Сирена и Капитан понимают друг друга с полувздоха: они видят одни и те же восходы и закаты, одну и ту же вышивку гладью, одну и ту же булочку с шоколадной глазурью; их волнения нескончаемы: у Капитана, известное дело, корабль; Сирена, как водится, лично знакома с отличным семейством подводных драконов (драконы, словно игривые щенки, лижут днище любого судна, на борту которого ей вздумается поприходить в себя); Капитан запоминает каждую карту в мельчайших подробностях, если она только раз попадется ему на глаза, по очертаниям далекого корабля на горизонте он запросто определяет цели перемещения и устремления его капитана; Сирена вместо платьев носит инородные просторы, вместо перчаток использует чувства – то свои, то чужие, (очень сложно не перепутать, где чьи); Капитан из любой мысли способен вылепить голубя (также чайку, попугая, альбатроса, стальной шлем, теннисный мяч, игрушечную плотину, пластилиновый кактус, неприятельский флот – все то, что можно очертить резко, то есть практически все, что угодно, даже, наверно, сирен); Сирена исключает возможность существования тверди, и всякий предмет то и дело, забывшись, превращает в волну; они с Капитаном могут спорить часами – насквозь, напролет и навылет; наверное, поэтому они не тратят время на споры:
- «В чужеродной тебе глубине существует большой телескоп, с его помощью оттуда легко проследить не только пунктиры перемещений любых парусов, но и полеты твоих дум, и облака твоих мечтаний (которые сам ты – о экономия! – частенько исключаешь из собственных наблюдений); твердых поверхностей не бывает на этом свете, каждый предмет перетекает во что-то другое, во что-нибудь несусветное, но ты – на зависть всем моим снам, не бестелесен, и правило, к счастью, пасует; ты так трогательно поджимаешь колени, когда садишься на доски – внутри той толщины, многослойной и зыбкой, я не смела мечтать о таком: что такой, как ты – и вдруг мне поверишь!»
- «Ты говоришь так, и это значит: через тот телескоп ты смотрела и на меня?»
- «Кажется, да, кажется, я и тогда тобой любовалась, даже если немножко и не тобой, то прости: телескопы немыслимы без искажений...»
- «Я одолжил у боцмана его черную трубку, и вот, произвожу облака – на которые смотришь ты; опираясь о мачту, я способен очень многое распознавать – и небесный пихтовый лес, и вереницу летучих фрегатов, и тех, кто уходит в море, словно в пустыню, оставляя следы на поверхности вод, бередя нервы волн; если только захочешь, я объясню тебе сам, как решать уравнения набережных, как составлять формулы берегостроения, вести журналы портообразования; тьфу, из мачты пророс зеленый горошек – но это ведь мелочь, главное – что-то другое...»
- «Что-то другое...»
- «Ты всегда затыкаешь мне уши, прежде, чем говоришь это, но поверь, мне не обязательно слушать тебя, чтобы слышать: твой голос, как и мое сердце – у меня, глубоко внутри; если ты перестанешь дышать (допустим, на сколько-нибудь) – я, кажется, взвою; рев окружающего станет невыносимым, это будут не звуки, а камни...»
Поет ли Сирена? Болен ли Капитан? Чем же больна Сирена? Что ей поет Капитан?.. Боцман сегодня без трубки, и потому, зевая от скуки, он думает обо всем подряд, в том числе – о взаимном фактическом тождестве плохих примет и хороших.