Охота на яблоко

            
В конце августа в ванне черноморского побережья открывают невидимую затычку, и на протяжении месяца люди утекают в неё, как вода в канализацию, обнажая набережные и гальку пляжей.  К октябрю лишь чайки носятся над водами да запах изабеллы над землёй.
Открывают сады. Происходит это буквально: на грунтовке, что тянется на много километров вдоль Вулана поднимают железный шлагбаум -  уборка окончена.
Я шагаю по каменистой дороге, что тянется по долине вдоль ущелья: здесь горы раздвигают ноги.  Желтеют заросшие ольхой и дубом холмы , зеленеют сады, отдыхающие от груза яблок, гниют заживо яблоки, как метеориты врезавшиеся в разбухшую от дождей глину междурядий.
Небо накрыло землю колпаком и стоит тишина: умолкли вечные пильщики- цикады, не пролетит гудящий шмель, тяжёлый, как бомбардировщик , и даже речка умерила прыть и больше не журчит на перекатах.
Я ищу крупные, тяжёлые, дозревшие на тёплом  осеннем солнце шары, укрывшиеся в листве от рук сборщиков: айдаред, семеринка, шампань, зимний банан.
Каждый выбирает жертву по руке: жадные и удачливые – медведя или кабана, приземлённые и уставшие – плотву или корюшку. Я охочусь на яблоко. Оно не пищит перед смертью, и не бьётся, задыхаясь, хвостом о лёд. Оно лишь упирается мне в спину сквозь брезент старого армейского рюкзака, когда я тащу его 8 километров до дома,  скрипя позвонками и проклиная свою жадность.
Ну, почему, чем дольше ты живёшь, тем сильнее хочется жить?
Я вперяюсь в пейзаж «всей силою зрачка»: Господи, как же прекрасен мир, который всем нам предстоит покинуть! Ты плаваешь, уходя в заплыв, как в запой, скребёшь взглядом линию горизонта, впитываешь, как ящерица, кожей, солнечное тепло, но знаешь, что в паспорте на столе лежит обратный билет на поезд , и дата отъезда уже приближается. О, если б можно было отсрочить смерть, сдать её в кассу возврата билетов и остаться здесь навсегда!