Дворник гипнотическим маятником размазывал жижу из снега и грязи по стеклу, как сопли. Туда-сюда, туда-сюда. Я вырвался из оцепенения, завёл машину и поехал. Снежные плевки усилились, дворники зашамкали быстрее.
На этом художественное вступление закончено. Все последующие события не имеют никакого отношения к художествам.
На Софийской, за перекрёстком с Дунайским, меня остановил гаишник. Его серое лицо сливалось с такой же серой формой. Я протянул документы. Он полистал права, страховку и наклонился ко мне:
- Пройдёмте, - сказал он.
Сердце кольнуло волнение. Но я подчинился и вышел из машины.
- На переднее сидение, - указал гаишник.
Тугая дверь девятки не закрывалась. Я хлопнул сильнее. Машина закачалась.
- Ну, аккуратнее. Свою то, небось, так не трахаешь?
- Не трахаю?
Гаишник ухмыльнулся.
- Ах ты бегемот!
Он выдернул мои права из бумажника, выложил перед собой. Достал ручку и пустой бланк.
- Что, выпиваем за рулём, значит?
В горле пересохло. Волнение кольнуло сильнее.
- Я не пью, - сказал я, - за рулём.
Гаишник расплылся в улыбке. Его рот смотрелся бордовой кляксой на сером лице. Теперь я испугался.
- Может, ты и женщин не любишь. А?
- Женщин?
- Ага, бабёнок! Может ты у нас потент?
- Какой ещё патент?
- С потенцией! – гаркнул гаишник.
Только сейчас через зеркало заднего вида я заметил фигуру человека на заднем сидении. Я резко обернулся. Это была женщина. Полностью голая женщина. С накладными толстыми штыками ресниц, яркой помадой на пухлых, будто пластмассовых губах, и большой, белой грудью с широкими ореолами сосков.
Она безучастно смотрела на меня.
- Я у двоих сосать не буду, - сказала женщина.
- А вы, нарушительница, помолчите, - строгим тоном произнёс гаишник.
- Но я у двоих сосать не буду, - повторила женщина.
В гаишной машине тоже работали дворники, размазывая зимние сопли по стеклу. Они словно заковали моё сознание. Я не мог пошевелиться.
- Вот ****и стали бессовестные, - сказал гаишник, - тэо просрочен на неделю, а им хоть бы хны.
- Я у двоих сосать не буду, - снова повторила женщина.
- Будешь! – крикнул гаишник. А потом: - Держи его!
Руки женщины скользнули мне под куртку и острыми ногтями впились в живот. Я вскрикнул, согнулся от боли. Она выдернула когти, схватила мою шею и сдавила.
Гаишник ловким движением выхватил бутылку из бардачка. Сорвал зубами пробку и стал заливать в мой рот. Стеклянное горлышко бутылки больно стучало по зубам.
- Не пьёт он, блять, за рулём! Все пьют! Сейчас поедем на освидетельствование!
Когда бутылку наполовину опустошили, меня отпустили. Я не мог откашляться, но тёплое успокоение расползлось по организму.
Женщина наклонилась ко мне и прошептала на ухо:
- Извини, малыш.
От неё пахло сексом.
- Ну что, будем оформлять? – устало спросил гаишник.
Дворники замедлили своё маятниковый ход. Бордовая клякса рта качалась на сером лице гаишника, как блудная надпись на чёрной заставке «Виндовс».
- Будем оформлять?
- А что делать? – спросил я растерянно.
От женщины пахло сексом. Моя рука каким-то образом оказалась на её мягкой груди. Я почувствовал, как она нежно ощупывает мои пальцы.
- Можно разобраться на месте, - снисходительно сказал гаишник.
- У меня нет денег…
- Нам твои деньги не нужны. Что это такое? Фикция, эквивалент пустоты… Когда Анникерид, философ магарской школы выкупил великого Платона из рабства за 30 мин серебром и освободил, он наотрез отказался от возвращения великим философом денег. Платон купил на эти 30 мин сад под Афинами. И стал растить его, потому как, есть вещи превыше денег…
- Но, что мне делать? – протянул я.
- Отдай нам два своих пальца, - сказал гаишник и достал из-под сиденья кусачки с ручками в тройной изоленте цветов российского флага. Женщина, будто любящая мать, крепко прижала мои пальцы к своей груди.
Я понял, что придётся соглашаться, иначе – это лишение водительских прав на полтора года.