1.1. Каждый человек напоминает вам отдельно взятую комнату. Это ни в коем случае не значит, что этот человек будет абсолютно и безоговорочно единственно взятой комнатой до конца завершения своего индивидуального предзнаменования. Все в этой жизни меняется, и человеческая комната может самым волшебным образом измениться. Хотя нет, комната все же маловата. Квартира – самое оно. Среднее арифметическое всех человеческих судеб и жизней вы поместили в одну квартиру. К примеру, вы в данный момент живете не один дома, хотя квартира составляет 70 квадратных метров, что в принципе не так уж и мало, и то, иногда, вам начинает казаться, что кухонный стол может развалиться на части. Матрац, на котором вы спите, полностью синтетичен. Он очень плотный. Железные прутья и пружины, паскудно выглядывающие из стенок стареющего матраца норовят впиться вам ребра, руки постоянно зудят, а ногти на ногах регулярно цепляются за нитки. Потолок очень низкий, и от этого у вас низкое давление, но вы не падайте духом, жуйте шоколадку. Неуютно как то. Больше трех человек – это маленькая катастрофа, а тысяча человек с трудом доберется до холодильника. Тревожно. У вас большой коридор, в котором вы храните свои маленькие секреты и тайны, а заходящий в вашу квартиру мальчик, с удовольствием, поправляя постоянно съезжающие на нос очки, вытрет о них свои грязные после осеннего дождя туфли. Затем он посмотрит на Луну, которая будет светить ему прямо под ноги, указывая дальнейший жизненный путь. На лужайке за окном будут смеяться дети, играть взрослые, а Луна будет продолжать светить и лишь иногда заходить за тучи. Плечи широко расправлены, но толстый живот ему не скрыть. Умный ничего не скажет, но сам он давно уже знает, что в магазине напротив пиво не купишь, и изолента не продается, даже если очень срочно, даже если трубу прорвало, даже если в плавках в ванне по пояс в холодной канализационной жиже. Удовольствию не будет предела, когда после двухчасового жесточайшего секса вы сделаете минутный перерыв, откроете небольшой холодильник на кухне и откусите морозное яблочко, которое с трудом помещается в вашей хрупкой ладошке.
И опять все с самого начала. Камера. Свет. Мотор. Она начинает заученно перед старым бабушкиным зеркалом искусственно постанывать, но у вас нет настроения. А мальчик все смотрит и смотрит. Он уже сидит в углу, и трех стульев ему явно мало. Он в черном пальто, на нем черные брюки, он похотливо зевает, закидывая ногу на ногу. У него очень тонкие, почти дистрофические ноги. Носки не натянуты достаточно высоко, и вы замечаете маленькие черные волосики на икрах. Ближе к коленному суставу, по внутренней стороне икры, начинает струиться пот. Из кармана пиджака он вытаскивает розовый платочек, вытирает ножку и подносит платочек к лицу, чтобы вдохнуть аромат человеческой скверны.
Она, обмазанная подсолнечным маслом, лежа на раскаленной поверхности сковородки, смотрит сначала на него, потом на вас, освещенного одиноким пламенем зажигалки, начинает плакать. Вся в слезах она ищет тепла. От вас пахнет теплом и лаской, поэтому она выбрала именно вас. Обнаженная рабыня с телом богини, готовая на все, только чтобы ваше тепло ее больше никогда не покидало. В вашей кухне стоит стеклянный стол, окруженный двумя стульями. Утро. Вы садитесь на стул, неторопливо размешивая пластиковой ложкой густое черное кофе. Вечер. Той же самой ложкой вы давите лимон. Пьете чай. Наливаете снова. Снова пьете. И так каждый вечер за вашей спиной стоит мальчик с раздутым самомнением в закругленных очках и небритыми бакенбардами. Он вежливо помогает вам разложить бордовый диван, на котором очень удобно сидеть. В то время как вы ложитесь спать, он взбивает вам подушку и нежно накрывает пуховым одеялом. Свет в комнате он выключает очень тихо, почти бесшумно рубильник пластиковой панели смещается с привычно освещенной электрической лампы. Все находится в покое. Тишина. И только капля методично капает с конца ржавого крана. Остался последний поворот, но взгляд стремительно бежит за стрелкой уходящего света настенных часов.
1.2. Он стоит передо мной с двумя сумками из потертой кожи. У него седые волосы и длинные серые усы. Лицо сухое, впалое, обезображенное уставшими морщинами. Взгляд добрый и немного наивный. Он по-детски улыбается во весь рот, радуется мимолетному моему взгляду. Надувает щеки и пытается казаться рассерженным, но я знаю, что у него ничего не получится, потому что он добрый.
1.3. Даже когда Балуда потерял веру в искупление своих грехов, Святой отец все же подарил ему надежду.
- Открой свое сердце людям и люди отблагодарят тебя за это.
- Но разве нам не нужно быть скрытными и недоверчивыми? Разве я могу доверить им свою душу?
- Можно лишь указать путь, но пройти они его должны до конца сами. Даже не осознавая этого, они смогут понять важность. Не толкай их на свет, а лишь укажи дверь.
- Наверное, вы правы Святой Отец, но обычно за дверью люди оставляют лишь пакеты с мусором. Не случится ли так же и со мной?
- Обязательно случиться, если верить в их совершенство, олицетворяя и безропотно облагораживая важность и гениальность каждого их поступка. Но они бренны. Как ты. Как я. И только энергия создателя созидательна.
1.4. Уже целый год никто не выбегает к нему из “первой двери направо”. Не горит свет на кухне, где привычно работал телевизор. Этого больше нет в его жизни, а он так скучает по ее доброй, слегка коварной с прищуренными глазками улыбке, по тонким изгибам ресниц, нежным прикосновениям счастья. Они плохо расстались. Однажды вечером, поднимаясь по ярусам ржавой железной лестницы из сплавленных перил в одну цельную линию, видя как бездомные, никому не нужные, потерянные справедливостью дети, сидят на безжалостном железе в тоненьких маячках и брючках. Вместо шапок на головах обычные тряпки, наспех кем-то неуклюже сшитые по шаблону модного глянцевого журнала.
И вот он, последний этаж. Чердак, прикрытый тонкой фанерой. Странный запах тоскливой безмятежности и одинокой грусти можно уловить, стоя напротив импровизированной двери. За окном он увидел четырех подростков, лежавших на покрытой шифером в несколько рядов крыше, с сигаретами в руках, устало нашептывая друг другу молитвы полные надежд. Она взяла в свои руки гитару и начала настраивать струны, постепенно наигрывая диктуемые мелодией аккорды. Он давно ее не видел с гитарой в руках. Он давно ее не видел , и от этого ему становилось радостно. Он словно адская губка впитывал ее невзначай сказанные слова, взгляды, улыбки, наивно полагая, что все имеет свой тайный смысл. Каждая деталь ему казалась безгранично важной и чрезмерно остроумной. Она достала сигарету и попросила закурить. Дым от облегченной сигареты попал ему в глаза и у него потекли слезы. Непроизвольно он начал искать ее взглядом, ведь он знал, что она не могла уйти далеко. Но сонный сигаретный утренний дым забрал последнюю дорогую ему крупицу воспоминания с собой в безмятежность рассвета.
1.5. Волосы мои немного взъерошены, на носу уверенно сидят позолоченные очки, хотя при внимательном анализе, на оправе можно обнаружить маленькие зеленые пятна. Когда я их увидел в первый раз, я не поверил своим глазам. Железо оправы действительно окислилось. Но как скоро это случилось? Очки ведь почти новые. Я купил их около недели назад, но при оформлении заказа, тем более при их получении я удостоверился лично, что у товара изъянов не было. Это мог быть фабричный брак, но и эту версию как единственно верную я не решился принять, так как она отбрасывала тень на мою внимательность и наблюдательность, и взять на себя эту ответственность я не захотел, да и не хочу по сей день. Неприятно осознавать свою ущербность, тем более в таких мелочных и пустяковых делах. Но наблюдая за своим уставшим выражением лица и постоянно сужающимися зрачками, я нервно насыпаю себе на ладонь очередную дозу пчелиной пыльцы, рассасывая ее под языком, не в силах удержаться, начинаю медленно ее разгрызать.
1.6. Ты не замечаешь, как плывет время. Ты помнишь всего пятнадцать минут с момента полета, а потом каждая секунда не похожа на предыдущую, и все мысли так быстро улетают…
1.7. Выходов из сложнейшей ситуации может быть множество, при одном маленьком условии – если их искать.
1.8. В последствие многих лет жизни люди даже не задумывались о том, что у них внутри. Пока люди не озарят свою душу светом – они не поймут самих себя.
1.9. Ты все еще хочешь меня? Ну, ведь хочешь же? Я точно знаю! Я вижу, как твои маленькие карие глазки бегают по моей поверхности. Да - а – а. Во мне много шоколада. Густой шоколад, который тает при первых лучах солнца, попавших на мое нежное тело, разбитое на геометрически ровные квадраты. Я уже на твоих губах. И на ее губах тоже. Я все чувствую. Я чувствую, как белоснежные зубы впиваются в мою твердую поверхность, как сыпались крошки на половик рассыпчатого темного, обжаренного со всех сторон арахиса. Во мне были отборные сорта клубники и лесного ореха, филигранно упакованные в фиолетовую глянцевую этикетку. Она была зверски голодна. Но кушать она хотела больше. Ты ей купил меня. Я помню улыбку на ее милом личике, оно было божественно чистым, как дыхание первого декабрьского снега, пробивающегося сквозь тугую пелену туч. Она была чиста и непорочна. Жаль, что только была.
1.10. Я не там! Я здесь!
1.11. Сидишь будто в театре на первом ряду, где ты видишь артистов и музыкантов. Где ты видишь все, как оно есть на самом деле, видишь в оркестровой яме бездарных скрипачей, неумело создающих музыкальное сопровождение, видишь уставшего дирижера, в глазах которого можно с легкостью прочесть мизерную зарплату и неуважение жены. Разве этого он хотел, поступая в консерваторию. Нет, он мечтал о подлинном призвании, об искусстве, о славе, наконец. И что в итоге. В итоге на сцене они красивы и ухожены, а их движения отточены и изящны, а в беглых, виртуозно исполненных пассажах, читается страх перед следующим днем и голодный ужас каждодневных яичниц с помидорами. Но не замечают они того, что замечаем мы с вами – жители первых рядов и переполненных партеров. У Красной Шапочки смазался грим, и она явно переигрывает с удивлением, когда встречает волка, а ваше маленькое чадо души не чает в этом размалеванном персонаже семнадцатилетней девчушки, случаем записавшись в театральный кружок. А дома кушать нечего. А дома пьют родители. Накупит сникерсов с зарплаты после очередной пьески, закроется в маленькой комнатенке, которая больше похожа на погреб, и с запоем читает затертую до дыр книгу о бессмертной любви. Теперь у нее потекла тушь возле правого глаза. Какая неудача! Досадно, не правда ли?! Только никто не замечает того момента, что правая ее нога короче левой, нос больше напоминает баклажан, и шепелявит она тоже изрядно, с огромным трудом произнося имена дровосеков. Этого зрители не замечают, точнее не хотят замечать. Как и в повседневной жизни, ты приходишь вечером уставший с работы, разогреваешь остывший недоеденный обед, включаешь телевизор на канале новости, чтобы узнать на кого же опять буровят американцы, и забываешь о проблемах дня насущного, с печалью осознавая, что зря учился в школе хорошо, слушался родителей, да и вообще с подозрением смотришь на нормы этической морали, которыми по юности тебя нашпиговывали на каждом углу. Так как сосед твой, по юности раздолбай и недоносок, но все же другом лучшим ты считал его до последней конфронтации. А теперь он гавно, гад подлейший и мусор под дверью регулярно оставляет, в довесок ко всему ездит на крутой иномарке и трахает моделей дома терпимости. Радостно и печально одновременно с легкой улыбкой на лице обернешься назад, и дальше жить и ненавидеть. Ведь ты его знаешь более чем хорошо. Вы сидели за одной партой в школе, когда он пришел в ваш класс впервые. Его именно посадили с тобой, поскольку только ты один мог это сделать – приобщить дикаря к закону ваших джунглей. И вот теперь, глядя на неопытную Красную Шапочку, от которой в принципе публика в восторге, ты говоришь себе “Не верю! Верните деньги за билет!”. Не вернут дружище, не вернут.