Ровно в девять вечера Соня вооружившись мощным электрическим фонарем, вышла на метеорологическую площадку. Старательно припоминая методичку по снятию показаний приборов и практические занятия в техникуме, Соня, поднявшись по лесенке, открыла дверцу метеорологической будки. Внимательно осмотрев показания срочных термометров, записала показания в журнал. Затем, не торопясь, записала показания психрометра и, закрыв дверцу, перешла к будке с самописцами. Осмотрев их и сняв показания, проверила завод часовых механизмов. Направив луч фонаря на флюгер Вильда, записала скорость и направление ветра, и направилась назад, в помещение для обработки наблюдений. Не пройдя и половины расстояния между домом и площадкой, вспомнила об осадкомере и вернулась обратно. Захватив ведро, медленно вернулась на станцию.
В плохо протопленном помещении было прохладно, поэтому Соня, не снимая с себя пальто, присела за стол, предварительно посмотрев показания ртутного барометра. Записав данные метеонаблюдений в дежурный журнал и зашифровав их в метеорологический код, девушка присела к радиостанции, для того, чтобы передать полученные сведения в гидрометеоцентр. Едва она щелкнула тумблерами радиостанции, как дверь в комнату распахнулась, и на пороге появился начальник метеостанции. Пройдя к месту радиста, он со словами: - Покажи – взял у Сони из рук подготовленную для передачи радиограмму. Прочитав, он одобрительно хмыкнул, и, похлопав девушку по плечу, сказал: - Неплохо. Совсем неплохо. Грамотно составлено. Молодец! Потом со словами: - Дай ко я. – вынудил Соню подняться с места. Заняв место радиста, он быстро передал радиодонесение и выключил станцию.
- Вот, что Соркина. – произнес Шевелев, продолжая сидеть у блока радиостанции: - Запомни сама и передай девчатам, что все радиограммы я буду передавать сам.
- И ночью? – изумленно спросила Соня.
- И ночью. – подтвердил Шевелев, отсоединяя от блока радиостанции телеграфный ключ.
Соня оторопело глядела на действия начальника. Тот, пряча в карман ключ, подошел к ней и спросил: - Ну, что Соня, надумала?
Соня, прекрасно понимая, о чем ее спрашивает Шевелев, делано удивилась, и, округлив глаза, спросила: - О чем вы Николай Петрович?
- Да, все о том же. – угрюмо произнес Шевелев и сделал несколько шагов в направлении Сони. Девушка метнулась к стене разделяющей дом на две половины.
- Николай Петрович! Если вы приблизитесь ко мне, я буду кричать и стучать в стенку. Прибегут девчата. – осевшим от страха голосом произнесла Софья. Шевелев остановился, внимательно посмотрел на девушку, и тихо с расстановкой произнес: - Ничего Соркина. Ничего! Придет время – сама прибежишь. С этими словами, он, круто развернувшись, пошел к выходу. У порога он, обернувшись, посмотрел на Соню и еще раз уверенно произнес: - Сама прибежишь.
Уверенные слова Шевелева, а главное его взгляд, почти парализовали Сонину волю. Глядя на захлопнувшуюся за начальником дверь, она тихо сползла по стене.
- Мама. Мамочка. – тихо прошептала она, пытаясь встать на ноги.
«Ну отчего я не послушалась тебя, когда ты отговаривала меня от поступления в этот дурацкий техникум. Романтики захотелось. Ну, как же! Тайга! Ночи у костра, песни под гитару! Вдвоем с любимым на краю земли! Только он то любимый перевелся с последнего курса в торговый техникум, да и остался в городе. А она теперь здесь - на этой богом забытой станции, где странный, стареющий мужик предлагает ей разделить с ним постель».
- Ни за что! – вслух произнесла она, и, встав на ноги, пошатываясь, вышла из комнаты.
- Не раздевайся Сонька. – услышала она голос Людмилы: - Так ложись. Холодно.
- А, печь то отчего не топили? – спросила она у подруг.
- Топили! Только дрова сырые, оттого и не горят. Литра два бензина перевели и все без толку. – негромко, боясь разбудить Татьяну, ответила Людмила.
Ладно девчата! Сегодня как нибудь перекантуемся, а завтра спилим сухое дерево – вот и дрова будут. – спокойным голосом сказала Татьяна. Потом, делано глубоко зевнув, сказала: - Спать давайте.
Едва Соня улеглась в постель и закрыла глаза, раздались тихие шаги и громкий шепот Людмилы. Сгорая от любопытства, она, выбралась из-под одеяла и на цыпочках подошла к Соне.
- Ну, что Сонька, приходил он? – низко склонившись над кроватью прошептала Людмила.
- Приходил.
- Приставал?
- Нет.
- Как? Совсем совсем?
- Совсем. Сказал, что сама к нему прибегу.
- Это как?
На этот вопрос Соня не ответила. Она в подробностях вспомнила разговор с Шевелевым и в раздумье сказала: - Ты знаешь, он запретил нам передавать радиограммы. Снял ключ, и сказал, что сам будет работать на станции.
Из угла, где стояла кровать Татьяны, донесся ее возмущенный голос: - Вот сволочь!
- Ты, чего Танька? – испуганно спросила Людмила.
- Да ничего! Неужели ты своими куриными мозгами не понимаешь, что этот мудак тем самым лишил нас возможности сообщить в центр о том, что он здесь творит.
Людмила тихо охнула, а Татьяна присев на кровати, громко сказала: - Эх, и дура я, дура! Вчера днем мелькнула у меня мысль передать радиограмму в центр о том, что он здесь вытворяет. Но, девки скажу я вам честно – не решилась. Подумалось, что надо посоветоваться с вами. А, вот оно как вышло.
В комнате наступила тишина, лишь было слышно сопение Людмилы.
- Ну, чего Людка сопишь! Иди спать! Утро вечера мудренее. – сказала Татьяна и повернулась лицом к стене.
Метеостанция Джана работала по сокращенной программе наблюдений. В три часа ночи, так и не сомкнувшая ни на минуту глаз Софья вновь вышла на метеорологическую площадку. Небо над таежной станцией вызвездило. Отметка термометра опустилась до минус двадцати градусов. Зябко поеживаясь, Соня, записывая показания приборов, с тревогой поглядывала в сторону освещенного крыльца метеостанции. Закончив работу, она медленно направилась к зданию. К ее удивлению в комнате для обработки данных никого не было. Торопливо записав в журнал показания приборов, зашифровав их в метеокод, Софья уже было собралась уходить, но неожиданно, к ее большому неудовольствию, в комнату вошел Шевелев. При виде его Соня встала с места и направилась к висевшему на стене пальто.
- Постой Соркина! – окликнул ее Шевелев. Соня замерла на месте. Тот подошел ближе и неожиданным сильным рывком привлек ее к себе. Тихо охнув, она уперлась руками в грудь начальника станции. Отклонив голову назад, Соня негромко произнесла: - Не надо Николай Петрович. Не надо.
Шевелев молчал. Его сильные руки еще крепче сжали ее тело. Соня напряглась, изо всех сил пытаясь вырваться из его цепких объятий. Тяжелый запах прижавшегося к ней мужского тела вызывал тошноту. Голова кружилась, а взгляд его серых со стальным отливом глаз парализовавал волю. Соня чувствовала, как слабеют ее руки. Тонкой кожи щек девушки коснулись жесткие волосы бороды и усов Шевелева, а в губы, приоткрытые для крика, впились властные мужские губы. Дрожа от страха и задыхаясь, она из последних сил упиралась в грудь Шевелева. Каждой клеточкой своего молодого тела она чувствовала, как нарастает, почти звериное напряжение Николая Петровича, и от этого чувства кружилась ее голова и слабела воля. Оторвавшись от жадных мужских губ, теряя сознание, она чуть слышно прошептала: - Не надо.
От этого чуть слышного «не надо» Шевелев еще больше осатанел. Его руки уже проникли под одежду Софьи, мяли ее молодое тело, проникали к низу живота. Не в силах более противится, Соня ослабила сопротивление, и в ту же минуту подхваченная крепкими мужскими руками оказалась в углу комнаты
на старом продавленном диване. Задыхаясь, теряя сознание, она почувствовала, как Шевелев подмяв ее под себя, овладел ею.
Открыв глаза, она увидела стоящего рядом Шевелева. Глаза его были закрыты, на лице блуждала сытая похотливая улыбка. От этой улыбки и от осознания того, что произошло, ей стало нехорошо. Близко-близко к горлу подступила тошнота, и она, позабыв про все, стремглав бросилась вон из комнаты.
- Куда ты дурочка голышом? – услышала она вслед слова Шевелева. Не обращая внимания на его слова, Соня выбежала на крыльцо. Низко наклонившись в сторону, она выплеснула на свежевыпавший снег переполнявшую ее тошноту. Почувствовав физическое облегчение, Соня молча стояла на припорошенном снегом крыльце. Она думала о том, что сейчас произошло с нею. Совсем, совсем не так она представляла себе первое соитие с мужчиной. И от этого становилось противно и стыдно. Стыдно за то, что не смогла устоять перед этим жестоким человеком. Противно оттого, что этот стареющий мужик стал ее первым мужчиной. Слабый ветерок с верховьев Джаны холодил лицо, мелкие почти невидимые снежинки покалывали едва прикрытое тело. Смахнув ладонью с лица внезапно появившиеся слезы, Соня развернулась и пошла назад.
- Ну, что глупая, успокоилась? – встретил ее появление Шевелев. Он сделал несколько шагов по направлению к ней.
- Не подходите! – взвизгнула Соня: - Еще раз притронетесь ко мне, я, я – повешусь!
Шевелев остановился в нескольких шагах от нее и, улыбаясь, произнес: - Не повесишься Соня, не повесишься. Спокойно обдумаешь, что произошло и не повесишься. А сейчас, пока я отстучу радиограмму, ты одевайся, и пойдем ко мне.
Не дослушав Шевелева, Соня, подобрав раскиданную по полу одежду, опрометью бросилась вон из «операторской».
Осторожно приоткрыв дверь, Соня крадущимися неслышными шагами пробралась к своей кровати. Не раздеваясь, забралась под настывшее ватное одеяло. В комнате было тихо, лишь равномерный стук будильника и тихое посапывание Людмилы, говорили о том, что в комнате живут люди.
Как не пыталась она заснуть, так и не смогла. Тело ее содрогалось от мелкой дрожи, и непонятно было ей – Соне, отчего. То ли от холода стоящего в нетопленной комнате, то ли от пережитого. Перед плотно сомкнутыми глазами возникали картины, казалось бы, совсем еще недавнего прошлого. Предпоследний курс, практика на Селемжинской метеостанции, теплый летний вечер, блики костра, и курчавый, темноглазый паренек, несмело целующий ее в губы. От тех его первых неумелых поцелуев сладко кружилась голова, и замирало сердце. Внезапно эти столь приятные воспоминания прервались и в памяти возникли жуткие события сегодняшней, еще не окончившейся ночи. Ей внезапно захотелось стать маленькой – маленькой, такой - как в детстве. Чтобы добрая мамина рука легла на ее лоб, и ласковый мамин голос прошептал: - Фэйгэле моя.
Соня свернулась клубочком и сотрясаемая мелкой дрожью тихо заплакала.
Забвение пришло под утро вместе со сновидениями, короткими и кошмарными. Все сплелось, все перепуталось в тех странных, коротких снах. Давно умершая бабушка, что-то ласково приговаривая, заплетала ей косы. Мама, заботливо оглядывающая ее со всех сторон, расправляла кружева на белом парадном фартуке. Улыбаясь, она, тем не менее грустно говорила: - Вот и пришло твое время, птичка моя, идти в школу, а это первый маленький шажок в большую жизнь. И еще снился нежный скромный мальчик, чьи поцелуи были так неопытны и сладки. Но все рвалось в тех добрых видениях, когда вместо милых сердцу людей, внезапно возникал страшный - престрашный человек, при виде которого Соне хотелось спрятаться. Она металась в поисках укромного места и не как не могла найти его.
Все еще всхлипывая во сне, она проснулась от громкого крика Людмилы. Та, вскочив с постели, бегала по комнате, прижимая к затылку подушку.
- Девочки, милые, что? Что мне делать? – кричала она испуганно. Татьяна и Соня, ничего не понимая, смотрели на подругу.
- Что ты носишься, как оглашенная! Остановись, и скажи толком, что случилось? – властно произнесла Татьяна.
- Что, Что! Подушка вот прилипла к голове, и теперь ее не оторвать. – плача, ответила Людмила.
- Дерни, как следует. – посоветовала Соня.
- Дергала. Больно!
Татьяна встала и, не обуваясь, подошла к Людмиле.
Покажи.- приказала она. Людмила отняла руки от подушки, и та не упав, повисла на белокурых волосах Людмилы.
- Примерзла. – констатировала Татьяна.
- Как? – изумилась Люда
- Просто. Примерзла и все.
- И, что теперь делать?
- Резать. – последовал категоричный ответ.
- А, может, Танечка оттаем как нибудь?
- Нечем Людка. Нечем. Дров нет. Поэтому будем резать.
Достав с полки забытые кем-то портновские ножницы, Таня подошла к подруге.
- Повернись к свету. - скомандовала она. Внимательно осмотрев волосы, девушка решительно выстригла примерзшую прядь, и отбросила подушку и Людмилину койку.
- Все! – сказала она: - Можешь собираться на дежурство.
- Какое дежурство? – удивленно спросила Людмила, пытаясь ощупать остриженные волосы на затылке.
- Какое, какое… - передразнила ее Татьяна: - На твое милочка дежурство. И заступать тебе с девяти утра.
- А, кушать? – беспомощно, по-детски спросила Людмила, пытаясь разглядеть в небольшое настенное зеркало свой выстриженный затылок.
- Нет такого права, чтобы на работу голодной ходить. – продолжила она, и без перехода спросила: - Сонька, ну скажи хоть ты мне, что у меня там сзади на голове?
Соня, отвернувшись к окну, молчала. Вместо нее ответила Таня: - Все у тебя там нормально, почти ничего и не видно. А, за едой я сейчас сама схожу. Пусть только попробует не дать!
С этими словами, Татьяна, быстро надев курточку, вышла за двери.
- Соня, Сонечка! – не унималась Людмила: - Ну, хоть ты скажи мне, что у меня сзади на голове.
Не желая разговаривать, Соня протянула ей маленькое зеркальце. Обрадовавшись, Людмила схватила зеркальце и бросилась разглядывать свою прическу.
- Соня! Сонечка! Ты посмотри, что она наделала! Нет! Ну, на кого я теперь похожа! – ужасаясь, кричала Людмила, глядя на себя в зеркало.
- Как я теперь на люди покажусь в таком виде! – продолжала причитать в конец расстроенная своим видом Людмила.
- Какие люди! Людка! Какие! Где ты видишь здесь людей? Тут же зверье одно! – не выдержав, сорвалась Софья.
- Чего орем? – открывая двери, громко спросила появившаяся на пороге Татьяна.
- Сегодня этот пердун старый чего-то расщедрился. – произнесла она, вываливая на стол банки пакеты, кульки.
- Ой, девочки сгущенка! – воскликнула подбежавшая к столу Людмила. Схватив банку, она со словами: - Девочки, как я ее люблю. – прижала ее к груди и принялась кружиться по комнате.
- Ну, хватит плясать. – остановила ее Татьяна: - сейчас покушаем, ты Людка – на работу, а мы Соней будем заготавливать дрова.
Только к полудню на делянку за вертолетной площадкой пришел Шевелев и привез на санях бензопилу. Поздоровавшись, он поглядел на очищенный от ветвей ствол сваленного накануне дерева, затем, запустив пилу, быстро распустил его на чурки. После этого, выбрав взглядом стоящую поодаль сухостоину, он перевернул полотно пилы, и со словами: «Посторонись» в считанные минуты завалил дерево наземь. Присев на пенек он достал из кармана начатую пачку «Примы», прикурил и глубоко затянувшись, сказал: - Вы девчата с этой сучья то посшибайте. Я ее побыструхе распущу, а то с той, – он показал рукой на распиленную лиственницу: - толку не будет. Сырая она, гореть не будет
Недоумевая, Татьяна, взяв за руку Софью, сказала: - Пойдем. Неумело тюкая топорами, девчата в полчаса обрубили редкие сучья на сухостоине. Закончив, они отошли в сторону, освободив место для
Шевелева. Тот встал с места, и, поплевав на ладони, одним рывком стартера завел пилу. Весело завизжала пила, вгрызаясь в сухую древесину. Радуясь тому, что в доме будет тепло, улыбалась
Татьяна и, изредка поглядывая в сторону девушек, улыбался Шевелев. Софья же наоборот, стояла рядом с Татьяной с серьезным, отрешенным лицом. Закончив работу, начальник метеостанции, взвалив пилу на плечо, сказал: - Чурки эти перевезете к моей поленице, я их потом переколю. А оттуда возьмите колотые сухие дрова. Да сучья за собой приберите. А ты Соркина вечером зайди ко мне.
Он посмотрел на Соню долгим взглядом, будто ожидая от нее ответа. Но та, молчала, делая вид, что не услышала его слов, отвернулась. Шевелев, махнув на прощание рукой, направился в сторону метеостанции.
- Сонька, что у тебя было с ним? – трогая подругу за плечо, спросила Татьяна.
- Ничего. – тихо произнесла Соня и отвела взгляд в сторону.
- Как же Соня ничего? Я же вижу. Что он приставал к тебе?
Внезапно подбородок Сони задергался, лицо исказила гримаса боли, плечи задрожали, и она, закрыв лицо руками, захлебываясь от плача, произнесла: - Он меня снасиловал.
- Когда?
- Сегодня ночью. На дежурстве.
- Вот сволочь! Что ж ты не сказала?
- А, что я могла сказать!
Сонин плачь, перешел в крик. Не видя ничего перед собой, она рванулась в сторону от подруги. Но, не пробежав и десяти шагов, она как подрубленная упала на свежевыпавший ночью снег. Таня, отбросив в сторону топор, бросилась к подруге. Девушка неподвижно лежала лицом вниз. Шапочка с ее головы слетела. Разлетевшиеся во все стороны черные густые волосы Сони, на фоне чистого, сверкающего на солнце снега, казались зловещим темным ореолом, окутывающим ее голову.
- Соня! Сонечка, что с тобой? – взволнованно приговаривала Таня, переворачивая ее на спину.
Глаза Сони были закрыты, открытые губы словно зашлись в немом крике, смуглое от природы лицо было бело, как окружавший их снег. Девушка была без сознания. Растерянно оглядываясь по сторонам, Татьяна, вначале негромко, а потом уже во весь голос, закричала: - Помогите!
Тормоша за плечи подругу, похлопывая ее по щекам, Татьяна поняла, что помощи ждать не откуда. Что с такого расстояния ее никто не услышит. В поле зрения попали привезенные Шевелевым сани, предназначенные для перевозки дров. Оскальзываясь и спотыкаясь на неровностях, девушка бросилась за ними. Уложив Соню на сани, Татьяна, тяжело дыша, потащила их к дому.
Толкнув дверь, Татьяна увидела Людмилу, стоящую по середине комнаты. Глаза ее были закрыты, лицо источало чувство превеличайшего удовольствия, губы и даже подбородок девушки были измазаны сгущенкой. Услышав стук входной двери, Люда открыла глаза. При виде Татьяны маска благодушия на ее лице исчезла. Теперь ее лицо выражало растерянность, и даже испуг.
- Таня! - удивленно протянула она, торопливо утирая тыльной стороной ладони губы.
- Я, вот… я, совсем немножко. Я попробовать.
Не обращая внимания на ее слова, Татьяна коротко бросила: - Пойдем, помоги мне.
Поставив банку со сгущенкой на стол, Людмила выскочила вслед за подругой на улицу. Увидев Соню, лежавшую на санях, она от страха присела.
- Таня, Танечка, что с ней? Она умерла? – запричитала она.
- Не ори! Бери за ноги. Понесли в дом. – приказала Татьяна, и чтобы как-то успокоить Людмилу, сказала: - Обморок у нее.
Острый запах нашатырного спирта подействовал быстро. Щеки Сони порозовели, ресницы затрепетали, и она открыла глаза.
- Где я? Что со мной? – испуганно оглядываясь, произнесла девушка, приподымаясь на локтях.
- Лежи Соня, лежи. – приказала Таня, и, поглаживая подругу по голове, добавила: - Ничего страшного. Простой обморок. Ты полежи, отдохни с полчасика, и все пройдет.
Соня благодарно взяла Танину ладонь и приложила к щеке.
- У тебя ладошка, как у моей мамы. – тихо сказала она, и утомленно прикрыла глаза. Через минуту она заснула. Дыхание ее было ровным и спокойным.
- Танечка, милая, скажи, что с ней случилась? – с дрожью в голосе спросила Людмила.
Татьяна, отвернувшись от Софьи, посмотрела на стоящую в отдалении девушку. Та была бледна от недавно пережитого волнения. В голубых, широко открытых глазах Людмилы читалась тревога и искреннее любопытство. Что из этих чувств преобладало в ее душе, сказать было трудно.
- Я же тебе сказала – обморок
- А, отчего?
- Мало ли от чего. Мы последние дни плохо питались, может быть от этого.
- Но, у меня же нет!
- Ты побольше сгущенку лопай, тогда у тебя от счастья ежедневные обмороки начнутся.
- Ай, да иди ты Танька! Я совсем немного, только попробовать. – отмахнулась от подруги Люда, и, взглянув на часы, начала собираться на метеорологический срок наблюдений. Вертясь перед зеркалом, она то и дело недовольно осматривала свой остриженный накануне затылок, не решаясь, однако, выказать свое недовольство Татьяне.
- Ну, что ты перед зеркалом крутишься! Через пять минут начало срока, а ты, как на свидание не торопясь, собираешься.
- А, может, и собираюсь. – смеясь, сказала Людмила, и кокетливо натянув на бок шапочку, выскочила за дверь.
Было уже четверть четвертого, когда Людмила, запыхавшись, влетела в «операторскую». Завидев Шевелева, она застыла у порога.
- Опаздываешь Красникова. – строго произнес он, поглядывая на хронометр.
- Я чуть-чуть Николай Петрович. Я не виновата. Там с Соркиной плохо. Еле живую привезли с деляны, так вот я и задержалась. - жалостливым голосам, произнесла Людмила.
Слова, сказанные Людмилой, произвели на Шевелева неожиданное действие. Он побледнел, встал со своего места и быстро заходил по комнате.
- Что она говорила? – спросил он, внимательно глядя на Красникову.
- Она то совсем ничего не говорила, она без сознания. Я, я не знаю, что там произошло. – залепетала девушка.
- А, что Первоянварская тебе говорила? – пристально глядя на девушку, продолжал допытываться Шевелев.
- Ничего. Сказала, что это у нее обморок от недоедания. – как бы оправдываясь, ответила Людмила, и, пытаясь отгородиться от произошедшего, торопливо добавила: - Я ей говорила, что это не от недоедания. Я говорила, что мы питаемся хорошо. У меня ведь нет никаких обмороков.
Шевелев криво усмехнулся.
- Хорошо Красникова. Обработай данные и жди меня здесь. Я сейчас приду.
После ухода начальника девушка не сразу села за работу. Облокотившись руками о стол, она думала о том, что Шевелев не такой уж плохой человек.
«Вон он смотри, как из-за Соньки переживает. И дров нам напилил. И… еще сгущенку дал. А, если внимательно приглядеться, так не такой он уж и старый» - думала девушка, совершенно позабыв про работу.
Шло время, Шевелев не появлялся. Закодированное донесение метеосводки лежало на столе.
«Что они там делают? О чем говорят? Вот интересно было бы подслушать?». Людмила встала из-за стола и подошла к окну. Пытаясь хоть что нибудь разглядеть в ранних сумерках, она протерла ладонью запотевшее окно.
- Ну, ничего же не видно! И почему я должна здесь торчать! Я свою работу выполнила, и имею право уйти! Сейчас вот встану и уйду. – вслух произнесла она, отходя от окна, но не успела. Стукнула входная дверь, и на пороге появился Шевелев. Лицо его было серым. Не глядя на девушку, он тихо сказал: - Можешь идти Красникова.
Людмила, подхватив с дивана пальто, направилась к выходу. Открывая двери, она мельком оглянулась на начальника. Тот, сидел за столом, обхватив руками голову. Напряжено согнутая спина Шевелева, втянутая в плечи голова, выдавали его волнение, и Людмиле, отчего то стало жаль Николая Петровича.
- До свидания. – произнесла она, и так и не дождавшись ответа, вышла за дверь.
Продолжение следует.