Вот надо же! Два часа ночи, а спать не хочется – Ольга наконец-то сдалась, оторвалась от подушки и пошла ставить чайник. Действительно, ну а что делать, когда в 2 часа ночи не можешь уснуть… Она бы, конечно, почитала, но мысли сейчас ни на одной книжке не зацепятся. Завтра, то есть, собственно, уже сегодня рано утром Ольге предстояло лететь в Москву, в недлинную командировку. Командировка не пугала, пугало как раз перемещение в пространстве. Летать Ольга боялась панически, при этом делала это как минимум 4-5 раз в год. А если считать туда-обратно, то еще больше. Она предпочитала поезда, а вот ее начальство нет, поскольку это съедает уйму драгоценного времени. Поэтому самолеты никогда не обсуждались, да Ольга и не спорила, но бояться продолжала… Если лететь надо было вечером или ночью, а дела только на следующий день, она, конечно, элементарно напивалась. Но здесь… В 6:15 вылет, 6:45 по Москве там (во времени разница 2 часа), а уже в 9 надо быть на регистрации участников конференции.
А вот вдруг… Ну а что… Они же падают, все-таки… А вдруг это предчувствие? Стоп! Надо подойти к этому с головой. Летала же буквально месяц назад, и все было хорошо, и даже самолет не особо нырял в воздушные ямы и не заваливался на крылья? А с другой стороны – только вчера, по телевизору, над Бельгией… Все погибли, конечно. Единственное достоинство такой катастрофы – что не останешься калекой. А самое страшное – вот эти последние минуты до земли, когда уже понимаешь, что все, и понимаешь, что уже ничего не изменить, и даже записку родным не написать. А даже если и написать – ну что там напишешь? Я люблю вас, простите? Ольга каждый раз, когда самолет шел на взлет, или садился, или когда ей начинало казаться, что что-то не так – делала одну-единственную вещь – говорила «спасибо». Не кому-то конкретному, а просто мирозданию – за то, что подарило ей шикарные 27 лет жизни… Ей всегда, с самого детства, нравился сам процесс – дышать, двигаться, есть и пить, прикасаться к людям и предметам… К 27-ми это так четко осозналось, что трудно было даже допустить мысль, что все кончится… Трудно, но она допускала. Богатое журналистское воображение услужливо рисовало картину за картиной.
Чайник закипел. Она заварила себе крепкий кофе. Много сахара и сливок – как всегда любила. Чуть подумала – и протянула руку за шоколадным печеньем. Вечная склонность к полноте, нехорошо не то что наедаться перед сном, но вообще прикасаться к еде после восьми… Но какой смысл. Вдруг уже через несколько часов ее самолет совершит изумительный кульбит и встретится с землей… А она будет отказываться от печенья.
Ольга вспомнила, как вчера не стала звонить своему гинекологу. Надо было записаться на прием – она сдала какой-то сложный анализ – его не делали в районной гинекологии, и получила результаты. Что-то там нашли, и теперь наверняка выпишут целые горсти таблеток. Но опять же – какой смысл звонить до полета? А вдруг она не вернется? И пропадет талончик, по которому могла пойти другая девушка, которой надо встать на учет по беременности, например…
Она отхлебнула сладкого горячего кофе… Какой потрясающий вкус… Растворимый, и не самый дорогой. Но это ощущение на языке и небе – такой легкой шероховатости, легкой сухости, а вкус – совсем не молочный, хотя молока чуть не полчашки, и не сладкий, а даже горьковатый… Как же можно лишиться всего этого в секунду, просто потому, что у железной машины почему-то откажет железный винт? Это вообще возможно? И если да – какой олух из небесной канцелярии такое допускает?
Ольга злилась сама на себя и ничего не могла поделать. В голову лезли причудливые, глупые, даже почти сумасшедшие мысли. Ведь умом прекрасно понимает, что все будет хорошо, что самолет взлетит и сядет, ну, понервничает она немного, ну подумаешь, обычное дело… Но столько всего, чего так не хочется потерять… Может, не лететь?
Она представила себя, как отменяет такси, а завтра утром звонит начальнику и говорит – ах, простите, я не улетела. Почему? Да просто слишком люблю жареную курицу, и миндаль, и принимать душ, и младшего брата, и фотографироваться, и ходить без зонтика под дождем, и спать с мужчинами, и записывать дела в ежедневник, а потом вычеркивать, и запах роз, и свой костюм в косую полоску, и болтать по телефону, и краситься весной в рыжий… Да мало ли. Слишком много всего, чем я не могу рисковать. И поэтому я не полетела в Москву на конференцию, которая стратегически важна для нашей компании… И можете меня уволить.
Нет. На увольнение она готова не была. Да и работа нравилась, честно говоря. Ее тоже смело можно заносить в список вещей, из-за которых так не хочется все бросать. Что же делать?
Кофе выпит, количество печенья в пачке ощутимо сократилось. Снова попробовать уснуть? Но такси придет уже через полтора часа… В четыре тридцать надо быть в аэропорту… Ну почему я вечно летаю? Ну неужели нельзя хоть один раз поднять этот вопрос? Ведь начальники тоже люди… Или нет? Боже, что делать…
Она прилегла на кровать поверх одеяла, не раздеваясь. Постаралась не думать о полете. Мысленно составила список дел в Москве. Мест, куда она сходит. С кем увидится. На мысли о бывшем однокласснике – провалилась. Очнулась от звонка телефона. Черт, такси будет через двадцать минут, она проспала! Вскочила, вихрем залетела в душ, потом на мокрое еще тело стала лихорадочно натягивать вещи. Мокрые волосы замотала шарфом – все-таки осень, холодно, особенно рано утром. Подхватила на плечо свою спортивную сумку, воровато оглянувшись, перекрестила комнаты родителей и брата, и вышла на улицу. Такси мигало желто-черными шашечками.
Обычно поездка до аэропорта занимала полчаса. Но сейчас чуть не полгорода было раскурочено и перекрыто – шла большая переделка дорожного полотна. Глядя на торчащие из бетона арматурины, ограждения, груды щебенки и деловитых ремонтников, Ольга почему-то сразу вспомнила о своем страхе. И он тут же вернулся с прежней силой. Она представила, как после аварии такие же деловитые люди собирают в совочки то, что еще недавно было ее обожаемым телом… Увидела покореженные куски самолета, ободранные и обгоревшие сиденья… И лица близких, которые стояли вокруг – не только своих… Они были с такими пустыми и страшными глазами…
- Стоп! Я не могу! Остановите машину!
- Что? Что случилось? – водитель недоверчиво покосился на истеричную пассажирку. Они как раз начинали подъем по второстепенной дороге, через несколько сотен метров она вливалась в главную и превращалась в высоченный мост.
- Остановите, черт! – Ольга даже заколотилась на сиденье, до того ей вдруг стало жутко. А еще и водитель этот, тупица, не понимает!
Машина резко сбросила скорость и стала останавливаться, чуть-чуть не доехав до въезда на мост. Через несколько секунд по нему на бешеной скорости и почему-то отчаянно сигналя пронеслась фура. Когда она растворилась в предрассветной дымке, стало очень тихо, только слышно, как тяжело дышит Ольга. Водитель заглушил мотор и всем корпусом повернулся к ней – с ума сошла?
- Я… Мне… Я не могу лететь… - чувствуя себя полной дурой, пролепетала Ольга.
- Что, обратно, что ли? – водитель зевнул. Перед ним обычная глупая девка, и орала она вовсе не потому, что заметила, что с машиной что-то не так, или хотела о чем-то предупредить… Просто обычная идиотка… Чего ж тут удивляться…
- Нет… Я не могу обратно… Что же делать…
- Ну, дамочка, решайте. У меня минута простоя десять рублей.
Ольга лихорадочно прокручивала в голове разговор с шефом и со всей очевидностью понимала, что не лететь нельзя. Да и чего она, собственно, так испугалась… Еще и машину остановила. Ну, подумаешь, полет. Летала же десятки раз… Справится.
- Поехали. В аэропорт.
Водитель вздохнул и молча завел мотор. Такие вот истеричные девки всегда вызывали у него даже не раздражение, а только жалость.
В аэропорту Ольга накручивать сама себя уже не стала. Прошла контроль, купила книжку, села в накопителе. На удивление – было даже не так страшно, как обычно. Наверно, кончился запас боязни – думала она и даже улыбалась милому парню, который сидел напротив. А через 40 минут ее самолет спокойно поднялся в воздух и взял курс на Москву. Ольга почти сразу уснула.
Она ведь не могла знать, что та фура, которая пролетела прямо перед ними по мосту, совсем не должна была пролететь мимо. Что не заори она, не заставь водителя остановиться – они попали бы на мост за пару секунд до большегруза, за рулем которого сидел засыпающий дальнобойщик. Периодически он будил себя – долго и громко сигналил. Но, увидев впереди старенькую девятку, не посигналить, не остановиться он бы не успел. Этого Ольга себе не представляла, но и ее, и флегматичного водителя вырезали бы из машины автогеном, и те самые страшные глаза близких она бы уже никогда не увидела.
Но фура пронеслась мимо. Водитель мельком заметил сбоку шашечки, и в очередной раз бешено загудел, чтобы не спать. И совсем скоро – доехал до ближайшей кафешки, где так напился кофе, что спать не смог уже физически. Он тоже не знал, что мог в это утро уснуть в последний раз и навсегда остаться на мокром, залитом свежим асфальтом шоссе.
Водитель такси весь день рассказывал другим таксистам и даже пассажирам, чего обычно не делал, про дуру, которая так боялась лететь, что даже орала в его машине. Смеялся, и тоже не знал, что мог бы вечером не вернуться к двум маленьким детям.
А Ольга спокойно летела в своем самолете. Когда проснулась в середине полета, ей снова стало до жути, до дрожи в коленках страшно. И она наплевала на конференцию и попросила у стюардессы коньяка.
Такси перед вылетами она больше не заказывала, просила отвозить себя на служебной машине. И всю дорогу до аэропорта – знакомые водители отвлекали ее анекдотами и не давали задуматься. И никогда больше она не орала как идиотка – стоп!
Маленький, незначительный эпизод. Быстро забылся, выветрился. Да и глупо, конечно, помнить такие мелочи. Вот только таксист с тех пор почему-то стал презрительно отзываться обо всех знакомых дальнобойщиках, а дальнобойщик - никогда не вызывал такси.
23.11.2010