Ураган ломает пламень тягостным восприятием любви. Наотрез отказавшись умирать, взведен курок бесконечного терзания в греховном апогее. Резьба как всегда не двинулась, не изменилась. Растерзана граница своеобразия, стерта память трепетных мечтаний. И в темном-темном лесу горят глаза, успокаивающе, весенне. В речной весне подо льдом летящие песни, эхом и улыбкой отражается новое время от белых берегов. Небо с грибным дождем день плавит, приближается, странно окает, простительно переворачивается с бока на бок.
Лучезарные потоки рвутся сквозь стены, пробиваются неистово, прахом сыплются на замерзшие ладони. Обреченным быть легче, чем утром вспомнить о кофе и плече, что рядом. Целовать глаза и застыть в неподражаемом поклоне. За окном происходит душа, пока никак перебарывает нигде. Незасохшие цветы вместе с незамерзшей ленью несут и бросают вниз измерения чувств и остатков эмоций. Сквозь уши, сквозь стопы, белым голодом, мрачным телом, улетучиваются слова, которые сказать бы проще было, чем вспоминать об их заманчивой сути. За рамками представлений, веровать, прощать, ловить то самое восприятие любви, что в карман не дается. Травой стелиться, породниться с камнем и выйти за предел. От одного до другого семь верст пути, после взмаха совиных крыльев возвращается утерянное солнце. Окутав раскаленную печь, пребывать в состоянии бездны, говорить сугубо с тобой.
Радугу тянуть в ручьи, мертвую деревню поджечь временем, осветить горизонт, дабы день грядущий бытием полнился. Судьба испражняется разноцветными камнями, кто-то из своих - мертвый заглянул за ширму, значительно страхом проникся, говорил с зеркалом, представил себя и вышел. Постамент мощами устлан, ни один ключ не подходит к человеку, прячется чащами лет сто, может двести, утратив способность быть живым. Непроглядные картинки с лужами и кругами, золотом во льдах, потеряны, в ящиках стоят, ожидают перерыва. И все заканчивается полетом оглушительным, в тишине, в угольных шахтах, на бранных полях любви. Каждый позвонок свинцом налит, крест тащит. Слезы по щекам уже не те, головы не те, набат не слышен – мертв. Еще один – время прошло.
А потом осень. Знала бы, хватит горевать. Забыла и не стала той, которая проиграет. Верность на месте, уста произносят молитвы в предвкушении ничьей. Утро зовет с собой, намекая на пустоту, предлагая самое драгоценное, принесенное в жертву каменное блюдо. Отражения пляшут в вышине – знать бы о чем, поймать проще. Верить и хотеть, падать и подниматься – никто не выходит победителем дважды – осень собирает урожай, камни и мысли ни о чем.