1.
Адам и Изабель – два спутника, сопровождающие друг друга в тишине лесов и необъятности (к вечеру затопляемых) полей; Адам – единорог, Изабель – достойная, нежная дама. Кто из них более робкого нрава, чем другой? Наверное, все-таки дама? Очень часто, обнимая шелковистую шею Адама, она пугливо оглядывается по сторонам: «Адам, может, мы все же вернемся в замок? Сегодня там бал, ты же слышишь литавры?» - «Изабель, замка не существует на деле, то есть в жизни, во времени, в нормальном пространстве, и ты это знаешь прекрасно» - «Да, но тогда не существует и леса, а мы, между прочим, блуждаем именно в нем». Номинальные споры, риторические цели? Так или нет, но Адам робеет только при свете дня: «Если наступит день, если я стану доступен лучам слепящего света, тогда ты увидишь, что я вовсе не лошадь, что я даже не конь...» - «Да, конечно, ты – не они, потому что ты лучше...» - «Ты увидишь, что я никто иной, как чудовище, у меня на лбу витой светящийся рог, вместо нормальных лошадиных зубов – клыки саблезубого тигра, а вместо копыт – львиные лапы (подушечки, когти – все сразу), посмотри на меня! разве я не ужасен?!» - «Адам, о чем ты? в замке, которого, как ты говоришь, не существует во времени, в жизни, в нормальном пространстве, в замке, который, тем не менее, существует в природе – в этом замке я очень часто видела твой портрет, при свете дня, ночи, факелов и моей трепетной души, твой портрет, вытканный на гобелене, как долго я думала, что это всего лишь чей-нибудь сон! Что единорог – это мнимость и чья-то лишенная плоти мечта, я так думала – даже при том, что дама, вытканная на гобелене в обнимку с тобой – воспроизводила мой облик с фотографической точностью; как я счастлива обнимать тебя наяву, а не в чьем-то незыблемом сне! И зачем ты рассказываешь о себе так, будто бы я тебя совсем не вижу?» - «Кто знает, что ты там видишь! Если ты меня не боишься... это так подозрительно!» - «Как тебя можно бояться? И зачем? ты – мечта всех запертых полупрозрачных дев: открытой для взоров и непрозрачной меня делаешь именно ты...»
2.
Адам и Изабель, решительно сбежавшие из гобелена с отъявленным, дикосердечным желанием: преодолеть свою ограниченность замком; Адам – бледный и шелковистый единорог, сияющий мирным светом, похожим на лунный, Изабель – красавица с чуткой мимикой и сладким голосом.
«Адам, душа моей души, посмотри на меня – какая я слабая! Едва услышу шорох кустов или щебет незнакомой птицы – колени дрожат сами собой, руки сами собой тянутся к твоей шее, чтобы ты защитил меня от теней, роящихся под стволами» - «Изабель, зачем ты говоришь о себе как о слабой? Это противоречит фактам, в частности тому факту, что это ты разговорила меня, ты убедила меня сбежать из нашего общего гобелена, из нашей с тобой ограниченности формой единого замка; ты – просто катастрофически смелая дама!» - «Но Адам, я ведь все-таки жалуюсь, как с этим быть?» - «Изабель, душа моего тела, это не жалобы, это просто слова, они становятся этим лесом, когда ты их произносишь, чем дольше ты жалуешься – хотя ты катастрофически смелая дама – тем больше становится лес, тем дольше нам пробираться сквозь него» - «Хорошо, я не жалуюсь, Адам, ты – драгоценность и роса, моя любовь и моя смелость, но разве ты знаешь наверное, чем мы станем, когда выйдем отсюда?» - «Нет, не знаю, но зато достоверно: мы перестанем быть плоской картиной, мы перестанем быть частью, и ты, и я, мы станем целым».
3.
Адам и Изабель, влюбленная душа в предчувствии рассвета, крадущаяся по тропинке в предчувствии себя: с жаждой мира, жаждой войны, с непреходящей жаждой врывающихся изменений; гобелен перестает быть собой, гобелен становится лесом, в замке гремят литавры, над башнями замка – хлопья салютов; душа Изабель – нежная как апельсин, душа Адама – стойкая, как закаленная сталь, их глаза – глаза кого-то проснувшегося, они идут в обнимку по затопленным ночью полям – в поисках верной дороги; «Ах, Адам, верный путь, видно, вычерпывать звезды ковшами, одна звезда – на твоей груди, вторая – на моем запястье, вместо часов, с нею можно смело сверяться, как с картой, что мы и делаем, и пока что все в норме: небо подкрашено еле заметным розовым маслом, и ведь именно там, где и следует; Хронос, Хаос и Логос, и какая угодно стихия – тоже на нашей стороне» - «Да, Изабель, да, твое белое платье издалека привлекает разбойников, но, поскольку я – это чудовище, они нас боятся» - «Ты не чудовище, Адам» - «Тогда почему они нас боятся?» - «Они нас? Нет, не боятся, мы – как стихия, о нас можно разбить кулаки, а мы ничего не заметим, Адам, ты не чудовище, я люблю тебя, ты – это сила, разум моей души, душа моего знания» - «Да, Изабель, да, Изабель, тысячу раз да, Изабель, тело моей души, душа моего тела, мечта моей мечты, которую только я делаю непрозрачной, которая делает даже меня абсолютно не мнимым».
4.
Женщина с единорогом, идущие по обочине на рассвете – прекрасный вид, обманчиво пасторальный жанр: для любого прохожего они становятся разным. Если ты воин, то перед тобой полководец и его десять неразменных стрел, если ты звездочет – познакомишься с мудрецом и его телескопом, если ты музыкант, то они – композитор и лютня, если ты влюблен – то для тебя они такие, какие есть: нежная, пугливая Изабель, огнедышащий, неустрашимый Адам.