=сказка для любителей альтернативной морали=
1.
“Мысли одинокого подобны паутине в тёмном углу комнаты, в которую проник незваным гостем сквозняк. Причудливое переплетение нитей, трепещущих и рвущихся при каждом новом дуновении, видит ли кто? Никто… И лишь паучок-разум, теряющий контроль над своим замысловатым творением, мечется от края к краю, время от времени срываясь вниз, и только спасительная нить логики удерживает его навесу и после возвращает назад…
Сны одинокого подобны фильмам наоборот, где всё идёт к началу. Если отбросить уже набившую оскомину метафоричность, всё возвращается к вечному “А что было бы, если…”, и за этим великим “ЕСЛИ” стоит твоё непобедимое нежелание признать виновным в чём бы то ни было себя: — сброс счетчиков до нуля и проба на зуб вечно неудобных обстоятельств. Сны одинокого — сладкий упрёк в сторону “неправильной” реальности. Забавные сны для одного и никого более…
Впрочем, кто сказал, что все мы не спим? И вопрос лишь в том, кому Ему снимся мы все, пленники — своих? Его? — одиночеств. Поднимите мне веки, черт бы вас всех! Я не знаю, готова ли я к Правде, но так одиноко и вовсе не гордо жить в этой лжи!..”
Вероника встала с постели и, накинув лёгкий халат, спустилась вниз, не зажигая света, на ощупь. В холле тускло горел камин, и россыпь углей-рубинов роняла багровый свет на белый мрамор отделки, казавшийся потому залитым кровью жертв некоего мистического ритуала. За высокими окнами тьму ночи разрывала пополам молния, далёкая и оттого не сопровождавшаяся громовыми раскатами. Было слышно, как шумят кипарисы в аллее, как воет, продираясь сквозь их крону, настойчивый бродяга-ветер.
Вероника села в кресло у камина и протянула озябшие ноги к огню. Она не знала, что разбудило её, но где-то внутри поселился животный страх, и теперь казалось, что он был всего лишь порождением не задержавшегося в памяти сна. Так было легче, хотя она давно уже не верила в обманчивую легкость простых решений. Можно было лишь ждать. Страх не уходил. Впрочем, страх — это чувство. Ей давно не хватало чувств. Даже таких чувств.
За окном пошёл дождь. Тяжёлые капли мерно выстукивали какой-то одним им понятный мотив, барабаня по мембранам оконных стёкол, крыше, вискам и мыслям. В этом стуке ощущалась неминуемость чего-то судьбоносного, ещё непонятого и потому опасного. “Если это ночь конца света, — думала Вероника, — то очень удачный декор. Но, боги, какая же тоска в душе, как если конец света что-то должен значить для меня…”
Если шаги и были, то их заглушил дождь. Оттого удары медного молотка в дверь, размеренные удары, были столь неожиданными, что она вздрогнула и сжалась в кресле, как если пытаясь укрыться от всего, что несли с собой эти удары. А потом была долгая тишина, длившаяся толи столетие, толи миг. Вероника встала из кресла и, плотнее запахнув полупрозрачный халат, пошла к двери. “Всё имеет свой конец, — говорила она себе, — Стоит ли бояться того, что однажды всё кончится и для тебя?” Вопрос был риторическим, ибо ответ был всегда один: стоит. “Стоически принимать смерть оставим мужчинам, — думала она, подходя к двери, — У женщины несколько другие задачи, а потому и иной психологический склад. Мне ооооочень страшно. Кто здесь, чёрт возьми, говорил про нехватку ТАКИХ чувств?!”
Скрипнула дверь, сверкнула уже близкая молния, осветив человека на пороге Зимнего Замка, а потом, очень резко, громыхнул гром. “Как в плохом триллере! — успела подумать Вероника, — Ещё бы его дикий хохот и вытянутые к моей шее руки с растопыренными кривыми пальцами!”
— Добрый вечер, — сказал он ей.
За то мгновение, когда его освещала молния, она успела хорошо рассмотреть его. Под два метра ростом он показался ей гигантом из детских страшилок. Образ дополняли чёрный рваный плащ и широкополая шляпа, скрывавшая пол-лица, а также чёрный пес, похожий на добермана, сидевший у его ног. “Если у смерти есть собака и она порой выгуливает её, — подумала она, — то сегодня дождь застал эту пару у этого замка…”
— Добрый вечер, — сказала она, ёжась от холода, проникавшего внутрь через открытую дверь; ёжиться же от страха уже не имело смысла, и дело тут вовсе не в стоицизме…
— Мы войдём? — спросил он её, как если не понимал, что хозяйка положения здесь и сейчас совсем не она.
— Да, — сказала она, и они прошли мимо неё, пронеся запах озона, а она, не желая поворачиваться к ним лицом, ещё секунды три стояла, глядя в ночь, принесшую ей гостей, и лишь спустя эти три бесконечные секунды закрыла дверь.
— Хорошая ночка, — сказал он ей мягко, когда она решилась-таки посмотреть на гостей.
Они стояли в стороне от камина, и ей были видны лишь силуэты.
— Смотря для чего… — криво усмехнувшись, ответила она.
— И для кого, — закончил за неё он, — Впрочем, отвечу на ваш немой вопрос и скажу, что мы не к вам. Сегодня… — он вынул из кармана часы (так, во всяком случае, показалось ей) и почему-то показал их циферблат псу, — Да, уже сегодня, так как вчера закончилось пятью минутами раньше, у вас будут ещё гости. Мы, с позволения, подождем их здесь, если наше общество не окажется обременительным для вас.
— Нисколько, — сказала она чужим языком чужие слова и на чужих ногах подошла к выключателю.
И был свет. И она подумала, что свет — это хорошо. Хорошо, потому что при нём полночный гость не кажется таким страшным, а сама ночь — столь бесконечной, безграничной тьмой, пожирающей тебя пастью твоего же страха.
Она, не пытаясь прикрыть свои прелести, бесстыдно проглядывающие через прозрачную ткань халата, стояла и смотрела на него, как смотрит ребёнок на нового для его тесного мирка взрослого, — с любопытством, выжидающее, без тени смущения, и лишь где-то внутри имелось смутное томление от незнания, что последует дальше: отбранят ли тебя, похвалят ли или просто дадут конфету? Его худое лицо было слишком бледным, на тонких губах играла циничная усмешка, а устремлённый на неё взгляд скрывали алые, как кровь, очки. Солнцезащитные очки ночью? Зачем? Вода с плаща текла вниз. Он промок до нитки, поняла она и невольно устремила взгляд вниз, туда, куда стекали тонкие струйки воды. Он стоял в неширокой луже, рядом с которой была лужа поменьше, и в ней значились тонкие лапы собаки. Вероника подняла глаза на морду пса, и, когда у того из пасти на какой-то лишь миг выскочил чёрный двумечик змеиного языка, только тогда она потеряла сознание, хотя чувствовала близость обморока уже давным-давно…
Когда она пришла в себя, то обнаружила, что сидит в кресле у камина, а рядом, правее неё, во втором кресле сидит её гость и курит трубку. Собаки не было рядом, и это несколько успокоило её, даже возникло желание списать пса на галлюцинации, вызванные страхом.
— Вас напугал Сноб, — сказал гость, не дав её желанию обрести очертания мысли, — В наказание я выгнал его за дверь.
— Может быть он не нарочно, — почему-то запротестовала она, удивляясь своей глупости.
— Сноб? Демон четвёртого класса мог бы сделать такое не нарочно, — усмехнулся он, — А Сноб, он демон третьего класса, так что совсем безмозглым его не назовёшь. Он знает, когда можно, а когда нельзя пугать людей. Просто у него в крови нарушать запреты, даже под угрозой наказания. Таково его Ка.
— Откуда он у вас? — спросила она, решив не удивляться тому, что пёс с именем Сноб — демон, да ещё и третьего класса: ей ли не знать, что такое сверхъестественное?
— Мать подарила, — ответил гость, — Ей казалось, что это достойный подарок к моему двадцатому дню рождения. Я давно избавился бы от него, но так получилось, что он больше нужен мне, чем я ему.
Он грустно улыбнулся куда-то левее её, и только тут она поняла, даже скорее ощутила, что он не видит её: человек с длинной трубкой в зубах, сидевший рядом с ней и получающий на день рождения подарки в виде демонов третьего класса, был слеп.
Они долго молчали. Потом он нарушил тишину.
— Вы мало любопытны, — сказал он ей, выбивая содержимое трубки в стальную коробочку, вынутую из кармана, — Большинство женщин, которым Сноб показывал язык, много расспрашивали меня. О нём. Обо мне. Сейчас мне было бы проще списать ваше молчание на страх, но я не чувствую исходящего от вас страха. Когда вы увидели его жало, вы боялись. Сейчас уже нет. О чём же вы думаете сейчас?
Вероника тряхнула головой и посмотрела на огонь камина. Камин горел во всю силу. Ночной гость подбросил в огонь дров, поняла она.
— Мысли одинокого подобны паутине в тёмном углу комнаты, в которую проник незваным гостем сквозняк. Причудливое переплетение нитей, трепещущих и рвущихся при каждом новом дуновении, видит ли кто? Никто… И лишь паучок-разум, теряющий контроль над своим замысловатым творением, мечется от края к краю, время от времени срываясь вниз, и только спасительная нить логики удерживает его навесу и после возвращает назад… — продекламировала она.
— Скажите мне, как давно вы уже в этом временном тупике? — спросил он её вдруг.
— Здесь, раз уж это тупик, времени нет, — сказала она, — А там, — она показала рукой за стену, — прошло, должно быть, веков пять-шесть. Я не шибко считала. Я лишь ждала. Когда это кончится. Мир там менялся. Менялся и Замок. Я думала раньше, он меняется, чтобы не привлекать к себе внимания. Я просыпалась, а он в чём-то неумолимо был другим. И так всегда. Включая все то, что внутри. Хотя для кого? Сюда никто никогда не приходил. Но появлялись новые книги, платья, какие-то на первый взгляд странные вещи. Электричество. Радио. TV, в конце концов. Забавно, там гремели войны, возникали и исчезали страны, и никому не было дела до Замка в горах. Ни один захватчик не пришёл грабить его. Ни один чиновник не явился измерить участок и собрать налоги. Вероятно, он невидим для них. Но тогда для кого все эти новшества? Зачем нужна эта мимикрия, когда ты и так невидим для всех?
— Может быть, это делалось для вас? — предположил он.
— Для меня? Ха-ха-ха! — расхохоталась она, и дальше, давясь смехом: — Чтобы однажды пришли вы, и я рассыпалась в прах, так как моё время вышло несколько сотен лет назад? Зачем мне все эти удобства, если я всего лишь заложник? Чтобы легче переносить муки бытия впустую? Не сойти с ума? Ведь сумасшедшая служанка может однажды сделать ЕЁ сон, — она показала рукой в сторону лестницы, ведущей на второй этаж, — сделать ЕЁ сон действительно вечным! О, а я хотела. Много раз. Но всегда побеждала надежда на то, что всё может быть не так, как гласит пророчество. Вдруг пришедший сюда обратит свои взоры не на неё, а на меня, вдруг он заберёт меня из этого сна, который я не выбирала… Глупая надежда, но должна же была я во что-то верить, и вот вновь и вновь плела я свою паутину надежды… И вот пришли вы… Уже не сквозняк, а ветер… И — кара за мои подлые надежды?! — вы даже не видите, насколько я хороша собой… Зачем же я вам тогда?..
Она разрыдалась.
— Вы забыли, что я сказал вам, — сказал он ей тихо, — Я пришёл сюда не для этого. Я пришёл за тем, кто придёт к НЕЙ.
Он тоже показал рукой в сторону лестницы, ведущей на второй этаж, и она поняла, что её аналогичный жест не укрылся от него. “Боже мой, — думала она, — Если ты есть, сделай так, чтобы он увидел меня! Я не знаю, кто он и что правда в его словах, но пусть он полюбит меня и заберет отсюда, ведь если он прошел сюда, значит, сможет и выйти из этого проклятого места. Выйти и вывести меня…”
— А зачем вам тот, кто придёт к ней? — неожиданно в голове возник вопрос, и она тут же задала его.
Она смотрела на него вновь тем же взглядом ждущего ребёнка, но ребёнка, знающего, сколь неприятными бывают слова взрослых.
— У меня, как и у Сноба, есть моё Ка. Сущность, судьба, призвание, если хотите. Я — убийца. Я убью его, потому что мне заплатили за его голову. Тем самым, заметьте, я не дам вам “рассыпаться в прах”. Он идёт к ней. Я пришёл за ним. Для вас всё остаётся, как было. Он не разбудит её. Не успеет. Ибо я лучший убийца всех тринадцати миров.
Вероника всхлипнула.
— Что сказала тебе та, — неожиданно переходя на “ты”, спросил он, — которая поставила тебя охранять её сон? Ты помнишь дословно?
— Ещё бы, — протирая глаза, сказала она, — “…и когда он разбудит её, время возьмет своё, и ты уйдёшь в лучший из миров. Мучения твои завершатся. До тех пор, пока она не проснётся, ты будешь жить, и старость не коснётся тебя…” Чёрт, её голос был тогда, как мёд, но сколь ужасен приговор! Нет, — Вероника всхлипнула вновь, — она не сказала, ты будешь жить долго и счастливо где угодно и как угодно тебе. В награду за эту пытку она пообещала мне смерть… Убейте меня! Если вы убьете его, я не вынесу ещё одно ожидание длиною в вечность! Я хочу свободы, но не продолжения пытки! Убейте сперва меня!..
“Убейте, убейте, убейте, убейте…” — повторяла она, как заведённая, раскачиваясь в кресле, пока не провалилась в забытьё.
Когда она очнулась, он всё также сидел в кресле и курил ещё одну трубку. За окном уже не было дождя, а на востоке брезжился рассвет.
У его ног лежал демон Сноб. Вероника смогла теперь рассмотреть глаза Сноба: это были совсем не собачьи глаза, а жёлтые глаза рептилии с чёрными вертикальными насечками зрачков. Сноб зевнул, и оказалось, что помимо змеиного языка его рот имеет ещё одно отличие ото рта собаки: в нём не было зубов, кроме двух длинных грязно-серых змеиных клыков в передней части пасти на верхнечелюстной кости. Веронике показалось, что на клыках блеснули зелёные капельки яда. Под конец зевка клыки сложились назад, совсем как у гадюки.
— Он ядовит? — спросила она убийцу.
— Сноб? Очень, — ответил он ей.
— Пусть ваш пес укусит меня, — попросила она.
— Хорошо, — сказал он, — Но только сперва вы встретите гостей. Они будут с минуты на минуту. Это сделка. Вы встретите их, стараясь не показать, что я здесь, а Сноб потом выполнит вашу просьбу.
— Хорошо, — сказала она вяло.
— А теперь мне нужно готовиться, — сказал он, вставая.
Он снял плащ, под которым оказалось на удивление мощное тело, до этого казавшееся Веронике тощим. Вероятно, всему виною его рост и этот бесформенный плащ. Сейчас же костюм черного цвета в обтяжку открыл её взору бугры мускул, ходивших волнами при каждом его движении. На груди, стянутой ремнями, висели в тертых кобурах два огромных револьвера с рукоятками слоновой кости. Он был похож на Роланда, того, что шёл к Тёмной Башне (она читала о нём в одной из книг), и ей подумалось, что вполне может быть, что это тот самый Стрелок, а Тёмная Башня, из-за которой сдвинулся его мир, это и есть Зимний Замок, место, где время застыло1.
— Как тебя зовут? — спросила она, разглядывая его с восхищением гимназистки, увидевшей ожившего героя её любимых романов.
— Люди называют меня Жнецом, — сказал он, — Демоны зовут меня десятком имен. Боги… Я не знаю, как меж собой зовут меня боги. Хотя я знаком с парой из них, но они не любят имён. Я слишком мелкая сошка для богов, чтобы обращаться ко мне по имени.
— Ты говорил, у тебя есть мать, — сказала Вероника, — Как называла она тебя?
— Ха-ха, иногда милым, иногда — выродком, — сказал он, — У меня были сложные отношения с мамулей.
Он снял шляпу и, свернув её в один комок с плащом, бросил всё это в камин. До этого вялое пламя теперь жадно пожирало свою добычу.
— А теперь мне нужны глаза, — сказал он и стал на четвереньки.
Ему на спину запрыгнул Сноб, обвив передними лапами, оказавшимися гибкими, как лианы, его шею, а задними — грудь. Голову демон положил ему на плечо, но после недовольного ворчания хозяина поместил её поверх головы Жнеца. Убийца встал. Теперь он казался чем-то средним между друидом, одевшим на себя волчью шкуру, и одним из египетских богов, в которых Вероника разбиралась слабо, однако помнила о боге с головой пса или койота. Боге смерти?
Разжав задние лапы, Сноб позволил хозяину вынуть револьверы, после чего вновь сомкнул свои объятья. Вероника посмотрела на морду пса и ахнула: жёлтые глаза аллигатора сменились человеческими глазами, одним из которых Сноб подмигнул ей. Глаза же Жнеца были все также скрыты его очками, ушки-дуги которых, как оказалось, были стянуты между собой тонкой чёрной резинкой.
Рассматривать его дальше Веронике помешал шум снаружи. Она подошла к окну и увидела грандиозную картину: с неба на землю, извергая пламя, пожравшее в миг половину кипарисов, опускались три ракеты, похожие на серебряные сигары, перетянутые у верхнего конца золотой лентой с алым гербом.
— А вот и Принц, — сказал за её спиною Жнец, но когда она повернула голову, чтобы спросить его, что за принц, его уже не было. Холл был пуст.
Ракеты благополучно приземлились, и из открывшихся люков посыпались люди в серебряных доспехах и с огромными автоматами в руках. Они цепочкой побежали к Замку, и Вероника подумала, что всё это больше напоминает штурм, чем прибытие заочно влюблённого Принца к своей Спящей Принцессе. На небольшом столике недалеко от камина стоит графин с вином, вспомнила она. Потеряв всякий интерес к происходящему снаружи, она подошла к графину и сделала прямо из него два больших глотка, и, когда в дверь раздался стук, она была уже абсолютно спокойна…
2.
…Некоторое время я разглядывал глазами Сноба женщину, лежащую под стеклом. Принцесса была красива красотой куклы Барби. В белом подвенечном платье и с маленькой серебряной короной на голове, она слишком уж напоминала ту куклу, свадебную версию которой я привез недавно для своей дочери из двенадцатого измерения. Её постель-гроб была похожа на подарочную коробку и дополняла картину. Во всей этой кукольной красоте было что-то очень уж искусственное, от чего спящая без дыхания Принцесса не вызывала в моей душе умиления. Рассматривать её дольше мне помешали голоса внизу. Служанка встречает свиту Принца, понял я и поспешил выскользнуть из опочивальни Принцессы и спрятаться в соседней комнате.
Их было много. Матаратус Ион вин Скрю, наследный принц Матарты и Предместий, отличался трусостью, снискавшей ему славу далеко за пределами одиннадцатого измерения, где он имел удовольствие ожидать кончины своего папаши Матарата II с целью занятия престола. Без экскорта из десятка до зубов вооружённых пехотинцев Принц не выходил даже в дворцовый парк размять по утру ноги, а уж на такое дело, как поиски Спящей Принцессы, он должен был взять с собой, по меньшей мере, маленькую армию. Всему виной пророчество, согласно которому, Матаратус будет убит за два дня до того, как его отец отдаст демонам свою гнилую душу, приказав наконец-то долго жить. Если оракул не соврал, то, убей я сегодня Матаратуса, через два дня Матарта и Предместья останутся не только без наследника престола, но и нынешний король избавит народ Матарты от своей чахлой персоны. Впрочем, это будет совсем другая сказка, до которой днесь нам дела мало. Сейчас меня больше волновали мордовороты Принца, топот сапог которых по лестнице на второй этаж становился всё отчетливей. Я поймал себя на том, что несколько переживаю за женщину внизу, которая (я верил) сказала им, что Зимний Замок чист. Я пообещал себе сделать всё, чтобы она не пострадала, и успокоенный этим обещанием, приник к стене рядом с дверью в комнату.
Они обыскивали Замок. Я слышал их шаги, щелчки замков дверей, треск раций. Ручка двери в мою комнату повернулась, я почувствовал, как напрягся Сноб, дверь открылась и два болвана в посеребрённых доспехах и с лучемётами в руках ввалились в комнату, в которой был лишь стол и два кресла. Я точно знал схему, по которой будет идти обыск: по паре пехотинцев на комнату, пока все помещения Замка не окажутся занятыми людьми Принца. Потом доклад, что всё чисто, и только тогда Матаратус покинет звездолёт, который будет стоять с заведёнными двигателями, готовый сорваться прочь при малейшей опасности.
Эти двое стали первыми нашими жертвами. Они быстро вошли в комнату, и если первый двинулся вперёд, то второй сразу стал оборачиваться вокруг своей оси. Сделай он полный поворот, он встретился бы взглядом со мной, точнее со Снобом, но никто не собирался давать ему такую возможность. Шея Сноба, точно гуттаперчевая, в мгновение ока вытянулась на те два шага, что отделяли нас от пехотинца, и его змеиные зубы впились в шею солдата. Мгновенная смерть. Сноб не разжимал челюстей, удерживая обмякшее тело на весу, пока я в один длинный беззвучный шаг не подскочил к солдату и левой рукой не обхватил его труп. Я стоял, обнимая покойника, который в своих доспехах был тяжеловат, а моя правая рука держала на мушке второго пехотинца. Голова Сноба вернулась на место, и Сноб слегка потряс ею. Фокусы с шеей всегда были для него несколько болезненны. Мы стояли спиной к открытой двери и это, как мне подумалось, самый опасный момент из всех, что будут иметь место в этой комнате. Первый пехотинец, окинув взглядом свою часть комнаты, начал поворачиваться к нам, но когда он обернулся, то увидел лишь своего товарища, стоящего к нему спиной: я включил телепатический мимикр, подарок покойной супруги, и теперь для всех здесь не было ни меня, ни Сноба, а был живой солдат из штурмового отряда Принца. “Солдат” повернулся к своему напарнику и сказал на языке матартов:
— Чисто.
Первый поднёс к губам рацию и пробубнил:
— Пара десять — координатору. Чисто. Приём.
Рация ответила:
— Координатор — десятым. Держать позицию.
Серьёзность всей этой солдафонии позабавила меня. Неужели они думают, что Судьбу можно остановить отрядом спецназа? Они могут остановить меня. Но тогда придет другой. Они могут остановить его. Но тогда придет третий. Там, где твой жребий решён не-людьми, наивно верить в силу не то что группы хорошо вооруженных людей, но даже в силу звёздных флотов, нейтронных торпед на бластерном ходу и атомных межпланетных боеголовок.
Первый солдат показал мне рукой на дверь, и я понял, что он приказывает занять позицию у двери. Это было несколько сложно: мимикр покрывал изображением радиус в два метра, и мне нужно было идти с трупом в руках. С другой стороны, возможность занять позицию у двери — это хорошая возможность, поскольку я смогу опереть мертвеца о стену и заняться живым. Я медленно двинулся к стене, благодаря всех чертей за то, что лучемёты этих коммандос снабжены ремнями, которые они носят через плечо. Будь иначе, и я не уверен, не уронил ли бы эту дурацкую стрелялку мой “подопечный” ещё тогда, когда Сноб прокусил ему шею.
Мы дошли до двери, и я с облегчением опёр тело мертвеца о стену. Со стороны всё выглядело так, как если пехотинец, повинуясь приказу старшего, плавно подошёл к стене у двери и занял позицию за нею с лучемётом наперевес. Старший коммандос в это время занял позицию у окна, выходившего в парк. По коридору прошли ещё несколько солдат, и всё стихло. Лишь временами то там, то тут оживали рации. Сноб, повинуясь моему телепатическому приказу, беззвучно спрыгнул на пол у моих ног. Теперь я видел мир с высоты его роста. Демон в один прыжок оказался на столе, который был правее меня и чуть ближе к центру комнаты. Он зацепил вазу, но ещё до того, как она упала, вторым прыжком он покрыл расстояние между столом и ногами солдата и нанёс свой смертоносный укус в правую ногу чуть выше сапога. Я был тоже очень быстр. В несколько шагов, ориентируюсь на память, оказался рядом с укушенным и подхватил падающее тело левой рукой, когда оно было уже в десяти сантиметрах от пола. Только тут раздался звон упавшей вазы. Да ещё скрип сапог поднимаемого мною мертвеца о паркет пола нарушил общую гармонию состоявшегося убийства.
Заглянувший в дверь тридцатью секундами позже солдат увидел пехотинца, стоящего вполоборота у окна.
— Шум? — спросил заглянувший, а я мысленно похвалил его за тонкий слух. Они были профессионалами, но, на их беду, только людьми. Этот услышал звуки, думаю, находясь в соседней комнате.
— Вазу зацепил, — сказал ему я, точнее “пехотинец”, который стоял у окна, и показал на осколки на полу.
Тот в ответ укоризненно покачал головой и, вопросительно вскинув брови, показал два пальца. Спрашивает, где второй, понял я. Здесь он увидел, как его визави показывает пальцем на стену за дверью. За дверью стоял камнем застывший после укуса Сноба труп, и в мои планы не входило, чтобы пришедший узнал об этом. Я приготовился убить его, поняв, что это почти провал. Но проверяющий лишь удовлетворенно кивнул головой и ретировался. Я вздохнул с облегчением, поняв, что несколько раннее поспешил с обозначением самой опасной для этой комнаты ситуации.
Ожила рация:
— Координатор — всем. Доложить обстановку. Приём.
И началось:
— Пара один — координатору. Чисто. Приём.
— Пара два — координатору. Чисто. Приём.
И так далее, пока очередь не дошла до меня.
— Пара десять — координатору. Чисто. Приём, — сказал я, разглядывая через зеркальное окно три ракеты Принца, окружённые кольцом пехотинцев.
Я боялся за акцент. Мимикр, давая картинку и нужный звук, воздействует на сознание близстоящих, но никак не на радиоволнах. Но, кажется, все прошло хорошо: нечёткость произношения, вероятно, списали на помехи.
В общей сложности я насчитал двадцать три пары. Недурно.
— Мы выходим, — сказала рация, а я нажал на пульт дистанционного управления, и баллоны с газом, которые я спрятал в комнатах замка, пока служанка была в обмороке, открылись.
Открылся и люк центральной ракеты, и по спущенному трапу, боязливо озираясь, стал спускаться сам Матаратус Ион вин Скрю. Я искренне посочувствовал Принцессе, которая в случае моего провала может стать женою этого ничтожества. Но! иди ко мне, Матаратус, иди ко мне, не бойся! Я убью тебя очень быстро, гораздо быстрее, чем ты того заслуживаешь. Иди…
3.
…Зимний Замок уснул. Пехотинцы Принца, плохо понимая происходящее, валились как подкошенные в комнатах и коридорах, и через три минуты после нажатия Жнецом на кнопку пульта все спали странным сном. Жнец спустился вниз. Два огромных револьвера в его руках, Сноб на его спине и он сам — всё в этот момент дышало жаждой смерти. Он нашёл Веронику в холле. Она сидела связанная в кресле и спала, как спали и двое солдат, упавшие у её ног. Под правым глазом у женщины значился полумесяц свежего синяка, нижняя губа была разбита, и Жнец, покачав головой, склонился над солдатами и столь же буднично, как кто-то разбивает яйцо над сковородой, свернул обоим шеи. Взяв на руки Веронику, он отнёс её к лестнице и спрятал под ней.
Потом он оттащил тела солдат за кожаный диван и включил мимикр, и когда входная дверь распахнулась и первые солдаты из числа охранявших до этого ракеты вошли в холл, они увидели своего товарища, стоящего у камина. Их вошло около десяти. Лучемёты настороженно оглядывали глазками дул всю обстановку холла. Но, расталкивая в явном нетерпении свою охрану, Матаратус Ион вин Скрю, холёный продукт венценосного кровосмешения и пластической хирургии, ворвался собственной персоной в холл и уставился на то место, где стоял мимикризованный пехотинец.
— Где? — спросил Матаратус, и Жнец понял, что волнительное предвкушение встречи со Спящей Принцессой лишило Прекрасного Принца на последнем этапе поисков своей избранницы его привычной осторожности.
Жнец показал рукой на второй этаж. Матаратус кинулся вверх по лестнице, но на десятой ступеньке упал, получив пулю в голову. Тело, сделав по инерции полушаг, стало валиться вперёд, упало животом на ступеньки, кувыркнулось назад и покатилось вниз. Казалось, охрана замерла на целую вечность в странном оцепенении, но на самом деле вечность длилась не более чем полсекунды, которая, однако, сразу же стоила большинству из них жизни. Тело ещё падало, а пальцы пехотинцев уже стали вжиматься в гашетки их лучемётов и, если бы не эти роковые полсекунды, всё в холле и в первую очередь стоящий у камина с дымящимся револьвером Жнец превратилось бы в кучу углей и пепла. Но раздался взрыв бомбы, спрятанной Жнецом у входной двери, и куски тел и обломки амуниции разлетелись по холлу, а часть была вышвырнута наружу — в лица подтягивающимся пехотинцам Принца. Взрыв был направленный, основная взрывная волна пошла наружу и обломки двери, оружие и кости погибших в эпицентре взрыва солдат точно шрапнель убили или ранили большую часть прибывающих. Когда перепачканный кровью и пеплом Жнец показался в проломе, бывшем некогда дверным проёмом, деморализованные столь нежданным поворотом дела выжившие были расстреляны им, стрелявшим без промаха с двух рук, в течение одной минуты. Лишь пара лучей из лучемётов проскользнула за это время ему в ответ рядом с его телом. Он был страшен: опаленная морда Сноба над головой, перепачканное сажей лицо с разбитыми очками, съехавшими на нос, рваная осколками, вся в его и чужой крови одежда и нечеловеческий взгляд слепых абсолютно чёрных, без белков глаз. Его револьверы, не требующие перезарядки (страшный подарок бога Хроноса из полузабытой Жнецом жизни2), дважды провернули свои барабаны, и больше не было никого, кто мог представлять для убийцы угрозу. Только вой тяжело раненых стоял над аллеей, да ещё рёв взлетающей центральной ракеты. Жнец быстро прошёл среди разбросанных в нелепых позах тел, указательные пальцы опущенных вниз рук несколько раз легли на гашетки, и раненые умолкли, как казалось, навсегда.
Он сделал выдох, и из лёгких наружу вышел серый токсичный дым сгоревшего тринитротолуола. Взрыв застал его на вдохе. Все время после взрыва он, увлеченный своим смертоносным действом, не дышал. Жнец мог себе это позволить, потому что он не был человеком. Точнее он был им только наполовину.
Он проводил глазами своего собакоподобного поводыря улетающую ракету, повернулся вокруг своей оси и вернулся в холл, где столь же методично, как и снаружи, добил раненых. “Вы что, в сказку попали? — мрачно бубнил он, — А я вас тут называл профессионалами! Кто будет проверять занимаемую территорию на предмет взрывчатки? Кто будет вести проверку на предмет ядовитых газов? Кто будет сканировать Замок на предмет посторонних живых объектов? Или вы тут троллей с эльфами ждали увидеть?..”
Сопровождая каждое своё наставление пистолетным coup de grace, он окончательно превратил развороченный взрывом холл в Зал Смерти и замер в его центре.
— ДУРАК!!! — раздался рёв из ниоткуда, и лестница, ведущая на второй этаж, осветилась фейерверком синих искр.
В центре этого фейерверка показалась фигура, и, когда искрение закончилось, на лестнице стояла пожилая дама в синем платье, за спиной которой значились прозрачные крылышки.
— Фея, — растянувшись в ехидной улыбке, зло выдохнул Жнец, — Вот только вас здесь и не хватало.
— Не язви, ничтожество! — прорычала Фея, и в её правой руке материализовалась волшебная палочка с красной пентаграммой на конце, — Ты, мерзкая тварь-полукровка! Ты, сын адской шлюхи и фашистского палача! Ты, сеятель смерти и жнец кошмара! Что ТЫ, твою мать, делаешь в МОЁМ Замке?!!
— Свою работу, — спокойно ответил тот, скрестив на груди руки, продолжением которых всё также оставались револьверы Хроноса, — Или где-то значится ограничение на выполнение моей работы в стенах этого бедлама, этого временного аппендикса, давно требующего удаления, этого порождения больной фантазии старой суки, решившей поиграть в волшебство?! Брось!
— Ты, ничтожное дополнение к чистокровному полоумку, что висит у тебя на спине! Ты, мерзкая слепая обезьяна! — Фея бранилась, и с её уст летели хлопья белой пены, — Ты, наймит недобогов, земных тиранов и инфернальных монстров! Ты даже свою работу не можешь сделать, как положено. Что ты пристрелил тут?
Говоря, она спускалась вниз и на последних словах, брезгливо морщась, пнула ногой тело Матаратуса, потеряла равновесие и едва не свалилась поверх трупа. Но чудом устояла на ногах и с гордым видом, точно и это было частью её плана, продолжила:
— Это двойник, а не Принц, ублюдок! Принц удрал в своей ракете, а ты разве что только не помахал ему вслед рукой! Будет тебе Матаратус, точно почуявший течку пёс, нестись сломя голову в Замок! Он ждал в ракете, этот трусливый выродок ждал в ракете, чем завершится дело, а ты пристрелил куклу, дурак!
Они стояли напротив друг друга, и с лица Феи, разглядывавшей ничуть не изменившееся при её словах лицо Жнеца, стала сползать ликующая улыбка.
— Ты разве не понял моих слов, ничтожество? — зло прохрипела она.
— Почему, понял, — равнодушно пожав плечами, ответил Жнец, — Но разве это что-то меняет? Не здесь, так в другом месте. Принц никуда не уйдёт от меня, потому что я — пущенная пуля. Я останавливаюсь, только поразив цель.
— Меняет? — из глаз Феи полетели зелёные искры, — Это до фига что меняет! Понял? Пять веков моя девочка, моя дочурка лежала и ждала Принца. Пять веков не было ничего достойного. И вот, когда я уже почти отчаялась…
— …появился трусливый выродок Матаратус вин Скрю, — закончил за неё Жнец, — Так ведь, кажется, ты его назвала? Ооочень достойный вариант.
— Что ты знаешь, байстрюк, о достоинствах и недостатках венценосных особ? Единственное, в чём ты мог их оценить, так это, сколь долго те из них, кого тебе заказывали, уворачивались от твоих пуль! А Матаратус — это наследник по сути целого измерения! И ты прогнал его! И теперь эту трусливую собаку не заманишь в замок ничем! А замок тоже не вечный! Моих сил не хватит долго поддерживать этот проект, который ты, дрянь, практически провалил!
Она отдышалась и продолжила:
— Скажи, не мог ты убить его после свадьбы? Что тебе стоило подождать? И моя девочка стала бы наследницей. Нет, ты пришел сюда, в мой дом, устроил здесь погром, прогнал её Принца и теперь стоишь и ещё смеешь язвить мне! Я сотру тебя в порошок!
Она замахнулась волшебной палочкой, но на полпути остановилась. Жнец же лишь усмехнулся на это.
— Постой! — она расплылась в хищной улыбке, обнажившей острые, как частокол зубы, — Мы забыли ещё об одной участнице этой драмы! Вероника! — позвала она, — Иди сюда, маленькая шлюшка! Просыпайся и иди к хозяйке!
Фея таки махнула палочкой, от алой пентаграммы пошла струя красных искр, сделала в воздухе петлю и нырнула под лестницу. Через несколько секунд оттуда вышла перепуганная Вероника, уже без веревок на руках, с глазами полными почти животного страха.
Фея поманила её пальцем, и когда та подошла, схватила её левой рукой за волосы. Вероника завыла и упала перед хозяйкой на колени.
— Ах ты, маленькая неблагодарная тварь! — стала отчитывать её Фея, — Или я не была добра к тебе? Или я не дала тебе жизни больше, чем знает любой смертный? Или тебе чего-то не хватало в моём доме? Что, что ты умыслила, тварь! Ты продала свою хозяйку, залюбовавшись этой горой мускул. Ты думала он заберёт тебя отсюда? Спасёт? Вот он стоит. И что он может сделать против твоей госпожи, этот кусок адской гнили?
В глазах Вероники устремлённых на Жнеца читалась мольба. Казалось, он её не видел.
— Вот теперь, теперь… — Фея, захлёбываясь пеной, не могла подобрать слова, — Теперь время отвечать!
Она отшвырнула от себя Веронику и взмахнула волшебной палочкой. Чёрные искры полетели в ползущую к Жнецу Веронику. Её как будто ударило электрическим током, и она замерла. Лицо ещё несколько секунд назад молодой девушки прорезали морщины. Волосы на глазах стали седеть. Вероника стала корчиться в ногах у Жнеца, а тот немигающими слепым взглядом смотрел на Фею. Глаза Сноба были закрыты.
— За меньшее, — очень спокойно и холодно сказал он Фее, — я свернул двум дуракам шеи. Прекрати это, или следующая шея будет твоей.
— Ты мне угрожаешь? — она расхохоталась, — Ты жив лишь потому, что я предполагаю с твоей помощью всё исправить.
— Твои предложения? — сказал Жнец, усмехнувшись, — Но смотри, если она сейчас умрёт, я займусь твоей шеей, ведьма. Ты сильно переоцениваешь свои силы и очень даже недооцениваешь мои.
— Мы, пожалуй, договоримся, — оскалилась Фея, взмахнув волшебной палочкой.
Фиолетовые искры полетели в Веронику, и процесс старения остановился. У ног Жнеца рыдала семидесятилетняя старуха.
Жнец снял с себя Сноба и опустил демона на пол. Тот встал наизготовку у тела Вероники, всем своим видом показывая готовность защищать.
— Ты хочешь торговаться со мной вслепую? — усмехнулась Фея.
— Нет. Я уже вижу тебя, нефилим3. Ангелы-отщепенцы, не ставшие демонами, но имевшие наглость во многих мирах именовать себя богами, — это тоже мой профиль. Самый желанный трофей. Я не сразу понял, кто ты. Но теперь я знаю. Знай же, Афродита, я прибью твою голову у себя дома над камином между головой Хроноса и головой одного лже-мессии из десятого измерения.
— Хочешь прикинуться Ботадеусом4, ничтожный наймит? Обмануть старую женщину? Ботадеус — миф спятивших полубогов и перепивших серных настоек демонов. Лучше оставь свой блеф и слушай меня. Мы сделаем следующее. Твои револьверы, эти весёлые машинки времени, собранные причисленным тобой к покойникам БЕССМЕРТНЫМ Хроносом, кое-что умеют. И не только возвращаться в состояние полного боезапаса, когда ты разрядил барабаны, не так ли? Крути барабан правого в обратную сторону!
— Зачем?
— Ты знаешь. Ровно на столько щелчков, сколько выстрелов ты сделал с того момента, как вошёл в мой замок.
Жнец стоял молча и немигающим взглядом смотрел на Фею.
— Крути, ублюдок, или эта развалина у твоих ног превратиться в кучу костей!
Жнец пожал плечами и большим пальцем правой руки стал отщелкивать барабан револьвера назад.
— Крёстная Фея кое-что понимает во времени, — сказала его визави, когда холл стал наполняться стонами раненых пехотинцев, некоторое время назад добитых Жнецом выстрелами из револьвера, что был в его правой руке.
В холл с оружием наперевес стали входить солдаты, убитые Жнецом снаружи. Очнувшиеся ото сна, их товарищи со второго этажа замка спускались вниз. Маленькая армия окружила странную пару не-людей, глядящих в глаза друг другу. Последним встал двойник Матаратуса. Изумленно оглядевшись, он уставился на Фею.
— Крестная! — воскликнул он и кинулся той на шею.
— Да, мой мальчик, — сказала она, чмокнув его в лоб.
— Что тут происходит?
— Иди к своей судьбе, Матар, — она ухмыльнулась, — а Крёстная разберётся с тем, кто хотел помешать вашему счастью.
Матаратус, опасливо озираясь на Жнеца, пошёл вверх по лестнице. На лице Феи играла торжествующая улыбка.
— Видишь, — сказала она Жнецу, — старой женщине удаётся лгать лучше, чем тебе, несмышлёный выродок. Это был сам Матар. Теперь пришло время заплатить должок.
Она взмахнула волшебной палочкой, и чёрные искры полетели в Жнеца. Но, точно наткнувшись на невидимую стену, в полуметре от него они рассеялись. Фея нахмурилась и повторила действие. Эффект был тот же. Она уставилась на свою волшебную палочку, потом подняла глаза на Жнеца. Тот стоял ухмыляясь. Что-то странное творилось при этом с его телом. Казалось, при каждом вздохе оно всё больше и больше наполняется какой-то дикой, безудержной силой, от ощущения которой Фею пробрал мороз. Одежда на Жнеце пошла по швам.
— Убейте его! — приказала она солдатам, и десятки лучей прорезали пространство холла.
Послышался шум падающих тел. Фея в ужасе огляделась. Солдаты выстрелили практически одновременно — и убили друг друга! Жнец, невредимый, с дьявольской улыбкой на раскрасневшемся лице, стоял всё там же и смотрел на Фею.
— Афродита, — сказал он чужим, страшным голосом, — я открою тебе одну маленькую тайну, которую ты, мнящая себя бессмертной, унесёшь сегодня с собой в могилу. Ботадеус — это не миф спятивших полубогов и перепивших серных настоек демонов. Ботадеус стоит перед тобой. Он — длань моя, карающая отступников. И сегодня я послал его за тобой. Он не знал этого. Но это лишь для того, чтобы не знала и ты. Он не должен был спугнуть тебя своим знанием, и он не спугнул. И вот теперь, ничтожество, пришёл во истину час расплаты!
— Ты, ты, Вы… — Фея стала захлёбываться словами, лицо её перекосил ужас.
Она попыталась бежать, но ноги её примёрзли к ступенькам. Жнец пошёл к ней, переступив через Веронику и припавшего в страхе к полу Сноба, и с каждым его шагом ужас на лице Феи становился всё больше и больше, пока не приобрёл гротесковую форму: глаза её расширились до размера золотых монет в десять империалов, нижняя челюсть съехала влево, а дуги бровей взметнулись до самого верхнего края искажённого морщинами лба. Жнец отбросил один пистолет, схватил Фею за нижнюю челюсть и отвёл её вниз. Вложил дуло второго пистолета в рот и всё тем же чужим, вызывающим ужас даже у демонов и богов голосом сказал, глядя ей в глаза:
— Ибо имя мне Господь, и нет других богов кроме меня, и не будет. И всяк, решивший взять себе имя моё, узнает кару мою. Пули из стали Молота Торра, ты знаешь, нефилим, что это такое?
Фея что-то выла в ответ, а Жнец взвёл курок пистолета и поднял глаза вверх, где на лестничную площадку под руку вышли Принцесса и Принц и замерли, не понимая, что происходит. Жнец изменил угол дула во рту Феи и нажал на спусковой крючок. Пуля, разбрызгивая синюю кровь Феи и её черный мозг, вылетела из затылка и, продолжив свой полет, вошла в лоб Принцу. Принцесса завопила нечеловеческим голосом и попыталась бежать, но второй выстрел через голову Феи, её матери, опрокинул Принцессу, которая, охнув, упала на тело своего Принца. Жнец отпустил Фею, и та рухнула к его ногам.
— Аминь, — сказал он своим обычным голосом и подобрал палочку Феи.
Он посмотрел на Веронику и улыбнулся: рядом с раздавленным ужасом Снобом, который тихо шипел, вжавшись в паркет, лежала молодая женщина. Такая, какой он застал её, когда пришёл в замок.
— Спасибо, — тихо сказал он кому-то и сделал первый шаг к Веронике и псу, но тут зрение покинуло его, и он стал звать Сноба…
4.
— А дальше? — спросила меня девочка, смотревшая на меня абсолютно синими, совсем без белка глазами. Ей повезло: в отличие от отца она была зряча.
— Пора спать, — сказала я, укрывая её одеялом.
— Вера, Вера, — она стала теребить меня за рукав халата, — Ну расскажи.
— Ты слышала эту историю сотню раз, Вита. Пора спать.
Я поцеловала её в щёку, а она надула губы.
— Меня ждёт твой отец. Завтра он расскажет тебе финал.
— Хочу сегодня, Вера.
— Спать, — сказала я, задувая свечу.
Когда я закрывала дверь в её спальную, я слышала, как она шарит рукой по полке в поисках спичек. Я улыбнулась и пошла к Готлибу. Только недавно он сказал мне, какое имя ему дали при рождении. Он считал его шуткой своей матери5 и поэтому никогда практически им не пользовался, но некоторые шутки оказываются со временем чем-то сродни пророчеству. Я шла к нему, чувствуя сладкую истому в теле и всеохватывающее ощущение неодиночества.
5.
Вита долго смотрела на огонь свечи, нашёптывая заученное наизусть: “Мысли одинокого подобны паутине в тёмном углу комнаты, в которую проник незваным гостем сквозняк. Причудливое переплетение нитей, трепещущих и рвущихся при каждом новом дуновении, видит ли кто? Никто…” Она любила эту сказку, особенно концовку и сегодня несколько обиделась даже на Веронику, что та не рассказала её до конца. Неожиданно Вита поняла, что что-то держит в руках. Это была кукла Барби в подвенечном платье. Равнодушно пожав плечами, совсем как это делал её отец, она сказала: “Принцесса завопила нечеловеческим голосом и попыталась бежать, но второй выстрел через голову Феи, её матери, опрокинул Принцессу, которая, охнув, упала на тело своего Принца”, и, сказав это, с улыбкой маленького дьяволёнка на пухлых губах Вита свернула Барби голову…