепостям была не только точной, но и ужасающей. Ваш доклад, благородный торн.
Речной с достоинством выпрямился и Арвист невольно сам приосанился. Вот что значит гвардейская косточка! Любо-дорого посмотреть…
- По моему приказу, ваше величество, было произведено несколько пристрелочных залпов для  определения веса снаряженных стрел. Было определено, что мы можем поражать противника и вести заброс крепости противника горючим маслом без ограничений. Пошито уже не менее тысячи вот таких бурдюков…
Торн помедлил и достал откуда-то кожаный мешок – очень похожий на кочевую походную флягу  – и поднял на всеобщее обозрение. Арвист присмотрелся и постарался сохранить невозмутимость. Пошито! Очень было похоже, что фляга это и есть, наверняка на всей этой тысяче имеется вышитый знак клана Красной Бороды, если не на всей, то на большинстве… Но, какая разница? Речной сообразил, ему и слава! А еще тому, кто приказал все добро собрать с поверженных кочевников – да вот он сам и сидит, непроницаемый, зловещий, сиятельный торн Мостовой. Тоже, впрочем, ни слова не скажет. Своего не упустит, но к чужому уму примазываться не станет – таков уж он уродился, наследник древнего рода воинов, строителей и купцов.
- Каждый такой бурдюк вмещает до десятой части ведра, он будет закрыт, но не полностью, и, по результатам пристрелки, мы зальем уступы стен огнем настолько, что там невозможно будет находиться никому.
После этого торн Речной поклонился. Кронрод не сделал ни малейшей паузы, у него тоже имелись глаза и пытливый ум.
- Это превосходно, благородный торн. Пошив бурдюков еще не закончен?
- Пошив будет продолжаться до начала штурма, повелитель!
Кронрод медленно встретился взглядом с каждым членом Совета и только теперь улыбнулся.
- Вот, господа Совет! Торн Лесной и торн Речной показали нам всем образец отношения к делу! У меня нет сомнений в благополучном исходе дела. Штурм назначаю на рассвет завтрашнего дня. Разрешаем всем, кто имеет неотложные служебные дела, удалиться. Торн Луговой доложит еще о состоянии дел в обозе и фуражной команде. Торн Мостовой, в этот раз ваши молодцы возьмут неприятельские стены. Желаю всем хорошенько выспаться, господа!
И, действительно, каких-то лишних дополнительных обсуждений собственно атаки в этот раз не требовалось – все было оговорено, да и Мостовой не Олрей, и лестницы собраны и готовы…
Арвист еще раз сошелся с Мостовым зрачками, улыбнулся, получил такую же вежливую улыбку в ответ и отправился к себе, ибо обозные вопросы занимали его менее всего. Мостовой же остался, и нет сомнений в том, что Луговой получил немало никому не нужных вопросов по поводу поголовья овец, а так же шкур, списанных на пошив бурдюков…
Вот и ладно. Мостовой у нас в каждой бутылке пробка, Арвисту же гвардейские сотни обойти надо, штурм завтра, и как оно все обернется – вопрос. Подгорный был бы вовсе не в обиде на судьбу, если бы и завтра Гвардия все решила, хоть бы и через огонь.
- Литош?
- Да, господин, - промурлыкала маленькая тень, почесав шерстку об его локоть.
- Сотников ко мне. Рысью. Обсудим мелочи, потом смотр делать будем. Пока не совсем еще стемнело. – Он ласково улыбнулся и ловко попал пальцем ей по носу, пока она не увернулась. – А потом ужинать будем. Вдвоем.
И получил свою порцию блеска любящих глаз.   

                Глава 17.

Кому не приходилось хотя бы однажды жертвовать                собой за свою добрую репутацию?
Ф. Ницше.

Утро было хмурым и влажно-холодным. Даже показалось поначалу, что изморозь села на ветви и землю – но нет, до заморозка не дошло. Ясно стало только, что его, заморозка, ждать осталось дня три, не больше.
Почти ничего не напоминало такое же памятное утро предыдущего штурма – то ли оттого, что нынешняя атака задумывалась как совершенно иная, то ли оттого, что далеко не все до конца понимали и представляли себе свою роль, то ли просто «втянулись» уже в ратную жизнь и спокойнее относились к смертельно опасной работе – непонятно. Нервничали, конечно, волновались, боялись, откровенно трусили – а как же иначе, не к бабушке на блины пришли, тут так угостят железом под горло, что никаких блинов больше не понадобится. Но, в общем и целом, отмечал для себя Арвист, все было как-то более деловито, собрано и без откровенных разговоров о неминуемой смерти.
Он поднялся затемно и молча наблюдал за всеми последовательными действиями этого неповоротливого механизма, именуемого армией, передвигаясь по лагерю в сопровождении какой-то непривычно расслабленной Литош. (У нее были причины для некоторой томности и расслабленности сегодня с утра, она бы и вовсе еще часик понежилась под одеялом, не железная же, мягкая и пушистая…) Впрочем, сотник Ворон, к примеру, ни за что не доверился бы этому обманчивому виду прелестной воительницы, была это, скорее всего, просто КАЖИМОСТЬ мягкости.
Сам сотник, вполне оправившийся (или делающий вид, что оправился) от своей неприятной раны на бедре, так же присоединился к капитану с молчаливого согласия последнего. И, действительно, чем еще заняться-то? Да и в сотне его половина если ребят осталась – хорошо… Арвист сразу предупредил друга, заранее, чтобы не было потом обид и непонимания, что сегодня даст отличиться и прочим, не все же лавры только Ворону сотоварищи должны достаться. Если, вообще, придется Гвардии отличиться в этом деле.
Внутреннее, непознанное, удивительное – живущее в человеке помимо его воли и сознания – никогда не обманывает опытного воина. Умеющий прислушаться к себе всегда точно знает, будет драка или стычка, смертный бой или легкая прогулка. Сейчас по всему выходило, что ничего страшного, подобного давешнему, не случится. Может, оттого и по всему лагерю гораздо меньше нервотрепки? Предчувствие (предвидение) рождало ощущение спокойной уверенности и, вместе с тем, некоторой подозрительности.
В самом деле: война, можно сказать, на самый пик свой только сейчас вышла, самые страшные драки только сейчас должны начаться – а ведь не случится этого сегодня, нет. Ворон как-то, по пьяному делу, разоткровенничался перед Арвистом в «Красном драконе»: дескать, на Трехлетней, при Излучине, всегда он точно знал заранее, что и как будет. Не поверишь, говорит, друг мой Арвист, десятник мой тогдашний за день до смерти прямо так и сказал, что сдохнет завтра, нутром чует. И точно, получил копьем аккурат под ремень шлема, хоть не мучился, бедолага. «А самое паршивое, - тихо говорил Ворон, придвинувшись к новому другу – вот, говорит тебе парень, мол, убьют меня завтра, наверное, смурной весь… А ты и ответить ничего толком не можешь, потому как если чувствует человек – все…» Арвист ничего не возражал, знал и понимал то же самое, откуда – неизвестно…
А теперь что же получается? Неправильно как-то, подозрительно – выходить на бой не с верой, а с твердым знанием успешности! Не было бы подвоха какого, не угодить бы в дьявольский силок, вот что я вам скажу.
- Что думаешь, брат сотник? Что-то ты с утра сам на себя не похож!
- Порядок, брат капитан… Возьмем мы сегодня Перевал, и никаких гвоздей!
Ответил Ворон, попытался сделать это в своей манере, но, что-то не очень вышло. Натянуто как-то.
- Вот и я говорю: порядок. Только…
Что именно «только» торн Подгорный не пояснил. Да и что это с ними, в самом деле! Встряхнуться надо, подпрыгнуть, продышаться! Нет такой силы, что остановит Город в его движении, никто не сравнится с победоносной армией кронрода – вот в чем суть! Попытались было марвины, попробовали было на вкус, каково оно – не понравилось, выкосили их, может, до основания, вот и вся война. Бойцы неплохие, спору нет, отважные и умелые – да только духа боевого в тех же северянах, видать, побольше будет. И чего копаться, выискивать чего-то большего, глубокого? Сегодня Перевал возьмем, завтра Танги наш и – Победа!
Литош, словно слышала мысли Арвиста – впрочем, а как же иначе? – присущим только ей резким движением тряхнула челкой, подхватила с земли камешек и ловко запустила им (не по-боевому) в опущенный чуть не между колен шлем некоего придремавшего в стороне бойца. Шлем находился у того на голове и звон попадания точно прогнал у парня всякую сонливость. Ошалело глянув по сторонам, воин вскочил, еще раз огляделся…
Бедный пехотинец! Если жив останется, до самой старости не забудет он искреннего, заливистого хохота со всех сторон – и не было числа шуток да прибауток по такому случаю, причем самые близкие его товарищи ржали громче всех. А и не спи – замерзнешь! И будто всколыхнулось все, просветлело, приободрилось – как же мало надо порой для поднятия настроения перед атакой…
А старшина городских стрелков уже поднял вверх свой командирский жезл с бело-зеленым треугольным флажком.
- Стрелу на тетиву! Первый десяток – товсь!.. Пли!!
Первый навесной залп с низким звуком – не то воем, не то свистом – пронзил пространство и обрушился на немногочисленных часовых правой крепости Перевала. Ни в кого не попали, разогнали просто – зато теперь точно было известно, какое брать упреждение по высоте и какое натяжение придавать выстрелу. Вчера стреляли, только сегодня и влаги в воздухе больше, и ветерок другой, и тетива новая у многих, и… Нечего совать свой нос в работу мастеров, которые сами знают, что надо делать.
Непонятные ощущения испытывал Арвист, глядя на это действо. Он с трудом представлял себя на месте марвинов, но, почему-то, думалось ему, что не так надо им действовать. Как? Шут с ними, но не прятаться неизвестно куда со стен. А они попрятались, делай что хочешь, заливай маслом дьявольским все боевые позиции на стене – прицельно, без спешки, с поправками, спокойно и размеренно, будто тренируясь или соревнуясь на точность. Что же могли они предпринять?
Ворон, разогревшись с началом боя, толкнул Арвиста под локоть.
- Как думаешь, Арвист, если бы сейчас, пока не поздно, сотни полторы лучников вывести марвинам между крепостями, да навесными залпами засыпать нашу башню? Тоже ведь, наверное, умеют огонь стрелами кидать?
  Арвист помедлил с ответом, прикидывая.
- Толку мало… Они снизу только навесом стрелять смогут, наши их в упор расстреливать будут. Хотя… Если сотни полторы… Тогда и тут жарко будет, поди прицелься! Только нет у них столько лучников, а арбалеты здесь не помогут…               
- Это точно, только я бы на их месте сиднем не сидел! Понимать же должны: крепость сейчас подпалим, «черепаху» против второй построим и эту правую возьмем, одной пехотой возьмем, без Гвардии! А тогда и левой делать нечего…
То-то и оно, подумалось Арвисту. Должны понимать, и понимают, наверняка. Значит…
- Орлы! – зычно командовал, тем временем, «черепахой» торн Речной. – К броску приготовиться! Как крепость займется, по моей команде, все как один! Правый фланг на уровне стрелы с флажком!
Стрелы еще не было, она воткнется в землю непосредственно с командой на построение «черепахи», но до этого оставались считанные секунды. Великое количество черной гадости принесли стрелы Города в крепость перевала и оставалось лишь запустить факел, чтобы превратить ее террасы и переходы в пылающий ад. Это ведь только кажется, что ничего страшного – подумаешь, недолгий костерок! А разлей на землю хоть бутыль всего этой гадости, подожги и попробуй затоптать! А? А постоять в середине? А тут этих бутылей… Всего такого уже насмотрелись и напробовались солдаты Олрея Доо, да и гвардейцы его величества при первом штурме – когда пышет жар, горит плоть, черный едкий дым выедает глаза и не то что воевать, жить не хочется… Все было правильно, все было грамотно и точно исполнено городскими стрелками, недаром свой хлеб имеющими – оставалось лишь отдать приказ, построить «черепаху», подавить огонь левой крепости и выдвинуть лестницы.
То-то и оно, думал Арвист. То-то и оно, что понимают все марвины, и знают. И что-то, все же, делают, славный сотник Ворон.
Арвист ринулся вниз с башни и помчался к штурмовой команде торна Мостового, лично готовившего своих бойцов к установке лестниц. Подгорный еще издали, на бегу, отчаянно жестикулировал, размахивал руками и кричал в надежде привлечь внимание.
- Разойдись! Всем в стороны! Торн Мостовой! Сиятельный торн!..
Честь и хвала торну Мостовому – немедленно повернулся, секунду думал всего – тут же продублировал команду, оставив разбирательства на потом. Почувствовал, понял, осознал или еще что случилось с ним в этот миг, на то он и Мостовой, а не Луговой, к примеру…
- Лестницы бросить! Всем назад! Разойди-и-и-и-ись!..
А дело было в том, что откуда ни возьмись, из-за левой крепости, из какой-то невидимой даже с осадной башни трещины выдвинулся непонятный тяжелый и скрипучий скорпион на колесах, остановился в точно выложенном камнями месте, пять секунд помедлил…
И с натужным скрипом, с тяжелым стуком дерева об дерево, с радостным ревом обслуги выпустил в направлении скопления штурмующих здоровенный огненный шар.

                2.

    Великий торн Олрей Доо, конечно, любил лошадиные прогулки, охоты и прочие активные развлечения – но, не до такой же степени! Он был еще молод, тридцать лет – не возраст – он родился и вырос в семье воинов, только воином не был никогда. Как-то само собой получилось, что, вот, воины все в роду: и дед великий, и отец достойный (великий в будущем), и брат старший под стать им, а Олрей… Отец говорил, что он более похож на мать, и вовсе не о портретном сходстве шла речь. Великий торн всегда был неженкой.
Братец старший, кронрод нынешний, уж так издевался, так издевался… Вдуматься только! Величайшая из фамилий, благородство вместо крови – бегать, говорит, надо, брат, прыгать, плавать до позеленения, а потом еще палкой махать и мечом неизвестно с кем, получая по бокам и рукам с пояснениями. Дескать, тут, великий торн, ошибочка у вас вышла, надо было левой ногой спружинить и на правую присесть, а тут наоборот, подскочить козлом и сверху атаковать. А шишек вам досталось оттого, что ленитесь, несерьезно относитесь к наукам! Принц крови Города палкой по голове получает от захудалого комторна и еще благодарить того за науку должен, вот как папаша все повернул. Еще и попрекает, насмехаясь: сын мой, с такими успехами вам самое место настоятелем церкви Святого Падения быть, а не великим торном! Дескать, да не получит по башке не поднявший руки, и все такое… Ладно, преставился папа, у старшего брата и Право и Дело, не принцы мы теперь – правители - и что? «Живее поворачивайтесь, брат мой, время не терпит, наши доблестные дворяне ждут примера… Что значит: вы не будете участвовать?» Да то и значит, чтоб вам всем лопнуть, мужланам. Хорошо еще, ума хватило, прекратил открытые турниры! При отце-то вон, благородные фамилии друг другу лбы расшибали запросто, и вся эта земля черная с радостными воплями наблюдала… А потом по Городу куплетики похабные и прочее.
Может, за то и боготворили отца нашего, упокой Господи его душу? В памятной Трехлетней войне сколько народу он уложил в землю, а по возвращении – на руках несли, до самого Замка, и ни одного кинжала подлого не нашлось в толпе… Вот и братец такой же. Только этого теперь дворяне носят. Где такое видано, скажите мне, первому из граждан – чернота превонючая, ни роду, ни племени, голь перекатная на Совете голос имеет на уровне всех прочих, мне указывает, мной пренебрегает, да еще и в высшую знать произведен беззаконно! Торн! Это ж как понимать? Торны Город ставили вместе с Доо, в торны производства нет, это… Это… Это почти как Доо, ты или родился с этим, или нет! Такова воля Господа, он все видит, все знает, все по своему разумению решает! И нарушить эту извечную Волю – значит впасть в ересь, более страшную, чем дружба с Мостовым…
Где-то, в детских поучениях, правда, было что-то такое – в трудные времена возносились фамилии из ниоткуда, и громкие теперь фамилии, те же Мостовые. Но, разницу же понимать надо! То ж когда было… Кто теперь упрекнет торна Лугового, что триста лет назад его предки пастухами были лошадиными? Все имеет свое начало… Торн Луговой – это ж дворянин потомственный, собеседник учтивейший, человек во всех отношениях благородный, тонкий, понимающий!
Аж защемило что-то в груди великого торна и сразу – в районе крестца и ниже. Ибо ехать ему приходилось в данный момент по местам не приспособленным для верховой езды. Пробовал он носилки использовать – пришлось отказаться, еще хуже, укачивает, и вообще… Да.
Так вот, что касается Мостового. Дураку последнему ясно – а великий торн далеко не дурак, на то и Доо – покачнулся чародей, потерял опору, новую ищет. Ему, Олрею, этот сиятельный торн тоже, как бы сказать… Не очень близок и симпатичен. Но, раз уж такие нынче времена, раз уж устои извечные раскачиваются – надо быть выше предрассудков. Ибо честь и слава Города… И все такое… И честь дворянства… И дабы вонючие мужики…
Великого торна крепко тряхнуло и он почти очнулся при угрозе неминуемого падения из седла. Не надо было на завтрак вишневую настойку употреблять, знал же – легкое виноградное этого лета лучше всего для утоления жажды, не стерпел… Пешком прогуляться слегка, что ли?
«Неженка» - презрительно бросал братец, кронрод Города, и пребольно тыкал пальцем в белую плоть плеча. Да уж не мужик! Вода ему, видишь ли, полезнее вина. Сам же говорил на пиру: вино есть наша кровь, в нем наша радость и веселье, в нем находим мы то, чего нет в трудах и заботах! Говорил? Говорил. Чего ж тогда гневаешься? Вон, давеча, мальчику ни за что ни про что два зуба вышиб. Чем он тебе, водохлеб, провинился? Мальчик молоденький, нежный, красивый, ему ласка отеческая нужна – с размаха по губам при всех… Зато Арвиста этого, от него за версту лошадью несет – в торны. Надо тебе!
Олрей прищурился, вспоминая выражение лица сиятельного торна Мостового. Притих как-то нынче грозный торн. Обтрепался малость. И Подгорный у него костью в горле, как и у всех благородных честных дворян. Ну, баловался черной магией, ну, позволял себе лишнего в отношениях – бывает же! Зато теперь и полезнее быть может… Аж испарина выступила на лбу от такой неожиданной мысли. Никто ничего не слышал? Бог с тобой, великий торн, здесь Мостового нет, а, кроме него, кто мысли прочтет? Что же это за мысли такие крамольные? Откуда взялись?
А оттуда, откуда торны беззаконные лезут. Раз такая война, раз такое творится, раз все нормы вековые попираются… Господи, воля твоя…
- Придется задержаться, великий торн!
Щеголеватый под стать командиру и сюзерену капитан (к слову сказать, весьма грамотный военный васторн Ночной) бодро отдал честь.
- Мост разрушен, дальше идти нельзя, прикажите остановить движение и заняться наведением переправы!
Олрей благосклонно глянул на Ночного и царственно кивнул.
- Приказываю остановиться! Благородный васторн, займитесь обустройством лагеря. Мне надо слегка… отдохнуть.
Отдохнуть великому торну было необходимо. Немилосердно ныла натруженная нижняя часть спины, голова начинала потихоньку требовать бокал-другой вина посредством высохшего рта и неудобства в висках, да и вообще… Точно не надо было столько вишневой наливки пить, быстро в голову идет и быстро выходит, в животе бурчит как в свинарнике, ей Богу.
Однако, далеко уже продвинулись, как бы не сглазить. Олрей принял от вестового (хороший мальчик) карту и отправился её изучать, благо что повод подвернулся неотложный и место нашлось более или менее ровное. (Нет, карта – это святое, это не платок бархатный без кружев.)
Жаль, не было в рядах полка майора Шульги, к примеру, или старлея Мака – сразу бы они сказали, на что это похоже – Чертов мост, натуральный! Узкий, едва-едва два человека разом пройдут, метров двадцать длиной, посредине провал метра на четыре. Может, пять – а какая разница? Внизу пропасть чуть не до центра земли, а с той стороны – стрелки. Много ли их было или мало – всех, кто подошел на разведку, тут же выкосили, пристреляно же. Офицеры Олрея немедленно засуетились, забегали, делая свое дело. И, ведь сказал же про них когда-то великий воин Ворон – нормальные ребята…
Выдвинулись вперед городские снайперы и арбалетчики, приданные для усиления, осмотрелись, и взялись за дело. Преодоление таких мест было предусмотрено и теоретически подготовлено – сейчас предстояло на практике отработать и закрепить материал. Повинуясь командам, пехотинцы принялись вязать длинные лестницы-гати для первоначального преодоления провала из жердей и тонких поперечных хворостин. Материал был взят с собой в дорогу, более того, некоторая часть этих фашин была готова – их и уложили сразу, потеряв двоих раненными. Перестрелка шла с переменным успехом до тех пор, пора горожане не вычислили секреты противника, после чего в дело вступили признанные всеми (в том числе и марвинами теперь) мастера своего дела – профессиональные стрелки Города. Им было непросто находить цели, но, осведомился же недавно повелитель на тему немалого их содержания из городской казны? Арбалетчики вызывали огонь на себя, снайперы стреляли по выявленным целям, гать укреплялась с каждой минутой.
- Разрешите атаковать противника легким отрядом, великий торн! Чтобы обеспечить переправу основным силам…
Васторн Ночной не приближался к начальнику, соблюдая нормы этикета.
- Разрешаю! – натужно молвил великий торн, не покидая своего насеста. – И не беспокойте меня по пустякам, делайте свое дело!
В этот момент ему пришлось опять напрячься, отчего кровь прилила к голове. Он только махнул картой на своего капитана, твердо решив ограничиться на ближайшее время исключительно молодым вином.
Капитан хорошо знал свое дело. Облегченные пехотинцы, оставив панцири и щиты на своей стороне, осторожно перебирались один за другим через ненадежную пока переправу. Там, позади, уже рубились на корню деревца для обеспечения нормального моста для всех прочих, они же, ящерицами скользя, перетекали на ту сторону, чтобы стать героями. Огонь неприятеля усилился и, хотя стрелки Города работали безостановочно, шесть или семь первопроходцев с коротким всхлипом приняли смерть и улетели вниз. Тем не менее, там, под прикрытием скального уступа, сформировалась приличная ударная группа, которая, после короткого передыха, ударила по врагу. У них было мало шансов, они рвались вверх, навстречу безжалостно плотному огню арбалетов и почти все полегли – зато, свободно охотясь на открывшиеся цели, лучники Города своими залпами подавили сопротивление врага. Очень скоро бой затих.
Спешно наводился более или менее надежный мост, лекари на той стороне спасали кого возможно и, вообще, делали свое дело, и Сварливый появился у края моста – величественный и удовлетворенный.
- Здесь все еще довольно опасно, великий торн…
Олрей красиво отмахнулся от вестового и напряженно всмотрелся в противоположный край переправы. Ему было, чем гордиться. Атака была проведена стремительно, грамотно и с минимальными потерями. Понятно, что и у марвинов там был не заслон, а так, обозначение сопротивления, но – сработано было чисто.
- Васторн Ночной! Ваши заслуги будут оценены по достоинству. Когда мы сможем перейти на ту сторону?
- Я ваш слуга, великий торн! Не пройдет и часа!    
…Труднее всего оказалось заставить перейти по зыбкому на вид сооружению прекрасную кобылу Сварливого. Благородное животное (Олрей часто употреблял это выражение, совершенно не чувствуя некоторой двусмысленности) никак не могло согласиться с тем, что вот эта скользкая, скрипящая и дрожащая штуковина, действительно, способна заменить собой мост. Упираясь всеми четырьмя копытами, дико скалясь и вращая глазами, Ракета была готова остаться здесь одна и умереть, но только не подвергаться этой жуткой процедуре. Никто её особо и не насиловал. Дело, в принципе, обычное и привычное, слава Богу, не первый раз лошадей видим, кое-что об этих творениях всевышнего знаем…
Кобылу увели подальше от провала, успокоили, угостили вкусненьким и аккуратно закрыли ей глаза при помощи умопомрачительно дорогого нежнейшего шарфа работы далеких южных мастеров. Что ж, таким образом Ракета была готова следовать за ласковым и властным зовом конюшего хоть черту в зубы. Зачастую, ведь, так случается: глаза боятся, а ничего страшного…
Великий торн, сам с превеликой аккуратностью преодолевший препятствие, имел час-полтора для отдыха и легкой трапезы под сенью моментально развернутой походной палатки, и не потратил это время зря. Конечно, разносолов особых быть не могло, да и не бывало на его столе уже давненько – где-то она, славящаяся на весь Северо-Запад кухня? – но, для походных условий, дела у него в этом плане обстояли неплохо и здесь. Даже у кронрода, вон, всего три повара при себе, а Олрей умудрился чуть не весь свой обычный штат притащить в чужие горы. Мостовой, говорят, и вовсе одним стряпчим обходится, он же у него и за столом прислуживает – ну, да не великому торну такие экономии разводить!
Да, так вот Мостовой… Сварливый недовольно поморщился оттого, что такое было связное размышление было прервано и ускользнуло из-за этих подлых марвинов. Он хватил довольно-таки изрядно из кубка, почти сразу добавил и краешек мысли показался в памяти.
С Мостовым сейчас вполне можно установить отношения на новом уровне – прямо скажем, небывалом до того уровне. В этом нет сомнений. Это раньше он заносчив и горд не по чину жил, позволял себе невместное и вообще… Это раньше Олрей во всем сторону брата держал, потому как был Мостовой опасен для него так же, как и для кронрода. Теперь же все переменилось. И Мостовой заметно ужался, и в среде высшего дворянства раскол наметился, и он сам, Олрей Доо, теперь уже не просто при брате великий торн, а реальная самостоятельная величина. (Олрей всегда был склонен к преувеличению собственных достоинств. Все его оценки изрядно грешили неточностями, однако, рациональное зерно в нем присутствовало.) Итак, может ли он сам себе признаться, что мысли его впервые повернули в это опасное русло и он полностью отдает себе отчет во всех последствиях?
Несомненно. Олрей откинулся на подушки и механически пережевывал дичь, глядя куда-то далеко за пределы палатки. Да, и еще раз да: Городу нужен будет новый кронрод после обретения Танги – такой, который даст народу в полной мере насладиться чудом Священного Сосуда. Такой, который в полной мере видит будущее Города и понимает путь к процветанию. Свободная и беспошлинная торговля, союз с Северным герцогством, строительство безопасного тракта сюда, к марвинам, и продажа их дьявольского масла… Великий торн аж подпрыгнул на месте. Вот где золотое дно! И никто до сего дня и не обмолвился о том! Он, Олрей, первым увидел это, ему и пожинать плоды, это будет справедливо. Вот она, истинная мудрость правителя. А то, мечами махать вы мастера, а тут…
И Мостовой может стать первым и истинным союзником нынче. Ему теперь деваться некуда, если все будет идти так, как идет, былого величия ему уже не видать. А этих, скороспелых, в землю втоптать, выкосить, как сорную траву, чтобы и духа их, и воспоминаний о них не осталось… Да, а как же быть с братом?
Не надо торопиться. Все как-то образуется. Сейчас важнее понять, как к сиятельному торну подъехать правильно, обо всем договориться. Ну, да двое умных людей всегда друг друга поймут!
Деликатное покашливание за тонким входом застало Олрея Доо за вытряхиванием последних капель из кувшина. Кувшин был абсолютно пуст, а бокал полон наполовину. Велеть подать еще? Ах, да, мы же не в лагере…
- Все готово к выступлению, великий торн. Прикажете еще обождать или…
Остатки молодого веселящего исчезли в безразмерной глотке и великий торн почти бодро вскочил.
- Никаких задержек! Нас ждет Танги!
Хоть бы поинтересовался, полководец, как с обедом у твоего войска… Благо что на эту тему ротные офицеры грамотно соображают. Передовые подразделения получили пищу после преодоления моста, арьергард успел перекусить до того – в общем и целом, как и положено в армии, никто голодным не остался. Вот и славно, вот и правильно, у начальствующего сановника и поважней мысли есть, которые он и думает.
- Да, капитан… Распорядитесь по поводу погибших… Чтобы все, так сказать…
- Исполнено, великий торн! Мы и марвинов собрали – полтора десятка. С вашего позволения, я приказал их в пропасть сбросить.
- Полтора десятка? Хм… Нет сомнений, что основную часть убитых оставшиеся марвины унесли с собой, вы не находите, васторн?
- Несомненно, великий торн…
Полк великого торна Олрея Доо продолжил неодолимое движение к Долине.

                3.

Коля Бережной вынырнул из-за большого валуна и замер, прислушиваясь и вглядываясь вперед. Черт бы побрал всю эту операцию с потрохами совсем! Надо было так лопухнуться? То одно, то другое, не разберешь, куды бечь и куды спасаться – вот что бывает, когда штатские во главе военных оказываются. Он теперь, комвзвода два, самым крайним остается, хоть порвись на части и делай все одновременно! Штурмовая рота – подразделение крутое, самостоятельное, но, как ни крути, тактическое. То есть, предназначенное для выполнения локальных задач в рамках оперативно-тактической единицы, дивизии или бригады, на худой конец. У которой своя разведка, свой тыл и свой четкий план действий. А тут? Я и чужаков отслеживай, я и «аборигена» сопровождай, я и непосредственную разведку обеспечивай – у меня что, батальон под командой? Или люди мои по две жилы на нормальную одну имеют?
Вынь и положь «казачка». При том, что прочие непосредственные обязанности никто не снимет, и не ограничит. Помнится, после «встречного конфликта» запретили стимуляторы использовать по усмотрению командира, как раньше всегда было. Оно, может, и правильно, сам-то не замечаешь, как дураком становишься – в боевой обстановке парни этот «конфетин» горстями жрали, чтоб драться сподручнее было без сна и отдыха. (На самом деле, название препарата слишком сложно для человеческого языка, пусть и без костей.) И бывали случаи, что, после двух недель боев не в санаторий на реабилитацию, а прямиком в дурдом ехали защитники Отечества со свернутой напрочь башней от этой химии. Всяко бывало. Да только надо же каждый отдельный случай рассматривать, а не так, огульно! Вот, к примеру, сейчас бы засадить бойцам порцию без передозировки, глядишь, зайчиками запрыгали бы, эффективность повысилась бы со всеми вытекающими. Нет. Нельзя.
Бережной усилием воли сдержал раздирающую рот зевоту и подумал, что весь взвод его сейчас тем же занимается, а в головах не выполнение задачи, а мечта о спокойном сне часов этак на тридцать.
Ладно, не о том думаешь, командир, зря время тратишь. В принципе, не такая уж и сложная задача перед тобой стоит, если прикинуть. Круг подозреваемых узок, не мелкая сошка чужак в армии Города, иначе его тактические выкладки до исполнения не дошли бы. В самой верхушке окопался боец невидимого фронта, прямо Штирлиц натуральный. Коля усмехнулся. Вот уж фантастика нереальная, а до сих пор ко Дню Победы неизменно с успехом демонстрируется. Сам доблестный лейтенант тоже, когда случай выдается, с удовольствием смотрит. Ну, да Бог с ними, с фашистами, это дело прошлое, а настоящее таково: этот враг наш единоутробный своей военной грамотностью ведет армию Города прямо к цели. И цель эта – наш Объект, что же еще. Это абсолютный медицинский факт.
И вот это фантастика посильней Юлиана Семенова. Потому что проводи чужаки здесь операцию вроде нашей, мы бы их видели, слышали, осязали, и кто-то, возможно, был бы уже на сносях. А, ведь ничего подобного! Орбитальной базы нет, это раз. Какие задачи можно решать, не имея орбитальной базы? Понятно, что демаскирующий эффект, но эффективность всегда дороже – что делать без базы в экстренном случае? Помирать, да и все. Далее. Связь должна быть? Должна. Это два. И была же связь, Роза нас четко вывела по сигналам на чужой катер, и сшибли мы его, было дело. А теперь, после этого, они что, по трубе перестукиваются? Только это и осталось предположить, ибо с того приснопамятного дня ни единого постороннего движения в эфире не было. О таких элементарных вещах, как поддержка, наблюдение, обеспечение и говорить не хочется. Это три, четыре, пять и шесть с хвостиком.
И ничего этого нет.
Может, и Штирлица нет? Может, сами додумались до «черепахи», разве трудно сообразить? Не трудно. Только, почему-то, додумались до нее и эффективно применяли только норманны, хоть ты тресни. А вот ни греки, ни прочие римляне, германцы или французы ничего подобного не делали ни до ни после. У них свои приемы имелись, только здесь-то, к этому обеду, нужна была именно эта ложка. И нашлась, и дорога оказалась. Обходной маневр – черт с ним, будем считать это заслугой горожан, дело обычное, но не башня эта. Хоть разбейся ты весь об заклад, ничего подобного эти парни в железе раньше не знали. Они здесь крепости как берут? В канализационный сток туш свиных набьют с дровами, подожгут и ждут, пока эти туши разопрет и кусок стены вывалится. Потом в пролом всей бандой, с воплями – вот тебе и весь штурм. А насыпь эта… Александр Васильевич Суворов под Измаилом приказал построить стены в натуральную величину и на глазах у турок на тех стенах личный состав тренировал – вот это уже ближе к теме.
Строго говоря, Сашка Долин там у них не на последних ролях, видимо. Живет отдельно, в построениях не участвует, передвигается свободно когда захочет, куда захочет, одет прилично… Так бы все славно встало на свои места, предположи мы, что это он там идеи подбрасывает! Но, лауреатам видней. Заявил Плавин, как отрезал: ничего «абориген» из своего прошлого помнить не может, и точка. Он, дескать, плоть от плоти этого мира сейчас, на нем маска зверя и снаружи, и внутри. (Потом чуть не расплакался директор от отчаяния, когда же, говорит, он проснется, где же мы ошиблись? Чуть все волосья свои седые не повыдергивал.) Что ж, прикинем сухой остаток.
Сам король ихний – это, вряд ли. И ближние его – тоже. Люди они в Городе заметные, известные, древних фамилий. Нет, тут кто-то из серых кардиналов орудует, который и к начальству близок, и на свету (в свете) не слишком заметен. Не могли ж они, в самом деле, какого-нибудь графа местного подменить?
Подумал – и аж обожгло изнутри, и испарина выступила на лбу. Слушай, а ведь такое предположение тоже все аккуратно по полочкам раскладывает! И не надо ничего городить, светиться на орбите и на поверхности – человек Объект возьмет (или рядом будет), тогда можно и моментальную эвакуацию провести. Тогда он сообщение и выстрелит, а кто надо – услышит. Вот это организация дела!
Коля облизнул пересохшие губы. Опасно, конечно. Человек ведь, как говаривал известный персонаж, бывает внезапно смертен. Тем более, на войне. Тем более тут, в дикости. Случись с ним что – и конец всем замыслам. Но, такие частности тоже можно продумать и проработать, верно? Мысль-то хорошая!
Реального человека менять они, вряд ли, стали. Тут проколоться – проще легкого, моргнуть не успеешь, к бревну приладят и подожгут. Штирлиц вон сколько лет немцем рядился, и то иногда не в тему коньяк пил. Двойник – не двойник, а вот зомбировать как-нибудь вроде Долина известного местного персонажа вернее было бы.
Лейтенант так увлекся и загорелся этой своей идеей, что даже вполне резонные возражения совершенно не принимались им в расчет. Его просто распирало от восторга. «Интересно, сможет Плавин со своими академиками определить, у кого сознание запечатано? Сознание Долина они же читают как-то? И даже определяют, что наверху, а что внизу…»
Сержант Егоров принялся настойчиво теребить командира за штанину, ибо на негромкое голосовое обращение тот не реагировал никак. Да и подергивания далеко не сразу возымели действие.
- Егоров? Ты что, офонарел? А по сопатке?..
- Виноват, товарищ лейтенант! Минут пять уже пытаюсь доложиться…
- Прямо таки и пять… С чем пожаловал?
- Непонятки, товарищ лейтенант. Разрешите по порядку?
- Валяй!
Сержант устроился на малом бугорке так, чтобы иметь свободными обе руки. Он чувствовал, что руки ему понадобятся для объяснения ситуации.
- Значит так. По поводу населения – весь народ из селения ушел. Все, что могли, с собой унесли, весь скот, всех кошек домашних – ничего не оставили. Ни одной курицы на всю деревню.
- Как же так? – не поверил Бережной. - Куда же они делись?
- То-то и оно, товарищ лейтенант. Там, за тем изломом, развалины какие-то, черт их разберет…
- Ну, это я знаю! И что?
- Так вот, вся эта орава, с овцами и прочим, по одному, по одному  - и туда. Нырь!
- Что значит «нырь»? – недоверчиво переспросил комвзвода. – В озеро, что ли?
- Да нет! Озеро, он чуть южнее и ближе к селению. А они туда, в развалины эти. И с концами. Близко не подберешься, место там голое, каменистое. А издалека я только и смог рассмотреть, что куда-то под землю они уходят. Там развалины такие круглые (вот они когда, руки пригодились), огромные-е-е… Вот они в середину заходят – и нету их!
- А бинокль ты в карты проиграл? – сухо осведомился командир. – Он тебе на что выдан?
- Да толку от него… Там же развалины! То выше, то ниже… - Егоров изобразил, как именно развалины загораживают обзор. – Видно только, что они туда заходят, а на ту сторону не выходят!
- Нырь, стало быть… - почесал левую бровь Николай. – С гусями, говоришь… И какие твои выводы из всего этого?
Егоров развел руками.
- Эвакуация, товарищ лейтенант! Там у них, видать, все оборудовано, подготовлено – раз даже овец целыми гуртами загоняют.
- Да уж… Овец-то можно было просто на дальние пастбища отогнать? Ищи их… Сколько народу в деревне живет?
- Ну… Триста дворов точно будет…
- Значит, полторы тыщи человек, - перебил Бережной. – Что же у них там под землей, а, сержант?
- Охренеть всему, товарищ лейтенант! – честно признался бравый Егоров. – Разрешите, как стемнеет, поближе подобраться, посмотреть?
- Поближе к ночи возьмешь троих из своего отделения и сходишь. Не вздумай там засветиться! (Егоров при этих словах изобразил полное непонимание и обиду на такие наветы) Ничего не трогать! Внутрь не ходить!
- Товарищ лейтенант…
- Только при условии стопроцентной гарантии!
Так и сказал. А Егоров его прекрасно понял, и нечего лишние антимонии разводить.
- Так точно!
- Давай дальше.
- А дальше, товарищ лейтенант, все как вы сказали. Каждый дом заминирован. Там у них такие трубы есть, по ним нефть централизованно в каждый двор поставляется – так вот, все полно. И брикеты повсюду – я в одной хате, с краю, проверил. Такая ж хрень, как возле крепости.
- С краю, говоришь? – скептически усмехнулся командир.
- Так точно, с краю! Все равно, там уже ни одной живой души… Так вот, я и говорю, с одного края подпалят, и через полчаса тут такой шашлык будет!
- Очень остроумно! – возмутился лейтенант. – Такие же солдаты, между прочим, как ты! Шашлык…         
- Виноват…
А ведь будет шашлык, зло подумал лейтенант Бережной. Вот тебе и Экспедиция, теоретики долбанные… Ну, чего проще?..
- Действуй, сержант. Что-нибудь придумаем, Бог даст.
Егоров растворился в подлеске, а Николай зачем-то внимательно посмотрел в небеса, словно пытаясь заглянуть в глаза тем самым упомянутым теоретикам. Ладно. А идейку надо подкинуть майору Шульге. У начальства голова большая, пусть оно и думает.

                4.

Неприятельская бомба, как показалось завороженному её полетом Арвисту, на мгновение застыла в верхней точке полета и с жутким звуком обрушилась вниз. В ту же секунду она лопнула, и из нее ударил огненный фонтан. Это было бы поистине ужасно, если бы не своевременная реакция Подгорного и Мостового, но и того, что произошло, оказалось достаточно для большой беды. Трое солдат погибли сразу и лежали теперь в зоне бушующего пламени их погребального костра. Еще несколько человек с дикими криками бежали прочь, судорожно пытаясь сбить с себя огонь и, в панике мешая это сделать подоспевшим товарищам.
- На землю! На землю их валите и плащами накрывайте!
Крик Арвиста потонул в общем шуме и суматохе. Один из несчастных пехотинцев, с полностью обгоревшей до состояния печеного яблока головой, на которой не разобрать было лица, не мог, похоже, ни стонать, ни кричать. Он просто лежал навзничь и судорожно скреб пальцами землю, и только пена пузырилась там, где раньше был рот. А там, где раньше были глаза, и вовсе осталась только спекшаяся слизь. Наконец, к облегчению для всех, он замер и затих.
Те из солдат, что успели разбежаться с первыми криками командиров, дрожащими руками неистово осеняли себя Падением, а один из них, рухнув на колени возле Арвиста, все порывался поцеловать ему руку…
- Лестницы! Лестницы спасай! – зычно и почти невозмутимо распорядился торн Мостовой как всегда, вовремя.
Три лестницы пропали безвозвратно, десять других тут же принялись оттаскивать подальше, закрывая лица свободной рукой от жара и искр. Весь план штурма летел в пропасть, и абсолютно неясно было, как же теперь действовать.
- Следующий выстрел будет по нашей башне, - поделился с Арвистом своими соображениями Мостовой. – И, если у них таких машин больше двух, нам придется весьма несладко сегодня.
Как в воду глядел сиятельный торн. Стрелков, конечно, спешно удалили с насыпи, да и остальных воинов отодвинули подальше – и просто смотрели, что случится дальше. А дальше огненный шар ударил в стрелковую площадку башни и она стала похожа на вулкан. Этот выстрел был произведен из второго метательного устройства, появившегося с другой стороны так же непонятно из какой щели.
Глупее ситуацию трудно было себе представить. Они стояли на пока безопасном расстоянии и молча наблюдали как впереди, в каких-нибудь семистах шагах, под прикрытием ощетинившейся стрелами крепости суетится команда метательной машины, подготавливая новый выстрел.
- Не сомневаюсь, что у них вся эта местность пристреляна, - сквозь зубы процедил торн Речной, постукивая себя перчаткой по бедру. – Как вы полагаете, господа, на какое расстояние бьют эти уродины?
Вопрос был не праздный. Ведь следующей целью могла стать как раз группа высшего руководства Города, отлично видимая  марвинам со стен. Кронрод, быстрым шагом приблизившийся к месту действия, еще усугубил картину. Арвист попытался было поклониться.
- Ваше величество…
- Ах, оставьте церемонии, торн. Что предполагаете делать, господа?
Мостовой оторвал взгляд от орудия противника и ровным голосом внес предложение:
- Для начала я посоветовал бы всем нам уйти отсюда в более безопасное место. Кто знает дальность стрельбы этих штуковин.
Мысль была весьма дельная и споров не вызвала. К сожалению, других дельных мыслей ни у кого не нашлось. Кронрод, бледный, с сжатыми в линию губами, бешено сверлил глазами своих полководцев, тщетно ожидая хоть малейшего намека на выход из создавшейся ситуации. Наконец, Речной попробовал начать рассуждать.
- С одной стороны, ничего особенного не происходит… Я не думаю, что у них неограниченный запас готовых для стрельбы бочек. Может, стоит подождать…
Арвист перестал изучать носок своего правого сапога и поднял голову.
- Они выстрелят еще пару раз, не больше. И будут ждать, пока мы не начнем свои приготовления. Тогда все повторится. И может так повторяться до бесконечности, у марвинов времени много. Вот у нас его нет.
Речной пожал плечами, но спорить не стал. Он просто выдвинул другое предложение.
- Можно поджечь правую крепость, благо, что еще не поздно, и действовать по плану. До арбалетов этих чертовых мы доберемся, нет сомнения, и «черепаху» поставим, и правую крепость возьмем – вопрос лишь в том, чего нам это будет стоить. Половины армии? Больше? На ополчение тут надежды нет, этот сброд совершенно труслив и непригоден для такого отчаянного дела. Так что, лучшая часть войска сгорит и ляжет под стрелами. Но, надо же думать о дальнейшем, не так ли?
В этот момент Арвист уже точно знал, что единственное осталось им. Раз уж все равно положение безвыходное… Вот и верь предчувствиям после этого!
- Эти их машины не позволят сосредоточиться и развернуться «черепахе» и, уж тем более, штурмовому отряду. Это слишком хорошие и удобные крупные цели. Значит, наша главная задача – справиться с этой напастью. Я вижу только один способ быстро преодолеть это расстояние.
Мостовой с шумом выпустил воздух.
- Вы понимаете, благородный Арвист, что предлагаете просто бросить Гвардию на убой?
- Не думаю, что это будет совсем убийственно. На всем скаку мы пролетим между крепостями в считанные секунды, правая будет гореть, а левая… Что ж, я предполагаю, что мы потеряем десять или пятнадцать человек сразу, и еще столько же, пока уничтожим эти устройства. Тем временем, в дело вступит «черепаха». Я понимаю, что полсотни гвардейцев стоят больше иного полка, но в любом ином случае мы потеряем сотни людей и рискуем вовсе не взять Перевал.
Некоторое время все молчали, то ли просто оценивая услышанное, то ли представляя в воображении описанную картину боя. А Мостовой в упор смотрел на капитана Гвардии.
- Вы сказали «мы пролетим», торн. Означает ли это, что…
- Именно, - резко ответил Арвист. – Я сам возглавлю гвардейцев.
Удовлетворившись ответом, Мостовой коротко кивнул головой. Кронрод задумчиво посмотрел на Подгорного и с отеческой заботой в голосе произнес:
- Разумно ли это, благородный торн? Неужели не найдется в Гвардии командира, на которого можно было бы возложить эту… ответственность?
Арвист учтиво поклонился.
- Я полагаю, ваше величество, что мое присутствие может сыграть важную роль в этом бою.
- Что ж, - сказал кронрод с непонятными эмоциями в голосе. – Вы знаете, что делать.
После этих слов повелитель удалился. Торн Речной дружески положил руку на плечо своему преемнику и с чувством произнес:
- Храни вас Бог, торн. Храни вас Бог!
На самом деле он так попрощался с Арвистом, которого ему, действительно, было искренне жаль. А Мостовой дождался, пока все разойдутся, и тихо проговорил:
- У вас поистине сердце льва, благородный Арвист. Я желаю вам удачи.
И только после ухода сиятельного на Арвиста налетела Литош и накрепко вцепилась в его куртку.
- Зачем?.. Зачем?.. Зачем?.. – только и могла бесконечно повторять она, вглядываясь в его глаза сквозь предательские слезы.
Наконец, отвернулась и сделала вид, будто поправляет свою повязку в волосах…
- Хо! – вскричал Щука, подпрыгнув от избытка чувств. – Это будет славное дело! 
И не было ни одного гвардейца, кто немедленно не вызвался в команду смертников – а кем еще они были, те, кому суждено было исполнить этот сумасшедший прорыв? Честь и слава – вот о чем думал теперь каждый из лучших воинов Города. Что есть жизнь рыцаря, если не будет слагаться о его смерти песня? Если не будет значиться его имя среди величайших героев на поминальном камне городской колокольни? Так, пшик незаметный. И, раз уж всем предстоит когда-нибудь умереть, то наилучшего способа и придумать трудно…
Впрочем, если удача боевая будет благосклонна, то и живому воздастся за такое свершение без ограничений – стало быть, и вовсе нет резона за спинами других отсиживаться. Да, это дело будет славным! В том числе и поэтому Арвисту было очень трудно формировать свой отряд прорыва. Он, по мере возможности, пытался исключить из него друзей и тех, кого успел полюбить за время службы; ему удалось отставить не долеченного Ворона, и некоторых других – но Щука уже прилаживал на левую руку круглый щит, а рядом с ним и Волк, и Охотник, и Крысобой… Литош даже не пыталась – Арвист сразу отдал приказ Ворону в случае чего просто связать свою любимую маленькую тень. 
Торн Речной в отдалении выстраивал бойцов «черепахи» - им предстояло бежать с тяжелыми щитами вчетверо большее расстояние, нежели предполагалось по плану, но иного выхода не было. Метательные монстры марвинов просто не позволили бы им сосредоточиться для броска на видном месте вблизи. Они могли выдвигаться только все вместе, иначе «черепахи» не получится, перебьют по одному. Что ж, никто и не говорил, что прогулка будет легкой. На то ты и солдат. Хочешь выжить – действуй решительно, храбро и без соплей, делай то, что надо, не думая о мозолях. Зазеваешься, уступишь усталости, заплачешь от стертых ног – сожрут и не подавятся.
Именно в таком духе и наставлял пехотинцев торн Речной, пока спешно подводили из обоза конницу Гвардии. Торн Подгорный лязгнул выдернутым мечом и последний раз осмотрел своих орлов.
- Пригнувшись к гривам, галопом, щитами прикрываться от головы до пят! Лошадей побьют в первую очередь – быть готовым соскочить! Наша удача – в скорости! Там, возле этих машин, станет проще! За нами вся армия Города! Умрем, братья мои! Во имя Танги! Вперед!
Оскаленный рев был ему ответом. Вылетели и упали на правую крепость факела, посланные озлобленными лучниками Города – там немедленно загорелось, заполыхало, задымило черным. Пусть не так, как планировалось – время, все же, было упущено, что-то растеклось, что-то было собрано марвинами – но, достаточно для отпугивания арбалетчиков. Арвист первым вырвался в пространство между крепостями и успел в последний миг с теплотой в сердце отметить, что рванулись гвардейцы в стремлении слева прикрыть своего командира собой. А потом все смешалось.
Это была дикая скачка. Пространство лишь казалось относительно ровным, пожухлая трава росла здесь сквозь великое множество камней, валунов и мелкого щебня. К тому же, имелся весьма заметный уклон справа налево – несколько всадников, не успев и выйти в галоп, полетели кубарем через головы споткнувшихся лошадей. Кто-то из них, прихрамывая, попытался продолжить движение бегом и был затоптан в одно мгновение. Боевые кони Гвардии, безумные от запаха адреналина, закусив удила и выкатив глаза, рвались вперед, словно понимая свою задачу.
Немедленно был произведен залп из арбалетов со стены левой крепости – и трудно было не попасть опытным стрелкам марвинов. Почти все, кто сразу оказался на левом фланге этой вытянутой, узкой гвардейской лавы, были скошены. Щиты более или менее прикрыли всадников, а вот лошади… Лошадь – гораздо более крупная и лакомая цель, нежели свернувшийся на ней за своим круглым щитом гвардеец. Крики и стоны людей, лошадей, ржание, рев атакующих, стук копыт, удары железа о дерево и звон металла о металл – эта жуткая какофония смертельной атаки, будто торжественная песнь войны, встала над полем битвы. Бойцы «черепахи» со своим громоздким снаряжением, выбиваясь из сил, бежали вслед за конницей, и им, конечно, досталось куда меньше арбалетных стрел, чем гвардейцам. Но, досталось изрядно.
Столпившись как только возможно и где только возможно, лучники Города вслепую, почти наугад, навесом посылали врагу свои смертельные приветы – толку от них было мало, но хоть что-то… Их старшина, весь в дыму, на не потухшей площадке осадной башни, тщетно корректировал огонь сорванным голосом, больше кашляя, чем влияя на ситуацию. Все это уложилось меньше, чем в минуту.
А потом Гнедой Арвиста, совершенно обезумевший, со всего маху перескочил через метательную машину, словно то было препятствие на конном смотру. Как он уцелел, известно только Богу и гвардейцам, собой закрывшим капитана и оставшимся там, позади.
- Руби!
Крик Подгорного вознесся над сечей и был напрасен – что надо было еще подсказывать этим ребятам? Марвины были частью сметены, частью разогнаны по сторонам; гвардейцы, с маху проскакивая позицию гигантских арбалетов, притормаживали и успокаивали одичавших лошадей и стягивались под прикрытие горного излома в недосягаемости от огня левой крепости.
Тем временем, поредевшая «черепаха» несокрушимым строем щитов встала перед стеной и взялась за дело. Сиятельный торн Мостовой, не теряя и секунды времени, отправил на штурм своих пехотинцев. Стало ясно, что Перевал будет взят в ближайшие минуты, теперь уже армию Города остановить было некому. Мостовой под свою ответственность в этот момент изменил первоначальный план – и, вероятно, правильно. Видя, что правая крепость еще горит и там особо никто не высовывается, он направил свои колонны на левую твердыню, по которой уже успешно работала «черепаха». Здесь все решали минуты, и он рассудил так: сейчас, на кураже, под впечатлением невероятного подвига гвардейцев, его ребята прыгали на стену как одержимые и должны были успеть её взять до того, как справа начнется серьезный огонь по спинам. Так все и шло.
Сам же сиятельный, отдав необходимые указания, внимательно всматривался туда, где стояли бесполезные теперь метательные машины марвинов. И без труда разглядел Арвиста на взмыленном Гнедом, распоряжавшегося выжившими смельчаками. Тогда торн неразборчиво выругался – любой желающий мог бы расслышать в его восклицании что угодно, от восхищения и восторга до сожаления и злобы – и подозвал Бергату. Мостовой не стал ничего говорить верному другу, он просто и коротко жестом указал в нужную сторону. Бергата, не изменившись в лице, четко поклонился и в то же мгновение исчез.
Возбужденный кронрод появился вместо Бергаты подле торна и молча взирал на происходящее. Мостовой, не ожидая расспросов, сжато поведал повелителю о своем решении и был благосклонно поддержан. Армия Города, без сомнения, одерживала победу.
Кронрод знаками приказал приблизиться Речному и указал ему на правую крепость.
- Благородный торн, пора разворачивать «черепаху». Еще несколько минут, и там будет полно стрелков.
- Да, ваше величество! Я как раз собирался отдать приказ…
- Ну, так отдавайте!
Речной весьма быстро направился к своим офицерам, а кронрод обратился к Мостовому:
- Похоже, я, все-таки, недооценил наших гвардейцев. Это была блистательная атака. Даже несмотря на тяжелые потери. И, мне кажется, эти потери не настолько велики, как можно было предполагать.
- Любое серьезное дело, ваше величество, - отвечал торн, - видится невыполнимым до тех пор, пока за него не возьмешься. В народе говорят: руки боятся меньше, чем глаза.
Кронрод усмехнулся.
- И все же, мои глаза говорят мне, что я недооценивал так же и ваши заслуги, сиятельный. Гвардия – ваше детище, и теперь я вижу подлинные плоды ваших трудов. Город по достоинству оценит вас и ваши великие деяния, поверьте мне, благородный торн.
Мостовой с благодарностью поклонился, а повелитель уже направлялся куда-то вбок по своим непрерывным делам. Тогда сиятельный торн позволил себе слегка усмехнуться. Вот и понимай, как хочешь.
Будь на его месте кто другой – уже прыгал бы от радости в предвкушении новых больших наград, да ведь Мостовой не таков. По идее, о наградах и говорил сейчас кронрод, о признании заслуг и все такое… Только можно это понять и так: видишь, мол, кончается твое время, и воздастся тебе теперь за все полной мерой, нечего теперь тебя бояться. Теперь не на твоей стороне сила…
Что ж, и то и другое одинаково полезно. Давненько уже при нашем дворе не разыгрывалось крупных партий, настоящих, чтоб с интригой, чтоб до конца ничего не ясно… А он, торн Мостовой, привык всегда первым начинать игру, а, стало быть, на ход опережать остальных.
Левая крепость была взята «на меч» и даже пожара устроить не успели марвины, как давеча. Про две «прыгающие скалы» марвинам и вовсе пришлось забыть, ибо они были обозначены на карте Волка, и ни один горожанин к ним не приближался. В крепости сейчас деловито вырезали всех, кто не успел разбежаться, и ничего не мешало заняться правой стеной. Вообще-то, в обычной войне, два штурма в один день не принято устраивать – только день сегодня был с самого начала необычный, и ни секунды не сомневался никто, что решать нужно все сегодня окончательно. Кронрод распорядился отправить на правую крепость всех, кто еще не участвовал в боевых действиях, и тому было две причины. Во-первых, нечего зря военную норму три раза в день потреблять, надо и поработать; во-вторых, правая крепость, хоть и имела уже возможность полноценно сопротивляться, вела себя крайне пассивно, обречённо, и особых проблем с ней не предвиделось.
- Мне кажется, ваше величество, еще до сумерек Перевал будет наш, - сказал торн Речной, и был, безусловно, прав.

                5.

Арвист нетерпеливо рыскал по сторонам, собирая своих людей, и встревожено всматриваясь в лица живых гвардейцев в поисках друзей. Они все были его друзья, но отсутствие Щуки и Волка больно резало сердце.
- Десятник Щука пал в битве, - сообщил ему гвардеец из сотни Ворона. – Он был чуть впереди и левее меня, я видел, как он рухнул вместе с лошадью…
- Передать мой приказ: всем собраться под этим склоном. Твое имя, гвардеец? Десятник Вепрь? Отлично! Возьми четверых человек и аккуратно разведай выход в Долину. В бой не ввязываться! Если что – рысью назад! Ясно?..
Сам Подгорный спешился и пробрался назад, к самым метательным установкам, используя их как прикрытие. У него не было возможности детально рассмотреть и изучить эти механизмы, да и плевать ему было на них в тот момент. Глазам его открылась картина штурма, он видел, как непрерывным потоком, неудержимо лезли на стены пехотинцы с гербом Мостового на груди – он невольно залюбовался этим зрелищем и отметил мелькнувшую дурацкую мысль о том, что и своим гербом надо бы теперь озаботиться… Тьфу, надо тебе о такой ерунде сейчас думать? «Отходняк, - колоколом ударило в голове. – Организм сбрасывает напряжение. Перевозбужден…»
Арвист сел на землю, прислонился спиной к орудию марвинов и несколько раз легонько ударил затылком о деревянный брус. Это уж точно, чертовщина какая-то. Только-только порадовался, что оставили в покое эти сволочные боли в голове, донимавшие до невозможности – пожалуйста, новая напасть. Что же это было-то?
Что бы ни было, а пусть оно катится дьяволу в пасть. Потом разберемся. Арвист напряженно прислушался сам к себе, ничего не услышал и снова выглянул из-за метательного скорпиона. Боже мой…
Мертвые гвардейцы лежали перед ним, и показалось, что все поле усыпано ими, лучшими из лучших. К счастью, это было не так, около двадцати мертвых героев дерзко смотрели в небо среди камней, а вот лошадей, прекрасных боевых друзей, было, действительно много на этом сравнительно небольшом участке суши. Глаз Арвиста цепко ухватил, заставив радостно забиться сердце, не менее десяти гвардейцев – раненых или покалеченных – медленно отползавших в укромные места за валунами и конскими трупами. Лекаря надо срочно, понеслось в голове, почему никто не чешется там, ведь нет уже обстрела, надо людей спасать! Он был не совсем справедлив в этот момент, ибо то был момент кульминации штурма, и только сейчас головы командиров начинали в полной мере осознавать происходящее во всей полноте. И были уже отданы соответствующие распоряжения, и санитарные команды готовились выполнять свою работу. Арвист этого не знал и потому зло кусал губы. Он поискал глазами Щуку, не нашел – зато нашел Волка.
Лучший мастер палочного боя лежал, раскинув руки, удобно и спокойно на ложе из сухой желтой травы. Арбалетная стрела угодила ему прямо в левый глаз, вошла в голову почти целиком и только черное оперение виднелось снаружи. «Сказано же было, - внутренне простонал Арвист, - из-за щита не высовываться…» Щит Волка валялся рядом, ощетинившийся стрелами. У Подгорного, к слову, тоже в щите три-четыре стрелы имелось, но не в глазу же… А все оттого, что храбрость ум пересилила, вот отчего. Небось, повернулся к врагам – и давай кричать обидные слова на всем скаку… Поберег бы эти слова для дела – не смотрел бы на тебя сейчас твой капитан, стискивая зубы, а указания бы давал тебе, что дальше делать.
Однако, надо что-то дальше делать, раз уж мы здесь оказались, благородный торн. Арвист уже убедился, что ему угрожает, в лучшем случае, только шальная стрела, выпрямился и с некоторой бравадой зашагал к своим. Ребята уже давно собрались вместе и расслабленно отдыхали – настоящий солдат знает, для чего использовать любую свободную минуту – а кони, как ни в чем ни бывало, пощипывали травку.
- Брат капитан, там марвины текут из другой крепости… Отсюда видно – вон там! Может, перехватим?
Ба, да это ж Крысобой! Жив, рубака, и царапин нет!
- Это уже не воины, дружище. Пусть бегут. И всем своим расскажут, каково оно тут. Понял?
- Понял! – ухмыльнулся гвардеец, и стало ясно, что невредимым и он не вышел.
Доброй половины зубов в нижнем ряду не хватало у парня, а ему и нипочем – сплюнул красным и пошел меч править. Видать, из седла на всем скаку кувыркнулся…
- А водицы испить, брат капитан?
Арвист неторопливо повернулся на звук – нет, журчание – родного голоса. Глаза Литош так и стреляли искрами.
- Ага… А Ворон где? – вкрадчиво спросил капитан.
- Может, меня разыскивает? – независимо пожала плечами дочь Беркута.
Как же хороша была она в этот миг! Вся такая горящая, лукавая, манящая… Как и всегда.
Подгорный сурово посмотрел на своих орлов, но те были явно не при чем. Да и Ворон тоже – вот уж кому в этот момент точно не позавидуешь! Литош ускользнула от него одним из известных ей способов и пешком перебралась через пространство между крепостями прямо сейчас. И так сколько терпела, пока атака не закончится и лестницы не встанут!
- Золото ты мое…
Суровые, чумазые гвардейцы деликатно отвернулись.
Между тем, десятник Вепрь быстро приближался к командиру. Ему не потребовалось много времени, спуск в Долину был уже совсем рядом, а полученный приказ запрещал рисковать.
- Чудеса, брат капитан!
Арвист почти незаметно убрал руки от щёчек Литош и выкинул из головы неуместные глупости.
- Что за чудеса?
- Да там! – Вепрь лихо спешился и, перебросив поводья подоспевшему товарищу, вытянулся согласно Устава. – Пехота наша, великого торна Олрея, откуда-то оттуда (махнул рукой) лавиной в Долину прет. Тут селение, за грядой, как на ладони. Вот они туда и ломятся. Марвины шныряют… Мы никого не трогали, и они на нас даже не глянули. Вот я и говорю – Сварливый-то не подкачал! Надо же… Только куда они лезут сдуру, непонятно. Как пить дать, влезут в мышеловку…
«Вот об этом я и говорил, - ожесточенно подумал Арвист. – Именно об этом… Как же, теперь за славой прямой дорогой прет недалекий братец нашего повелителя…»
- Надо его остановить!
Вепрь только руками развел. И, в самом деле, не комторну же, десятнику, великому торну на ошибки указывать! Хоть бы и от имени кронрода.
- Вепрь, идешь со мной. Еще восемь человек отбери. Да, и лошадь для Литош…
Попробовал бы он и в этот раз её от дела отставить!
Они не медля, но и не слишком гоня лошадей, выдвинулись за последнюю гряду Перевала, и Долина открылась перед ними во всей своей манящей красе. Это было, поистине, великолепное зрелище. Горы, голые и неприступные, тянулись по правой и левой руке вперед, а перед ними лежал довольно пологий ломаный спуск в это междугорье, и виделась Долина такой, что и лучше не придумаешь места на всей земле для жизни. Склоны гор, наверху голые и безжизненные, вниз все больше одевались в растительность и, наконец, переходили  в холмистое, овражистое пространство между хребтами, которое тянулось вперед на всю силу глаз. Было бы сейчас лето, невольно подумалось Арвисту, как бы все это выглядело в зелени трав и буйстве цвета! Какие великолепные луга и пастбища были здесь! И дубравы, и целые рощи кустарников, и кристально чистые ручьи бежали со звенящих высот для того, чтобы исчезнуть где-то в невидимых отсюда расселинах. Если возможен рай на земле, то это был именно он, уж во всяком случае, неплохая его копия.
Картину портило лишь одно – грузно шагающая колонна латников, голова которой уже скрылась где-то внизу, а арьергард с обозом как раз двигался мимо торна Подгорного, ничуть не обращая на него внимания. «Жаль, что я свой, - подумал торн. – Будь я марвин, я бы сейчас с тремя десятками так тебе хвост выщипал…» Он был уверен, что великий торн уже далеко впереди, точнее, внизу, где-нибудь за авангардом готовится возложить свои стопы на побежденную землю. Гнаться? Не протолкнешься. Передать с каким-нибудь офицером, срочно, по колонне? Пошлет куда подальше, вот что он сделает, этот офицер – не в глаза, конечно, жизнь теперь особо дорога – так, про себя. С глаз долой (будет исполнено, благородный торн!), а там и из сердца подальше. Арвист задумчиво посмотрел на колонну и сплюнул.
- Бардак! – весело угадал мысли командира Вепрь, после чего неожиданно печально добавил: А потом начнутся сопли…
Все было ясно и нечего уже было тут делать, но Подгорный все, почему-то, медлил. Он искоса поглядывал на Литош – а та вся подобралась, насторожилась и тревожно переводила взгляд слева направо и вниз. Арвист знал это её состояние и привык ему доверять. Уж если маленькая тень что-то чувствует, то…
- Нельзя идти в Долину, - наконец, проговорила она. – Сейчас нельзя. Что-то ждет нас. Надо тоже ждать.
Потом она надолго переглянулась с Арвистом и повернула коня. Торн, помедлив, последовал за ней. Гвардейцы, так и не поняв, ради чего было все это затеяно, целеустремленно двинулись к перевалу. Арвист на ходу вплотную придвинулся к Литош и тихо спросил:
- Что-то случилось, моя маленькая?
Она помедлила с ответом.
- Я не знаю, - наконец, честно призналась разведчица. – Что-то там, внизу, что-то здесь, рядом…
У нее мгновенно округлились глаза, и Арвист сделал движение поцеловать их, перегнувшись с седла. Это его спасло – арбалетная стрела щелкнула по шлему и отлетела прочь, а торна этим скользящим ударом выбросило на землю. Он тут же перекатился к ближайшему валуну и выглянул, стараясь повнимательней оглядеться.
Гвардейцы уже с гиканьем поворачивали лошадей и возвращались, кто-то из них спешился и стал быстро взбираться по склону – всем было очевидно, откуда стреляли. Но, никого и ничего замечено не было. Арвист снова запрыгнул в седло, гораздо более серьезный, чем был минуты две назад.
- Марвины… - пробормотал он. – Надо было Крысобоя послушать…
Но Литош все теми же широко раскрытыми глазами смотрела на него.
- Мне кажется, я…  Видела, кто это стрелял.
Её била дрожь.

                *   *    *    *    *    *    *    *    *   *

ЭКСПЕДИЦИЯ – КООРДИНАЦИОННОМУ СОВЕТУ. ПОЛОЖЕНИЕ ПРИНИМАЕТ ОКОНЧАТЕЛЬНО УГРОЖАЮЩИЙ ХАРАКТЕР. БОЛЕЕ Я НЕ МОГУ НЕСТИ ОТВЕТСТВЕННОСТИ ЗА ИСХОД ЭКСПЕДИЦИИ. КОНТРОЛЬ ЗА СОСТОЯНИЕМ АБОРИГЕНА УТРАЧЕН. ЕЩЕ РАЗ НАСТОЯТЕЛЬНО ПРОШУ СОГЛАСИТЬСЯ С ДОВОДАМИ МАЙОРА ШУЛЬГИ И ПРИСТУПИТЬ К ИСПОЛНЕНИЮ ЕГО ПЛАНА ДЕЙСТВИЙ. ДИРЕКТОР.
КООРДИНАТОР – ДИРЕКТОРУ. ПРЕКРАТИТЕ ПАНИКУ. ПРИМИТЕ ВСЕ ВОЗМОЖНЫЕ МЕРЫ ДЛЯ ВОЗВРАЩЕНИЯ СИТУАЦИИ ПОД КОНТРОЛЬ. СИЛОВОЙ ЗАХВАТ ОСТАЕТСЯ КРАЙНЕЙ МЕРОЙ. ВАШЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ ПРИНЯТО К СВЕДЕНИЮ. КООРДИНАТОР.
БОКОВ – ШУЛЬГЕ. СВОЙ ПРИКАЗ ОБ ОТСТРАНЕНИИ ОТ ДОЛЖНОСТИ ОТМЕНЯЮ. ПРИКАЗЫВАЮ: ДЕТАЛЬНО РАЗРАБОТАТЬ ПЛАН ОПЕРАЦИИ ПО ЗАХВАТУ ОБЪЕКТА В МЕСТЕ ЕГО НАХОЖДЕНИЯ БЕЗ УЧАСТИЯ АБОРИГЕНА. БОКОВ.
ШУЛЬГА – БОКОВУ. ПЕРВЫЙ ПУНКТ ПЛАНА ЗАХВАТА – ЭВАКУАЦИЯ АБОРИГЕНА. ШУЛЬГА.

                Глава 18.

- Это дракон, или я спятил! К оружию!

Крыши и деревянные коньки загорелись  молниеносно.
Д. Р. Р. Толкин.

                1.               
Майор Шульга, наконец, обрел спокойствие. Он не торжествовал, нет. На самом деле, он был выше подобных глупостей – но, чувство восстановленной справедливости приятно грело его душу. Так бы и с самого начала…
- Детально, ты понимаешь, старшой? – Усмехнувшись, майор помахал перед собой пленкой с приказом, и та мгновенно испарилась. – Ага, у меня ж тут штаб имеется, и ты его начальник. Вот что значит не имея реального опыта командования хотя бы батальоном в большие начальники выходить… Ну, да Бог с ним. В данном случае от нас большого ума не требуется, верно? Какие будут соображения?
Старший лейтенант Мак без особых эмоций воспринял назначение на непредусмотренную никакими положениями должность начальника штаба штурмовой роты и, не задумываясь, ответил:
- Ночью, силами одного отделения, молча взять Объект и сваливать. В обеспечении – два отделения. Одновременно, второй взвод с применением ГСГ эвакуирует «аборигена». Третий взвод обеспечивает операцию в целом. В основном – отход. На все – три часа до прибытия на орбитальную базу. И домой!
Шульга добродушно рассмеялся.
- Силен, комвзвода! И классиков, сразу видно, читал…
- В смысле, товарищ майор?
- Да это я про сонный газ… Неужели не читал? – майор с неподдельным удивлением воззрился на подчиненного.
- А! Ну, читал, конечно… Только я много чего прочесть успел… Вы что имеете в виду?
Бережной не выдержал и заржал в голос. Лейтенант Ткаченко, комвзвода три, его поддержал – хотя и не слишком уверенно, так, для порядка.
- Ладно, не важно. Важно, что дельно все изложил. Мыслишь в верном направлении. Теперь по деталям. Объект, вероятно, придется вырезать вместе с куском породы – так чтоб мне все резаки были заправлены и проверены! Это раз. Он может весить черт знает сколько – спектральному анализу объект не поддается, плотность его мы не знаем. Значит, сейчас первым делом доставить с базы эвакуатор. Если объект после взвешивания будет найден легким – хорошо. Если нет – без эвакуатора не обойтись. Это два. В расположениях взводов каждую постороннюю ниточку и волосиночку подобрать, никаких следов не оставить – это три. Разведка! Вести «аборигена» поминутно, посекундно, эвакуацию произвести в заранее определенный, максимально подходящий момент. Уточняю: чтоб никого и ничего рядом. Газ, он, конечно, газ, только случаи разные бывают… С горшка – удобнее всего. Потом отмоется. Это четыре. А тебе, Ткаченко, самая трудная задача предстоит. Если что – с тебя главный спрос будет. Чужие – не чужие, свои – не свои, чтоб ни одна зараза помешать не сумела. Как – будешь решать по обстановке, пока что займи господствующие позиции с визуальным контролем периметра и каждую мышь проверяй на предмет безопасности операции. Начнется заварушка – взвод положи и сам помри, но чтоб «абориген» и объект ушли на базу. С этого момента связью пользоваться без ограничений. Это не означает, Бережной, что можно лясы точить – а координировать действия и уточнять обстановку. Это пять. Вопросы?
Вопросов по существу не последовало. Да и правду сказал Шульга – здесь ума большого не надо, надо просто четко отработать так, как умеешь (кто на что учился), и будет полный порядок.
- Теперь вот еще что… - Шульга потер нос и оглядел своих офицеров. – Селение возле объекта заминировано. Я не сомневаюсь, что эти горцы его подожгут со всеми оккупантами. По докладу разведки они даже перышка ценного не оставили – значит, дело ясное. С одной стороны, это нам, как бы, на руку. Первое правило диверсанта – наведи шороху и под шумок смывайся. Но…
Он замолчал и все остальные тоже не сказали ни слова. А что тут скажешь? Хоть и на чужой земле, хоть и законспирированные, они все равно оставались офицерами – солдатами своей Родины, которая, не считаясь с их мнением, устроила тут то, что с их честью не вязалось никак.
- В общем, так. «Абориген» пойдет в селение или нет – мы должны предотвратить эту… Эту… Черт бы её побрал! Бой – еще ладно, более или менее по честному, но это… Из-за нас же! Из-за нас, получается, вся  эта бестолковщина, лом с горчицей им во все отверстия…
Кому «им» - было предельно ясно.
- У кого-нибудь есть соображения по этому поводу?
Долгое молчание было ответом командиру. Наконец, подал голос старший лейтенант Мак.
- Не пинками же их оттуда гнать… Представляю себе это зрелище…
- Ага, - тут же отозвался Бережной. – Господа рыцари, туда не ходи, огонь на башка попадет… Ребята мои так и не смогли внутрь подземелья пробраться. Доложили, что катакомбы там конкретные, явно от древнего города остались, от кимлитов… И подрыв, наверняка, оттуда будет производиться. Мы помешать не сможем. Если не плюнуть, конечно, на конспирацию. Тогда…
- Отставить. – Шульга опять почесал нос. – Мне интересно вот что. Этот чужак в штабе горожан, он ведь шашлыком становиться не захочет, я думаю. Верно? Может, он что-то предпримет?
Что они могли ему ответить? К тому же, «кто такой этот потерпевший, откуда он пришел?» Опять же, учитывая ту «личную неприязнь, от которой даже кушать не могу…» Чего можно ждать, вообще, от родственничков? Тоже, по всему видать, мастера жар чужими руками загребать…
Ткаченко взял руки в замок перед грудью и с удовольствием похрустел шейными позвонками. Шульга с интересом глянул на него, ожидая чего-то новенького, и не ошибся в своих ожиданиях.
- Товарищ майор, пока не поздно, надо самим все это взорвать к ядрёной матрёне. Тогда и шум необходимый будет обеспечен, и греха на душе поменьше.
Мак хмыкнул, а Бережной, вдруг загоревшись глазами, уже прикидывал:
- А что? Сейчас на перевале самая драка, селение пустое – проверено, я сам с ребятами метнусь быстренько, и ажур. Но, времени мало!
Шульга напряженно размышлял около минуты, взвешивая за и против. Себя мы не обнаружим, операции это не повредит, польза очевидна, да и…
- Действуй, лейтенант. Остальным задача тоже ясна. Выполнять!

                2.
 
Бледная Литош смотрела куда-то прямо перед собой и Арвист смолчал, почти равнодушно сплюнув в сторону. У каждого человека своя манера общения, и кому-то она обязательно кажется странной и непонятной – Литош была в полной мере самоопределяющейся личностью, и лезть к ней с расспросами не вовремя благородный торн давно перестал. Раз молчит, значит, сама в себе сомневается, а раз так – нужно просто дать ей время. Она, маленькая дикая кошка, болтливостью никогда не отличалась, если уж что говорит, так это обдуманно, коротко и ясно. Всем бы такую манеру перенять – насколько проще стало бы дело делать! Любое…
Десятник Вепрь, не спросясь, распорядился прикрыть капитана сзади и со стороны коварного склона – вроде, все правильно, что-то делать надо, только хуже нет вторым номером работать. Как ни мозгуй, как ни планируй, а все равно все твои действия будут зависеть от того, как тот, первый номер, поступит. Поэтому, ситуацию надо переламывать, брать инициативу в свои руки – в данном случае, отойти на заранее подготовленную позицию и составить план.
До позиции было уже рукой подать, она была хороша тем, что не позволяла всякому желающему незаметно подобраться по склону и обстреливать из арбалета командира Гвардии – там, под прикрытием скалы, расположились гвардейцы, ожидая дальнейших приказаний. Литош притормозила любимого капитана, и тот подал знак сопровождению присоединиться к товарищам. Вепрь еще раз внимательно осмотрелся и удалился последним. Торн спешился и похлопал Гнедого по упругому боку, что славный конь совершенно справедливо расценил как указание попастись в сторонке. Литош так же спрыгнула с седла, и было видно, что первый шок миновал.
- Я ждала этого. Я знала, что это случится. Но, я думала, у нас есть еще время. А он решил не ждать.
Арвист спокойно сел на землю у большого камня и сорвал сухой стебелек. Литош встала прямо перед ним.
- Мостовой решил не ждать. Правильно, дальше ты уже не нужен Городу в этой войне. Бергата стрелял в тебя. Не попал. Он не остановится.
- Бергата промахнулся? – вопросительно усмехнулся Арвист и тут же провел указательным пальцем правой руки над бровями по лбу.
- Не смейся. Все марвины, вместе взятые, не так страшны как сиятельный со своим верным псом. Второй раз он не промахнется.
Арвист еще пожевал безвкусный желтый стебелек и отбросил его в сторону.
- Ты уверена, что узнала его?
Литош смотрела в его глаза.
- Да. Это был он.
- А вид у тебя был такой, словно там был сам дьявол!
- Не смейся, - повторила она. – Мостовой родной брат дьявола. А Бергата – первый из его слуг. Я… Я не знаю, что делать.
Он протянул руки и почти насильно усадил кочевницу рядом с собой.
- Я не узнаю тебя, малыш. Бергата такой же человек, из плоти и крови. Он открыл себя, он промазал, он провалил свое задание. Чего его бояться? Мы постараемся не дать ему второго шанса. А, если он выступит в открытую – что ж, поглядим, кто кого. Ты же не думаешь, что я позволю ему убить себя?
Она неотрывно смотрела на него бездонными влажными глазами и тень улыбки возникла в уголках её прекрасных губ.
- Конечно, нет, мой самый лучший воин! Но, я боюсь подлого отравленного удара…
Он игриво лизнул её в кончик носа и тут же нежно поцеловал в губы.
- Все будет хорошо, маленькая моя. Будем внимательно смотреть по сторонам и следить за спиной. Война кончается. Все будет в порядке.
Литош нехотя спрятала нежность и вернула настороженность.
- Да, война кончается. Эта война. А другая начинается. Еще страшней. Среди нашего народа говорят: если ты трижды отогнал от себя смерть, она или уйдет от тебя навсегда, или…
Литош замолчала, а он просто ждал.
- Смерть была рядом с тобой там, у первой крепости. Смерть была рядом с тобой здесь. Смерть была на кончике стрелы Бергаты. Получается, три раза.
- Так что «или»?
Она торжественно откинула назад чёлку.
- Или ты стал её женихом и она возьмет тебя в любой момент. Просто и быстро. Без боя.

                3.

  Великий торн Олрей Доо величаво приосанился в седле, глядя на быстро приближавшегося к нему верного васторна Ночного. Селение было уже в двух шагах, оставалось лишь войти в него и водрузить гордое знамя Города – и сделает это, конечно, он, славный отпрыск славного рода повелителей. И пусть всякие выскочки потом попытаются приписать славу победы себе – ключ к Танги здесь, и здесь будет поставлена точка великого похода. Олрей уже почти видел себя, торжественно демонстрирующего Священный Сосуд войску, и даже слышался ему зычный глас народа, славящего лучшего из рыцарей. Близок, близок миг величайшего восторга!
- Победа, великий торн! – Ночной с бега, запыхавшись, припал на одно колено. – Покуда жив, я ваш слуга! Враги в ужасе бежали, ничто не мешает вам войти в Долину!
Сварливый глубокомысленно осенил себя Падением. Вот как! Оно, конечно, было бы лучше с боем, посреди кровавых ручьев, с обнаженным обагренным мечом – но, выбирать не приходится. Это ведь его перепугались варвары и разбежались, это ведь он во главе армии Города войдет сейчас в Долину, это ведь он… Осталось лишь протянуть руку и взять Танги.
- С нами Бог! За мной, воины Города!
Впрочем, Олрей не забыл вполголоса поинтересоваться:
- Вы уверены, васторн, что селение оставлено врагами? Не хотелось бы попасть в засаду…
- Это так, мой господин! Наша разведка прочесала все улицы и вернулась, не встретив никого!
Будь на месте Сварливого Арвист или Мостовой, они бы немедленно усомнились в том, что все улицы довольно большого селения можно прочесать за столь короткий срок, и тем более остаться в твердой уверенности, что засады нет – но, Подгорный в этот момент только собирал ребят после смертельного прорыва, а Мостовой руководил штурмом. Да и Речной был там же, в сражении, а потому не мог ничего подсказать великому торну. При нем был лишь Ночной. А, при всем уважении к доблестному и храброму васторну, про него никак нельзя было сказать, что он особенно силен в чем-то, что не касается прямого боя. У него хватило тактической грамотности на то, чтобы выслать вперед разведку, но недостало истинной мудрости полководца держать ситуацию под контролем. В результате, разведка пешим порядком достигла края селения, весьма обрадовалась отсутствию противника, ограбила несколько домов (брать там было нечего, мелочь всякая), внимательно осмотрелась, глянула вдаль и вернулась с докладом. Согласно этого доклада, марвины бросили селение и бежали – Речной, например, с пристрастием расспросил бы насчет конфигурации улиц и переулков и непременно уличил бы разведчиков в невыполнении задания – Ночной же принял донесение на веру и бросился обманывать начальника. С одной стороны, его можно было понять. Крылья, выросшие после успешного марша по обходной дороге, отсутствие реального противника в течение долгого времени, легкость продвижения, открытость добычи… Между прочим, такого вояку, как Ворона, все это в первую очередь заставило бы остановиться и призадуматься. Но, Ворон – это новоиспеченный васторн Пещерный, а Ночной – в десяти поколениях васторн, десятком не командовал, из парадного зала в ротные вышел, многое знает, но понимает не все. А есть вещи, которые солдатским нутром надо чувствовать, чутьем воинским – пусть и звериным…
Авангард полка, до полуроты, чуть не парадной колонной, с развернутыми знаменами начал движение к брошенному селению. Великий торн, лично отдавший приказ на это выдвижение, следовал тут же, и надо было видеть это роскошное зрелище. Ни дать ни взять, покоритель вселенной…
Околица была уже перед глазами, уже можно было в деталях рассмотреть все особенности горского быта и устройство местных дворов, когда раздался гром, взлетело к небесам пламя, и прямо перед передовыми пехотинцами обрушился на дорогу настоящий обвал. Пыль и осколки камней еще летали в воздухе, а с другой стороны вылетел вдруг гудящий, жуткий язык оранжевого пламени. Это было слишком похоже на притаившегося в засаде дракона, чтобы движение могло быть продолжено.
Передние солдаты просто в ужасе разбегались в разные стороны, остальные же – которым довелось всего лишь ощутить на коже жар и вдохнуть непередаваемый, непостижимый запах драконьего дыхания, немедленно принялись пятиться назад, сминая колонну.
Все смешалось. Крики командиров, пытавшихся хоть как-то навести порядок, утонули в образовавшемся гуле, пыли, дыме и грохоте осыпающихся камней. Никто не пострадал – если это была засада, то марвины несколько поторопились – однако психологический эффект был велик. От мощного, неодолимого движения бронированной колонны не осталось и следа, а сама колонна словно расплющилась о невидимое препятствие и начала превращаться в неорганизованную толпу. Великолепная Ракета, теснимая со всех сторон островерхими шлемами, бешено ржала и порывалась встать на дыбы.
Олрей судорожно правил лошадью, заботясь лишь о том, чтобы не рухнуть под ноги своей пехоте.
- Господи Боже!
- В стороны, братцы, в стороны!..
- Куда прешь, морда!..
- Все назад!..
- Передать по колонне! Передать по…
- Истинно говорю, дракон!..
- А ну, посторонись!..
Великому торну удалось, с неимоверным трудом, расталкивая лошадиной грудью людскую массу, выбраться из свалки. Офицеры, надсадно крича, остановили колонну и теперь разгоняли солдат направо и налево – то ли занимать оборону, то ли просто залечь и успокоиться. Бронированная гусеница понемногу начала отползать назад, к Перевалу. Сварливый спешился на левой стороне холма и отрешенно уселся прямо на голый камень, не произнеся и слова. Он чувствовал себя совершенно так, как чувствует тот, кому повезло вчера крепко выпить, но не повезло выспаться. Ночной сновал туда и сюда, выкрикивая команды и ужасаясь своей участи.
- Вина! – все так же безучастно скомандовал Олрей, сидя на склоне.
Виночерпий, лишенный кронродом зубов, был слишком далеко, чтобы помочь своему господину в его печали. Перед глазами Сварливого была лишь масса вооруженных людей, не понимающих ничего, и пыль скрипнула на его зубах. Какой-то малознакомый офицер почтительно склонился перед великим торном, протягивая ему походную флягу.
- Если ваша светлость соизволит принять…
Олрей махнул рукой, соизволил и принял. Господи, какая бурда… Впрочем, до того ли. Надо будет спросить имя этого офицера – надо же, великий торн испросил вина, и никого вокруг! В торны произведу! Сварливый аж поперхнулся настойкой (какая разница!) и огляделся. Ну, не в торны…
Ситуация понемногу выправлялась. Паника улеглась, солдаты вливались в свои подразделения, офицеры наводили порядок и разбивали привалы – и Ночной, спинным мозгом ощущая неизбежность опалы, лично нес великому торну прекрасное молодое вино. И он, конечно же, сразу отметил, с какой благосклонностью вернул флягу молодому офицеру Олрей, и с каким напускным невниманием принял бокал от него. Дьявол вас забери, варвары, с драконами вашими…
И тут, чтобы окончательно расставить все точки, вылетела откуда-то из-за холма неприметная серо-зеленая штучка, упала в месте последнего камнепада, фыркнула едким огнем, оглушительно хлопнула – и тут же повалил от нее невыносимо смрадный зеленый дым. Да такой густой, что только в аду такой возможен, с его-то мерзостями. От этого дыма немедленно слезились и закрывались глаза, и даже на коже, вроде, оставался зеленый налет.
Сварливый находился чуть выше основного распространения этой гадости, он лишь отмахнулся, три раза чихнул и обратил через зеленую дымку гневные красные глаза на васторна Ночного.
- Я вас спрашиваю, васторн! – Олрей хлебнул из бокала, тут же сморщился, и его вырвало. Зеленый дым оставил следы не только на коже и одежде…
Ночной был близок к обмороку в этот момент, но успел по назначению использовать свой шарф (тоже из южных краев). Остервенело вытираясь, Сварливый плевался во все стороны и только чудо могло спасти теперь васторна от гнева хозяина. И было чудо.
Или не чудо. Случилось что-то страшное. Отсюда, с места, где великий торн был готов уже стереть в порошок любого, все было прекрасно видно.
- Это…
Этого не смог бы описать и главный придворный художник Города. Дальний конец селения словно исчез на секунду из поля зрения, а потом просто взлетел на воздух в шаре дымного огня! Он, этот шар, бесшумно и неотвратимо скользил к наблюдателям, пожирая все на своем пути, увеличиваясь и расползаясь по сторонам. И, только когда он достиг середины селения, донесся неясный подземный гул. А, когда все селение скрылось в огне и дыме, пехота Города во главе со своим славным великим торном услышала закладывающий уши страшный грохот и рев беснующегося пламени. Это был самый ад.   
Где еще, скажите добрые люди, можно было бы стать свидетелем такого дьявольского разрушения?
- Спаси и сохрани…
Великий торн инстинктивно подался телом прочь от этого кошмара, седалище его осталось на месте и только вовремя подоспевший васторн Ночной своей грудью спас принца Города от позорного падения. При этом васторн невзначай мощным торсом оттер подальше выскочку с его флягой, что было несложно, учитывая разницу в возрасте и опыте. Более того, Ночной, не глядя, выхватил флягу из рук растерявшегося офицера (пусть сперва молоко с губ оботрет) и молниеносным движением выдернул пробку.
Сварливый, не отводя глаз от страшного зрелища, доверчиво прислонился к провинившемуся васторну и гулко заработал глоткой. Теперь ему, уже точно, было все равно, что он пьет – настойку, вызывающую бурление в животе, или молодой сок виноградной лозы из собственных угодий, известный всему Северо-Западу. Черный, жирный дым поднялся над Долиной, такой прекрасной еще недавно – и жутко было, и непонятно, и домой захотелось. Ничего не было видно в этой кромешной мгле.
- А-а… Э-э… Скажите, васторн (отрыжка)… Если бы… Сейчас… Э-э…
Ночной терпеливо и бережно усадил великого торна устойчиво, убедился в этом, и обратил взгляд в преисподнюю
- Мы улетели бы в небеса, великий торн, - почтительно сказал он, не в силах оторвать глаз от зрелища. – В страшных муках.
Олрей с усилием повернул голову к верному вассалу и пустыми, безумными глазами воззрился на того.
- Значит… - он пошевелил в воздухе пальцами. – Дракон… Все такое…
Ночной неторопливо выпрямился перед принцем.
- Господь с нами. Его рука остановила нас.
Молодец, васторн! Далеко пойдешь, глядишь, даже полки водить научишься правильно. Отодвинутый офицер только завистливо причмокнул. Раньше надо было чмокать, молодой. Ничего, у тебя способности имеются, великий торн тебя запомнил, не зевай. И учись, пока время есть. Учись, как с торнами великими обращаться, как службу придворную правильно тащить, как ситуацию проигранную в свою пользу оборачивать.
- Бог не допустил нас в эту адскую кутерьму. Да пребудет с нами Падение!
Простым солдатам было далеко до этого высокого полета придворной мысли. Особенно тем, у кого перед самым носом обрушились камни и дракон дохнул своим смертоносным пламенем. И витал над этими подразделениями совершенно различимый запах страха и ужаса, причем, зачастую, вполне определенно из штанов. Ну, а что поделаешь? И пусть те, кого миновала чаша сия, зубоскалят теперь беззлобно, глядя на старания товарищей, с пучками травы уничтожающих следы произошедшего.
- Что ты скалишься, бестолковый… Ты бы там… Где я…
Старый, весь в шрамах, десятник – из тех, что при Излучине уже был в числе заслуженных ветеранов – слегка угостил подзатыльником особо остроумного подчиненного и кашлянул так, чтоб слышали остальные. Уж он-то такого добра перевидел… И говори, не говори этому мясу боевому, нельзя, дескать, утробу набивать в походе – кушай по необходимости – ноль эмоций. Ну, посмейся, порадуйся, что не с тобой конфуз приключился – и опытного человека внимательней слушай. А, если копьем в брюхо получишь? Это тебе не медвежья болезнь будет, а посерьезней.
- Чего дрожишь, вороньи потроха? Живой, кончилось все! Ты солдат или падаль конская?
Тот, к кому обратился с таким отеческим вопросом десятник, вовсе не был отъявленным трусом и хвостом поросячьим. Однако же, дрожь удержать никак не мог, и была эта дрожь вовсе не следствием адского пожара. Был этот пехотинец парнем крепким, и на стену успел сходить там, при первом штурме – казалось бы. Но, глаза его, почему-то, никак не приходили в нормальное состояние, все таращились и гуляли по сторонам, что те очи на отрубленной голове, которую он, конечно, видел.
- Хоть режьте меня, братья, а видел я…
Старый десятник коротко вздохнул и занялся необходимым – уничтожением всякой панической заразы в своем подразделении.
- Да видел ты, видел… - Погладил бойца по голове. – И все мы видели. И все живые, как один. И никто не плачет, как ты. Ты ж не усрался, как другие? Чего еще? Вставай, красавец, утри сопли…
- Отвали! – парень резко вскочил, совершенно нормальный, но слишком возбужденный. – Сопли у тебя… Ты послушай!
Подтянулись заинтересованно и посторонние, и уже не унять было рассказчика.
- Вот это, други мои… Все как ломанулись… Когда дым зеленый пошел! Все уже успокоились же! А тут эта дьявольщина… Ни черта не видно, глаза поедом ест, все бегут, прячутся… А я сначала на землю упал, а потом на склон рванул, повыше! Думаю, там продохнуть будет чем… Продохнул кое-как, чуть не вывернуло всего – глядь туда!
Образовалась изрядная группа слушателей, и каждому было интересно.
- Так вот… Все ж видели, что дым от камня зеленого пошел?
- Точно…- раздались голоса. – Был камень, справа вылетел…
- Ну вот! – тот, кто видел, продолжал: Лежу, слезы ручьем, кашляю… Глядь, кто-то с той стороны шмыг, камень этот подхватил, и на другую сторону! Как не было!
Толпа глухо зароптала.
- Чтоб мне в огне адском сгинуть! Пойди, поищи тот камень, кто не верит!
Надо было что-то делать. Десятник возвысил голос – благо что не обделил Господь на эту тему.
- Ладно, ладно! Марвины, они, сами знаете, на всякую подлость способны! Разойдись! Дальше пойдем – посмотрим!
Подтянувшиеся офицеры быстро донесли эту здравую идею до всех сомневающихся, стихийный митинг сошел на нет, всех разогнали по местам, и уже мало кто слышал последнее.
- Вот вам Падение, братья, только не марвин это был…
Он и не подумал объяснить свои слова. Да и пойди объясни, что ты видел, если это что-то формы не имеет, все переливающееся, цвета меняющее, и на человека никак не похожее…

                4.

Густая шапка черного – до невероятности черного – дыма поднялась над Долиной и не было никого среди гвардейцев, включая капитана, кто не сорвался бы с места и не принялся заворожено глядеть в ту сторону. Арвист и вовсе позабыл про последнее приключение и невольно взбежал по склону вверх, чтобы занять лучшее место для наблюдения. И он увидел как прекраснейшее место на земле просто исчезло в клубах огня и дыма. Слов не было – да и где их было искать при таком-то зрелище.
Литош была спокойна и сосредоточена. Она лишь на мгновение остановила взор на погибшем селении и тут же, узрев беспечность Подгорного, обратила все внимание на теоретически возможные места засады Бергаты. Её ничуть не удивило и не выбило из колеи произошедшее, она предвидела нечто подобное и даже предупреждала о том – как она сказала недавно? Да так и сказала: нельзя сейчас идти в Долину. И те, кто эти её слова слышал, поглядывали на неё с неким благоговейным трепетом. Вепрь, тот просто отвесил кочевнице полноценный поклон, не говоря ни слова. Эта удивительная женщина снова спасла всех, и как было не уверовать даже самым твердолобым скептикам в то, что есть она не кто иной, а ангел небесный, посланный для присмотра за армией Города? Правда, там, наверное, великий торн со своим полком поджарился, только это сути не меняет…
- Не стоит так долго подставлять себя, мой торн… Ты же сам говорил, что не дашь ему второго шанса!
Литош говорила тихо, но твердо. Арвист нехотя спустился обратно под скалу, а в глазах его по-прежнему стояла нереальная картина взрывов и пожаров. Картина та вызывала одновременно и жуть, и восторг, и волосы шевелились на голове.
- Не думаю, моя маленькая Литош, - торн нервно хохотнул, - что Бергата в ближайшее время будет способен исполнять свою роль. Клянусь, он так же, как все, глядит сейчас туда и молится…
Кое-кто и правда, молился. Однако, отметил про себя Арвист, случись такое на глазах у этих парней там, в Городе – оно вызвало бы куда большее потрясение. Хоть и казалось всем пару месяцев назад, что круче и тверже гвардейцев только скальный гранит – а этот поход наложил на души и вовсе непробиваемую грубую корку. Похоже, явись тут сам владыка ада в этом дыму и пламени – лица побледнели бы, а руки к клинкам потянулись бы…
Десятник Вепрь уже стоял перед торном с лихорадочным блеском в глазах.
- Разреши, брат капитан?
Арвист только махнул в ответ. Узнать-то надо – что там, как там… А еще неплохо было понять, долго им тут еще околачиваться без дела?
- Литош!
Он предполагал отправиться назад вдвоем со своей маленькой тенью – пусть ребята отдыхают, навоевались на сегодня – не тут-то было. Четверо гвардейцев немедленно полезли на склон, четверо двинулись впереди, а по лицам остальных было очевидно, что больше они своего командира одного никуда не пустят.
Штурм левой крепости был окончен, и окончен успешно. «Черепаха», перестроенная в обратную сторону и придвинутая к правой крепости, методично вела обстрел стен, но Арвист сразу понял, что здесь можно было бы обойтись и без нее. Крепость давно не горела – но, и не сопротивлялась. Подгорный немало подивился тому, что на её захват отправили ополченцев, Литош округлила глаза, а кто-то присвистнул. Да уж… Это было наглядное пособие на тему как не надо воевать. Будь там настоящий бой, надо было бы плакать – к счастью, ситуация складывалась скорее смешная.
Бледные, очень серьезные вчерашние цеховики, спотыкаясь и путаясь в собственном вооружении, кое-как дотащили лестницы до стены и, мешая друг другу, старательно их устанавливали. Одну из лестниц, вторую справа, ставили уже в третий раз, и она третий раз заваливалась вбок, сбивая на пути соседнюю лестницу. Под стеной стоял гвалт и ругань, живо напомнившие Арвисту шум овощного привоза.
- Нет, сейчас он ему точно залепит! – гвардеец из сотни Ворона в восторге хлопнул себя по коленкам. – И ведь залепил!..
Санитарная команда, не таясь, делала свое дело, и Арвист поспешил к ней, а за ним и прочие гвардейцы. Впрочем, среди раненых они своих не обнаружили – очевидно, те уже отправились в тыл – им оставалось лишь, скорбя, собирать своих убитых. Литош сердито смахивала слезу за слезой, пока Арвист складывал руки на груди Волка, а мертвого Щуку и вовсе поцеловала в холодный лоб.
- Ну ладно, ладно… Будет…
Через поле между крепостями скорой рысью проскакала группа рыцарей во главе с торном Речным, который первым делом, улыбаясь во весь рот, приветствовал Арвиста.
- Как же я рад, благородный Арвист! Вы живы! Это было великолепно! Полная победа!
Арвист не особенно разделил восторг своего предшественника, невольно скосив взгляд на лежащих в ряд мертвых гвардейцев. Речной должным образом склонил голову и помолчал.
- Да, брат капитан… Вечная слава героям…
Потом он вновь оживился и приблизился к Подгорному.
- Однако, скажите мне, благородный торн, что случилось там внизу? Этот дым… И известно ли что-нибудь о судьбе великого торна Олрея?
Арвист собрался было рассказать то, что знал сам, но заметил в этот момент быстро приближавшегося десятника Вепря.
- Сейчас мы все узнаем. Слушаем, брат десятник!
По всему было видно, что доклад Вепря должен был быть чрезвычайно веселым, но присутствие убитых товарищей погасило искры юмора в его глазах.
- Великий торн Олрей разбил шатер неподалеку отсюда, у спуска в Долину. Его полк устроился там же и сушит подштанники. Болтают про каких-то драконов и демонов, которые не пустили их вниз. Великий торн, по всему, сильно не в духе, - последовал красноречивый жест ладонью у горла – сидит в шатре и ревет на всю округу.
- Прямо-таки ревет? – не удержался Речной.
- Истинно так, благородный торн. Дескать, ноги его там не будет, пока вся эта дьявольщина не кончится. – Вепрь облизнул губы и продолжил. – Там лучше видно было… От деревни их ничего не осталось, все горит, даже земля… Слава Богу, что мы туда не сунулись…
Арвист невольно посмотрел на Литош и то же повторили все присутствующие. Вот на кого будет молиться женское население Города, подумал торн. Матери – за сыновей, жены – за мужей, дети – за отцов спасенных… И, ведь ни один человек даже понятия не имеет, кто она такая, откуда взялась и каким ветром в армию Города заброшена! В точности под стать торну Подгорному… Ведь и говорят: два сапога – пара. Только Боргола им до полного комплекта не хватает. Тьфу, черт… Опять эта напасть дьявольская, тарабарщина несусветная в голове пляшет…
Торн Речной осенил себя Падением и отпустил Вепря.
- Как бы то ни было, а сегодня пройти через пожарище мы, наверное, не сможем. Поэтому кронрод приглашает вас, благородный торн, на пир по случаю победы. Само собой разумеется, нашего ангела-хранителя тоже. А сейчас всем нам надлежит заняться насущными делами…
Торны раскланялись и лишь после этого отиравшийся в стороне и изнывавший Ворон получил, наконец, возможность заключить в медвежьи объятия друга.
- Вот и ты, дружище… Вот и ты… - только и повторял сотник, зачем-то жмурясь и похлопывая Арвиста по спине. – А я уж было, грешным делом…
Литош деликатно отвернулась, на лице её впервые за весь день появилась настоящая улыбка.
- Ладно, брат сотник… Сперва займемся мертвыми, потом живыми, а потом выпьем на пиру у кронрода. Крепко выпьем…      
 
                5.

- … Нет, ну ты можешь в это поверить? – кипятился Мак, не находя себе места. – Неужто мама в детстве не учила, что нельзя без спросу чужие вещи брать? Учила же! Хоть бы разрешения спросил…
Коля Бережной хмыкнул и почесал затылок. Ситуация, действительно, получалась препаршивая. Ох, уж мне эти штатские…
- … Хрен с ним, взял без спроса. В экстренном случае – допускаю. Но! – Борис на секунду остановился для того, чтобы продемонстрировать поднятый вверх палец. – Но! Попользовался – и тихонечко на место положи как было. Правильно я говорю? Нет, это полный бред какой-то! Объясни мне, дураку, как можно эвакуатор поломать? Что с ним делать нужно?
Бережной обнял приятеля одной рукой за плечи в надежде остановить это неуемное мельтешение взад-вперед.
- Да успокойся ты, Боря. Сам же говоришь, ломаться там нечему. Наладчики там имеются, быстренько заменят что надо…
- Да не об этом же речь! Я бы и без эвакуатора справился, но сам принцип! Лауреаты с академиками, хрена тертого им в две ноздри! Простого дела доверить нельзя…
- Это точно! Анекдот знаешь про ученого, солдата, женщину и два железных шарика?
Мак подозрительно глянул на разведчика и отрицательно помотал головой.
- Так это как раз наш случай! Рассадили их, значит, по разным местам, и каждому дали два железных шарика – чтоб посмотреть, что они с ними делать будут. Дама, понятное дело, бусы себе сварганила, солдат – оружие, а ученый что, по твоему?
- Ну, и что?
- А он один шарик потерял, а другой – поломал!..
У Плавина имелся, конечно, в Экспедиции свой эвакуатор – просто, в отличие от десантного, он был слишком громоздким и неповоротливым. Поэтому директор счел себя вправе попользоваться военным имуществом, проконсультироваться насчет применения было ниже достоинства, и в результате программное обеспечение аппарата дало сбой. Мак был абсолютно убежден в том, что кандидаты в доктора просто с умным видом залезли куда не следует с целью улучшить настройки – думается, доблестный старлей недалеко ушел от истины. И можно было теперь сколько угодно ругаться, острить на эту тему, жаловаться – Шульга не был расположен к отмене операции и даже к переносу срока. Успеют доставить эвакуатор вовремя или не успеют, как говорится, место и время операции отменить нельзя. В крайнем случае, «ягуары» Объект самокатом доставят, и пусть Плавин потом оправдывается как хочет.
- Ну, а ты, Коля, успел?
Самодовольный Бережной четким щелчком ловко сбил с рукава несуществующую пылинку и приосанился.
- Что значит «успел»? Ты же знаешь, Боря, что все приходит вовремя для того, кто умеет не торопиться. Такого шухера навели – дня два будет гореть, не меньше. Там у них нефти запасено было, как на перегонном заводе. Экологию загадили со страшной силой. Но, главное – без жертв. Эти ребята уж очень хотели поджариться, так и перли в село. Ну и…
Это самое «ну и» не сулило ничего хорошего в смысле конспирации, и Мак насторожился.
- И ты, конечно, нарисовался? Так, что не сотрешь?
- Обижаешь, начальник! – Николай изобразил оскорбленную невинность. – Один небольшой взрывчик, один небольшой выстрел из огнеметика, одна маленькая дымовая гранатка…
Борис представил себе все эти небольшие штучки и укоризненно покачал головой.
- А следы?
Николай набычился и надвинулся на собеседника.
- А вот это уже почти оскорбление! За собой бы лучше следили, товарищ старший лейтенант!
И удалился, высоко неся голову. Мак пожал плечами. В любом деле, ведь, самое главное в том, чтобы оно было сделано хорошо, верно? А каким путем – это уже второй вопрос…
Все были готовы, и все было готово к наступлению сумерек и Маку оставалось только последний раз придирчиво проверить снаряжение бойцов первого отделения. Они выдвинулись к Объекту и залегли неподалеку, там же, откуда и вели наблюдение все эти дни.
- Прошествия? – коротко поинтересовался старший лейтенант у дежурного наблюдателя, не сомневаясь в ответе и потому не отрываясь от бинокля.
- Никаких, товарищ старший лейтенант! За исключением…
Боец замялся и Мак внимательно вгляделся в его глаза.
- Ну?
- Да понимаете, товарищ командир, сегодня днем, как раз когда деревня полыхнула…
- Что ты мямлишь, Зубов! Первый день в армии? Докладывай по существу!
- В общем… - «ягуар» вытянулся и принялся барабанить слова. – Сзади, в кустарнике, шевеление послышалось. Прямо возня! Я аккуратно поменял позицию и через вон ту ложбинку произвел обходной маневр. Рядовой Мурадов скрытно вышел с левой стороны шума.
- Пока все правильно. И что?
- Медведь, товарищ старший лейтенант! – Зубов заулыбался и стал похож на мальчишку в зоопарке. – Маленький такой, бестолковый… Там щебень осыпался и трещина образовалась. Он в нее скатился, а выбраться не может. Ворчит, рычит… В общем, демаскирует!
- А вы?
- Мы с Мурадовым пару жердей вырезали, мишку из ямы достали. Я ему антипса под нос брызнул, так он пулей ускакал, только пятки сверкнули!
Мак покачал головой. Прямо защитники леса! Ни дать, ни взять, партия «зеленых»…
- Головко! А ты чем в это время занимался?
- Продолжал наблюдение за Объектом, товарищ старший лейтенант! – бодро отвечал почти что «дембель», причем Зубов в этот момент зачем-то наклонился и поправил шнуровку.
Врут, почему-то решил про себя комвзвода. Дрых, небось, разгильдяй. Или поближе на взрывы пошел смотреть. Бардак! Четыре года в армии – как об стенку горох, учи, не учи. Ладно, Объект на месте, все, вроде, в порядке, черт с ними. Месяц как-нибудь потерпим, и пусть катится в народное хозяйство. Все равно же не признаются ни в чем…
В ухе у старлея мелодично звякнули колокольчики вызова, и следом раздался бодрый голос лейтенанта Бережного.
- Первый, я второй! Слышишь меня? Отлично! Проверка связи. А у нас тут рыцарская пьянка начинается. Личный состав тоже не отстает. Так что, может, и без газа обойдемся! – он хохотнул и принялся, было, что-то продолжать, но в эфир ворвался строгий голос Шульги.
- Разговорчики! Объявляю часовую готовность.
Совсем стемнело. Это не имело значения для «ягуаров», и пора было уже заняться выковыриванием Объекта из скальной породы. Той, в которую он сначала влип, в которой потом застыл, и в которую, в конечном итоге, врос за Бог знает сколько столетий. Надо же еще будет прикинуть, как его транспортировать…
- Яценко! Резаки приготовить!
- Есть!
Он совсем уже было отдал команду выдвигаться, но профессиональная привычка делать все так, как положено, от начала до конца, заставила его протянуть руку и включить питание сканера. Он просканировал эту территорию уже десятки раз, в том числе, и сегодня утром – однако, и мысли не допустил о том, что зря сейчас тратит время и энергию. Он ввел электронного разведчика в автоматический режим и спокойно смотрел на экран, одновременно экзаменуя собственную визуальную память. Да так и застыл на месте, равно как и командир отделения Яценко за левым плечом Мака. Ибо вокруг Объекта светились ровным фиолетовым светом два ряда совершенно очевидных точек.
- Заминировано! – восторженно прошептал старший сержант и бойцы придвинулись поближе с разных сторон.
- Вот сука… - только и вымолвил Борис, рывком поднимаясь и оглядываясь.
Форменная одежда Головко только жалобно пискнула на груди под пятерней разъяренного старшего лейтенанта.
- Продолжал наблюдение, значит…
Солдат четко прочитал в глазах командира решимость действовать по законам военного времени и судорожно клацнул челюстью.
- Когда у тебя контракт? Через месяц? Ты у меня уволишься… - шипящая угроза в устах Бориса словно имея многопудовый вес, придавливала Головко к земле. – Ты у меня так уволишься, что всю жизнь…
Он скрипнул зубами и отбросил обмякшее тело в сторону. Зубов и Мурадов тихонько притаились в этот момент за спинами товарищей, но командиру было вовсе не до них сейчас.
- Третий, я первый. Мне необходимо усиленное прикрытие на южном и восточном направлении. Как понял меня?
- Понял тебя, первый! – тут же отозвался Ткаченко. – Усиленное прикрытие.
- Первый, я четвертый. Что у тебя? – Шульга был сдержан.
- Четвертый, Объект заминирован. Предполагаю наличие противника в зоне Объекта. По докладу третьего приступаю к разминированию.
- Понял тебя, первый.
Шульга отключился, ничего не добавив. Мак прекрасно представлял себе все то, что майор отключил от эфира, он и сам все это умел высказывать при случае, а случай выдался самый подходящий. Но, польза от ругани есть, если она до того подстегивает, или в процессе. Теперь-то что?
 Самое паршивое во всем этом было то, что полную ответственность за все это разгильдяйство несет именно он, командир взвода, а не какой-то там нерадивый солдат. И хоть всю жизнь потом оправдывайся, хоть медведя того в свидетели призывай, ничего теперь не изменишь. Расслабились? Расслабились. Монотонное спокойствие глаза замылило, и понимал же все это, и бороться пытался… Слишком все просто шло и правильно. Ну вот, зато теперь будет развлечение. По полной программе. Господи, как пацанов несмышленых! Мишка, мишка, ты же наш, русский зверь, что ж ты, с кем снюхался? Эх…
- Вот сволочь! – сказал Борис Мак, после чего, таки не сдержавшись, грязно выругался.   

                *   *   *   *   *   *   *   *   *   *   *   *   *   *   *   *

КООРДИНАТОР – ДИРЕКТОРУ. НЕМЕДЛЕННО ДОЛОЖИТЕ О ПРЕДПРИНЯТЫХ НА ДАННЫЙ МОМЕНТ ДЕЙСТВИЯХ В РАМКАХ УТВЕРЖДЕНОГО ПЛАНА ЗАХВАТА ОБЪЕКТА. ВПРЕДЬ ДОКЛАДЫВАТЬ СИТУАЦИЮ КАЖДЫЕ ДВА ЧАСА. КООРДИНАТОР.
ДИРЕКТОР – ШУЛЬГЕ. ЭВАКУАТОР БУДЕТ ДОСТАВЛЕН НА ТЕРРИТОРИЮ ЧЕРЕЗ ДВА ЧАСА. ПОЛКОВНИК БОКОВ ПРИБЫЛ НА СТАНЦИЮ И ЛИЧНО ПРИБУДЕТ С ЭВАКУАТОРОМ. ПОДГОТОВЬТЕ ПОЛНЫЙ ОТЧЕТ О СВОИХ ДЕЙСТВИЯХ. ПЛАВИН.

                Глава 19.    
               
Военное дело просто и вполне доступно здравому уму
                человека. Но воевать сложно.
                К. Клаузевиц.

                1.
Сиятельный торн Мостовой был страшно разочарован. И это самое легкое определение того состояния, в котором пребывал легендарный торн. Сам про себя он знал совершенно точно, что подобного унижения его гордость не испытывала с самых молодых ногтей. И в страшном сне не мог бы он помыслить, что его приказ – ЕГО приказ – может быть не выполнен быстро и точно. Даже самый последний младенец в Городе знает, что лучше самому прыгнуть прямо к дьяволу в пасть, нежели ослушаться его приказа, или не проявить максимального рвения. А то, что подвел самый верный, самый надежный, самый лучший – верный друг, почти что сын – из слуг, Бергата, это… Просто не укладывалось в голове. Упустить такой момент! Ведь, все складывалось один к одному, не должен был Арвист пережить сегодняшний день, никак не должен был! Уму не постижимо…
Мысль о предательстве торн гнал прочь от себя. Ничего нет невозможного в этом мире, но предательства Бергаты Мостовой просто не перенес бы. Более того, сама подобная мысль причиняла неведомые раньше страдания и… Страх? Он, не боявшийся никогда никого и ничего, с изумлением ощущал в себе теперь это подлое чувство. И пусть это не было страхом за свою жизнь или здоровье – вот уж чего не дождетесь! – но и страха обмануться в самом себе хватало Мостовому для полного смятения духа. Странно, но он впервые задумался о себе как об обычном человеке, подверженном обычным человеческим слабостям и привязанностям. И даже, с неприязнью к самому себе, понял вдруг торн, что где-то в глубине души выискивает он сейчас какие-нибудь оправдания для Бергаты, словно некую опору для пошатнувшегося мироздания. Что, кто, какая злая воля (чья?) бережет и ведет этого парня? И, с какой целью?
Бергата не появился в лагере, вызвав немало кривотолков и пересудов. Гордый дурачок! Разве так надо себя вести? Разве можно давать повод для сплетен? Вести себя всегда надо как ни в чем ни бывало, всегда оставаться самим собой, всегда силой воли превосходить всех окружающих, источать уверенность и силу. Какая бы не подстерегла тебя неудача. А он? Вот где он теперь, спрашивается? Нет…
Мерзкий холодок пробежал по спине торна и он пристально вгляделся в лицо Литош напротив, с той стороны стола. Арвист сидел там, а она, конечно, была за его спиной. Нет, нет, не может быть, им с Бергатой не справиться, нет…
Сиятельный провел рукой по волосам, словно снимая невидимую паутину и взялся за кубок. Подождал, пока глаза Арвиста встретятся с его, любезно улыбнулся и приподнял сосуд.
- Пью вашу доблесть, благородный Арвист!
Подгорный тоже был чрезвычайно любезен в ответ. Мостовой отхлебнул вина (а, может, и не вина, виночерпий у него свой, и кувшин тоже) и совсем тихо добавил:
- И удачу…
Но, Литош услышала – или прочитала по губам. Сверкнула клинками глаз и вызывающе тряхнула челкой.
- И я присоединяюсь, брат капитан! Слава!
- Да уж, сегодня мы им показали…
- Молодцы гвардейцы!..
- Прошу заметить, господа, пехота сегодня действовала выше всяких похвал…
- Практика, господа, практика… И рука сиятельного торна…
- Между прочим, великий торн Олрей обеспечил успех своим маневром…
- Действительно, господа, почему одного из главных героев нет здесь?..
Избравший себе место рядом с капитаном Гвардии торн Речной с улыбкой обратился к Арвисту:
- Я слышал, сегодня великий торн лично сразил дракона…
Обращение было негромким, рассчитанным только на одну пару ушей.
- Вне всякого сомнения, - так же тихо, но очень серьезно ответил торн Подгорный. – Зеленого…
Шутка удалась и было очевидно, что ей суждена была долгая жизнь по возвращении из похода. Более того, это была совершенно готовая основа  для очередной потешной песенки базарных шутов, просто обожавших обыгрывать подвиги великого торна. И откуда они только о них узнают?
Кронрод был добродушен и расслаблен. Сегодня с его плеч словно упала половина тяжести, взваленной в связи с этой войной. Сегодня стало очевидно, что война выиграна. Правда, еще не добыт Танги, но… В конце концов и раньше много раз бывало так, что было до него рукой подать – да только дьявол не дремлет, строит свои козни противные. И, даже если он и в этот раз вмешается в людские дела, что ж – свой прибыток Город все одно получит, и немалый. Тут тебе и сочные пастбища, очищенные, наконец, от кочевников; тут тебе и масло земляное… Да, и неплохо было бы взглянуть-таки на обещанный древний город. Кронрод чуть прикрыл глаза и невольно привиделся ему Летописец, и даже словно послышался высокий заунывный голос, повествующий о делах великих, неслыханных… Какой чудесной и опасной сказкой казались тогда его истории! А, вот поди ж ты – все пока сбывается, слово в слово. И даже полеты на крыльях удивительных. Никто, правда, так и не понял, зачем они марвинам, эти полеты. Да, в общем, и некогда было понимать – стрелять надо было, и поточнее…
Вот машины метательные – это дело другое. В Северо-Западных землях, конечно, слышали о чем-то таком, дескать, южане умеют огромные арбалеты строить для метания отрубленных голов, камней и стрел. Но, положа руку на сердце, кронрод почитал все эти россказни красивыми легендами, ибо все попытки самим построить что-либо похожее неизменно заканчивались неудачей. Он, помнится, только посмеивался, глядя на конфуз очередного изобретателя, и приходило в голову очевидное: если такая конструкция и возможна, то для нее требуется какой-то иной подход к наукам. Да и материал, наверное… В общем, небылицы все это, приходили они к выводу в ходе обстоятельных бесед на эту тему – и с Мостовым, и с прочими мужами, чей разум признан. Вот, мол, если бы своими глазами узреть…
Что ж, узрели. Вот тебе и небылицы.
Когда сегодня машины были отбиты гвардейцами, а крепости взяты, кронрод первым делом приказал вытащить их (машины, а не крепости) на открытое пространство, развернув в сторону Долины – от греха подальше. Теперь можно было это диво внимательно осмотреть, и выяснилось, что ничего такого сверхъестественного они в себе не таили. Предлагали подобное решение и свои, доморощенные умельцы – просто, где-то надо было удлинить, где-то укоротить, где-то утяжелить, где-то облегчить… В общем, науки, для начала, постигнуть в полной мере. Ничего, разберем аккуратненько до малейшей щепочки, каждый сучок опишем, домой доставим, там соберем, обучимся… Пожалуй, восьми таких машин было бы достаточно, чтобы владения Города до самой Янтарной бухты раздвинуть – включая Северное герцогство, разумеется. Проложить дороги, вдоль дорог дозорные башни выстроить, в гавани – крепость. И земляное масло, для начала, на Острова Рыжего Солнца начать возить. Потом… Так, стоп!
Кронрод добродушно усмехнулся про себя и поерзал в кресле. Это все дела грядущие, хорошо, конечно, и приятно о них помечтать, только всему свое время. Сейчас время о насущном беспокоиться. Как же паршиво и неправильно начиналась эта война! И как удачно завершается, благодарение всевышнему.
 Ну, а обретение Танги – это целиком и полностью забота сиятельного торна Мостового. Кто прилюдно клялся, что добудет Священный Сосуд? Кто умы растревожил рассказами об обретении Талисмана? Чьими усилиями спешно и не вовремя этот поход был организован? С того и спрос. Погоди еще немного, сиятельный. Нам еще весьма интересна та нерассказанная часть твоей истории, в которой говорится о том, каким образом ты узнал об этих краях, и как тебе удалось вывезти отсюда столько чудесного добра. Все это наводит на мысли, да и наводило – на мысли разные. Не в одиночку же ты сюда ходил? Нет, конечно. Ну, а с кем? Где они, соратники твои и сподвижники, если ни среди гвардейцев, ни среди твоих собаководов таковых не найдено? Даже если предположить, что ты просто всех убрал навсегда, спрятав, таким образом, концы в воду, то и тогда хоть ниточка, да оставалась, за которую потянуть можно. Родня там, жены, дети… Разговоры не спрячешь. А тут? Козни дьявола, это понятно, это просто объясняет что угодно… Слишком ты рвался сюда, лишком убежден был в успехе, готов был чуть не босиком идти – а теперь, когда все так славно развернулось, наоборот, помрачнел, притих, все чаще встревожен… Не от того ли, что не по твоему все идет? Если так, то в какой момент оно все повернулось? Или, может, ты на другое рассчитывал? Или знал?..
Сам сиятельный сидел как обычно, величаво неприступный и молчаливый, но ясно было, что находится он во власти тревожных дум. Литош ни на секунду не ослабляла пристального наблюдения за Мостовым, и от нее не укрылось, как и один, и другой раз незаметно приближался к нему безликий слуга с некими сообщениями. Во второй раз слуга задержался довольно долго, почтительно внимая обстоятельным указаниям хозяина, склонился последний раз и выскользнул прочь, так и не показав лица из-под капюшона. Всего превеликого искусства лучшей воительницы Города не хватило бы на то, чтобы уловить хоть краешек состоявшейся короткой беседы, но она не могла не обеспокоиться происходящим. От него, сиятельного (хоть бы он лопнул!), всегда надо чего-нибудь ожидать, а после сегодняшнего покушения – вдвойне. И отсутствие Бергаты служило в том твердой порукой. Конечно, вряд ли Мостовой станет действовать сейчас, в лагере, почти открыто – торн слишком умен и коварен для такой глупости, тем и славен, тем и опасен. И, если это не козни подлые против Арвиста затеваются здесь, то это не её, Литош, глаза наблюдают за всем этим.
Вот только что была Литош рядом с Арвистом, только что улыбнулась торну Лесному в ответ на покровительственный комплимент – и уже нет её, и никто не заметил исчезновения. Даже торн Подгорный, затеявший с васторном Пещерным обсуждение плана завтрашних мероприятий. И правильно сделал, что затеял, ибо, прямо скажем, пора было уже спускать Ворона с небес на землю…
- И, все же, мне непонятно, господа, что случилось нынче в Долине?
- Все будто в ад провалилось, клянусь честью…
- А я ждал чего-то подобного…
- Когда они из крепости побежали, думаю, какую еще подлость…
- Неужели сами себя подожгли?..
- Случайность, господа, случайность… Обезумели от страха…
- Туда им и дорога…
- А куда они подевались, интересно знать? Просто позорно бежали!..
Арвист почти случайно отвлекся от разговора с Вороном и тут же уловил какой-то изменившийся с начала пира взгляд Мостового. Что-то новое появилось в нем, в этом взгляде прямо сейчас – или, наоборот, исчезло из него. Словно время убежало вспять, и сидел перед Арвистом прежний Мостовой, тот, давний уже, НАСТОЯЩИЙ. Капитана невольно пронзило желание поежиться, и только чрезвычайным усилием воли он сдержался, только дальше выдвинул нижнюю челюсть и еще больше выпрямился. Последний раз нечто подобное происходило с ним еще там, в Городе, целую вечность назад. С тех пор страшный Мостовой как-то уменьшался, съеживался, упрощался… И вот, внезапное и нежданное превращение. Что-то произошло, подумалось Арвисту. И произошло прямо сейчас или совсем недавно.
Подгорный привычно оглянулся через плечо, но его маленькая тень куда-то исчезла, и это не добавляло понимания. А не мешало бы сейчас её мнение узнать насчет перемен с Мостовым. Все же прекрасно знают, кто во всем Городе лучше всех видит, лучше всех слышит, лучше всех понимает и больше всех знает.
Впрочем, черт с ним, с этим торном, надо лошадьми вплотную заниматься, смотр вооружения провести, поименный список убитых и раненых составить…
  Литош, согласно укоренившейся привычке, появилась так же внезапно и незаметно, как и исчезла, ближе к концу застолья. Она подала Арвисту знак и тот, учтиво извинившись, покинул свое место за столом. Новости того стоили.
- Хорошо вооруженный отряд из личной охраны Мостового спешно отправился в Долину.
- Зачем? – деловито спросил Подгорный, ничуть не сомневаясь в том, что маленькая разведчица выяснила и это.
- Бергата ждет их. Мостовой решил взять Танги прямо сейчас.
Арвист недоверчиво поджал губы.
- Ночью? Как можно идти по горам ночью? Если с факелами – марвины из-за кустов перебьют, если…
Литош нетерпеливо тряхнула волосами.
- Эта ночь не будет темной. Пожар в Долине освещает все. Даже здесь видны отсветы.
Арвист сосредоточился и постарался оценить ситуацию.
- А ведь проклятый торн знает, где искать Танги. И Бергата здесь уже бывал. Давно они ушли?
- Только что. Их десять человек и они будут двигаться медленнее нас.
- Так ты предлагаешь пуститься в погоню? По-моему, это просто…
Она встала на цыпочки и теплыми ладошками обняла его щеки. Взгляд её был серьезен как никогда.
- Это жизнь или смерть, милый мой. Мы должны опередить их. Если Танги попадет к Мостовому – нам не жить. Это его последний шанс все вернуть и справиться с тобой. Надо идти прямо сейчас.
- Вдвоем?
Его ирония была явно неуместна. Она неотрывно смотрела в его глаза, и от этого взгляда что-то явственно треснуло в его голове и, будто сознание прояснилось. Не то чтобы совсем прояснилось, но, прочистилось точно.
- Надо взять оружие.
- Я все приготовила. Некогда кого-то звать и ждать. Надо торопиться.
Он только улыбнулся и погладил её по спинке.

                2.
 
Полковник Василий Федорович Боков всегда слыл среди сослуживцев и просто знакомых честным офицером и порядочным человеком. С отличием закончив летное училище, он имел определенные преимущества перед однокашниками, но странным образом ими не воспользовался. Впрочем, теперь, с высоты лет, кое-кто полагал, что это было сделано сознательно. Как бы то ни было, а Боков, как и положено молодому лейтенанту, сначала три года исправно служил пилотом в транспортном полку у черта на куличиках, на Базе 12/02, выполняя рутинную работу по снабжению грузами строящийся опорный пункт Войск Стратегического Назначения. Он тогда не заглядывал в далекое будущее, прекрасно понимая, что сначала надо дослужиться до командира экипажа – а их, заветные четыре звездочки на погонах, можно заработать только четким исполнением служебных обязанностей и проявлением разумной инициативы. Вот тогда уже, думалось тогда Васе, надо будет озаботиться следующим, самым важным этапом в карьере любого военного человека, а именно – добиться направления в профильную академию. История, конечно, знает немало примеров того, как и без академического образования люди до подполковников дослуживались, но эти примеры вовсе не привлекали лейтенанта Бокова. Он поставил себе задачу дослужиться до генерала, и не меньше. Оно и правильно, раз уж ты взялся что-то делать в этой жизни, делай это до конца.
Офицеров много, а академий мало, вот в чем штука. И, если тебя не тянет родственная волосатая лапа, то доказать, что именно ты из всех пилотов части достоин учиться на полковника, можно только одним путем. А именно: быть дисциплинированным, держать марку отличника и при этом наглядно демонстрировать всем желающим свои очевидные задатки командира высокого уровня. Проще говоря, быть перспективным офицером.
На самом деле, в армии всегда проще быть на хорошем счету, нежели числиться в отстающих. В армии, ведь, отношения служебные. Поэтому: тащи службу исправно, не «залетай» ни под каким видом даже в самой малости, четко соблюдай субординацию и поддерживай внешний вид в соответствующем порядке. Начальники – они, ведь, тоже живые люди, не с неба упали, все видят и оценивают не хуже тебя самого. Василий Боков с самого начала проявил себя с лучших сторон и ни разу не позволил себе опустить поднятую планку.
Трудно теперь сказать, пошла бы карьера Бокова так, как она, в итоге, пошла, если бы не вмешался в дело еще один фактор. И фактор немаловажный.
Старший брат Василия, Андрей, с самой юности проявлял недюжинные способности в самых разных областях жизни, от учебы до спорта и не имел ни единого комплекса неполноценности. Поэтому он уже лет в двенадцать заявил, что будет, по крайней мере, депутатом Геопарламента, и точка. С легкостью, поразившей всех знакомых, Андрей поступил (ворвался) на философский факультет Южного Федерального Университета и немедленно развил бурную политическую деятельность. В это время Вася еще учился в старших классах школы и только диву давался. Каким-то поразительным для будущего пилота образом его старший брат, второкурсник, проявил себя в регионе, зачастил в Москву, и даже начал появляться на экранах федеральных каналов, не говоря уже о местных, где он был просто звездой. К четвертому курсу Андрей Боков уже возглавлял молодежное отделение имевшей тогда большинство во всех Думах Единой Консервативной партии и настойчиво теснил более (гораздо более!) старших товарищей в настоящих, серьезных комитетах. Уже тогда он завел самую тесную связь с мощнейшим Азиатским Конгрессом и потому не слишком пострадал позже, в момент жестокого поражения консерваторов на всероссийских выборах. Минуя партийные списки, он стал депутатом Государственной Думы России и каждый следующий год только укреплял его позиции.
Он был уже матерым, прожженным политиком с большим весом (в прямом и переносном смыслах), когда младший Боков всерьез задумался о дальнейшем карьерном росте. Как уже говорилось выше, Василий и сам приложил все необходимые усилия, и вряд ли можно с полной уверенностью говорить о том, что Высшая Военно-космическая Академия получила слушателя с фамилией Боков только благодаря протекции известного лица.
Андрей, тем временем, не унимался. Каждый, кто его знает лично, может подтвердить, что этот человек не их тех, кто бросает слова на ветер. А слова ведь были сказаны, и сказаны четко: депутат Геопарламента. Для начала, в Государственную Думу с триумфом вернулась Единая Консервативная партия и кто был более достоин возглавить фракцию, если не Андрей Федорович? Ну, а когда, спустя несколько лет, видный российский политик, заместитель председателя Госдумы женился на дочери председателя Азиатского Конгресса (миниатюрная китаянка с почти европейскими чертами лица, восторг души) – до осуществления юношеских обещаний оставался всего лишь шаг. И он был сделан.
Выпускник академии майор Василий Боков уже никогда лично не водил транспортные корабли. Да и никакие другие тоже. Позже, в бытность свою начальником штаба Объединенной Группы Авиации Ближней Зоны (непосредственно Земля), он не отказал себе в удовольствии пару раз слетать на штурмовике – но, это так, просто тоскуют руки по штурвалу… Во время «встречного конфликта», Боков -  надо отдать ему должное - четко организовал работу подчиненных его штабу частей транспортной и вспомогательной авиации и тем внес свой вклад в победу. Эти заслуги полковника были оценены рядом высоких международных наград. Заветные генеральские погоны были уже совсем рядом, и именно они, по идее, должны были увенчать окончание операции по тайному изъятию бесценного артефакта из чужих земель.
Ныне полковнику Бокову было тридцать восемь лет от роду. Удивительная вещь – возраст! Вот Шульга, к примеру, считается престарелым майором, хоть и одногодка. А он, Боков, наоборот, числится довольно молодым полковником. И может еще помолодеть, если вскорости в генералы выйдет. Помнится, тезка, Василий Сталин, гордился тем, что стал самым молодым генералом ВВС в мировой истории. И нечего на фамилию его кивать, летчиком он был боевым, победы на личном счету имел, полком командовал – и очень неплохо командовал, по отзывам подчиненных. Жаль, что его достижение превзойти не удастся, но и не Сталин ты, все же, а Боков. Тем и гордись.
Примерно так напутствовал полковника Координатор Экспедиции, а по совместительству, старший брат Андрей Федорович Боков. Тогда, в самом начале, все виделось так радужно! И, действительно, ну что там возиться? Все продумано, просчитано, руководи твердой рукой – и дело в шляпе! Как там у «ягуаров» Шульги поется: прилетаем, побеждаем, улетаем, тра-ля-ля…
Вот тебе и тра-ля-ля. А так же прочие рулады и мерный марш упругих ног. Говорил первый командир, капитан Воробьев: запомни, лейтенант, всего предусмотреть нельзя. Потому надейся на лучшее, а готовься к худшему. Золотые слова! Где меньше всего ожидалось сбоя? В научной программе – она и подвела, чтоб их с их формулами…
- Я не понимаю, Вася, - говорил брат напоследок, ворочая жирным задом в узком кресле, - что там происходит. Я Плавина давно знаю, команду он подбирал сам, без отказов, времени было полно… Что-то не учли. А Шульга твой – молодец. Кремень, а не мужик. Если бы знали наперед, что все так обернется, мы бы эту ученую братию и близко не подпустили бы. Сразу бы этого майора туда отправили бы, и все дела. Но… Сам знаешь, какая обстановка. Сами довели до того, что родня в каждую щель нос свой сует, чтоб им хорошо жилось! Главное, когда предварительные мероприятия провели – ни сучка же не было, ни задоринки! Тогда же загрузку псевдопортрета отработали: от – и до! И отлично… Я еще подумал: чего ты решил десантников на «ягуаров» заменить? Теперь понял. Вот что значит военная косточка! Молодец, брат.
Василий скромно улыбнулся. Правду говоря, он и сам не четко представлял себе, что делает, отдавая приказ на сбор роты осназ. Так, щелкнуло что-то. Где-то. И даже припоминалось теперь, где именно – в голове. Интуитивное решение в условиях цейтнота всегда самое правильное. Потому что принимается в результате мгновенного проворота жесткого диска главного компьютера в мозгу и обусловлено всей накопленной информацией, нужной и ненужной. А нужная от ненужной отличается только спецификой ситуации, и ничем более. Была, ведь, славная пьянка по случаю победы (названной победы, ибо обломали тогда зубы друг об друга и разошлись, поле боя ни за кем не осталось), и был полузабытый разговор о том, что есть у нас суперпарни «ягуары», а командиром у них капитан Шульга. И сказано было тогда одним из офицеров Ставки именно так: кремень, а не человек. И больше даже было сказано. «Вот кому «Героя» давать надо, вот кто заслужил…» Героем не стал тогда Шульга, характеристика не соответствовала, только очередное звание и присвоили – после шести лет капитанства на майорской должности командира штурмовой роты…
Вот откуда всплыла подходящая кандидатура и подходящий личный состав для суперважной операции. Суперважной для планеты, ну, и… А он что, последний человек на этой планете, полковник Боков?
Приятно, конечно, что угадал – вот только как теперь ему с Шульгой общаться, не понятно. Хоть чеши висок, хоть так просто, без рук, лоб морщинь. Поторопился с приказами своими кавалерийскими, понятное дело. Показалось отсюда, из дали немыслимой, что горячку порет боевой майор, на рожон лезет, всю политику подставить может. Брат старший тоже – уж такой крученый – посматривать начал искоса, дескать, в кадрах ошибка у тебя, Вася. Это теперь он за Шульгу горой, а на Плавина бочки катит. Его пойди поймай на ошибке… Конечно! Он в козлах отпущения доселе не бывал, и непохоже, чтоб побывал когда-нибудь в будущем. Речь-то не о нем, не о Координаторе, выдающемся политическом деятеле современности. Сам хорош, нечего на зеркало пенять, коли рожа крива. Действовал по ситуации – ну, ошибся, с кем не бывает.
  Говорят, своевременно исправленная ошибка таковой не считается. Ага, говорят - то говорят, причем, больше те, кто сам ничего не делает - только осадок всегда остается… Ладно, разберемся. Шульга – молодец и кремень, да только и мы тут не кукурузу охранять поставлены. Главное, чтобы каждый на своем месте свое дело делал грамотно. И место свое знал.
    Так, или примерно так, размышлял советник Координатора по военным вопросам полковник Боков в тот момент, когда его нога твердо ступила на Территорию.

                3.

Можно долго и упорно объяснять всем, кому интересно, что означает эта короткая фраза командира первого взвода «усиленное прикрытие». Можно даже попытаться найти её в Боевом Уставе или инструкции по боевому применению. Можно руководствоваться исключительно своей логикой и здравым размышлением – и, все равно, так правильно, как понял эту фразу комвзвода три Ткаченко, понять не дано никому, кроме тех, кто служил в штурмовой роте осназ под командованием майора Шульги. В этой короткой фразе нет ни тревожной патетики, ни суровой романтичности, которой, словно душистым перцем, так любят посыпать свои блюда некоторые беллетристы. Есть в природе исключительно талантливые и очень впечатлительные люди, которые берутся за перо и описывают боевые операции с применением самых ярких красок, сдобренных изрядным количеством громких эпитетов и звучных терминов. В их описаниях то и дело звучат всевозможные «беркуты» и «соколы», гремит в эфире взволнованный голос командира и срывающиеся голоса прочих офицеров… Читаешь и диву даешься, ей Богу! Такие вещи хороши для киносценариев, в широком формате все эти переживания мужественных военных гарантируют зрителю качественную эмоциональную разрядку. В реальной же жизни, увы, проза всегда отодвигает неуместное на задний план.
В данном случае, все действующие лица были давно расставлены по местам согласно утвержденного плана действий, каждый знал свой маневр и задачу, досконально чувствовал местность и любое взаимодействие подразделений было делом само собой разумеющимся. Услышав в эфире «усиленное прикрытие», Ткаченко, ни секунды не сомневаясь и не переспрашивая, снял с места третье отделение, сосредоточенное непосредственно у лагеря армии Города, и приказал его командиру занять позицию на господствующих высотах «котлована» (места нахождения Объекта)  на южном направлении, а сам, во главе первого отделения, немедленно продвинулся дальше и восточнее. Полная скрытого нерва, но, в целом, довольно нейтральная фраза «усиленное прикрытие» означала, что Зона Объекта как место действий первого взвода приобретала приоритетное значение в рамках задачи третьего взвода – и именно об этом говорил Шульга «и сам умри, но обеспечь». Умирать Ткаченко не собирался, да и глупо было бы, поэтому его ребята действовали «по-боевому», сосредоточив основное внимание на внешние стороны периметра, и готовы были сожрать любого, кто попытается прорваться к Объекту. А так же и тех, кто просто попадется на пути.
До этого сигнала третий взвод был равномерно рассредоточен – теперь же два отделения занимали позицию исключительно вокруг котлована, ибо концентрация – есть одна из главных составляющих успеха в маневренном бою. Разминирование – дело тонкое, деликатное, тут удобнее всего расстреливать противника, и потому врага надо держать на почтительном расстоянии, пусть лучше о душе думает, а не о саперах.
Саперы, как таковые, не входят в боевой расчет штурмовой роты (как и прочие ярко выраженные военные специальности), но «ягуар» потому так и прозван, что умеет все в боевой обстановке. И разведку вести, и таиться в складках местности, и яростно атаковать, и преследовать жертву без устали. И мины обезвреживать.
Специалисты в данной области имелись во взводе старшего лейтенанта Мака, и он сам в первую очередь. Однако, дело командира – правильно расставить людей, руководить, а не свою голову подставлять.
- Ширяев! Все хорошо видишь? Твои действия.
Боец Ширяев, осознавая свою значимость, равно как и значимость момента, не стал торопиться с ответом.
- Проще всего, товарищ старший лейтенант, конечно, «злючку» запустить… Объект может пострадать. Значит, не торопясь, будем подводить импульсный излучатель, вес настроим килограмм на девяноста… - почесал в затылке. – Если не жахнет, подойдем, на месте с «лупой» разберемся…
Все было правильно, по науке, как на экзамене в «учебке». Излучатель – это такой специальный прибор, скорее, даже аппарат, незаменимый помощник на все случаи. Если взрыватель на изменение магнитного или электрического поля настроен – излучатель своим, бегающим по частотам, излучением вызовет замыкание и подрыв. Если взрыватель на изменение объема или плотности среды рассчитан – опять обманет, прикинется бойцом штурмовой роты. А, чтобы освещенность ни на что не повлияла, прожектор мощный у него имеется, он освещение нужного места сразу меняет, как только в путь отправляется. Все продумано, остается лишь из укрытия спокойно наблюдать и анализировать. Никто из людей не пострадает, любую хитрость сложный робот спровоцирует на безопасном расстоянии для бойцов.
Вот и получается, что проще сразу «злючку» запустить – это подруга проверенная, она все подорвет, что на пути встретит…
Ладно, мыслить надо позитивно. То есть: не преуменьшать, но, главное – не преувеличивать трудности. У того, кто эту пакость заложил, времени было мало, так? И даже очень мало. Значит, совсем сложной системы тут быть не может. Хотя, кто их знает, что у них там за системы… Стоп - прочь, глупости! Итак, скорее всего, взрыватели здесь…
Мак глубоко вздохнул и со злостью осмотрел округу. Лично он установил бы взрыватели дистанционные, с подрывом по сигналу специального человека. И человек этот, в принципе, может и не находиться поблизости. Тогда у него с наблюдением возникнут проблемы, а на орбите у них ничего нет. Факт? Факт. И он, удаляясь в неизвестном направлении, нажмет кнопку когда захочет. И что тогда? Взорвать – взорвал, а только кого? Бестолковщина получается. Мы же с ними гуманоиды, у нас всякое действие смыслом должно руководствоваться…
- Первый, я третий. Усиленное прикрытие обеспечил. Как понял?
- Понял тебя, третий.
Вот и славно. Значит, со всех направлений в обозримом пространстве у котлована противника нет – если только он не дух бестелесный, бесплотный. (Между прочим, в свете всего происходившего, возникала и такая мысль.) Ткаченко – парень надежный, а за своих ребят Мак был спокоен. Между прочим, Зубова с Мурадовым Борис специально отправил с третьим отделением север закрывать, чувствуя, что эти двое теперь землю выгрызут до ядра, а больше не подведут. Единственный человек, в котором старший лейтенант сомневался, был уже далеко, вероятно, на Станции, под арестом. (И как не расстрелял на месте, руки-то чесались…)
- Значит, так.         
Борис с подчеркнутой серьезностью осмотрел Ширяева и двух его помощников.
- Запускай излучатель. Яценко! По моей команде – мухой брать Объект. Вопросы?

                4.

Ночь стояла над этим миром, и ночь не была темной, как и предсказывала Литош. Страшный пожар, уничтоживший селение марвинов, должен был, казалось, уже давно стихать – но нет, пожрав все постройки до основания, он, почему-то, никак не умерял свой пыл, питаясь неизвестно чем. Черный, смоляной дым был невиден теперь, без света солнца, но чувствовался совершенно как твердый предмет, забивая дыхательные пути.
Литош, одним только ей ведомым способом уверенно вела Арвиста по предательски неровным склонам – и это легко было назвать «склонами», это были совершенно непроходимые буераки, реки, а, возможно, и раки. Они забирали все левее, обходя огненное озеро бывшей деревни марвинов, из разных мест которого то и дело взлетали к небесам оранжевые, жгучие всполохи. Господи, подумал Арвист, ведь она меня просила, чтобы я взял её в этот поход! Она меня умоляла, а я еще и насмехался над ней, бестолковый. И вот я торн, приближенный повелителя, самый известный человек в армии Города, а она как вела меня тогда за наемными убийцами, так и ведет! Она, конечно, ангел-хранитель воинства, и все такое, но… Помнится, казался Арвист сам себе некой щепкой, увлекаемой бурным потоком, летящей неведомо куда по указу неведомой воли – никогда это ощущение не было столь ярким, как теперь.
К слову сказать, последний час после не то почудившегося, не то наяву услышанного щелчка в голове, Арвист, действительно, видел все окружающее в каких-то более различимых тонах, чем прежде. Словно видеть стал лучше, или вроде того… И слышать. А, скорее, так: чуть лучше слышать, чуть лучше видеть, и потому в целом лучше ощущать, воспринимать. В общем, вслед за Литош, у которой все чувства чуть-чуть острее. С кем поведешься…
Она резко повернулась, и явственно сверкнули в отблесках пожара выпущенные коготки. Или это просто чувства обострились… Вот укоризна в её глазах точно обострилась, после такого-то шума, что он произвел неосторожным шагом. Она была права в своем негодовании, они совсем уже догнали отряд Мостового и выдать себя теперь было бы верхом бестолковщины. Особый отряд двигался впереди, в каких-то ста шагах, и Литош прокладывала свой маршрут уже исходя из их ошибок. Ошибок было много, и всякий, кто хоть раз ходил по незнакомым горам, да еще в неверном свете красного пожара, тот понимает, о чем идет речь. К тому же, усталость, притупление внимания и все такое…
И они не знали, что по их следу идет самый лучший следопыт и разведчик из всех, кого только видывали эти земли. А с ней шел торн Арвист Подгорный, лучший меч Города, который никак не мог ударить в грязь лицом перед своей любимой женщиной. Ну, если только пару раз, случайно… Да и то, прямо скажем, любой другой уже целый горный склон обрушил бы грубыми шагами и неосторожными разворотами – тот же Ворон, к примеру. Арвист только улыбнулся, припомнив свой порыв позвать верного сотника на подмогу. Была бы подмога… Ворон, васторн Пещерный, сидел на пиру у повелителя словно пирожок в сметане, глазки масляные, весь умиротворенный, гордости полные штаны – и сюда его, в ночь, в дорогу по нехоженым горам! Да ему еще полночи объяснять бы пришлось, к какому месту меч пристегнуть! И проследить, правильно ли понял…
Как бы то ни было, а шли они вдвоем, и было это очень естественно и органично.
Было похоже, что те, впереди, точно знают направление своего пути. Конечно, знают! Арвист начинал понемногу прикидывать месторасположение конечного пункта, и ничего для себя хорошего не находил в своих прикидках. По всему, получалось, что будет у него за спиной козий маршрут, горящее село и озеро, которое он успел разглядеть сегодня утром. А впереди окажутся совершенно неизведанные горы, и непонятные черные скалы по правому виску, торчащие там и сям бесформенно и неестественно. Вся воинская суть торна противилась тому, чтобы лезть вот так, без разведки, без прикрытия…
Вспомнил про разведку и чуть не расхохотался вслух. Славное воинство великого торна Олрея, сквозь лагерные порядки которого они просочились, спускаясь в Долину, даже не почесалось по этому поводу! Хоть бы одна пьяная морда обратила внимание! Хоть бы один трезвый караульный, в конце концов… Видно, и впрямь, выкосили марвинов под чистую – Арвист не допускал мысли, что организованное сопротивление пропустило бы такую дичь. Да там полусотни с лихвой хватило бы, чтобы весь полк перерезать без пыли и шума во главе со славным принцем Города! Везет же некоторым… Война.
И кому больше везет, еще предстоит узнать. Литош замерла на месте столбом и он, как последний дурак, был вынужден застыть с не опущенной ногой, изо всех сил балансируя левым локтем. Точно шут, распевающий куплеты про великого торна – и изображающий его же. Она резко рванула его за собой и совершенно бесшумно припала к склону, слилась с ним. В этот раз и Арвист показал товар лицом – ни единого камушка не просыпалось из-под него, пока он тихонько устраивался поудобней. Чтобы, стало быть, и оружие под рукой осталось, и голова к противнику была повернута, и конечности свободно расположились, без скорого затекания.
На самом деле, будь на месте Бергаты, здесь дожидавшегося свой отряд, Борис Мак, он непременно заметил бы соглядатаев. Расстояние было минимальным, шагов пятьдесят, а любое движение в неровном, красном отсвете пожара неизбежно выдавалось пляшущими тенями. К счастью,  Бергата не ждал никого, кроме своих, и не отследил возможное преследование. Люди Мостового сгрудились вокруг немого рыцаря и он знаками определял каждому его место. Было очевидно, что им не впервой именно таким образом получать указания, и лишних слов тут не требовалось.
- Неужели разделятся? – тихонько проговорил Арвист. – Зачем? Или что-то другое затевают?
Литош какое-то время молчала, потом ответила:
- Надо идти за Бергатой. Он сам пойдет за Танги. Никому не доверит. Даже этим не всем доверяет.
Наконец, Арвист стал догадываться, что задумал верный пес Мостового.
- Я понял. Вот эти двое пойдут вперед. Он сам с еще одним – чуть сзади. Вот те трое будут обходить слева. А оставшиеся четверо будут прикрывать сзади. Осторожен…
Литош повернула к нему голову, её лицо было строгим и прекрасным, а глаза сверкали отраженным огнем.
- Мы обойдем их, да? Опередим?
- Зачем? – искренне удивился Арвист. – Этих четверых мы снимем, займем их место и подождем, пока Бергата сам принесет нам Танги.
Литош неслышно засмеялась и на несколько секунд прижалась к нему.
- Вот так просто, да?
Он погладил её по волосам.
- А на войне все просто, солнышко мое. Главное – не суетиться. 

                Глава 20.

Он умер и тотчас открыл глаза. Но, он был  уже мертвец и смотрел как мертвец.
                Н. В. Гоголь.

                1.

Боков, твердо глядя в глаза Шульги, выслушал сухой короткий доклад, отнял руку от головного убора и первым протянул её майору. Тот, абсолютно непроницаемый, ни секунды не помедлив, ответил на рукопожатие.
- Доброй ночи, майор. Давайте сразу к делу. Судя по всему… - Боков окинул взглядом деловую суматоху, связанную со скорой эвакуацией КП. – Я так понимаю, что Объект уже у нас?
- Никак нет, товарищ полковник. В данный момент мы приступаем к разминированию Объекта.
Брови полковника полезли вверх. В голову его, ни с того, ни с сего, назойливо полезли картинки из исторических хроник, на которых отчаянно смелые солдаты ползут на боку, протыкая перед собой землю длинными прутами.
- Но… Вы же докладывали, что местность абсолютно чистая!
- Так точно, товарищ полковник! – Шульга разговаривал с начальством нарочито громким, звонким голосом. – Ситуация изменилась в последние два часа!
Боков болезненно поморщился и глянул на личный состав командного пункта, вроде бы занятый делом, но как-то слишком преувеличенно и подчеркнуто.
- Бросьте церемонии, Виктор Николаевич. В конце концов, для всего есть место и время. Вы можете объяснить толком?
Шульга тут же сбросил с себя шелуху, словно отряхнулся.
- А если без церемоний, Василий Федорович, ситуация дурацкая. Кто и когда успел заминировать Объект, мы не знаем. Точнее, догадываемся, но это сейчас не так важно. Характер заграждения нам не известен. Поэтому старший лейтенант Мак принял решение применить импульсный излучатель. Это…
- Я знаю, - отмахнулся полковник. – Почему вы сами не руководите разминированием?
- Я ожидал вас, - просто ответил майор. – А командир первого взвода – офицер грамотный, аттестован на должность командира роты.
Боков еще раз зачем-то огляделся и прошел туда и сюда, заложив руки за спину.
- Предлагаю немедленно отправиться к этому вашему старшему лейтенанту. У вас есть транспорт или тут недалеко?
- Тут недалеко, - любезно отвечал Шульга, довольный, что не последовало главного вопроса: кто виноват. – Разрешите распорядиться?
- Распоряжайтесь.
Шульга успел связаться с Маком в тот самый момент, когда Ширяев уже готов был приступить к делу. Команда «отставить» прозвучала громом среди ясного неба как для командира взвода, так и для его бойцов. А сообщение о скором прибытии на место майора с самим полковником Боковым и вовсе вызвала у Бориса мрачную готовность к самому худшему. Он-то надеялся уже, что успеет сам исправить положение и выйти в победители, которых не судят…
- Прошу, товарищ полковник. Совершенно новое, НЗ. Свой мундир вы можете сдать под охрану старшине…
Боков с сомнением повертел в руках камуфляж, но здравый смысл взял верх, и он принялся быстро переодеваться. Шлем он, все же, решительно отложил в сторону, согласившись только на отдельные ночные визоры, благо что они сели на мясистый нос так же удобно, как солнцезащитные очки.
- И объясните мне, майор, как так могло получиться, что под самым вашим носом противник так вольготно себя чувствует?
Шульга коротко вздохнул. Чему быть, того не минуешь, как ни крути…
- Халатность, товарищ полковник. Целиком и полностью моя вина.
Боков хмыкнул и искоса глянул на майора.
- Посмотришь со стороны, Виктор Николаевич, бардак у вас тут, а не элитное подразделение. Шифровальщик шифры теряет, когда приказ о взыскании приходит, командир роты лично готов отвечать за халатность наблюдателей… Прямо круговая порука, вы не находите? Кто выставлял охранение?
На лице Шульги гуляли вверх и вниз желваки.
- Старший лейтенант Мак.
Полковник коротко кивнул с тем самым видом, который бывает у людей, получивших полное подтверждение собственным выводам. При этом он смотрел куда угодно, только не на Шульгу.
- Аттестованный? Почти командир роты. – Перевел взгляд на майора, да так и вцепился глазами. – Это не халатность, товарищ майор. Халатность там, на Земле осталась. А ЗДЕСЬ речь идет о воинском преступлении, понимаете? Вот мы сейчас с вами идем, а кто даст гарантию, что снайпер противника нас на прицеле не держит? При таком отношении к делу? А?
Они шли проложенной тропой посреди багряной ночи и никаких гарантий, действительно, не имели. Да и откуда им взяться? Да разве не об этом твердил Шульга все время этой Экспедиции, назвать бы её правильно, но слишком грубо прозвучит? Настанет время детального разбора и там все, конечно, прояснится, и встанет на свои места – а пока Шульге оставалось только стойко принимать заслуженный разнос от начальства и помалкивать.
- Пожар этот, еще… - Боков вдруг остановился и вплотную придвинулся к майору. – По-вашему, я не знаю, о чем вы сейчас думаете? Прекрасно знаю. И в чем-то, поверьте, даже вас понимаю. Понимаю, что и руки связаны, и ситуация не под должным контролем, и время потеряно, и начальство не сразу разобралось… Только надо до конца доводить начатое, ясно вам? Я вам времени дал больше, чем достаточно. Я был уверен, что вы здесь все закончите и к моему прибытию полный доклад подготовите, вместе с Объектом. А вы?
Странный это был разговор – глаза в глаза через приборы ночного видения.
- Вы совершенно правы, товарищ полковник, - твердо отвечал майор Шульга. – Да, у меня есть объективные объяснения на любую вашу претензию. Но, они ничего не значат. Я должен был действовать иначе с самого начала.
- С самого начала? Да нет, майор. – Советник обдумывал каждую фразу, причем, вовсе не затем, чтобы смягчать её. – Сначала спрос с вас был маленький. И даже потом, когда пошли технические сбои, у вас не было оснований проявлять строптивость. Я говорю о последних днях. Когда Плавин, фактически, самоустранился от руководства Экспедицией. Когда вы, такой принципиальный еще накануне, вдруг пропали куда-то на два дня. Обиделись, стало быть? Шифровальщик все на себя взял – а вы в кусты! Вот как я это расцениваю. Не так?
- В это время, товарищ полковник, выяснились дополнительные обстоятельства…
- Дополнительные обстоятельства выясняются беспрерывно, - отрезал Боков. – А чужаков вы так и не выявили, и вот к чему это привело!
- О чужаках и речь, Василий Федорович. У нас есть веские основания полагать, что чужаки, в отличие от нас, не стали внедрять своих людей, а использовали технологии наподобие нашей для зомбирования реальных персонажей местной политики. Это не факт, но это очень может быть! – Шульга впервые проявил признаки возбуждения. – Это совсем другой подход, вы понимаете? Это на нет сводит все наши планы, потому что лишают нас противника! Мы просто не знаем, против кого мы здесь воюем!
Последнее было почти криком.
Боков подождал немного, продолжения не услышал и подал знак остановившемуся чуть впереди бойцу продолжать движение. Группа возобновила прерванный путь, распространяя вокруг себя почти материальное напряжение.
- Так и доложил бы эти свои объективные причины… - Боков говорил теперь так, словно он, и в самом деле, сердцем переживал каждую происходящую мелочь. – Нет, как же! Где уж нам, бестолковым, вас, тружеников войны, понять! Мы ж только приказы отдавать умеем, так, что ли, майор?
Шульга имел ответ на этот вопрос, и почти дал его – к счастью, передовой солдат поднял руку и, обернувшись, скомандовал:
- Попрошу потише! Выходим к Объекту…
Борис Мак вынырнул откуда-то сбоку с явным намерением доложить о своем присутствии, но полковник нетерпеливым жестом остановил старлея.
- Покажите мне минное поле, старшой. И доложите свои соображения по поводу вероятных действий противника на данный момент. Да не мне докладывайте, командир взвода! Считайте, что меня здесь, вообще, нет…
Оживившееся лицо майора Шульги и его непроизвольное движение почесать нос можно было расценивать как определенную благодарность Бокову в данной ситуации.
- Мины расположены двумя рядами вокруг Объекта, на экране они видны как фиолетовые точки. Очевидно, что заряды имеют наземное расположение. Он их просто повтыкал в грунт штырями, как наши ПМД или ПМЗ. Из этого я делаю вывод, что взрыватель может быть дистанционным, объемным или замедленной реакции. Мое решение – применить излучатель. Периметр закрыт и находится под усиленным прикрытием. Пора приступать, товарищ майор, и брать Объект!
Шульга невольно покосился на Бокова, но тот был непроницаем и полностью погружен в изучение изображения на экране сканера. Майор придирчиво проверил настройки излучателя (не забывая поглядывать на полковника) и последний раз задумался.
- Первый, я третий! – раздался, тем временем, в ухе Бориса спокойный голос Ткаченко. – Наблюдаю приближение группы заинтересованных лиц. Как понял?
- Слышу тебя, третий. Кто такие?
- Наши, горожане. Одиннадцать человек. В составе четырех маленьких групп. Две группы движутся непосредственно в направлении Объекта. Время принятия решения – семь минут.
Мак повернулся к майору, который прекрасно все слышал сам.
- Абориген? – Борис спросил коротко, но ясно.
- Аборигена среди них нет.
Шульга зачем-то погладил излучатель и обратил окуляры в сторону Мака. Несколько бойцов уже щелкнули предохранителями и изготовились к стрельбе в положении лежа.
- Отставить, старший лейтенант, - тихо и размеренно произнес командир роты.
Мак растерянно и недоуменно посмотрел сначала на майора, потом на Объект. А майор вышел в эфир.
- Третий, я четвертый. Горожан пропустить. Продолжать наблюдение.
Боков так и сидел в стороне, возле сканера, не при делах – сам он не потребовал для себя связи, а Шульга «забыл» ему предложить. Так что, советник Координатора ничего не услышал и ничего не знал. Или делал вид.

                2.

Арвист, прислонясь спиной к огромному валуну, очень нежно смотрел на крепкого, вооруженного парня в трех шагах от себя и всей душой желал только одного – полюбить его. Полюбить его искренне, по-настоящему, и объять его своей любовью, как облаком, и пройти по этому облаку так, как дано только возлюбленным – незримо и неслышно, серым призраком, желанным сладостным сюрпризом, самым дорогим подарком…
- Вот и я, дорогой, - жарко шепнул Арвист любимому врагу в то время, когда его кинжал рассекал плоть горла партнера. – Тс-с-с… Не больно, не больно… Ложись, милый…
Труп аккуратно улегся на бренную землю, и повезло еще бывшему человеку, прямо скажем, что зарезали его так быстро и без мучений. И все оттого, что не нужен Арвисту в этот момент ни лишний шум, ни лишняя нервотрепка. А нужно было Арвисту технично расправиться с четырьмя врагами, не издав особенных звуков, и, уж конечно, избежав какого-либо сигнала тревоги от жертв. Жертв, и не иначе, ибо было это натуральное заклание, кровавое подношение идолу войны и политики, отцу амбиций и тщеславия, холодному и остроумному искусителю, имя которого – дьявол.
Арвист подождал какое-то время, напряженно вслушиваясь и всматриваясь в мерцающий красно-черный мрак и поудобней уложил в ладони метательный нож. Литош имела репутацию более искусного метателя, ей бы и карты в руки теперь – только и мысли подобной не возникло у Арвиста.  Одно дело нож в мишень метать – и, совсем другое, в живого человека с целью немедленного убийства. Это во-первых. Во-вторых, кто здесь мужчина, капитан, торн и, вообще, слава Города? Да и, вообще, неуютно ложиться в постель, други мои, с женщиной, которая при тебе мастерски убивает общих врагов, реализуя право, которое ты сам ей предоставил…
Пусть мужчина поражает противника ради праведной цели, а женщина пусть гордится своим мужчиной, оставаясь за его спиной во веки веков, аминь.
Тот, последний, не услышав ничего, и не поняв, но почувствовав опасность, тихо окликнул приятеля вместо того, чтобы сгруппироваться и прыгнуть в сторону, как велит инстинкт. Да, парень, ты не был сержантом Егоровым, любимцем комвзвода два Бережного, потому ты и подставился всей грудью – стало быть, и нечего здесь тебе делать, на войне. Отправляйся в иные края и поминай торна Подгорного, который оказался искуснее тебя в мужских играх. Раздался только короткий выдох, мгновенный свист лезвия и сразу – клокочущее бульканье. Четыре.
Замерев и затаив дыхание, Арвист еще некоторое время не менял позу, а затем, выпрямившись и глубоко вздохнув, приказал себе расслабиться. Как же тихо было вокруг! Только чернота звездного неба, только кровавый свет недалекого пожара, только черные камни и сырая земля – великолепный пейзаж с выраженным запахом крови. Был бы благородный торн Арвист художником, обязательно создал бы впоследствии монументальное полотно «Ночь обретения Танги». Но, Арвист был воином, и потому, переведя дух, тут же озаботился насущными проблемами, не сулившими ничего, кроме новой крови.
Любимая маленькая тень отделилась от поверхности земли и очутилась совсем рядом, и любовью пропитался самый воздух.
- Ты был прекрасен, как неистребимый Ингхат, мой торн…
«Её торн» улыбнулся. Вот так, хоть всей душой уверуй в Единого, а древние языческие боги будут являться тебе в подходящих ситуациях во всей своей красе и могуществе - и с ними ты будешь невольно искать сравнения. Неистребимый Ингхат, помнится, славен был тем, что никогда не унывал, искал битвы вместо пищи, и достиг в военном искусстве непревзойденного мастерства. Что ж, пусть ему будет лестно… Будь неподалеку отец Вит Благочестивый, он немедленно объяснил бы, что все эти суеверные герои суть бесы искушающие – будет время, послушаем твои речи, настоятель, не мешай теперь, всему свое время и место.
- Теперь пойдем по следу Бергаты?
- Да, моя дорогая. Теперь, не торопясь, двинемся вперед.
И снова в его голове щелкнул некий тумблер.
         
                3.

Боков неуклюже вскочил с перекошенным лицом и, производя непозволительный шум, ринулся к Шульге. Находившийся к нему ближе Мак рефлекторно сделал движение корпусом для того, чтобы ударом ребра ладони прекратить безобразие и лишь в последний миг удержался. К счастью, полковник и сам сообразил, что похож на слона в посудной лавке и замер на месте. Тем не менее, его гневный взор был обращен к майору, а приглушенное шипение выдавало всю степень начальственного неудовольствия.
- Ты что, майор? Это же…
Шульга плавным и быстрым движением приблизил указательный палец к губам и отрицательно повел головой слева направо.
- Не препятствовать! Продолжать наблюдение!
Отдав этот приказ, который услышали только подчиненные, майор кошачьим бесшумным манером подобрался к Бокову и заговорил, склонившись к самому уху последнего.
- Давайте обойдемся без лишнего шума, Василий Федорович. Нам сейчас это совсем ни к чему…
Полковник открыл было рот, на что Шульга молча и быстро протянул ему переговорное устройство – такое же, каким пользовались все бойцы.
Вероятно, движения полковника, все же, не остались без внимания, поскольку две фигуры, крадучись подбиравшиеся к Объекту, внезапно остановились. Выждав довольно долгое время, люди Мостового принялись совещаться, не дойдя до Танги двадцати шагов.
- Объяснитесь, майор Шульга, - официально-раздраженным шепотом приказал Боков, усаженный с превеликой осторожностью в безопасную позу. – Вы что, хотите сорвать операцию? Вы понимаете, что сейчас будет?
- Я отлично все понимаю. Понимаю, что будет, если мы сейчас этих двоих срежем. За ними еще три группы. Все внутри периметра. Вот пусть и делают свое дело. В конце концов первоначальный план был именно таков? Пусть сами вытащат каштан.
- Но, ведь они взорвутся? Здесь же шуму будет…
- Взорвутся, а как же. И шум будет. Только к взрывам им не привыкать, они тут подобного уже насмотрелись. Решат, что это очередные козни горцев, ясно? А вот если хоть один наш человек засветится, то это будет уже совсем другой шум!
Мак согласно покивал головой и прикусил нижнюю губу. Чего уж теперь… Пусть спасибо скажут, что хоть в село их не пустили на шашлыки. Только Боков все кипятился.
- Если Объект пострадает, я вас под трибунал, я вас…
- Да что ему сделается? – весело усмехнулся Шульга. – Он сюда откуда падал? Дед бил, не разбил, а мышка справится? К тому же, пусть родственничек, который мины заложил, полюбуется на дело рук своих. Нам эти парни в данной ситуации только в помощь, а ему  - наоборот, верно? Вот пусть он и подумает, как быть, раз такой умный…
Шульга кругом был прав, и полковник притих, во все глаза наблюдая за происходящим. Двое горожан, наконец, пришли к единому мнению и снова осторожно двинулись к Объекту, непрерывно озираясь по сторонам. Мак присмотрелся и тронул за локоть командира, указывая ему на противоположный край котлована. Там, на почтительном удалении, появились и тут же залегли еще двое. Вот кому повезло… Хотя, пока было абсолютно неясно, чем все это закончится.
- Меня по-прежнему мучают смутные сомнения… - ни для кого проговорил Шульга. – Неужели эти местные вот так просто отдадут игрушку? Куда они все подевались? В катакомбах тупо сидят и пережидают? Как-то это все…
Хрустальный перезвон возвестил о присутствии в эфире лейтенанта Бережного.
- Четвертый, я второй. Докладываю: группа эвакуации заняла позицию на южной оконечности озера.
Мак отвернулся, чтобы не смотреть на Шульгу.
- Какого черта? – поинтересовался майор тоном, который обещал многое.
- Приказа на начало операции не было. Поэтому сопровождаем «аборигена».
Боков со своего места издал язвительный смешок. Майор на это и ухом не повел.
- Ну, и где он сейчас?
- Внутри периметра. В котловане.
Шульга пять или семь секунд глубоко подышал, наблюдая нерешительность горожан вблизи объекта.
- Третий, я четвертый. Где находится «абориген»?
- Не могу знать, четвертый. Среди тех, кого мы впустили в периметр, его не было.
Маку отчего-то стало вдруг невероятно весело. Он стиснул зубы и отчаянно почесал бедро, словно какое-то насекомое умудрилось прокусить ткань камуфляжа.
- Второй, я четвертый. Почему вовремя не оценил обстановку? Где не надо, все мастера инициативу проявлять, а здесь?
- Не имел возможности, четвертый. – Голос Бережного звучал как-то необычно. Слишком серьезно и ровно. – По объективным причинам.
Шульга невольно покосился на Бокова, но тот принял безразличный вид. «Прямо селекторное совещание на штабных учениях!» - мелькнула мысль в голове у Мака, и все его веселье улетучилось.
- «Абориген» ведет себя как-то странно, - продолжал второй. – Мне даже показалось… Что он таки проснулся. (Боков поднял голову.) Я планировал его на выходе из лагеря взять, а получилось, что он от меня оторвался, как от молодого.
Полковник поймал взгляд Шульги и отрицательно покачал головой. Действительно, если бы час «П» наступил, Плавин бы такой звон поднял, что вся Вселенная была бы в курсе. Что же происходит, черт бы вас всех побрал?
Горожанин, решившись, быстро приблизился к Танги и тут же раздалось два взрыва, на несколько секунд скрывшие завесой выброшенного грунта место нахождения Объекта. «Так, - стукнуло в голове у Мака. – Проход готов.» Старлей тут же подскочил к своим бойцам.
- Хромов, Симаков, излучатель бегом на КП! Всем – внимание!
Все и так были напряжены до предела. Между тем, не успела еще рассеяться пыль, так же слитно, как и первые, грохнули еще два взрыва. Вот, значит, какой ты хитрый, братец…
- Четвертый, я третий. По озеру на плотах в направлении периметра приближается большая группа вооруженных горцев. Предполагаю, что их цель – Объект.
«Ну вот, а вы боялись» - подумал Шульга и тут же четко скомандовал, даже не глянув в сторону полковника:
- Остановить!

                4.
Бергата не дрогнул ни единым мускулом на лице, только глаза его расширились и стали какими-то мертвенно пустыми в багровом свете этой ночи. Его человек, находившийся рядом и так же прильнувший к земле, при первых взрывах дернулся, подался назад и вопросительно уставился на первого рыцаря Мостового. Бергата все так же неотрывно смотрел вперед, и вторые взрывы вызвали у него лишь кривой звериный оскал. Он ждал продолжения, но больше ничего не происходило. Бергата, все же, повременил еще немного, ровно столько, сколько требуется для вдумчивого прочтения Славы Всевышнему, после чего повернулся к своему спутнику. Тот, догадавшись, о чем пойдет речь, отпрянул и отрицательно замотал головой. На это Бергата ответил решительным указующим жестом в сторону Танги.
- Не… Нет! Там же… Нельзя…
Холодный и мрачный Бергата неторопливо обнажил клинок. Его визави, даже не подумав ответить тем же, опрокинулся навзничь под угрозой сверкающего железа и так, лежа, принялся пятиться назад. Меч Бергаты двигался быстрее и моментально пристроил свое острие под кадык непослушного солдата. Выбор был очень прост и очевиден. Умереть прямо сейчас – ведь убьет, не задумываясь, цепной пес! – или пойти туда и умереть там. Впрочем, похоже было, что сам Бергата так не считал. Он ткнул указательным пальцем себе за спину и этой же рукой сделал некое очищающее движение перед собой. Не бойся, мол, парень, все уже чисто. Парень все еще колебался и тогда Бергата изменил выражение лица на почти дружеское и ободряюще кивнул. При этом кончик его меча так же ободряюще кольнул собеседника в шею и тот понял, что следующего укола он уже не почувствует.
Бергата упорно не произносил ни слова, храня репутацию немого, по той причине, что не собирался убивать этого парня. Торн Мостовой не одобрил бы бессмысленную порчу имущества, да и путь обратный предстоит неблизкий, каждый человек может пригодиться. Ничего подобного нельзя было прочитать в этих жестоких глазах, потому солдат, наконец, унял дрожь, поднялся и медленно пошел в указанном направлении. Бергата остался на месте, все так же с обнаженным мечом в руке и только кивнул своему человеку, когда тот нерешительно обернулся.
«Ягуары» молча наблюдали эту сцену, не двигаясь с мест и никак не комментируя. Впрочем, Яценко пробормотал что-то вроде «хоть бы камешки покидал для начала, что ли» - но, этим все и ограничилось.
- Ну и ну! – насмешливо произнес Арвист, стоявший в сторонке прислонясь к огромному валуну. – А самому слабо?
Правая ладонь торна Подгорного лежала на рукояти меча. Бергата немедленно прыгнул в сторону и быстро отбежал подальше, прекрасно помня о наличии Литош. При этом он вышел из поля зрения бойцов первого взвода и кто-то удивленно присвистнул.
- Куда это он, интересно? – сам себя спросил Мак, а Шульга и вовсе весь подался вперед.
Бергата, не теряя оборонительной позиции, быстро скользил вбок, стремясь к отвесной голой скале, которая должна была прикрыть его тыл. Арвист презрительно фыркнул и последовал за ним. Да, Литош бы ни секунды не колебалась, получи она шанс ударить в спину врагу – но Арвист настрого запретил ей это делать. «Я справлюсь» - сказал он ей. «Просто будь настороже.»
- Куда же ты? Неужели железный воин чего-то испугался?
Арвист выдернул меч из ножен и плавно перемещался по фронту перед противником из стороны в сторону.
- Ты со своим торном так привык бить в спину, что и от меня того же ждешь? Ха! А еще говорят, что торн Мостовой видит человека насквозь…
О присутствии Литош ничего не говорило, и Бергата решил не тянуть резину до её появления. У него было чем ошеломить противника.
- Ты сдохнешь! – рявкнул он и бросился в атаку.
Расчет был оправдан, Арвист на секунду опешил, но тело без участия разума уберегло его от молниеносного наступления Бергаты. Правда, с большим трудом – любой наблюдатель немедленно заявил бы, что спасло капитана лишь чудо. Может, и так. Да, это был славный поединок! Звон стали огласил округу, Бергата повторил выпад, успеха не достиг и отскочил, цепко отслеживая намерения Арвиста.
- Да ты еще и болтаешь! Удивил, удивил, молодец… - Арвист не спешил, стремясь сыграть на нервах врага. – Правда, я догадывался…
На этих нервах можно было сыграть только кузнечным молотом.
- Неужели? – спросил Бергата и тут же атаковал вновь.
Вновь зазвенели клинки, но в этот раз Арвист не отступил, а неуловимым движением скользнул левее и ближе. Его меч встретил клинок Бергаты не жестким блоком, а нежным отводящим касанием, что позволило Арвисту, не прекращая движения, крутнуться на новом месте, описывая сталью смертельную сверкающую дугу. Голова немого просто обязана была слететь со своего места, однако тот непостижимым образом успел присесть и тут же кувыркнуться через спину назад. Противники снова стояли друг перед другом, пригнувшись и покачиваясь на расставленных, напружиненных ногах.
Ни один из воинов не выказывал признаков усталости, и их противостояние грозило затянуться надолго. Однако, они были не в тренажерном зале, и вокруг них находились не зрители, а занятые опасным трудом солдаты. Новый парный взрыв вмешался в ход поединка, причем, на этот раз грохнуло значительно сильнее, чем раньше. Дождь из мелких осколков щебня прошелестел по окрестностям, потом что-то явственно обрушилось и, с осыпающимися камнями, покатилось мимо них в сторону  озера.
Оба одновременно невольно посмотрели вбок и увидели, как Священный Сосуд, волшебно переливаясь, величаво проследовал своим путем по наклонной. В ту же секунду Бергата сделал глубокий колющий выпад, а Арвист не стал уклоняться. Ворон когда-то приметил этот прием в арсенале друга, но сам бы применить его не решился никогда. Это была атака в противоход, скользящая, опасная как сама смерть прежде всего для исполняющего её. Неуловимым, совершенно минимальным движением стальной кисти Арвист отклонил кончик меча Бергаты с верного направления и его собственный клинок заскользил по лезвию врага, отжимая его в сторону.
Все действие заняло не больше мгновения, ровно столько, сколько необходимо для совершения выпада. Меч Бергаты скользнул по правому боку Арвиста, в то время как острие гвардейского меча вошло точно в середину груди врага аккурат между широкими железными пластинами на кольчуге. В своем неодолимом движении клинок раздвинул и разорвал кольца защитной рубашки, добрался до горячей плоти, а Бергата, устремленный вперед, сам нанизал себя на меч Арвиста, будучи уверенным, что все происходит наоборот.
Все было кончено. Бергата еще посмотрел на лезвие в своей груди, с усилием поднял голову на противника и попытался что-то сказать – но, на это его уже не хватило, и он рухнул замертво.
Арвист глубоко вздохнул и осторожно пощупал правый бок на уровне груди. Там был неглубокий кровоточащий порез, но на такие пустяки обращать внимание капитану Гвардии было не с руки.

                5.

- Вот, мать твою!.. – изумленно выругался Шульга, наблюдая полет Объекта по удаляющейся траектории. 
Полет был недолгим, Танги вместе с куском породы, в который врос, вращаясь, поднялся метра на четыре и рухнул. При этом он освободился от своего векового плена и, изредка подскакивая, покатился прочь согласно складкам местности.
- Старшой, я это вижу или это мне снится?! – в бешенстве вскричал майор и даже ногой притопнул.
Мак прекрасно все понял и подхватил автомат.
- Первое отделение! Приборы бесшумной стрельбы приготовить! Оружие к бою! Короткими перебежками! В направлении озера – марш!
И первым рванул вперед.
- Четвертый, я второй! – подал голос Бережной. – Наблюдаю массовые перемещения на южном и западном берегах озера. «Абориген» движется… А это еще что?.. Елки зеленые! Внимание, Объект упал в воду в пяти метрах от берега! Командир, мои действия?
Шульга схватил бинокль, коротко осмотрелся и побежал вверх по склону с целью занять позицию, с которой он смог бы видеть все происходящее и оценить обстановку. «Сейчас, сынок, сейчас…» - на бегу приговаривал про себя майор. «Сейчас будут тебе действия…» Растерянный Боков несколько секунд поколебался и припустил вслед за командиром роты. Раньше него то же сделали трое бойцов второго отделения, посланные в путь резким жестом своего сержанта.
Лейтенант Ткаченко пристукнул ладонью по гладкому камню и на том закончил короткую борьбу с самим собой. Лицо его было бледным и решительным. Сказано было ясно и четко – остановить. Как? На то ты и командир подразделения «ягуаров», чтобы не задавать глупых вопросов в момент, когда все решают минуты. Еще раз коротко проконтролировав, все ли автоматы его бойцов снабжены ПБС, он попытался как можно более будничным тоном отдать команду. Получилось неважно.
- Хамзаев! Когда приблизятся на сто метров, огонь по ближнему плоту!
Хамзаев молча прицелился и погладил указательным пальцем скобу спускового крючка. Плоты приближались и миновали уже контрольную отметку, но рядовой все медлил. Ткаченко подскочил, лег рядом и отрывисто скомандовал:
- Огонь!
Крупная капля пота выползла из-под каски Хамзаева и скатилась по щеке, оставляя светлый след. Наконец, он отпрянул от прицела и стиснул зубы.
- Не могу я так, товарищ лейтенант. Они же на нас не нападают… И не мешают…
Ткаченко повернулся и оглядел подчиненных, большинство из которых виновато отвернулись.
- Так… - лейтенант зло сплюнул и снял с предохранителя свой автомат. – Ладно…
Он быстро прицелился и открыл огонь. Ему понадобилось всего четыре коротких очереди, чтобы посбивать в воду всех, кто находился на первых двух плотах. Потом он выждал, понял, что ничего не изменилось, и расстрелял третий плот. Только после этого марвины принялись отчаянно пенить воду веслами, поворачивая к берегу или назад. Думается, столь длительная реакция была обусловлена шоком – Ткаченко стрелял практически бесшумно, надо было еще сообразить, что эти глухие удары по телам и бревнам несут смерть.
Лейтенант снова щелкнул предохранителем, отстегнул использованный ПБС и аккуратно уложил его в подсумок.
- Чистоплюи…
Он поднялся и отошел было в сторону, но тут же вернулся. Ладони у него были мокрые, а общее состояние – омерзительное. Хотелось выпить водки, и не сто грамм.
- Первый и последний раз! – холодно сказал он сразу всем. – Первый и последний!
- Товарищ лейтенант! – робко начал было сержант Евсеев, но был оборван.
- Что, товарищ лейтенант? Мне, что ли, в радость это? Я, что ли, все это придумал? Не мешают они им… Они, между прочим, Сашку Долина убивать шли, ясно вам? Приказы нужно выполнять! Мы здесь не у тещи на блинах! Мы… - хотел еще что-то сказать, но, махнул рукой и сплюнул. – Хамзаев, стреляные гильзы собрать. Двадцать восемь штук.
Тем временем, Шульга уже поднялся над местностью, внимательно осмотрелся и принял решение.
- Я четвертый, внимание всем. Защитные средства и ГСГ приготовить. Газовая атака по моей команде. Третий – нейтрализуешь горцев на берегу и прикрываешь отход. Второй – эвакуируешь «аборигена». Первый, твоя задача – объект. Порядок отхода установить на месте. Готовность – по докладу второго. Второй, твой сигнал для всех – «время». Как понял?
- Понял вас, четвертый…
Шульга провел языком по нижнему ряду зубов за сомкнутыми губами и повернулся к Бокову. Тот молча пожал плечами. Если весь этот спектакль разыгрывается специально для него, то это самый настоящий бардак. Если же нет, если все это – пресловутые объективные обстоятельства – то, что лично он может прибавить от себя? Ничего, дома разберемся. Все по местам расставим…
Если уж что-то не задалось с самого начала, надо быть готовым к тому, что так же неуклюже все и будет продолжаться до завершения. Поэтому Шульга без малейшей эмоции воспринял незапланированный выход в эфир Бережного, ошалелая интонация которого явно не соответствовала важности сообщения.
- Четвертый, наблюдаю чужака. Бывшего… И «аборигена». То есть… Вместе…

                6.
Арвист крепко обнял Литош и ласково погладил её по волосам.
- Вот видишь, маленькая моя, все уже и кончилось, да? Почти кончилось…
Она уже уняла нервную дрожь, но все еще нет-нет, да и поглядывала на распростертое тело Бергаты, словно опасаясь подвоха с его стороны даже после смерти.
- Пойдем, малыш, надо торопиться. Видела Танги?
Она восторженно кивнула и глазки её привычно заблестели. Стало быть, пришла в себя, вот и молодец.
- Он что, живой? – совсем по-детски спросила она, и Арвист засмеялся.
- Ну, не то чтобы живой… Но, и не мертвый, это точно.
При этих словах она вновь взглянула на Бергату, и это был уже последний раз.
Они побежали, придерживаясь теневой стороны, и чуткое ухо Литош явственно слышала многочисленные быстрые шаги позади. Сзади них тоже кто-то бежал, и не один, а в большом количестве. Слишком большом, подумалось ей, но она пока молчала. Молчала, потому что не была готова еще четко выразить свои ощущения, а ощущения эти её настораживали и пугали. И все оттого, что вот уже долгое время её преследовали смутные отголоски того самого запаха, который она всеми силами постаралась забыть. Конечно, обоняние сейчас было изрядно забито всей этой смрадной гарью, что пропитала воздух, однако полностью чутья разведчица не лишилась. И весь испытанный ею тогда, в лесу, кошмар гнался за ней по пятам, предвещая себя своей характерной вонью. Нечего было и пытаться как-то определить этот запах – он был совсем чужой, сотканный из множества холодных и злых ароматов. Запах демонов.
Им не пришлось долго упражняться в беге, узкая извилистая расщелина вывела их вслед за Танги прямо к холодным, кроваво светящимся водам озера. Возможно, какой-то исчезнувший бурный ручей проделал эту дорожку среди скал и каменистых склонов. Склоны высились и справа и слева, пряча совсем маленькую, как пятачок, бухточку. А Священный Сосуд призрачно светился сквозь полуметровую толщу воды, словно играя с жаждущими и призывая к себе.
Литош едва слышно охнула, попятилась назад и, буквально, нырнула в заросли так кстати росшего на левом склоне кустарника. Арвисту было некогда удивляться и спрашивать, он просто смотрел перед собой, прямо в глаза плотника Боргола.
- Неужели ты не рад встрече? – спросил Боргол. – Или я так сильно изменился?
Арвист молчал, а в голове его вдруг завибрировала на высочайшей ноте тонкая струна – и страшно захотелось зажать эту голову руками, а еще лучше, коленями. Боргол не улыбался, он был неприветливо серьезен, и в руке он держал нож. Тяжелый десантный нож с выстреливаемым лезвием. А одет был плотник в какой-то совершенно неразличимый на фоне местности костюм и мягкие зашнурованные мокасины. Арвист покачнулся. Глаза его вцепились в кобуру на поясе Боргола, и в этой кобуре совершенно очевидно угадывался крупнокалиберный мощный пистолет.
Мозг Арвиста с протяжным звоном взорвался, и перед глазами все быстрее побежал невероятный, фантастический калейдоскоп. Час «П», все-таки, наступил. Что ж, лучше поздно, чем никогда. Невыносимо тонкий звук лопнувшей струны унесся в небеса, глаза и уши мгновенно прочистились – словно включились – и сознание стало вдруг абсолютно ясным и четким, как в той, другой жизни. Долин прищурился и по-новому глянул на Боргола.
А тот тоже присмотрелся, чуть склонив голову набок, и вдруг расхохотался.
- Надо же! С прибытием, дружище! Узнаешь меня?
Торн Подгорный коротко откашлялся и не проявил особого дружелюбия.
- Ты зачем Танги заминировал, придурок? – неожиданно спросил он. – Не нужен, что ли?
Боргол, или как там его, перестал улыбаться.
- Ну ты хам. А ведь я тебе жизнь спас, между прочим. Крепостной бы тебя достал, рано или поздно. Спасибо скажешь?
- Спасибо, - с усилием выговорил Долин. – Без тебя не разобрались. А крестик зачем подарил?
Какой-то нереальностью веяло от этой беседы. Как будто заняться больше нечем.
- Так я не знал еще наверняка, что это ты. Прощупать хотел. Вот, сразу и убедился, кто ты и откуда. Здорово тебя оболванили. Даже веру предков позабыл…
Между тем, первому отделению оставалось до места событий не более трех перебежек.
- Ну, как Танги делить будем? – спросил бывший плотник.
- Никак, - просто ответил «ягуар». – Ты уже сейчас на мушке.
Он был совершенно уверен в том, что говорил. Ну, или почти уверен.
- Ой, да знаю я все про вас, - отмахнулся чужак. – Крутые парни, слов нет. Только, вы-то про меня ничего не знаете. Так что, ничего у вас не выйдет.
Долин только сейчас заметил справа от бухточки вход в аккуратную круглую пещеру, в глубине которой покачивался на воде нос небольшого катера, скорее всего, многоцелевого и летающего. Боргол засмеялся.
- Не может быть… Как ты мог знать, что Танги прикатится именно сюда?
- Я рассчитывал на это, - мягко проговорил инопланетянин. – К тому же, я провел несколько экспериментов…
Он ловко извлек пистолет и щелкнул предохранителем прежде, чем Долин успел что-либо предпринять.
- А теперь возьми эту круглую штуку, мой друг, и отнеси её в мой катер. По старой дружбе. Ты же профессионал и все понимаешь, верно?
В голове старшего сержанта вихрем пронеслись возможные варианты развития событий, и все они неизбежно заканчивались пулей в голове. К сожалению, чужака, вопреки утверждению Долина, на мушке никто не держал – иначе он бы уже валялся. Лейтенант Бережной в этот момент только приближался, и до его неловкого доклада оставалось полминуты.
И тогда на сцене появилась Литош, не понимавшая, с кем имеет дело. Она мастерски обошла противника и планировала закончить все одним молниеносным броском сзади. Все было бы правильно, будь здесь против нее кто угодно из местных, только не представитель племени демонов. Боргол начал движение за секунду до того, как на склоне за его спиной мелькнула маленькая тень и, падая на спину, нажал на кнопку своего отличного ножа.
- Нет!!!
Кричать было поздно. Лезвие ножа, отправленное в путь мощной пружиной, встретило Литош в полете, раздался глухой удар и она, словно сбитая на лету птица, рухнула оземь.
Что-то случилось в этот момент со старшим сержантом осназ Александром Долиным. Что-то, чего совершенно невозможно объяснить словами, да и разглядеть было крайне трудно. Словно само время остановилось для всего, кроме этого сгустка гнева, в который обратился «ягуар», словно исчезло все сущее и миллионы солнц разом погасли на небосводе. Невероятная сила Ненависти и Любви бросила его на врага, и напрасно тот выстрелил (успел, однако!) – пуля пропала даром, взвизгнув где-то среди камней. В ту же секунду пистолет улетел прочь и чужак ужаснулся, ощутив смертельную хватку раненного в сердце рычащего зверя по имени Арвист Подгорный.
Бережной появился на вершине склона, гулко глотнул и, не отрываясь от увиденного, выдал в эфир свое бестолковое сообщение. Почти сразу из расщелины вынырнул старший лейтенант Мак, остолбенел и только поднял вверх сжатый кулак, останавливая движение группы. Он просто не верил своим глазам, не мог поверить…
Старший сержант Долин, словно взбесившийся медведь, таскал по бухточке мертвое уже тело чужака, снова и снова поднимал его, как тряпичную куклу, и обрушивал на камни. При этом старый боевой товарищ, с которым соль горстями ели еще во время «встречного конфликта», издавал леденящий душу отчаянный рык.
- Господи… - только и вымолвил Мак.
От головы Боргола уже ничего не осталось, черепная коробка со всем своим содержимым разлетелась ошметками по сторонам, и только тогда Долин последний раз швырнул труп бывшего друга и упал на колени возле маленького, свернутого комочком тела. Его только сейчас и заметил Борис, приняв сначала за валун.
Мак стащил шлем с ночным зрением и крепко отер ладонью мокрое лицо. «Боже ж ты мой…»
Долин бережно поднял Литош на руки и, убаюкивая, качал подле своей груди, не замечая, как слезы превращают его окровавленное лицо в кошмарную маску. Потом он аккуратно уложил её на склон и поправил непослушную челку. Лоб Литош сразу запачкался кровью с его пальцев и он, как ужаленный, отдернул руку. А потом запрокинул голову и натужно взвыл в небеса.
Бережной спустился со склона к Маку, да и остальные бойцы зачем-то подтягивались ближе.
Долин оборвал свой стон, повернулся, и страшный, кровавый, покачиваясь, пошел по расщелине прямо на своих. И прошел бы через них, если бы они не расступились.
- Саша! – негромко окликнул его Борис. – Саша, это же я, Мак!
Бережной повернулся к Егорову и коротко указал ему на Литош. Сержант попытался было что-то возразить, но лейтенант так на него зыркнул, что любые слова стали не нужны.
- Сашка… - снова произнес Мак и невольно отшатнулся, когда Долин повернул к нему голову и посмотрел черными бездонными глазами.
- Меня зовут Арвист.
Хрипло молвив это, он продолжил свой путь наверх. Однако, через несколько шагов зашатался сильнее, остановился и тяжко рухнул ничком, прижавшись широкой грудью к влажной земле.   
          
                ЭПИЛОГ.

- … Так что, такие дела, брат.
Мак зачем-то поправил белоснежную простыню, которой был укрыт неподвижный Александр Долин и сотый раз оглядел стены больничной каюты. Они летели домой уже четвертый день, и за все это время Долин ни разу не открыл глаз и не произнес ни слова. Врач Экспедиции пытался объяснить это состояние старшего сержанта, долго и нудно рассказывая о различных видах нервного истощения и связанных с ними кризисов, сыпал всевозможными терминами – «ягуары» его почти не слушали, особенно те, кто видел Долина там, в бухточке. А когда Шульга задал простой прямой вопрос о том, насколько это опасно и сколько времени продлится, эскулап утомленно завел очи к потолку и промямлил нечто невнятное. После этого он снова попытался оседлать любимого конька на тему назначенной им терапии, которая «безусловно поставит вашего человека на ноги», и тогда майор просто махнул на него рукой.
- Ты бы видел, Сашка, наших яйцеголовых, когда мы Танги погрузили – это было зрелище! Сгрудились кучей, лопочут что-то, руками машут, даже повизгивают от удовольствия! Вообще, занятная штука этот объект… Мы его аккуратно транспортировали, нежно даже, он легкий оказался, килограммов десять, не больше. У него там с двух сторон такие углубления есть, вроде как под пальцы – так под конец кто-то случайно туда палец и сунул. Или не случайно… Он как зашипит! И давай переливаться цветами… Перламутровый такой. И теплый. Яценко сразу сказал: командир, он теплый в воде. Да…
Мак зажмурился как кот, объевшийся сметаны.
- … Есть в нем что-то, понимаешь, все-таки… Только поломают его наши академики, как пить дать. Или еще какую глупость устроят. Анекдот знаешь про два железных шарика? Ладно, потом расскажу.
Борис поудобнее устроился в кресле и внимательно вгляделся в лицо боевого товарища, стараясь отыскать признаки жизнедеятельности. Таковых не наблюдалось, но старлей не унывал.
- Ничего, брат. Мы с тобой не из таких переделок выходили. Помнишь, как Шульга нас голыми руками из-под завала откапывал? Все ж тогда подумали, что кранты нам с тобой – а мы вот они, живехоньки. Может, нас даже наградят чем-нибудь… Уж отпуска мы точно получим. Длительные. Боков поначалу дулся, а потом оттаял. Ходатайствовать, говорит, буду. Орлы, говорит. В сложной обстановке не растерялись, проявили высокую боевую выучку и не менее высокий моральный дух. А так же прочий дух… Три часа из бани не вылезал… Баня тут, брат, отменная. Вот встанешь, я тебя веничком-то отоварю – будь здоров. Слышь, Боков-то, уж такой важный был, такой надутый, строгий… Полный, говорит, доклад мне к утру, поминутный, кто за что отвечал и кто в чем виноват… А из бани вышел – розовый такой, румяный, что твой поросенок – улыбаться начал, по-людски разговаривать… Хорошо, говорит, у вас, майор, взаимодействие налажено. Знаки всякие, команды… Чудак человек, ей Богу!
Мак помолчал и глубоко вздохнул.
- Да… Вот тебе и Экспедиция… И откуда их всех нам навязали на голову7 Доктор этот мне говорит: зря, мол, время тратите, офицер. Ничего он, мол, все равно не слышит, ваши разговоры ему как об стенку горох. Тоже мне, доцент! Я и то знаю, что со всяким больным больше говорить надо, даже если он в коме. От этого быстрее в себя приходят, факт. Вот был у нас боец один, Шишкин, ты его знаешь, он уволился после «встречного». Так вот, ему ж там досталось выше крыши, почти совсем кровью истек, лежал весь белый. А санитар его все тормошил, все рассказывал чего-то, в самое ухо нудил, нудил… И дотянул парень до госпиталя, там ему уже кровушки добавили. Пустил бы тот санитар дело на самотек – потерял бы солдата. Душа, она ведь, в теле за самую малость держится. Может, вот как раз за этот разговор, к примеру.
Борис в очередной раз поправил простынь и, на всякий случай, подушку. После этого наклонился к самой голове Долина и гораздо тише заговорил снова.
- Чем он там тебя колет, не знаю, только думаю, что сам ты должен как следует постараться. Если ты сам свою хворь одолевать не станешь, никакие микстуры тебе не помогут. Потому что дух сильнее тела, слышишь, солдат? Вот, подруга твоя, от горшка два вершка, зато воля – куда там здоровенным мужикам! С того света чуть не на зубах вылезла, и в бреду все Арвист да Арвист… Никто ж ничего не понимает!
Борису показалось, что открывается дверь, он оглянулся и пропустил явное движение глазных яблок Долина под закрытыми веками. Дверь оставалась закрытой, и старлей снова повернулся к больному.
- Вот тоже, странное дело! Доктор этот… То говорит, зря время теряете, то – не вздумайте, мол, ему про девчонку рассказывать! У него, дескать, состояние пограничное, ему новые потрясения ни к чему. А я так думаю, что ты должен знать. Я, правда, грешным делом, не верил. Это Бережному спасибо скажешь, уперся как бык, несите бегом и никаких возражений. Егоров сначала уверенно так заявил: без шансов, а когда на КП принесли, сам же как закричит! Командир, орет, да она же живая! Там ей какой-то желудочек сердца повредило и легкое разрезало. Точно не могу объяснить, доктор только сказал, хорошо, мол, что лезвие в ране оставили. Поэтому и удалось её спасти… Что такое?
Веки старшего сержанта Долина совершенно очевидно подрагивали, словно пытаясь разлепиться. Бледные губы приоткрылись и свистящий вдох приподнял доселе почти неподвижную грудную клетку. Мак аж подпрыгнул в кресле и живо вскочил.
- Вот и молодец, вот и умница! – воскликнул он на бегу к двери, которую тут же рывком распахнул. – Эй, кто там? Отзовись, кто живой!
Зычный глас командира первого взвода пронесся по коридору и вызвал некоторый испуг у случайно подвернувшегося под звуковой удар сотрудника Экспедиции.
- Эй, друг! Давай быстро доктора сюда! Разговорчики! Скажи, сержант Долин срочно желает его видеть! Рысью!
Последняя команда плетью подстегнула штатского и он затрусил по коридору, неловко виляя плоским задом. Мак еще постоял, глядя ему вслед – и нет никакого сомнения, что случайный гонец старлея испытывал реальное жжение в области лопаток. А потом Маку послышался странный звук в палате и он встревожено заскочил внутрь. Тревожиться было не о чем. То, что показалось Борису хриплым кашлем или дыхательным спазмом, на поверку оказалось слабым, но отчетливым смехом.
Мак застыл ледяной статуей, пытаясь заставить себя переварить это зрелище. Или, хотя бы, осознать. Да нет, в порядке ты, старший лейтенант, смех это, натурально. Долина, очевидно, очень рассмешила манера общения старлея с невидимым ученым, он бы и прокомментировал – да не было сил выговаривать слова. Борис усмехнулся, потом улыбнулся, а через секунду и сам весело захохотал, радуясь как мальчишка. А через полминуты и вовсе могло показаться кому угодно, что сама эта палата безудержно хохочет, хлопая себя по коленям от избытка чувств.
Корабль Экспедиции мчал сквозь пространство к конечному пункту назначения «Земля», а в его больничной каюте царило настоящее, искреннее и необъяснимое веселье. Там, на койке, под белой простыней, беззаботно смеялся старший сержант осназ департамента геобезопасности, благородный торн Города Арвист Подгорный.