Я долго, долго рыдаю. Я встаю с утра и рыдаю, вечером тоже, и лишь во время обеда я прекращаю рыдать, начиная хавать свою дрянную пищу, которая, через два часа оказывается в объятиях унитаза.
- Хотел бы ты стать фотографом? – спрашивают меня,
- Неет, в п-ду , - честно отвечаю я. – Кем угодно, пожалуй, но не фотографом, хотя режиссером я бы тоже погнушался становиться.
Я вновь плачу, что делать? Вечно больная голова уже готова слететь с плеч, но я крепко придерживаю её руками, сжимаю ладонями виски.
- Эй пацан, - слышу я.
- Я не курю, - отвечаю и быстро иду вдаль.
- Да я , собственно, тоже, - слышу печальный ответ вдали.
Прихожу в подъезд, из лифта вываливается пьяная рухля, захожу в лифт, поднимаюсь на нужный этаж, открываю дверь ключом, падаю на диван.
Слезы застилают мои глаза.
Стук в дверь, я кажется заснул. Открываю дверь. Это соседи, они жалуются, что я их затопил. Я выгоняю их. Закрываю дверь.
Надо меньше плакать, иначе скоро, у соседей образуется вздутие обоев.
Меня колотит мандраж. Я постоянно мандражирую. Руки трясутся. Подношу стакан воды ко рту и проливаю себе на кофту.
- Ты читал Эмиля Золя?
- Пожалуй, что нет, Да, что тут говорить, точно нет.
Я иду за пивом, меня трясет. Это не просто мандраж, это холод. Холод и мандраж.
- Ваши документики, мы из милиции.
- У меня, их нет.
- Вы станете понятым, пройдем те.
Прохожу несколько шагов, вырываюсь из цепких лап и бегу.
Захожу в магазин, сердце отбивает невообразимый ритм.
- Пакетик нужно?
Не отвечаю, хватают пиво, и спешу.
Пью, плачу, пью, плачу, пью…..
- Вы могли украсть у нас книгу Жан-Поля Сартра, я точно знаю, у нас такие есть.
- Украсть, ну что вы?! Позаимствовать. Да и то… Я не решаюсь красть у вас даже орешки с полки. И Фисташки. Ну рыбку украл один раз, но что бы Сартра?! Нееет…
Сижу на полу. Холодно. Чувствую, как голова наполняется свинцом. У меня почти не осталось денег.
- Где ты, - спрашиваю я.
- На работе.- отвечают мне.
- На работе?.....
Короткие гудки в трубке.
Стиль Газданова чрезвычайно изыскан. Не изысканнее, впрочем, чем у Альбера Камю, но впрочем, я могу заблуждаться.
Я не могу читать Рахманинова. Мне дурно.
Это слишком серьезно. Рахманинов. Я даже слушать его не могу.
Слезы текут из моих глаз.
Пожалуй, кого я могу читать, так это Буковского. Но его у меня нет. Впрочем, я все бы отдал за то, что бы он у меня появился. Я сношал бы этот мир через призму его литературного опуса.
Нет, Рахманинов, прости меня. И Шаляпин.
Мне хочется бежать. Далеко. Или плакать.
- Ты знаешь, религия - удел слабых….
Пальто проеденное молью лежит на полу. А у меня нет зимних ботинок. А снег сегодня выпал.
Я уже несколько месяцев без работы, фактически. Или практически. Упоминания о ней у меня вызывают слезы.
Я плачу.
- В консерватории, сегодня будет вечер вокальной музыки, пойдем?
Я убегаю. Меня тошнит.
- В опере «Мазепа» Чайковского, главный герой баритон. Господи, но почему ему 70 лет?
- Не хочешь «Мазепу» слушай «Онегина».
- Он мне надоел, - отвечаю я.
Я просыпаюсь в полдень. Меня рвет. Я плачу. Смотрю на книги. Старик Хемингуэй правильно сделал что застрелился.
Будь у меня, его сила, или безумие, я сделал бы то же самое.
Сегодня страшный день. Меня сильно колотит, мурашки по всему телу, я не хочу пить. Но у меня нет выбора, это единственное, что мне остается. Но у меня нет денег.
Нет, они есть ,но их немного.
Накой черт они мне?
Я рассуждаю сам с собой, как идиот.
«Как идиот» - это сравнение. В бланке на Егэ надо писать именно так.
- Петр Николаевич! Какие люди, Заходите, гостем будете, выпьем.
Черт, нет никакого Петра Николаевича. Я его выдумал. Впрочем, как и пальто и мою тошноту.
Теперь моя жизнь в руках Вагнера, Изабеллы, и того зашторенного окна.
Мне хотелось бы жить, но по видимому, это так и останется несбыточной мечтой.
Я падаю на кровать и громко рыдаю…