Сашке было тринадцать, когда отец, решил взять сына с собой в Симферополь, в отпуск. Дни до отъезда тянулись словно месяцы. Но вот Сашка в поезде. Все двое суток пути он не отходил от окна вагона. Дух захватывало от ветра и проносившихся мимо составов, оглушающих своим грохотом.
Под монотонный, успокаивающий перестук колес на стыках, проплывали леса и поля, мелькали столбы и придорожные постройки. Ему также было интересно проходить по вагонам и наблюдать за жизнью других пассажиров. Они резались в карты, пили водку и шугали по вагону детей. Это был новый для Сашки и потому удивительный мир.
Сначала Сашка с папой прожили пару дней в просторном коттедже, половину которого занимала семья друга отца Саши, дяди Пети. А затем они все вместе поехали на море.
«Волга» с оленем на капоте уносила их из города в село Николаевку, что в 36 километрах от Симферополя, на самое синее, Черное море. Сашка высовывал лицо в приоткрытое окно, вдыхая раскаленный ветер, и щурился от солнца и счастья. Теперь мимо проносились виноградники, небо было ярко голубое, а солнце слепило и обжигало. Приехали они после полудня и быстро устроились в одну из комнат, которые сдавали местные жители. Оставив вещи, все сразу же отправились к морю.
Все для него было впервые. Все вызывало интерес, удивление и радость. А вот при первом знакомстве с медузами Сашка вначале очень испугался. Когда он отплыл от берега и лег на спину, по телу вдруг как будто провели рукой, затем еще и еще. Он рванулся к берегу, захлебываясь соленой водой. Воображение его рисовало картину, как акула, проплывая внизу, задевает его хвостом, разворачивается и вновь проплывает...
У берега в воде спокойно резвятся отдыхающие. Уже на следующий день он играл с медузами, перекатывая желеобразные существа из одной руки в другую, нырял и наблюдал сквозь стекло маски, за их изящными движениями.
С отцом они заплывали так далеко, что человеческие фигурки казались совсем маленькими.
Сашка говорил: «Пап, хочешь, я достану камень со дна или песок?»
Отец волновался и просил этого не делать. А Сашка все равно нырял.
Он отталкивался от воды руками и ногами, выпрыгивая вверх, вытягивался в струну и с открытыми глазами уходил далеко-далеко на глубину.
Проплывающие мимо бычки, увеличенные водой, казались большими, лупоглазыми и страшными, а дно с его диковинной живностью было совсем рядом.
А еще ему очень нравилось купаться среди скал. У берега, где было неглубоко, Сашка гонялся за стаями бычков и морских петухов. Замирая от страха, он плавал под водой среди зарослей из водорослей, отодвигал небольшие камни, пытаясь поймать крабов.
По вечерам море штормило. Громадные волны подкрадывались к берегу, замирали на мгновенье и обрушивались своей мощью на песок.
Сашка стоял напряженный как струна и ждал. Вот надвигается очередная огромная волна с шипящим гребешком, на мгновенье она задумывается, - Сашка делает мощный бросок и успевает вонзиться в самое ее основание.
Четыре недели в Николаевке пролетели как один день. Море в его жизни теперь стало первой страстной любовью.
По приезду Сашка пообещал родителям, что в седьмом классе будет учиться без троек, только бы они и в следующем году взяли его на море.
Он искренне верил, что именно так все и будет.
Конец лета прошел в пионерском лагере, из которого его чуть не выгнали за поведение. После моря и ночей, которые они с отцом проводили чуть не до самого утра у костра, лагерный режим казался невыносимым. В тихий послеобеденный час Сашка вылезал через окно из корпуса, пробирался за территорию лагеря и мчался на Волгу.
Ночи в лагере не без его участия превращались в оргии «вампиров», которые в белых простынях бродили по территории, заглядывали в окна и наводили ужас на пионерок и пионервожатых.
Привычная жизнь была ему скучна, он жил в мечтах о будущем лете, где море, раскаленное солнце, медузы и шторма.
Пришло первое сентября. Начались первые уроки в школе. Сашка сидел за партой с блуждающей улыбкой на лице. Глядя на доску, он видел проносящиеся мимо полустанки и леса. Склоняясь над тетрадями и учебниками, погружался в морскую пучину и, задерживая дыхание, плыл среди водорослей и скал.
О какой учебе могла быть речь, когда все мысли и все время были посвящены мечтам о море и дороге. Приходя со школы, Сашка летел во двор, где кипела настоящая жизнь. Большую часть времени Сашка проводил с приятелем Юркой Деминым.
Юрка жил в соседнем подъезде, а учились они в одном классе. Он, так же как и Сашка, относился к учебе по принципу «чтобы отстали». Вот они и слонялись целыми днями в поисках развлечений.
Отец Сашки приходил домой поздно. Весь день он работал на заводе каким-то начальником, а вечером преподавал в техникуме. Мама его тоже работала на заводе. Когда она приходила с работы, то, естественно, Сашки дома не было, таким образом, он избегал расспросов родителей по поводу занятий в школе. У них же просто не хватало на него ни времени, ни сил.
По выходным, когда вся семья оставалась дома, между родителями часто происходили скандалы, что опять было ему на руку и давало возможность улизнуть на улицу.
Улица подчинялась другим законам и рождала новые интересы.
Уже давно у Сашки стала проявляться страсть к оружию.
Ему всегда очень нравилось ходить в тир и смотреть, как падают двигающиеся мишени от метких попаданий стрелков.
Тир с воздушными ружьями не мог утолить страсть и желание стрелять из настоящего огнестрельного оружия. Во дворе это желание подогревалось стрельбой из поджигов, которые изготавливали некоторые ребята. И тогда они с Юркой задумали сделать себе такие же. Ведь у них появилась общая мечта отправиться на море и стать пиратами.
Вначале это были просто пугачи. Ребята находили трубку, плющили один конец, гнули и заливали его свинцом. Подбирали гвоздь и резинку. В трубку крошили серу со спичек, гвоздь натягивали резинкой и бросали пугач в то место, где хотелось произвести взрыв. Выстрел можно было сделать и из рук, но это было опасно. Научившись делать пугачи, они уже не могли остановиться.
Сашке очень хотелось сделать мощный, настоящий поджиг.
И вот тогда они узнали о самолетном «кладбище», которое располагалось за железной дорогой и заводами, почти на самой реке Самарке. С утра они с Юркой выходили из дома и шли пешком к этому месту.
Добравшись до самолетного «кладбища», мальчишки искали такое место в заборе, чтобы не заметили вооруженные охранники на вышках, и проникали на территорию. Здесь они, с ножовочными полотнами и напильниками, исследовали корпуса и двигатели списанных самолетов и отпиливали нужные детали. После удачных вылазок они обзаводились кучей различных и важных для них железок.
Школа постоянно напоминала о себе записями в дневнике.
Первое время Сашка прятал его от родителей. Когда делать это стало уже невозможно, он завел новый дневник и сам ставил в нем отметки и записи, подделывая подписи учителей. Родители ни о чем не догадывались.
Но дотошные учителя требовали реакции его родителей, а так как ее не было, терпение их лопнуло.
В один из прекрасных осенних вечеров домой пришла классная руководительница, и все раскрылось. Теперь отец, приходя домой, требовал дневник (на обложке которого стояла его не подделываемая подпись) и отчета по учебе.
Отметки по общеобразовательным предметам слегка поползли вверх.
Но особое рвение Сашки учителя отмечали на уроках труда.
- Видимо ты, Саша, слесарем родился, вот закончишь восьмилетку, и прямая тебе дорога в ПТУ, - говорили они при всем классе.
На уроках труда он выполнял все задания и даже задерживался после уроков. Но стоило преподавателю отлучиться или отвлечься, из портфеля доставались заготовки, и работа закипала. С каждым таким уроком поджиги совершенствовались и улучшались. Но уроков труда явно не хватало. Тогда друзей и осенила гениальная мысль - а что если забраться в мастерскую вечером, когда в школе никого нет? Можно поработать от души!
В конце сентября темнеет рано. За сторожихой они проследили и выяснили, что часов в восемь она делала обход, закрывала все двери и уходила домой ужинать, иногда, видимо, совмещая ужин с домашними делами.
На последнем уроке, (ребята учились во вторую смену), Сашка задержался позже всех, и как только преподаватель отлучился, открыл шпингалеты у одного из окон мастерской, выходившее во двор школы.
Заранее были приготовлены фонарик, свечи и, как только сторожиха закрыла за собой калитку школы, ребята через окно забрались в мастерскую. Свет не включали, чтобы со стороны двора ничего не было видно. Все складывалось удачно, целый час они с Юркой возились за верстаком, а затем, тем же путем благополучно выбрались из школы.
На следующий день было решено повторить вылазку, но уже использовать станки и точило, чтобы изготовить еще и финские ножи.
Для большей надежности они решили поставить кого-нибудь на «стреме». Выбор остановился на Витьке Милошине, с которым в последнее время им приходилось общаться для списывания домашнего задания. В случае удачного исхода Витьке был обещан подарок. Договорились, что Витька будет караулить калитку во дворе школы и, как только увидит сторожиху, сразу же их оповестит.
Время летело незаметно. Точило громыхало, раскручивая маховик с камнем. И вот, в самый разгар работы, послышался громкий стук в дверь и голос сторожихи,
- Кто там? Вы что там делаете? Я вызываю милицию!
Выключив станки, потушив свечи и фонарик, они сначала замерли от страха, а затем бросились к окну.
До дома бежали без остановки. У первого подъезда, где жил Юрка, остановились.
…На месте преступления оставались брошенными заготовки ножей и стволы для поджигов. Представив, что милиция со служебными собаками выходит на след и скоро окажется у их дома, они пришли в ужас. Ребята бросились бежать от дома в сторону трампарка, заметая следы. Пошел дождь, появилась надежда, что собаки след не возьмут, но для большей верности в луже они смывали с обуви запахи.
- Ну, Милошка урод, ну, падла, - ругались «подельники», - смылся и оставил нас, предатель.
- Завтра в школе устроим ему темную, если сегодня не заметут, - возмущались они.
К дому возвращались осторожно, прячась в темноте.
Прежде чем пойти к дому, ребята остановились за помойкой, и долго наблюдали. Вдруг Сашка вскрикнул от ужаса и шарахнулся в сторону от помойки.
- Смотри, какая крыса, - позвал он Юрку.
Крыса была дохлая, огромная и мерзкая, с открытой пастью и распухшим животом...
…На следующий день, за полчаса до первого урока, они уже сидели за последней партой и наблюдали за происходящим. Все было на удивление тихо и спокойно, о ночном происшествии никто ничего не говорил и, по-видимому, не знал. Первым уроком была физкультура, занятия проходили в спортзале.
Витька вошел в класс со звонком, быстро засунул портфель в парту и, не посмотрев в их сторону, выскочил за дверь.
Когда Сашка и Юрка остались вдвоем, Сашка вытащил из парты Витькин портфель.
- Ну и что будем делать с этим предателем? Может портфель спрятать или вообще выбросить, - предложил он.
- Слушай! А давай мы в портфель крысу положим, ту, с помойки, - предложил Юрка.
- Нет, ты что, к ней подойти-то страшно, а вонища какая! Я не понесу.
- Да не боись, я сам принесу. Он придет с физры, откроет портфель, а там крыса, вот будет умора!
И они заржали, схватившись за животы, рисуя в своем воображении картину мщения.
- Нинка после этого точно пересядет от него за другую парту, - продолжал фантазировать Юрок.
Этот довод стал решающим для вынесения приговора. Возразить уже было нечего.
Сашка встал у дверей класса, а Юрка помчался за крысой. Вскоре он вернулся с грязной старой сумкой в руке, из которой крыса была переложена в портфель Витьки.
Прозвучал звонок с урока, и ученики из спортивного зала начали подтягиваться в класс. Когда часть учеников уже собралась, приятели, как ни в чем не бывало, вошли и сели за последний ряд, наблюдая за происходящим.
Место Витьки Милошина было за второй партой с отличницей и красавицей Ниночкой Прошкиной. Они и после занятий часто проводили время вместе, что вызывало зависть мальчишек.
Ниночка вошла в класс, села на свое место и стала готовиться к предстоящему уроку. Милошина все не было, видимо, он дожидался момента, чтобы войти в класс с учителем и избежать встречи с ребятами, понимая, что одним объяснением ему не отделаться.
Вдруг Ниночка стала вести себя как-то странно. Она водила носом по сторонам и поглядывала на соседей. Затем резко вскочила, обследовала скамейку и под партой, но ничего не нашла. Тогда она подняла крышку Витькиной парты, достала его портфель и… открыла.
«Преступники» наблюдали за этой картиной, открыв рты и затаив дыхание. В тот момент, когда она открывала портфель, в класс вошли Витька и учительница литературы Клара Александровна.
Глаза Ниночки расширялись, а носик и губы превратились в гармошку.
Ужас и отвращение - вот что в этот момент было на ее лице.
- Крыса! - закричала она, бросив портфель и зажав нос двумя пальчиками. А затем с визгом бросилась бежать к двери, пролетев мимо учительницы чуть не сбив с ног Витьку.
Портфель упал на пол, из него вывалилась мерзкая распухшая крыса. Клара Александровна схватилась за сердце. Сашка с Юркой заливались сумасшедшим хохотом. Началось безумство, девчонки визжали и выскакивали в коридор, произнося фразы, совершенно не уместные для урока литературы.
Урок был сорван. События наворачивались как снежный ком.
Вскоре кабинет директора походил на Смольный во время Революции. Учителя бегали по школе, вылавливая учеников класса, и заводили их в кабинет директора.
Первым в кабинет директора попал Милошин, где провел целую вечность, ведь ему было о чем рассказать.
Сторожиха также была вызвана из дома и посетила кабинет вместе с учителем по труду.
Сашку и Юрку никто не трогал. Ребята, выходя из кабинета директора, обходили их стороной и не смотрели в глаза. Друзья наблюдали за происходящим, находясь в коридоре первого этажа, где все и разворачивалось. И оттого, что их все перестали замечать, им было особенно скверно.
- Вот все и раскрылось, - думал Сашка
К вечеру было созвано экстренное собрание учителей и родителей, прибыл представитель из районо.
Папа Сашки, с бегающими на худых, желтых скулах желваками, не глядя на него, прошел в учительскую, где собирались «судьи». Мама, крупная красивая женщина, сейчас выглядела совсем маленькой и семенила следом за Сашкиным отцом, опустив голову. Сашке было страшно. Он не представлял, что ему грозит, но понимал, что припомнится все: и подделанные записи в дневнике, и пропуски уроков, и заготовки оружия, брошенные в мастерской, и многое другое.
От истории с портфелем, крысой и сорванными занятиями, внутри все холодело. Юрка крутился рядом, но до конца, видимо, не осознавал происходящего.
С ними никто не заговаривал, их все обходили стороной. Преступники стояли у окна в коридоре школы и ждали неотвратимой кары. И она последовала.
Школа уже опустела, на улице стемнело, только в учительской кипели страсти, о которых можно было лишь догадываться.
Открылась дверь, и вышла классная руководительница, красная и взъерошенная. Она стояла, глядя на ребят, и молча ждала, когда те войдут.
Они вошли и встали у двери.
Директор школы о чем-то долго говорила, из чего Сашка понял только одно: от уроков их отстранили до решения районо, а возможно, и райисполкома. И еще что-то про детскую колонию. Затем Сашка и родители пошли домой гуськом. Впереди - папа, за ним с опущенной головой мама, и сзади плелся он.
Сашку бил озноб, он был похож на побитую собачонку.
Сестренки дома не было, наверное ее отправили к бабушке. Отец молча снял ремень и начал стегать Сашку, куда попало. Сашка закрывался руками, прятал голову и, подвывая от боли, метался по комнате.
- В колонию, - кричал отец и стегал с остервенением.
А Сашкина мама бегала рядом, прижав кулаки к груди, в отчаянии и страхе перед освирепевшим мужем. Отец зверел все больше.
Спасаясь от ремня, Сашка забежал в спальню и запрыгнул на кровать, стоявшую у стены. Ремень со свистом опускался куда попало. Сашка поджал ноги, спрятал голову между колен и прикрывался от ударов руками.
С Сашкиной мамой началась истерика, казалось, она просто лишилась рассудка. Она металась у кровати, но боялась приблизиться к отцу.
- Убей его, убей! Или я сама его убью, - кричала она.
Потом она схватила утюг, стоявший на подоконнике, и замахнулась им над головой Сашки.
- Все, - сказал себе Сашка, зажмурив глаза, сжавшись и стиснув зубы.
- Ну и пусть, - затем подумал Сашка, и ему стало безразлично все, что происходило в этот момент...
Отец часто дышал от возбуждения. Он бросил ремень на пол, оттолкнул трясущуюся с утюгом в руке жену от кровати и ушел в другую комнату. А Сашка продолжал сидеть с закрытыми глазами, прикрывая руками голову. На душе было пусто и одиноко…
Утром родители молча собирались на работу, а Сашка вздрагивал при каждом звуке. Когда они ушли, он встал и вышел из дома.
Семнадцатилетний парень по кличке Шорох из соседней квартиры, жил в подвале. С ним ночевали еще несколько ребят, к ним Сашка и прибился.
Спали ребята на сколоченных досках и поддонах для кирпича, застеленных телогрейками и всяким тряпьем. Вечерами Шорох выводил всех на «дело». Компания бродила по темным дворам и пустырю рядом с железной дорогой в поисках подвыпивших одиноких прохожих. Шорох заставлял обыскивать карманы пьяных и отдавать их содержимое ему. Увиливать от этих дел, которые Сашке совсем не нравились, было невозможно. Днем он заходил домой и ел то, что находил в кастрюлях. Мама на столе оставляла записки, в которых умоляла Сашку вернуться домой. Она писала, что отец больше не будет его бить и в колонию его не отправят, а переведут в другую школу.
Он подолгу сидел, читая эти записки, ни о чем не думая. Ему было жалко маму, но вся Сашкина натура протестовала против возвращения домой.
Оставаться с Шорохом и спать на досках больше не хотелось.
И вот, когда он уже решил вернуться, Шорох напросился с ним, чтобы поесть. Пошли еще двое ребят. Войдя в квартиру, ребята и Шорох сразу начали лазить по шкафам и прятать под своей одеждой какие-то вещи. Сашка понял, что они договорились об этом заранее, но сделать ничего не мог.
- Если сдашь, убью! – процедил сквозь зубы Шорох, и ребята ушли из квартиры.
Как загнанный волчонок, Сашка метался по квартире и выл от обиды и безысходности. Оставаться дома после происшедшего было невозможно.
Сашка сидел на табуретке в кухне, держа в руках мамину записку, и плакал. Это были последние детские слезы. И когда они были выплаканы, и ему стало легче, он понял, что остался совсем один, и никто ему в этом мире больше не поможет. Еще он подумал, что ему теперь ничего не страшно, а Шорох когда-нибудь пожалеет об этом.
Решение пришло само собой, путь лежал на юг, к морю.
Сашка собирался в дорогу. В спортивную сумку, с которой ездил в пионерский лагерь, он положил остатки хлеба, кое-что из одежды. С антресолей достал спрятанный поджиг, складной ножик и забрал все спички, что были в квартире. Взял деньги из своей заначки, которые не нашли Шорох с дружками, и пошел на электричку.
Маме он оставил записку в которой написал, что в колонию не пойдет, домой не вернется и навсегда уезжает на Черное море.
На электричке зайцем добрался до железнодорожного вокзала, затем на другой электричке до Чапаевска. В Чапаевске, в станционном помещении, познакомился с полоумным бомжем. Тот был седой и обросший, одетый в какие-то лохмотья и почему-то называл себя композитором Мокроусовым. С ним он и переночевал на станционной лавке. Хотя «Мокроусов» и был слегка сумасшедший, но помог ему разобраться, как дальше добираться в сторону Крыма.
Сашка забрался в проходящий поезд, но до Сызрани не доехал, на каком-то полустанке его высадили проводники. Хорошо, что под пиджак надел свитер, по ночам было уже прохладно.
В Сызрани до железнодорожного вокзала добрался пешком. На вокзале познакомился с такими же беспризорниками. Это были двое ребят лет пятнадцати. Замерзшие и голодные, они залезли в тамбур проходящего поезда.
Ночью, когда пассажиры укладывались, подростки занимали свободные верхние полки для хранения матрасов и там спали. Если не удавалось, то стояли в тамбурах, пока не прогонят проводники.
Днем, подъезжая к какой-то станции, за полчаса до остановки ребята зашли в вагон - ресторан, сели за стол и заказали еду, поели, а затем удрали, выпрыгнув в момент торможения поезда.
Так вместе они добрались до Камышина. Попутчики звали Сашку с собой в Ташкент, но его путь лежал в Крым.
В Камышине Сашка слонялся по вокзальной площади, выискивая возможность поесть. Затем зашел в здание вокзала.
…Девчонка была маленькая и худая, и на вид ей было не больше тринадцати.
- Ты куда намыливаешься? – спросила она Сашку, не вставая с лавки, на спинке которой были буквы «МПС».
Поношенная, неопределенно-серого цвета кофта закрывала ее ладони длинными рукавами. Она сидела, раскачивая ногами, покрытыми то ли грязью, то ли синяками.
- Я в Крым, на Черное море, а ты?
- А я никуда. Мамаша опять запила, а хахаль ее пристает, вот я здесь и ночую.
- А что он пристает-то? - не понял Сашка.
- Поесть хочешь? Пошли, я знаю, где можно достать.
Они вышли из здания вокзала и пошли через площадь в город. Девчонку звали Маринкой. Она безумолку рассказывала про дом, маму и ее хахаля. И про школу, в которую не ходила уже целую неделю. Сашке рассказывать о прошлом не хотелось, и он говорил только о море.
Они подошли к какому-то бараку, окна которого закрывали заросли кустарников.
- Смотри, - сказала Маринка, - сейчас там никого нет, все на работе.
Сашка подкрался к окну, пролез в форточку и обшарил комнату. В комнате ничего стоящего, кроме пустых бутылок, он не нашел. Бутылки они сдали в ближайшем приемном пункте и купили кое-что поесть.
Когда стемнело, ребята вернулись на вокзал. Он был почти пуст. В малом зале, на стене, горела одна тусклая лампочка. Только на одной из лавок, согнувшись, сидела старушка в платке и телогрейке. Они прошли в противоположный угол зала и сели на пустующую лавку.
Вошел милиционер. Он молча прошелся по залу и, не обратив на них никакого внимания, вышел. К Маринке уже привыкли.
- Все, больше до утра никого не будет. Я ложусь спать, - Маринка забралась на лавку и свернулась калачиком.
Сашка сидел рядом у ее ног. Туфли Маринка не сняла. В полутьме их почти не было видно. Спать Сашке не хотелось. Он думал о Маринке и разглядывал ее лицо. Маринку ему было почему-то жалко. Сдерживая дыхание, чтобы не потревожить, он лег на самый край лавки рядом с ней. Она спокойно посапывала, пристроив руки под голову.
Сашка в упор смотрел на нее, боясь пошевелиться и даже дышать. Потом его щека прикоснулась к ее щеке.
- Отстань! – сквозь сон проговорила Маринка и повернулась к нему спиной.
Сашку лихорадило от близости тощего Маринкиного тела, кровь стучала в висках, его трясло. Он тихонько обнял ее за плечи, прижимаясь всем телом и замер. Сердце вырывалось из грудной клетки и колотило по Маринкиной спине.
Милиционер прошел мимо. Остановился. Постоял, о чем-то думая, и вернулся к лавке, на которой они лежали.
- А ну вставай, пошли со мной. - Он схватил Сашку за рукав пиджака и потащил.
В этот самый момент, когда милиционер тащил его с лавки, с ним впервые происходило нечто такое, чего раньше он никогда не испытывал.
Сашку трясло, он задыхался от накатившегося сладкого удушья. Все, что происходило за пределами лавки, его мозг не воспринимал. Он мычал, автоматически вырывая у мента руку, и еще больше прижимался к Маринке всем телом.
- Отвали, - Маринка сквозь сон, слабо пинала его ногой.
Мелкая дрожь прокатилась по всему телу, и Сашка взлетел куда-то высоко-высоко…
Мент дергал его за рукав, пытаясь оторвать от грязного пола.
- Ты что, по хорошему не понимаешь? А ну вставай. Развалился он тут, как барин, понимаешь.
Сашка поднимался с пола, и ничего не соображал. Мент крепко держал за рукав пиджака и не отпускал. Маринка спокойно лежала на лавке.
В комнате милиции сидел еще один милиционер и что-то писал.
- Представляешь, я этого артиста прямо с Маринки стащил. Еле отодрал от нее, он аж на пол свалился, – ржал мент.
Ноги у Сашки дрожали. Он сел в углу у решетки, за которой на полу кто-то храпел. Под брюками, по ногам, растекалось что-то липкое.
- Что с ним делать? - поднял голову от бумаг находящийся в комнате милиционер, - у меня тут и так дел невпроворот.
- Посадим пока в клетку, утром разберемся.
Мент взял со стола ключи от клетки и подошел к Сашке.
- А ну вставай, я тебя обыщу, - он потащил Сашку за рукав и начал лазить по карманам.
На спине за поясом, прикрытый пиджаком, был спрятан поджиг. Сашка сразу пришел в себя: если найдут поджиг это будет катастрофа.
- Дяденька, - жалобно, пытаясь изобразить ребенка, заскулил Сашка, - За что же меня в клетку? Мы с Маринкой учимся в одном классе, я ей поесть приносил, ну и задержался. Меня же дома ждут, - выдумывал он, сам помогая менту выворачивать свои карманы.
Он говорил так убедительно, по ходу придумывая все новые подробности своей душещипательной истории, что мент бросив обыск, слушал его, открыв рот.
- Оставь его на лавке, пусть здесь сидит до утра, - разжалобился второй милиционер.
- Ладно! Пойду, посмотрю, что на перроне.
Когда мент ушел, оставалось придумать, как перехитрить второго дежурного и сбежать. Но это было уже проще…
…Утром Сашка добрался до Волгограда и поехал дальше.
Ночью, когда Сашка заснул на свободной полке, их вагон перецепили, и вместо Симферополя, он попал в Новороссийск.
Город казался мрачным. Небо закрывали серые рваные тучи, шел мелкий противный дождь.
Серый забор отделял порт от грязной набережной. Сашка стоял на берегу и смотрел, как волны перекатывают с места на место мелкую «мазутную» гальку.
Его мечта осуществилась, но счастливым он себя почему-то не чувствовал.
В сквере Сашка познакомился с ребятами и сразу же влился в их компанию. Главарем у них был Головня. Головня - маленького роста и худой, как щепка шестнадцатилетний парень. Одет он был во все иностранное и мог говорить на английском.
Головня проводил для ребят «спецподготовку». Учил английским выражениям, тому, как подходить к морякам, что делать при появлении милиции и дружинников.
Они поджидали иностранных моряков, выходивших с территории порта, и выпрашивали у них жевательную резинку, шариковые ручки и все, что можно было выпросить.
- «Гив ми чиклис, гив ми чиклис», - приставали они к морякам. Если кто-то из моряков вступал в разговор, тут же включался Головня.
Какой-нибудь щедрый подвыпивший моряк одаривал шариковой ручкой, стержнями или блоком жевательной резинки. Иногда Головне перепадали даже карты с голыми женщинами.
Поддавшись общему азарту, Сашка вместе с ребятами носился за моряками. Милиция и опера в штатском частенько проводили облавы на фарцовщиков. Тех, кто был постарше, судили, но опасность лишь подогревала азарт.
Так Сашка прожил три дня. Допоздна слонялся с ребятами возле порта и на набережной. Отсыпался он в парке на лавочке, чаще один, а ел - где придется и как придется.
Ночи были прохладными. Ночевки на улице и остальные издержки бродячей жизни вскоре дали о себе знать, и Сашка заболел. Поднялась температура, глаза слезились, а нос превратился в родник. Забравшись на лавку и закопавшись в пиджак, Сашка представлял жалкое зрелище.
Ему было тоскливо и одиноко в огромном и враждебном мире. Не было ни дома, ни родителей, ни бабушки и ни одного близкого человека.
Конечно, родители его ждут и волнуются, но той близости, которая отличает по-настоящему родных людей от знакомых, между ними уже не было.
В который раз, вспоминая дом, он не переставал думать о Шорохе, ему казалось, что только он виноват во всем происшедшем.
Идти в порт к Головне и продолжать гоняться за моряками у него не было сил, да ему это было уже и неинтересно. Голова раскалывалась, его бил озноб.
По парку прогуливались какие-то люди, но никому не было до него дела. Даже милиционер, проходя мимо, не обратил на Сашку внимания. Все вокруг было чужое.
- Не мое это, - думал Сашка, - домой поеду, вот только Шороху - все равно не прощу.
В голове рождались мысли о том, как он отомстит Шороху и за обиду, и за то, что заставлял обирать пьяных.
Сашка вспоминал о теплой квартире, и ему захотелось оказаться там немедленно, прямо сейчас. Именно там была его Родина.
Страха от предстоящей встречи с отцом и всем, что он оставил в Куйбышеве, не было.
Он встал, вытащил из-за пояса поджиг, сунул его в чугунную урну и, покачиваясь, пошел к выходу из парка.
В железнодорожном отделении милиции он рассказал, что сбежал из дома, заболел и хочет вернуться.
С температурой 40 Сашу отвели в детскую комнату. Ночевал он в чистой постели, а на следующий день его отправили с сопровождающим в Куйбышев.
На вокзале в Куйбышеве Сашку встречали родители и милиционерша из местной детской комнаты.
Дома теперь было тихо и мрачно. Отца он почти не видел и с ним не разговаривал. Только мама сказала, что он занимается оформлением его в другую школу. Сашка проболел больше недели.
Во двор выходить не хотелось, с ребятами общаться тоже. Теперь он часто один сидел в квартире или уходил далеко на реку Самарку.
В этот день он как обычно разделся и лег спать в зале на диване. Сестренка посапывала в детской кровати. Дождался, когда в спальне улягутся родители, и еще долго лежал с открытыми глазами.
Когда он выходил из дома, не было слышно ни скрипа полов, ни щелчка английского замка. В подъезде достал спрятанный поджиг, сунул его за пояс и вышел на улицу, беззвучно прикрыв за собой дверь. Пронизывающий ветер трепал его волосы, моросил дождь.
Сашка подошел к дому, в подвале которого ночевал Шорох, и вошел в подъезд. Дверь подвала была закрыта изнутри. Он достал поджиг, проверил запал и тихо постучал. Тишина в подъезде висела как густой туман и давила на уши. Вдруг ее нарушил шепот Шороха,
- Влад, это ты?
От неожиданности Сашка вздрогнул. Сердце выпрыгивало из груди.
- Угу, - шепотом отозвался он.
За дверью что-то звякнуло.
Сашка поднял дрожащую руку с поджигом на уровень груди. А когда дверь заскрипела, чиркнул спичечным коробком по запалу.
Спичка с шипением вспыхнула и на мгновение осветила пространство, в котором вырисовывался силуэт Шороха...