Преследующая облака, преследуемая тучами, гордая, предубежденная, чувствительная, чувственная, прощающая и дарующая (знание, спокойствие, любовь к тому, что можно назвать своим собственным курсом), Луна, незаменимая спутница моряков, светило, плывущее по небесным водам, впереди любого корабля, плывущего по водам земным – стоит признать, трезво поразмыслив (и вдоволь надымив новых облаков), что такое светило попросту необходимо, ибо откуда бы кораблю взять свой нос, если впереди него ничего не плывет? Так и бывает в долгие безлунные ночи, когда вместо лунного голоса (неопровержимого доказательства самого по себе) из посторонних звуков мы слышим только сонаты, их небрежно наигрывает Капитан (на рояле, в кают-компании со стеклянным потолком); сонаты – то, что снится Сирене, спящей снаружи, на корме (потому что в безлунную ночь, такую как эта, нос корабля сложно назвать таковым); Сирена свернулась калачиком, под одеялами свежести; эти сонаты – то, чего она сама по себе никогда не услышит, то, что слагается в музыку, в гармонию, в очевидность звука только в ушах Капитана, то, что он всегда готов наиграть ей, то, о чем он вечно предпочитает забыть наутро;
и здесь же – скрипки досок и рей, надувшихся и неразличимых парусов, шаги рулевого, его неспешные слова (о самодостаточности любого руля); Капитан временно прекращает играть, он сидит, откинувшись на спинку стула, сцепив руки за головой, его ответы лаконичны («рифы лично меня никогда не царапают»); боцман, уставший бороться с бессонницей («меня почти не укачивает – и это так раздражает!»), предлагающий сыграть на рояле – но в карты, или в кости, или в домино; Капитан соглашается с ним только затем, чтобы отделаться от лишних пересудов: разговоры Сирены, которые ведутся в ней, пока она спит, нездешняя музыка сердца морских глубин, мелодичное многоязычие подводных драконов, соловьиные трели сирены сирен (неповторимой морской коровы) – всё это мешается мысленным водоворотом и мешает думать спокойно; инъекция чужеродного – порождает воронку, порождает скорость, другую скорость, неутомимое ускорение, и луч от фонаря спасает тем, что за него возможно уцепиться взглядом, как за канат; вместо стрекота насекомых – стрекочущие шестеренки, со внутренней стороны правого виска, о, если бы только серпик! Ранний, тщедушный, по сути, почти не дающий полезного света, но и это бы уже было луной, но и это уже полночный спутник; Капитан выигрывает, не следя за ходом игры, отшучивается, карты засалены и напоминают о доме, о земляной тверди под сапогами, об ужине в чьем-нибудь полуподвальном уюте, о лабиринтах портовых городов, о немнимости сокровищ, за которыми следует отправляться, о цвета ясного неба перед самым рассветом: сероватая синь сливается с розовеющей кромкой; боцман раздает снова и снова, и верно – они играют на ракушки, на камешки, на брелки от ключей и цепочки часов, на часы и ремешки, на раззолоченные браслеты, на упаковки транспортиров и точилки для карандашей – и прочий планктон, почерпнутый из-за ближайших дверей многоярусного и разветвленного трюма; «О, еще пять ракушек» - рулевой играет стоя и невнимательно – о, если бы луна...
«Луна» - говорит рулевой, - «она следует не за нами, она бежит впереди, даже если ее не видно – она продолжает там быть; наше зрение несовершенно, то ли дело зрение мысли! с его помощью можно рассмотреть канат, который связывает Луну и корабль, канат, который порвать невозможно – иначе никому бы ни разу не выйти из бермудских многоугольников, из многогранников толкований», Капитан зевает, лениво прикрыв пальцами рот: «это всё мистика, но, раз я выигрываю, то, так уж и быть, поверю тебе на слово»; боцман посмеивается и смотрит на свои карты, его движения нервные, в желтом свете от фонаря; Капитан сам себе неторопливо напоминает: «кажется, пальчиковых батареек для карманных фонариков у нас осталось достаточно», после чего запрокидывает голову: вверху стеклянный потолок, за ним – мачты, реи, паруса, серебристый канат, связующий воедино корабль и Луну, спутницу моряков – словом, знакомая картина, любая безлунная ночь может выглядеть точно так же; Капитан кашляет в кулак и продолжает посмеиваться вместе с боцманом;
«Надо бы принести чего-нибудь с кухни, а то мы здесь надолго», - почесывает подбородок рулевой, и боцман молча кивает ему в ответ,
продолжая глядеть в пригоршню с картами; сквозняк то и дело порывается смутить игроков, но они несгибаемы (как антисирена, как курс корабля, как тот серебристый канат, как приязнь горделивой луны); находясь в кают-компании, Капитан слышит, как Сирена, спящая на корме, ворочается во сне, в этот момент ей снятся голуби, и это... о да, вполне прекрасная соната.