Удивительный характер снов Исаака Ньютона был обусловлен в том числе образом его жизни – а жил он в хижине, спрятанной внутри кроны самого высокого эвкалипта округи. Приятный запах, производимый этим деревом, весьма благотворно влияет на стройность мыслей, чистоту разума и окрыленность духа, что не может не сказываться на красоте теорий и стройности результатов исследований. Но почему эвкалипт, избранный Ньютоном, оказался самым высоким в округе? Зачем было это добровольное самозаключение? Разве Исаака не тянуло к земле? Разве люди, оставшиеся далеко внизу (все – размером не более булавочной головки) и их города (напоминающие микросхемы), их страсти (похожие на атомные грибы, огромные, ежедневные, хорошо просматриваемые) – разве все это не могло регулярно пробуждать в нем чувство ноющей, бездумной тоски, непостижимой, как блуждающий нерв? Разве ему не хотелось потрепать за шкирку какого-нибудь бродячего пса? Разве он не желал хотя бы иногда и отчасти беседовать с кем-либо, кроме птиц? Например, с продавцом мороженого? Все это, разумеется, было так, и все (тем не менее) так оставалось.
Конечно, жизнь ученого всегда не особо проста, тем более жизнь ученого, обитающего в кроне дерева; но как раз из-за возросшей сложности проблемы ее особенно необходимо разрешить, и (что гораздо важнее!) – решать ее становится особенно интересно. Все мы стремимся причинить боль себе же – чтобы измерить, насколько мы живы. Если прибавить к этому то, что Ньютон с самого детства (в некоторых источниках – с юности) испытывал бессознательный страх перед высотой, то все становится на свои места. Широко известно следующее: безмерно счастлив тот, кто, наконец, изобрел имя для мучающей его напасти, кто сумел дать название тому, что мешает ему жить спокойно и безмятежно. И ни от кого не сокрыт тот факт, что свое счастье Ньютон все-таки обрел, обнаружив не только подлинность своего недуга, но и поистине вселенский его размах, познав беспокойство покоя (покой беспокойства), условно озаглавив его «гравитацией», законом всемирного тяготения.
Окончательно же завеса над тайной Ньютона открывается, наконец, в его удивительных, ни на что не похожих снах, в которых облака проектировались на специальных небесных фабриках, закаты обрастали строительными лесами, деревья свешивались с радуги «вниз головой», звезды скапливались и становились периной, сойки вили гнездо в кольцах Сатурна (как в шляпе), а яблоко, брошенное оземь прохожим, падало вверх. Заглянув в эти сны, мы без труда поймем, что двигало знаменитым ученым, что заставляло его действовать без остановок и отдыха: то ставить эксперименты над бесконечным пространством, то посредством телескопа всматриваться в земную поверхность и народ, ее населяющий – странный народ, к которому принадлежал и он сам, народ, называемый человечеством. Очевидно (и не нуждается в доказательствах) то, что Ньютоном руководила бескорыстная любовь ко всему недоразвитому, всесильному и непонятному, а также (в этом вся тайна!) – его огромная слабость перед тем же самым.