В начале ХIХ века Карамзин Н.М. прибыл во Францию. Русские эмигранты спросили его:
“- Что, в двух словах, происходит на Родине?”
Карамзину и двух слов не понадобилось. Он ответил одним: “- Воруют!”
Исторический фольклор
В 1978 году в СССР был самый пик застоя. Мне тогда было двадцать пять лет, я женился первый раз, твердо решив покончить с холостяцкой загульной жизнью и быстренько, пока голова светлая и есть в теле силушка не мерянная, сделать что-нибудь большое и светлое для Родины, чтобы мое имя вписали в энциклопедии, а на малой родине поставили бронзовый бюст, как А.Н.Туполеву в Кимрах. А то треть жизни уже за плечами, там же валяются горы пустых бутылок и рыдают толпы обманутых девушек, а в активе только планы, один заманчивее другого. Как раз в это время и сама Фортуна медленно, со страшным скрипом, но потихоньку стала поворачиваться ко мне передом: я женился, сразу снял двухкомнатную квартиру на втором этаже с балконом, устроился освобождённым комсомольским секретарём в строительную организацию. На работе я был сам себе хозяин, под окном стояла персональная машина “Москвич” с шофёром из моих же комсомольцев – гони, куда хочешь с ветерком. Очень мне такая жизнь нравилась! Я начинал понемногу чувствовать себя лицом, особо приближённым к императору. Заодно внимательно присматривался к партийным и профсоюзным бонзам, примечал, как и что они едят, как пьют, как гуляют и, вообще, что они творят в этой жизни. Все друзья и родня хлопали меня по плечу и предсказывали мне впереди широкую и ровную дорогу. Всё вроде бы к этому и шло.
Дело ещё в том, что меня по молодости, да по глупости тогда легко одурманила официальная пропаганда. Я серьёзно верил в светлое коммунистическое будущее и хотел туда въехать на белом коне, если не в первых рядах, то уж никак и не последним. А ещё очень мне нравился модный в то время у лекторов и пропагандистов тезис о том, что все, кто с нами, те сядут в скорый поезд и помчатся прямой дорогой в коммунизм, а кто против или ещё не определился, тех мы оставим на перроне, чистить себя от родимых пятен капитализма и ждать следующего поезда. Если он будет.
Это было самое счастливое время в моей жизни. На работу и с работы я летал как на крыльях, сутками мог заседать в комитетах, сидеть в президиумах, с радостью ездил на все пленумы, встречи и учёбы, любил организовывать субботники, вечера отдыха, дискотеки, сдавал металлолом тоннами. Всё у меня шло на взлёт: и в работе, и в семье, и от друзей отбоя не было. Не жизнь, а вечный кайф. И тут меня угораздило приехать с женой в отпуск к её родне в Ростовскую область. А там как раз день и ночь все подряд тащили всё, что только могли.
Вот легли мы в первый вечер спать, сразу стук в окно: “ - Хозяйка, зерно надо?” Тёща выбежала, пошушукалась, бутылками побрякала и меня будит: “ - Пошли, зятёк дорогой, поможешь брезент во дворе расстелить!” Открываем ворота, машина задом заезжает - шух! И пшеница на брезенте – будет, что зимой курочкам и уткам поклевать. Утром затариваем зерно в мешки и я опускаю их в погреб. Скриплю зубами, но пока молчу. Всё-таки я в гостях, да и ворует-то вроде как родня, жалко её немного и я уже вышел из возраста Павлика Морозова. Но тёщин билет в общий вагон нашего поезда в коммунизм я мысленно разорвал на мелкие кусочки в первый же день. Нам с ней не по пути, пусть посидит на лавочке на перроне. В светлом будущем всего полно и всё бесплатно, у неё там сразу пропадёт смысл в жизни.
Вторую ночь спим, опять стук в окно: “ - Хозяйка, кукурузу надо?” Тёща выходит: шу-шу-шу! Опять брякает бутылками с самогонкой, угощает ребят, как и в первый раз. Открываем ворота, машина заезжает - плюх! Гора початков на брезенте. Утром раскладываю их на солнышке сушиться и решаю, что пора деньги искать на обратную дорогу. Такая жизнь не по мне, тикать отсюда надо, пока в это болото меня не затянуло с головой.
Не успел. Вечером приходит сосед, молодой парень, на голову выше меня ростом и в плечах в два раза шире: “ - Яблоки нужны? Зимний сорт – “семеренко”. До февраля спокойно долежат, а там в город отвезем и продадим по бешеным ценам”. Тёща с женой аж подпрыгнули от радости: “ - Где они, неси скорее!” “ - Знаю одно местечко в питомнике. Давайте зятя в помощь, по три мешка за ходку привезем”. И все на меня так ласково смотрят, мол, выручай, дружок, на тебя одного надежда. А я, как Мальчиш-Кибальчиш перед расстрелом, посмотрел на небо, на жаркое солнышко и спокойненько им так говорю: “ - Нет, ребята, эти делишки вы уж как-нибудь без меня обделывайте. Я недавно в партию вступил, ещё тушь на партбилете не просохла, а вы мне на шею петлю накидываете... Ничего у вас не выйдет”. И стою, улыбаюсь, хотя внутри у меня всё кипит от ненависти к этим расхитителям народного добра.
Что тут сразу началось! Как меня только не обзывали: и трусом, и нахлебником, и бездельником... Припомнили все мои недостатки, все мои промахи за последние годы, приписали то, чего вообще никогда не было. Я скрипел зубами, улыбался из последних сил (а я всегда улыбаюсь, когда волнуюсь) и думал про себя: надо же, совсем больные люди, как на них обижаться? Но когда они партию стали поливать грязью, утверждая, что все коммунисты воры, я не выдержал и ушёл в сад. Был бы у меня тогда пистолет под рукой, всех троих положил бы в ряд на кукурузу. И рука не дрогнула бы. Вот такой я был тогда идейный. А так пришлось залезть на абрикос и просидеть там до вечера, плюясь в их сторону косточками. Не слез даже обедать, хотя несколько раз звали и обещали налить самогонки для храбрости.
Когда все немного успокоились, вышел вечером из сада, смотрю - на лавочке уже и мешки приготовлены, лежат аккуратной стопочкой. Плюнул я со злости и пошел есть мой любимый вермишелевый суп с курицей. Не судьба, думаю, стать мне большим начальником. Поймают сегодня с яблоками, сообщат домой, вышибут из партии, пнут с комсомольской работы - и начинай всё сначала. Если вообще срок не влепят на полную катушку, как запятнавшему светлое имя коммуниста.
Едва стемнело, подкатил сосед на мотоцикле с самодельной коляской, куда влезает, по его словам, десять мешков. Осторожно поехали, не включая фар. Темень - хоть глаз коли. Но он местный, раньше тут бывал и всё разведал. Спрятали мотоцикл в высокой кукурузе и через молодые яблоневые посадки идем по вспаханной земле в старый питомник. Ноги все время куда-то проваливаются, ветки хлещут по лицу, со всех сторон какие-то шорохи подозрительные, цикады трещат, не переставая, глаза пот заливает, то ли от страха, то ли с непривычки. Пьяные охранники, стоя в кузове грузовых машин, гоняют вокруг садов, орут, бибикают, палят из ружей - страху на воров нагоняют. Я даже приседать иногда стал, если рядом стреляли, чтобы шальной пулей не задело, а сосед хохочет, мол, у них патроны все холостые или с солью.
Яблок действительно было очень много в тот год. С одной яблони, не влезая на неё, мы ощупью, в темноте набирали каждый по два мешка отборных крупных яблок. Ветки гнулись до земли под тяжестью плодов, а вокруг ствола в два слоя валялись паданцы. У меня сердце заныло от жалости, когда мы выносили мешки к мотоциклу и шли прямо по яблокам, давили их ногами в темноте. Сосед от жадности набил яблоками пять мешков вместо трех и пришлось ему две ходки делать, чтобы нам не перевернуться в темноте где-нибудь в балку.
Всю оставшуюся ночь меня мучили кошмары. Будто вызывают срочно на бюро в горком партии. Захожу, а у них на столе уже мои мешки с яблоками лежат и все члены бюро яблочки жуют. Спасибо, говорят, тебе за яблоки, вкусные очень, но партбилет, будь добр, положи на стол. Он тебе больше ни к чему. А дальше, ещё страшнее, пытать начали: то мне клеймо на лоб ставили, то ноздри рвали, то какие-то душманы по шариатским законам руку по локоть отрубали. И такая вот чернуха до утра. Чуть жену во сне не искусал.
Воровать приходилось каждую ночь. Все пути назад были отрезаны и я не знал, как буду смотреть в глаза своим товарищам по работе, если вернусь домой. Спросят они меня на собрании: ну-ка, расскажи нам, молодой коммунист, как ты провёл свое первое лето с партбилетом в кармане. А я врать не умею, сразу краснею до ушей. И правду сказать нельзя - стыдно, что до такой жизни докатился. Хотя уже тогда у меня стала иногда мелькать подленькая мыслишка в голове - лишь бы не поймали, зато буду всю зиму бесплатно яблоки есть, в отличие от других простых коммунистов. Поэтому свои документы я спрятал у тещи в саду, на тот случай, если вдруг всё же придут с обыском, то неизвестно будет, кто я такой и откуда приехал - так, просто шёл мимо и никого тут не знаю. Короче, жил эти две недели как подпольщик - ходил то по тонкому льду, то по краю пропасти, то вообще по лезвию бритвы. Однако, с другой стороны, все эти незапланированные приключения вносили немного остроты и экзотики в скучную и однообразную жизнь с женой у тёщи.
Через несколько дней я немного втянулся в это дело и не так остро стал переживать за своё будущее. Раз все воруют понемножку, думал я, то это уже не воровство, а делёжка. Не зря же наш мудрый народ в своё оправдание успел придумать кучу всяких пословиц и поговорок типа: “Всё вокруг колхозное, всё вокруг моё!”
Случались с нами и курьёзные случаи во время этих набегов на сады. В одну из ночей спокойненько рвём яблочки, никого не трогаем, никому не мешаем, вдруг слышим, грузовая машина прямо на нас едет по саду. Ну, всё, думаем, засекли нас по мотоциклу спрятанному и сейчас в плен брать будут. Легли на землю и стали потихоньку отползать в сторону. А это оказались такие же воры, только более наглые. Они загоняли машину под яблоню, трясли яблоки прямо в кузов и ехали к следующей. Быстро и хорошо, никаких мешков не надо. Фары они хоть и не включали, но шума и грохота от такого современного сбора было многовато, сторожа могут услышать и незаметно подкрасться. Поэтому мы от них ушли подальше. Вдруг они тоже с ружьями - начнётся перестрелка со сторожами, могут нечаянно ранить. Или пульнут сдуру на шум в темноту по своим, то есть в нас. Бережёного Бог бережёт.
Лишь одно меня в этой истории немного радовало: жена с тёщей резко изменили ко мне своё отношение. Не знали, куда усадить за столом, лучшие куски на тарелку подкладывали, в самогонке не ограничивали, понимали, работа опасная и для здоровья вредная. Даже смотреть на меня стали с какой-то гордостью - добытчик ты наш, кормилец ненаглядный, каждую ночь что-нибудь да приносишь в дом. Одним словом, не зять, а золото, не то, что другим попадаются иногда – лентяи да пьяницы.
Два брата жены, узнав о моих успехах в заготовке яблок на зиму, тоже решили приложить к этому руку. Старший жил в двухэтажном многоквартирном доме и не имел своего персонального сада, поэтому пробивная тёща договорилась со сторожами из другого питомника, поближе к посёлку, что нам дадут четыре мешка хороших яблок. Самогонка в счёт оплаты была выдана сторожам авансом и поэтому, когда мы с шурином в конце рабочего дня подъехали на велосипедах к шалашу, где жили приезжие сторожа из Воронежа, то на ногах кое-как стоял только один из них, и тот сначала нас чуть не пристрелил, приняв неизвестно за кого, а потом пытался травить здоровенными овчарками. Лишь когда до его затуманенного тёщиной самогонкой мозга дошло, что мы пришли по утреннему договору, он сразу полез обниматься и стал хвалить тёщу за её золотые руки и светлую голову. Заодно, он нас обоих общупал с головы до ног и всё обижался, почему мы не прихватили с собой ещё по бутылочке. Пока он так причитал, мы приступили к тому, зачем приехали. Процесс сбора здесь был намного упрощён - у шалаша стояли длинные штабеля ящиков с отборными яблоками, приготовленные к утренней отправке на базар или на станцию для погрузки в вагоны. Мы брали ящики с понравившимися яблоками и ссыпали их в мешки. Под разговор о достоинствах тёщи и обещания привезти ещё самогонки, мы вместо четырех насыпали шесть мешков, взвалили их на велосипеды и, кряхтя от натуги, но очень довольные собой, потащились в сторону поселка.
Средний брат Костя жил с семьёй в то время в рабочем поселке посреди фруктовых питомников и наших проблем у него не было. Мы приехали к нему в выходной, выпили со встречи и стали хвастаться, как и сколько добыли яблок. Он нас, конечно, не понял, принял за каких-то недоумков и, повертев пальцем у виска, сказал, что ходит в сады в любое время дня и ночи и берёт столько яблок, абрикосов и слив, сколько ему надо, ни у кого ничего не спрашивая. (Потому что сам работал там, то сторожем, то шофером.) Тут уже мы ему не поверили. И зря, потому что он завёлся не на шутку, вскочил, дал нам по большому мешку и потащил за яблоками. Время было обеденное, на улице самая жарища, да мы ещё хорошо выпили, нас тут же развезло и было совсем не до яблок. Но из жадности мы всё же начали наполнять мешки отборными яблоками. Костя, как радушный хозяин, шёл впереди нас, рвал яблоки, откусывал от каждого и советовал – брать или не брать с этой яблони. Неожиданно сбоку выскочил сторож верхом на лошади с ружьём наперевес и поскакал к нам. Сгоряча он принял нас за воров, но, увидев Костю, сразу успокоился и сел с ним покурить. Пьяный Костя и дальше продолжал чудить. Желая показать нам, кто тут в питомнике настоящий хозяин, он взвалил наши мешки сторожу на лошадь и тот без возражений быстро отвёз их к дому, пока мы с песнями плелись налегке.
Всё объяснялось очень просто – сторожа как огня боялись пьяного Костю и не хотели иметь с ним никаких дел, потому что он был, как сейчас говорят, “отмороженный” на всю голову. То есть, неуправляемый совершенно, как киборг-убийца: глаза оловянные выкатит, рубаху на груди разорвёт – и пошёл всех мочить без разбора всем, что под руку попадётся. Даже старший брат, на котором тоже пробы ставить было негде, и тот его в эти минуты побаивался. Правда, при мне Костя старался сдерживаться и своих особо не обижал. Так что обо всех его похождениях я знал только со слов очевидцев.
И вот такое воровство шло в Ростовской области каждое лето в те годы. Потом и к нам в Нечерноземье потихоньку перешло. До того всё разворовали и развалили, что в 2007 году вокруг моей родной деревни Горка не пахали ни одно поле. Некому, нечем и незачем. Кое-где только скосили многолетний клевер, который уже давно растёт сам по себе. А поля в сторону Сонково заросли берёзами выше меня ростом. Лес наступает на вымирающую деревню. Из ста пятидесяти домов осталось меньше половины и всего одна корова на всю деревню. Из коренных мужиков-крестьян живут двое – Витя Никешин и Сашка Кондратьев. Остальные приезжие и дачники летние. Зимовать остаются девять старушек и пять мужичков. Да ещё одна школьница – Вика Никешина – которая живёт у деда с бабушкой так же, как и Пахом когда-то.
С тех далёких дней прошло почти тридцать лет. Воровать я так и не научился. Особенно по-крупному, как теперь модно. Да и само воровство сейчас называют другими словами: приватизация, банкротство, рейдерство, задержка зарплаты, откат и т.п. Для воров тоже придумали другие слова: олигарх, новый русский. Поэтому и создаётся впечатление, что в стране никто не ворует. Хотя одним есть нечего, а другие покупают за границей дома, старинные замки, виллы на берегу моря, яхты, самолёты. Идёт подмена понятий: убийцу называют киллером, проститутку – путаной, жулика, поющего под фанеру – певцом, афериста – бизнесменом, бессовестного – крутым, честного и стеснительного - лохом.
Так что, рано списывать как устаревшее, знаменитое высказывание нашего историка Н.М.Карамзина, приехавшего в Париж, где его спросили соскучившиеся по родине земляки, мол, как там жизнь в России, в двух словах? Воруют! – вздохнул наблюдательный и умный писатель.
И напоследок, анекдоты. 1. Сторож поймал пацана, залезшего в сад за яблоками, и тащит его на расправу: “- Я тебя научу, такой-сякой, как яблоки воровать!” Тот обрадовался: “- Ну, наконец-то, а то меня уже третий раз ловят!”