ЭТО ПРИКОЛ-2
А ведь я изо всех сил старалась заработать на Париж!
Я, в принципе, на него заработала в пятницу и субботу, ровно пять тысяч, во вторник деньги князьям-издателям отдала, и со вторника начиная, стала уходить в минус. Ведь что такое триста крон плюсом как не минус восемьсот, как говорит Дима. Это означает пятьсот крон улочка* и триста крон за день (заклад), чтоб просто отстоять день на Гавелаке. При моих аппетитах, и при том, что я курю и пью, это все четыреста. А если учесть, что мне, в отличие от Димы, почти всегда достается таг** это не пятьсот крон, а все шестьсот, итого – тысяча. Минус тысяча вторник, среда, четверг. А мне бы еще надо заплатить за склад перед отъездом – это три сто, да еще медицинскую страховку – это тысяча шестьсот, аккурат, те деньги, какие я отдала издателям за Париж, но ведь плевать же на все, когда за Париж заплачено?! Или нет?!
Да ведь и с собой нужно что-то иметь, хотя бы сто евро. Ведь оплачены только завтраки в гостинице, а обед, да фиг с ним, а ужин?! Не менее сорока-сорока пяти евро даже в скромном ресторане. Там, говорят, один кофе до восьми евро стоит.
А на ужин – в Париже-то! – нужно шикарное платье.
- Ира, тебе достаточно взять бусы, - смеется Маришка, - Там все ужинают, даже в знаменитых ресторанах, в простых водолазках и джинсах. Будешь как новогодняя елка в своем шикарном платье.
- А как же Париж – законодатель мод?!
- Забудь. Сейчас мода на скромность и незаметность.
- Не верю.
- А поверишь, что на улицах Парижа негров больше, чем белых?! – встревает Юрка, и дискуссия заканчивается.
- Я тебе дам сто евро, - говорит Маришка, - все равно мы откладываем деньги на поездку куда-нибудь, где тепло, не раньше февраля.
- Где тепло? – будто просыпаюсь я.
- На Кубе, например, - безмятежно отвечает Маришка. Они-то с Юркой уже во Франции были.
В общем, в пятницу, когда я проспала, я неожиданно с улочки продала два холста Черныша, за три тысячи с тем, что тут же пошла и заплатила Люсе за десять больших принтов Шукшина, которые и продавала, фактически, три гиблых дня, а на пятьсот крон купила две поллитровых бутылки водки «Абсолюта». Юрка говорил, что кофе – шут с ним, рюмка крепкого алкоголя в Париже стоит не менее двенадцати евро.
- Ты свою-то водку сразу не разливай, Ира, - наставляла меня Оленька, - посмотри сначала, кто, что свое вытащит.
- Да ночевать-то мне в номере с Гейловой, - парировала я, - А как это мы с ней без посошка-то заснем? Да еще в Париже.
- И это правда, - соглашалась Оленька.
- Я пойду, - говорила я неостановимо, - мне еще надо на «накуп» Франте и на сигареты заработать. Я и без Юрки знаю, что в Париже пачка «Мальборо» стоит не три евро, а шесть.
И – таки заработала.
На последней минуте, два больших Люсиных принта за тысячу крон и три принтика Чернецкой за пятьсот продала.
Купила четыре пачки сигарет, а оставшиеся кроны решила распределить между внуками. Тысячу для Франты отложила в специальный карман. И тут меня окликнули из-за столика, где сидели фарцовщицы.
- Ириш, ну-ка, иди к нам, мы на тебя посмотрим другими глазами! Ты, оказывается, книжку написала!! Я вот ее сейчас как раз читаю!!! – завопила Людмила, старшая и главная у них.
- Я вообще-то, не одну книжку написала, - захорохорилась я, - У меня их целых пять, ты какую именно читаешь?
- Да, что-то там про квартиру в Теплицах, очень прикольно.
- Нет, это самая первая, ничего особенного.
- Не скажи, я как будто тебя за кадром вижу, и всю твою наивность, и всю твою беззаветность, небось, председателем пионерской дружины в школе была?!
- Как догадалась? – засмеялась я, и присела к ним за столик, права моя дочь, на дурака не нужен нож.
- Водки писателю!! – заорала Людмила в восхищении.
- Последнему советскому! – подхватила я.
Они меня так накачали, что звонок от князей-издателей прозвучал, как анестезия:
- Автобус, на котором мы должны были ехать, сломался во Франкфурте, и в Прагу к сроку не успеет. Зато у нас есть добрая для Вас весть – мы готовы вернуть Вам Ваши пять тысяч крон.
5
А двадцать один день работы без единого выходного? А две поллитровки?! А четыре пачки сигарет?!
Я фактически запаслась НЗ на три безвылазных дня, а где их проводить – в Париже или в Праге, это все едино, тем более, Прагу давно все называют маленьким Парижем.
Ну, вот куда бы я поперлась в семь утра с Главного Надражи***, в субботу, в посольском рафике?! Неужели в Париж?! Это мне было бы надо вставать в пять утра. Да еще хорошо, что я сумку дорожную еще не вытащила – там еще лежат подарки для Машки и Ивана из Испании, - только тапочки приготовила, как посоветовала Маришка, факт, посоветовала – главное,говорит, возьми тапочки. В Париж!!
А так я проснулась в двенадцать дня, и то, после того, как дочь пришла и спросила:
- Приехала? Хочешь кофе?
Весь мир бы мне показался с овчинку, если б не дочь.
Дочь сказала:
- Тебе, по любому, мама, нужно отдохнуть. Ну, кто же работает по двадцать один день в одном куске?! Ну, хотела ты так в Париж, так и поедешь – буквально летом, сама же говорила, что у бабушки одна извилина в мозгу осталась. А сейчас что – может, вместо кофе, лучше водочки?
- Кофе и водочки, хотя это круто.
- Можешь себе позволить – ты же в Париже. И, мало того, я тебе получила наклейки, прямо на дом принесли, заплатила, как обещали, триста крон, и мало того, уже налепила эти наклейки на клавиатуру, только ты была вчера не в состоянии этого осознать.
- О-оо! – сказала я, - Моя любимая, моя единственная дочь!!
И бросилась к компьютеру.
Я свободна!
Я могу опять писать витиеватые слова!
Я больше никогда не напишу «лублу» вместо «люблю»!!!
Хотя это и не витиеватое слово.
Я присела на свое кожаное кресло, взглянула на экран, потом на клавиатуру, и у меня потемнело в глазах – красное на черном, это почти не видно. У меня была белая клавиатура.
Белая! Красное на белом – не мне вам объяснять. Это как кровь на одежде, в которой хочешь, чтоб тебя похоронили. А красное на черном!! Вообще ни черта не видно!!
Катастрофа.
А я занималась текстом, которым занималась в часы одиночества, после написания «Утопии». И я занялась им. Добавила буквально пару каких-то абзацев, шло с потугами, красное на черном, потом нажала сослепу не туда, весь текст на экране обозначился черным, что означает «выделить», я попробовала отменить это «выделить», уже нажимая кнопку наобум, и все исчезло.
Все. И даже то, что я писала до этих двух каких-то абзацев.
И даже то, что было на всей моей панели, как «рабочие материалы». Просто все.
- Наташа! – зарыдала я, - весь труд последних трех недель насмарку!!
- Да сколько тебе можно говорить, мама: нужно отдохнуть!! Ложись сейчас же в постель, у тебя, по-моему, температура.
6
И снился мне сон.
Будто я в шикарной галерее продаю холст Никольского.
Причем, один, маленький, ношу в руках, и предлагаю за двадцать тысяч, а тот, о котором идет речь, висит на стене, и я прошу за него сто.
А в окно галереи на меня смотрят все участники поездки в Париж, и издатели в первых рядах, и машут руками, мол, давай, закругляйся, и так битый час ждем, еще пять минут, и уезжаем без тебя.
Ирина Беспалова,
Ноябрь, 2010, г. Прага