Юкавелан ехал в такси и грустно смотрел на счетчик. Зеленое табло квадратными циферками отсчитывало не то рубли, не то секунды жизни. Юкавелан спросил у таксиста, зачем у него на приборной панели фото женщины. Таксист, гордясь, пояснил, что женщина – его жена. Юкавелан, ехидничая, поинтересовался, для чего жену на панель. Таксист резонно заметил, что вдвоем легче, а когда Юкаелан спросил кому легче, таксист взял канделябр, стоявший неподалеку и начал, не останавливая счетчика, убивать Юкавелана. Смутившись, Юкавелан вспомнил колыбельную, которую слышал давно по радио:
Тает в ледяном рассвете
Желтый снег в большом Китае…
Тают звезды, тают дети,
По стеклу окна стекая…
Таксист, убивая Юкавелана медленно, предавался каким-то своим позитивным воспоминаниям.
Лампа с красным абажуром
Пожирает киловатты,
Спят наяды, спят амуры,
Спят гаремы, спят кастраты…
Нет смерти для меня, - приятно заблуждался Юкавелан, в памяти возник образ Ренаты Литвиновой, играя, она была необычайно естественна…
Спит какой-то тихий школьник,
Нечто в плавках нежно мая,
Ветер спит на колокольнях,
Прискакавших из Китая…
Таксист, увлеченный сомнительным удовольствием, продолжал убивать Юкавелана, не замечая асфальтоукладчика, несущегося навстречу с космической скоростью…
Тает, тает, тает,
Тяжеля сосулькой крышу,
Желтый снег в большом Китае,
Тает дальше, тает выше…
Асфальтоукладчик, распахнув и без того широко открытую пасть, из которой воняло смс сообщениями похабного содержания, стал поглощать Юкавелана и таксиста, канделябр и жену таксиста, радостно причмокивая…
Растеклись лилово льдинки
Где-то там, наверно в мае…
Растащили невидимки
Желтый снег в большом Китае…
Нет смерти для меня, - промелькнуло в раздавленной уже голове Юкавелана, и только лоскут алого кафтана, расшитый великолепными блестками, немного виднелся из внезапно захлопнувшейся пасти асфальтоукладчика…
Угрюмый тритон, держа балалайку во рту как сигарету, наигрывал что-то из Равеля.