Он очень боялся высоты.
В девятилетнем возрасте, стоя на подвесном мосту с группкой завороженных открывшимся зрелищем ровесников, он не видел ничего, кроме мутного, белёсого свечения перед глазами. Он не видел небольшого прозрачного водопада, не видел вековых деревьев с пушистыми кронами, не ощущал вкуса чистого лесного воздуха. Он отчаянно хотел сбежать, но идти по мосту было ещё страшнее, чем стоять на нём. Мост вибрировал и раскачивался под ногами. И никакие попытки убедить себя в том, что это неопасно, что будь это хоть сколько-нибудь рискованно, их всех не привели бы сюда, не действовали. Он находился на грани обморока.
А когда он немного подрос, выяснилось, что страх высоты распространяется не только на высоту буквальную, но и на высоту моральную, социальную и вообще любую.
Он не любил возвысившихся людей. Не любил известных музыкантов и актёров, не любил популярных ровесников, не любил всех, кто хоть как-то подчёркивал свою значимость в этом мире. Восхищаться кем-то для него было непостижимо тяжёлым занятием. Так же, как и признавать чей-либо авторитет. Однако, несмотря на собственное отрицание чужого превосходства, он никогда не приписывал это превосходство себе. Какой бы сложности ни была работа, которую он сделал и насколько бы хорошо у него это ни вышло, ему было противно заявлять о своих успехах. Впрочем, как и молча гордиться ими. Ему было противно считать себя талантливым, умным или красивым. И даже сторонние уверения в этом он поначалу воспринимал откровенно в штыки, со временем, впрочем, научившись скрывать свои истинные чувства. Но так и не поменяв их сути. Он клял про себя всех, кто состоял в касте V.I.P. А в особенности - тех, кто в ней не состоял, но жаждал состоять. Особую неприязнь у него вызывали чистые, откормленые и ухоженые дети из так называемых благополучных семей. Тем доставалось всё и сразу, вместе с правом считать неудачниками всех вокруг и без зазрения совести их об этом оповещать.
А кто тогда они сами? "Удачники"? В таком случае, в гробу он видел этих самых "удачников", в белых тапках на босу ногу! Он считал зазорным кичиться даже собственными достижениями, кои были пропитаны потом и кровью. А уж считать поводом для гордости с одной стороны, и для зависти - с другой, какие-то там деньги... Деньги, что это такое вообще - деньги? Символ престижа и высоты, символ благополучия, удачливости, весомости. Почти вседозволенности. Страшно и отвратительно.
Гораздо приятнее сделать что-то действительно сложное, самому, да не ради славы или заработка, а вот просто так, потому что можешь, а потом отмахиваться от этого, как будто для тебя это ничего не значит. Хотя, почему "как будто"? Для него и не значило. Пусть он мог многое из того, что недоступно подавляющему большинству - он всегда оставался на положении неудачника, вовсе даже не лелея мыслей о том, как он им всем когда-нибудь "покажет". Не мечите бисер перед свиньями, как говорится. Какой толк им что-то "показывать", когда хочешь донести одну простую мысль - будьте скромнее. Ну будьте же, черти бы вас побрали! Не тратьте время на бахвальство, гордость и пафос. Либо делайте уже что-то, либо не делайте, но в обоих вариантах - молчите. Хочется привлечь к себе внимание - не нужно это делать с помощью бесчисленных "я знаком со звездой", "у меня сорок пар очень дорогой обуви", "я могу себе позволить практически всё, что пожелаю"...
Кто вызывает больше уважения: человек, просто делающий своё дело молча, не разоряясь в адрес коллег по цеху и не вереща "а я всё равно круче", или человек, который хотя бы даже и делая это самое дело, вечно попрекает всех, кто делает то же самое немного хуже или просто по-другому? Для него этот вопрос был решён раз и навсегда.
Привлечь к себе внимание можно как угодно. И оно может быть каким угодно. Внимание он любил, как это ни странно, но - лишь внимание особого рода. Он был одним из тех редких людей, что любят вызывать на себя агрессию окружающих. Не любят, презирают, отталкивают - это хорошо. Земля близко, стоять удобно, равновесие в полном порядке. Особенно приятно, когда агрессию испускают всякого рода V.I.P.ы. Ведь все перед ними стелются, надеясь умаслить хозяина жизни и может быть даже получить кусочек от пирога сладкой, успешной судьбы. А тут вдруг кто-то смеет не хотеть ни этого унизительного кусочка, ни даже стать таким, как они. Их это раздражает. Раздражать таких людей приятно. Очень приятно. За это наслаждение можно вытерпеть всё, что угодно. Будь то побои, подлые интриги, грязные сплетни или предполагающиеся обидными прозвища. Можно даже умереть за то, чтобы им было хоть немного страшно и неприятно. За то, чтобы их подвесной мост раскачивался, напоминая о смертельно опасной бездне под их ногами.
С возрастом первозданный страх уходил, сменяясь отвращением. Белесые вспышки ужаса больше не напоминали ему о себе, ни на балконах верхних этажей, ни на крышах высотных зданий. Была лишь неприязнь к тем, кто всё лез куда-то ввысь, строя непомерные вавилонские башни в качестве памятника в честь собственных амбиций. Он хотел бы запретить пьедесталы, запретить кумиров и богов, стереть любое поклонение с лица земли, сделав всех вокруг самодостаточными и достойными людьми. Способными довольствоваться малым и быть при этом совершенно счастливыми. Он понимал, что его желания утопичны и нелепы, но поделать с собой ничего не мог.
Всё дело было в том, что когда-то давно он - другой он - из-за безумной жажды возвыситься навлёк на себя вечное, неснимаемое проклятие. И потерял нечто очень ценное, уничтожив это своими собственными руками из желания отомстить. Но он этого не помнил. Нечто заблокировало ему память о событиях, оставивших на его личности такой неизгладимый отпечаток.