ВЕРА СИРОТИНА
- Мама, мама! Смотри, бабушка волосы себе подстригла! – хлопая в ладоши восторженно выкрикивал, подпрыгивая внук.
Бабушка несколько смутилась. Просто не ожидала, что стрижка привлечёт чье бы то ни было внимание. Сняла туфли и как-то нерешительно вошла в комнату. Мама подняла глаза и замерла с горячим утюгом в руке. На гладильной доске, свесив рукава, распласталась клетчатая рубаха сына.
- Давно бы так! Очень хорошая, аккуратная стрижечка. Даже лицо помолодело. Лет пять долой – это точно, - принимаясь опять за рубаху, одобрила невестка.
Внук повёл бабушку в свою комнату. Ни на минуту не умолкая, рассказывал свои новости и, с нескрываемым интересом, поглядывал на бабушку.
- Что ты всё рассматриваешь меня? Подумаешь, великое дело сделала – подстриглась…
- Бабушка, а в парикмахерской волшебницы стригут? – шёпотом спросил мальчик.
- Почему ты так думаешь? – удивилась бабушка.
- Мама сказала, что ты на пять лет моложе стала.
- Ну, точно сказать не могу. Сам понимаешь, это тайна великая. Ни одна из мастеров тебе в этом не признается. Но об одной такой, скажем так, непростой девушке, я слышала.
- Ой, как интересно! Бабушка, расскажи пожалуйста, - прижимая к груди медвежонка, попросил внук.
- Да я думала к тебе на минутку заглянуть, а тут и часом не обойдёшься.
- Ба-абушка, хорошая моя! Я буду тихо сидеть, - заглядывая в глаза, упрашивал мальчик.
- Ладно уж, куда от тебя деться? Мал ты ещё для таких рассказок. Садись рядышком, слушай. Чего не поймёшь, в головёнке отложится, потом раскумекаешь.
Мальчик согласно закивал головой и приготовился слушать.
- Не так давно, по моим меркам это и было. Ну, лет тридцать назад, не более. В одном селе жила себе бабушка с внучкой, Верочкой. Девочка хорошенькая такая была. И в школе неплохо училась. По хозяйству помогала, а продолжительными зимними вечерами вышивала. Одна беда – стеснительная очень. Чуть что – краской зальётся, глазоньки опустит и слова из себя выдавить не может. «Ангельская душа у неё», - думала о внучке бабушка. Вспоминая о дочке, осуждающе качала головой и вздыхала. Дочка её, мама Верочки, тоже очень красивая была. Вот, эта самая красота и сгубила её. Школу закончила, уехала в город, а через пару лет явилась в село с дитём на руках. На вопрос матери: «Кто отец?» - только вздохнула и отвернулась. Пожила недельку-две и сбежала. И с того дня ни слуху, ни духу о ней. Бабушка погоревала и утешилась. Рада хотя бы тому, что внучка скромницей растёт. «Видать не в мать-шалаву пошла. Может, что путное из неё и получится…» - гадала про себя старушка.
А годочки, где шагом шли, а где бегом бежали. Вот и Верочка школу закончила. Подружки в город засобирались. И она стала проситься.
- Поеду и я, бабушка. Выучусь, работать стану. И тебя потом к себе заберу…
Поехала. Не сказать, что ей так-таки хотелось артисткой стать, попросту – подружки сманили. Да, вот, в очередной раз её стеснительность подвела. Не смогла с выражением прочитать, что там ей велели. Провалилась, значит. Поплакала-поплакала и поступила в училище на парикмахера учиться. Интересно ей там. О сцене и думать забыла. Знай учится, старается. Хвалят её. Живёт, как большинство девчонок, в общежитии. На выходные в село родное, к бабушке спешит. Приедет, разуется, как раньше бывало, босиком по огороду ходит, делает, что ей надо. Бабушка смотрит и думает: «Не загордилась внученька. В городу живёт, а к земле тягу имеет. Хорошо это. Мать-земля всё чувствует, всё понимает, здоровьем да силою одарит сироту…»
Оно и правда: пройдёт девушка по огороду и чувствует в себе силу, будто живой воды напилась. Щёки румяные, глаза радостью горят. С тем и уедет до следующей субботы.
*************************************************
Вот, не шатко не валко три года минуло. Работает Вера в парикмахерской «Волшебный локон». Только не всё сбылось, как мечталось. Видимо мест свободных небыло в женском салоне. Делать нечего, в мужском - согласилась поработать. Месячишко повздыхала, а потом привыкла.
- Оно и к лучшему, - успокаивала Валентина Ивановна, опытный мастер, женщина средних лет. – Даст Бог, тут себе и жениха подыщешь…
Только как его подыщешь, когда молодые парни в ею обслуживаемое кресло сесть стесняются. В соседнее садятся, да ещё и глаза отводят в сторону. А к ней степенные мужчины приходят. Работа и есть работа. Делает, что полагается. Клиент встанет потом с кресла, на ходу «спасибо» обронит и за дверь.
«Какие тут женихи? – думает с горькой усмешкой Вера. – Одни седые да плешивые кресло протирают. Из кого тут выбирать?..»
Но, однажды случилось вот что.
В пятницу, в конце рабочего дня, в кресло сел пожилой человек. Видный такой, хорошо одетый, но очень усталый с явной заботой на лице. Вера на него не сразу и оглянулась. Как учили её, в специальном растворе сполоснула расчёски, протёрла ваткой ножницы. Между делом взглянула на себя в зеркало, привычным движением дотянулась руками до своего затылка, где у неё в тугой двухслойный калач была уложена темно-русая коса. Пальцами прошлась по кругу, затолкала поглубже шпильки. Закинула за ухо прядку вьющихся волос и перевела взгляд на отражённого в зеркале клиента. Лёгкая усталость свела две скорбные тучки бровей к переносице, но тут же резко подняла их вверх и развела на привычное места. Притягательные губки дрогнули, обозначив ямочки на щеках. Приятная улыбка осветила лицо.
- Как стричься будем?
Клиент пожал плечами и равнодушно обронил:
- Вам виднее.
Девушка встретилась взглядом в зеркале с лёгким туманцем его серых глаз с чёрными точками посерединке, согласно кивнула головой и ладонями прикрыла его виски, соединив пальцы на лбу. От прикосновения прохладных рук девушки благостный невольный вздох вырвался из уст клиента. Глаза, как у засыпающего ребёнка, медленно закрылись. Прошло около минуты, прежде чем девичьи ладони покинули высокий лоб. Мужчина продолжал сидеть в лёгком оцепенении. Пощелкивали ножницы. Потом на столике появился бритвенный прибор. Между операциями парикмахер споласкивала водой руки, ловким движением вытирала тонкие пальчики и, дунув между ладоней, накладывала ладони на виски клиента.
Около часа клиент просидел неподвижно в кресле с закрытыми глазами. Наконец он был подстрижен, побрит и надушен. Девушка склонилась над рабочим столиком, выписывая чек для оплаты. Уборщица торопливо сгребала щёткой в кучку седые волосы и недовольно поглядывала на сидящего мужчину.
Вера подошла к креслу и, держа чек в левой руке, правой прикрыла ему лоб.
- Как вы себя чувствуете? – шёпотом, на самое ухо, спросила она.
- Как в Раю, - так же шёпотом ответил клиент и открыл глаза. Посмотрел в зеркало. Брови вспорхнули вверх. В глазах отразилось некоторое недоверие. Было такое впечатление, что мужчина садился в кресло с одним лицом, а теперь оно переменилось. Новое лицо ему показалось гораздо лучше прежнего, приятнее и даже моложе. Ни волосы, ни выбритый подбородок не привлекли его внимания. Он видел только свои глаза и пытался прочитать в них нечто, чего и вслух не решился бы произнести.
- Возьмите, пожалуйста, чек. Оплатите в кассе.
- Да-да. Спасибо, - вставая с кресла, невнятно ответил клиент и направился к двери.
Девушка с лёгкой лукавинкой сощурила глаза и, провожая его взглядом, улыбалась краешками губ. В кресло сел худощавый старичок и, прокашлявшись в кулак, попросил:
- Вы, пожалуйста, подберите все, что там ещё осталось на моём котелке…
Вера посмотрела на голову клиента с крупной лысиной, но ответить не успела. Резко отворилась дверь. Твёрдым шагом к ней направлялся бывший клиент. Серыми крыльями развивались полы дорогого плаща. В левой руке нёс объёмистый кожаный портфель. Девушка застыла в недоумённом ожидании. Мужчина остановился в двух шагах от молодого мастера. Снял шляпу и слегка поклонился. Водрузил шляпу на место, поставил портфель на пол и обеими руками, как дорогой сосуд, поднял руку девушки к своему лицу. Чуть касаясь губами, поцеловал. Вера смутилась и часто захлопала ресницами. Её хорошенькое личико залилось краской.
- Вы что себе позволяете?! Сюда нельзя заходить в верхней одежде… - негодовала уборщица.
- Да, погоди ты! – осадила её Валентина Ивановна.
Мужчина, ни на кого не глядя, поднял портфель и вышел за дверь.
Опять потекли скучные дни за днями. Только по пятницам, за пол часа до закрытия, когда в опустевшем салоне вымыты полы, а мастера коротают время за старыми журналами и слушают тоскливое тиканье часов, неслышно, словно во сне, открывалась дверь, пропуская необычного клиента. Он учтиво здоровался и садился в кресло.
- Сударыня, приведите меня в божеский вид, пожалуйста, - смущённо улыбаясь, просил постоянный клиент молодого мастера.
- Раньше надо было приходить, - ворчала уборщица.
- Анастасия Сергеевна, идите домой. Я сама всё уберу.
Уборщица многозначительно хмыкала и с победным видом направлялась к выходу. Вера с радостным волнением принималась за, казалось бы, обычную работу. В укромном уголке её сознания таилась маленькая тайна: всю неделю ждала этих минут.
Однажды заметила:
- А вы молодеете. На висках почти не осталось седины.
- Я это тоже заметил, - улыбнулся в ответ клиент.
- Я бы вам посоветовала отпустить бородку. Вот, например, такую.
Вера полистала журнал и показала картинку.
- В самом деле? – удивился мужчина.
- Может, попробуем? – Но, заметила взгляд клиента, обращённый на настенные часы, добавила: - Не беспокойтесь, я быстро.
Веки клиента блаженно закрылись. Весь его вид говорил: я весь в твоей власти, делай всё, что хочешь. Мне это приятно.
Во дворе, у служебного входа, дожидалась новенькая легковушка. В машинах Вера не разбиралась. Только знала, что на таких дорогих машинах ездят руководители высокого ранга. За рулём сидел водитель, одетый в костюм строгого покроя, белую рубаху и галстук. Остальные окна плотно зашторены.
Замкнув дверь, девушка спускалась по ступенькам крыльца и сворачивала в сторону, пытаясь обойти машину сзади. Но каждый раз, когда ей уже казалось, что на сей раз ей это удалось, дверка открывалась и приветливый голос приглашал сесть в машину. В голосе бывшего клиента чувствительный слух Веры выделял металлические нотки, свойственные руководителю, разбавленные элементами приличия. Она вздрагивала и покорно садилась на мягкое сидение.
- Вам куда? – звучал один и тот же вопрос.
- В общежитие строителей.
Мужчина кивал смотревшему в зеркало шофёру и машина мягко трогалась с места. Вера радовалась тому, что на неё никто не смотрит и ненужно скрывать, как ей приятно кататься. Она чувствовала себя котёнком на подушке и думала о том, как завтра будет об этом рассказывать бабушке.
И опять скучные дни в пучки недель вязались. С самого понедельника Вера начинала ждать пятницу. А в пятницу обычно чаще поглядывала на часы. Дожидалась необычного клиента, как музыку слушала его «приведите меня в порядок», а потом «по-царски» ехала в дорогом автомобиле в общежитие.
В эту пятницу в салон парикмахерской «Волшебный локон» Он не пришёл. Вера до последней минуты поглядывала на дверь. Было странным и то, что напарница и даже ворчливая уборщица, домой в этот вечер не торопились. Вера медленно, непослушными руками переодевалась, прислушиваясь к каждому звуку за окном.
- Зря ждёшь, голуба. Поди покрасивше тебя нашёл. Вон, сколь этих крашеных короткими юбками вихляют…
Валентина Ивановна после таких слов даже ключи из рук выронила. Подбирая их с полу прошептала про себя: «Вот язва! Никак не упустит случая, чтоб в душу человеку не плюнуть…»
Вера ничего не ответила пожилой Анастасии Сергеевне. Быстро накинула на плечи осеннее пальто и, застёгиваясь на ходу, вышла за дверь. Машина стояла на прежнем месте. Водитель читал газету. Девушка остановилась на крыльце и, не зная как поступить, переминалась с ноги на ногу.
- Садитесь, пожалуйста, - отложив газету, вышел из машины водитель и открыл заднюю дверку. Вера села. Оглянулась. Кроме неё и водителя в салоне машины никого не было.
- А где…
Она запнулась. Ни имени, ни фамилии её постоянного клиента Вера не знала. Но водитель понял, о ком его хотели спросить. Глядя в зеркальце, ответил:
- В командировке он. Вас в общежитие?
Вера кивнула головой. Заворачивая за угол, она оглянулась. Обе женщины стояли на крыльце парикмахерской и, глядя в след машине, оживлённо переговаривались.
*********************************************
Субботнее утро для Веры начиналось раньше обычного. Захватив сумку, с которой она ездила к бабушке, девушка побежала на автовокзал. Но в этот день как-то всё не заладилось. Над окошком кассы висело наспех написанное объявление. Из него узнала, что нужного ей рейса сегодня вообще не будет. Расстроившись, Вера опустилась на обшарпанный диван в зале ожидания и задумалась: «Как же быть? Бабушка ждать будет. Я ей обещала помочь картошку в подвал опустить. И воды надо в кадку наносить. Совсем уже старенькая бабушка стала… Постой! Ой, какая ж я дура! Сижу тут, Надо скорее к проходной молокозавода ехать. Дядя Лёша молоко с фермы привезёт, я с ним и доеду…»
Молоковозку пришлось долго ждать, Наконец, машина выехала за ворота.
- Садись, Верунька!
Вера ловко впорхнула в кабину, дохнула настоявшегося воздуха и поморщилась. От шофёра просто разила то ли пивом, то ли ещё чем-то кислым. Но выбора небыло. «Доверься Судьбе, дитятко», - вспомнила слова бабушки и успокоилась. За городом поехали быстрее. Дядя Лёша напевал хрипловатым голосом, перевирая слова. Расспрашивал о городской жизни и охотно рассказывал сельские новости.
- Витьку Цыбина, помнишь?
- Помню. Одноклассник мой. А что?
- В селе объявился. Армию отслужил, шарашился где-то по свету, теперь от алиментов прячется.
- Женился. Ребёнок есть.
- И да, и нет. Так прижил. На службе ещё. Родители в суд на него подали. Этот дурелом сорвался и бежать.
- И что теперь?
- А бес его знает! Дитя родилось. Законное или нет, а есть-пить просит. Кормить надо, а не блуднем бегать…
Вера согласно кивнула головой.
- Знаешь, Верунь…
За разговорами шофёр упустил момент, когда машина на всём ходу съехала с дороги и покатилась под уклон.
- Прыгай! Прыгай, мать твою…
Вера и выпрыгнула. Больно ударилась коленкой. Несколько метров кубарем катилась вниз. Остановилась только когда наскочила на куст шиповника. А тем временем машина кувыркаясь летела вниз.
- Дядя Лёша!... – не помня себя, кричала Вера.
Шофёр выскочить не успел… Что было дальше Вера помнила смутно. На «скорой помощи» её обратно повезли в город.
В мужском зале парикмахерской «Волшебный локон» обслуживалось только одно кресло. В вестибюле томились в ожидании очереди разновозрастные клиенты. В пятницу, перед закрытием, в зал вошёл постоянный клиент мастера Сиротиной. Сел в пустующее кресло и устало опустил веки.
- Пришёл таки… - прошелестел вечно недовольный голос уборщицы.
- Как будем стричься?
Мужчина вздрогнул и открыл глаза. Рядом стояла пожилая парикмахер. Брови клиента поднялись, в глазах обозначился немой вопрос. Добрая женщина поведала, как близкому человеку всё, что знала о страшном дорожном происшествии. Утёрла набежавшую слезу и добавила:
- Вчера ходила к ней. Не знаю, что она в себе повредила, только боюсь я за неё. Похоже, не выкарабкаться бедняжке. Верой Сиротиной её зовут. Вы хорошо к ней относились, может поможете… Ой, куда вы? Я вас подстригу…
- Нет-нет, спасибо. Я спешу…
- Хороший человек. Вон как расстроился… Дай Бог ему здоровья. Может поможет Верочке… Девочка, милая, в какую ж ты беду попала… - одеваясь, шептала про себя Валентина Ивановна.
Вернувшись в свой кабинет, не раздеваясь, сел в кресло и по памяти набрал номер телефона. Шумно дышал в трубку, ожидая, когда на другом конце провода снимут трубку. Не дождался. Вызвал секретаря и велел «хоть из-под земли достать Голованова». Через пару минут зазвонил телефон.
- Голованов? Кирилл Петрович, здравствуй «сынок». Да вы все мои «сынки». Я называл вас так и буду называть. Менять привычку я не намерен. А ты имеешь что-нибудь против? Я тоже к тебе очень хорошо отношусь… Ты, вот что, «сынок», посмотри там у себя Сиротину Веру Николаевну. Двадцать один год. Жду. Очень хорошо! Чёрт побери, что в этом хорошего… Короче, сейчас к тебе подъеду…
Приехал. Да не один, а сопровождаемый двумя молодыми людьми в белых халатах с чемоданчиками в руках. В том, как бережно они обращались с чемоданчиками, любому наблюдавшему становилось ясно, что в них находились очень чувствительные приборы. Молодые талантливые учёные сами их изобрели, смонтировали и очень ими гордились.
- Павел Васильевич! Совершенно напрасно вы беспокоитесь, - быстрым шагом спешил навстречу глав врач Головин. – Случай заурядный. К нам каждый день поступают пациенты с различными травмами. А у Сиротиной только ушибы и незначительные царапины. Уверяю вас, ничего серьёзного. Ну-у – испугалась… Время лечит. Да я просто уверен – капризничает девица…
Наткнувшись на жёсткий взгляд профессора, умолк.
- Так, в чём её капризы?
- Есть отказывается. Нянечки на хитрость пошли. Уговорами, уговорами принудили несколько ложек съесть.
- И, что?
- Вырвало.
- Понятно. Насилие против естества, - вполголоса озвучил свою мысль профессор.
- Что?
- Ничего. Пойдём к ней.
- Там уже ваши «мальчиши» работают.
- Они своё дело знают, - уже на ходу, не без гордости, ответил Павел Васильевич.
Вера лежала на спине с закрытыми глазами, осунувшаяся, с запекшимися губами. Странным было то, что после аварии прошла уже неделя, а царапины на теле выглядели свежими, разве только не кровоточили. При приближении профессора ресницы больной вздрогнули, губы попытались разорвать запекшийся замок, но безуспешно. Профессор положил ей руку на лоб и обратился к «сынкам».
- Что скажете?
Молодые люди протянули листы бумаги, испещрённые цифрами. Взяв листы, сел на предложенный табурет и, теребя мочку уха, он это делал всегда в задумчивости, углубился в чтение. Наконец недовольно засопел, покачиваясь в такт своим мыслям. Знавшие его люди переглянулись, ожидая «грозы». Но он взглянул на больную и подавил в себе раздражение. Сказал только, особо выделяя каждое произнесённое слово:
- Кирилл Петрович, пожалуйста, отмените какое бы то ни было лечение.
- Но…
- Я сказал – отменить! – уже с нотками металла в голосе повторил профессор. – Срочно переведите больную в четвёртую палату. Палата свободна? – Глав врач кивнул головой. – Я подожду.
- Павел Васильевич, пройдёмте ко мне…
Возле Веры засуетились медсестра с санитаркой. Минут через десять доложили о том, что больная лежит в палате под номером четыре.
- Я сам пойду к ней.
Голованов только понимающе кивнул головой.
Почти неслышно отворилась дверь палаты. Вера легонько вздохнула и с трудом разлепила веки. Глубокая тоска смотрела её глазами. Профессор ожидал слёз, просьб, рассказов о случившемся, но девушка только промолвила заплетающимся языком:
- Заберите меня отсюда. Я тут умру.
- Меня зовут Павел Васильевич. Вера Николаевна, давайте с вами посоветуемся. Хорошо?
В знак согласия она прикрыла и открыла глаза.
- Вы отказываетесь кушать. Почему?
- Не могу. Душа не принимает.
- Ну, положим не душа, а желудок. Но, откуда ж силе взяться?
- Увезите меня отсюда Пав… - не хватило сил закончить фразу.
- Куда?
- Домой, к бабушке.
- То есть – в село. А что там?
- Земля.
- Земля?
- Земля меня вылечит. Я знаю такое место… - Вера отдышалась и продолжила: - Мне там хорошо.
Профессор понимал, что каждое слово отнимает у неё много сил, однако он вынужден был продолжить разговор.
- Вы уверены, что такая поездка поспособствует вашему выздоровлению?
Вера только слегка кивнула головой.
- Ладно, завтра поедем.
- Нет. Сейчас. Я умру до…
Профессор грустно вздохнул, поцеловал её в лоб и вышел из палаты.
**********************************************************
В профессорской машине Вера почувствовала себя лучше. Рядом сидел Павел Васильевич и держал её руку. Сердце работало с перебоями. Он это ощущал и поторапливал водителя.
- Остановите… Я умираю.
- Миронич, останови!
- Коля, достань аптечку.
- Положите меня на землю…
- Что?
- Разденьте и вынесите в поле, - шёпотом велела Вера.
- «Сынки». Работаем.
Полураздетую Веру вынесли из машины. Осторожно перенесли через придорожную канаву и вышли на стерню.
- Что делать, учитель?!
- У неё спросите?
- Дальше…
Несли полем, время от времени спрашивали: «Тут?» А в ответ слабеющим голосом звучало: «Дальше».
- Тут.
Её положили на примятую стерню. Подошёл профессор и попытался укрыть пледом.
- Землёй укройте…
- Надо в землю закопать? – переспросил профессор.
- С ума сошли! Живого человека в землю закапывать… - проворчал тут же топтавшийся водитель.
- Миронич, у тебя есть лопата? Неси сюда, живее, живее!... – Сорвался на крик Павел Васильевич.
- А чтоб вам… Учёные… Мать вашу…
Девушку положили в вырытую ямку, присыпали землёй. Только голова на пучке соломы белела в темноте ночи. Люди, ёжась на осеннем ветру, топтались на месте, среди поля.
- Идите в машину. Да, «сынок», принеси немного чаю из термоса.
Профессор накинул себе на плечи плед и присел у изголовья Веры, заслоняя собой от ветра. Коля принёс в стаканчике чай.
- На-ка, птенчик мой, глотни чайку…
Девушка сделала глоток, другой.
- Пошло?
Она кивнула головой.
- Вот и славно. Холодно тебе?
- Я не чувствую.
- А что чувствуешь?
- Радость! Мне хорошо. Правда. Идите в машину. Я полежу и сама приду…
Павел Васильевич пальцами пощупал пульс на шее девушки ниже уха, улыбнулся удовлетворённо, кивнул головой и ушёл. Но в машину не сел. Некая тревога царапала в груди. Попросил у водителя закурить.
- Вот ещё новости! Вы ж не курите?
- Вот и плохо, что не курю. Сейчас в самый раз закурить…
Опустилось стекло. В окне появилась чья-то рука с белеющим стаканчиком чаю. Профессор, обжигаясь, стал отхлёбывать.
- Долго мы тут торчать будем? – спросил Миронич.
- Вопрос не ко мне.
- Понятно.
Больше часу стояла машина в ночном поле. Чтоб скоротать время Павел Васильевич ходил взад-вперёд. Несколько раз порывался подойти к Вере, но с пол пути возвращался и, опять, ходил, ходил. Наконец над тем местом, где лежала девушка, появилось еле заметное свечение. В изумлении профессор стал на цыпочки, потом оглянулся на машину. Там все спали. Не зная, что предпринять, топтался на месте. А ещё через пару минут Вера выпростала из земли руку, села.
- Порядок! – рубанул рукою воздух профессор и побежал к ней.
В больницу вернулись уже под утро. Сиротину вымыли, переодели в чистое, накормили и положили в четвёртую палату. Вера спала весь день. Вечером сама попросила есть. Поздно, когда уже в палатах выключили свет, к ней зашёл Павел Васильевич.
- Не спишь?
- Я выспалась, бодрым голосом ответила девушка.
- Домой поедешь?
- Ага, с готовностью ответила Вера.
- Собирайся, я подожду.
Вера легко соскочила с койки, подбежала к профессору и чмокнула его в щёку. Послышалось скворчание, будто раскалённое железо окунули в воду. Павел Васильевич потрогал пальцами место поцелуя и покачал головой.
- Истинно горячий у тебя поцелуй!
- Ой, простите. Так получилось. Я нечаянно.
- Тебе надо научиться управлять собой.
- Я немножко умею, - смутилась девушка. – А вы откуда про это знаете?..
- Знаю. Если поможешь мне, то ещё больше буду знать.
- Я согласна. Хоть сейчас…
- Погоди. Дай-ка я на тебя посмотрю
- Так уже ничего нет. Все царапины зажили.
- Вижу, что зажили. А почему раньше не заживали?
- Так во мне ж силы небыло.
- А теперь?
- Теперь – много!
- А как ты узнаёшь: когда – много, а когда – мало?
- По настроению.
- Понятно. Ну, пошли?
- А на чём поедем?
- Я сам тебя отвезу… Нет-нет, только целовать меня не надо больше… Ну, не так жарко…
- А вам бы постричься надо и щека колючая.
- Так некому ж было стричь…
- Вот приедем к бабушке, и я наведу красоту.
- С у-до-вольствием!..
Две недели прожила у бабушки Вера Сиротина. Профессор проведывал её через день, по вечерам. Девушка показала ему своё излюбленное место в огороде, между кустом калины и бузины.
- Я сама их тут посадила. Это чтоб с дороги небыло видно, как я тут нагишом лежу. Я ещё маленькой тут играть любила. И потом сюда бегала. Здесь я у земли силы набираюсь.
- С вашего позволения завтра я сюда «сынков» привезу. Пусть они тут «пощупают» своими приборами. Замеры запишут…
- Я сама вам могу показать!
- Что «показать»?
Вера сгребла руками сухую листву в кучку. Наклонилась, словно хотела листву взять в ладони. Но руки замерли с обеих сторон всего в нескольких сантиметрах от листочков. Девушка сосредоточилась, сдвинула брови к переносице и неподвижно уставилась перед собой. Между её ладоней проскочил электрический разряд. Раз, другой и листва задымилась. Девушка выпрямилась, улыбнулась. А через минутку над листвой показались огненные язычки.
- Я – живая зажигалка, - озорно засмеялась она и отступила назад.
- А вы кому-нибудь это показывали?
- Бабушке.
- Что бабушка говорит?
- Бабушка сердится, когда я так делаю. Говорит, что мама меня с колдуном приблудила.
- Как его зовут, вы знаете?
- Нет, мама меня маленькую оставила у бабушки. Я и мамы не помню.
- Ладно. Спать пора. Утром в город поедем.
- Опять в больницу? – поморщилась Вера.
- Нет. Работать пойдёшь, брадобреем, - лукаво подмигнул профессор. – Ничего, что я на «ты»?
- Нет-нет. Я вам очень благодарна. Вы мне жизнь спасли…
- Полно, полно девочка моя. В данном случае мы друг друга спасаем.
Вера не поняла последних слов, пожала плечами, но расспрашивать не стала. Просто было приятно, что этот умный и очень занятой человек уделяет ей столько внимания.
Опять Вера Сиротина обслуживала клиентов в мужском зале парикмахерской «Волшебный локон». По вторникам и пятницам за ней приезжала профессорская машина и увозила в институт. Чаще с нею работали «сынки». Показания приборов записывали в особый журнал. Иногда Вера капризничала.
- Лучше б в театр, артистов посмотреть повезли. А тут скучно. Всё «одно и потому».
«Сынки» смеялись:
- Лучшей артистки, чем вы, Вера Николаевна, пожалуй, во всей России не найти. Может вам и скучно с нами, но нам с вами очень интересно…»
И вслед за этим следовала новая просьба. Вера сводила брови на переносице, взгляд становился острым, пронзительным. «Сынки» настораживались и ждали очередного «чуда». Сиротина рисовала в своём воображении живую картинку, и предметы начинали двигаться и выстраиваться по её желанию. Иногда, под хорошее настроение, Вера шутила. От этих шуток чаще всего доставалось добродушному Коле. Однажды, сам собой на нём начал расстёгиваться халат. Затем – рубаха, брюки. Когда на теле остались одни трусы, парень взмолился:
- Пощадите, Вера Николаевна!
- А теперь, пожалуйста, сделайте всё с точностью до наоборот, - на полном серьёзе велел профессор.
Вера вздрогнула. Увлекшись, она не заметила, как вошёл Павел Васильевич. Профессор не поощрял озорство, хмурился и даже устраивал выволочку «сынкам». С Верой в такие минуты обращался с холодной вежливостью. Девушка, подражая своей бабушке, сердито засопела и за считанные секунды «одела» парня. Посмотрела на профессора и виновато опустила голову.
- На сегодня достаточно.
Это относилось к «сынкам», но не к Сиротиной. Для неё начиналось самое приятное, ради чего она приезжала в стены исследовательского института. Теперь не она, а сам Павел Васильевич садился на стул посреди комнаты. Вера уходила за ширму, мыла руки и, улыбнувшись своему отражению в зеркале, возвращалась к «загадочному клиенту». Ей нравилось его так называть. И ещё неизвестно кто кого изучал. Обычно Павел Васильевич сидел на стуле, расслабившись, с прикрытыми веками. Вера подходила сзади и прикрывала ладонями ему лоб. Блаженная улыбка растекалась по лицу.
В комнате было тихо. Если кто и заглядывал в дверь, то видел одну и ту же картину: сидящий на стуле профессор, за спиной которого стоит Сиротина, уставившись невидящими глазами куда-то под стол. Но это скучное зрелище могло показаться только стороннему наблюдателю. Девушка и профессор давно научились читать мысли друг друга. Сперва простенькие, на бытовом уровне и усложняли с каждым занятием. Вера часто забывала о границах позволенного и, увлекшись познанием нового, попросту «скачивала» накопленные знания профессора. Иногда вносила свои коррективы и даже спорила с ним. Обоим нравилось такое общение, которое иногда затягивалось далеко за полночь.
Опомнившись, они удивлённо смотрели на часы и виновато улыбались друг другу.
- Девочка моя, что-то мы закалякались с вами…
Это простонародное украинское слово профессор употреблял, будучи в хорошем настроении. А хорошее настроение к нему приходило в том случае, если ему удавалось находить ответы на возникшие вопросы.
- Вот что, девочка моя, ночевать сегодня будешь на диване в моём кабинете. Постельное бельё в шкафу. Найти нужную вещь тебе не составит труда… И давай договоримся: никаких копаний в моей библиотеке. Спать.
- Почему-у?
- Это, понимаешь ли, не сказки на сон грядущий. Это серьёзно. Ты, девочка моя, ещё не готова правильно их воспринять. Всё в соё время! Да-да, не торопись. Ночь дана для отдыха. Утром отвезу тебя на работу. И не спорь, дорогой мой брадобрей.
Павел Васильевич вручал Вере ключ от своего кабинета, целовал в лоб и торопливым шагом уходил.
Однажды за Сиротиной прислали машину, но, кресло, которое всегда обслуживала Вера, теперь обслуживалось другим мастером. На вопрос Миронича, Валентина Ивановна только вздохнула и взглядом указала на вчетверо сложенную записку.
«Павел Васильевич, простите меня, пожалуйста. Заболела бабушка. За нею нужен уход. Я уволилась. Теперь буду жить в селе. Там, кстати, скоро откроют парикмахерскую.
Спасибо вам за всё.
Сиротина.»
Бабушка и впрямь не на шутку расхворалась. Таблетки и уколы она сроду не признавала. Считала, что Бог болезнью наказывает человека за грехи. Теперь же она упрямо твердила: «Время подходит». Вера попыталась «снять боль» руками. Старушка на это только рассердилась.
- Ослобони меня от своих колдовских штучек. Мне скоро перед Отцом-Создателем ответ держать, а ты меня в новый грех вгоняешь. Мы, вот, с Мотей полежим. Мы, бывало, полежим с ней, оно и полегчает мне. Умная кошка. Иному человеку сколь ума не дадено, как энтой животине…
Два месяца не вставала с постели бабушка. А в ту ночь, после полуночи сползла с постели. По стеночке подошла к сундуку и попыталась поднять крышку. Вера почуяла неладное, включила свет.
- Вот ещё номер! Вы чего это поднялись? Надо чего, так сказали бы. Ночь на дворе, спали бы, - выпрастывая ноги из-под одеяла, выговаривала ей внучка.
- Теперь отосплюсь. Пора домой собираться. Помоги, что стала?
Вера пожала плечами, спросонок не соображая: к чему бабушка клонит. Прикусила губу, поднатужилась и открыла тяжёлую кованную крышку сундука.
- Вынь, касаточка, узелок в белой тряпице.
- Этот, что ли?
- Этот. Выгладь, что в нём. К утру пригодится.
- Ба-абушка, спать хочется. Завтра выглажу, - зевая, упрямилась Вера.
- Не перечь мне. Последний раз прошу.
«Ох, уж эти старушечьи причуды…» - подумала девушка, включая в розетку утюг. Пока нагревался, умылась холодной водой и накинула на себя халатик.
- Печь затопи, в устье большой чугун воды поставь.
Встретив удивлённый взгляд Веры, добавила:
- Ноги стынут. Уже скоро… Ты только не пугайся…
Вера больше не спорила. Погладила всё, что было в узелке. Развесила на спинку кровати. Огонь в печи никак не хотел разгораться. Вера могла бы зажечь дрова одним взглядом, но боялась в такую минуту обидеть бабушку. За работой не заметила, как окна посерели. Светало.
- Ве… - послышался слабеющий голос бабушки. – За Виктора не иди. Он найдёт себе петлю… Не подпускай… Избу не продавай. В ней твоё счастье. На то место никого не приваживай… Оно для избранных…
Великая усталость навалилась на бабушку. Она прикрыла глаза. Лежала тихо, Вера держала её руку в своей и тихо плакала.
- Не плачь. Всё по воле Божьей. Достань свечу. Зажги. Дай мне в руку. Ровно горит… Славно… Сходи к колодцу, воды принеси. Марью, соседку позови. Иди же…
Вера схватила вёдра и, напрямик, через огород, побежала к соседке. Долго стучалась в окно. Как смогла, объяснила. Так же, бегом, побежала к колодцу.
Хоронили бабушку всем селом. Но и это прошло, как страшный сон. В доме поселилась тишина и какая-то холодная пустота. Вера частенько в задумчивости сидела у окна. Недели через три, поздним вечером, в окно постучал Виктор.
- Чего тебе?
- Верка, открой!
- За какой надобностью пришёл? Иди домой, отоспись…
- Я же вижу, тебе скучно одной… Открой, вместе и погреемся… - хохотнул он.
- Иди отсюда, бессовестный.
- Ой-ой-ой! Недотрогу из себя корчит… Что, городским твоим уже не нужна стала?.. Тоже мне…
Виктор чвыркнул слюной и в сердцах пнул ногой калитку.
Так и пошло. При каждой встрече Виктор клялся в любви. Получив очередной отказ, всячески оскорблял девушку. Бывало, так распалялся, что грозился убить. Некому было заступиться за неё, образумить негодяя. Соседи советовали ей бежать из села. Но Вера помнила бабушкины слова и терпела.
Однажды, случайно встретились они за селом. Вечерело. Вера несла на плечах вязанку гречневой соломы. Ей хотелось поменять матрац. С малых лет девушка любила спать то на пшеничном, то на гречневом матраце.
Веру обогнала двуколка. В передке с вожжами в руках сидел Виктор.
- Тр-р-р! Кидай на воз, красавица. Прокачу с ветерком…
- Тут недалеко, сама донесу, - не останавливаясь, ответила девушка.
- Э, нет! Сегодня на этом матрасике я спать буду…
- Обойдёшься.
- Зачем же откладывать? Сейчас и попробуем…
Одним рывком он спрыгнул с телеги и дёрнул вязанку за верёвку. Слабо затянутая вязанка рассыпалась.
- Вот и постелька наша! Ложись, красавица… Не боись, свидетелей нет…
- Не подходи ко мне, - спокойно, с холодной уверенностью предупредила Вера.
- А куда ты денешься, когда разденешься… А раздеться я тебе помогу…
Вера стояла к нему спиной, как обычно не желая глядеть на опротивевшего мерзавца. В этот раз она подняла ладони на уровень груда, одна напротив другой. Между ладонями, потрескивая, проскакивали молнии. Через пару секунд меж ладоней завис светящийся шарик, похожий на маленькое солнышко. С каждым мигом он увеличивался. Как только Виктор протянул руку к её плечу, девушка резко повернулась. Огненный шарик, с голубиное яйцо, полетел ему в лицо. Заскворчало, словно яичница на сковородке. В воздухе запахло палёным мясом.
- Ой! Сука! Ведьма! Да я тебя сейчас прикончу!..
Виктор схвати с воза вилы и шагнул к Вере. Но девушка не отступила, а только свела брови на переносице. В глазах сверкнуло нечто зловещее. В тот же миг черенок обуглился. Виктор вскрикнул и выпустил его из рук.
- Ну, теперь точно - убью!
Но осуществлять угрозу было некогда. На Викторе горели брюки. Он катался по земле, пытаясь сбить пламя. Когда ему это удалось, девушки рядом уже не было.
Солнце радостные искорки рассыпало по двору. Утро выдалось погожее, многообещающее. Вера проснулась рано, умылась, расчесала волосы, уложила на затылке туго сплетённую косу и вышла во двор. В щербатой чашке несла зерно курочкам. Но, только успела спуститься с крыльца, как тишину двора разорвал единственный ружейный выстрел. В селе стреляли так редко, что многие люди и не поняли, что этот звук может принести с собой беду. Соседка увидела окровавленную Веру не скоро. Девушка лежала лицом вниз. На спине её, распластавшись, лежала серая кошка.
- Мотя! Брысь! Пошла прочь… - попыталась прогнать кошку тётка Марья.
Кошка нехотя сошла с неподвижного тела своей хозяйки, отошла в сторонку и точно так же распластавшись легла на земле. О ней тут же забыли. Пока бегали в сельсовет, звонили, вызывали «скорую помощь», Мотя, при каждом удобном случае, пыталась лечь девушке хотя бы на ноги. Молодая фельдшерка каждый раз пыталась отогнать настырное животное. Кошка шипела на неё и не желала покидать свою хозяйку.
Когда заносили больную на носилках в машину, кошка была рядом. Когда заскочила в салон, впопыхах - никто и не заметил.
Тревожно зазвонил телефон.
- Ало.
- Павел Васильевич, здравствуйте. У меня опять лежит ваша Сиротина, - взволнованным голосом Голованова поведала телефонная трубка.
- Что с нею?
- Огнестрельная рана. Пулю вынули, подлатали, но состояние больной аховое. Может приедете?
- Еду.
Главврач, профессор, в сопровождении лечащего врача вошли в реанимационное отделение и в изумлении остановились у порога. Голованов строго взглянул на сразу побелевшую медсестру. Виной всему была серая кошка, лежавшая на груди больной.
- Мы её уже несколько раз выгоняли, - заикаясь, оправдывалась медсестра. – Всё закрыто было. Честное слово. Как она сюда пробралась – я не знаю. Ой! А кошка дохлая…
- Минуточку. Это кошка Сиротиной, - остановил медсестру профессор. – «Сынок», заверни кошку в полотенце и отнеси в багажник… Так, как мы себя чувствуем, сударыня?
- Она после операции. В себя ещё не приходила… - всё так же заикаясь, попыталась объяснить лечащий врач.
- Выйдите все, - не обращая внимания на её слова, приказал главврач. В палате остались трое. – Что делать будем, Павел Васильевич?
- Мы уже это проходили, - тихо, задумчивым голосом ответил профессор. – Ей тут не выжить. Надо везти в село.
- Там никаких условий… Кто будет за нею ухаживать? Случись чего, слухи всякие пойдут…
- К чёрту слухи! Распорядитесь подготовить больную к транспортировке. Да, Кирилл Петрович, у вас, помнится, есть двухместная палатка?
- Есть. Дома, А что?
- Одолжите мне её, пожалуйста. Я сам буду ухаживать за больной. И, разумеется, никому ни слова.
Жёлто-зелёную палатку поставили в аккурат между калиной и бузиной. Каждый вечер к калитке подъезжала профессорская машина. Но, что творилось за забором – никто не знал.
Однажды участковый милиционер постучался в запертую изнутри калитку. Проверил документы у Павла Васильевича.
- Всё в порядке. Соседи сигнализируют. Дескать, хозяйка в больнице, а в доме кто-то чужой…
- Позвольте узнать: нашли стрелявшего?
- Сам, с повинной пришёл. Первое впечатление было, что это психически неуравновешенный человек. Проверили. Никаких отклонений. Будет сидеть. У него, кроме этого, были и другие «подвиги».
- А в чём выражалось его психическое расстройство? – поинтересовался Павел Васильевич.
- Цыбин уверял нас, что в ведьму стрелял.
- Это Сиротина ведьма?
- У нас всякое встречается. Ради «отмазки», чего только не придумывают… Вот мой телефон. Звоните, если что…
Участковый ушёл, а профессор поспешил в палатку. Там, на соломенном матраце, лежала Вера. От неё к прибору, стоящему на табуретке тянулись проводки. По другую сторону, на таком же соломенном матраце вот уже вторую неделю коротал время профессор. Каждый час записывал показания прибора. Говорил мало. Да им и не нужно было слова произносить вслух. Чем больше Павел Васильевич находился рядом с Верой, особенно в палатке, в этом таинственном месте, тем явственней с ним самим происходило нечто. Что именно он и сам ещё не выяснил. Главным было то, что жизнь становилась интереснее, ярче. Познать новое – это и было целью его жизни.
За больной особого ухода не требовалось. Есть она отказывалась. Пила только клюквенный морс. Лежала с закрытыми глазами или украдкой рассматривала лицо профессора за работой. А он много читал, что-то записывал в клеёнчатую тетрадь.
Иногда поднимал голову и, глядя поверх очков, спрашивал: «Верно?» Вера кивала головой. Иногда пожимала плечами. Тогда Павел Васильевич принимался подробно объяснять. Потом спохватывался, корил себя за то, что не даёт покою больной. Но через минуту забывал об этом и всё начиналось сначала.
Ещё через неделю Вера, поддерживаемая под руку Павлом Васильевичем, гуляла по двору. На ночь перебиралась в избу.
Однажды Миронич увидел лежащую на завалинке кошку, удивился.
- Ты, гляди, ожила! Правду говорят: живуч, как кошка. Каюсь, хотел по дороге выбросить её. Знаете, как-то неуютно, когда в багажнике дохлая кошка лежит. Мысли нехорошие в голову лезут. Дорога вдвое длинней кажется. И вот, пожалуйста, лежит себе красавица, хвостиком постукивает, как ни в чём не бывало. Да-а, природа – мудрая тётка.
- Этой кошке стоит памятник поставить. Она жизнь Сиротиной спасла, - задумчиво ответил профессор.
- Как это «спасла».
- Кошки – существа особенные. Как бы это вам подоступнее объяснить… Она снимала с больной чёрную энергетику и отдавала земле. Так и прыгала туда-сюда… Признаюсь вам Миронич, я ещё многого не знаю. А найти эти знания надо, очень надо. Хотя бы то, что наши предки знали, а мы так беспечно растеряли.
Миронич погладил кошку и пошёл к машине. Профессор проводил его взглядом и подмигнув девушке, спросил:
- Как настроение, Вера Николаевна? Замуж не собираетесь?
- Кому я теперь нужна, курица подстреленная? – смущённо ответила Вера.
- Ничего. Это дело времени. Вы уж, пожалуйста, кушайте. Желудок, знаете ли, должен работать. Вы, Верочка, рождены человеком, а не батарейкой, которой нужна постоянная подзарядка. Хотя и этот источник энергии тоже не лишний. А сидеть постоянно в палатке – не советую. Только в особых случаях… Вы меня поняли?
Вера кивнула головой. Она знала, когда профессор переходит на «вы», слова обретают особую значимость. В эти минуты она бесконечно доверяла ему и уважала, как никого другого на земле.
- Сегодня я покину вас. Дела, знаете ли, дела ждут. Не огорчайтесь. Я буду навещать. И ещё, большая просьба будет к вам: каждый час записывать показания приборов. Вы знаете как это делать. Если показатели будут выше или ниже нормы, прибор сам пошлёт мне тревожный сигнал… И ещё: ничего никому не говорите… Это вы понимаете?
- Я поняла, Павел Васильевич.
- Ну, до свидания девочка моя. Читать можно и нужно. Я тебе оставил занятную книжицу. Если возникнут вопросы, готов ответить при следующей встрече.
«Ведьма она, ведьма», - бормотал в ответ на все вопросы следователя Виктор Цыбин. На предложение сказать правду и «облегчить душу», твердил своё: «Она огнём швыряет. Убейте её!...» Может быть эти заверения и поколебали бы уверенность в его виновности повидавшего всякое за годы службы уже немолодого следователя, если б не папка заявлений от односельчан Цыбина. Из них выходило, что Виктор «насолил» чуть ли не каждому на селе. Поразмыслив, «подвёл черту», и дело было передано в суд.
В зале суда людей было много, но только мама Виктора утирала слёзы и шептала про себя: «В кого ты такой уродился, непутёвенький?... О-ох, не дождаться мне тебя из тюрьмы…»
Вера сидела молча. Только об одном думала: «Скорей бы всё кончилось и домой. Устала я. Силёнок ещё маловато…» Односельчане жалели её. Расспрашивали о здоровье, в тайне желая, чтоб она быстрее вышла на работу. Учителя, глядя на нестриженные головы мальчишек, только вздыхали. Ждали Веру. А Вера ждала Павла Васильевича. «Не едет что-то. Наверно дел много накопилось, пока меня тут отваживал… Такой человек! Кто я ему? Забавная игрушка. Живая батарейка, черпающая энергию из чрева Земли. Будь я такая, как все, и не оглянулся бы… А может Судьба так распорядилась, что я его встретила?... Ладно. Что думать? Время покажет…»
После приговора, подсудимому предоставили «последнее слово». Но ни слова раскаяния не прозвучало. Наоборот, Цыбин продолжал угрожать.
- Верка, я всё равно убью тебя!..
Девушка вздрогнула, но небыло сил даже на возмущение.
- Пойдём, дитятко, - прошептала тётка Марья.
Они покинули сельский клуб, который сегодня служил залом суда. По тропинке, огородами, напрямик, Вера с тёткой пошли на свою улицу. Вера ещё издалека у своей калитки заметила профессорскую машину. Девушка улыбнулась и ускорила шаг.
- Как ты тут, девочка моя? – целуя в лоб, спросил Павел Васильевич.
- Виктор меня убить обещал…
- Пустое. Срок у него немалый. Там на такого «молодца» и покруче люди найдутся. До освобождения ещё дожить надо. Так, что забудь о нем девочка моя… А я проститься приехал. Самое малое на пол года уезжаю.
- Куда?! Зачем?! – Испуг и растерянность прозвучали в её голосе.
- Пробегусь по зарубежью. Поищу интересных людей.
- А я уже не интересная? – одними только губами беззвучно спросила Вера.
- Ты – поправляйся, девочка моя. У нас с тобой ещё много дел. И, уговор, никаких замужеств! – погрозил пальцем профессор.
- Что вы? У меня и мысли такой никогда небыло. Да и сватать некому, в селе одни старики… Какой с них прок?
- А это ещё не доказано, - нажимая легонько, как на кнопку, на кончик Вериного носа, пошутил профессор. – Ты, девочка моя, слушайся Голованова. Всё интересное записывай в дневник. Ну, как я тебя учил. Не реже, чем раз в три дня. Обязательно. Копию дневника Кирилл Петрович мне перешлёт… А где Мотя?
- В кошёлке, под печью. Котята у неё…
- Мне б такую кошку, надёжнее охранника будет…
- Котята слепые ещё. Подрастут, возьмёте котёночка.
- Разве только вместе с хозяйкой, - целуя девушку в лоб, шутил Павел Васильевич.
Зима показалась Вере снежной, скучной и необычайно длинной. Весна – торопливой и радостной. Девушка просыпалась рано, управлялась по хозяйству и спешила в парикмахерскую. Теперь она была не только мужским, но и женским мастером. Особенно старательно и со вкусом делала причёски и наряжала невесту. Её приглашали на свадьбу, но она отказывалась. В такой день Вера сидела одна, в кресле, где обычно сидят клиенты, и смотрела невидящими глазами в одну точку, куда-то под тумбочку.
«Мне скоро двадцать три года. Мои одноклассницы замужем. А я?...» Вера замирала, прислушиваясь к своему сердцу, ждала, что оно обретёт голос и назовёт единственное, желанное имя. Бедное сердце стучало чаще и громче, но из множества слов выговаривало: «Он! Он! Он!» Того, кто носил загадочное имя «Он», Вера знала в лицо. И это лицо было самое прекрасное из всех лиц, которые ей когда-либо приходилось видеть в своей жизни. К тому же это был единственный человек в целом мире, кто понимал её без слов. Но он состоявшийся человек, профессор. А она, всего-навсего сельский парикмахер. Простая девушка и больше ничего. «У Моти – котята. А как же я? Неужели Судьба обнесёт меня счастьем?...» - задавала вопрос в пустоту и от этого казалось ей, что в груди растёт холодная сосулька. Девушка ёжилась от холода и по-ребячьи подбирала под себя ноги.
Только к осени вернулся профессор. Прислал за нею машину, приветливо встретил, подарками одарил. До полуночи рассказывал об увиденном, показывал фотографии. Читал короткие записи из записной книги. Много шутил и был необычайно весел. Вера смотрела на него счастливыми глазами и думала: «Век бы слушала его голос и ничего мне больше не надо…»
Уже под утро, на профессорской машине вернулась в село. Не раздеваясь, легла на не разобранную кровать, прикрыла веки и всё вспоминала, вспоминала, пока не уснула.
Время скатилось зимними салазками, отжурчало ручьями. Лёгкой поступью пробежало лето. Ковыляя по мокрым, искромсанным колёсами деревенским дорогам, ушла осень. Завыла, замела метельная зима. Вера спешила с работы домой по одной только причине: спрятаться от всёвидящих людских глаз. А о том, что ей в этом мире одиноко, казалось, даже вороны каркают вослед.
Однажды, холодной ветреной ночью Вере приснился сон. Проснулась от хрипловатого петушиного крика, но открывать глаза не хотелось. И верить в то, что это только сон – тоже не хотелось. Её, как и всякому человеку, хотелось простого, человеческого счастья, на которое вправе рассчитывать каждый живущий. Обняла подушку и подумала: «А что, вот пойду и скажу всё, что думаю, а там – пускай сам решает…»
Решение было принято и чтоб не передумать, Вера быстро оделась и вышла за калитку. Метелью передуло дороги и добраться до города, а потом ещё и до института будет непросто. Но желание было столь велико, что ни о чём другом она и думать не могла. Где на лошадях, где на попутных машинах, а где и пешком, только к вечеру, уставшая и голодная вошла Вера в кабинет профессора. Села на стул у порога и блаженно вытянула ноги в больших серых валенках. Хозяин кабинета что-то увлечённо писал и просто не замечал гостью. Вера согрелась и даже успела задремать. Наконец Павел Васильевич поднял глаза и некоторое время любовался спящей девушкой. Потом поставил напротив неё стул, сел и взял в свои ладони её озябшие руки.
- Девочка моя. Устала бедняжка. Ну, давай, рассказывай: что заставило тебя в такую непогодь ехать ко мне? – подумал профессор, и мысль его передалась её чуткому сознанию.
Вера открыла глаза, слегка потянулась и улыбнулась светлой улыбкой проснувшегося ребёнка.
- Мне сон приснился.
- Сейчас?
- Нет, ночью.
- И ты, в такую метель, рискнула поехать, чтоб сон мне рассказать?
- Это вещий сон.
- Вот как! Ну-ка, раздевайся. Сейчас мы с тобой чайку попьём и ты мне всё по порядку расскажешь.
- Я не хочу чаю.
- А чего же ты хочешь, девочка моя?
- Я счастья хочу. Во сне я ребёночка родила.
- Подожди-подожди, а кто отец ребёнка?
- Ты, - беззвучно промолвила она.
- Но, я уже стар. И разница в возрасте – это тоже не в мою пользу…
Вера недослушала и стала торопливо рыться в своей сумочке. Наконец нашла, что хотела и протянула профессору.
- Что это? Зеркало? И что же?..
Вера молчала, давая этим понять, что именно в нём таится разгадка. Ему ничего не оставалось делать, как только в зеркале рассматривать своё отражение. Занимаясь наукой, Павел Васильевич впервые обратил столь пристальное внимание на свою внешность.
«И так, спокойно. Что я вижу? – начал размышлять он. – Портрет темноволосого, сорокалетнего мужчины. Стоп. Действительно темноволосого! Сорокалетнего… Но, мне уже за шестьдесят!... Чёрт побери, что это значит? Тело моё омолодилось? Но, как? Каким образом? Это она!.. Да-да, она, моя девочка! Я помню, я всё помню… Ещё в первый день нашей встречи, когда я пришёл стричься и сел в её кресло. Ощутил её ладони на лбу… Со мной стало происходить нечто… Ах, да, её энергетика, её удивительная способность… А две недели проведённые в палатке над земным разломом… Она же говорила мне: «В этом месте Земля дышит…» А наши с нею многочасовые беседы… Милая ты моя девочка! Ты мне дала то, что когда-то дала мать! Вторая молодость! Это же чудо!..»
- Нет, продолжение первой.
- Ах, да. Ты всё это время мысли мои читала.
- Вот чудной! Мы давно уже обмениваемся мыслями, даже на расстоянии. И сейчас молчим…
- Верно, Молчим. Выходит я тоже… Я, как и ты…
- Да-да! Но, ты не ответил на мой вопрос… Ах, извините. Я позволила себе обратиться на «ты»…
- Девочка моя, я бы этого и не заметил. Я много чего не замечал, старый я, слепой болван! Мы с тобой близкие люди. Мало того, мы давно с тобой стали одним целым. Ты даже впустила меня в сердце своё! Меня? Но, я… Я просто недостоин такого счастья…
Они стояли друг против друга, смотрели в глаза и в зрачках видели каждый своё отражение. Только теперь они для себя уяснили, что давно любят друг друга. Сотни раз отвергали даже зачатки этой мысли и опять тянулись друг к другу, как две половинки.
- Я теперь умею собой управлять. Не бойся меня…
- Я знаю это. Я верю тебе. Девочка моя, как я люблю тебя!..
Водитель открыл дверь, увидел целующихся людей, прикусил губу, отступил назад и легонько затворил её.
- Ало. Голованов? Что случилось Кирилл Петрович?
- Девочка, девочка родилась! С дочкой вас, Павел Васильевич!
- Погоди, не кричи. Давай сначала…
- Двадцать минут назад у вашей жены, Веры Николаевны, родилась девочка. Рост - пятьдесят один сантиметр. Вес – три килограмма и двести грамм. Хороший, здоровый ребёнок. Теперь понятно?.. Ну, что вы молчите?
- В себя прихожу. Понимаешь, не верю счастью своему. Это ж надо, я – отец! В шестьдесят четыре года! Это мой первый ребёнок! «Сынки», всё отменяется! Сегодня праздновать будем! У меня до-очка родилась! Ало-ало! Кирилл Петрович!
- Я слушаю, слушаю вас.
- За хорошую весть вам премия полагается. Коньяк, конечно, за мной. А с вашей стороны предлагаю моей Александре стать крёстным отцом.
- О-о, сочту за честь породниться с вами.
- А как мамочка? Как Верочка себя чувствует?..
- Это уже отдельная история. Сами понимаете, без чуда не обошлось. Непонятным образом на акушерке загорелся халат. В минуту рождения ребёнка во всём родильном отделении выбило пробки. Так что ребёночка принимали при свечах… А так – ничего. Нормально себя чувствует. Лежит, как вы уже догадываетесь, в отдельной палате… Теперь всё уже позади.
- Честно признаюсь: я боялся худшего. Но, слава Богу, обошлось пробками…
Прошло четыре года. Вера Николаевна работала в институте мужа. По выходным семья приезжала в село. Бабушкину избу частично перестроили, обновили. Между разросшимися кустами бузины и калины соорудили ажурную деревянную беседку. По вечерам чайком баловались, а днём в ней Сашенька играла.
Однажды случился пожар. Горела беседка. Испуганная Вера звала дочку. Но, та молчала. Стояла в нескольких метрах от огня с виновато опущенной головой.
- Мама, я нечаянно. Само загорелось…
- Я понимаю, доченька. Тебе нужно научиться управлять своими чувствами. Иначе тебя будут люди бояться и ненавидеть. А потерять доверие людей – это страшно…
- А как мы папе скажем?
- Папа всё поймёт. Он объяснит и поможет тебе управлять своими способностями. А как же иначе? Мы любим тебя. Ты наша надежда и надеюсь большая удача…
Подошёл Павел Васильевич. Обнял жену с дочкой, и они ещё долго смотрели на потрескивающие угли.
«Теперь нужно строить новую беседку… Много ещё чего надо построить…»
Мысли таких простых и вместе с тем загадочных людей слились в одну мечту, которую им ещё предстояло осуществить.
14 декабря 2006 года.