Сергей Викторович Еременко. Мой сокурсник. Пятнадцать лет назад – выпускник-отличник кафедры теории вероятностей. Ныне – глава крупной аудиторской фирмы. После многочисленных путешествий по столице в невнятных восьмидесятых и бурных девяностых, обосновал свой просторный офис на территории Университетского государства. В одном из чеканных сталинских корпусов, посреди компактных яблонь и раскидистых груш, оккупировавших Воробьевы (а в наше время Ленинские) Горы. Серега не скрывал, что всегда стремился назад, в студенчество. И хотя аудит был далековат от проблем случайных процессов и стохастических моделей, родные стены грели и защищали.
Я при любом удобном случае заваливал к Сереге в гости. Как ни смешно, поток университетских сплетен за прошедшие годы не иссяк. Бывшие гидромеханики и алгебраисты, геометры и прикладники получили профессорские звания, обрели бизнес, разбрелись по континентам, но наступал момент - и все мы по одиночке или спонтанными группами выныривали в окрестностях незабвенной смотровой площадки, у Главного входа или в одной из университетских столовок...
...Напоследок Серега накапал в пузатые фужеры по сто грамм армянского коньяку и мы, несмотря на разгар рабочего дня, мужественно приняли на грудь. Ни шоколада, ни лимона. Пять звезд могли украсить плечи американского генерала или полированную стену элитного отеля, а может, даже - благородно возглавить созвездие Южный Крест. Но в данном случае пять звезд, в скромном альянсе с бархатными градусами «Арарата», парой глотков обожгли глотку, рухнули внутрь, растеклись приятной теплотой по телу, и обозначили неизбежный финал дружеской встречи.
- Ну, пока!
- Бывай! Забегай при случае...
Я покинул Серегин кабинет и направился к метро, бодро огибая щебечущие студенческие стайки, коварные лужи и вальяжно мерцающие иномарки, тут и там тесно припаркованные на узких университетских аллеях. Голова слегка кружилась от коньяка и воспоминаний, оживающих на каждом углу, в знакомых окнах и неизменных, словно стражи, указателях. Остались позади приземистый Камеральный корпус, античный Манеж с мускулистыми колоннами, новомодный Первый Гумфак, площадь перед которым традиционно затоплена симпатичными филологинями и историчками. Сырая асфальтовая тропинка, запятнанная опавшими кленовыми листьями, незаметно свернула направо и вывела на шумный Комсомольский проспект. Который раз проделал я этот витиеватый путь, и – в который раз – удивился пересечению границы Университетского городка: выход на проспект открывал иную реальность.
Подчинившись указаниям пешеходной зебры, преданно распластавшейся под ногами и считав морзянку красно-зеленых иероглифов светофора, я выждал положенную паузу. Затем, под злобное урчание стреноженных автомобилей, пересек Ломоносовский. Добравшись до противоположного берега проспекта-реки, привычно направился к круглой башне ближнего выхода метро. Блестящие ласты дверей без устали выгребали поднявшихся из недр и загребали отправляющихся на погружение.
И здесь я увидел эту пару. Они были молоды и стройны. Она чуть поменьше ростом, но все равно довольно высокая. Темных очков, как принято у незрячих, не было. На обоих - легкие импозантные курточки, джинсы, модные кроссовки. Она аккуратно и крепко держала его за локоть двумя руками. Его гардероб дополнял элегантный рюкзачок. В левой руке парень держал тонкую блестящую трость. В правой - поводок, на котором спокойно шагал пес. С типичной для боксера мордой, исполненной настороженного доверия. Все трое вышли из стеклянного многодверья метро в несколько замедленном темпе. Необходимость этой замедленности понимал не только пес-поводырь, но и прозрачные двери, которые слегка сбавили свой обычный ритм «прости-прощай». Сориентировавшись, он и она двинулись в сторону пешеходного перехода, напряженно слившись с поводком четвероногого ведущего.
- Вам помочь перейти? - спросил я, подойдя к ним, застывшим в ожидании на кромке тротуара, вровень с серебристым шестом светофора.
- А вы тоже переходите? Тогда, если нетрудно. А то - переход большой, а Бертик был здесь только один раз... Раньше нас на машине привозили...
Я взял парня под левую руку. Он согнул руку в локте, подвесив трость на петле, накинутой на запястье. Бертик глянул на меня незлобно, но без радости. Ускорившись, мы плотным квартетом прошмыгнули под носом раздраженных машин. Достигнув безопасной территории, на углу университетского сада остановились.
- Вам куда? - спросил я, невольно повышая голос и ловя себя на мысли о том, что вообще-то они не нуждаются в громком общении: они просто ничего не видят. Парень и девушка, очевидно, привыкшие к подобной ситуации, синхронно улыбнулись. Парень повернулся ко мне всем корпусом. Поставил трость на асфальт. Бертик натянул поводок. Глядя чуть левее меня, мой собеседник негромко сказал:
- Мы сами доберемся. Спасибо. Нам в Университет.
- В Университет? В какой корпус? Вы учитесь? На каком факультете?
- Нам надо в Главное здание. На мехмат. У нас сессия.
Девушка спокойно слушала своего спутника. Глядела прямо. С первого раза сложно было догадаться, что она не видит. У парня было чуть обезображено лицо: два красных пятна неестественно яркими клюквенными пятнами заливали левую щеку и лоб.
- Да мне нетрудно! Я туда же иду. Давайте провожу вас, - предложил я. Бертик коротко и очевидно испытующе глянул на меня, но тут же отвернулся, словно сдержался, чтобы не ляпнуть что-нибудь лишнее.
- Спасибо, - просто ответил парень.
- Спасибо большое, - первый раз вступила в диалог его спутница.
Мы двинулись вдоль высокой ограды, по тому же маршруту, который я проделал полчаса назад в противоположном направлении, покинув офис Сереги Еременко.
...Александр Серапионович Самойленко. Так смешно звался наш преподаватель аналитической геометрии на первом курсе. Александр Серапионович запоминался моментально. И потому, что «Серапионовы братья» ассоциативно всплывали в памяти. И потому, что был требователен, громок и криклив. И, конечно же - потому, что был автором знаменитого учебника «Задачи и упражнения по аналитической геометрии для университетов». И, наконец, потому, что он был слеп. Самойленко приходил на факультет в сопровождении молчаливой полной Анечки, которая совершенно неуместно смотрелась деревенской девчонкой в торжественных мраморах и бронзах величественного Университета. Александр Серапионович – маленький сухонький старичок, вцепившись двумя лапками в надежную литую Анечкину руку, смешно запрокидывал лысую бугристую голову назад или скашивал ее набок, наподобие любопытствующего голубя, вслушиваясь в окружающее. Лицо Самойленко было разбито на две части толстым шрамом неправильной формы, идущим от края левой брови до середины подбородка. Слепота и частичная глухота были следствием страшного ранения: Самойленко воевал под Москвой.
- Что-то вас мало сегодня! - скрипуче, слегка прикаркивая, вещал Александр Серапионович, заходя в аудиторию в сопровождении безбрежно спокойной Анечки. Самойленко довольно оглядывал пустыми глазницами притихших первокурсников и хищно потирал руки. Анечка тихо улыбалась. Весь факультет знал, что профессор Самойленко, несмотря на глухоту, выработал способность определять количество окружающих его людей по фоновому звуку. Потеряв зрение, Самойленко обнаружил чрезвычайную слуховую чуткость в людных местах, что поражало в сочетании с его глухотой в обиходных ситуациях. Первокурсники этого не знали и потому пребывали в недоумении. Самойленко, помимо того, успешно играл роль демонического профессора, резко жестикулируя костлявыми руками и гримасничая безглазым лицом.
Первый экзамен ждали с неимоверным страхом. Полуторакилограммовый учебник аналитической геометрии за неделю выучить было нереально. Ребята забивали шпаргалками сигаретные пачки и дополнительно нашитые внутренние карманы в пиджаках. Девчонки прятали конспекты под широкими свитерами, внезапно вошедшими в моду посреди июня.
…Открылась тяжелая дверь. В экзаменационную аудиторию, под беззвучный выдох притихших студентов, тихо переваливаясь с боку на бок, зашла добрая Анечка. Доверчиво оглядев обреченных перед казнью, не спеша вынула из потертой сумки пачку билетов, и добросовестно разложила белые прямоугольники на столе в четыре ряда. Затем, также тихо, не сказав ни слова, удалилась, плотно затворив дверь. Не веря в свое счастье, сбиваясь с ног и натыкаясь на массивные парты, вся группа беспорядочно ринулась к столу. За считанные минуты каждый выудил из сорока билетов тот, что был наиболее хорошо изучен. Перепроверили, поменяли, пережили несколько секундных ссор, не поделив наиболее лакомые варианты. Наконец, разбежались по местам и успокоились. Чинно расселись и, с трудом сдерживая от нежданной радости и внезапной суматохи дыхание, начали сосредоточенно писать в экзаменационных листах.
Самойленко, в сопровождении неизменной Анечки, появился полчаса спустя. Когда все уже были подготовлены и невозмутимы. Мельком ощупав веер раскрытых зачеток на столе, профессор нахмурился, склонил голову набок, вслушался в громкий шепот помощницы и прокричал:
- Кто готов?
…Я отвечал самому Самойленко. На экзамене профессору помогали доценты Григорьев и Кропотов. Попасть к ним считалось особой удачей. Но я попал к Самому. Самойленко слушал молча, устремив невидящий взгляд прямо перед собой, изредка поглаживая блестящую лысину. По выражению лица, которое подергивалось, деформируясь в непрестанном тике, невозможно было понять: доволен экзаменатор или нет. Поначалу я наговорил лишнего, запутался в построениях, все-таки выпутался, и - благополучно добрался до конца доказательства. Дослушав теоретический вопрос, Самойленко резким хриплым вскриком обозначил следующий этап:
- Задачу! - и сразу раскрыл свой экземпляр учебника, набранный шрифтом Брайля - маленькими пупырышками, выдавленными на листах картонно-почтового цвета.
Я назвал номер:
- Сто пятьдесят шестая.
- Так, так, - радостно запричитал Самойленко, бегая сухими пальцами по раскрытой книге и втягивая в себя всем существом условия найденного упражнения, - так, так. Значит, пятимерное пространство, координаты, базис, так. Надо найти норму вектора. Стоп!
Я отпрянул, не поняв резкого выкрика профессора.
- Решение! Мне! Не надо! - неровными кусками текста выдал Самойленко, - решайте! Мне назовите! Только ответ!
И замер. Вслушиваясь. Он, очевидно, настроился на восприятие моего процесса решения. Я склонился над бумагой и начал быстро, шаг за шагом, производить выкладки. Я писал яростно, почти автоматически, тщательно следя за развитием событий маленькой пятимерной жизни на двумерном листе. Самойленко, вертикальный, словно перпендикуляр, положил руки перед собой - прямые и параллельные и, казалось, перестал дышать. Искалеченное лицо - грубое и безобразное - обрело выразительную благоговейность и наивную правду памятников острова Пасхи.
Я завершил расчеты. Перевел дыхание и, успокоившись, методично перепроверил записи. В этот короткий период Самойленко, не шевелясь, определенно неуловимо переменился. Он почувствовал завершающую стадию вычислений и, неподвижный, застыл в предельной степени ожидания, окончательно слившись с образом каменного идола. Убедившись в отсутствии ошибок, я четко произнес:
- Норма вектора сто двадцать пять.
- Анечка! Отлично! - грозно завопил Самойленко и беспорядочно заелозил руками по столу, не скрывая своеобразной радости. Торопливо подошла сияющая Анечка. Выбрав мою зачетку, бисерными буковками вписала «отлично» в длинной узкой графе, отметила дату и поставила факсимильный оттиск подписи профессора. Самойленко сурово попрощался со мной. Затем, в ожидании следующего студента, положил руки на страницы учебника и начал быстро перебирать пальцами по толстым истрепанным страницам, шевеля губами и уставившись куда-то вверх.
На выходе из аудитории я ощутил неясный импульс, заставивший меня оглянуться. Самойленко смотрел точно мне в лицо. В обычном угрюмом облике профессора произошло явное нарушение. Хватило долей секунды, чтобы понять: разрубленное шрамом лицо изменилось геометрически. Двухкомпонентная мозаика страшного истукана сдвинулась по диагонали, и разбитые части совместились: гармонично восстановились губы, естественно распрямились брови. Александр Серапионович улыбался. Он смотрел мне вслед и улыбался...
...Я дождался Серегу Еременко, отстрелявшегося через десять минут. И мы, опережая лифт, дунули с шестнадцатого этажа по широким гулким лестницам, перескакивая по три ступени. Вылетели из Главного здания, бешено закрутив входные двери-вертушки, под удивленные взгляды милиционеров. Затем, едва не пританцовывая, направились в неизменную пивную на улицу Дружбы.
Пережитый стресс, ласковая суета нежных крон Ботанического сада, теплый июньский ветер и пятая сигарета подряд - радость и нервы не могли поделить меня весь путь до пивной. В мозгу продолжался экзамен. И при входе в галдящую дымную пивную, очередной раз проживая диалог с Самойленко, я отчетливо понял, что решил задачу неправильно. Просто ответ совпал. Такое в математике бывает.
Верное решение оформилось уже на второй кружке...
...От метро до Главного здания – меньше двух километров пешком. За это время выяснилось, что Роман и Света учатся на третьем курсе, на кафедре функционального анализа.
- Почему-то ваш Бертик все время косится на меня.
- Нет, он очень добрый и вежливый. Пьяных только совсем не выносит. Иногда даже бросается на них.
- А, вот в чем дело...
Пес глянул на меня с однозначно трактуемым выражением разочарования и вынужденной покорности.
- А вы... в школе тоже так вот - с Бертиком?
- Вы хотите спросить, всегда ли мы были такими? – мягко ответил Роман, - я потерял зрение в результате несчастного случая в двенадцать лет. Баллон взорвался. А Света такая от рождения. Вы не могли бы мне помочь?
- А что надо?
- Берта напоить. Вот вода и блюдце. Налейте ему, пожалуйста.
Роман ловко вынул из рюкзака пол-литровую «Аква минерале», маленькую пластмассовую тарелку, передал мне и замер с рюкзаком в руках. Света прислонилась к Роману. Оба вслушивались в происходящее. Я поставил посудину на газон, нацедил теплой воды.
- Пей, Берт, - сказала хозяйка. Пес принялся послушно лакать. Через минуту Бертик утолил жажду и тихо сел, глянув на меня с очередным неодобрением. Роман быстро уложил инвентарь в рюкзак, и мы продолжили путь.
…В Главном здании погрузились в старый исцарапанный лифт, странно пустой, вмещавший в часы пик до двадцати человек. С привычными перегрузками, вдавливающими в пол при старте и подвешивающими в воздух при торможении, без остановок добрались до тринадцатого этажа. Я довел ребят до аудитории 13-04. В пустынном коридоре, на потертых деревянных скамейках сидело семь человек в ожидании вызова на экзамен. Роман и Света осторожно присели на самый край свободной скамьи. Бертик сел у ног хозяина, внимательно оглядывая окружающих и втягивая широкими ноздрями специфический запах старого университетского паркета.
- Может, вам стоит пройти без очереди? – шепотом спросил я Романа, наклонившись к самому его уху.
- Зачем? - также тихо, но твердо ответил он. После короткой паузы добавил:
- Мы такие же. Студенты.
Света молчала, внимательно слушая наш прощальный диалог. Бертик строго окинул меня своими влажными африканскими глазами, досадливо фыркнул. Еще раз одарил укоряющим взглядом. И отвернулся.