- Нас вымыло на берег, мы прибиты сюда волнами тепла, как гвоздями, мы лежим на этом тяжелом песке, твой корабль наверно задумался, иначе с чего бы ему становиться на мель?
- Нет, это я задумался, не корабль. Корабль... что ты скажешь, Сирена, в том случае, если паруса превратятся в электрических скатов, или медуз, если палуба станет акулой, если трюм окажется синебрюхим китом, что ты скажешь, если увидишь, как матросы – каждый до одного – превращаются в аистов и начинают вить гнезда прямо вон там, в бамбуковой роще, что ты скажешь, если мачты обернутся стайкой дельфинов, что, Сирена, ты скажешь тогда? что туда всему и дорога?
- Капитан, твой корабль – ты сам, я скажу, что миражи, возникающие на просторах девятибалльных штормов и соленых пустынь, что такие иллюзии быстротечны, то ли дело настоящий, немнимый корабль! Настоящий фрегат, несбиваемый курс, мы видим необитаемый остров – и сразу же думаем, что мы ошиблись, какие мы слабые! Если встать и прогуляться вдоль берега – то узнаем, во что превращается руль: колесо обозрения, металлическое, несгибаемое, поднимающее нас, таких брезгливых, неверящих и непрощенных в чужеродную высь, в отличную от нас обоих стихию, ох, если бы отстегнуться! Отстегнуться, сидя в кабинке, качаясь на бешеной высоте, сложить четыре руки ладонями вместе – ох, летучий фрегат, мечта о мосте всех мостов, что, если нам повезет?
- В пределах зыбкой, неверной вселенной?
- Колесо обозрения, чудесный, сказочный аппарат, поднимающий в санкционированный облачный бурелом, что может быть не по крыльям ветру, что мы найдем невозможным? вряд ли таких предметов окажется много, и потом, если надоедают хрустальные лодки – из любых электрических скатов, акул и китов ты соберешь себе новый, наводный фрегат, что ответишь мне, Капитан, если спрошу тебя, глядя строго в небесную синь: что мы теряем?
- Покой, ведь мы прибиты к песку – теплом, как гвоздями, мы сдавлены свежими оковами бриза и раскаленного воздуха, набирая песок в горсти, можно пораниться о ракушки, но это уже какая-то мелочь.
Сирена молчит, машинально потирая чешую на запястьях, Капитан курит, сравнивая облака дыма с кучевыми, некоторые из кучевых напоминают что-то – что-то знакомое, или съедобное, или что-то с белой шерстью, или что-то тучное, или что-то непереносимое; они лежат на песке, глядя вверх, колесо обозрения – совсем недалеко, оно вращается вокруг оси, спицы, сверкающие диаметры, кабинки, ослепительные, тропические блики на белом металле, кто там катается и катается ли – не разобрать, и не разобрать, на самом ли деле кабинки отстегиваются, превращаясь в летучие фрегаты, и не разобрать, есть ли там какой-то смотритель, колесо поскрипывает, но скрипа не слышно: потому что слышно прибой.