Сирены, забытые души странствующих фрегатов – их тесная сплоченность успела войти в легенды (где их часто путают с русалками, морскими девами немного другой породы) – довольно мирная раса (хотя, конечно, смотря с чем сравнивать!). Многозначность – то место, где они обитают: пугливые и непонимающие, в многозначительности им легче спрятаться от пристальных взоров. Пристальные взоры! Начнем с тех, кто смотрит в бинокли, с капитанского мостика, кого занимают сравнительное сходство сирен и пустынных миражей – да, о море многие отзывались именно так: как о ровной, бескрайней, инородной пустыне, по которой то там то здесь следуют обычные путники, или торговые караваны, или пилигримы, одержимые своими религиями словно жизнью. Миражи, мелькающие то здесь то там, напоминают сирен: что ж, сходств, как и различий, можно наскрести порядком, но скорее всего: дельфины, особенно нежные акулы и драконы, живущие под водой – расскажут о сиренах гораздо больше достоверных подробностей, если разговорятся. Если разговорятся! Попробуйте разговорить подводного дракона – честное слово, не самое легкое дело! если драконы спят – то, скорее всего, в пещерах (венки из коралловых рощ, клумбы из разноцветных полипов, массажи подводных гейзеров); а если они не спят – то, скорее всего, торопятся – как внеочередная скорость подводного света, так скоро, что органайзер драконов вечно пустует: они успевают переделать дела еще до того, как их придумают, тут-то им и становится (на какие-то пару минут) скучновато, самое время вклиниваться в драконьи мысли с попытками разговорить (их мысли – спелые, сочные, блистающие, словно чей-нибудь мир, очень трудно сберечься от самолюбования, будучи настолько огромным и сложноразветвенным подводным организмом), но вклиниваются в их мысли обычно только сирены (качаясь на волнах, с телескопами в мокрых руках), зондируя небо ракетами, зондируя тросами плотную толщу темной зеленой воды: освещаемой драконами изнутри, разогреваемой и кипящей.
Сирены, да, потому что только с их помощью ни один подводный дракон не вскипятил пока что мировой океан до состояния рыбного супа (и в общем-то это не так уж и плохо, это, прямо скажем, очень даже хорошо); сирены, бесстыдно примеряющие к мыслям дракона среднестатистические алгоритмы, переливчатые указатели, отслеживая степень изменчивости и задушевности; драконы на какое-то время становятся мирным камином, сирены на какое-то время становятся выводком смирных утят: сидя в лодочках из скорлупок огромных подводных кокосов, по вечерам они запускают в почерневшие небеса мириады плакучих ракет, они пьют кофе, медузы ведут свои хороводы, и трепетные дельфины, и особенно нежные акулы собираются на огонек, на плакучие и прочие огоньки, фосфоресцирующие удильщики объединяются с летающими осьминогами и скользят по воздушной глади – так низко над волнами, что выныривать без осторожности небезопасно, зеленые огоньки над гребешками волн, светильники удильщиков, отражения и всполохи плакучих ракет, ароматы спонтанных кофеен, нежные, робкие разговоры, застенчивые вспышки смешков – драконы, наблюдающие за сиренами, сирены, говорящие с драконами (на каком-то особенном языке), теплое одеяло моря, чай с молоком, бутерброд с сервелатом, ночники удильщиков, кошачьи повадки дельфинов, расчески прохладного ветра, простота сладких звуков, необоримый уют, возникающий непреднамеренно, словно оазис в пустыне, среди ночных и коралловых скал.