Узбеки

               
           С представителями братского узбекского народа я впервые близко столкнулся в городе Иваново, когда поступил в 1976 году на первый курс университета. Иваново и Ташкент были городами побратимами – город текстильщиц и столица республики, где выращивали для них хлопок. Кроме прочей экономической дружбы, университеты обоих городов обменивались студентами. В Иванове было открыто целое узбекское отделение. В самом университете я на узбеков внимания не обращал, так как у нас по Дубне бродили дети разных народов - армяне, грузины, корейцы, вьетнамцы, венгры, чехи,  монголы  и даже негры - и я привык к мельканию экзотических лиц перед глазами. Но вот в общежитии, на время вступительных экзаменов, нас, абитуриентов, поселили на одном этаже с узбеками. Эти дети  пустынь  и хлопковых плантаций достали нас уже на второй день своим   диким образом жизни. Мы с утра до вечера готовились к экзаменам, делая перерывы только для походов в столовую в университет или в буфет на первом этаже общежития. А узбеки, встав с восходом солнца, выходили в своих полосатых халатах в коридор, садились на корточки вдоль стены в коридоре и,   дёргая за струны своих  деревянных  тамбуров  (типа  наших  балалаек),  начинали петь национальные песни. То же самое было днём и вечером. Как потом признался мне один из них, учиться им было почти не надо, так как за учёбу профессорам уже  было вперёд заплачено баранами, коврами и прочими изделиями  узбекских народных  промыслов. Да и по-русски половина из них почти  не  говорила, а уж писать рефераты и курсовые работы они точно не могли.
          Нас в комнате жило четверо. Трое обычных ребят, а четвёртый был милиционер из города Нея Костромской области, мой тёзка - Александр. Он был старшим лейтенантом и чтобы получить капитана, а потом и майора, ему нужно было иметь высшее юридическое образование. Читал он медленно, не успевал подготовиться к экзамену, а тут ещё братья-узбеки день и ночь под дверью воют. Мы узбеков немного побаивались, путая их с чеченами, у которых за поясом всегда торчал кинжал, а Саша-милиционер никого не боялся и гонял их от двери каждый день. Мало того, что он работал в милиции, он был ещё почти двухметрового роста и кулаки у него были с мою голову. Нам не повезло сразу два раза: во-первых, наша комната была первой от мужского туалета в нашем конце коридора, и узбеки, поев плова, напившись зелёного чая, справив нужду, на радостях тут же садились на корточки и продолжали свои  национальные  посиделки. (Узбечки толпились обычно в  другом  конце коридора, возле женского туалета.  В нём  мне побывать не удалось, но, наверняка, и они не знали,  как пользоваться унитазом и тоже ходили в туалет, как у себя дома в степи - за юрту или  за  угол  глинобитной  мазанки.) Через час-другой после разгона Сашей их сборищ, узбеки инстинктивно снова сползались в наш конец коридора, так  что борьба  шла с переменным успехом. И,  во-вторых, хотя они учились в университете и жили в центре России, привычки у них оставались местные - в туалете они не видели в упор писсуаров или не знали, как ими пользоваться. Встав в дверях, они поливали прямо на пол, благо, что пол был с уклоном  и  всё стекало в сливную решётку в углу. Но запах стоял в туалете ужасный и  его сквозняком тянуло к  нам в комнату  в  щель  под  дверью. При мне, несколько раз Саша-милиционер, застав узбеков за этим степным занятием, не раздумывая, ногой давал им таких  пендалей под зад,    что они отлетали к  противоположной стене. Но  особого воспитательного эффекта это не приносило. Слегка напуганные узбеки потом выставляли одного из своих на стрёме в дверях,  следить,  нет ли кого из нас на подходе  и  всё  равно делали своё  вонючее,  мокрое  дело  по-прежнему.
          Узбеки все были маленького роста и очень худенькие - и парни и девушки. Ни одного толстого там не было. Был среди них  всего  один высокий и спортивный, по утрам он бегал и занимался спортом во дворе общежития. Наверно, знал и какие-нибудь боевые искусства восточные, но пока с нами жил Саша-милиционер, он близко не подходил и не вмешивался, когда Саша хватал их за шиворот халатов и пускал вдоль коридора подальше от нашей комнаты. Каратист  молча наблюдал за этим со стороны. Может, был трусоват, а может, ждал удобного случая, чтобы ночью всем нам сразу перерезать  глотки. Взгляд его раскосых глаз мне не очень нравился, хотя я всегда в душе был интернационалистом и мог выпить водки даже с негром,   но без брудершафта.
           Несмотря на то, что мы день и ночь  сидели  за  книжками, готовясь к вступительным экзаменам, всё равно оставались молодыми  и  горячими  ребятами. Некоторые из наших парней, стали ухаживать за русскими сокурсницами, уединяясь с ними по вечерам где-нибудь в темных уголках общежития, а мне неожиданно понравилась одна из узбечек - Инабат. Она была по характеру очень похожа на мою литовскую невесту из Электреная  и, разговаривая с ней, я в её лице общался с моей далёкой  полузабытой невестой. Даже имена у них были похожие: Инабад и Надежда. Инабат была очень скромной и застенчивой, а когда улыбалась мне, было такое ощущение, что на тебя светит ласковое узбекское солнышко. Я ей тоже нравился, она любила слушать мою безостановочную болтовню на любую тему. Я почему-то был уверен, что мы никогда не будем вместе и поэтому смело и открыто, ничего не боясь, говорил при всех, что готов жениться на этой восточной красавице хоть завтра и при этом тряс своим чистым, без штампа о браке паспортом. Простодушные  узбеки верили мне и спрашивали, сколько баранов я готов дать за Инабат, в счёт калыма. У моей бабушки Лукерьи  в деревне было 15 своих овец  вместе  с  ягнятами, да на колхозной ферме - штук триста. Председатель был пьяница, за овцами ухаживал племянник деда - Вова Фёдоров, так  что с  золотым руном больших проблем не было, за жидкую валюту всегда можно было решить любой вопрос  в  нашей  деревне. А  я  так  влюбился,  что  уже всерьёз  прикидывал, как бы подешевле доставить своих баранов в солнечный Узбекистан или хотя бы до Иванова, чтобы здесь обменять на сладкую Инабат. Но мечты мечтами, бараны баранами, а дальше разговоров и улыбок дело не шло. Инабад была незамужней девушкой, ходила везде только с подругой, да ещё её оберегал двоюродный  старший  брат, с которым мы под конец установочной сессии крепко подружились, пили водку из  чашек, ели плов руками, он для меня играл на тамбуре, дёргая его за струны, а Инабат с подругами делала вид, что танцует. В принципе он был не против нашей с Инабат свадьбы, но для этого надо было съездить в Узбекистан показаться её родителям, а у меня не было ни денег, ни времени на это. По их строгим законам, девушкам не разрешалось даже целоваться с женихом до свадьбы. Так что я только немного подержал её за руку в присутствии подруги и брата - на этом вся наша любовь и закончилась. На следующий год наши сессии не совпали и больше я её не видел. На память осталась лишь  плохонькая черно-белая фотография, где моя Инабат улыбается  мне    доверчиво и  ласково, как  и    положено  у    узбечек    улыбаться   своему будущему  хозяину  и  господину.
           Лично у меня от общения с узбеками осталось больше хороших воспоминаний, чем плохих. То, что по воспитанию они и в Иванове оставались чабанами, с годами как-то забывается, зато помнится, какие они были радушные хозяева. Несколько раз меня, как потенциального жениха Инабат, приглашали на их посиделки, чтобы я проникся узбекскими  обычаями и традициями. Уже не помню, то ли это были дни рождения, то ли отмечали сдачу экзаменов, то ли какие-то узбекские даты. Запомнилась сама атмосфера этих вечеров. Сидели не на полу,  а вокруг стола на стульях, так как комнатки были маленькие в общежитии, да и ковров не было, чтобы постелить на пол. За столом только мужики - девушки стояли по углам и, улыбаясь, подавали нам кушанья. Я в первый раз хотел посадить рядом с собой мою любимую, но её брат мне на ухо тихонько пояснил - не положено, её место за нашей спиной, она должна менять блюда, подавать воду для мытья рук и полотенца. На середину стола ставили большой поднос или таз с пловом, наложенным горой, на вершине которой было мясо. Кто быстрее ел со своей стороны, к тому мясо и сползало, и тот уже банковал - самому съесть всё мясо или угостить соседей. Рубахи все закатывали до локтя и ели, скатывая пальцами шарики из риса. Когда я поднимал правую руку ко рту, то масло текло по руке до локтя. Зелень лежала на отдельной тарелочке. В левой руке была пиала с водкой, которую держали в растопыренных пальцах, подпирая пиалу снизу. Всем пиал не хватало, и многие пили из обычных чашек. Но мне, как дорогому гостю, давали самую большую пиалу. После плова, не выходя из комнаты, мыли руки в тазах, потом пили чай с лепёшками и сладостями. Под конец несколько узбеков играли на своих балалайках, остальные хлопали в ладоши, а девушки танцевали. Запьянев от водки, я чувствовал себя князем Игорем в гостях у хана Кончака, только с той разницей, что Игорю каждую ночь приводили толпу наложниц на выбор, а меня, пьяненького, под руки тащили до дверей моей комнаты. Утром мне ребята рассказывали, что я всю ночь во сне звал какую-то Инабат  и   считал  баранов.
            В середине 80-х довелось погулять на свадьбе ещё с одним узбеком. Мой дружок шофёр Сергей Рагимов женился во второй раз на медсестре Марине. Гуляли на съёмной квартире на девятом этаже. Приехала мама Сергея из Новороссийска  и  папа из Узбекистана. Они были давно разведены и лет двадцать не виделись. Папа был  маленький  толстенький узбек, с хитрыми глазками, с манерами профессионального Дон Жуана и хорошо говоривший по-русски. Одет он был в строгий чёрный костюм, красиво танцевал и ухаживал за всеми подряд,  отчего  все подруги невесты млели от него. Мне он тоже сразу понравился. На второй день он так сумел всех очаровать, что мы с девчонками решили опять женить его на маме Сергея, чтобы у того снова были родители вместе. Весь день мы сводили их вместе, заставляли пить на брудершафт и целоваться. Тётя Рая смущалась, пряталась и убегала от нас, а папа готов был жениться хоть сейчас и увезти её в свой узбекский  колхоз на хлопковые поля то ли третьей, то ли пятой женой, и поселить в глиняной пристройке к своему саманному домику. Вот такие они узбеки. А  у  тёти  Раи  в  Новороссийске была  отдельная  двухкомнатная  квартира. И как я потом узнал, был даже любовник – отставной  капитан дальнего плавания. Так что жизнь в колхозе  и работа с рассвета до заката в поле  её  не очень привлекала.