На фоне бледнеющего к вечеру неба широкая полоса света, падающая из настежь открытых ворот гаража, постепенно набирала вес. Коротая время до встречи, Андрей Эдуардович возился в узком пространстве между легковым автомобилем и металлическим шкафом, который был доверху завален всевозможными предметами, пытаясь навести хотя бы маломальский порядок.
Он занимал должность начальника смены в охране овощной базы и сегодня ждал своего нового подчиненного – молодого офицера запаса, на сегодняшний вечер компаньона по рюмке, а попросту собутыльника.
Вплотную приблизившись к пятидесятилетнему рубежу, Андрей Эдуардович уже почувствовал на себе леденящее дыхание вечности. Даже в летние дни он одевал под форму синюю безрукавку с широким вырезом – как раз, чтобы не было заметно под форменной курткой. Сейчас же, выглядывая из-под расстёгнутого и сбившегося на бок ворота, она гармонично смотрелась на фоне бледно-желтой, вылинявшей после многочисленных стирок рубахи и чёрного галстука военного образца – с металлическими застёжками на резинках.
На мизинце левой руки красовалась печатка – массивный перстень из желтого, похожего на золото металла. Выполненный очень грубо, кустарным способом, он напоминал скорее обыкновенную гайку, обточенную напильником. На единственной оставшейся грани должна была значиться фигура Георгия Победоносца, однако даже самая смелая фантазия позволяла разглядеть только едва угадываемое изображение какого-то странного насекомого. К печатке Андрей Эдуардович относился с особенным пиететом, при каждом удобном случае выставляя напоказ этот атрибут совсем недавно ушедшей в прошлое моды. Горделивая нарочитость, с которой он хвастал своим приобретением, становилась особенно заметной, когда он до треска в огоньке затягивался дешёвым табаком, от которого указательный и средний пальцы оставались неизменно тёмно-жёлтого цвета. Выдыхая дым тонкой струёй вниз, как бы под себя, и в сторону он картинно стряхивал пепел с сигареты, зажатой между большим и указательным пальцами, постукивая специально нестриженным ноготком мизинчика. Ради поднятия статуса в глазах окружающих ему пришлось переучиваться и при курении держать сигарету в левой руке, на которой приютилась печатка. На правой она не смотрелась рядом с обручальным кольцом, которое не перекинешь с места на место – всё-таки он был женатым мужчиной.
Андрей Эдуардович был вполне доволен жизнью: небольшая пенсия, заработанная верной службой отечеству вдали от «горячих точек», добротная, трехкомнатная квартира в новостройке, как одна из главных заслуг перед государством на ратном поле, полученная им незадолго до выхода в отставку. Совсем недавно приобретённый автомобиль на деньги, вырученные с продажи отцовского дома в деревне (отец умер чуть более года назад). Жена, двое детей: мальчик и девочка – «и лялька, и нянька», как любил иногда поговаривать с особенной теплотой в голосе.
Ещё свежи в памяти эпизоды не вполне праведной поведения, нет-нет, а будоражившие душу пока ещё яркие, не успевшие поблекнуть воспоминания о временах, свободных от каких-либо обязательств, вызывая особенный прилив бодрости.
Но всё это уже в прошлом. Настала, наконец, пора остепениться, привести в порядок все свои личные дела и начать новую, спокойную жизнь военного пенсионера. В отличие от прочих служивых людей, мечущихся по увольнении в поисках себя, Андрей Эдуардович прочно, как ему казалось, занял свою нишу в беспокойном море людей, профессий, проблем и тревог.
Из-за крайнего в ряду гаража появился мужчина на велосипеде. Он преодолел расстояние до ворот на большой скорости, сжал рычаг тормоза и резко остановился. В песке, вперемежку с мелким гравием, которые нанесли за лето дождевые потоки, осталась глубокая, дугообразная борозда.
От земли, в том месте, где замерло заднее колесо, спешно оторвалось легкое облачко пыли. Всё ещё охваченный азартом поездки, Виктор наблюдал, как оно рассекло бледную, едва различимую в предвечерних сумерках полосу света, налету создавая в ней причудливо-сложные, перекручивающиеся одна в одну фигуры. Проводив облако взглядом, пока оно, гонимое лёгким ветерком, не растворилось в воздухе гаражного междурядья, Виктор усмехнулся, подумав про себя: «Дурень, тридцать лет, а всё, как ребёнок».
Высокий, спортивного телосложения, он казался несколько великоватым для своего двухколёсного транспорта. Чёрная футболка, влажная от пота, обтягивала широкую, рельефную грудь, а под спортивного покроя брюками из брезентовой ткани угадывалась мощная мускулатура ног. У него было одно из тех не часто встречающихся мужских лиц, которые, скрывая истинный возраст своего владельца, надолго остаются молодыми. В его взгляде таилось что-то пронзительное, едва уловимая душевная теплота, подсвечивающая изнутри. Высокий лоб, прямой, тонкий нос, густые вразлёт брови, красивый изгиб в меру полных губ и едва заметная кривая усмешка. Всё это великолепие, венчавшее хорошо сложенную фигуру, портила только одна вещь – изуродованное ухо и нечёткая, вразброс тропинка из мелких шрамов, бегущая по шее с правой стороны и нырявшая за ворот футболки.
Пошире открыв одну из створоку, Виктор установил велосипед на подножку и, войдя внутрь, громогласно объявил о своём прибытии:
- Эге-гей! Эдуардыч! Я уже на месте, и даже с некоторым опережением.
Андрей Эдуардович стоял в открытых дверях автомобиля со стороны переднего пассажира, по пояс погружённый в салон, и что-то искал в бардачке. Его чёрная с ярко-желтыми различительными знаками куртка задралась к верху, оголяя не загорелую, покрытую редким белым ворсом поясницу. Вынырнув из авто, он передёрнул плечами, поправляя сбившуюся одежду, и бросил на Виктора тяжёлый взгляд налившихся кровью глаз. Не удостаивая коллегу ответом, Андрей Эдуардович хлопнул дверцей и направился к нему, но сделав два шага, остановился, о чём-то вдруг вспомнив. Открыв заднюю дверь, нырнул в салон и подобрал лежащий на коврике в ногах белый полиэтиленовый пакет с ручками, в котором носил с собой обед.
Ставя машину на сигнализацию, Андрей Эдуардович вытянул правую руку вперёд, и показательно, как преподаватель на лекции, нажал на кнопку брелка. Та отозвалась, негромко пискнув, замки, синхронно щелкнув, заблокировали двери. Убрав ключи в карман, он пробрался через беспорядочно сваленные на полу зимние покрышки, сумки с инструментом, ржавыми болтами и мотками старой проводки, к выходу. Обойдя Виктора, Андрей Эдуардович остановился в углу гаража, где между узкой плоскостью внешней стены и металлическим стеллажом один на одном стояли два больших деревянных ящика, накрытые старым, засаленным, в масляных пятнах покрывалом, имевшим когда-то жёлтый цвет. Выполняя роль походного стола, верхний ящик приютил у себя на спине: ворох смятых целлофановых пакетов, несколько пластмассовых рюмок на тонкой ножке и грязных вилок из набора одноразовой посуды, свёрнутую в трубку газету, бутылку от газировки, с остатками коричневой жидкости на дне, и пустую банку от маринованных огурцов, на дне которой обильно расцвела плесень.
– Слушай, – обратился Виктор, наблюдая за его неторопливыми, методичными движениями. – Знаешь, что мне больше всего нравится в твоей машине? – спросил он и, не дожидаясь ответа, продолжил, – это то, что дверцами не нужно хлопать, как холодильником. А так, легонечко, я бы даже сказал, нежно подталкиваешь, и она сама захлопывается.
Андрей Эдуардович аккуратно воткнул пакет с термосом в узкий промежуток между стеллажом и ящиками и, слегка сутулясь, подошёл к Виктору. Приблизившись до неприличия близко, так что можно было почувствовать дух, исходящий от его натруженного дежурством тела, произнёс:
– Ну, – он на мгновение замолчал, – если учесть, что я на развязке под мостом вертелся, а потом ещё и в магазин заехал, то… – сделав левым плечом движение вниз, вскидывая руку, так чтобы задрался рукав, Андрей Эдуардович демонстративно посмотрел на часы. – Я-а-а-у… – протянул он, – приехал всего тремя минутами раньше тебя, – и опять уставился на Виктора.
- Вообще-то я тридцать восемь минут давал на весь путь, а управился ровно за двадцать пять, - возразил Виктор, невольно отстранившись его такого близкого лица.
Тот перестал рассматривать Виктора, повернулся к нему спиной и вновь достал из кармана ключи. Сигнализация послушно пискнула, одновременно щёлкнули выскакивающие кнопки замков. Андрей Эдуардович зачем-то водрузился на водительское сиденье, никуда не торопясь.
Виктор недоуменно огляделся. Он наивно рассчитывал, что к моменту его приезда всё будет уже готово – нарезано, разложено и разлито, но в поведении своего начальника не заметил даже намёка на то, что они когда-нибудь приступят.
- Слушай, а давай ворота закроем, - и вышел наружу. Массивная створка, на совесть сваренная из добротного железа поддалась не сразу. Издав душераздирающий скрип, она нехотя стронулась с места.
Андрей Эдуардович внезапно выскочил из машины:
- Зачем закрываешь?
В этот момент нижний блокировочный штырь соскочил со своей полочки и, соскользнув вниз по направляющим петлям, крепко воткнулся в песок, застопорив движение. Рука Виктора соскочила с края створки, и он, отчаянно размахивая руками, пролетел несколько шагов, едва не очутившись на багажнике автомобиля.
- Как это зачем? – удивился он. – Мы что, у всех на виду будем? – оправившись, Виктор внезапно улыбнулся и, понизив голос, заговорщицки проговорил: - Закроемся от всех и как школьники по быстренькому, пока не засекли! Ага?! – он подмигнул. Помимо всех прочих неприятностей, гаражное распитие у всех на виду грозило одной главной проблемой – непредвиденное расширение кампании. В свою очередь это предполагало другое вполне логичное развёртывание событий – на троих взрослых мужчин, из которых, по крайней мере, двое вполне ещё здоровых организма, одной бутылки водки окажется достаточно для получения первого заряда бодрости, но маловато для его полного закрепления, а, следовательно, будет продолжение с добавкой.
Пить Виктор не хотел. Старая добрая традиция встречаться на офицерском собрании по случаю каких-либо воинских событий, будь то продвижение по службе, вливание в коллектив, чествование наград, либо по другим, гораздо более печальным событиям, в гражданской жизни стала его раздражать. Выплюнутый за ненадобностью из армейской среды, он уже более полугода пытался вжиться в этот странный мир, где не было войны, где каждый жил только своим кровным и по самим себе написанным правилам, а то и вовсе без правил, где произнесённые вслух слова отнюдь не несли своего истинного значения, где не было ни обязанностей, ни привязанностей, где понятия о чести и долге были размыты до нельзя, да так, что порой становилось неясно, кто, кому и что должен, где вещи были теми же самыми, но на самом деле совершенно иными, где не было четких граней между чёрным и белым, а царили полутона и полутени, где сама жизнь была, как сбитая фокусировка, разжиженная, словно кисель.
Виктор согласился на эту короткую встречу после работы не из малодушия, не для того, чтобы заискивающе принимать тосты и дружно выпивать банальные и потерявшие ценность фразы. Таким не совсем здоровым, но, все же, действенным способом, он пытался хотя бы на некоторое время вернуть себя в то первично-привычное, но навсегда утерянное состояние определённости и ясности, в котором прожил более десяти лет. Но сейчас ему хотелось поскорее уже начать.
Вернувшись к воротам, он с привычным упорством, выработанным годами службы, с которым брался за любое дело, попытался воткнуть нижний засов в предназначенное для него отверстие в нижней балке, но безрезультатно.
Андрей Эдуардович какое-то время выжидательно наблюдал за его бестолковой вознёй, а потом отстранил в сторону:
- Дай, - сказал он и одним четким и выверенным до миллиметров рывком закрыл створку, с первого раза загнав штырь в отверстие. С верхним произошла заминка, но справился он с ней на столько уверенно и быстро, что опешивший Виктор не сразу понял, что его помощь уже не нужна.
- Ну, как скажешь, - только, что и ответил он.
– Вторую половину не будем закрывать, - сказал Андрей Эдуардович, войдя внутрь, и добавил, - пока светло, по крайней мере.
– Слушай, да у тебя не гараж, а сейф какой-то! – Виктор проследовал за ним, выражая неподдельное восхищение точно подогнанными друг к другу элементами ворот.
– А ты как думал, - тот отряхивал руки – Давай, двигай. А то мы так никогда не начнём. – Он озвучил мысли, блуждающие у Виктора с момента самого приезда.
- Гм… - Виктор лукаво заулыбался. – Конечно. Давно пора. А стол-то у тебя есть?
- Вон, - указал Андрей Эдуардович.
Виктор проследил за неопределённым взмахом руки в сторону угла, где стояли ящики под жёлтым покрывалом. По его лицу разлилось сомнение.
– Это? – засомневался он. – Вот это стол?!! Да тут всё сейчас развалится, к чертям собачьим! Смотри, как неустойчиво стоит. – Он пошатал ящики и, действительно, бутылка с остатками лимонада покачнулась и упала на пол.
- Вот только этого вот не надо! Всё нормально, тут всё нормально. Пользоваться надо уметь! А не шатать и раскачивать. Аккуратнее! – протараторил Андрей Эдуардович. – И всё будет в порядке!
- Ладно, не кипятись. – Не смотря на более чем пятнадцатилетнюю разницу в возрасте, они обращались друг с другом почти на равных. Почти потому, что ни тот ни другой не забывали, что один из них всё-таки начальник, а другой подчинённый. А объединяла их, как ни странно, цементирующая связка той части жизни, которая и тем и другим в разном количестве и в разных местах была отдана армии. – А где всё?
- Там же всё и лежит.
Виктор растерянно поглядел в угол, мимо которого он ходил уже минут десять, но ничего даже намекающего на праздничный стол в глаза не бросалось. Лихорадочно мечась взглядом, он никак не мог понять, где тут можно было спрятать и выпивку, и закуску. Он присмотрелся, и цепкий взгляд сразу зафиксировал и отодвинул на второстепенный план те предметы, которые уже попадались на глаза, и очень скоро среди примелькавшегося мусора был обнаружен довольно сносный набор продуктов: полбуханки чёрного хлеба, маленькая консервная банка паштета и кусок варёной колбасы.
– А что сосисок не было? Таких, в упаковке, – он показал руками, какой формы должна быть упаковка.
– Нет, - с сожалением ответил, Андрей Эдуардович. – Не было. – Он бы и сам не прочь полакомиться готовыми к употреблению сосисками в вакуумной упаковке – с ними и мороки меньше (варить не нужно), и закусывать проще.
– Во, дела! – возмутился Виктор. - Это что ж такое делается?! Это куда мы катимся?! А?! Андрей Эдуардович! – он выговаривал имя с отчеством, делая на них какой-то особенный нажим. Тот поморщился – не понимал, то ли это из уважения, то ли из ехидства.
– Так вот понимаешь, - Андрей Эдуардович обескуражено пожал плечами, дескать, от него-то что хочешь. Он сделал всё, как договаривались, не его вина, что в магазин чего-то вовремя не завезли. – А что? - переспросил он. - Тебе этого не хватит? – И тут же уточнил, – это не еда, а закуска.
– Да нет, в общем-то, нормально, – согласился Виктор. – А нож у тебя есть? Давай. А открывалка? А что это за паштет? – он сыпал вопросами, не дожидаясь ответа.
Андрей Эдуардович скрипя суставами, в очередной раз полез в машину, теперь уже за ножом.
«Андрей в машине, машина в гараже, в машине что?!» - мысли Виктора поскакали опережая друг друга, словно сбежавшие блохи по гладкой доске.
- Сумка! – вырвалось из него. – Эдуардыч, давай-ка я сразу её заберу.
- Тьфу-ты, чёрт чудной. Чего орёшь!? Здесь она, - неопределённый взмах руки указывал на Виктора. Тот огляделся и залепетал:
- Ой спасибо, Эдуардыч, ой спасибо. Памяти-то совсем нет. Пришлось заработать себе привычку, - извиняющимся тоном начал объясняться, - если вдруг что вспомнил – надо сразу сделать, или взять, или положить, не важно что, но, главное, сразу, даже если именно сейчас и не нужно. Железное правило. Иначе забудешь и в этот раз уже надолго. Так, где она?
– Да вот твоя сумка, – указал Андрей Эдуардович. – Я её сразу как приехал, достал. И не умничай больно много. Смотри на жизнь проще – легче станет. А если что и забыл, значит так оно тебе нужно было.
- Можно, конечно и не умничать, - парировал Виктор, - да только по другому не получается. – Это был не первый и, скорее всего не последний раз, когда он слышал подобные советы. Да только не помогали они. Пробовал и не думать, и не вспоминать, жить как все те, кто ни в чём не сомневался, у кого любая вещь имеет своё название и место: увидел, сразу определил степень полезности и тут же за ненадобностью забыл. Как-то раз он действительно задался вопросом – а не слишком ли изводит себя размышлениями и поиском ответов на вопросы, для которых никак не находятся ответы. Может, правы те, кто словно страус голову в песок и всё остальное проходит мимо внимания. Может действительно именно в этом годами отработанном ритуале – утром на работу, вечером домой, по дороге от остановки завернуть в пивную и пропустить бокал другой хмельного напитка, ужин, новости, кино и здоровый сон до утра – и скрыт такой простой, не замысловатый, но такой очевидный смысл существования? Нужно просто не думать, делать своё дело и не забивать голову всякой ерундой. Виктор попробовал. Он действительно попробовал и первое время у него это получалось. Не думать. Но хватило ненадолго. Очень скоро он стал задыхаться. Он чувствовал физическую неодолимую тягу к тому, чтобы опять с головой окунуться в водоворот мыслей, тревог и переживаний.
Теперь же он ухмыльнулся: «Я собi знаю», и вяло протянул:
- Не-е, надо сразу забрать, - сложив ручки обнаруженной прямо под ногами сумки, перекрутил их друг с другом и положил сумку на пол, зажав между кроссовок, но потом передумал и сместил ближе к выходу, чтобы не мешала. «В любом случае», - решил он: «Либо споткнусь, либо наступлю, но мимо не пройду».
– Вот, – Андрей Эдуардович протянул ему нож. – Давай, шинкуй.
Виктор снял кожаный чехол, сшитый из кобуры от пистолета, и, прежде, чем приступить к работе, попробовал лезвие большим пальцем на предмет качества заточки.
– Хороший у тебя ножичек, должен я заметить, – произнёс он, внимательно изучая сталь. - Только кидать его нельзя – расколется.
– Это мне ещё на заводе делали. Из ножовочного полотна. Что-то они там над ним колдовали, творили. Такой получился. Зато теперь один раз наточишь, и хоть консервные банки открывай, хоть кабанчика освежуй.
– Сталь-то добротная, но хрупкая – не унимался Виктор, – «передержали» её, неумёхи. – Зажав кончик лезвия между большим и указательным пальцами, он несколько раз качнул нож вверх-вниз, проверяя балансировку, а затем подбросил перед собой. Нож сделал в воздухе полный оборот и со звучным шлепком плашмя лёг в ладонь. – Был у меня ножичек, тоже хороший, да только сломался в самый неподходящий момент, так что только рукоять у меня и осталась. – Какая-то затаённая злость сверкнула в его глазах и сразу исчезла. Он достал из пакета хлеб и стал резать его на куски, аккуратно складывая на разложенную и прижатую по краям газету.
Андрей Эдуардович тем временем разыскал среди мусора на столе побитый ржавчиной консервный нож и принялся открывать банку с паштетом.
– Раньше этот магазин был гораздо лучше, - вдруг сообщил он, отложив открывалку в сторону, - когда он под кооператорами был. А сейчас там вообще брать нечего.
– В смысле? А что ты хотел? – переспросил Виктор, не совсем улавливая, о чём идёт речь.
– Да вот думал взять паштет из печени индейки, а кроме говяжьего больше ничего не было.
«Какая разница», - новая мысль поразила Виктора, да так, что он замер с ножом в руке: «Из индейки или из говядины? Можно подумать тут собрались такие сильные гурманы, что смогут без этикетки различить один суррогат от другого. И откуда в этом паштете печень? Так бы и писали – «паштет с запахом печени». К тому же, сколько индеек надо перемолоть, чтоб получился паштет, да ещё в таких количествах», - думал Виктор, глядя на то, как Андрея Эдуардович возится с маленькой и неудобной баночкой. Порезав хлеб, он взялся за колбасу. «И ведь цена-то наверняка одинаковая», - мелькнуло в голове. «А ведь у коровы-то печень гораздо больше, чем у индейки, значит и затрат поменьше, а кладут в одинаковые банки и цена едва ли сильно отличается», - неизвестный метод, по которому создавалось чудо отечественной кулинарии, захватило его сразу и целиком.
– Ну, – выдохнул он, – с чего начнём? Я предлагаю с колбасы, а потом уже твою индейку паштетную закусывать будем. Как считаешь? – Один кусок хлеба с колбасой Виктор положил перед собой, другой пододвинул ближе к товарищу.
– Давай с колбасы, – согласился Андрей Эдуардович, которому было в общем-то всё равно, потому что банку он уже открыл и бутерброд себе приготовил, филигранно уложив неудобной вилкой крохотный кусочек паштета на такой же миниатюрный ломтик хлеба.
– А водка где? – спохватился Виктор, рыская глазами в поисках того, ради чего он сюда собственно и приехал.
– Да вот же она.
Посреди нагромождения еды и мусора, за остатками лимонада и плесневевшей банкой от огурцов, сиротливо пряталась прямоугольная стеклянная бутылка, заполненная неяркой буроватой жидкостью.
– Перцовая? – разочарованно поморщился Виктор, заранее почувствовав тошнотворное послевкусие, вызванное недобрыми воспоминаниями, но выбирать не приходилось. Он нехотя потянулся за бутылкой, встряхнул жидкость, хлёстко бросив руку сверху вниз, и резким наработанным движением хрустнул сворачиваемой пробкой.
– Ты, понимаешь, - Андрей Эдуардович тоном наставника ткнул в него указательным пальцем с намерением донести простую, но очевидную истину, но осёкся, неотрывно следя за процессом розлива:
– Ты по многу-то не наливай – рюмки вместительные.
Первая рюмка уже стояла наполненной. Пригнувшись и отстранившись в сторону, Виктор с лёгким прищуром оценил ёмкость посуды:
– Грамм семьдесят будет, не меньше.
– Какой там! Сто! Посмотри, они с ножки начинаются, туда тоже водка наливается.
Виктор ещё раз осмотрел рюмки, но ничего особенного в них не обнаружил. Обыкновенные, пластмассовые, с необработанными, царапающими краями емкости. «Какая тут к чёрту ножка?!!!» – мысленно не согласился Виктор. «Обыкновенный обман зрения, преломление света в изогнутых сферами поверхностях, помноженное на разную плотность проводящих сред». Но спорить не стал.
– Точно! – согласился он, утвердительно кивнув головой. При этом уголки его губ пошли вниз, выпятив нижнюю вперёд, что должно было означать его полное восхищение знаниями м наблюдательностью Андрея Эдуардовича. – Первая – «прогревная», - пояснил Виктор, - а потому полная. - Закончив, отставил бутылку в сторону.
– Так вот, – продолжил Андрей Эдуардович. – Сейчас в этом магазине всякую фальшивку подсовывают. А вот это, – он указал на рюмки, – верный продукт! И пьётся отлично и голова с утра не болит. Улавливаешь разницу?! Горилку никто подделывать не станет! Слишком трудоёмкий процесс подделки – не оправдает себя экономически. Понял?
– Понял-то - понял, но по мне лучше простой водки «шарахнуть», у неё хоть нормальный водочный вкус. А эту пьёшь и как перцем закусываешь. – Он потянулся за рюмкой. - Ладно, давай!
– Давай, – согласился Андрей Эдуардович и взял свою.
Воцарилось молчание. Виктор замер в ожидании того, что скажет старшой, и смотрел на тостующего. А тот, опёршись о багажник машины, коснулся каких-то своих мыслей, о которых, как оказалось, и не думал распространяться. Но вид у него был такой, что вот сейчас, буквально через какое-то мгновение (Виктору даже хотелось, чтобы тот сказал что-нибудь эдакое, что-нибудь пронизывающе мудрое, от чего сразу становится легче) будет произнесена такая глубокая, по житейски точно подмеченная мысль, что заставит надолго задуматься над тем, как верно всё подмечено, и как близко на самом деле лежат ответы на простую сущность вещей. На несколько мгновений начальствующий взгляд застрял в пространстве где-то в районе банки с паштетом, а потом, так и не произнеся ни слова, Андрей Эдуардович опрокинул водку в рот. Он шумно прополоскал ротовую полость, от чего щёки по очереди быстро вздувались, а затем одним гулким вздёргиванием кадыка проглотил сполна отработавшую своё жидкость.
Виктор пожал плечами. «Каждый сам с собой, что ли?» - мелькнула мысль, и он сделал единственное, что ему осталось – выпить. Перец неприятно распространился по рту, вызвав первый рвотный позыв. «Ну и гадость» - его лицо скривила гримаса отвращения. Хлеб есть не стал, взял одну колбасу, чтобы поскорее перебить привкус горилки.
– Не знаю, – сказал он, учащённо жуя. – Мне в последнее время, – он задумался, припоминая с какого именно момента это самое время началось, – с год наверное уже, а то и полтора, перцовка разонравилась. Особенно местного разлива. Её так вообще, – на последнем слове он сделал нажим, – пить невозможно, особливо приличному человеку.
– Не, – возразил Андрей Эдуардович, с наслаждением шмыгнув носом, и, взяв в руки бутылку, принялся изучать этикетку. – Это Калининград делает. Кенигсберг, то есть, - пояснил он, словно это что-то меняло.
- Калининград – не Калининград, а я так думаю, что никакой разницы нет, - пустился в размышления Виктор, - что там разливают на каком-нибудь подпольном заводике, что у нас в подвале, четыре условный стука, вторая дверь налево по проводу на стене. К тому же хорошей водка на долго не остаётся, впрочем, как и всё остальное, по нашей жизни. Это как воздушный шар – поначалу он круглый и гладкий, а через день уже сдулся и стал сморщенным и некрасивым, как тряпка. Диффузия добра в природе это называется.
Быстро проглотив колбасу, он отрезал себе ещё кусок. Положил его на хлеб и стал медленно, прочувствовано пережевывать каждый кус, равнодушно уставившись на сливающиеся в черно-желтое пятно надписи на этикетке.
– Солидная фирма, – вернув бутылку на стол, Андрей Эдуардович авторитетно высказался, не обращая внимания на брюзжание Виктора. – Это сразу видно. А всё остальное там – левый товар.
– Ага, – оживился Виктор. – А что там ещё продавать?! Особенно если покупатели в основном только такие гаражные пьяни!.. – Он почувствовал в своих словах некоторую незаконченность мысли. - Как мы с тобой! – добавил он и рассмеялся, сглаживая неловкость.
Андрей Эдуардович недобро покосился на него.
– Давай-ка, наливай, – скомандовал он. – А то много говоришь.
– Между первой и второй, – начал, было, Виктор.
– Чтоб пуля не просвистела! – закончил за него Андрей Эдуардович.
Рюмки наполнились с послушной охотой.
- А всё-таки, какая разница между паштетом из печени индейки и печени коровы? Потому как по мне, так всё равно, – не унимался Виктор.
- Из индейки вкус особенный.
- Вот оно что… - ответ был принят как есть, без уточнений и дополнительных вопросов.
Тут оба одновременно потянулись к столу: один за вторым бутербродом, раз уж не пришёлся кстати, другой за паштетом. Их руки столкнулись. Андрей Эдуардович одёрнул свою, но Виктор решил уступить ему, по старшинству. Андрей Эдуардович, опять протянул руку, но замешался, и Виктор, заметив его нерешительность, сам попытался ухватить бутерброд. Их руки столкнулись опять. Оба тут же их убрали. Так они в течение минуты не могли разобраться, кому же первому и какая достанется закуска, пока Виктор не замер с зависшей в воздухе рукой, в почтительном ожидании своей очереди.
Стоя в позиции «наизготовку» с бутербродом в одной руке и с рюмкой в другой, Виктор понял, что опять не дождётся тоста.
- За что хоть пьём? – он успел упредить.
Андрей Эдуардович замер, пойманный на взлёте, движением руки отвел рюмку в сторону от губ и, не поднимая головы, произнёс:
- За нас!
Как и в первый раз, он шумно прополоскал рот и, проглотив горилку, лишь чуточку поморщился. С каким-то даже наслаждением выждав, пока не пройдёт жжение, Андрей Эдуардович картинно поднёс хлеб, намазанный паштетом ко рту, и откусил небольшой кусочек, оттопырив в сторону мизинчик с тускло поблёскивающей печаткой.
«Мастерски пьёт», - отметил про себя Виктор. Сам же не торопился. Оттягивания неприятный момент, он задумался о том, что уже не первый год для него оставалось загадкой: как долго нужно было пить и как много успеть выпить, чтобы дойти до такой стадии, когда у водки появляется вкус, причём не просто так, а с различными тонкостями и нюансами. Чем дольше он тянул, тем меньше хотелось заглатывать премерзкую жидкость, тем более сильное чувствовал раздражение. Но теперь вопрос пить или не пить даже не стоял. Вторая, как и ожидалось, бултыхнулась вовнутрь ещё хуже, чем предыдущая. Она заметно зажглась в желудке, всколыхнула всё внутри и запросилась обратно. Через икоту и побежавшие по телу мурашки, Виктор быстрёхонько стал заедать, и вскоре всё успокоилось.
Он сверился с часами.
Время стало лететь быстро и одновременно медленно. Секунды как бы растягивались, вмещая в себя всё больше событий и пространства. Прошло не более семи минут с того момента, когда они начали, а создалось впечатление, что минуло не менее получаса. «Всё объясняется самогипнозом» - подумал он. «Я уже знаю, что в организм поступило энное количество яду, и сам себя настраиваю на то, что пора бы уже проявиться реакции. Хотя с другой стороны, возможно впитывание в кровь произошло очень быстро в виду того, что желудок пуст. И ничего мне не кажется». Он прислушался к себе. В районе темечка появился заметный шум, быстро распространявшийся по близлежащим участкам разжижавшегося посредством алкоголя мозга. Шум этот ни о чём хорошем не говорил. Виктор знал, что следующей стадией будет то, что он начнёт напрягаться, пытаясь сохранить адекватность восприятия. «Точно левая водка. Даром, что с перцем. Чем больше пьёшь, тем агрессивнее становишься. От нормальной такого не бывает». Но вместе с шумом пришло первое расслабление. Уставшие за день мышцы разомлели, и всё тело мелко-мелко приятно завибрировало. «Того гляди и рухну прямо тут на пол» - мелькнула мысль. Мышцы лица расслабились и на нём появилась первая за вечер неподдельно-счастливая улыбка.
- Мда, Эдуардыч, - голосом до краёв наполненным удовлетворением произнёс Виктор. – Хорошо-то как!.. – расхожая фраза напрашивалась сама собой.
– Клава – Клава…- подхватил Андрей Эдуардович. – Кстати, давно хотел тебя спросить, что у тебя с ухом?
Виктор невольно потянулся к шее, но шрамов не коснулся, словно опасался боли. Улыбка сошла с его лица
- Да так, - нехотя ответил он, - на «колючку» на учениях десантировался. – А вот пивка бы, - ни с того, ни с сего ввернул он. – Чтобы полноценно «прошлифовать» встречу, не помешало бы! – он почему-то решил, что у коллеги припасена бутылочка пенного напитка. Алкоголь уже заметно подействовал на него. Говоря это, он посерьёзнел так, что лицо его вообще перестало выражать какие-либо чувства и эмоции. Но на собеседника не смотрел – уставился в кирпичи в стене гаража и словно механически произносил слова.
- Магазин рядом, - сразу парировал Андрей Эдуардович.
Склонив голову, Виктор покосился на него с видом оскорблённой непонятости.
- Ну, нет, так нет, - ответил он. – Тогда наливай.
Первым импульсом Андрея Эдуардовича было движение бутылке, но он вовремя спохватился:
– Руку не меняют. Так что, давай-ка ты сам, пока молодой. – Он натянуто рассмеялся. Серьёзность и некоторый официоз, с которым он себя вёл до этого, постепенно прошли.
– Да, конечно. – Очнулся Виктор. Это старое неизвестно кем и когда установленное правило совершенно вылетело из головы. Он наполнил рюмки и, опережая Андрея Эдуардовича, опять вознамерившегося опустить тостующую речь, сказал:
- Третью не чокаясь.
- За тех, кто не с нами, - тот понимающе приподнял присоединяясь к сказанному.
«Для тех, кто в земле», – мрачно подумал Виктор и плеснул несколько капель на пол.
Они выпили и погрузились в задумчивое молчание.
– Вот бы сейчас папенька мой порадовался, глядя на меня – мечтательно произнёс Андрей Эдуардович. - Царствие ему небесное.
На мгновение стало казаться, что он сейчас перекрестится, похлопал ладонью по крылу машины.
- Модно стало в Бога верить, - заметил Виктор.
- Я не верю, а верую. А это большая разница. Уж и прокатил бы я его, да с ветерком!
- Сейчас-то не стоит! Кататься, - усмехнулся Виктор. – А то ведь разлука может оказаться недолгой. – И пока Андрей Эдуардович не успел ничего ответить, сказал. – Я вот тоже думаю… - но осёкся. И родители были живы, и хвастаться было нечем: «Благо живут они далече. Не видят, где я и что я». – Я недавно передачу одну смотрел, - он резко сменил тему. – Точнее это фильм. Документальный. Про войну. Четыре серии. Видел?
– Какой там! У меня после работы сил остаётся только чтобы поужинать и на новостях в кресле заснуть.
Виктор бросил взгляд на мусорное ведро, из которого торчали пустые водочные и пивные бутылки, красноречиво указывая на то, куда конкретно уходят силы.
– Ладно, не важно. Фильм интересный. Я бы даже сказал познавательный. Лично для меня, по крайней мере. Я-то в то время и десятой доли не понимал из того, что происходит. К тому же сам знаешь в стране такой был бардак и всё шиворот на выворот, что любой здравомыслящий человек рисковал умом тронуться, пытаясь всё это понять и осмыслить. А тут так всё хорошо по полочкам разложили, что не нужно было даже называть фамилии тех, кто делал деньги на этой войне. Не всю правду конечно рассказали, да и не про всех. Но это уже что-то! – он сделал ударение на «уже». – На фоне абсолютного молчания. И полного штиля вокруг этой темы.
– Ну и… - Андрей Эдуардович не совсем понимал к чему этот разговор.
- Да так, - Виктор посмотрел на него усмешкой. – Пушечное мясо! Грязь и быдло! Вот, что! Хоть ты «на гражданке» или «в рядах», разницы никакой. И всё, как тесто, на деньгах замешано.
- Ну, это ты зря!
- Да что «зря»?! – взорвался вдруг Виктор. – Что «зря»?! Мало об тебя ноги вытирали?! Мало половой тряпкой по физиономии водили?! Мало кланяться приходится? Не наелся?!
- Да что ты завёлся?! Это армия! Порядки такие! И не тебе их менять!
- Это не армия, - как-то вдруг спокойно возразил Виктор. – Когда говорится одно, а на деле ты видишь прямо противоположное. Когда командир, которому веришь больше, чем себе, оказывается лжецом, дельцом и пройдохой. Когда ухо настолько привыкло к вранью, что вообще перестаёт слышать любые слова. Когда изо всех идеалов переполнявших тебя, впервые одевающего новенькую, только что со склада форму и впитывающего резкий запах кирзы, на многие годы ставший неразлучным спутником; так вот когда изо всех этих надежд и мечтаний, остается только голая верность дому и незыблемая вера в товарища, прикрывающего спину. Когда остаешься один на один с мыслью, что ты и ещё несколько сотен таких же как ты, не нужны тем, кто тебя сюда послал. Когда целые подразделения оказываются забытыми, списанными со счетов, когда легче забыть об этих людях, чем заботится об их спасении, когда лучшим выходом из сложившейся ситуации была бы их геройская гибель во имя чьих-то больших интересов. Когда за мясорубку, в которую брошены многие и многие сотни, тысячи людей, ни единая гнида не несёт ответственности. Когда на крови, на гниющей плоти вперемежку с портянками и оторванными конечностями, на трупах, заживо сгоревших в танках и в БТРах, делаются деньги. Когда безответственный росчерк пера, популистский, залихватский взмах руки, рубящей ладонью воздух, разносит горе и слёзы по всей стране. Когда страну и народ этой станы насилуют под сытое и самодовольное упоение собой. То это не армия. Это даже не сброд с винтовками в руках, это – зловонное болото. Некая рвотная масса, которую изрыгает из себя то, что осталось от когда-то могучего государства.
Он замолчал, тяжело дыша. Потом потянулся за водкой и разлил.
- Да успокойся ты! Тебе-то, что? Какое дело? Можно подумать, сам в окопах гнил!
- Может быть и не гнил. – Виктор глянул на него исподлобья. – А ты можешь понять то, что чувствует человек, запертый в железной коробке, в которой вот-вот разорвётся боекомплект? – Не дожидаясь ответа, он сказал. – Не можешь. Я тоже не могу. И дай Бог, чтобы никому больше не пришлось на собственной шкуре всё это прочувствовать.
Молча чокнулись. Выпили. Андрей Эдуардович вылил в пластмассовый стаканчик остатки лимонада, запил, предложил Виктору. Тот отказался.
- Знаешь, Эдуардыч, - сказал он после некоторого молчания. – Раздражает то, что после всего того, что произошло, всё ещё находятся люди, которые на таких вещах делают карьеру.
Андрей Эдуардович пожал плечами. Его волновали вещи куда более насущные и приземлённые.
Виктор выглянул в опустившуюся за воротами ночь. Ни души. - Скоро сворачиваться, - он кивнул на бутылку, - практически ничего не осталось. – Глянул на часы. - Да и час уже прошёл.
- Тут ещё на два раза, - возразил Андрей Эдуардович.
- Нечего цедить, - решительно сказал Виктор. – Допьём и по домам. Тебя наверняка жена уже заждалась.
- С женой всё в прядке. Скажу, что тебя ждал. В конце концов, я же должен был отдать тебе сумку с формой!
- Ага, - Виктор согласно кивнул головой, - а жена у тебя глупая. Ничего не поймёт! Где был и что делал. Особенно, когда ты на неё подышишь чуток. – Он подмигнул. – Скажешь, на природу насмотрелся, воздухом надышался, да так, что аж в голову вдарило!
- Ну, это уже мы сами разберёмся, что и как говорить. К тому же у нас с ней полное взаимопонимание и доверие. Раз я сказал, что ждал тебя, значит ждал. Вот как надо! Учись!
Виктор протянул Андрею Эдуардовичу рюмку, наполненную почти до краёв, потом взял свою. Говорить ничего не хотелось. Да, в общем-то, и нечего было. Повторять избитые и приевшиеся фразы не было смысла. Не было смыла вообще ни в чем, ни в этой встрече, ни в этих разговорах, ни в гараже, ни в велосипеде, ни в ночи за воротами. Всё впустую! Даже водка эта, тоже впустую. Он поднял сою рюмку к глазам и слегка покачиваясь вгляделся в его желтое содержимое. Жидкость, подумал он. Расширитель сознания. Или убийца? А впрочем, какая разница, в ней и есть смысл. Смысл - в процессе, а даже не в результате. Результат зачастую не радует глаз. Слишком мало силёнок, слишком мало желания и упорства. А так… В процессе… Мы все герои!
Оборвав раздумья, он выпил и резким взмахом руки вытряхнул из рюмки остатки водки.
- Зачем ты рот полощешь? – спросил он, прибирая за собой мусор. – Это ведь даже не коньяк.
- Так полезно – бактерии убиваются.
-Аааа…. Ну да, конечно, бактерии.
Пока Андрей Эдуардович выключал свет, закрывал ворота, вешал замки, обворачивая их в полиэтиленовые пакеты, чтоб не ржавели, Виктор сходил выбросить мусор. Вернувшись, он перекинул через плечо сумку, небрежно брошенную у стены, снял велосипед с подножки и посмотрел вверх. Чистое, без единого облачка небо, было густо усыпано звёздами. Луна, большим круглым пятаком, светила так ярко, что всё вокруг было отчетливо видно словно днём.
«Холодно будет ночью. Небо чистое», мелькнула мысль.
- Слышь, Эдуардыч! Помёрзнут ребята ночью. – Он вспомнил про ночную, сменившую их несколько часов назад пару.
- Работа такая, - проворчал тот, подходя к нему.
- Ну-с, «Андрюха – дай мне в ухо»! – С залихватской фамильярность воскликнул Виктор. – Давай прощаться, - он высоко поднял руку и хлестким щелчком шлёпнул по протянутой кисти, схватил и крепко сжал её, разочек встряхнув. – До завтра!
Андрею Эдуардовичу не понравилось подобная простота в обращении, но виду не подал – совместно выпитый стакан, он ведь объединяет.
- Пойдём, ко мне, - предложил он. – Поужинаем. Потом спокойно сядешь на транспорт и белым лебедем покатишься до дому. Велосипед свой у меня оставишь. Куда ты сейчас такой поедешь. – Он не отпускал руку Виктора.
- Нет, не хорошо это. – Виктор стал отказываться. – Спасибо, конечно, за приглашение. Но… не удобно! Мало того, что пьяные пришли, так ещё и кормить их давай. Тебя-то ещё ладно – ты муж, а я что? Сослуживец, боевой товарищ? На каких фронтах? Сам пойми. Не дело это. Поеду я.
- Ну, как знаешь, - Андрей Эдуардович отпустил его руку, и некоторое время смотрел ему вслед, пока тот не скрылся за углом гаражного ряда. Потом он о чём-то подумал, глядя в землю перед собой, повернулся и пошёл. В этот момент до его уха дошло приглушённое звяканье упавшего велосипеда.
- …понастроили… ямы да канавы… приличному человеку проехать нельзя! – донеслось из темноты.
Потом всё утихло. Андрей Эдуардович прислушался, но больше ничего слышно не было.
- Вот дурень! - сплюнул он на землю и с досадой дёрнул головой. – Говорил же, пошли ко мне!
Гараж был закрыт, под ногами недовольно захрустел щебень, и под высоко висевшей в небе луной гулко хлопнула пробка, слетевшая с прохладной, покрывшейся испариной бутылки с пенным, хмельным напитком.
Сергей Вербенко. 9.09.05 – 12.10.05