Спецгосударство. Текст целиком

ЮРИЙ ЕВСТИФЕЕВ

СПЕЦГОСУДАРСТВО


ТЕКСТ ОПУБЛИКОВАН В ЖУРНАЛЕ "МОСКВА" И НА САЙТЕ  БИБЛИОТЕКИ РОССИЙСКОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО ИНТЕРНЕТ-УНИВЕРСИТЕТА

Часть 1. РАЗОРВАННЫЙ РУБЛЬ

    ЦАРИЦА XX века – идея упразднения денег – с незримых высот правит миром.
    У меня на Родине царицу-идею в начале века возвели в ранг божества, насильно оторвав от христианских заповедей, в конце – с позором и в лохмотьях вышвырнули на улицу, а там в пику ей повсюду намалевали лавочные наименования. Полная потеря ориентации стала платой за легкомыслие: люди ходят кругами, как слепые без поводырей, натыкаются на нечто наэлектризованное – и вдруг в центре столицы начинают палить танки, или в благодатнейший урожайный год исчезает неведомо куда продовольствие, или при смерти оказывается вся промышленность...
    Предчувствия катастроф, упования на спасителей будоражат людей, совсем как в биб-лейские времена. Властители дум ищут мессий в прошлом, в "России, которую мы потеряли", на Западе, в Китае, Японии, Корее, Чили, Бразилии и, бранясь между собой, дружно хулят простолюдинов. Но мало кого веселит это скоморошество.
    Что было? что есть? что будет? – нет надежды получить ответы у научных или литера-турных светил, ибо просвещенные люди на Родине уже ни в грош не ставят царицу-идею, не брезгуют даже, в большинстве своем, возглавлять гонения на нее. Непонятно – строят что-то на Руси, разрушают или проматывают накопленное? И слово "государство" произносят всуе, допуская бесчисленные его толкования...

    Глава первая. Колония

    Социалистическое государство – а в этом словосочетании существительное было не-отделимо от прилагательного – состояло из трех основных частей: колонии, метрополии и собственно "государства – аппарата для систематического применения насилия" (по вы-ражению Ленина). Части сливались воедино, как элементы атомного ядра. Сталин представлял размеры трагедии в случае, если врагам удастся попытка расщепить ядро. Ведь это государство создавалось при его участии.
    На его глазах революционеры нагрянули в Россию как матерые хищники, и сам он был в их стае. Классический свободный рынок они однозначно считали уделом колониальных, технически отсталых стран. Он обречен быть поглощенным индустриальными акулами. Так почему бы – не акулами в социалистическом, уничтожающем деньги, права на собственность и капитал, обличье? Главным козырем в игре с "инакомыслящими" революционеры называли коммунистическую идеологию – своего рода красивые плавники, прикрывавшие хищную пасть. Они собирались завладеть миром. Вопрос стоял – как накопить побольше сил?
    На глазах Сталина, с 1917 года, в эпоху "военного коммунизма", попытались выкинуть рыночные премудрости сразу за ненадобностью. Это породило не только гражданскую войну, но и не зависимые от нее чисто экономические бедствия. Хаос рынка неожиданно для всех революционных теоретиков сменился другим хаосом. "Расстройство хозяйственной жизни принимает в товарно-капиталистическом обществе форму всеобщего избытка, а в пролетарско-натуральном хозяйстве – форму всеобщего недостатка, – писал тогда  Л. Крицман. – Анархия... пролетарско-натурального общества была анархией снабжения, что вело к расслоению экономики на легальную и нелегальную (товарную, товарно-капиталистическую)".
    Упразднив рынок декретами, революция тогда... чуть не упразднила себя. Власть стала вдруг нищей и беспомощной, а криминальные структуры – непобедимо-грозными. Уроки Сталин извлекал для себя раз и навсегда. Государство и рынок с тех пор стали повязаны намертво: их институты должны отмирать параллельно.
    На глазах Сталина вводился нэп: революционеры отказывались от попыток обманчивого братания или жестокой войны с русским народом и переходили к откровенной колонизации его, длительному административному и чисто экономическому порабощению. Как тогда говорили – от штурма к осаде.
    Видный троцкист Евгении Алексеевич Преображенский первым в середине 20-х годов употребил в своих работах слово колония в применении к территории всей бывшей Российской империи (раньше говорить об истинных целях нэпа, как он признавался, ему строго-настрого запрещал Ленин). В колонии допускалась и даже поощрялась рыночная экономика. Она должна была служить своего рода физиологическим раствором для метрополии, то есть новой безденежной экономики – некоего недоношенного ребенка, выброшенного раньше времени в Россию. Этого ребенка ни в коем случае нельзя было потерять – наоборот, все могущество власти предполагалось употреблять на доставку ему питания.
    В орбиту рынка вовлекалось и, соответственно, отдавало "ребенку" свои соки, силы и кровь все население. Исключение не делалось даже для пролетариев – пусть потерпят ради своей же пользы. Взаимодействие колонии и метрополии должно происходить по закону социалистического накопления – в пользу последней, разумеется. Преображенский противопоставлял его рыночному закону стоимости. Соседству двух экономических систем Евгении Алексеевич предрекал самую страшную форму – в виде непрерывного пожирания друг друга. Предупреждал, что если революционеры чуть утратят бдительность, их детище будет разложено изнутри и проглочено рынком. Поэтому призывал к безжалостной эксплуатации "досоциалистических форм хозяйствования", использованию тех же методов, с помощью которых в мире накапливался первоначальный капитал.
    В двадцатые годы революционеры еще дискутировали. Поскольку был нарушен запрет Ленина, Николай Иванович Бухарин раздул свои упреки Преображенскому до размеров политического обвинения: "Мы здесь имели бы полное право закричать "караул!" – до такой степени противоречат эти "словесные ярлычки" всем традициям нашей марксистско-ленинском теории... И вовсе не потому, что это "плохо звучит" или что у нас здесь обнаруживается трусость мысли перед фактами, которые мой храбрый друг смело называет их собственными именами. А потому, что такие "имена" не соответствуют – мало того, противоречат – объективной действительности и нашим историческим задачам".
    Получив реальную власть, Сталин использовал все до единой рекомендации Преоб-раженского и начал практическую колонизацию страны. Евгений Алексеевич был на время возвращен в партию и обласкан в ее высших кругах. Статьи публиковал о Сталине – восторженные.
    В СССР – стране-колонии - предусматривались различные уровни эксплуатации. Наиболее глубокий - в системе ГУЛАГа. Второй - в отношении крестьянства. Третий – в пром-кооперации и среди кустарей. Четвертый – непрерывные поборы с рабочего класса и совслужащих.
    Уровни эти отличались и географически. Крестьянский центр бывшей Российской империи был обречен на беспощадный гнет. К окраинам давление понижалось: не раз уже в литературе приводились цифры, что на рубеже 40 – 50-х годов крестьяне даже в Средней Азии – не самом богатом регионе зарабатывали в 100 - 200 раз больше, чем в "Нечерноземной зоне".
    К числу колониальных относились многие государственные институты: обычные суды, милиция, исполкомы Советов - только на простой люд распространялась их власть. Впрочем – как и действие Конституции, законов, уголовного кодекса. Революционеры – те, кто на данный момент считался таковым – были кастой неприкосновенной. Колониальными были и родные языки всех национальностей. Властители гнушались даже чисто русского языка. Они общались друг с другом на смеси военного лексикона и заемного псевдонаучного полуиностранного жаргона. Эта смесь выдавила русскую речь и из официальной пропаганды.
    Соответственно исчезли из употребления и "ярлычки" Преображенского - да он и сам от них отрекся с легкостью, поскольку не придавал русскому языку ни малейшего значения. Термин "пожирание" Сталин заменил "обострением классовой борьбы", а вместо "эксплуатации" заговорил о "союзе рабочего класса с крестьянством". Следовало понимать: если ты пока не в лагере, значит, – союзник.
    Сталин никогда не называл ленинский нэп закончившимся, только – продолжающимся. В тридцатые годы традиционное крестьянское хозяйство было разбито на две составляющие – на колхозы и личные подворья с приусадебными участками. Именно на две – это, пожалуй, являлось вкладом Сталина в теорию. Сам лично в 1933 году он вносил предложения о закреплении за дворами колхозников небольших земельных наделов и о том, чтобы поощрялось властями разведение в хлеву живности. И его не посмели ослушаться.
    Практически все формы кооперации были тогда признаны антикоммунистическими. Сталин разгромил и сбытовые, и перерабатывающие, и заготовительные союзы и товарищества. Но он же возродил и поддерживал промысловые артели – так называемую промкооперацию.

Он образовал особый, сталинский рынок. Это звучит неправдоподобно, но вот факты. Из повести Василия Афонина "Год сорок шестой" можно узнать, что в голодные зимы едва сводящий концы с концами колхоз возил десятками мясные туши на базар, и государство этой торговле не препятствовало. Выручка в банк не сдавалась – на нее тут же в городских магазинах и лавочках покупались литовки, ведра, другие необходимые для производства мелочи. И автор описывал все это спокойно, как само собой разумеющееся. Статистика подтвердила мне его правоту – уже в 1938 - 1940 годах в целом по стране колхозы больше половины мяса и сала продавали именно на базарах. Соотношение несколько изменилось после войны – но не из-за увеличения госпоставок, а из-за уменьшения общественного стада.
    Зато поголовье скота на личных по дворьях сохранилось в военные годы – причем как в тыловых, так и в подвергшихся оккупации районах. В конце сороковых – начале пятидесятых годов здесь производилось 87 процентов молока, 75 процентов мяса, 93 процента яиц. Только фантасты и ополоумевшие "экономисты-товарники-базарники" способны были – да и то много лет спустя, когда уже мало кто мог поймать их за руку – сочинять небылицы, что такое количество скота кормилось, мол, всего с одного-двух процентов земель, приходившихся на ЛПХ. На деле же – корма добывались на землях колхозных, и далеко не всегда незаконным путем. В решении февральского (1947 г.) пленума ЦК ВКП(б) записано: "Организовать в 1947 – 1948 гг. государственную помощь кредитом бескоровным колхозникам для приобретения ими телок. Обязать местные партийные, советские органы и правления колхозов оказывать всемерную помощь колхозникам в обеспечении принадлежащего им скота грубыми и сочными кормами, а также пастбищами". Неудивительно, что торговля на базарах никогда не замирала, а после отмены карточек цены там держались ниже магазинных. Базары стали не колхозными, а кавказскими много лет спустя, когда изменилась политика и нэп свернули бесповоротно.
    Добавлю к этому и вот какую статистику. В последние годы жизни Сталина в системе промкооперации действовало свыше 12 тысяч артелей, около 100 конструкторских бюро, 22 экспериментальные лаборатории и два научно-исследовательских института. Общая численность занятых там – около двух миллионов человек. Они изготавливали сорок процентов мебели, более трети швейных изделий и верхнего трикотажа, семьдесят процентов металлической посуды и почти сто процентов – специфически сельских товаров: домашней и валяной обуви, шуб, полушубков, саней, телег, повозок, сбруй для лошадей...
    Сталин не давал рынку развернуться, сделаться всемогущим и непобедимым, но и умереть – не давал. Откуда было взяться средствам для бюджета государства? Приход и расход – а за их соответствием при Сталине следили неукоснительно, с жесточайшими контролем и строгостью – рассматривались однозначно в форме денежной, чисто рыночной. Бюджет пополнялся исключительно из сфер товарного производства и товарного обращения: из кармана рядовых туземцев и кассы "социалистической торговли" и кооперативно-коммерческих структур.
    Была пущена в ход разветвленная система поборов. Кроме нескольких видов прямых налогов, она включала в себя множество косвенных, а также добровольные и принудительные, по подписке, займы, сборы с владельцев скота и садовых деревьев, транспортные, погектарные, мельничные, гарнцевые, денежные и натуральные... На каждом сельском и городском клочке земли старалась отыскать копейку для казны армия налоговых инспекторов, финансовых агентов и всяческих уполномоченных.
    Сталинский рынок не оценили по-настоящему ни потомки, ни современники. Троцкий язвил из-за кордона: мол, колхозы – развалюхи, а все остальное – вообще бутафория, и накопление идет черепашьими темпами.
    Бюджет и впрямь не был богатым. Ни сельскому, ни районному Советам не доставалось из него денег на самые насущнейшие нужды – на прокладку водопровода, например, или на дорожное строительство. На этом уровне государство казалось нищим, обобранным (да и сейчас осталось таковым).
    Но не надо забывать о других умыслах. При таком рынке не было необходимости каждые пять лет проводить раскулачивание, снималась угроза стихийной гражданской войны. Губя людей тысячами, Сталин проводил иные войны – "гражданские войны сверху", управляемые бойни с гарантированной победой на каждом участке. Он пускал кровь народу, как коновал – лошади: стреножив ее и обезопасив себя. Даже в этом, самом страшном, он был антиподом стихии и приверженцем порядка.
    Да и не собирался Сталин с помощью бюджета измерять богатства. Главные драгоценности перемещались в безденежную экономику – в метрополию.

    Глава вторая. Метрополия

    Она создавалась замкнутой и цельной – по образцам лучших европейских военно-промышленных комплексов. "Товарное производство мы противопоставляем социалистическому плановому хозяйству, рынок – бухгалтерии социалистического общества, цены – трудовым издержкам производства, товар – продукту", – писал тот же Е. Преображенский. Военная техника всегда в мире превосходила по качеству гражданскую, создаваемую рыночными методами. Новейшее вооружение не поступало в свободную торговлю внутри государств, да и за границу могло быть законным образом продано только с позволения правителей. Значит, не товары, а продукты выпускались отраслью. По первым событиям века была правильно угадана его главная тенденция – пушки, а не достоинства гражданских изделий, диктовали рынку цены. Продукт бил товары по всем направлениям. Преображенский добавлял: "Милитаризованная экономика государств, участвовавших в первой мировой воине, особенно Германии, с крайне нехарактерной для мирного времени монополизацией и регламентацией государственного хозяйства является полнейшей материальной подготовкой социализма".
    Метрополия в СССР представляла собой сочетание основных средств производства и изготовленных с их помощью изделии. Технику отняли, словно у недоумков, у индивидуумов, коллективов (за исключением незначительного процента промартелей и некоторых колхозов), наций и народностей и поместили в беспрецедентный мир.
    Метрополия состояла из предприятии. Но — каких?!
    В словаре В. Даля термины "предприятие" и "предпринимательство" лежат в одном гнезде. И это не случайно. Предприятие в России перед Октябрьским переворотом – это не только станки, рабсила, головы инженеров, но и – амбары и склады с готовой продукцией на берегах рек и у железных дорог, свои пароходы, обозы, вагоны, фирмы оптовой торговли... То есть производство было как бы прицеплено к купеческому или банковскому "паровозу", и тот его тащил, с большим или меньшим успехом, по рыночным колеям.
    Самостоятельное, не порабощенное монополией предприятие на Западе – это неотделимые от автоматизированных линий и роботизированных комплексов, от низких и высоких технологий компьютеры со свежайшей торговой информацией, тьма фирм, занимающихся изучением спроса и предложения, юридическими тонкостями, связями с прессой, государством, рекламные агентства, брокерские конторы... Без маркетинга – этих крыльев экономики – любое производство рухнуло бы, разорилось и стало легкой добычей конкурентов.
    Революционеры, замысливая то или иное предприятие для метрополии, безжалостно потрошили рыночную суть понятия, выбрасывали все коммерческие органы, вычищали "череп" от мозгов, глаз и слухового аппарата, нацеленных на информацию о купле-продаже. Зато вставляли – выражаясь современно – несложное программируемое устройство для улавливания приказов, вживляли отростки для идеологических и некоторых социальных отправлений. А потом наводили глянец на поверхность – и внешне все было, как во всем мире.
    Но язык – выдавал их. В изданном в советское время известном словаре С.Ожегова "предприятие – это производственное учреждение". Совсем другой, чем у Даля, смысл!
    А снаружи предприятий вытравливалась конкуренция. Для сборки грузовиков, например, строили не шесть отдельных заводов, а один, но громадный. Не приходило в голову соперничать друг с другом и регионам – экономики даже крупнейших республик не имели, да и сейчас не имеют, ни малейших признаков самостоятельности, суверенитета, они были частью одного индустриального Левиафана. А их заводы – всего лишь цехами единого "предприятия СССР".
    В мире нет ничего древнее бесплатности: дикарь выходил на природу, брал все, что хотел, и употреблял, как умел. Техника, индустрия расширяла и желания, и возможности, и умения, но была опутана денежными пеленками, удерживалась в рыночных казематах. Вся великая и простая суть метрополии: дать индустрии полную свободу, сделать так, чтобы между природными ресурсами и конечным потребительским продуктом не то что ни одного владельца-посредника не попадалось, но даже и духом буржуазным не пахло. Реванш первобытности!
    Это давало революционерам грандиозные преимущества. Американские ученые Дж. Р. Эванс и Б. Берман сообщают в своей книге "Маркетинг": "В США значительная доля (по некоторым оценкам, 50 процентов и более) каждого доллара, полученного от реализации, уходит на покрытие расходов маркетинга... От одной четверти до одной трети занятых в гражданских отраслях экономики США участвуют в маркетинговой деятельности". Добавим к этому уже от себя: не менее 10 центов в каждом долларе тратятся на всевозможные маневры и манипуляции в конкурентной борьбе. И легко представить, какие колос-сальные средства сохранили революционеры для своей метрополии. Сохранили – только тем, что не потратили их на создание рыночных структур. Рынок – на золоте ест, в сапогах ходит, забава дорогостоящая.
    Эта экономия резко двинула вперед индустриализацию. Возможности территории бывшей Российской империи и США и сейчас несравнимы, а уж тем более – в тридцатые годы. И тем интереснее факт, что тогда революционеры сдавали "под ключ" свыше тысячи заводов и фабрик ежегодно (для ориентации: в 1992 году было достроено всего одно производство — завод дизельных двигателей, и Гайдар этим гордился)! Таких темпов и размаха цивилизация не знала, да, наверное, и не узнает больше никогда. СССР вышел на второе место в мире по выпуску промышленной продукции в натуральных показателях и стал настигать США.
    Упоминая о революционерах, я не смешиваю их с ВКП(б). Основав метрополию, партия сыграла главную роль и должна была, согласно своей же идеологии, ставящей коммунизм выше мирской власти, уйти на роли второстепенные – в колонии еще числиться, значиться, чисто номинально, правящей, а в социалистическом государстве в целом быть записанной в разряд подданных.
    Сталин не преминул подтолкнуть эти перемены. Возглавив государство, он на особое положение поставил карательные органы, выведя их фактически из подчинения партийных. Получились две равноправные организации. Более того, партийная верхушка и головка карательных органов им постоянно стравливались, непрерывно по-крупному враждовали, и круги от этого расходились по всей стране. Поскольку права были равные, то и победы – чередовались. Скажем, до 1937 года было "вычищено" ведомство Ягоды вместе со своим шефом, потом – почти вся верхушка партии, затем – удар опять пришелся на органы и их главу Ежова. И даже после войны костер их взаимоуничтожения опять было заполыхал...
    Сталин заявлял, что руководствовался отнюдь не личными интересами. Добровольно (да и то — в идеале) партия могла быть подданной только у некоего коллективного "общенародного" разума, у некоего гигантского общественного интеллекта, который, в свою очередь, налаживал бы в машине-метрополии выпуск всего, что признавалось нужным человечеству. Но такой разум могли сформировать только новые люди, так называемые "социалистические агенты". Метрополия, в свою очередь, обязана была обеспечить их всем необходимым и поставить в абсолютную от себя зависимость. Увы, при Сталине она только лишь строилась и не обладала достаточными возможностями. Возникала пропасть между желаемым и действительным, приходилось, по выражению Преображенского, "опираться на старых людей, неся при этом огромные убытки от бесхозяйственности, злоупотреблений и т. д.". Сталин и отобранные им приближенные – революционеры – заполняли эту пропасть наспех, всем, что попадалось под руку, и перво-наперво – своими фигурами.
    Они не стеснялись даже олицетворять собой гигантский интеллект, Сталину напялили маску "гения всех времен и народов", всем революционерам приписывалось чудотворство и вся совокупность человеческих доблестей. Ломали комедию "люди будущего" очень агрессивно и наступательно, норовя забраться во все щели туземного сознания, вытравить оттуда все колебания и сомнения.
    Было ли это безответственностью со стороны Сталина? Из всех его характеристик мне дороже отзыв Ф. Шаляпина: "Из его неясных для меня по смыслу, но энергичных по тону фраз я выносил впечатление, что этот человек шутить не будет. Если нужно, он так же мягко, как мягка его беззвучная поступь лезгина в мягких сапогах, и станцует, и взорвет Храм Христа Спасителя, почту или телеграф – что угодно. В жесте, движениях, звуках, глазах - это в нем было. Не то что злодей – такой он родился".
    Преемники Сталина не раз пытались доказывать, что комедия "культа личности" была не нужна. Но вскоре сами же облачались в мантии "сверхчеловеков". Без сталинского аскетизма они выглядели клоунами, но терпеливо и даже не без удовольствия тянули актерскую лямку – хрущевских портретов напечатано больше, чем сталинских, Брежнев перещеголял всех наградами и званиями, а Горбачев - нудными телевизионными побасенками и докладами. Непохоже, чтобы и Ельцин удалялся от ореола гениальности. Метрополия продолжала навязывать свои функции. Надо было – и Сталин вырядился мудрецом.
    Революционеров (и их преемников, кстати) метрополия с первых дней своего существования поработила полной бесплатностью быта. Они стали такой же ее частицей, как камни и железки. В миру они олицетворяли собой власть политическую, государственную и хозяйственную, слитую воедино. В таком сплаве разных видов власти революционные теоретики находили главную гарантию того, что метрополия будет достроена.
    Но и с вербовкой других "социалистических агентов" не медлили никогда: рабочая сила — тоже основное средство производства. Работающего на метрополию выделяли с первых дней после переворота - пайком ли, вселением ли в квартиру, за которую платили смехотворно мало, особыми ли правами или статусом, пенсионными и другими привилегиями... Человек по привычке думал, что продолжает соблюдать свою выгоду. Но он был уже подцеплен на особый психологический крючок, с которого мало кому потом удавалось сорваться.
    Начиная ценить и уважать льготы и привилегии, человек легко открывал для себя, что их ни за какие деньги не купишь, да и пытаться не надо, ибо самое приятное в них – бесплатность, и он проникался к ней доверием – основным качеством новых людей, "агентов". Так, постепенно, он чувствовал себя находящимся в армии трудящихся, делался – служивым, военным, солдатом. Язык его поворачивался на термины соответствующие: нас, мол, плохо или хорошо снабжают, нас обязаны обеспечить всем необходимым, мне положено... А вместе с языком и действия и поступки меняли направление: человек не покупал, а добивался, хлопотал, обивал пороги кабинетов ради приобретения той или иной вещи, не шел с лопатой зарывать какую-нибудь канаву на улице, а писал, сигналил о недостатках в работе той или иной службы...
    При Сталине вокруг "агентов" сколько угодно разбрасывалось подтверждений их избранности. Об этом неумолчно и неустанно кричало радио, писала пресса. Кооператоры-промысловики, колхозники, полуподпольные торговцы крутились около зарплаты "агента", как половые и приказчики около барина, — нужда гнала их к нему, ибо сами они деньги получали с рынка. Человек наливался с годами пренебрежением к ним – так военные, в массе своей, барски-свысока смотрели на штатских. Горожанин-гегемон презрительно ронял и роняет до сих пор: "дяревня", "барыги", "кустарщина".
    Жилье, магазины, вся социальная инфраструктура возводились около производств метрополии и от них зависели – заводскими котельными отапливались города, службы следили за коммуникациями... Не только психологически, но и физически две трети населения бывшей Российской империи – заложники метрополии.

    Глава третья. Государство

    В данном случае под государством я понимаю то, что разделяло безденежную экономику и рынок и одновременно помогало им взаимодействовать. Обязанности небывалые, да и само соседство – уникально. Государство ухитрялось выступать надзирателем, сборщиком дани и при этом купцом в колонии, а в метрополии – безропотным служкой-бухгалтером, поставщиком сырья и рабочей силы из своей страны и оборудования – из-за границы, бездумным исполнителем революционного плана (лукаво называвшегося Госпланом) и попрошайкой, вымаливающим побольше продуктов для одного только воспроизводства туземцев...
    Особую роль играла государственная торговля. Поскольку метрополия не в силах была снабжать всех своих агентов, бесплатно удовлетворять все их потребности, постольку приходилось трудовую армию нанимать – то есть выдавать людям зарплату, деньги, с которыми те могли пойти на рынок. Ясно, что налоговых поступлений не могло хватить – коммерсанты отдавали не всю выручку, а только часть. И государство само стало активным участником рыночной экономики – зарабатывало себе прибыль заурядным капиталистическим способом. Создало свои магазины, базы оптовые и мелкооптовые, заимело "социалистических" купцов и приказчиков и стало брать часть продуктов в метрополии – так называемую потребительскую часть. Свидетельств тому, что этот государственный капитализм был бескомпромиссным и безжалостным, – не перечесть. В течение 30-х годов цены в магазинах возрастали чуть ли не каждые полгода. После 1947 года, правда, их стали снижать и за семь лет уменьшили в три раза. Но смягчение грабежа вовсе не означало его прекращения.
    "Сталин внес предложение повысить налог на колхозы и колхозников еще на 40 миллиардов рублей, так как, по его мнению, крестьяне живут богато, и, продав только одну курицу, колхозник может полностью расплатиться по государственному налогу, – говорил Хрущев, делая перед делегатами XX съезда КПСС доклад "О культе личности и его последствиях". – Вы только подумайте, что это означало? Ведь 40 миллиардов рублей – это такая сумма, которую крестьяне не получали за все сдаваемые ими продукты. В 1952 году, например, колхозы и колхозники получили за всю сданную и проданную ими государству продукцию 26 миллиардов 280 миллионов рублей".
    В пропагандистском пылу Никита Сергеевич смешал два способа продажи: свободную торговлю на базаре и госпоставки – и выпятил явно не ту цифру. Ежегодно крестьяне тогда уже платили, по самым скромным подсчетам, около 80 миллиардов рублей налога. Еще 22 – 27 миллиардов рублей население, в том числе и сельское, выкладывало каждый год на принудительные займы. Эти суммы на базарах удавалось выручить. Увеличение налога наполовину – конечно, не шутка, но и не диковина в те годы. А вот выручка от госпоставок – действительно, нищенская.
    Многим колхозам не хватало ее даже для расчета с государством за услуги железной дороги, перевозившей тот же груз по назначению. С другой стороны, если бы те же крестьяне вздумали в госмагазинах выкупить свои же продукты, то выручки не хватило бы и на четвертую их часть. И это только один из множества примеров жесточайшей экономической эксплуатации. Миллионам рабочих и служащих – особенно в райцентрах – не хватало зарплаты даже на то, чтобы прокормиться, и они цепко держались за свои крошечные огородишки, заводили поросят в сараях. В моем родном городке Касимове "социалистические агенты" держали целых три больших стада коров, коз и овец. Все, кто был в силах, "калымили", брали левую работу. А ведь при такой зарплате и на займы надо было подписываться.
    Зверски, методами дикого капитализма охраняли метрополию от простого люда. Государство принимало буквально драконовские законы и указы, сажало в тюрьмы и лагеря "за колоски", порчу оборудования, брак, прогулы и опоздания на работу... Об этом нет нужды подробно распространяться, поскольку лучшие русские книги этого века написаны на темы колониальные – лагерные или крестьянские — и жестокие порядки там исчерпывающе проанализированы.
    Но государственный капитализм сыграл злую шутку и с самой метрополией. Правда, внешне это выглядело невинно. Как слуга ставит хозяину определенные условия, так и государство потребовало – помочь сделать учет прихода и расхода средств незатруднительным, удобным и понятным для совслужащих и налогоплательщиков-туземцев. Революционеры пошли навстречу, и словечко "рубль" загуляло по пространствам метрополии. Заговорили в СССР о "стоимости" средств производства, об их "себестоимости" и даже об их "цене".
    Это был именно компромисс, поскольку словечко "рубль" являлось навязанным. Вообще-то заводы и фабрики, конторы, МТС, совхозы (но не колхозы!) вели между собой обмен, как и завещали основоположники коммунистического учения, "не меновых стоимостей, а обмен деятельностей". И в качестве посредника для этого достаточно было простейшей учетной единицы под другим названием – рабочего часа.
    Но, признавая рынок, революционеры не могли на компромисс не пойти. Ведь в "рабочих часах" выдавать зарплату было немыслимо, поскольку с ними за покупками не отправишься – торгаши с первых лет нэпа требовали рубли и не признавали никаких заменителей, чеков или талонов. Да и при поступлении продуктов из метрополии в госторговлю "рабочие часы" создали бы дополнительные трудности. Пересчитывать их каждый раз в рубли хлопотно, а товароведы — как туземные, так и зарубежные — вовсе не светочи разума. Вот и приходилось "рабочие часы" переводить — при различных нормативных коэффициентах — в "рубли" прямо на предприятиях, а их сумму называть "ценой" или "стоимостью".
    В сущности, рубль из метрополии был рублем-оборотнем, рублем-нежитью, учетной единицей, имеющей лишь название, словесную форму денег, но напрочь лишенной их торговой души-функции и бумажной или металлической плоти. Сталин во всех этих сложностях превосходно ориентировался, но деревянный, казенный жаргон, которого придерживались революционеры, выталкивал из себя языковые оттенки и краски.
    Бросовое отношение к народной речи в конце концов подвело под монастырь властителей. Они, словно строители Вавилонской башни, перестали понимать друг друга! Сталин не на шутку встревожился после устроенной в начале пятидесятых годов экономической дискуссии – многие люди, считавшиеся просвещенными, вообще не подозревали, что в СССР существует безденежная экономика (слово "метрополия" и сам он избегал употреблять – оно троцкистское). Для них что рубль учетный, что наличный колониальный – все едино!
    Он пустился разъяснять истину и проповедовать – непривычно длинно для себя, подробно и терпеливо. Собрал из своих наставлений даже книгу "Экономические проблемы социализма в СССР".
    "Можно ли рассматривать средства производства при нашем социалистическом строе как товар? По-моему, никак нельзя, – отвечает он в этой книге одному из участников дискуссии Александру Ильичу Ноткину. – Товар есть такой продукт производства, который продается любому покупателю, причем при продаже товара товаровладелец теряет право собственности на него, а покупатель становится собственником товара, который может перепродать, заложить, сгноить его. Подходят ли средства производства под такое определение? Ясно, что нет..." И втолковывал, что средства производства в СССР вообще никому не продаются, а только "распределяются".
    Сотрудники МГУ А. Санина и В. Венжер предложили во время дискуссии продавать средства производства колхозам (что и сделал Хрущев в 1959 году). Вот отрывок из ответа Сталина: "Из этого получилось бы... расширение сферы товарного обращения, ибо колоссальное количество орудий сельскохозяйственного производства попало бы в орбиту товарного обращения. Как думают тт. Санина и Венжер, может ли способствовать расширение сферы товарного обращения нашему продвижению к коммунизму? Не вернее ли будет сказать, что оно может лишь затормозить наше продвижение к коммунизму?"
    Сталин оставался единственным, способным обнять взглядом всю теорию в целом. Но и он, как видим, уже не мог ничего ярко, ясно и доходчиво выразить. Дикая языковая смесь – как жаргон блатарей – была совершенно негодной для передачи знаний из поколения в поколение. Как отличить, кто пророк, а кто – глупый путаник, если оба "по политической фене ботают"?
    И совсем в одиночку Сталин охранял свое детище от самих революционеров, точнее – от их заблуждений и человеческих слабостей. О мироощущении ближайших подручных – а у большинства из них в лагерях отбывали срок те или иные родственники – поведал Хрущев на том же XX съезде: "Об обстановке, сложившейся в то время, мы нередко беседовали с Николаем Александровичем Булганиным. Однажды, когда мы вдвоем ехали в машине, он мне сказал:
    – Вот иной раз едешь к Сталину, вызывают тебя к нему, как друга. А сидишь у Сталина и не знаешь, куда тебя от него повезут: или домой, или в тюрьму".
    Тот факт, что Сталин не воровал, – звучит как нечто неслыханное на фоне поступков его преемников. Он не пожелал даже для потомков свить гнездышка – участь его детей страшна или незавидна.
    Сталин не был богом в советском государстве – официальный бог лежал в мавзолее. Сталин выполнял, скорее, задачи святого Петра – держал в своих руках ключи от социалистического рая.

ЧАСТЬ 2. СТРАНА "ЮРИДИЧЕСКИХ ЛИЦ".

    В который уже раз на Руси объявляются "новые времена". Опять страна зовется властями, литераторами и журналистами "новой и возрождающейся"! Но мы по-прежнему ощущаем зубодробительное действие той же тотальной и однородной, без взаимоисключающих точек зрения (все — "за рынок") пропаганды, что и двадцать, и тридцать лет назад. Находимся в плену тех же нескончаемых бытовых забот и неурядиц, что и шестьдесят лет назад. На верхних этажах власти, в конторах, районах, краях, областях, в милиции и прокуратуре не изменилось совершенно ничего. Нами управляют те же, если не считать перетасовок в колоде должностей, деятели.
    Правда, бывшие революционеры называются теперь "юридическими лицами" — они стали владельцами или руководителями всевозможных фирм, имеют право первой подписи на банковских документах. Величайшее, удивительнейшее для нашей страны право...
              Все главные "реформы", перестройки и новации последних 40 лет затевались под лозунгами освобождения угнетенного народа – сначала от сталинизма, затем – от коммунистического ига. Самое трагичное для Советского Союза, как это ни парадоксально звучит, то, что под прикрытием громких слов уничтожался отечественный рынок.Попробую доказать. После смерти вождя, убийства Берии, жестокого подавления и подчинения карательных органов КПСС получила полную и безраздельную власть в стране. Сложнейшая сталинская экономическая система отводила партии слишком узкую роль, частные и едва ли не равноправные с госорганами функции и поэтому была признана негодной. Мудрили недолго и решили строить новую экономику по простейшему принципу — от противного.Словно банда громил с ломами в руках, хрущевцы прошлись по головоломным закоулкам сталинской рыночной экономики, круша все вокруг. В 1960 году была упразднена промкооперация. В 1961 году издан указ о тунеядстве, в котором фактически преступниками объявлены кустари-одиночки и крестьяне-единоличники – а их было тогда больше, чем сейчас индивидуалов-производственников и фермеров, многие сотни тысяч. Еще раньше, в 1959 году, был негласно проведен второй этап коллективизации – параллельно с укрупнением у колхозов отнимали последние рыночные свободы, под страхом уголовного преследования председателей отваживали от торговли своей продукцией на базарах, да и от хранения в кассе сколько-нибудь крупных сумм наличных денег. Начали бить по деревенским подсобным промыслам, по традициям крестьянского отходничества. Наконец, Хрущев своими гонениями нанес такой ущерб личному подсобному хозяйству крестьян, от которого оно до сих пор не в состоянии оправиться. Так был свернут нэп в последнем его, сталинском варианте.
    По законам, хорошо известным со времен военного коммунизма, в стране началась "анархия снабжения" – неведомо куда исчезли хлеб, макароны, выстраивались с ночи очереди за самыми необходимыми продуктами. Уже с 1959 года пришлось закупать зерно за границей. Коготок увяз – всей птичке пропасть. Чем больше закупали товаров за кордоном, тем больше – при возраставшей анархии - их требовалось. Пустили на продажу природные кладовые – нефтяные и газовые запасы стали обменивать на еду и шмотки и второразрядное оборудование (новейших технологий нам после смерти Сталина уже не продавали – под предлогом "холодной войны").
    По тому же самому опыту военного коммунизма, в СССР – на месте рыночной экономики – стала резко усиливаться экономика "теневая". Увы, вакуума товарообмен не терпит. Рынок стал заползать с черного хода – через взяточничество, казнокрадство, блат, спекуляцию, подпольные производства.
    После резкого падения мировых цен на энергоресурсы в 1985 году экономическая зависимость от западного рынка превратилась в политическую – в целом от Запада. Ту же еду, те же шмотки и даже запчасти для производства Горбачев с Рыжковым не постеснялись брать в кредит, а деньги им давали только с условием проведения преобразований, легализующих "теневую экономику" и обеспечивающих свободный доступ к природным кладовым для зарубежных предпринимателей. Под предлогом интеграции в мировую экономику все это у нас было осуществлено. Не стали медлить и с самыми сокрушительными ударами по тому, на чем держалось коммунистическое "иго", – сначала, в 1990 году, власть политическую, а затем, после развала СССР, власть государственную оторвали от хозяйственной власти над бывшей метрополией. И тем самым свели на нет последнюю и самую мощную часть отечественного рынка – государственный капитализм.
Глава четвертая. Три истории о трех датах.
    Но не чинились и со второй, главнейшей частью системы — безденежной экономикой, или, говоря по-простонародному, "казенным хозяйством". Убрав единственных своих конкурентов здесь — министерства (никогда впоследствии под этой вывеской не образовалось ничего сильного), партия по принципу от противного стала вводить куплю-продажу средств производства. Этот процесс растянулся на 40 лет и далеко еще не закончен и ныне.
    Самым трудным был первый шаг. Потребовалось в течение 1958 года провести целых три пленума ЦК КПСС, чтобы разогнать машинно-тракторные станции и приступить к продаже средств производства колхозам. Участниками некоей новой игры стали тогда "покупавшие" технику председатели и "продававшие" ее высокопоставленные чиновники.
    В 1965 году ЦК КПСС идет дальше — решает продавать все средства производства почти всем социалистическим предприятиям и организациям. В игру вовлекаются всевозможные "юридические лица" — директора совхозов, заводов, фабрик, контор, имевших расчетные счета в банке.
    С 1987 года готовятся и непрерывно, месяц за месяцем, принимаются решения о том, чтобы права "юридических лиц", возможность создать фирму с отдельным банковским счетом получили отдельные граждане. Частники начали покупать и продавать все, что им заблагорассудится — технику, объекты социальной сферы, жилые дома... Все, кроме земли и сколько-нибудь крупных производственных мощностей. Партия сняла свою вывеску, генсека сделали президентом, ближайшие подручные стали управлять — так же невидимо, незримо, келейно, как раньше, — в аппарате и "советах" при новом властителе.
    С 1992 года стал активно готовиться следующий раунд игры в куплю-продажу: власти России намереваются ввести в рыночный оборот землю и гигантов индустрии, утверждая, что подобная грандиозная акция окажет эффективнейшее, оздоровляющее воздействие на экономику.
    Чтобы лучше понять, что ждет нас на деле, опять обратимся к истории.
    В постановлении ЦК КПСС 1958 года о реорганизации машинно-тракторных станции декларировалось: "Это позволит значительно лучше использовать современную технику, ускорить технический прогресс в сельском хозяйстве, повысить производительность труда, увеличить производство валовой товарной продукции в расчете на сто гектаров земельных угодий и снизить ее себестоимость".
    Началась "купля-продажа" — и спустя год сельское хозяйство вдруг рухнуло, словно под ним обвалился фундамент. С центральных усадеб МТС ушли в города самые грамотные специалисты: механики, техники, слесари, лудильщики... Развалившаяся ремонтная база впоследствии так и не была восстановлена в полной мере, несмотря на громадные затраты на создание "Госкомсельхозтехники", на строительство мастерских (до сих пор таковые есть не в каждом хозяйстве). Неквалифицированные колхозники могли относиться к технике только варварски, она быстро пришла в негодность, резко сократились посевные площади. Панически латая дыры, власти не смогли придумать ничего лучше "накачки" в деревню огромного количества сельхозмашин, а это достигалось в ущерб качеству, надежности, экономичности. То есть случился полнейший провал по всем позициям партийного постановления.
    Самое же интересное: и госбюджет от "купли-продажи" не выиграл. Колхозы оказались "на мели" и не смогли заплатить за технику. В марте 1965 года долги с них списали.
    А шесть месяцев спустя, в сентябре... затеяли ввести "куплю-продажу" средств производства в промышленности. О, знаменитая "косыгинская реформа"! Сколько о ней наговорено лестного, как часто можно было услышать от литераторов и экономистов, что, мол, Алексею Николаевичу помешали, что преобразования "не пошли". Но так ли это? Вот цитата из работы одного из вдохновителей "реформы", тогдашнего научного корифея академика В. Немчинова: "Введение обязательных норм начисления на основные фонды позволит ликвидировать "бесплатность" основных фондов, одновременно наладить более экономичное использование производственных фондов, уменьшить фондоемкость единицы валового выпуска продукции, а также сократить капиталоемкость единицы прироста продукции".
    В итоге же все произошло с точностью до наоборот! Экономика сделалась предельно затратной, самоедской, направленной куда угодно, только не благо Отечества и сограждан, стала, как ее называл Е. Гайдар, "расточительным монстром". Но ведь позорнейшим, безобразнейший провал случился по всем позициям, кроме... самой главной: сфера-то "купли-продажи" несмотря ни на что, так и осталась расширенной. А это значит, что основная цель "косыгинской реформы" была достигнута!!
    Государственные финансы опять не укрепились. Как заметил в своей книге "Сорок лет в правительстве" бывший председатель Госплана СССР Байбаков, "реформа" сразу же ударила по бюджету страны. Социалистические предприятия просто начали оставлять на своих счетах часть тех средств, которые раньше уходили в казну. То есть "юридические лица", приобретя некоторые вольности, занялись только одним — элементарным перераспределением общественного богатства - в свою пользу, разумеется.
    Последствия начатых в 1987 году "реформ" у всех на глазах, и легко выделить главное. Хозяйственные связи не укрепились, а разрушились вместе с СССР, с "мирового рынка" нас практически уже выгнали, идет, даже заканчивается истребление наукоемких производств и отечественных высоких технологий, госбюджет взорвался и разлетелся на мелкие "суверенные" осколки...
    Так что же нам готовит судьба при новом витке игры в "куплю-продажу" — при включении в оборот земли и гигантов индустрии? Логика событий служит предостережением: разрушится (при делении общества на "метрополию" и "колонию") то, что еще остается целым и дает основные поступления в бюджет, из промышленности, из колхозов и совхозов уйдут последние добросовестные труженики. Впрочем, это еще не самое худшее.
    Хуже, что все провалы сопровождались социальными репрессиями. Вскоре после начала каждой "реформы" как-то само собой получалось, что главный их противник в глазах "верхов" — простой народ. Власти, "юридические лица" и официальная пропаганда открыто и во весь голос отзывались о своем народе как о некоем захватчике, тате, награбившем неправедное и подлежащее конфискации имущество.
    В конце пятидесятых годов народ ограбили, отменив выплаты по сталинским принудительным займам — а это были многие сотни миллиардов рублей. В 1961 году провели конфискационный обмен денег. Затем, впервые после войны, резко повысили цены на основные продукты...
    Лихорадочно и яростно затыкая финансовые дыры, власти и "юридические лица" после 1965 года начали ликвидировать магазины, школы, медпункты, отрезать электричество в десятках тысяч названных "неперспективными" деревень. Унизительно низкими сделались заработки, оклады основной части интеллигенции.
    Ну, а после 1987 года социальные репрессии многократно ужесточились по всем на-правлениям. Ныне объекты соцкультбыта рушатся уже и на центральных усадьбах хозяйств и в городах. Грошовыми заработками перебиваются и интеллигенты, и крестьяне, и "гегемоны". Правительство Гайдара освободило от заточения всех демонов, экономических бесов, всю нежить, накопившуюся в народном хозяйстве, и натравило на народ. Личные сбережения людей, сотни и сотни миллиардов рублей уничтожены были в одночасье.
    Самое же смешное и горькое в этой ситуации, что "юридические лица" — те самые управленцы, номенклатурщики, партаппаратчики, против которых якобы ополчались новые властители, — от инфляции почти не пострадали: они заблаговременно вложили в недвижимость не только свои сбережения, но и деньги, взятые в кредит почти беспроцентно; накупили, при негласном поощрении, а иногда и по прямым указаниям высокопо-ставленных чиновников, несметное количество автомобилей, импортной техники лучших образцов, запаслись золотом и драгоценностями... Кому война, а кому — мать родна.
    Чем же мы заплатим за следующий провал — а он, по-моему, неизбежен — при купле-продаже земли? Ну, во-первых, нам вроде бы сейчас дали возможности немного отдышаться, прийти в себя, отдельные группы населения (спекулянты, банковские служащие, например) хорошо зарабатывают и смогут сделать накопления. Будет что грабить. Во-вторых, заплатим всем, что у нас уже есть, — дешевым жильем, бесплатным образованием, сравнительно недорогим общественным транспортом... За всякий вдох и выдох будем платить — дело для "колонии", конечно, нехитрое.

    Глава пятая. Кошки-мышки.

    После каждой "реформы" передышка наступала только потому, что экономику частично возвращали к сталинской системе. Нынешний (начавшийся в 1994 году) возврат уже вызывает недоумение у представителей так называемой "демократической общественности", все чаще вопрошающей в средствах массовой информации: почему возрастает власть чиновников? почему "аппарат" стал еще более влиятельным, чем прежде? почему свободным предпринимателям нет житья, если они хотят действовать честно и легально? Привычное же объяснение: мол, все из-за всевластия коммунистической идеологии, будь она проклята! — ныне не срабатывает, и недоумение возрастает, грозит обернуться слабоумием, другими формами помешательства. Увы, неверным было это объяснение и раньше, потому что игра шла по своим, вовсе не идеологическим, правилам и законам. Чтобы их понять, нужно подробнее и внимательнее рассмотреть ситуацию последних се-ми лет.
    В 1987 году властители — то ли сознательно, то ли потеряв голову - затронули не только надстройку, но и фундамент сталинской экономики, ее банковскую систему. Да, да, тот фундамент, что держался на принципах принятой еще в 1919 году программы партии: "Радикальное изменение и упрощение банковских операций путем превращения банковского аппарата в аппарат единообразного учета и общего счетоводства Советской республики. По мере организации планомерного общественного хозяйства это приведет к уничтожению банка и превращению его в центральную бухгалтерию коммунистического общества". Такой бухгалтерией, точнее, почти такой (оставались еще и слаборазвитые рыночные обязанности) банк сделался уже в начале тридцатых годов.
    Грубо говоря, Сталин мог не опасаться рынка и свободного обращения в стране некоторого количества наличных денег, потому что подчиненный лично ему как главе Правительства Госбанк-бухгалтерия при любой угрозе системе мог вмешаться, выпустить в обращение какое угодно число дензнаков или, наоборот, провести конфискационную реформу. Хрущев и Брежнев вполне беспечно смотрели на игру в "куплю-продажу", ибо бухгалтерия, хотя и слегка модернизированная в пятидесятые годы, с ходу способна была эту игру свернуть — снять деньги с любого счета, запретить торговлю любым товаром за наличные...
    При Горбачеве же, повторяю, пошли в атаку на сам принцип "банка как бухгалтерии всего хозяйства в целом". Сначала возродили коммерческие банки, но так, что они прямиком попали в руки участников игры в "куплю-продажу" — руководителей агропрома и директоров заводов, например. Те просто стали учредителями и заняли почти все кресла в правлениях.
    Кредиты же Госбанк СССР выдавал – так опять же распорядились главные "перестройщики" — щедро и чуть ли не по первому требованию коммерческих банков. То есть — по требованиям тех же директоров! "Юридические лица" получили возможность иметь деньги, когда им только заблагорассудится, наступил для них финансовый "коммунизм".
    Дальше — больше. Вскоре, по требованию той же "демократической общественности", Госбанк СССР перевели в разряд неких самостоятельных структур. Республиканские же банки с 1990 года очутились в ведении соответствующих Верховных Советов, а те не желали подчиняться никакому центру, в том числе и в вопросах денежной эмиссии. Что тут началось! Сразу 15 — минимум пятнадцать! — банков вовсю пустились рисовать круглые суммы на счетах тех предприятий и организаций, которые согласились перейти "под юрисдикцию республики". Госбанк СССР тоже не отставал. А потом уж свои банки-бухгалтерии стали появляться даже в "национальных" районах.
    "Предприятия, регионы получили широчайшие возможности выполнять лишь те решения, которые кажутся им привлекательными, — комментировал события Е. Гайдар. — Нескоординированные действия в финансово-кредитной области приводят к развалу денежной системы. Летом 1991 года экономика Советского Союза была неуправляемой... Впрямую встали вопросы, будут ли в городах зимой продукты питания, топливо, не развалится ли энергосистема, не остановится ли транспорт, короче — о выживании общества".
    Но и это никого не остановило. Республики сделали очередной шаг на пути финансового вольнодумства. Осенью "вожди-президенты" собрались и, по сообщениям газет "Мегаполис-Экспресс" и "Коммерсантъ", чуть ли не единодушно решили: Госбанк СССР вообще не нужен, потому что... он может начать выполнять функции нового Политбюро! Казалось бы, со сталинской экономикой покончено.
    Игра достигла логического завершения. Всё разрушено. Кругом сумятица. Надо спешно строить новую экономическую систему, тем паче, что лучшего, чем при полном безвластии, шанса для этого не бывает. У "юридических лиц" была великолепнейшая возможность совершить то, что, вроде бы, напрашивалось: стать владельцами, собственниками всего, чем они раньше управляли. Председателям колхозов — сделаться помещиками, директорам — заводчиками-капиталистами... Завести новые, не подчиняющиеся правительству банки, создать своего рода Федеральную резервную систему — хотя бы по американскому образцу...
    Но произошло невероятное. Даже шага в том направлении — ни политического, ни экономического — не было сделано. Наоборот, "юридические лица" вдруг притихли, присмирели, забыли даже о всегдашних своих воплях о самостоятельности и будто бы опасались, как бы какие-нибудь горячие головы не подтолкнули к ней. Настолько присмирели, что все промышленные и аграрные депутатские лобби, все "коммунисты", центристы, все фракции проголосовали в конце 1991 года за то, чтобы Ельцину отдать чрезвычайные полномочия, вручили судьбу страны и ее экономики.
    Новая же власть — не менее неожиданно — со всех ног пустилась бежать назад, к сталинскому банковскому фундаменту. Егор Тимурович Гайдар, как он выразился, "до предела нажал тормоза финансовой стабилизации", то есть... запретил Центробанку России прежнюю щедрость в выдаче кредитов. Ельцин в первые же месяцы 1992 года стал ездить по городам и весям в сопровождении самолетов, битком набитых денежными купюрами, затем несколько раз публично грозил верховным банкирам, демонстративно — на экране телевизора это наблюдали миллионы людей — стучал кулаком по адресу Геращенко, главы Центробанка.
    Грозить приходилось, потому что формально-то банк по-прежнему оставался в ведении Верховного Совета России. Но уже развернуто было наступление по всему "демократическому фронту" за возврат бухгалтерии назад, в правительство. Точку в этой битве поставили танки в октябре 1993 года. После разгона ВС России банк стал бухгалтерией президента и его приближенных уже на законном основании. Страна получила передышку, потому что опора для самовластья опять стала очень прочной.
    Какую угрозу для верхов способен теперь представлять какой-нибудь "денежный туз", имеющий, скажем, в загашнике триллион рублей? Да при первой его попытке пошевелить пальцем властители распорядятся, и Центробанк тихо, тайно, келейно переведет на счет конкурента два триллиона. "Туз" мгновенно превратится в "шестерку". Центробанк сам определяет даже курс рубля к доллару, "нужный для экономики", и поддерживает его весьма искусно. С его, банка, помощью можно разорить, пустить по миру или, наоборот, поддержать на плаву коллектив любой отрасли, завода, фабрики, журнала, газеты... А это и называется у нас с давних пор реальной властью.
    Почитатели не раз публично, в печати называли Егора Тимуровича Гайдара... "спасителем России". Российскую Федерацию и впрямь пока удается удерживать от распада. Но какой ценой?! За смирение и добровольный отказ от верховной власти игроки — "юридические лица" — были вознаграждены... правом фактически бесконтрольно регулировать и присваивать денежные потоки, вытекающие из Центробанка. Другими словами, почти все направляемые для производства деньги оказываются у игроков. И... пропадают для страны.
    "Первым "гайдаровским" указом Б. Ельцина был "Указ о коммерциализации госпредприятии", благодаря которому осуществилась многолетняя мечта всех российских реформаторов советского периода. Брежневский "хозрасчет", горбачевская "хозсамостоятельность" воплотились в ельцинской "коммерциализации", — описывает происходящее Л. Пияшева в статье "Проигранный шанс", опубликованной в девятой книжке журнала "Знамя" за 1994 год. - Считавшим себя специалистами (Гайдар предпочитает титул "профессионал"), им не приходило в голову, что эти предприятия станут проедать доходы и рушиться, а их директора кинутся обогащаться через всякие АО, СП, ТОО и прочие "коммерциализированные" филиалы... Указ о коммерциализации открыл ворота узаконенному расхищению госсобственности. То, что раньше называлось воровством и строго каралось, теперь обрело статус рыночной добродетели. Директоров учили плавать в безводном бассейне. Утонуть они не могли. Они играли в беспроигрышный преферанс по крупной. Выигрыши переправляли в надежные западные банки".
    Если по каким-либо причинам неугодна фамилия Пияшевой, советую обратиться к док-ладу В. Черномырдина, сделанному в Совете Федерации весной 1994 года: описание ситуации по сути там такое же.
    То есть "юридическим лицам" оказалась нужной в 1991 году не страна в целом, не земли ее, не производства, а только вращающиеся в этой стране деньги. Зато — почти все деньги.
    Можно окончательно поставить крест на сказках, заблуждениях и домыслах, что, мол, в результате игры в "куплю-продажу" будет построена некая противоположная социализму система собственников. Если бы это имелось в виду, пусть даже в отдаленном будущем, то отчего же такое нерадение по отношению к производствам теперь? Если намереваешься стать владельцем, то почему же вывозишь капитал за кордон, тот самый капитал, которого так не хватает на отечественных заводах и фабриках?
    "По сравнению с 1990 годом капиталовложения в экономику уменьшились в четыре раза, — констатирует доктор экономических наук, депутат Госдумы С. Глазьев. — Если говорить в научных терминах, экономика в течение двух лет пребывает в турбулентном (вихревом) режиме, при котором огромные ресурсы, высвобождаемые из сферы промышленности, начинают обращаться в спекулятивный капитал, направляются на покупку импортных товаров, на создание валютных резервов за рубежом".
    Что - кто-то собирается владеть руинами? Да нет же — от новой системы, от "класса собственников" мы на самом деле оказались теперь гораздо дальше, чем были в 1991 году. И это неудивительно. Ведь игроки живут за счет некоего экономического механизма, возникшего еще в тридцатые годы. Тогда власти стали отнимать у жителей львиную долю продуктов их труда и распределять исключительно по своему усмотрению. Часть — воз-вращать в виде зарплаты и вложений в социальную сферу. Другую, большую часть — тратить на укрепление фундамента экономики, на развитие базовых отраслей промышленности, на великие научные открытия...
    По ходу игры, уже в шестидесятые, семидесятые годы люди стали задаваться вопросом: куда же пропадает эта большая часть богатства? Заводов строили все меньше, научные и даже космические достижения измельчали, ударные объекты, типа БАМа, возводились черепашьими темпами.
    Теперь же у людей, как и прежде, почти все отнимают, а в казну... почти ничего не по-ступает: бюджет стал настолько хилым, что уступает по размерам бюджету Пакистана, многих слаборазвитых стран. Распределять — вообще нечего!
    Так игроки подключились к старому механизму и заставляют его работать не на народ, а на себя. Приостановят слегка, придушат, подразрушат, чтобы легче было все разворовать, потом опять запускают...
    Отрицание бесплодно, от разрушителей бессмысленно ждать созидания. А игра, вспомним, и началась против сталинской системы, а не за какую-то другую. И уже поэтому она не вольна разрушить все до основания: ведь тогда пропал бы весь смысл, против чего же играть? "Юридические лица" — не самоубийцы. И они возвращаются и возвращаются к элементам сталинской экономики, все более ослабленным. То есть играют с системой в кошки-мышки.

    Глава шестая. Спецгосударство.

    Продержаться так долго у кормушки, умыкнуть грандиозное богатство — плоды труда целой страны — "юридические лица" были бы не в состоянии, действуй они беспорядочно и хаотично. Парадокс в том, что, разрушая общенародную систему, они не посягали и не посягают на свою, собственную систему, ту, что существует как бы для их внутреннего пользования. Потому и образовали спецгосударство, страну "юридических лиц".
    Благодаря ее удивительной мощи, колхоз имени Фрунзе Южского района Ивановской области, например, лет пятнадцать назад восстал из руин. На центральной усадьбе, в селе Хотимль, выросли не просто улицы, а широкие проспекты с новыми домами. Рушились ветхие сооружения и возводились железобетонные комплексы, мастерские, гаражи. Поднялись и зачадили трубы асфальтового завода, и дороги с твердым покрытием побежали до самых отдаленных деревень.
    Работы велись исключительно хозспособом, с помощью бригад из Армении, капиталовложений колхоз осваивал в полтора раза больше, чем подрядные организации всего Южского района.
    На многочисленных семинарах по обмену опытом все это преподносилось как триумф коммунистической идеологии и социалистического способа хозяйствования. Колхозники над этим смеялись, потому что знали о механизме снабжения строек, приводимом в действие одним из руководителей хозяйства Геннадием Васильевичем Яичкиным.
    Я встретился с ним в 1991 году, Яичкин был на пенсии, жил в двух километрах от центральной усадьбы, в собственном доме, но в селе по-прежнему поговаривали, что он способен достать для хозяйства, если понадобится, космический корабль американского производства.
    Я, видимо, попал в минуту откровенности. Яичкин рассказал, что без подношений — без колхозного мяса, подарков, цветов, сувениров, ну и, разумеется, без моря спиртного — в Хотимле ничего не удалось бы построить. Но товары эти являлись всего лишь пропуском в настоящий деловой мир. А там главное — работать с людьми, выполнять свои обещания, быть всегда на виду, иметь нужных приятелей. Часто на рыбалках, во время застолий, в парной решалось больше серьезных вопросов, чем в кабинетах. Интересы друзей чаще всего невзыскательны, но отношение к ним должно быть самое внимательное. Нельзя пренебрегать постоянством: если из этого мира вырвался на год-другой, все, пиши-пропало, говорил Яичкин, своих можешь уже не догнать, нарабатывай связи заново. Зато преданность своему кругу щедро вознаграждается, число приятелей множится, деловые связи растут, как снежный ком. И тут уже необходимо соображать, совершать многоходовые комбинации-обмены. Элементарные расчеты показывают: не могло разваливающееся производство, даже при всех дотациях и надбавках к ценам, оплатить дорогую стройку. Ведь за десять лет в колхоз было вложено около 20 миллионов советских рублей.
    — Кто же платил? — спросил я Геннадия Васильевича.
    — Государство, — отвечал он. — Нам шла большая часть бюджетных денег, предназначенных району. Да и кредиты давали безотказно. Банкиры — тоже люди, понимали указания начальства.
    — А почему вы сейчас так смело обо всем рассказываете?
    — Раньше жил — как на пороховой бочке. Земляки меня же и обливали грязью с ног до головы в письмах во все инстанции. Но отвечать на письма приходилось районному прокурору. А ему я объяснял, что нет такого закона, который бы я не переступил, но все — ради дела! Он верил. Ну , а по сравнению с нынешними делягами я — мелкота, младенец. Грехи списаны за давностью лет, сплю спокойно...
    Еще более удивительные "принципы хозяйствования" мне довелось испытать на себе в столице. В 1973 году я закончил физико-математическую школу-интернат при Московском государственном университете. Тогда ею фактически руководил основатель, знаменитый математик, светило с мировым именем академик Андрей Николаевич Колмогоров. Считавшихся более-менее одаренными детей отыскивали в глухой провинции, пропускали через сито строжайших экзаменов, месяц готовили, еще раз проверяли в летнем лагере и лишь после этого зачисляли в школу.
    И оказывались мы... мало кому нужными. Заведение бедствовало, не отыскивалось денег даже на то, чтобы репринтным способом отпечатать специальные учебники. Мы жили по восемь — десять человек в одной комнате, в учебных корпусах ходили по проваливающемуся полу, интернат не помышлял ни о компьютерах, ни о другом современном учебном оборудовании. Колмогоров приглашал знакомых академиков, знаменитых ученых, они читали лекции, устраивали собеседования, но, увы, появлялись лишь изредка. Фонд зарплаты — а интернат официально числился как заурядная московская школа, приписанная к одному из роно, был скудным, и семинары вели, в основном, университетские аспиранты, далекие от педагогики. Вслух говорилось о том, что государство решило от таких заведений отречься, и нас просто терпят из уважения к капризам маститого академика.
    К счастью, Колмогоров оказался долгожителем. А вскоре после его смерти, в середине восьмидесятых годов, во главе интерната встал выпускник, юный кандидат наук Дмитрий А. И при нем интернат стремительно получил права... одного из факультетов Московского университета. Нашлись средства для укомплектования сразу трех кафедр — на них начали работать 20 докторов и 40 кандидатов наук! К интернату повернулось лицом университетское издательство, вышли из печати превосходные учебники и курсы лекций. В течение одной четверти ежегодно интернатовцы стали стажироваться в США, а к ним, соответственно, приезжать американские учащиеся. Появилось несколько компьютерных классов и лабораторий, использующих уникальные программы...
    Мы беседовали с Дмитрием, и он заметил, что его собственное влияние на государственную власть не могло идти ни в какое сравнение с влиянием академика. Но есть другие силы. Нельзя же было представить рафинированного интеллигента, дворянского выходца Колмогорова, человека не от мира сего, запанибрата пьющим водку с директорами мясо-комбинатов или какими-либо другими могущественными "юридическими лицами", торгующимся с ними: "Я твоему сыну — диссертацию, ты мне, через друзей,— деньги для кафедры".
    Дмитрий не скрывал, а даже несколько гордился, что подключен, как и Яичкин, к закулисной системе, является своего рода гражданином страны "юридических лиц". Там — реалисты до мозга костей. Рассуждали как: не хочет академик опускаться до их уровня и становиться подельником? На что же он тогда нужен? И опекаемый им интернат просто выключали из общей игры в "куплю-продажу".
    В какой-то степени научная среда намного консервативнее хозяйственной (или менее криминальна? и не потому ли нынче она — в упадке?). И, в отличие от Яичкина, Дмитрия после жалоб и кривотолков о его "темных делах" уволили. Но дело-то сделано — интернат процветает и, кстати, носит имя академика Колмогорова. Имя, ставшее лично для меня символом и былого могущества официальной власти, и ее последующей немощи.
    Иногда мне кажется, что, позволяя стать "юридическими лицами" таким, как Дмитрий А., юным, энергичным и предприимчивым, страна безжалостно, месяц за месяцем, год за годом бросает их в адскую экономическую топку. Да, в их руках — вся экономика: регулирование товарных потоков, обеспечение людей заработком, подача топлива в дома, борьба с эпидемиями... Но в руках — постольку, поскольку они связаны с взяткодательством, финансовыми махинациями, укрывательством доходов, подлогом документов, прелюбодеяниями, короче - нарушениями всех законов и нравственных норм.
    Последние сорок лет криминализация экономики идет по нарастающей. Взятка стала буквально пожирать механизм планирования. Уже на рубеже восьмидесятых годов по фондам и лимитам можно было, да и то неустанно ублажая районное начальство (а то, в свою очередь, одаривало областных властителей и т. д.), получить разве что половину необходимых для производства ресурсов. Прочее — добывать в стране "юридических лиц", по ее неписаным законам. А чтобы давать взятки, надо было где-то деньги отыскивать. Проще всего — те же взятки брать. И расширение сферы "купли-продажи" средств производства — а всякий раз оно делалось по требованию снизу, от тех же директоров и председателей — было мерой элементарной безопасности: самостоятельностью можно прикрыться, творя махинации. Но, сожрав плановую систему, взятка выгнала взашей из экономики все гуманное и человеческое.
    Вечное противоречие между целью и средствами, результатом и методами его достижения — приводит в нашей экономике к ежедневным трагедиям. Ведь подавляющее большинство "юридических лиц" до сих пор — выходцы из низов, "кухаркины дети", плоть от плоти народной. Представим себя на месте какого-нибудь деревенского малого, ставшего руководителем.
    Когда тебя берут в страну "юридических лиц", то предупреждают, что это делается не задаром. Начинается все с малого — автомобили, бензин твоего учреждения бесстыже эксплуатируют твои покровители, ты выписываешь им, почти бесплатно, то одну мелочь продуктовую или промтоварную, то другую... Через пять лет ты вообще ко всему привык!
    У тебя комфорт, удобства, семье ни в чем не приходится нуждаться... Ты поселен в некоем спецгосударстве (по аналогии со спецвойсками, которые тебя призваны защищать, со спецсвязью, что тебя обслуживает, специнформацией, которой тебя регулярно снабжают...).
    Страшная ситуация? Да, но больше - для нас с вами. Страна "юридических лиц", или спецгосударство, за себя постоять всегда сумеет.
    Уникальная, предельно специализированная и в то же время исключительно скооперированная экономика оставляет очень мало простора для самостоятельности. Руководителю приходится быть не только "хозяином" у себя на производстве, но и "прислугой" — для партнеров. Тут натура требуется особая, этакая чичиковская, без нее в спецгосударстве долго не за держишься.
    По принципу колеса - если остановится, то упадет, — страна "юридических лиц" обязана отвоевывать новые и новые пространства на территории бывшей Российской империи. Позади, за спином слишком много грехов, тайн, страшного, подлого — только вперед!
    И каждые пять — десять лет преемники на целый порядок опережают в богатстве и дерзости предшественников. Но это движение глупо было бы сравнивать с мафиозными или уголовными судорогами, оно — намного более упорядоченное.
    В середине семидесятых годов в Центральной России в судах еще шли процессы над руководителями, теми, кто использовал для строительства бригады кавказских шабашников и резко завышал сметные расходы. Я, кстати, вполне согласен с писателем Иваном Афанасьевичем Васильевым, который в повести "Земляки" назвал хозспособ одним из главных источников обогащения "юридических лиц" в брежневское время: кавказцы приходили родственными кланами, умели держать язык за зубами и воспринимали взяточничество как нечто само собой разумеющееся. Но уже к 1980 году "шабашстрой" покатился по СССР девятым валом. А пять лет спустя на моих глазах бюро Сасовского горкома партии Рязанской области, подражая соседям и областным инстанциям, приняло постановление о "всемерном поощрении строительства хозспособом". Юрии Павлович Миронов, директор одного из сасовских заводов, человек умный, грамотный, но не желавший, как он говорил, "путаться с темными личностями", был снят с работы за отказ приглашать шабашников. Не отставай! На его место поставили более ушлого.
    Карали первых, самых отчаянных и безрассудных - а таких пруд пруди в криминальной экономике - и потом... шли по их же пути, но уже большой массой, держась за руки, оглядываясь на старших по положению, и в других случаях, касалось дело строительства ли особняков, возведения ли шикарных дач, найма ли, за казенный счет, прислуги на эти дачи, батраков для ухода за участком и скотиной... Это очень походит на нагрев воды: первые пузыри лопаются и пропадают, но за ними следом и начинается кипение. Передвижение это — стопроцентно верное, безопасное. Ведь когда все обходят закон, тот просто перестает существовать.
    Что "кипело и кипит" в последнее время? В 1990—91 годах "юридическими лицами" владел зуд приобретать иномарки. По цене металлолома гнали на Запад станки, текстиль за бесценок отправляли в Восточную Европу и Азию, лишь бы директорам пошиковать на сиденьях "тойот" и "мерседесов". Помните, тогда в аптеках днем с огнем аспирина было не сыскать? Так вот, экономист и публицист Владимир Лещинский подсчитал: "Валютная стоимость всех лекарств, недостающих нам (включая недополученное из-за псевдоэкологии), меньше стоимости ввезенных за то же время (1990—91 г.) автомобилей иномарок".
    Потом "закипело"другое — от нефтяного магната до последнего держащегося на плаву фермера все норовили открыть счет в западном банке и перевести туда как можно больше средств. А вслед за денежными — новые пузыри: устройство родственников за границей. Этим открыто кичатся не только верховные, но и областные, и даже районные властители. Пусть не в Израиле, не в Германии, не во Флориде, а где-нибудь в Португалии или Австралии, но примутся и они сынков и дочерей пристраивать. А дальше останется — из страны "юридических лиц" прямиком за кордон отправиться. Здесь-то, на Родине, так нагадили, намусорили, что уже и жить невозможно. Наплодили бандитов, рэкетиров, приблизили к себе уголовников, а они выходят из-под контроля, не только всю страну в зону превращают, но и самих "юридических лиц" уже глушат безнаказанно. Эмигрируют — как только нагреют руки, набьют мошну на продаже кому попало земли, фабрик и заводов...
    Удастся ли всем нам образумиться? Укрепи нас, Господи!


Часть 3. ПРОЩАНИЕ С ДИКТАТОРОМ?
    КПСС всегда опиралась на силу — рабочую и военную. Интеллектуальная защита была неубедительной — в виде менявшихся, противоречивших одна другой и утопичных партийных программ. Опора оказалась зыбкой. Пришло время, и словно злой волшебник взмахнул палочкой, и как сквозь землю провалился казавшийся несокрушимым 'КГБ, по дружинам коммерческих князей разошлись богатыри из бывших спецподразделений, занемогла вся армия... И кавказский бунтовщик способен потрясти до основания страну — когда-то великую державу.
    Отсутствие сколько-нибудь серьезной системы интеллектуальной защиты смертельно для Отечества. Генералы беспомощны, когда у политиков и народа заморочены головы.

    Глава седьмая. Варварство.

    Россия разбита на многие десятки тысяч считающих себя фактически суверенными империй: "приватизированных" заводов, бывших колхозов, коммерческих фирм и.т. д. Руководители-императоры имеют, по существу, все права глав иностранных государств, вплоть до найма собственной вооруженной гвардии из так называемых телохранителей. Естественно, против "российских шпионов" — налоговых инспекторов, ревизоров, журналистов — выставляют своих опричников: и с кнутом, и с пряником. Не поддаться способны разве что герои-одиночки.
    Общество знает об империях не больше, чем о дудаевской армии. Статистика теперь зависит исключительно от доброй воли тех же руководителей: записывается вся отсебятина, которую они несут. По одним официальным данным, выпуск промышленной продукции снизился за последние годы почти наполовину. По другим, столь же официальным, потребление электроэнергии на производствах почти не уменьшилось, а выбросы в атмосферу некоторых вредных веществ даже возросли. В этих средневековых информационных потемках ученым и госчиновникам, словно колдунам и астрологам, остается только гадать, кто больше соврал: производственники, экологи, энергетики? Ни о каком административно-государственном контроле над экономикой сейчас и заикаться нельзя.
    Развалили его якобы ради другого контроля — рыночного. На XXVII съезде КПСС Горбачев заявил: "Важнейшая задача - ...укрепление денежного обращения, хозрасчета, который и есть самый лучший контролер". Затем "лучшими контролерами" стали называть рынок и рубль. Мол, по состоянию банковских счетов предприятий и организаций точнее всего можно распознать умного и дурака, трудягу или лодыря.
    Увы, в 1992 году, после разгрома последних остатков административного принуждения, сразу выяснилось, что производственные и коммерческие империи рассчитываться через банки то ли не могут, то ли избегают. Общенациональным бедствием сделались взаимные неплатежи "юридических лиц", переваливающие временами за сотни триллионов рублей. За отгруженную продукцию на банковские счета деньги не поступают месяцами, иногда — годами. И пошло-поехало!
    Чтобы не оставить подданных без заработка, императоры решились на трюк: товары продают оптом, но только за "живые" деньги. То есть покупатель обязан сразу же, на месте рассчитаться отечественными или зарубежными купюрами, передать их прямо в руки продавцу, — даже если для доставки их потребовался бы грузовик. Многие завели и собственную розничную торговлю — стены заводов, контор, НИИ усеяны, словно заплатками, вывесками коммерческих магазинов и лавочек.
    Без государева ока, давно известно, немудрено и распоясаться. При торговле из рук в руки покупатель и продавец, по взаимной договоренности, либо вовсе не оформляют никаких документов, либо, после соблюдения нехитрых предосторожностей и обмана госчиновников, вскоре их уничтожают. А это означает, что произведенная продукция перестает числиться в официальной отчетности и не облагается никакими налогами.
    Оценки специалистов расходятся, когда спор идет о плутовстве в оптовой торговле, — хотя всем им ясно, что размеры его громадны (об этом косвенным образом свидетельствуют и приведенные выше расхождения в статистических данных). Но вот по рознице есть данные правительства: например, в 1993 году 42 процента розничного товарооборота России прошло либо через "челноков" и частных лиц, либо через незарегистрированные компании (газета "Известия", 21 сентября 1994 года). По данным депутатов Госдумы, в стране не собираются многие десятки триллионов рублей федеральных налогов. Вместе с недобором региональных налогов ущерб для государства — более сотни триллионов рублей в 1994 году.
    Другая цель плутовства — сокрушительный развал... самих финансов. Ныне денежная система России окончательно раскололась на две половины: на существующие в виде цифровых записей на банковских счетах так называемые рубли безналичные и на рубли наличные.

    Расчеты с помощью безналичных рублей государство худо-бедно контролирует — через так называемые расчетно-кассовые центры, с помощью наличных — почти нет. Со вторыми плутам иметь дело намного выгоднее. Это уловили тысячи и тысячи предприимчивых людей, открывших особые, невиданные в цивилизованном мире меняльные конторы. Один вид российских денег они меняют на другой вид!
    Это звучало бы совсем неправдоподобно, если бы не многочисленные объявления о таких услугах. Например, в феврале в газете "Известия" было помещено такое объявление: "Обналичим/Обезналичим. Любая форма договора. Любая сумма". Дается адрес: Москва, название переулка, номера дома и телефона. Подчеркиваю: в газете "Известия", на видном месте, крупным шрифтом — по соответствующим, весьма и весьма высоким рекламным расценкам. Значит — от клиентов отбоя не будет. По сведениям еженедельника "КоммерсантЪ", курс обмена безналичных рублей на наличные плавающий, и в иные месяцы за три рубля первого вида давали один — второго. Вот какой фантастической величины может достигать разница между покупательными способностями цифровых записей и хрустящих купюр! Как выражаются философы, эти формы наполнены отнюдь не одинаковым содержанием.
    Что-то в этом есть от алхимии — только сегодня золото добывается из обычных чернил. Фокус превращения цифровой записи в купюры просто неотразим. Золотая лихорадка охватила многих руководителей-императоров. Деньги со счета подчиненного завода, например, переводятся на счет некой возглавляемой самим императором или верными ему подданными коммерческой фирмы. Там сразу, с помощью знакомых банкиров, или постепенно, через посредников и меняльные конторы, безналичные рубли обналичиваются. За хрустящие купюры, по дешевке, втихую, закупается оптом товар, который пере-продается втридорога — теперь уже в "комках", или специально нанятыми "челноками", или базарными торговцами. Иногда — на том же самом заводе, своим же рабочим! Эта операция с куплей-продажей повторяется несколько раз, после чего денег становится существенно больше. Тут-то и начинается их обратный путь на завод. Увы, на банковский счет безналичные рубли попадают в прежнем, начальном количестве. А барыши уже разложили по ходу операции по своим карманам махинаторы. Итог для рабочих один — задержка зарплаты на месяцы.
    Я привел только одну из многих десятков схем нынешнего сказочного обогащения все-возможных аферистов. От потачки — и воры плодятся. Впрочем, не только воры. "Речь идет об экономике, которая... не может заключить юридический договор, обратиться в арбитраж, официальным путем потребовать возвращения долгов, охраны товаров и помещений, — заметил в газете "Известия" представитель Экспертного института Российского союза промышленников и предпринимателей Андрей Нещадин. - Это как раз та почва, на которой тут же возник в огромных масштабах рэкет с кровавыми разборками, дележом рынков сбыта, зон влияния и т. д.". А это, в свою очередь, еще больше увечит финансовую систему: рэкетиры уже принуждают руководителей-аферистов переводить новые и новые средства в наличные купюры, в сферу "теневой экономики". Растет пропасть между двумя видами российских денег, увеличиваются неплатежи, задержки с зарплатой, инфляция...
    Прежняя, давно уже ставшая мишенью для критических стрел чисто производственная неразбериха никуда не исчезла, наоборот, дополнилась новой, финансовой. Ныне развален не только административный, но и влачивший при социализме жалкое существование рыночный, денежный контроль за экономикой. Есть только тот, который принято называть мафиозным!
    Видя все это, правящие сейчас "демократы" советуют просто-напросто подождать еще немного, и все, мол, пойдет как по писаному. Крупные предприниматели-"хозяева" постепенно скушают мелких, бестолковых, сконцентрируют в своих руках нужные капиталы, заведут свои порядки, и настанет у нас процветающий империализм, и будем мы все жить-поживать да добра наживать.
    Год советуют, два, три, а дела все хуже и хуже. Чтобы побыстрее сказку сделать былью, "демократы" призвали на подмогу западных денежных тузов в точности так же, как наши предки варягов: "Приходите и володейте нами!"
    Увы, на этот зов слетаются со всех концов света и устраивают у нас свои шабаши, главным образом, экономические бесы, по стране теперь свободно и безнаказанно разгуливают авантюристы всех мастей. Они-то с охотой и "приватизируют" нас по дешевке. Затем требуют величать себя не иначе как реформаторами-спасителями, народными заступниками и кормильцами. Цель у них, как правило, самая бесхитростная: взять в свои руки и парализовать тот или иной участок производства, без которого нормальная жизнь в Отечестве невозможна, разграбить его, а затем вынудить то же самое "демократическое" правительство либо помогать им деньгами без счета, либо... выкупить "приватизированную собственность" назад, но уже — втридорога!
    Из-под государственного контроля вышли не только отечественные, но и приезжие плуты и надувалы. На месте великой державы вдруг образовался необозримый проходной двор.
    Похожая ситуация не раз возникала в мире (в Германии - в двадцатые годы, частично и в других странах — во времена "великой депрессии"), и известнейшие экономисты предупреждали: даже если ближайшие последствия такой ситуации не трагичны, то отдаленные - смертельны. Представим себе, что в огромном российском городе демобилизовали всех сотрудников ГАИ, убрали дорожные знаки и светофоры. Постепенно, по мере выветривания из памяти водителей правил движения и учащения аварий, скорость автомобилей снизится до единственно безопасной — до скорости... пешехода. Но похожая ситуация — и с движением товарных потоков: идеально приспособленными к условиям полной бесконтрольности оказываются лишь примитивные производства — небольшое натуральное хозяйство с деревянной сохой в деревне, использующие только ручной труд мастерские в небольших городках... При такой полной деиндустриализации невозможными окажутся не только обучение детей в современных школах, медицинская помощь, но и само существование городов-мегаполисов в России: чума и мор стремительно уничтожат их жителей.
    Но где же империалисты-спасители, дядюшки Скруджи, отечественные и зарубежные? Почему они не рвутся совершать у нас давно обещанную "реформаторами" научно-техническую революцию?

    Глава восьмая. Разбойники.

    В опубликованной в седьмой книжке журнала "Москва" за 1994 год статье "Дело и демагогия" Андрей Андреев особо выделил очень важную для нашего дальнейшего разговора группу россиян: "Это ученые, инженеры, высококвалифицированные рабочие, специалисты по эксплуатации сложных технических устройств, значительная часть директората, государственных служащих и офицерского корпуса, работники культуры и ряд других. Эти социальные слои не только достаточно широки, они также и наиболее активны. Именно они в конце 80-х годов решительно выступили против режима..."
    Андреев совершенно правильно подметил, что только благодаря им "на многих стратегически важных направлениях научно-технического прогресса мы располагаем результатами, значительно опережающими самые современные американские и японские разработки (ракетно-космическая техника, авиа- и судостроение, мембранные технологии и т.п.)". Автор статьи говорит о многих из этих людей как о созидателях, несущих на себе "тяжкий, но святой труд обустройства России".
    Позволю себе одно дополнение к этой характеристике. Именно благодаря этим же, наиболее активным людям, самые крупные и нашумевшие скандалы просто не могли быть доведены до суда или сурового приговора. Вспомним хотя бы недавнюю ивановскую аферу с вывозом за границу дефицитного хлопка, в результате которой десятки тысяч рабочих в городе оказались на грани нищеты. Так, ничем, многие расследования и дальше будут кончаться, ибо плутовством занимается гигантская, размером во всю Россию, структура, во главе которой... никого нет! Состоит она из руководителей производств, предпринимателей и их ловких подручных.
    При чем тут "наиболее активные"? А вот при чем. Если внимательно вчитаться в скандальные хроники, просмотреть тома тех самых расследований, поговорить со специалистами по борьбе с организованной преступностью, то легко убедиться, что среди участников экономических афер весьма невысок процент рецидивистов и садистов. Зато преобладают представители выделенной Андреевым группы: очень значительная часть директората, по совместительству занимающиеся коммерцией ученые, инженеры и т. п. "Наиболее активные" и есть костяк свободного предпринимательства в России.
    Они-то и обставляют проделки так умно, что карательные органы буквально обводятся вокруг пальца. На каждом участочке, при обмене товарами и деньгами, операция чаще всего преподносится как вынужденная, как неизбежное и небольшое зло. Коммерсанты якобы защищают... трудящихся всеми способами от дикого рынка. В худшем случае, следователи могут попенять на халатность, указать предпринимателям на недалекость, глупость. Предупредят — и только. Мол, страна дураков — что тут поделаешь?
    Но эти мельчайшие обманы все вместе сплетаются в систему грандиозного, небывалого интеллектуального разбоя. И в итоге вся Россия — разграбляется.
    В предыдущей ("Москва", 1994, № 12) части "Страна "юридических лиц"" я уже описывал некоторые принципы самоорганизации этой структуры. Сейчас достаточно напомнить один из них.
    "Юридические лица" с неодобрением и настороженностью относятся к предпринимателям-индивидуалистам, самым отчаянным и безрассудным, желающим разбогатеть в одиночку, в отрыве от остальных. Такие-то и попадали и попадают под суд, и среди осужденных, действительно, немало рецидивистов. Но потом разбойники идут... по их же пути, но уже большой массой, как бы держась за руки, оглядываясь на старших по положению в обществе и более опытных партнеров. Это очень напоминает нагрев воды: первые пузыри лопаются и пропадают, но следом за ними и начинается кипение.
    Путь этот — стопроцентно верный, безопасный. Ведь когда все обходят закон, последний просто перестает существовать,
    "Юридическими лицами" обычно, не без каламбура, называют людей, имеющих право первой подписи на банковских документах. Но если экономическая их роль понятна, то с социальной природой - сложнее. Ведь эти высокообразованные люди явно не принадлежат к интеллигенции, как ее понимали на рубеже 19—20-го веков. Да и кто сейчас — принадлежит?
    Ведь при нынешнем огромном потоке информации и нагрузках не только инженер, ученый, журналист, но даже и учитель, и врач имеют мало общего с традиционной интеллигенцией. Учителю просто некогда быть духовным наставником, он едва успевает озвучивать программу. Врач зачастую — лишь приложение к медицинской аппаратуре. Если их оставить вне организованной, на потоке, деятельности, то они становятся совершенно беспомощными. Уж на что, казалось бы, индивидуалисты — творческие работники, но стоило едва поскрипывавшему "мосфильмовскому" производству остановиться - и вот уже многие кинорежиссеры и актеры начали сетовать, что не знают, как работать и чем заняться. Самые знаменитые исполняют роль жалких конферансье на презентациях или "свадебных генералов" на коммерческих шабашах...
    А теперь я приведу одно очень ценившееся Лениным определение, принадлежащее Карлу Каутскому: "Пролетарий ничто, пока он остается изолированным индивидуумом. Всю свою силу, всю свою способность к прогрессу, все свои надежды и чаяния черпает он из организации, из планомерной совместной деятельности с товарищами. Он чувствует себя великим и сильным, когда он составляет часть великого и сильного организма". Похоже на описанные выше ситуации, не правда ли?
    Именно поэтому я назвал бы нынешних образованных россиян (или, по крайней мере, большую их часть) интеллектуальными пролетариями: помесью русской интеллигенции 19-го века и слесаря с отверткой из века 20-го, продуктом грандиозного социального скрещивания. Как оно происходит? При массовой, конвейерной системе обучения в техникумах-"колледжах" и вузах выпускники не получают, в большинстве своем, каких-то особых, уникальных знаний. Общедоступные каналы информации не очень-то способствуют формированию каких-то сверхоригинальных убеждений. Уникальные же способности — вообще редкость для человеческой природы. В итоге все похожи на всех — как у нас, так и на Западе.
    Поэтому и массовое предпринимательство, гигантских размеров разбой носит у нас, как ни парадоксально это звучит, обезличенно-пролетарский характер. И крупным империалистам просто неоткуда взяться. Нынешние "демократы" никогда — подчеркиваю: никогда! — не дождутся их созревания.
    Но почему так организован именно разбой, а не созидательная деятельность?

    Глава девятая. Не ограбишь — не проживешь?

    Сорок с лишним лет назад, как раз тогда, когда наша, если перефразировать известное высказывание Ленина, "единая фабрика — СССР" начала терять управление, во всех индустриально-развитых странах произошло... почти то же самое. Основанные крупнейшими предпринимателями производственные империи — и тоже, как и у нас, из-за гигантских своих размеров! - перестали слушаться руля, ушли из-под властного хозяйского пригляда, отбились от рук и потеряли доходность. Но их, в отличие от нашей "фабрики", не разваливали, а просто перевели на иную систему управления.
    Выдающийся американский экономист Джон Кеннет Гэлбрейт называл такую систему "обезличенной рыночной структурой", иногда - "техноструктурой". Он писал: "В свое время Джон Рокфеллер, Дж. П. Морган, Генри Форд и Джулиус Розеноуд считались звездами первой величины. Их капиталистическую власть повсюду либо приветствовали, либо разоблачали. Сейчас никто, за исключением узкого круга деятелей корпорации, не знает фамилий руководителей компании "Экссон", ..."Форд" или "Сирс". На фондовой бирже ничего не происходит, если руководитель одной из этих фирм уходит в отставку, запивает или получает инфаркт. Власть перешла к тем, кто обладает относительными знаниями, к некой коллективной единице, которую я назвал бы "техноструктура"... Так что классический предприниматель исчез".
    Великолепно организованные крупнейшие компании, управляемые коллективно обезличенно, производят львиную долю продукции в индустриально-развитых странах. Как добавлял тот же Гэлбрейт, "никто, кроме Маркса и марксистов, не предвидел, что экономика гигантских корпораций станет сутью экономической системы".
    Этот факт, кстати, не признается многими буржуазными идеологами и публицистами, по старинке воспевающими "рыночные свободы, индивидуализм, владычество доллара и прибыли". И оснований — немало. Потомки дядюшек Скруджей не просто уступили власть в империях, а сделались, в большинстве своем, очень обеспеченными рантье — владельцами акций тех же корпораций. И для дикого рынка оставлено большое пространство в экономике. Гении финансового плутовства, надувая друг друга и простых людей, вправе сколачивать какие угодно состояния.
    Но Гэлбрейт, А. Берли, Джеймс Бернхем, многие другие экономисты отменно доказали, что владелец любого крупного пакета акций серьезного вреда производству нанести не в состоянии. Если он захочет это сделать, на него ополчатся виднейшие политики, против него восстанут юристы, журналисты — да все общество. Главное же — автоматически вступят в действие охранительные механизмы государственного регулирования.
    "То, что выгодно "Дженерал моторс", выгодно Америке" — это вовсе не пустая фраза. Корпорации составляют суть именно общенациональных экономик. Поэтому к ним на пушечный выстрел и не подпускают гениев финансового плутовства. У дикого рынка на Западе хотя и золотая, но клетка. Рантье и спекулянты существуют в своего рода "райских денежных кущах", вдали от реального производства — во всяком случае, главной его части. Идеология же не только в бывшем СССР, но, пожалуй, и повсеместно давно оторвалась от истинной экономики и превратилась в собрание примитивных сказок. Их-то и повторяют, как простодушные попугаи, наши "демократы". Злыми коммунистическими сказками стращают, "добрыми" буржуазными — обнадеживают.
    Захват власти в корпорациях техноструктурой одни экономисты назвали революцией специалистов, другие революцией менеджеров. В рамках этой работы мне вполне логично использовать другую терминологию: революция интеллектуальных пролетариев.
    Следуя завету Ленина — бить империалистов их же оружием, хрущевцы не посмели поднять руку на основанную еще при Сталине крупную и обособленную государственную корпорацию — на военно-промышленный комплекс. Власть парторгов-приглядчиков была сведена в нем до минимума, решающие роли играли специалисты-профессионалы. Именно в ВПК впервые в Отечестве сделали ставку на образованного, дипломированного "гегемона". Тысячи уникальнейших талантов только в этой корпорации смогли найти применение своим силам. Но главное - там был создан параллельно с обычным, рабочим своего рода интеллектуальный конвейер. Безусловно, не для составления бумаг и перекладывания их со стола на стол. Но и не для гениев или уникальных талантов. Последние всего лишь открывали новые направления в работе. Открытия же доводили до практического воплощения другие — просто способные, умные, подготовленные люди. Они-то и трудились на конвейере, решали, с нужной стране скоростью, задачи достаточной сложности.
    Об эффективности такой работы и спорить не с кем. Мировая слава русского оружия, как говорится, — свершившийся факт. Как и во всех корпорациях в мире, в ВПК уловили, что организация, дисциплина, заданная скорость умственного труда, интеллектуальный контроль за его результатами — все это становится при громадных размерах предприятия главнейшей производительной силой. Расчленение прежнего классического буржуазного управления - носившего форму хозяйского пригляда за всем и вся, подавления всех угрожавших личной власти (а это и было принято нашими генсеками и другими партийными бонзами) - на небольшие, с определенной долей самостоятельности, но железно слепленные воедино участочки - вот в чем подоплека революции менеджеров, вот в чем смысл техноструктуры. Никакой крупный "хозяин-самодержец" в этом случае становится больше не нужен, любой чудотворец-Сталин — смотрится как ископаемое, поскольку интеллектуальные пролетарии сами способны взять и берут производство в свои руки.
    Но в историю отечественной экономики ВПК вошел не только основной, но и сопутствующей деятельностью — поддержкой народного интеллекта. Корпорация добилась, что-бы в ее руки было отдано управление множеством кафедр в вузах, ставила там совре-менное оборудование, замечала и поощряла способных студентов и преподавателей.
    По настоянию ВПК был основан не имевший аналогов в мире Московский физико-технический институт, была укреплена база МИФИ. Корпорация дальновидно финансировала многие фундаментальные научные разработки. Впервые в мире, еще в начале шестидесятых годов, ВПК стал отыскивать способных школьников в глухой провинции — детей отбирали в соответствующие специализированные интернаты.
    Когда говорят, что на военно-промышленный комплекс работало до 70 процентов производств, то это не следует понимать буквально — мол, тратилась такая же доля нефти, газа, металла, рабочего времени. Отнюдь нет: аграрии, например, потребляли сырья не-намного меньше. Но в отличие от разрозненных крестьянских хозяйств, ВПК, мощный и единый, просто вынуждал остальную промышленность поставлять ему оборудование, отвечающее современным требованиям. С киркой и тачкой ракету не сделаешь. А вот то, что 70 процентов промышленного интеллекта страны работало на ВПК, — это, пожалуй, точно!
    Здесь сбылось многое из того, что знаменитый Иван Ильин предначертал для расцвета России: "При этом качеству и таланту должна быть открыта дорога вверх с самого низа. Необходимый отбор людей должен определяться не классом, не сословием, не богатством, не закулисными нашептами или интригами и не навязыванием со стороны иностранцев, — а качеством человека: умом, честностью, верностью, творческой способностью и волею. России нужны люди совестливые и храбрые, а не партийные выдвиженцы и не наймиты иноземцев".
    Ах, как легко было организовать образованных людей в 50—60-е годы, создать мощные государственные корпорации в других отраслях промышленности! Как расцвела бы Россия! Увы, верхушка КПСС, по примеру потомков того же Форда, предвидела, что для нее это означает одно: стремительное расставание с властью. Причем, в отличие от фордовских потомков, — без какой-либо компенсации в виде статуса обеспеченного рантье. Ведь произошла бы, по сути, национализация всей экономики — в подлинном, а не узкопартийном понимании.
    И всюду, где напрямую не задевались интересы ВПК, верхушка партии преграждала дорогу "умникам", дробила производства, вводила между ними совершенно нелепые и ненужные для технологии отношения купли-продажи, насаждала, наделяя все большими полномочиями, своих наместников — "хозяев-приглядчиков", руководителей-самодержцев. Разделяла и властвовала.
    В итоге там, где "техноструктура" ВПК оказывалась безвластной, а партия безраздельно господствовала — в аграрном секторе, легкой, местной промышленности,— уровень механизации и производительности труда был почти пещерным. Головы, знания толковых инженеров там зачастую не требовались принципиально! В мясной, молочной, комбикормовой отраслях, на хлебоприемных предприятиях — я сам тому не раз был свидетелем — предназначенная для дозировок и учета работ электроника вырывалась "с корнем" сразу же после установки. Руководителям-"хозяевам", и их подручным-"несунам" порядок был крайне невыгоден.
    Увы, почва все больше уходила из-под ног и ВПК. С одной стороны, притормозив "умников" на своих производствах, директора все реже и реже оказывались в состоянии поставлять качественное оборудование. С другой — ВПК как единственный гигант получал все больший и больший доступ к дармовым государственным средствам, ибо легко мог убрать с дороги раздробленных лилипутов (а в сравнении с ним и ЗИЛ, и ВАЗ — карлики). Поэтому наша корпорация, в отличие от западных, не посчитала нужным обзавестись серьезной, то есть рыночной, экономической службой, организовать внутри себя современный интеллектуальный контроль за затратами, за эффективностью использования ресурсов. Не стала переходить на трудо- и ресурсосберегающие технологии. В итоге с семидесятых годов ВПК отяжелел, погрузнел, обюрократизировался, начал брать не столько качеством ума, сколько количеством штатных сотрудников, любителей теплых местечек... Впрочем, и эти общие для страны болезни не оказались для ВПК смертельными.
    Что произошло потом, нам всем хорошо известно. Коммунистическая элита решила, что достаточно перерядиться в демократические одежды, и извне ей лично ничего угрожать не будет. А государство — да черт с ним! И ВПК развалили.
    Сотням и сотням тысяч интеллектуальных пролетариев стало просто не к чему приложить свои силы. Поиски организованной, на потоке, деятельности привели многих из них в коммерцию, в "страну "юридических лиц". И страна эта, с благословения "демократов", предчувствующих небывалую поживу, широко распахнула свои границы для новобранцев-подельников. И бывшие созидатели пустились в интеллектуальный разбой, присоединились к организованному грабежу России.

    Глава десятая. Берегите умных.

    Грабеж этот вполне способен перерасти в гражданскую войну. В преддверии выборов многие партии и движения ищут популярности и обещают нагнать страху на разбойников. Так, в принятой в январе 1995 года программе КП Российской Федерации записано, что в случае прихода к власти коммунисты обязуются "ужесточить карательные меры в отношении лиц, занимающихся... спекуляцией, коррупцией, распродажей природных ресурсов..." При наиболее последовательном и бескомпромиссном подавлении преступности едва ли не половина нынешних коммерсантов и руководителей производств должна оказаться в могиле или за решеткой. То есть — бойня неминуема. Куда ни кинь — всюду клин!
    Правда, есть одна спасительная тонкость. Многим разбойникам ни гражданская война до полной победы, ни эмиграция не кажутся лучшим выходом. И наоборот, в бряцающих оружием партиях и движениях зачастую наиболее авторитетны... те же "юридические лица". И пока самым здравомыслящим из них удается поддерживать баланс сил, планы продажи черноземов мафии или угрозы массовых расстрелов предпринимателей в исполнение приведены не будут.
    Есть время для мирного выхода из кризиса. Понятно, что, прежде всего нужно восстановить национальный - не узкопартийный и не компрадорски - "демократический" — контроль над экономикой. Лучше всего это смогут сделать правильным образом организованные специалисты-профессионалы. И вот уже о необходимости создания крупных производственных и иных структур финансово-промышленных групп, холдинговых компаний, концернов, трестов — из номера в номер говорят авторы "Финансовых известий", других изданий. Еще в 1993 году в журнале "Вопросы экономики" прозвучала мысль об образовании государственных корпораций. Впрочем, суть — не в вывеске.
    Деваться-то некуда. Без воссоздания крупных структур, без объединения предпринимателей и производственников не прекратить глумления над отечественными финансами, издевательства над рублем.
    Ведь что сейчас происходит? Представим себе, что к магазину подъехал грузовик с арбузами. Хозяин приглашает грузчиков. Те выстраиваются в цепочку и начинают перебрасывать арбузы из рук в руки — от автомобиля до магазина. Хозяин, как и положено, рассчитывается по окончании работы. Все довольны.
    Но вот к такому автомобилю подходит экономист-"демократ" и уговаривает грузчиков "приватизировать" свое место в цепочке и требовать расчета не от хозяина, а от ближайшего партнера; а если тот денег не даст, арбуз дальше никуда не кидать. Грузчики, предположим, не только охотно соглашаются, радуясь, что у нас наконец-то появляется ры-нок, но и начинают заламывать друг с друга несусветную цену. Идут распри, приостанавливается работа. В итоге — ни арбузов нет в магазине, ни денег — у грузчиков.
    Но ведь точно такая же схема опробована экономистами - "демократами" в нашей промышленности! "Приватизировались" не технологические цепочки как единое целое, а отдельные "рабочие места" в них. Вот и творится бедлам.
    И разве не в распрях, не в желании каждого директора-"хозяина" урвать побольше денег у партнера по технологической цепочке причина фантастических неплатежей? Разве — не здесь бьет ключ, из которого вытекает ручей "теневой экономики"? Разве не в этом - истоки развала финансов?
    Исчезают не только деньги, но и сложнейшие виды продукции. Еще в конце 80-х экономист В. Якушев предупреждал: "Мы делаем сверхгрузоподъемный самолет "Мрия". В его проектировании и создании заняты сотни заводов, сотни тысяч людей. Они связаны друг с другом технологическим процессом создания самолета и поэтому зависимы друг от друга... А представьте себе, если какое-то предприятие, задействованное в создании само-лета, откажется от поставок нужного оборудования, так как есть более выгодный заказ, или, чего доброго, разорится и прекратит свое существование. Обрадует ли это тех, кто находится с ним в одной технологической цепи? Ясно, что нет. Вот почему рыночные, товарно-денежные отношения между производителями в данном случае не помогают, а мешают общему делу, и они заменяются планомерными, административно-регулируемыми отношениями как более эффективными". И добавлял: во всем мире заменяются.
    И сейчас уже приходится вести речь о самом элементарном, насущном — о возможности россиян в обозримом будущем пользоваться электричеством, газом, иметь отапливаемое жилье. Вот что сообщает генеральный директор "Мордовэнерго" С. Чебанов: "На протяжении уже многих лет в электроэнергетике страны не введено ни одной крупной электростанции, не проводится замена оборудования. На глазах у всех глав администраций областей и республик разваливается сельская энергетика, которая раньше финансировалась из госбюджета. Тысячи километров магистральных и распределительных теплотрасс по стране пришли в негодность... Похоронив энергетику, никого уже хоронить не придется". Как видим, без крупных производственных структур, концентрации капиталов в форме корпораций нам просто не обойтись!
    Но если это понятно многим, то, почему дело — ни с места? На мой взгляд, общество должно предварительно решить один важнейший социальный вопрос.
    Понятие "хозяин" допускает два основных толкования: собственник-владелец и умелый распорядитель-управляющий, человек дела. Поддерживая перестройку и реформы, значительная часть народа склонялась ко второму толкованию: ведь очень многие тогда ругали именно дурное управление. Но правящая элита настаивала на первом толковании: бардак кругом, потому что руководители, мол, не имеют права по своему усмотрению распоряжаться ресурсами, ничем не владеют. Власть победила. Вместо управленцев-умельцев мы получили "хозяев-паханов", самодержцев. Строй сменили, а дурное управление дурным и оставили.
    Теперь нужен обратный переход — от "паханов" к умельцам. Но многим руководителям ясно, что из корпораций они просто-напросто будут выгнаны — из-за собственной управленческой бездарности и моральной нечистоплотности. Есть страх лишиться не только награбленного добра, но и общественного положения.
    Мне представляется разумным такой вариант: с правящей элитой и даже в целом со страной "юридических лиц" общество должно заключить своего рода пакт о ненападении. Приемлемой была бы не конфискация всего, что они умыкнули, - без гражданской войны это просто невозможно, — а, наоборот, предоставление им, как когда-то поступили с потомками миллиардеров на Западе, гражданского статуса уважаемых и обеспеченных рантье. Но только предоставление статуса, а не какие-то дополнительные вспомоществования: сотни миллиардов долларов разбойники и так уже распихали по карманам и банковским счетам.
    С другой стороны, и "юридическим лицам" не стоит зарываться. Россия не может им предоставить такие богатейшие "райские кущи", какие предоставила Америка потомкам империалистов. Лучше — знать меру, вовремя остановиться. Иначе, при катастрофе, есть риск все вообще потерять — вместе с умной головой.
    К оформлению такого договора могло бы подтолкнуть людей национально ориентированное правительство. Но есть и еще одна важнейшая проблема. Крупные производственные структуры могут хорошо управляться постольку, поскольку существует четкая об-ратная связь, строжайший учет и контроль за всеми звеньями. Подчеркиваю: за всеми. Грубо говоря, центр должен идеально представлять себе обстановку на местах, а низы хорошо знать, что замышляется наверху.
    Для этого требуется нешуточная материальная база: современные коммуникационные сети, компьютерные системы, множество видов электронного оборудования на каждом участке. Но тут, по выражению Бунина, вся Россия — деревня. КПСС просто не хотела ничего этого создавать, наоборот, учет и контроль с годами все больше разваливались. Как теперь шутят предприниматели: "Из всех горизонтальных и вертикальных связей осталась одна телефонная, да и та подводит". И создать эту базу — пока явно не по карману разграбленному государству.
    Но лишь после такого восстановления управления можно будет говорить о знаменательнейшем событии, о мирном прощании с правящей элитой, первые ростки которой проклюнулись еще при диктаторе. В сущности, можно будет говорить о прощании с мифологизацией Сталина то ли как святого, то ли как сатаны, о подлинном преодолении культа личности — его и его "наследников".
    Не утопия ли — мои предположения? Есть надежда, что мирный выход из кризиса — реален. В нынешней смуте имеется один удивительнейший аспект: стремительное массовое экономическое самообразование россиян. Миллионы людей уже выучились азбуке дикого рынка, зная которую, можно легко и безнаказанно варварски разрушать наше государство. "Демократы", по-прежнему повторяющие с телевизионных экранов и парламентских трибун одни только рыночные азы — а не похоже, чтобы они выучились чему-то более серьезному - многими уже воспринимаются как малограмотные и безнадежно отсталые люди. Ведь вовсю идет процесс освоения интеллектуальными пролетариями экономической классики второй половины двадцатого века. Процесс обретения тех знаний, с помощью которых можно охранять и созидать Отечество.