Василий сегодня поднялся рано. За жердями надумал сходить в лес. Недавно заприметил он возле устья ручья несколько тонких сухих деревьев. «Готовые жерди, ядрена мать! Да и тальнику невесть сколько! На горох нарубить прийти надо». Сегодня спозаранку и собрался. «Можа ружье прихватить. Вдруг птичка какая.., супец баба заварганит…». Он почесал затылок, поглядел на висящее возле дверного косяка ружье и махнул рукой. «Не. За птичкой отдельно схожу, с обеда или завтра. Седни надо забор подправить». Сунул за ремень топор, набросил на плечо моток веревки и огородами вышел за поселок.
Шел легко, вдыхал свежесть отдохнувшей за ночь природы, весело поглядывал на светлеющий горизонт и просыпающуюся тайгу. Не замечал стукающее по ноге топорище. Сапоги от росы стали влажными. Но это снаружи. Внутрь вода попасть не могла, Василий загодя обильно промазал сапоги свиным жиром. Ногам было тепло и уютно, и даже не ощущался засунутый за голенище длинный охотничий нож.
Быстро добрался до намеченного места и, покурив, принялся за работу. Жерди и впрямь оказались замечательные. Прямые, длинные, а главное легкими и сухими. Десяток изготовил их Василий за какой-то час и связал в две вязанки. «Достаточно, однако» - решил он, вынимая из кармана папироску. Закурил.
Сидя на аккуратно увязанных жердях и дымя папиросой, слушал тайгу и глядел на темнеющие невдалеке густые заросли морошки. «Ноне должно ягоды этой много будет. И смороды лесной. Однако год урожайным придется!».
Тщательно загасив окурок, Василий пошел поглядеть на зеленеющие под склоном густые кустарники. Возле нескольких, тесно стоявших друг к другу молодых деревьев, наткнулся на упавшую большую сосну. Обходить охоты не было и он полез через ствол.
«Прошлый год видно ветром повалило» - только подумал Василий, как нога его на другой стороне дерева провалилась в какую-то нору.
«Неаккуратно! Осторожней надо! Так недолго и ноги испортить. Поди, лиса тут нарыла, мать ее так!».
Он внимательно осмотрел нору. «Да нет, не лиса. Здесь зверь поболее накопал».
Василий поковырял палкой в норе. «Блин, что-то там есть! Щенки, наверное. Или сам зверюга. Не-е не сам, не взрослый. Тот, учуяв меня, свалил бы или нору стал защищать. Молодняк там.»
Он снял брезентовую куртку, обернул руку и засунул ее в нору. Некоторое время шарил в норе, потом вытащил руку и сбросил с нее куртку. Голой рукой снова полез в нору.
Через мгновение он вынул из норы маленького серого щенка.
«Блин, волк! Волчонок! Ни хрена себе!».
Василий быстро огляделся вокруг, прислушался к тайге. Неровен час, вернется мамаша, тогда несдобровать. Она за своего отпрыска глотку разорвет в одно мгновение.
Сунув щенка за пазуху, Василий скорым шагом направился к вязанкам жердей. Волчонок завозился возле брюха, но Василий уже накинул конец веревки на плечо и быстро поволок жерди по обратной тропе.
Волчица охотилась уже несколько часов. В темноте перед началом рассвета она вышла из логова, где теплым комочком спал ее последний дитенышек. Она лизнула его пушистый бочок и выскользнула из норы.
Инстинкт гнал ее на охоту. Она не ела уже много дней и, чтобы кормить дитенка, ей нужно поесть. Скоро она начнет приучать его к мясу, а пока… Молока щенку хватало, вон как набухли соски! Его хватало даже когда детей было трое. А этому последнему теперь и вовсе благодать!
Две недели назад большой зверь разорил ее логово. Она, возвращаясь с охоты, увидела, как страшный бурый зверь расправляется с ее детьми. Он убивал уже второго. Первый, задавленный мощной лапой, лежал невдалеке.
Сердце матери зашлось в ярости и бешеной злобе. Она, не думая больше ни о чем, кроме как о спасении своих детей, метнулась на страшного душегуба и в едином свирепом порыве разорвала ему ухо и вспорола кожу на шее.
На ее счастье бурый зверь оказался молодым и неопытным. Он отпрыгнул от логова, стараясь когтистой лапой сломать голову серому существу, дерзнувшему напасть на него. Но волчица успела отскочить и, схватив зубами последнего щенка, в два прыжка скрылась в густых зарослях багульника.
Она долго бежала, часто оглядываясь и путая свои следы хитрыми петлями и зигзагами. Несколько раз останавливалась, ложила дитенка возле своих лап и прислушивалась к тайге. Погони не было. Она немного успокоилась.
После долгих поисков ей наконец удалось найти подходящее место, где можно было укрыться с ребенком. В небольшом буераке, под поваленной ветром сосной, в толстом слое прошлогодних листьев и хвои она вырыла углубление и положила туда щенка.
С этой минуты она не оставляла его ни на миг. Постоянно облизывала, трогала лапами, а когда щенок засыпал, она подгребала его себе под брюхо, сворачивалась вокруг него клубком и забывалась в тревожном сне.
Днем позже волчица вырыла здесь же нору и только теперь окончательно успокоилась.
Она страстно, по-звериному любила этого малыша. Слушала, как он дышит; чувствовала, как стучит его маленькое сердечко и горячей нежной материнской любовью согревала свое дитя. Страшной силы, древний, величественный и прекрасный инстинкт матери, которым наградила природа самку, сберегал для этой природы продолжение!
Но этот же самый инстинкт заставил ее сегодня покинуть логово и пойти за добычей.
Ближе к полудню ей удалось наконец поймать зайца. И хотя она исходила слюной и дикий голод терзал ее брюхо, волчица зайца не тронула. Она понесла его в логово. В первую очередь – воспитание щенка. Зайца она съест там, в логове. Щенок должен видеть, чем питается настоящий волк!
Она бежала с зайцем в зубах и думала о маленьком сером комочке, который ждет ее в норе. Проголодался наверное! Только бы не вылез оттуда, а то в тайге для него сейчас много опасностей. Да нет, не вылезет. Пока ее нет рядом, он не покинет нору. Но все же волнение не покидало волчицу.
И тут сердце ее почувствовало, даже не почувствовало, а ясно ощутило неизвестно откуда взявшуюся, необъяснимую тревогу. Она ускорила бег и, чем ближе становилось логово, тем сильнее охватывало ее состояние приближающейся неминуемой беды.
За несколько десятков шагов от поваленной сосны волчица бросила зайца и метнулась к норе. Она позвала щенка, но он не выбежал, как обычно и, вдруг потемневшее пространство, навалилось на мать страшным неописуемым горем!
Щенка не было.
Вокруг логова, к запаху трав, листьев и таежных цветов, примешивался острый и непривычный для обоняния запах постороннего существа. Она знала такой запах. Это двуногий. Он был здесь, пока она охотилась! Он убил ее дитя!
Волчица взвизгнула в страшном горе и оббежала вокруг логова. Она все-таки надеялось найти своего ребенка. И еще несколько кругов сделала она, горящими глазами высматривая все вокруг. И там и здесь, и в кустарнике и за дальними деревьями…
Нет. Щенка нигде не было.
Но и запаха смерти она тоже не чувствовала. Тогда что?! Где малыш? Что здесь произошло?
Она определила, что следы двуногого уходили в сторону большой реки. И здесь же ощущался еле заметный запах ее дитенка. Волчица еще раз осмотрела вокруг лес и побежала по следам двуногого. Она уже знала: двуногий не убил щенка! Он его унес. И в сердце материнском появилась маленькая надежда. Это придало ей силы и она стремглав помчалась по следам в страстном и единственном желании догнать преступника и спасти свое дитя.
Ей понадобилось совсем немного времени, прежде чем она выбежала на опушку леса и увидела перед собой, раскинувшееся на берегу большой реки, поселение людей. Она без труда определила в какое место ушел укравший ее щенка. Прячась в высокой траве, отыскала в заборе дыру и через секунду очутилась в просторном дворе.
Василий положил волчонка в небольшом сарайчике, пристроенном возле южной стороны дома. Здесь и тепло и сухо, и от сеней рядом.
Жена не одобрила сегодняшнее его действо.
- Не хорошо это, - сказала она, гремя посудой на кухне.
- Чего не хорошо? – не понял Василий.
- Дитя отнимать у матери.
- Да будет тебе! Всегда от матерей отымают щенков, телят и поросят. Ерунда это все!
- То домашние. А волк – зверь вольный, лесной и дом ему – тайга.
- Сентиментальность! – Василий налил в миску молока и покрошил туда же немного хлеба. – Пока маленький, Дашутке в радость будет, а вырастет – двору охранник.
- Не хорошо это, - повторила жена и сильнее загремела посудой.
Василий вышел с миской на крыльцо. Затворил за собой сенную дверь и… оторопел. В трех шагах от него стоял волк.
Молоко тонкой струйкой полилось на доски. Но Василий не то что бы испугался, а скорее растерялся. Опытный охотник, повидавший всякого в тайге, изумился поведению матерого зверя.
Волчица не убежала при появлении человека и не стала нападать. Она стояла и смотрела человеку в глаза. Стояла почти не шевелясь и смотрела.
Василий краем глаза увидел как за забором сосед Витька мелькнул из туалета в свои сени, даже не стукнув дверью.
Волчица продолжала смотреть на Василия, но через пару секунд Витька с грохотом вылетел из своих сеней с карабином в руках и заревел:
- Счас, Васька! Я ее, суку…!
Он на бегу клацнул затвором и вскинул карабин. Но волчица, едва услышав первые Витькины звуки, прыжком ушла за щель забора и исчезла в высокой траве.
Василий облегченно выдохнул, прижался спиной к дверям и вытер вспотевший лоб. Подбежал Витька с выпученными глазами, вертел башкой во все стороны:
- Вот, блин, совсем уже обнаглели! Скоро в дом начнут заходить! Ты как, Васька!?
- Нормально. – деревянным языком прошамкал Василий и снова вытер пот со лба.
- Ну, штаны сухие и ладно! A я гляжу из туалета, через щелку-то, ну и озноб меня взял, мать их так! Волчара прет по твоему огороду! Я потихоньку и сиганул в избу. За ружьем-то! Вот сволочи! – Витька еще раз поглядел в сторону забора, - Ну, пойду дело доделывать.
Витька ушел, матерясь и на ходу вытаскивая патрон из патронника. Василий сел на крыльцо. Закурил.
На крыльцо выбежала дочка. Василий схватил ее и прижал к себе, завернув рот с папироской в другую сторону.
Ей хватило бы одного мгновения, чтобы перекусить вон ту пульсирующую тонкую жилку на шее двуногого. Перекусить вместе с горлом, до самого позвоночника. И ощутить трепещущее мясо вора и преступника, укравшего ее дитенка. Она видела испуг и ужас в его глазах.
Но трогать двуногого нельзя. И не потому, что этот человек силен и много выше ее ростом. И не потому, что он обладает оружием гораздо мощнее ее когтей и зубов. Нет, об этом она никогда не думала, если на ее пути вставал зверь более сильный и ловкий. Тем более, что сейчас человек напуган неожиданным ее появлением. А потому, что у этого двуногого находится ее дитя. Убьет она человека и что? Как ей спасти своего ребенка?
И она стояла в нерешительности и ждала… Отдал бы он.., зачем ему ее дитенок?! Он ведь такой маленький!
Неожиданные громкие звуки отвлекли ее от своих мыслей. О-о, она хорошо помнит, что следует за звуком клацающего затвора! Она помнит, как некоторое время назад, когда был большой снег, ее стая попала в засаду двуногих. После таких звенящих звуков раздавались более громкие, похожие на те, что слышала она, когда с неба льется вода и сверкают ослепительные полосы. Люди издавали подобные звуки и ее братья и сестры падали окровавленные на белый снег и в муках покидали этот мир. Поэтому она больше не решилась выжидать и поспешила спрятаться в высокой траве за забором. А там и до леса недалеко.
С обеда Василий пошел за остальными жердями. Ружье взял. Жена настояла.
- С тайгой шутить не надо, сам же говорил.
- Не так я говорил. Тайгу любить надо, она шуток не приемлет. И над собой шутить не позволит. На шутки она так ответит, что небо с овчинку покажется. А полюбишь ее, и она ответит тебе любовью и лаской. Давай ружье. И патроны с картечью. Вон те коричневые. Ага, они.
Шел не быстро. Глядел на тайгу. Думал.
«Смотрела она как то странно на меня! Не зарычала, не оскалилась, и с места не сдвинулась. Пока этот недокакавший ее не спугнул! Непонятно все это…!»
Минут через сорок дошел до поляны, где лежали оставшиеся несколько жердей. Сбросил с плеча моток веревки, ружье прислонил к стволу большого кедра и вынул из кармана папироску. И спичку уже приготовил зажечь…, но не успел! Замер на месте со спичкой в руке и папироской в зубах: в пяти шагах от него стояла матерая волчица и глядела прямо ему в глаза.
Стояла молчком, почти не шевелилась и только хвост ее немного вздрагивал. Он видел этот хвост и уши, повернутые в его сторону. И глаза…
Папироска выпала. «Что за хрень!»
Когда растерянность от такой неожиданной встречи немного прошла, сразу мысленно заматерился, костеря себя на чем свет стоит: «Во, блин, попа-ал! Мать-перемать! И ружье вон в двух шагах, а не взять, не успею!»
Он приготовился к схватке. Ножик-то у него здесь вот, в голенище! Это хорошо!
Но волчица не производила никаких действий. Она смотрела на человека своими зелеными глазами и Василий снова растерялся. Он вдруг что-то увидел в этих звериных глазах. Нет, не может быть, это ему скорее всего показалось! Он уже где-то видел этот взгляд! Где же?!
И тут он ясно вспомнил… Да, не показалось ему… Этот выразительный взгляд он уже видел!
Это взгляд…
Прошлой зимой приболела дочка его. Простудилась на реке. К ночи температура выросла не на шутку и Василий с женой испугались. Дочка стала задыхаться. Галина пыталась что-то сделать своими способами, но ничего не помогало.
- Надо в больницу, Вася! Срочно!
Василий схватился за голову! Как сейчас до больницы добраться!? На дворе пурга, все снегом замело, «Буран» не пройдет. В поселке еще ладно, а через лес как? До райцентра почти тридцать километров!
- К Петровичу пойду, - махнул рукой в отчаянии Василий и набросил тулуп.
- Иди, Вася, только скорее!
- Не отказал бы! Мы с ним давно не в ладах.
У Петровича был единственный на всю округу старенький вездеходишко. Еще с тех времен остался, когда геологи чего-то искали в их местах. В начале девяностых смылись геологи, побросав всю технику прямо в тайге. Постепенно мужики растащили все, что могло пригодиться в хозяйстве, а Петрович умыкнул вездеход. Мужики смеялись над ним: мол, на кой хрен эта сломанная железяка?! Но Петрович, прокопавшись много недель, все-таки восстановил вездеход и вот уже несколько лет машина заменяет ему и «Буран», и коня, и многое другое.
В поселке Петровича не любили. Пришлый он, замкнутый и нелюдимый. За своего не считали. Но и вражды никакой к нему не чинили. Не в характере это у таежных людей.
Уже за полночь постучался Василий в Петровичеву дверь. Собака не залаяла: знала Василия.
В сенях зажегся свет и дверь открылась. В проеме стояла супруга Петровича.
- Ты чего, Василий? В поздноту такую?!
- Петровича надо! Срочно!
Женщина махнула рукой: заходи.
Петрович возле печки подшивал валенки. Увидев гостя, кивнул головой и, продолжил свое занятие, отвернувшись от вошедшего. Василий снял шапку:
- Выручи, Петрович! Дочка захворала. В больницу надо, а на дворе… Опасаюсь, не доеду на «Буране», а жар у дочки уже…
- Завесть поможешь, - перебил Василия угрюмый мужик и, набросив полушубок и шапку, направился на улицу. Василий выбежал следом.
Через полчаса, промерзшая машина, натужно гудя старым движком, везла четверых людей сквозь стылую, вьюжившую густым снегом тайгу.
Василий глядел на, лежавшую у Галины на руках дочку, которая тяжело и часто дышала приоткрытым ртом. Личико ребенка было бледным и посиневшие детские губки шевелились, как будто девочка хотела что-то сказать или позвать на помощь. Галина вытирала платочком ее вспотевший лобик и свои слезы и что-то тихо шептала, низко наклонившись над ребенком. Василий слышал, как матерится Петрович, когда фары выхватывали из белой мглы очередной сугроб, вставший на пути. Видел, как тот быстро работает руками, переключая скорость и вертя баранку. Петрович иногда оглядывался и, тихо сматерясь, поддавал газу.
Ближе к райцентру девочке стало совсем худо. Она закатила глаза и почти перестала дышать. Галина заревела над ней в голос. Василий заматерился. Петрович с силой вдавил педаль газа в пол.
В больнице ребенка сразу у них забрали и увезли на каталке. Ринувшихся было следом Василия и Галину остановил человек в белом халате.
- Здесь подождите. Доктор осмотрит и все скажет.
Дверь закрылась.
Василий ходил туда-сюда по небольшому коридорчику, не знал куда деть руки, шапку то снимал, то одевал. Жена сидела на стуле возле двери и плакала.
Через некоторое время вышел доктор. Галина подскочила со стула, кинулась к нему. Доктор снял очки, повернулся к женщине. Василий оказался у него за спиной. Он видел только лицо супруги и седой затылок врача.
Галина, прижав свои руки к груди, смотрела на доктора глазами, полными слез и пыталась что-то произнести, но не могла. Она глазами спрашивала доктора и во взгляде ее была мольба о спасении ребенка и кричали глаза ее: «Спаси мое дитя…!».
Доктор, видя состояние женщины, взял ее руки и тихо но твердо сказал:
- Не нужно волноваться! Через неделю поедете с дочкой домой. Ангина у нее. Вылечим.
Василий облегченно вздохнул за спиной врача и с благодарностью поглядел на его седой затылок.
Это был тот самый взгляд. Такой же! Сейчас таежный матерый зверь также смотрел на Василия. Волчица просила его своим взглядом: «Отдай! Не губи…!»
«Черт возьми! Не может быть. Или я схожу с ума?!». Тупо заныло где-то в груди, мороз пробежал по спине. Василий, сам того не осознавая, опустился на колени, уперся руками в жесткую траву и, не отводя взгляда от волчицы, охрипшим голосом прошептал:
- Прости меня, мать! Прости глупость мою дурную! Нет оправдания этому…
Он опустил голову, и не было у него страха перед свирепым зверем. Ему было стыдно. За пакостную свою проделку, за мерзостный и гнусный поступок.
Но волчица не стронулась с места. Она так же смотрела на человека. И ждала…
Василий снова поглядел на самку, в трех шагах стоящую от него. И вдруг встрепенулся и даже подался немного вперед, к волчице.
- Ты подожди…! Я счас…! Не уходи, я быстро…!
Он вскочил с травы и, топая тяжелыми сапогами, помчался в сторону поселка. Не оглянулся ни разу. Не зачем было. Почему-то был уверен: зверь понял его правильно. Он только повторял не громко:
- Счас я… Ты погодь…!
Галина развешивала во дворе выстиранное белье. Услышав с улицы топот, она выглянула за ограду и с удивлением увидела бегущего к дому запыхавшегося мужа. Василий, не сбавляя бега, мельком взглянул на ничего не понимающую супругу, растворил с ходу калитку и - прямиком к пристройке. Схватив там картонную коробку вместе с волчонком, он помчался обратно. Галина, посмотрев направление его пути, вдруг улыбнулась и облегченно вздохнула:
- Ну, слава Богу!
Василий влетел на поляну, тяжело дыша и изрядно устав. Но в глазах его светилась радость: волчица никуда не ушла, она была здесь, она ждала его!
Он поставил коробку на траву и аккуратно перевернул ее. Хватая ртом воздух и часто моргая слезившимися от усталости глазами, он отполз на коленях от коробки и, показывая обеими руками на картонку, прохрипел:
- Вот… Возьми, мать… Это только твое… Возьми!
Щенок, переваливаясь с боку на бок, вылез из коробки и, облизнувшись, отошел от нее. Он поглядел на Василия, на мать, в нескольких шагах стоявшую от него и потом быстро, насколько позволяли щенячьи ножки, побежал к волчице. Она нюхнула его, ткнувшегося с разбегу в ее лапы, посмотрела на человека и ухватила щенка за загривок.
Попятилась с дитенком задом, потом развернулась и потрусила в тайгу, гордо и высоко неся своего ребенка.
Василий сидел на траве, смотрел вслед волчице и радостно улыбался. «Вот, ети ее мать, как оно…!».
Долго он еще курил, сидя на поваленной ветром сосне и думал какую-то думу, шевеля губами. То ли матерился, то ли молитву читал, благодаря Его за то, что уберег от страшного.