ДЕТСКИЕ ГОДЫ
Когда находишься в преклонном возрасте, весьма занятны, бывают воспоминания далёкого детства: ведь все мы взрослые когда-то были маленькими. Анализируя эти всполохи памяти, невольно думаешь, а вот почему, собственно говоря, они вдруг зацепились в голове? Теперь уже, исходя из груза прожитых почти шестидесяти шести лет, иногда понимаешь, а иногда так и нет.
Именно в юные годы, а быть точнее с 1948 по 1964 год, мне довелось проживать в городе Глазове, что на севере Удмуртии.
Себя и окружающий мир начал сознавать, то есть что-то помнить, с четырёхлетнего возраста. Ну, прежде всего, это был двухэтажный дощатый дом, в котором вначале жил вместе со своими тётушками. Его построили на скорую руку для размещения эвакуированных. Ещё понтонный мост через реку Чепцу, колонны заключенных в телогрейках, преимущественно женщин, которых в сопровождении солдат и овчарок водили на строительство жилых домов и дворца культуры.
Из своего дошкольного возраста также помню, как зимой вместе с взрослыми ходил на рынок покупать в кусках ледяное замёршее молоко на вес. Как яички обычно варили в марле, чтобы можно было собрать весь белок, если тот вытекал при варке. Куриные яйца своего рода были деликатесом в те далёкие послевоенные годы.
Часто вспоминаю и одноэтажный железнодорожный вокзал с водокачкой и с колоколом на перроне. Дежурный по станции звонил в этот колокол перед отправлением пассажирского поезда. Как сейчас слышу объявление, раздававшееся по радио, что пассажирский поезд такой-то вышел из последнего раздельного пункта. Услышав такое сообщение, все пассажиры начинали волноваться и суетливо выходить из здания вокзала на низенький перрон, растекаясь по нему, готовясь встретить прибывающий поезд.
Неизменный интерес вызывал и такой эпизод, который неоднократно приходилось наблюдать, когда товарный состав без остановки проезжал станцию. Дежурный в жёлтой фуражке с большим железным обручем стоял на краю платформы, дожидаясь проходящего поезда. К этому обручу прикреплялся листок бумаги, записка, по-видимому. Из приближающейся же махины паровоза прямо на ходу опускался по лесенке человек, наверное, помощник машиниста. Он кидал похожий обруч на перрон, а затем на широко согнутую руку ловил обруч от дежурного, стоящего на перроне. Я теперь понимаю, что паровозы в те времена не были оборудованы радиосвязью, а общаться в пути следования машинисту с работниками станций было необходимо. Вот таким путём и общались.
Помню большой памятник Сталину, а потом как его снесли.
А что странно, совсем не помню петуха, который мне чуть было, не выклевал глаз. След этого общения на лице не сходил лет тридцать. Мне потом уже сказали, что драчуна в наказание вскоре съели, хотя виноват наверное был только я.
Жалею, что совсем не помню и детской пожарной машины, которую мне в подарок привезла из Москвы моя мама. Как мне рассказывали, такой машины, не было ни у кого во всём городе. Бывало, гуляю с кем-то из взрослых, пожарку за верёвочку везу за собой, и обязательно за нами увязывались мальчишки. Всем тоже хотелось повезти машину, открывать-закрывать дверцы, выдвигать пожарную лестницу, а я никому не разрешал.
Как посещал детский сад, помню с мутно, отдельные фрагменты, а как сам туда напросился, не помню. То, что я сам себя устроил в детский сад, в этом ничего странного не было. Ведь директором этого сада была жена моего дяди.
Кстати, именно она, а её звали тётя Маша, рассеяла во мне иллюзии в отношении реальности существования настоящего деда Мороза. Я это понял на детсадовском новогоднем празднике, когда узнал в дедушке Морозе, пришедшем нас поздравить, переодетую тётю Машу, не смотря на то, что та была в тулупе и с бородой. Я ведь её, считай, каждый день видел, но в другом обличье.
Из детсадовской жизни помню, как мы во время еды, когда подавали нарезанный хлеб, старались наперегонки обляпать руками хлебные горбушки. Успеешь первый руками горбушку потрогать, и она считалась уже твоя. Хлеб же был вкусный, свежий, пахучий, прямо из пекарни, а поэтому хлебные корочки вполне сходили на настоящие сухари или сушки.
Как-то я дома услышал сетование взрослых, что лавровый лист закончился и в качестве приправы нечего класть в суп. Я тогда во время обеда в саду стал вылавлвать из своей тарелки лавровый лист, если он попадался, и приносил его домой.
Ещё и довольно чётко помню лошадей в санях. Из окрестных деревень на них много приезжало народу в город или чего-то продавать, или за покупками. Тогда же автобусы по району не ходили да и дороги оставляли желать лучшего. Что интересно, в основном на лошадях приезжали зимой, а летом, чтоб на телегах, было значительно меньше. Я так понимаю зимой, когда морозы под тридцать, пешком особо много не пройдёшь, да ещё с грузом. Мальчишками и я, правда, уже в школьном возрасте где-то до класса четвёртого, любили прицепиться за сани сзади и скользить по утрамбованной дороге. За это нам иногда вожжами доставалось.
Немножко помню первый в своей жизни пионерский лагерь, куда попал в семилетнем возрасте. В частности, как нас везли в кузове открытого грузовика. Взрослые ребята находились у бортов с двух сторон, а мы сидели на деревянных досках между ними. Как не нравилось в лагере купаться в речке: пускали человек по десять и всего минутки на две, а хотелось то ещё побарахтаться. Запомнил громадную гусеницу толщиной в большой палец и длиной в средний палец взрослого человека. Потом позднее в школьные годы я ещё их несколько раз видел, но чьи это гусеницы, т.е. что из них потом получалось, до сих пор так и не знаю.
Учась уже в первом или во втором классе, мне впервые в жизни удалось заработать несколько рублей.
Дело было так. С некоторыми видами продуктов было напряжённо, в частности, с яичками. Отпускали их по десятку в одни руки, а народу в очередях полно. Если же покупатель был с ребёнком, то и на ребёнка давали ещё лишний десяток. Наш дом был рядом от магазина, поэтому мы там бегали, играли. Вот из очереди женщины и приглашали нас, чтобы мы вместе подходили к продавщице под видом «родственника». Покупательнице давали второй десяток яиц, а она уже в сторонке вручала мне иль другому «родственнику» рубль. Всем хорошо. Правда, часто играть роль «родственника» было нельзя, чтобы продавщица не заподозрила подвоха.
Да, ещё что забыл упомянуть. В те годы Глазов чётко разделялся на две части: на старый город и на новый. Старая часть – почти сплошь деревянная с неровными из брусчатки дорогами, тротуарами из досок. Новая часть города - это поначалу двух-четырёх этажные кирпичными домами, с удивительно похожими друг на друга, асфальтированными дорогами и тротуарами. Мы жили в новой части города.
Так вот, новая часть города неумолимо наступала на старую. Строительству домов стало мешать старинное дореволюционное кладбище, разделявшее обе части города, и его решили просто-напросто снести.
На этом кладбище росли громадные развесистые вековые деревья, на которых было жуткое количество птичьих гнёзд. Чтобы освободить иесто, эти деревья и стали спиливать. Случилось такое в начале июня, когда у птиц вывелись птенцы, но они ещё не умели летать. Взрослые птицы подняли невообразимый гвалт, а их птенцы почти все погибли. Так их было жалко, просто ужас.
Меня и другие воспоминания с далёкого детства посещают. Как же интересно бывает, уткнувшись взглядом в облака, мысленно окунуться в те давно прошедшие и дорогие сердцу годы.