Первые три года моего детства, мы с родителями жили рядом с заводом «Фрунзе» в бараке, где у нас была отдельная шестиметровая комната. Мама работала на заводе бухгалтером, а папа контрольным мастером на том же заводе «Фрунзе». К этому времени он закончил ФЗУ, вечерний авиационный техникум, и поступил в авиационный институт.
Когда мне исполнилось три года, мы переехали в пятиэтажный кирпичный дом на улицу Победы. Мы занимали шикарную 11 метровую комнату и санузел на троих соседей, но я вначале им не пользовался, а имел личный эмалированный горшок! С того времени память фиксирует различные моменты моей жизни, горшок стоял под кроватью родителей.
Рядом с домом, окруженный высоким металлическим забором, находился большой парк с синими лавочками для отдыхающих и танцевальной площадкой. Прямо за домом баня, а за баней Дом культуры, в котором работали кружки, а по выходным показывали фильмы.
В шестьдесят первом году, мы переехали в двух комнатную изолированную квартиру. К этому времени у меня появилась и подрастала сестренка, которой по наследству перешел мой горшок, а папа к этому времени работал на том же заводе, но уже каким-то начальником.
Новый дом располагался на улице 22-го Партсъезда, в застраивающемся районе. В нашем же огромном дворе, жила моя бабушка Зельда с семьей маминой сестры тети Симы. В доме, где жила бабушка, взрослые разговорили на «идиш». В нашей семье это было лишь в редких случаях, когда от меня или сестренки хотели что-то скрыть.
Моя бабушка маленькая худенькая со сморщенным лицом и жидкими белыми волосами, типичная местечковая еврейская женщина. Она была тихая добрая и жизнерадостная. За это ее все любили. Когда родители отлучались, меня пристраивали к бабушке, где я со смеху покатывался от ее еврейских штучек. Бывало я забегаю к ней с эдаким приплясом, а она мне:
«Танцуй, танцуй два засранца, один - фэрстень, другой – пэрстень», - что в переводе, - свиснет и пернет. – Я начинаю покатываться со смеху, - ой не могу! А она продолжает подначивать, - «не можешь? упусти, упусти».
Не смотря на это о еврейском юморе и языке, да и о самом еврействе, я имел очень смутное представление.
Во дворе, среди взрослеющих сверстников, чтобы ощущать себя личностью, приходилось отстаивать свое место под солнцем. Появились первые друзья и первые враги.
Моя родина, это небольшая двушка на втором этаже трехэтажной «хрущевки». Вход через коридорчик 1.8х2.0м плюс дверь в санузел и проход в зал. В зале балкон с видом на улицу 22парт*съезда, по которой все утро, день и вечер сновали бесчисленные трамваи, автобусы, грузовые и легковые автомобили. Но с часу ночи и где-то до пяти утра, движение почти замирало, тогда можно было заснуть. Только изредка громыхал одинокий трамвай, возвращавшийся в трампарк, расположенный прямо за домом справа. Слева дома - улица Победы.
Мост через железную дорогу, что за трампарком, еще только начинал строиться, и напротив трамвайного депо была огромная гора завозного песка. Там на горе песка в бесконечных «боях» между «Стахановскими» и «Красно-коммунарскими» прошли первые годы моего взросления.
На первом этаже в нашем подъезде, жили мои друзья Демкин Юрка и Толик Зорин. Вместе мы облазили все заводи и пляжи на реке Самарке, купались на Калининских озерах и знали, как попасть в сад-совхоз, чтобы вернуться с яблоками и вишнями, а не с солью в мягком месте. Это была моя родина, которую я любил и с которой ждал встречи, куда бы в дальнейшем не заносила меня судьба. И она меня заносила.
И летом 1973 года после шестилетней "командировки" я вновь поселился с родителями и сестрой в том же доме, из которого командировался. И по рекомендации отца начал работать на том же заводе, где и родители – учеником дерево модельщика в 36 цехе.
…К 23 годам я был высок, и как говорила соседка баба Лена - чертовски привлекателен. Тогда на домашнем совете в мое отсутствие было решено, что меня нужно срочно пристроить в надежные женские руки, которые оградят меня в дальнейшем от опасных заносов.
Не знаю, откуда у отца было знакомство с еврейским сватом Ароном, но и мне было суждено познакомиться с ним по воле отца. Рядом с «Дворцом Кирова» жил очень известный и уважаемый в то время человек – «Безымянский еврейский сват» Арон. У Арона было отчество Соломонович, но пользовались им только в исключительных случаях.
Площадь вокруг дворца окружал редкий скверик, вдоль дорожек, которого располагалось несколько лавочек. Когда мы подходили, на одной из них, под «тенью тополя» сидел добродушный старичок и широко открытыми еврейскими глазами, из-под козырька фуражки рассматривал прохожих. Одет он был в светлые парусиновые штаны без стрелок, поверх бледно-зеленой рубашки пиджак такой же светлой парусины. На ногах сверкали черные лаковые туфли, а на совершенно безволосой голове сидела светлая фуражка, как у Ленина с околышем и козырьком. Подбородком он опирался на руки, лежащие на трости и издали напоминал Ильича в Горках. Но когда мы подошли поближе, в его фигуре и очертаниях лица было что-то от Никиты Хрущева.
- Ну! Ефим! Шалом-Алейхем! Это и есть твой парень? Что я тебе скажу, да ты и сам имеешь глаза. Это не залежалый товар, вот что я тебе скажу! Не то, что дочка Софьи Моисеевны. – Отец улыбался, здороваясь с ним за руку, а я уважительно склонил голову.
- Садитесь рядом, сегодня я уже никого кроме вас не жду. – Мы сели рядом с Ароном: отец, за ним я.
- И что же ты молодой человек хочешь? Я знаю, что ты хочешь! А кто этого не хочет, я у тебя спрошу? То-то и оно, этого в твоем возрасте хотят все! У меня есть для тебя то, что тебе надо, уж это точно!
Арон говорил, рассматривая меня в упор, не дожидаясь ответа, будто я и в самом деле был товаром на полке магазина. Но при этом он был настолько добродушен, что обижаться на него просто смешно, - думал я. Он напомнил мне мою бабушку. Мне хотелось рассмеяться, чего я себе позволить, конечно, не мог но
пытался понять, что Арон имел в виду, говоря про мои желания. На самом деле я ничего не хотел, а если что и хотел, то говорить об этом с Ароном было не совсем удобно. И я делал вид, что размышляю над его словами, периодически выдавая неопределенные звуки и выражение лица...
- Э, да ты не волнуйся, я тебя так пристрою, всю жизнь благодарить меня будешь! Ты слышал, сколько у Арона есть невест на выданье? Все знают, что у Арона невесты самые, самые! Ну, расскажи мне, какое у тебя образование? А где ты работаешь? – Я сказал. – Ну что я тебе говорил Ефим, я же тебе говорил, что вы меня всю жизнь будете благодарить?! Завтра приходи ко мне домой, я тебе что-то покажу, ты не поверишь! – Обратился он уже ко мне.
На следующий день, в назначенное время я позвонил в квартиру на втором этаже, где с женой и двумя взрослыми детьми проживал сват Арон.
- Молодой человек, Вам назначено или Ви просто так? – Обратилась ко мне женщина на вид лет пятидесяти-семидесяти, с круглым лицом и формами, которых хватило бы на две жены Арона.
Не дожидаясь моего ответа, она пропустила меня в квартиру.
- Прикройте сквозняк и примерьте уже Семины тапочки. Арон уже с утра на приеме, чтобы Ви знали.
Я прошел за женщиной, которая проплыла мимо кухни, бедрами стирая пыль со стен и дверных косяков. Арон сидел на кухне и что-то с большим аппетитом уплетал из эмалированной миски.
- Сара! Ты знаешь кто этот молодой человек? Это сын Ефима! Ты не помнишь Ефима?! А кого ты уже помнишь!? Когда я утром выхожу из ванной, ты делаешь такое лицо, что мне кажется, ты меня путаешь с тем лейтенантом, который делал тебе нескромное предложение, еще, когда мы жили в Жмеринке. – Сара закрыла дверь комнаты, в которую прошла. - Какое лицо я делаю? Азохен вей! Ты посмотри на свое лицо, у тебя на носу кашей можно накормить целую курицу!
Арон продолжал уплетать кашу из миски, совсем не обращая внимания на ее слова, и на то что, я стоял, переминаясь с ноги на ногу в дверях кухни.
- Что я тебе говорил Сара? Я же тебе говорил, что у нас полно женихов, вот полюбуйся, сколько у нас женихов! – Он достал мятый носовой платок и сложил в него корм для курицы, который был у него на носу.
Мы прошли в комнату и сели у стола, на котором кучей лежали фотографии женщин разных возрастов, несколько альбомов и потрепанных ученических тетрадей.
- Ну что я тебе говорил? Я тебе говорил, что ты всю жизнь будешь меня благодарить? Посмотри на этих красоток, ну как они тебе нравятся!? Выбирай! – Я в растерянности рассматривал фотографии, перекладывая их из одной стопки в другую.
Сказать, что мне никто не нравился, ничего не сказать. Носастые темноволосые тетки вызывающе смотрели на меня умными еврейскими глазами. Они видимо искренне не могли понять, что мне нужно и где я найду красивее? И есть ли у меня вообще понимание в женской красоте?
- Что ты понимаешь, ты знаешь кто у нее родители? – Услышал Арон мольбу одной из девиц, фото которой я отложил в сторону.
- Ты знаешь, что это за девушка?! Это будет все! Это такая ягодка! Ее папа решает любые проблемы. Я тебе точно говорю, это будет все! Что у тебя на плечах? – Не мог успокоиться Арон. Ты только посмотри на ее глаза! Ты у кого ни будь, видел такие глаза? Такие глаза могут быть только у дочки Софьи Моисеевны!
- Дядя Арон, но ей не меньше тридцати лет, она гораздо старше меня, - пытался возразить я.
- Это она старше тебя? Да что ты понимаешь в этом деле! А что тебе до ее лет? Ты что уже помирать собрался? Она еще тебя переживет! Ты не знаешь Софью Моисеевну, вот что я тебе скажу и больше ничего! Если Софья Моисеевна скажет своему мужу – надо! Это будет все! – Он взял фотографию дочки Софьи Моисеевны, поднес ее к глазам и задумался.
- Хотя она права, ты ей никак не подходишь, Софья Моисеевна просила подобрать солидного мужчину. Ты что, солидный мужчина? – Он отложил фотографию дочки Софьи Моисеевны в сторону. Ну, хорошо, а что ты скажешь по поводу этой барышни, а?
…Наше общение с Ароном превратилось для меня в захватывающую игру. Если говорить честно, меня не то чтобы не интересовали девушки, скорее наоборот. Более того, мне давно хотелось посмотреть на еврейских девушек поближе. О них я слышал совершенно противоречивые мнения, но ни с одной не общался близко. Когда разговор о них заходил в семейном кругу или в гостях, еврейские девушки выглядели самыми красивыми, умными, хозяйственными и что особо подчеркивалось не тронутыми!! Но почему-то мне совершенно не везло, все девушки, с которыми я был знаком, никак не подходили под эти описания. По поводу их невинности я хотя и был в определенных сомнениях, но рядом как назло не было ни одной, чтобы я захотел свои сомнения развеять.
Роль жениха меня забавляла. Мне нравилось рассматривать фотографии и слушать рассказы Арона, подыгрывая ему или заводить спор, наблюдая, как он загорается и увлекается игрой, в которую я его втягиваю.
Мы просидели весь вечер, рассматривая фотографии и обсуждая моих потенциальных невест. Скажу вам честно, мне так понравилось общение с Ароном, что я договорился встретиться с ним на следующий день...
…С фотографии, прямо в упор на меня смотрели большие темные глаза. Девушка сидела в кресле, и взгляд чуть исподлобья казался ироничным, а может и вызывающим. Это подчеркивали напряженные губы и ямочки на щеках. Носик был на удивление прямой и даже милый. Выражение глаз и высокий лоб подчеркивали ее неординарность. И всю эту красоту завершала огромная копна вьющихся темных волос, которая обнимала ее голые плечи. На девушке был черный в мелких белых ромашках сарафан. Руки, шея и грудь были открыты, и тоненькая цепочка с кулоном подчеркивали их совершенство. Маленькая крепкая грудь четко вырисовывалась под сарафаном и ласкала глаз.
- А с этой девушкой можно познакомиться? – скрывая волнение, спросил я.
Арон забрал у меня фотографию и стал внимательно ее рассматривать.
- Здесь такая история, - Арон ткнул пальцем в фотографию, - эта девушка совершенно не знает, что она хочет. Только между нами. Она совершенно против знакомства с еврейскими ребятами. Но у нее есть хорошие родители! Когда ее папа узнал, что она встречается с «гоем»! О! О! Он ей сказал, чтобы и думать, не смела о «гое», вот что он ей сказал. Это очень большой человек и его знают все евреи в городе. Он ей сказал: «Только через мой труп! Это будет только через мой труп, и точка!» - вот что может сказать еврейский папа…
…А что ему делать, если девушке пора замуж? У него есть выбор? У него нет выбора, и он пришел ко мне. Он дал мне ее фотографию и просил подобрать еврейского парня. Но где взять такого еврейского парня, чтобы подошел? Разве ты для нее подходишь? Не смеши людей! Лазарь такая умница, он о тебе слышать не захочет. Ему нужен такой парень! Только я знаю, какой ему нужен парень!
После такой оценки моих достоинств, пропало все настроение продолжать разговор. Так как меня совершенно не устраивала перспектива знакомства с дочкой Софьи Моисеевны, то я распрощался с Ароном. И поспешил к друзьям, для которых родословная их не еврейских девушек, стоила столько же, сколько билет в трамвае, который мы все равно не брали.
Нас волновали совершенно другие качества у девушек, с которыми мы знакомились. Наша молодость и бесшабашность при знакомстве нам с лихвой заменяли посредничество Арона.
Прошло несколько дней и, качаясь на волнах новых увлечений, я совершенно забыл про амурные дела с Ароном. Но он напомнил о себе, совершенно неожиданным образом.
Однажды, вернувшись домой очень поздно, когда все уже спали, на подушке я обнаружил записку от отца, в которой он просил после работы быть дома, к нам приезжает Арон. Такого поворота событий я не ожидал, сам Арон приезжает на встречу со мной!
К восемнадцати часам я успел поесть, переодеться и, просматривал отцовскую газету, в ожидании Арона. Он пришел, сообщив о себе стуком тростью в дверь, хотя звонок работал исправно.
- Ты уже собрался? Ну что я тебе говорил? - с порога начал Арон свой монолог, - он хочет тебя видеть, и все! Арон тебе говорил, что ты будешь всю жизнь его благодарить? Так вот, что сказал Арон, то и будет! Твое место молодой человек - директор базы. Вот где твое место! Ну что ты мне на это скажешь?
- Что можно сказать человеку, у которого заложены уши, - думал я, даже не пытаясь открыть рот.
Мы удачно добрались на проспект Ленина и поднялись на третий этаж многоэтажного кирпичного дома. На этот раз Арон обошелся без своей трости.
Дверь открыла крупная черноволосая женщина с густыми черными бровями, сходящимися на переносице. Она улыбалась, сверкая золотыми коронками.
- Шалом! Арон Соломонович! Какое счастье Вас видеть. Ах, как обрадуется Лазарь, - ворковала дама, искоса разглядывая меня сальными глазками из-под мохнатых бровей.
- Шалом, Фаина Абрамовна! А я к Вам гостя привез. Вы не слышали про его папу, Ефима Абрамовича? Большой человек на заводе «Фрунзе»! – Мирон тщательно счищал пыль с черных лакированных туфель, о щетинистый коврик.
- Прошу вас в кабинет, а я пока приготовлю чай.
Я скромно пробормотал свое – «здрасте», изображая улыбку человека, пользующегося зубной пастой «32». На мне не было черных лакированных туфель и, свои сандалеты я оставил сразу у дверей.
Фаина Абрамовна, дама благородных объемов, в облегающем эти объемы атласном до тапочек халате, проводила нас через всю квартиру к двери и постучала.
- Лазарь, - пропела она нежным тенором, - к тебе гости!
Дверь отворилась, на пороге нас встречал мужчина среднего роста и неопределенного возраста. Он улыбался, не разжимая губ, лучиками морщин вокруг глаз. Пожал руку Арона, затем мою.
- Прошу вас, - пригласил он широким жестом руки с открытой мужской ладонью.
Не буду описывать, своего пролетарского потрясения от квартиры и того, что я в ней увидел. Но кабинет, в котором происходил наш последующей разговор и его хозяин, на долгие годы остались в моей памяти.
Просторная комната была отделана деревом. Пол блестел надраенным паркетом. Стены облицованы дощечкой светло-коричневого дерева и покрыты лаком. Потолок из такой же дощечки тонкой рейкой разделялся на большие квадраты. Люстра была тоже необычная, пять огромных белых шарообразных плафонов, отделанные сверху и снизу темной бронзой. Две стены были полностью заставлены высокими, почти до потолка, книжными шкафами со стеклянными дверцами, за которыми стояли книги, переливаясь надписями на корешках. Книг было так много, а издания выполнены настолько великолепно, что просто захватывало дух. При входе в комнату слева, на круглой подставке с тремя изогнутыми ножками черного дерева, покрытой белой вязаной салфеткой, стояла бронзовая статуэтка. Это был французский солдат в офицерской кепке и погонах с ранцем за плечами. В правой руке он держал трубу, прижатую к губам, а в левой ружье. Почти в центре комнаты изящный журнальный столик. На столике старинный мушкет на подставке и испанский рыцарь верхом на коне. И конь, и рыцарь были в доспехах из серебра. У столика два кожаных кресла.
В комнате было два окна занавешенные легким прозрачным шелком. У одного стоял кожаный диван, вокруг которого так же до потолка возвышались книжные шкафы. У другого окна письменный стол, окруженный пальмами в резных кадках ручной работы. На столе два массивных предмета: бронзовая настольная лампа с зеленым стеклянным абажуром, на подставке которого за штурвалом корабля стоял бородатый пират и, на полированной глыбе из черного мрамора, голова цыганки с изящной шеей. Копну волос покрывал платок, а из ушей свешивались крупные серьги. В углу еще один шкаф с книгами. Шкафы с книгами, письменный стол с вращающимся кожаным креслом на колесах и другая мебель каким-то образом создавали ощущение единого целого.
В кабинете царил дух старины, богатства и красоты, даже не верилось что, выйдя из квартиры, окажешься в мрачном и грязном подъезде, ведущим на такую же улицу.
Мы прошли в комнату и Лазарь Наумович пригласил нас сесть в кресла. Сам он сел, с края дивана облокотившись на подлокотник, положив ногу на ногу и поместив руки на колене. Он продолжал улыбаться одними глазами, слегка прищурившись, и было уютно и спокойно смотреть прямо в его глаза. У него были редкие пепельные волосы, зачесанные на затылок и, с чуть опущенным книзу кончиком, прямой нос.
Удивительно было наблюдать за Ароном. Блаженно прикрыв глаза, он откинулся на спинку кресла и, вытянув ноги в черных лакированных туфлях, отдыхал от собственной болтливости и суеты.
Мы познакомились, и Лазарь Наумович спрашивал меня о простых и совсем, как мне казалось, не интересных вещах. Но весь его вид говорил о полной заинтересованности в том, о чем я ему рассказывал. Разговор, из которого я многое узнал об этом удивительном человеке, затянулся допоздна.
В пятнадцать лет, с первых дней войны, Лазарь попал в партизанский отряд в Беловежской пуще. Вначале в разведгруппе партизанского отряда, а затем с наступающей советской армией дошел до Берлина. После войны окончил институт и по указанию партии был направлен в Куйбышев, руководить торговлей. Не смотря на то, что он с восемнадцати лет был членом партии и занимал ответственный административный пост, Лазарь Наумович иногда посещал синагогу и был знаком с раввином.
Первая его жена умерла, оставив после себя сына студента Эдуарда и младшую дочь Ларочку.
Два года назад, когда дети выросли и стали полностью самостоятельными, родственники жены и дети, с которыми Лазарь Наумович был в замечательных отношениях (сам он был детдомовцем из Белоруссии), стали проявлять инициативу в устройстве его личной жизни. Таким образом, и произошло знакомство Лазаря Наумовича с Ароном.
Оставив взрослых детей в трехкомнатной квартире на Осипенко, где они жили всей семьей уже больше года, Лазарь Наумович переехал в квартиру Фаины Абрамовны.
Фаина Абрамовна, женщина не совсем мягкая, но обходительная и совершенно домашняя. Она осталась вдовой в четвертый раз и, как ей казалось, на этот раз удачно. По причине ухода за болезненными еврейскими мужьями и массой хлопот по дому, она нигде не работала. Устройство в очередной раз замуж, стало ее постоянной профессией.
Своему счастью в семейной жизни Фаина Абрамовна была обязана, как она искренне считала, свату Арону. В его картотеке она состояла всегда, еще с девичества, включая и то время, когда была счастлива за очередным мужем. Это скорее происходило по причине отсутствия памяти у последнего, что в прочем никого из них не смущало. Арон продолжал ею подторговывать, даже не подозревая себя в лукавстве. Благодарности ее не было границ. Она столько об этом говорила в «свете», что молва о заслугах Арона в области брако-посредничества облетела весь город и прочно за ним закрепилась.
Фаина Абрамовна, женщина истинно еврейская, не представляла в жизни другого счастья кроме как числиться замужем или быть женатым. Она тут же начала проявлять свою заботу о детях мужа.
Эдуард сразу поставил на этом точку, сказав, что пока не закончит аспирантуру, о женитьбе думать не будет. С Ларочкой все было по-другому. Она окончила музыкальную школу, затем институт культуры и работала в школе, для получения стажа. Выйти замуж в принципе она была не против. Но какие проблемы для такой красивой девушки выйти замуж? Да нет никаких проблем! Проблема была в кандидатуре.
Мальчик Сережа, с которым встречалась Ларочка во время учебы в институте, был очень умненьким и даже симпатичным. Беспокоили его родители, с которыми Сережа долгое время не хотел ее знакомить. Но однажды она появилась в однокомнатной квартире, где проживал Сергей с родителями. Ее пригласили за стол ужинать, отца не было, но когда садились, он пришел. Слегка покачиваясь и опыляя присутствующих сивушным перегаром, он был весел и шутлив. Но когда Ларочка попросила салфетку, он сказал, чтобы она эти еврейское штучки бросила и что у них все по-простому. Такая шутка Ларочку насторожила. Она подумала, что может и вправду лучше не рисковать и подыскивать парня черноволосого, а размер носа еще не самый главный размер у мужчины…
В это самое время папа начал встречаться с Фаиной Абрамовной, произошло ее знакомство с детьми, регистрация брака и переезд.
Получив от ворот поворот с Эдуардом, Фаина Абрамовна принялась обрабатывать Ларочку. Совершенно не предполагая, чем это может закончиться для ее свободной жизни, Ларочка согласилась. И вот произошло первое знакомство с Иосифом. На этот раз Фаина Абрамовна решила обойтись своим опытом, без привлечения такого признанного профессионала брако-посредничества, как Арон, и нашла Иосифа среди своих знакомых.
Знакомство состоялось по всем лучшим традициям! На следующий день, когда Фаина Абрамовна по телефону поинтересовалась у Ларочки, как продвигаются ее отношения с женихом, та ответила, что он ей не подходит (без комментариев).
- Конечно милочка, - успокоила ее Фаина Абрамовна, - разве можно надеяться, что все получится с первого раза, не расстраивайся, мы все устроим самым лучшим образом!
Лазарь Наумович не принимал в этом процессе никакого участия, полностью положившись на молодую супругу.
Следующим женихом был совсем не юный и даже напротив очень солидный молодой человек неопределенного возраста. Ему никак нельзя было дать больше сорока пяти лет, ну никак! Конечно, разве можно найти идеального человека?
- Но он же плешивый! - На этот раз возмутилась Ларочка.
- Какой же он плешивый, его лысина очень мила и вообще, где ты видела настоящего мужчину без живота? Разве ты понимаешь в мужчинах? – защищалась Фаина Абрамовна. И она была совершенно права.
- Давай немного повременим с этим, пусть она успокоится. – Попробовал вступиться Лазарь Наумович.
Но разве мужчина способен остановить еврейскую женщину, если она одержима правым делом.
Через месяц Ларочку нельзя было узнать, и не дай вам бог пригласить ее в еврейскую семью. Но все проходит, так же как и рвение Фаины Абрамовны. И вновь над головой Ларочки засияло ласковое весеннее солнышко, и амур влетел в ее открытую форточку.
На этот раз амура именовали просто, Яков!
Если Вы подумали, что Яков имя еврейское, Вы глубоко ошибаетесь, по крайней мере, на этот раз. Но все бы ничего, если не пластинка. Да, да, самая обыкновенная пластинка. Хотя, можно ли пластинку с мелодией «семь сорок» считать обыкновенной, решайте сами.
Для тех, кто не знает, улица проспект Ленина и улица Осипенко находятся совсем недалеко друг от друга. Уточняю, если не поняли, от дома Фаины Абрамовны, до дома детей Лазаря Наумовича десять минут ходьбы. Что это значит? А значит это, что Фаина Абрамовна очень любит еврейские мелодии, а раз у Лазаря Наумовича есть такая пластинка, ее нужно принести.
Было уже поздно, когда Лазарь Наумович закончил свои дела и решил сходить в квартиру детей, чтобы принести пластинку. Но разве это имеет значение, если имеется ключ от квартиры, а ключ имелся.
Эдуард занимался своими делами в своей комнате, а личная жизнь сестры – это ее личная жизнь. Ларочка была влюблена в Якова, а он просто от нее без ума! Вспомните, как это бывает, вы делаете последний поцелуй, а он оказывается первым, потому что так хорошо вам еще никогда не было.
Когда Лазарь Наумович тихонько постучал в дверь дочери, ее открыл взмыленный детина, совершенно без носков и готовый врезать ему между глаз. Это бы и произошло, если бы в дверях стоял не он, а Эдуард.
Но я думаю, что повезло Якову. Лазарь Наумович только одно мгновение находился в растерянности, а затем молча развернулся и больше его Яков никогда в своей жизни не видел.
На следующий день Ларочка, как побитая собачонка сидела на кухне в доме Фаины Абрамовны и дожидалась отца. О том, что за разговор произошел между ними, можно только догадываться.
…Арон полулежал в кресле с открытым ртом, а на глаза ему съехала фуражка. Иногда он чавкал беззубым ртом и постанывал, видимо вспоминая что-то очень приятное из своей жизни, или просто сгоняя муху с губы...
Первая встреча с Ларочкой у меня произошла в скверике Пушкина, что за драматическим театром, на третей скамеечке со стороны Волги.
Она сидела, нервно перелистывая какую-то книжку. Я узнал ее сразу, по той фотографии, что видел у Арона.
- Вас зовут Лара, а я Лев! – она подняла на меня глаза, пристально посмотрела и весело рассмеялась.
- И что во мне смешного? – растерянно спросил я?
- Я с таким ужасом ждала, что опять услышу это мерзкое "Логха", а ты вроде нормальный!
По поводу того, что я нормальный, можно было поспорить. Что ни говори, но с родословной у меня все в порядке. Мама и папа самые, что не наесть настоящие евреи и это оспорить просто невозможно. Но я совершенно не хотел с ней спорить.
- Ты знаешь еврейский танец «Семь сорок»? – спросила она.
Я никогда не танцевал еврейские танцы, но почему-то ответил,
- Конечно, знаю!
- У меня дома есть такая пластинка.
- Может, я зайду к тебе послушать?
Она поднялась с лавочки и взяла меня за руку. Мы вышли из сквера и спустились на набережную. Рука была теплая и чуть влажная,
- Вот бы не выпускать ее никогда, - думал я, - неужели она пойдет за меня замуж? А я еще думал, что все еврейки похожи на дочку Софьи Моисеевны!?
Мы шли по набережной, и каждый думал о чем-то своем.
- Завтра! – произнесла она одно слово.
- А где? – спросил я.
- Приезжай ко мне вечером после девяти, и мы будем слушать «семь сорок», хорошо!? – она смотрела мне в глаза и улыбалась, не разжимая губ, лучиками морщин вокруг глаз.
Мне стало неловко от ее приглашения и этих лучиков, - но я живу на «Безымянке», будет трудно уехать.
- А зачем? Ведь завтра пятница.
- Я совсем перестал понимать, что значат ее слова, то ли она подшучивает надо мной, то ли серьезно? А может, я просто выдумываю, или заблудился в своих мечтах, а на самом деле это вообще ничего не значит?
Первый раз в жизни я пришел в гости к девушке с цветами, а еще захватил бутылку вина, портвейн три «семерки». Лара посмотрела на меня своими лучистыми глазами и улыбалась.
- Ты что, свататься пришел? Так это не сюда. Или ты съел что-то не свежее? – и она рассмеялась.
Мы сидели в Лориной комнате, пили «три семерки» и рассказывали друг другу различные смешные истории из своей жизни. А когда включили проигрыватель и поставили «семь сорок», вошел ее брат и потребовал не мешать готовиться к занятиям. Потом мы все вместе пили чай в кухне.
Спать ложились поздно. Эдуард в своей комнате, Лора в своей, а мне постелили на диване в зале. Я слушал, как Лора долго ходила по комнате, шуршала одеждой и постелью. Потом все стихло.
Сердце бешено колотилось, я еле сдерживал дыхание. Медленно и осторожно, чтобы не заскрипел диван, я спустил ноги на пол и сел. Стал приподниматься, диван старчески застонал. От напряжения меня потряхивало и знобило. Я сделал один шаг в сторону Лариной комнаты, другой и …, кровать в ее комнате заскрипела. Я замер в оцепенении, боясь пошевелиться, даже перестал дышать.
Мне казалось, что она слышит удары моего сердца, которые молотом били в мою грудь и виски. Скрип прекратился. И вдруг у меня начало сводить живот.
С вытаращенными глазами, и обхватив живот руками, я корчился от боли, переминаясь с ноги на ногу. С каждой секундой резь становилась все невыносимей, я понимал, что если немедленно не попаду в туалет, то будет поздно. Волоча одну за другой ноги согнутые в коленях, я крался мимо двери Лариной комнаты, но не выдержал и помчался к туалету, на ходу стаскивая трусы и сметая все что, попадалось на пути. Ворвавшись в туалет на ощупь, я плюхнулся на унитаз. Все происходило с таким шумовым оформлением, что казалось я, разбужу всех жильцов девятиэтажного дома.
…Почти не наступая на пол, я крался из туалета к дивану и, еле сдерживая дыхание, лег бочком.
В комнате Лоры зажегся свет, дверь ее открылась.
- Что случилось, - спросила она, изображая непонимание?
- Съел что-то не свеженькое, - пробормотал я. - Теперь уже хорошо, но я лучше поеду домой.
Был третий час ночи.
…Директор базы из меня не вышел, хотя много лет, до самой его кончины я поддерживал хорошие отношения с Лазарем Наумовичем. Но в этом же году я поступил в техникум Советской торговли, где Лазарь Наумович работал заместителем директора.
С Ларой я старался избегать встреч, а вскоре после этой истории она вышла замуж и уехала из Куйбышева. Наша же дружба с Ароном на этом закончилась, что не сказать о знакомствах с еврейскими девушками.