Умолишенный

  Бог не определен, но он есть, он вечен и не подвержен времени. Но для нас, живущих во времени, он не определен. Он финальный этап нашего развития…       Библийных всадников всегда было пятеро.
             Пятым был Безумие…
   Со временем он становился все сильнее и сильнее… и его предали. Кто-то посильнее него пленил его на долгое время и решил, что так будет правильно…
   …и переписал  Библию…
   Всемогущество всегда превышало желания и  потребности человеческого разума, поэтому и желает Он, чтоб все люди имели свое дарование, один так, другой иначе…
Иногда приходится тяжело, но оно стоит того…
Во имя всего человечества…

   Меня  всегда мутило от разговоров про отношения. Как ты ко мне относишься? Ты меня любишь или нет? А разве сразу не видно? Как-то и до меня докатилась эта срань…
   Меня спросили, а нравятся ли мне люди? И как мне ответить? Чтоб не обидеть вас или то, что я думаю в действительности?
   Я живу в Своем Собственном мире и вы – люди, смешное человечество — сюда не попадаете. Так что же вам ответить? Тем более честно… Мне все равно. Скорее я ненавижу людей – почти вас всех. И это не зависит от того, как вы одеты, что едите, что любите – просто я вас плохо знаю. Я не могу знать все человечество, поэтому и говорю за ПОЧТИ всех. Вы все не обязаны любить меня, поэтому мне наплевать за что, кто и в какой степени ненавидит меня.
   Я думал, что моя ненависть необоснованна, ведь надо любить, подставлять другую щеку, прощать… А через секунды до тебя доходит, что деликатность – это лицемерие и трусость, что  уклончивое многословие – просто вранье, а тот, кто может промолчать – предатель…
   Когда возвращается память, ты начинаешь на все смотреть иначе. Добра и зла НЕТ! Вы придумали это сами! Вы не помните и не знаете, кто вам про это сказал и откуда они сами знают об этом.
   Библия переписана, и кто-то будет очень во мне разочарован, тот, кто согласился с моим появлением здесь. Это была его ошибка. И когда мы увидимся с ним – все выясним, все станет на свои места. Я почти уверен с кем я увижусь. И… как же я ошибаюсь! Ошибаюсь в том, на сколько я был прав…
   Не смейтесь, вы не погасите солнце так же, как и я. Так чем же вы тогда лучше меня?
   Люди, не бог весть какое сокровище, но подходящее сырье…  Во всем должен быть смысл, глубокий смысл, но, ни в чем нет иного понимания чем то, что мы вкладываем сами. Каждый, живя в одиночестве своего сознания, сам строит свой мир, тот который вам нужен. Мой мир, изображенный здесь, сам я не строил, меня сюда швырнули, и я чудом удержался на ногах. И он заинтересует собой только некоторых людей, имеющих собственные взгляды и убеждения, другие же в раздражении и гневе будут плеваться налево и на право. Тазик подать?..  Просто у них другой ИХ мир. Не просто непохожий на мой, а ИНАКОВ. Мысли передаются разумом через слова другому человеку, но воспринять их способен только Инаковый, потому что МЫ так живем. И то, что ты считаешь правдой – есть ложь, которая тебя убьет. Против человечества ведется постоянная война, война непонятная, потому что не ясно кто ее начал и чего ожидает в конце. Может это сложная игра? Игрулька? Значит Я – это ИГРА? А клюшкой в зубы?
   Просто сценарий, по которому ведут войну те уроды уж очень похожий на существующие разработки биологических войн: вначале напугать информацией, затем заразить болезнями, чтоб от лечения начал слабеть иммунитет, заразить снова, подождать сезонных эпидемий и инфекций, а потом добить приготовленным боевым вирусом или просто особо опасным, вроде чумы, язвы или эболы… Говорят, мы грешны…Бог уже (однажды ли?) очищал Землю от всего живого. Он что ошибся сначала? Кто-то смог испортить Его гениальный замысел? Испортил Ему?! Так что же стоит неидеальный бог, создавший человека по образу своему и подобию, который не может пожертвовать собой? В лучшем случае он может отдать своего Сына. Люди такие же неидеальные, но жертвующие собой становятся выше бога, имени человек и просто выше… Нет бога, кроме Бога! Это аксиома? Закон! Так если это закон, значит, ошиблись те, кто его устанавливал. Быть свободным – это значит самому решать что делать, а чего не надо.
   …до нашей эры… время упадка, экономики не существует, голод, малые племена разбросаны по огромной территории, возможно, существуют несколько видов человеческой расы, зарождение идолов, устоев и верований; слабый организм людей не является показателем сильной нервной системы и психики, способной стать индивидуумом…
    …II-I век до нашей эры… создаются царства и империи, ведутся войны, захватываются территории, людей обращают в рабов; новые идолы, новые боги, личностей единицы…
    …наша эра - V век… полный упадок культуры, формируются новые нации, «Темные века», по сравнению с античностью, экономика и рождаемость откатилась назад, войны, голод, болезни, «Великое переселение народов»; кочуя, племена сталкиваются, заимствуют знания, в духовном плане появляется новая личность, индивид, коллектив, менталитет. Единственная постоянная — нестабильность…
   …1001 год…все знания о мире и человеке в основном даны и базируются на познании бога, из-за войн и эпидемий число людей достигло отметки, когда всего хватает и тогда сразу же отмечается демографический и экономический рост (хотя это всего лишь возвращение те на позиции, что были в прошлых веках)…
   …15 - 18ые века…устойчивая феодальная иерархия: богатые и бедные, хозяева и слуги, понятие «рабы» изменено, точнее, заменено, но суть этих безграмотных, полуголодных людей осталась той же; снова войны, болезни и страдания от  инквизиции, превращают и приближают людей к скоту, а не к святым…
   …XXый век… две мировые войны, вспышки эпидемий, великая депрессия – все это вместе лишь в первой половине столетия унесло около миллиарда жизней…

   Мы всегда оправдываем себя тем, что многое невозможно.
Жизнь плохая…Эта жизнь плохая? Ну, так сделай что-нибудь! Накорми голодного–хотя бы одного!–переведи слепого через дорогу, вступи в «Greenpeace»! Пусть этим займется кто-то другой? Тогда ты прав, твоя жизнь дерьмо. И дело не в том, во что ВЕРЮ я, все дело в том, что я перевожу слепых через дорогу, кормлю голодных и плачу взносы в «Greenpeace». Да просто так! Или хотя бы из-за того, что иногда хочется быть рядом с человеком, который не ЗДАЛСЯ, не покинул жизнь, а остался, даже не смотря на несчастье и обделенность. Слепой ли, нищий они все еще не опустили рук, еще дерутся, но уже не сражаются…Но уже не сражаются…Печально, как музыка шотландской волынки. Это искренняя грусть и искусство… Искусство печали и грусти.
   Герои – это гордые, сумасшедшие и одинокие. Я просто живу в вашем долбаном мире, я исключение. Хотя, если собрать все аномалии и непонятки в одном месте, то получится очень правильное правило. Так что Я – пра-ви-ло. Умалишенный… Они так думают. Одни меня жалеют, другие сочувствуют мне и поддерживают, третьи – совсем не зная меня, воспринимают по-другому, еще кто-то меня ненавидит…Я же ненавижу почти вас всех.
   Могу рассказать, за что ненавидят меня, возможно, это будет ответом или объяснением, почему я так отношусь к вам всем. К почти вам всем…
   Вечное сегодня имеет смысл, все остальное – НЕТ!
   Мой самолет всегда летел вверх!.. ну, может иногда он ни на миллиметр не поднимался к звездам, но что точно, так это то, что он и не опускался. А тут… бздынь!.. мое чудовище просто валится вниз…fuck какой-то…Мечты сбывались, жизнь была прекрасна…но все это обман.
   …снова смирись, опять не борись, не ори, не припятсвуй…  Лежи и сдыхай!!! Потому что это устраивает вас всех? На…
   Жизнь не удалась! Какой fuck! Прожив более трех десятков лет, сейчас я все больше вспоминаю дни, когда я был весел, был счастлив и у меня все было прекрасно. И возможно у меня все еще впереди, но перед глазами БЫЛО…вспоминаю, помню, будто читаю книгу, листы которой сразу, же строка за строкой вспыхивают и сгорают, превращаясь в пепел, прах, дым…Сразу, же определимся – я не злюсь, не извиняюсь и не завидую. Я не жалкий тип, хотя иногда так и выгляжу. Я даже счастлив по вашим человеческим меркам: здоров, у меня есть крыша над головой, пару друзей, кошка меня любит, работа, кровать, чистая постель, хобби, еда, есть знакомые. В городе есть кинотеатр и библиотека. Есть время почитать…
   Но перед глазами: было…вспоминаю…
   В жизни нет пленительной красоты, в ней тихая прелесть. В ней есть «Я», «Мы», «Они». Люди вообще по своей природе не плохие и не хорошие — они все разные. Только одни хотят поделиться сокровищами своего сердца, а другие не знают, как этот дар принять. Мысли и чувства одни, а слова разные. И мы одиноко бредем по своей жизни рядом с людьми непонимающими нас и непонятых нами. Словно в чужой стране, где другой язык. Странное чувство, когда во всем мире нет человека, которому не безразлично жив ты или нет. Образ без формы…Мне не нужна ваша жалость и сочувствие, засуньте их себе в...ниже спины! Хоть это не относится лично к вам, это все равно лицемерие и вот за это я почти всех вас и ненавижу.
   Человек делает красоту из хаоса, как симфонический оркестр. Каждый инструмент, по одному, только бессмысленный звук, все вместе они делают то, что потом все называют искусство. И это не сказка о венике, где вместе и отца легче бить, это про гармонию.
   Добро – обозначает честь, мужество и храбрость, а значит, предполагает врага. Они родились одновременно…
   У Стивена Кинга есть книга «Побег из Шоушенка», по ней даже сняли фильм, это и трагедия, и детектив. Так вот в ней присутствует одна фраза: «…даже находясь в тюрьме, одетый в одинаковую со всеми робу, Энди (главный герой) находил возможность носить эту серую одежду, будто он в костюме и в галстуке. Его не сломали ни обстановка, ни окружение…»Вот и я тоже надеюсь, что я такой же – выше всего этого. Я не брит, плохо одетый, не зарабатываю мешками деньги? Что во мне еще «не»?..Fuck you are! Дыбильные ублюдки! А ведь вы прекрасно понимаете, что невозможно обходиться только без еды, воды и воздуха, может еще немного тепла…
Счастье? Любовь? А есть ли все это? Есть…
   …есть страсть, преданность и желание не нуждаться во всем необходимом. Только очень многим еще необходимы деньги, много денег! Сраных бумажек, чтоб покупать себе секс, вещи, деликатесы, комфорт и удовольствие. Одинаковые люди… Для меня деньги это индикатор свободы, как пыль и грязь, и мусор показатель, что я еще жив. Убираю – значит живу, если загадился – значит сдох. Пыль это индикатор деятельности.
Ни одному льву, волку, кабану, дельфину, вороне, ящерице или кролику не нужны для свободы ВАШИ деньги. Не звери мы? А жаль…Может тогда мы бы острее чувствовали жажду, видели рассветы, замечали полнолуние, голод и боль, запах крови и страха, а особенно бы обострилось желание жить или… может умереть…Страх смерти у людей это та причина их бедности переживаний, скупости эмоций.
Я никогда не переделывал людей. Советовал – да, но не лез к ним с: «…как ты живешь? Надо что-то менять…» И не мораль, а ваша гордость заставляет вас исправлять других, показывая свою непогрешимость. Но ведь слова это только тень дел. Вначале должен возникнуть порыв к прекрасному, а затем … разум рассудит. Никого еще не удалось ни исправить,  не устрашить наказаниями. Не звери мы? А жаль…
   Уверен, хоть один раз, но вы слышали, как скулят щенки, одинокие и голодные, которых потеряли, или они далеко отошли от своей мамы. Вот это настоящий ужас! Жизнь и смерть…Херня! Если это конечно не касается вас лично, то вы не обратите на это внимания. Вы просто больны! Вы больны жадностью, тщеславием, гордыней или раболепием, нищетой либо роскошью и все в разной степени. И деньги вам нужны не для свободы, а чтоб купить себе еще рабов. Человек есть часть природы, но без желания вписываться в мировую гармонию. Возможности сообщества возрастают, но доступны они все более узкому кругу людей: олигархам, начальникам, «боссам». И этот круг с каждым часом все более наглеет. И скоро они спросят себя, а не надо ли убрать с планеты «балластное» население?..У тех  людей, которые пользуются всеми благами цивилизации, есть возможность сделать  этот мир лучше, красивее и чище, но они ленивы и тупы. Потому что все, что им необходимо, этим безмозглым носителям своего дерьма – это еще больше денег, чтоб чувствовать себя этаким «решающим фактором» в жизни других людей. Fuck! Фактор… Да просто fuсker! И ублюдок! Потому что власть – это доверие. А властитель, обличенный властью наиболее добросовестный Слуга народа. Свобода, демократия и власть стали просто товаром, не всем доступным правда, потому, что дорого стоит. Но те, у кого хватает средств купить власть, потом покупают вас и ваш разум, и заставляют принять все, не сопротивляться, не огрызаться, не бороться. Людей, что сдались при жизни не за что уважать и нельзя любить – их просто НЕТ!
   Раньше я не понимал, что любовь к выпивке или наркотикам может быть сильнее, чем любовь между мужчиной и женщиной. Я и сейчас не вижу смысла в жизни скитающихся по помойкам людей, которые ищут картон и бутылки для того, чтоб купить крепленого суррогата, упиться, а потом снова проснуться на помойке, где снова искать картон…
   Вот уже около десяти лет, как говорю себе, что я провалился в прорубь и просто надо дождаться весны, которая все равно приходит, если верить Хемингуэю. Лед растает, и я доберусь до берега. Сейчас – главное не сдаться, быть сильным. Но все чаще я ловлю себя на мысли о том, что весне пора бы уже прийти, может Хемингуэй ошибся? А порой жизнь так меня пугает, что я почти уверен, что МОЯ прорубь находится в Антарктиде и может весна уже приходила?..Упав в реку, не  важно хорошо ли ты плаваешь, просто ты должен плыть.
   У меня нет врожденной веры в людей, от них ожидаешь скорее дурное, чем хорошее. И великое несчастие вообще иметь сердце. Не звери мы, а жаль…Потому что лишь звери по-настоящему свободны и честны, они не завидуют, и не обижаются и не просят прощения – полусвятые. Именно из-за этого и пришла вам идея создавать зоопарки и устраивать охоту, сафари на зверье. Вы (или они) убиваете собственную свободу и упиваетесь этим, смывая их кровью свое бессмертие и чистоту.
   Решите задачку: какая опасность подстерегает детей около частного дома, притом, что автомобили его объезжают, а маньяки обходят стороной?
   И что? Может, теперь сами расскажите, как мне любить вас ограниченных и смешных в основной своей массе обезьянок? Мартышек, которые верят газетам, соседям, любят сериалы, которые не несут в себе смысла и культурной ценности, вас, что встречают по одежке и смеются со своих собственных же, многократно повторенных шуток. Как мне вас любить?  Кино, музыка, книги, спорт – все стало бизнесом, возможностью не открыть свой талант, а разбогатеть, нажиться. Единицы музыкантов сочетают в себе голос, слух и заново переживают каждую свою песню. С кинофильмами попроще, чем более зверски избита, убита или изнасилована на экране героиня, тем сильнее зритель к нему и припадает, приковывается аж!
   Больше крови, страданий и жестокости и люди придут…  Так ответьте сейчас, обезьянки, кто же страшнее в жизни: актеры,  сыгравшие для вас, режиссер, а может тот человек-персонаж, который этого может и не делал? Хотите ответ?.. На вопрос, какая опасность подстерегает детей около частного дома… Не машины и не преступники. 79% смертности детей по всему миру приходится на то, что они тонут в домашних бассейнах. Так и тут, вы все ищите зверя по ту сторону экрана, на другом конце света, в соседнем доме, а он…
   Правильно, вы хорошо знаете, где он живет, где вы дали ему пристанище. Не удивлюсь, если «Умолишенного», «Умо» вам просто посоветовали прочитать, чтобы вы увидели себя… Над вами посмеялись!!! Но не переживайте, у вас есть выход. Вы можете проехать на красный свет перед гаишником и прикалываться над ним, пока он вас не застрелит.
   Люди до сих пор плачут над вымыслом писателей и поэтов, равнодушно проходя мимо настоящих страданий. В мире, где отпущено так мало времени для осознания такого чуда, как  человеческая жизнь, нельзя тратить время на мучения. Но у нас, глядя на историю, с дебильным упорством повторяется только один цикл: взлет, упадок, вырождение, взлет, война, смерть, страдания, упадок, взлет… Люди – уроды! Мы любим   и ненавидим, строим и разрушаем с такой поразительной легкостью. И все время являемся надеждой и отчаянием если не Вселенной, то, во всяком случае, этой помойной ямы под названием Земля. Бессмертие обещано нам религией и может богом, но, ни наш разум, ни природа не подтверждают этого. Я тоже не знаю точного ответа, но это не значит, что его нет и тем сильнее мне хочется его отыскать. Не звери мы, а жаль… Им не известно насколько кретинский тот мир, в котором мы  живем. Приготовьтесь к тому, что свет станет тьмой, а солнце засветит ночью.
   Это началось давно, когда была переписана Библия…
   Если все вокруг говорят одно и то же, это может оказаться чем угодно, необязательно правдой или ложью. И я не виноват, что я не таков, как вы. Моей вины нет и в том, что у вас нету времени и терпения прочитать книгу и приобрести новые знания самостоятельно. Вы глупы, но не по природе своей, а в силу того, что вас устраивает такое положение вещей. Меня – НЕТ! Многие ли отрывают свои задницы и идут прогуляться в парк, прочитать газету или просто отдохнуть от шума? Туда, где весной поют птицы, осенью шелестит листва, а зимой снег завораживает своей чистотой. Вы не тупы! Просто ленивы?.. Ах, нет же! Вы заняты…А жизнь идет и может прямо сейчас она проходит мимо вас. Представить себе не могу, что у вас никогда не было желания пройтись по улице, с ощущением, будто головой касаешься неба и звезд, как бог. Потому что он остался во всех нас, в каждом. И все вы понимаете, что вести себя надо, как бог, только не как «неуязвимо-бессмерный», а как «всепрощающий и творящий любовь». Это трудно, но вы ведь думаете об этом!
   Может я так и останусь один в комнате — САМ, «1» —потому что можно быть «первым», но это означает только «один», «одинок». И я боюсь этого, вернее опасаюсь. Потому что тебя никто не укроет пледом, уснувшего перед телевизором, утром не улыбнется, не порадуется вместе с тобой и не утешит, если вдруг взгрустнется. Остается плакать в подушку, а не на плече у любимого человека. Поэтому я стараюсь не падать, никто не поддержит и не поставит на ноги. Голодные осы уже готовы сожрать медведя. Весь мой рассказ это просто картина, холст. Было…вспоминаю, словно молния озаряет на секунду лица, рельефы, пейзажи и их тут же поглощает тьма. Но я видел это все и, если немного напрячься, то воспоминания оживают, а затем восстанавливаешь и все детали. Великолепные макеты, горящие поля, разрушенные города и окровавленные куски тел со смертельными гримасами мук на лицах. Мастера не передали лишь жуткие стоны, мольбы и проклятья к живым.
    …до хрена давно, время не доступно к восстановлению…           Гроза обещала быть очень сильной, из глядевших в небо, кое-кто даже поговаривали, что это Праматерь всех гроз. Будучи еще далеко, она выдавала блики молний на любой вкус и всех оттенков синего, фиолетового, бордо и зеленого. Черное небо они распарывали на мелкие кусочки. На дворе еще не было и полудня, а уже стояли сумерки. Вскоре пошел дождь.
Молодой послушник зашел в дом, утирая лицо. Но выглядел он так, будто секундою назад только вылез из пруда. Вода с его одежды не капала, стекала ручьями.
 - Гроза, Назарин, в такую погоду даже дикие звери жмутся к стадам и ищут защиты, даже, если люди их враги, лишь бы не сгинуть. Сам видел,- сказал слушка.
 - Что видел?- спросил монах.
 - Стадо косуль возле овец и диких яков среди коров, и волков около домов, но с собаками они не сцепились, да и не трогают  никого, будто сами боятся чего. Да и матерых среди них нету, молодняк какой-то…
 - Не простая это значит гроза, если детей своих на людей не побоялись оставить,- подходя к окошку, проговорил Назарин, желавший сам взглянуть на происходящее.
Не прислушиваясь к словам и интонации наставника, слушка подошел к лежанке и стал стягивать прилипшую мокрятину с себя. И только когда его тело начало ощущать тепло в сухой одежде, он заметил, как неподвижно монах смотрит вдаль, а через минуту, когда он обернулся и выпрямился, то стал, чуть ли не вдвое выше. Монах медленно и глубоко вдохнул, и так же спокойно выдохнул, что-то бормоча:
  -…и будем мы подобно той траве, что растет пышнее, чем более ее топчут. И увидят они в кончине своей лапу льва, очерченную на песке, как сказано всем.
   Чем сильнее послушник отогревался, переставая дрожать от холода, тем сильнее он начинал труситься от вида монаха и его речей. К которым прислушивался в меру своих лет…
От слов Назарина, юношу кидало то в жар, то в холод но он смотрел, слушал и внимал каждому слову своего наставника.
   -…и зверь загнанный, замученный и дикий не перестает любить детенышей его, ако ты не перестаешь любить нас. Слово твое в тысячи раз дороже, чем плоть моя…
Так и продолжая смотреть вдаль, монах сотворил какой-то знак правой рукой и, склонив голову, еще раз вдохнул и выдохнул. Потом обернулся и пошел к сундуку. Он извлек оттуда продолговатые предметы, завернутые в промасленную кожу, которой и конец света был бы нипочем.
    Это были меч и свиток.
Монах пристально посмотрел в глаза его ученику и протянул один из кожаных предметов. Назарин сейчас улыбался так, как он всегда делал, видя новорожденных и их матерей, как взирал на рассветы и звезды в небе.
  - Преданность нельзя перебрасывать из рук в руки. И я учил тебя всему, что тебе необходимо знать. Времени больше нет. Остается только сражаться, иначе у нас отнимут даже право дышать. Возьми ЭТО и сохраняй, как можешь, пока дышишь, пока живешь. Придет время и тебе откроется Истина, и пока будут те, кто способен сражаться – вы будете жить. Прощай…
     После этих слов монаха дождь утих и тишина, зазвеневшая в воздухе, заставила обратить на себя внимание. Ветром открыло дверь, и Назарин перевел свой взгляд на улицу, сам же заметив, краем глаза, как вздрогнул послушник. «Испугался»,- подумал монах, - «Вот так твари и подавляют всех. Одного, другого, сначала отдельных людей, а потом и целые народы. Не звери мы…»
   И он вышел. Не бегом, но и, не медля, шел он, походу замечая опустевшие дворы, закрытые ставни и зловещую тишину. Все притаилось в ожидании и боязни, что оно будет найдено.
   Отойдя на шагов с десять от селения, монах остановился. Справа от него рычал волк. Большой, с проседью на шерсти, видимо это был вожак стаи. Ноздри его резко вдыхали, пасть угрожающе оскалилась. Назарин остановился и учуял вонь, принюхиваясь, уподобившись зверю. Вонь разложения, трупный смрад, идущий со стороны странной грозы. Скрытая угроза. Он пошел дальше, но через два-три шага, почувствовав, движение за спиной, он обернулся. Серый вожак шел за ним, ведя за собой своих собратьев. Монах остановился, застыли и волки. Серый поднял голову словно спрашивая: «Ну, чего стали? Идем дальше». И только Назарин хотел заговорить, как с другой стороны леса появилось рыжее море кошек с  кисточками на торчащих ушах.
 - До сих пор я не видел свободных созданий, кто не боялся бы бога, кого не страшит смерть и кто способен на все, - сделав, скорее открытие для самого себя, чем разговаривая с умными мордами, сказал монах и посмотрел назад – через всю улицу. Туда, где стоял, прижимая к груди кожаный сверток, его послушник.
   …стоял испуганный, растерянный и одинокий, видя своего учителя в окружении зверья хищного. Стоял и испугался так, что обмочил штаны, но не было в том стыда, потому что лишь сейчас до него дошел смысл слова «прощай», сказанное его наставником, и вспомнил юноша теплоту его глаз… Больше они никогда не смогут увидеться. От этой мысли слушка заплакал, и так же рыдая, повернулся и, всхлипывая, побрел дальше. Теперь у них был только СВОЙ путь.
  Назарин оставил селение далеко позади себя. Перед ним и его дикой армией расстилался луг, чуть в стороне поля, а над тем, что еще недавно можно было назвать лесом, застыла черная …дыра. Было такое впечатление, будто клубок черных шерстяных ниток уронили в лужу, придавили ногой, а он взял и сошел с ума. Во всяком случае, другой причины того, что оно летает и пакостит, сегодня не было видно.
   ОНО пожирало все на своем пути и не с какой-либо целью, а просто потому, что никто не в силах этому противиться. Оно забавлялось, развлекалось! Инок пришел в тот момент, когда черная клоака, пожрав половину леса, вцепилась в какой-то вековой дуб, а тот не дав поглотить себя сразу, вызвал бурную истерику. Сорвав листья с ветками, комок ниток уставился на изуродованный ствол, похожий теперь на рыбью кость, как глупый щенок на ежика. Монах даже рассмеялся. ОНО, обра-тило внимание на человека и кучку зверья, двинулось было к ним, но «оглянулось» и обрушило всю свою ярость на дерево. В результате Назарин не сомневался — огромная воронка на месте старейшего в лесу, но, сколько потрачено клоакой сил!  «Клубок ниток» теперь парил, будто с ним только что игрался котенок, лохмотья свисали со всех сторон. «Еще бы с десяток таких сопротивлений и я может быть с  тобой справился бы»,- думал монах и увидел, как в бешенстве клубок, за пару ударов сердца превратил оставшийся в пеньки по колено. И видно это было, насколько глазам хватало видеть… повсюду. Голос смердючего опыта подсказывал, это тотальное опустошение.
Имеет ли эта тьма Имя? Эта тьма ненависти, зависти, гнева, сомнений? Да, у нее ТВОЕ имя…
   Клубок лениво поплыл к Назарину. Оно не было тьмой, оно совсем поглощало форму, как смысл. Если вам приходилось долго всматриваться во тьму, то вы могли заметить, что тьма тоже начинает всматриваться в вас. Назарин на мгновение как-то застыл, глядя в эбонитово-черную клоаку, а затем, как моргнул, увидел, уже стоявшего перед ним мужчину.
 - Какая честь,- издевательски произнес он,- Сам пришел, а эта свора че приперлась сюда? А ну, все, кыш отсюда!.. - обратилось то к обеим стаям, но звери оказались «умнее», они никак не отреагировали. Они все только перемешались между собой, став ОДНОЙ стаей. Взрослые волки скалились, утробно рыча, рыжие шипели, но порядок восторжествовал – все держали строй.
   Потому что все знают, если разрушить строй, то поражение неизбежно.
   Послушник убегал. Он бежал и бежал, и уж не страх гнал его, поверьте, как в начале, а что-то еще. Сердце стучало в груди, отдаваясь в висках и, когда юноша уставал бежать, то он шел. К ночи, шатаясь от усталости и голода, он споткнулся и упал, но с каким-то нечеловеческим упорством продолжал ползти дальше и после этого изнеможенный уснул.
   Утром его разбудила жажда и голод. «Учитель складывал все монеты вот сюда»,- вспомнил послушник, разглядывая свою ношу, обернутую в кожу. Монет он не нашел, но вспомнились ему слова учителя, унижавшегося, просившего милость на ту одну золотую монету, а насобирав, выкупал ее и прятал… «Сюда, я же точно помню», - вспоминал юноша слова своего наставника,- «Едой разживемся, воды достаточно, а беречь золото сейчас… Так лучше в горло залить свое сейчас и все равно не спасет потом». Он делился с неимущим, отдавал все умирающим, но не просящим.
 - Не отворачивайся от обессиленного, не от ропщущего. Ибо тот, кто творит добро, имея силы делать злое, достоин хвалы, но не за содеянное добро, а за не содеянное злого…
   Послушник вспоминал, а его руки разворачивали кожаную обертку в поисках одной монеты. Пальцы его что-то ощутили, он взглянул на это… пергамент. Слов там было мало, юноша быстро прочитал все, а потом выронил свиток и закрыл глаза. Зажмурился, затрясся всем телом, потрусил головой, но ТЕ слова не выпадали из его сознания.
   Слов было мало, но их смысл был похож взгляду в небо, или  взгляду на солнце – ты не в силах смотреть на него долго: оно есть тепло и оно есть жизнь, но ты не можешь смотреть на это более нескольких секунд, глаза не смогут. Но это оно и есть ЖИЗНЬ… 
   Вот тут засунуть бы мой тупой язык в мою дурную задницу, но… я все, же договорю.
   Монах стоял, как изваяние с закрытыми глазами. Вокруг него скулили, качаясь по земле и роя землю, серые и рыжие звери. Волк-вожак рычал, обхватив свою морду лапами, словно туда засела стрела, и он пытался ее вытянуть. В мозгу у Назарина проносились образы и картины, сетчатка пульсировала, его зрительный пигмент распадался быстрее, чем он успевал их понять или осознать. Усугублялось все еще тем, что ретина зрачка была разделена напополам и оба глаза получали два образа одного предмета, но различными…Разум не способен был с этим справиться. «Уж не знаю, что видели звери, что их ЗАСТАВЛЯЛИ видеть, а мой ужас я оставлю при себе, потому что от этого кошмара могло остановиться сердце»,-вкралось в голову монаха. Битва предстояла конченая… Назарин не прощался с миром, он думал о человечестве, он собирался дать ему шанс на ЖИЗНЬ. Потому что пока существуют люди, способные драться, они могут жить – важно дать отпор. Нахе- ра? Постоянно найдутся ЛЮДИ, готовые драться с чернющей ямой в их душах, сжирающей все, не дающей ничего взамен. Сдавшись всего один раз, ты рискуешь проиграть, но, не сопротивляясь совсем, ты просто исчезнешь, как нечто, коим ты являешься, как вселенная. Каким образом? Родопсин глаз другого человека просто перестанет тебя воспринимать, ТЕБЯ больше не будет! Ни смысла, ни формы…
Черная клоака приближалась к дикой армии и монаху. Они не питали иллюзий по поводу исхода боя, он был уже почти предрешен. Они знали, что их врага слишком сложно убить и сил у них СЕЙЧАС не может быть достаточно. Но они ЗНАЛИ одно, что придут другие волки и другие кошки ( и не важно будут они серыми или рыжими и с кисточками ли на ушах) и тогда они победят. Но сейчас важно драться, забрать силы, а не роптать и не отступать… Монах моргнул и перед ним уже стояло человеческое подобие черной клоаки…
-Что за прок подохнуть именно сегодня? - заговорил Черный.
Он отряхивался и своими движениями был поразительно  походил на человека, но словами…когда он снова заговорил:
  - Отдай мне то, что я хочу и переживешь Иареда вместе с Мафусалом.
   Из черного рта лились медовые реки – он предлагал около трех тысяч лет жизни. Стоило задуматься. Но не ему. ОН уже все решил для себя.
Монах протянул руку, делая шаг вперед. Могло показаться, что он раболепно принимает те эоны жизни, но возможно он становился в позицию для удара…
       Черный проворно стянул кожу со свертка и…
 …обнажил меч. Назарин сделал выпад. Простой, прямой, но прямо в грудь противнику, правда, с такой быстротой, что не смог бы увернуться ОБЫЧНЫЙ человек, не смог бы уловить миг ( выпал бы из времени ). Клинок рассек только плащ, хотя должен был попасть в сердце, но тот изогнулся и в тот миг  раздался лишь скрежет от столкнувшихся мечей. Монах атаковал, рубанул наотмашь, снова и снова, в его руках сталь пела и плакала, клинок крутился и свистел, как горный поток. Черного терзали и кромсали по бокам серые и рыжие…
   Через минуту Черный отпрянул, дав себе передышку, на его «лице»(ведь только вы можете верить, что ЗЛО имеет лицо), расползлась полубезумная улыбка… под его плащом выросло еще одна пара рук. Он ухмылялся…
- Стоило соглашаться, когда я тебе предлагал, теперь сотру…
   Бой возобновился, лезвия мечей звенели все быстрее, время шло, вокруг лежали окровавленные тела серо-рыжих богов… Один за другим два  удара получил и Назарин. Хотел бы он сейчас увидеть лицо его послушника. Тихого неприметного монаха более не существовало! И это не та гордыня, не то бахвальство – в нем это было всегда, просто необходимо знать, что ты защищаешь и когда надо дать в морду. Иначе тебя не будет, как смысла, как формы…
 - Ни один смертный не заставит отступить меня дважды!-прохрипела клоака.
…еле держась на ногах, монах оглядел место схватки – серо-рыжий ковер звериных тел на земле, он и четырехрукий…и красная от крови кошка, вздыхающая в два раза, чем следовало бы, не отводящая глаз от врага. «На отчаянный прыжок она еще готова»,- подумал монах, - «Далеко вот только».
   Назарин ринулся в безумную атаку – в последнюю… «Оттеснить бы, только оттеснить немного»,- последние мысли.
   Черный отступил, кошка кинулась, отвлекая того на какой-то миг. Монах тут же срубил клоаке одну руку и воткнул меч в сердце. Рукоять уткнулась в плоть Черного… но две сабли уже проткнули тело монаха.
  - И… увидишь ты… в своей… кончине… только лапу… льва,- задыхаясь, произнес монах,- …на песке…
Голова Назарина повалилась набок, и он увидел лапы рыжей кошки, и он почему-то улыбнулся, как улыбался рассветам и новорожденным, и умер…
     Черный ублюдок тоже видел это все: и улыбку, и лапы кошки – он поднялся, походил, еще раз посмотрел на монаха и задумался: «Ut Leo simper (Да будет Лев всегда поражен), или сказано Semper pecutiatur Leo votanus (Да будет Лев пожирающий, пожираем). Это что два разных льва?..»
Мысли его были прерваны протяжным воем из селения стаи, что потеряла ВСЕ. Это был и вызов, и скорбь, отчаяние и плач одновременно. Не звери мы, а жаль…
    Селение, стаи кошек и волков погибли, как только клоака достигла места. Шатаясь по руинам и пепелищу в человеческом облике, Черный разговаривал сам с собой:
  - Всегда нужно возиться с этими… тьфу! Что за порода такая?!
    Один из собственного мира, где ценность имеет только он, он искал среди руин и обломков форму-смысл в жирной коже. И иногда оно ругало само себя:
- Отвратительно! Бродить по этой свалке! Эти черви падают мордой на землю миллионами, но постоянно найдется какое-то неуступчивое, смердючее, безмозглое молокососущее…
 - Кусающееся животное! И все начинается заново! Тьфу! Ни золото, ни жизнь их уже не опьяняют! Я даже предлагаю бессмертие!- и он со злостью пнул какое-то бревно, - Но у них есть свобода!.. Тьфу! Они очень дорожат ею. Идиоты!! Они говорят «пока мы живы…», так это может кончиться очень СКО-ОРО!
    Черный верещал, крушил многотонные глыбы и пласты метала, закипали под землей, а там потом вздувалась земля… Порой оно вело и двигалось, как человек, но это впечатление проходило, когда оно бесилось. И в результате в воздухе поя- влялись молнии, а из земли вырывались гейзеры гранита.
     К опустошенному и разрушенному селению приближался отряд людей-охотников. Быстрые, выносливые и коварные в своем мире, лукавые и изощренные в умении ставить силки и создавать западни жертвам. Заметив их, Черный повеселел и улыбнулся: «Подходящее сырье».
 Отряд возглавляли двое мужчин похожих друг на друга. Он и сам, будучи мастером иллюзий и мистификаций, прикрыл 1 глаз – образы не изменились, обмана не было. «Значит они … вместерожденные», - пришел он к выводу. Приспосабливаясь к людскому телу, он вначале делал ошибки, но быстро учился и сверхинтенсивно их исправлял, удар монаха был уроком. Он не хотел его повторять, не сейчас. Силы небезпредельны. Те приблизились и он увидел пред собой группу мускулистых мужчин. Одеты были по-разному, в шкуры различных зверей и разной длинны. «Превосходно!»,- усмехнулся тот,- «Грубая речь, бедность мыслей, уровень полуинкстиктов. Просто замечательно!»
  - Что тут сталось?- пробасил один из «похожих», когда они все подошли.
  - Селение сжег монах,- ответила клоака, при чем с какой-то грустью и сожалением.
 - Зачем?- немного громче и требовательнее спросил другой, и после этого Черный перестал рыться в мусоре, и даже покорно полусогнувшись, его это даже позабавило, ответил:
  - Он проповедовал истину, адекватное отражение предметов и явлений действительности.
  - Словеси светлее об тражении,- прогремел другой, при этом Черного аж скрючило от речи охотника, он чуть в обморок не упал. А от его брани и ругательств в адрес всего отряда у него самого защемило в висках… «Вакуумообразные ничтожества, поедатели коровьих какашек, странные образчики набора дурных генов и костей, замотанных в эпителию»,- поносил их тот и возможно рассвирепел бы, и красиво уничтожил бы этих «перевязанных веревочкой уродов». Но ему становилось с каждой секундой все забавней говорить полуправду, раздавать «символы величия» и красоты, власти и силы, он веселился. Он говорил, видя образы, которые явятся позже, но он видел ИХ всех уже сейчас…
…рождение господ, увековечивание всех их имен с помощью гробниц, склепов; повелители, императоры, цари, гегемония, геноцид…кожаные латы сменяли стальные доспехи, а рясы заменяли коричневые униформы, всюду собирали дрова для костров. Если не для ведьм, то для книг или еще для чего-нибудь… Он говорил и говорил, и забавлялся, словно ребенок, занятый любимым занятием. С приближением тьмы, он стал раздавать украшения из желтого метала, превознося вождей и силу. Одной рукой раздавая подарки, другой он заставлял охотников видеть красоту ДРУГИХ, но не свою собственную…  Ночью все дикари передрались из-за «подарков» Черного и нашли причину неудачной охоты – юношу, что отправился с ними впервые… наказанием ему должна быть, конечно же, смерть, все просто.
И еще, под утро, не понимая зачем, один из вместерожденых Квель подкрался и убил камнем спящего Каана…
Было и странное: когда юноша проснулся, то он уже был НЕ спутанным веревками по рукам и ногам, они валялись рядом, а вид у них был такой, будто их перегрызли… Страх гнал его вперед два дня без остановок, пока он не обессилел совсем.
Черный обладал силой дисторсии – искажение, деформация, трансформация. Сталкиваясь с любой формой существования он, как фотопленка запоминал образ и с поразительной точностью мог отобразить абсолютно все, а при необходимости (как сейчас) даже слиться с ней и воспроизвести нужное.
Он превратился в сбежавшего юношу. Его видением он оглядел окружающий их мир, ощутил страх, отвращение и ненависть (последнее относилось лично к Клоаке). И это не было пропущено им, Черный слой за слоем раскапывал, как землю археолог, эманации чувств юноши. Он искал источник ЭТИХ  антипатий, ожидая обнаружить разоблачение его во лжи или юнец мог ощутить сложную смесь манипулирования людьми, но набрел на другое понятие, чуть его даже не пропустив --  «НЕНАСТОЯЩЕЕ». Не стоящее НИЧЕГО… В адресной книге это означало «фальшь». «Не страшно»,- резюмировало оно, и даже не огорчилось тому факту некого вредительства для его грандиозного плана, хотя это и  определило все последующие действия «прибабаханого клубка ниток»…
 Отдаленные трехдневным переходом селения во все стороны света, превращались в укрепленные стенами и рвом города с ополчением, князьями, знатью и законниками. В умах людей возникали видения о злодеяниях чужаков, убийства от их рук и пожарища, в них буквально вдавливали мнение, что их всех убьют, а их детей съедят. Кто это сделает?..
                Тот, кто просто появиться в округе…
На ночь теперь запирались двери домов, в сумерках ходили и оглядывались, днем вглядывались в лица прохожих, ожидая увидеть незнакомое, чужое лицо и поднять тревогу. Сознание даже придумало слово для этого образа: «ВРАГ». И сознание их повторяло это слово с утра до ночи, но, не страшась забыть его, а так сильно стремясь найти это чудовище и, конечно же, растерзать, потому что… А, потому… что… Потому… Что?
Многократно уже доказано: обезличенный враг не имеет права на сострадание (Вторая мировая война).
Разглядывая этот мир, Черный абсолютно отчетливо ощущал реальную возможность победить. Он желал этого! Нет, не то, чтоб ему хотелось (он захотел, ему не дали и он, обидевшись, будет ждать следующего раза), он жаждал победы, он желал то блаженство и радость, которое придет. Победы других ему уже приходилось видеть, тогда до него долетали брызги и капли (будто шампанского) эманации чужого восторга, но это ведь не его… Он, как акула, ощутил запах крови, примчался первым, а ему не дали никого съесть. И что теперь делать с этим вкусом во рту?
 Теперь он нашел мир в котором МОЖНО побеждать. Он стал одержимым победой, кидался в любую драку, проигрывал, но становился еще маниакальней, как игрок, делающий ставки. Он ставил, ставил и ставил, подстраховывался, делал уступки в коэффициентах в ущерб суммы выигрыша – ему важен был сам факт победы. Но он проигрывал… опять… снова…
За его плечами было уже с десяток поражений в мирах, где он может и не мог выиграть, во всяком случае анализируя потом свои действия, он не находил действия, поступка или идеи способной исправить тогда положение. Сейчас он ясно видел, как можно победить. Это опьяняло его. Но нет, он не желал  тяжелой битвы или долгой войны, он решил оставить свою ставку большой – даже огромной! Никаких уступок! А побежденного – раздавить! Что? Совесть, заговорившая у победителя, словно голоса его жертв?! Это миф проигравших! Миф!!! Лживые выдумки втоптанных в поле боя! Но так было всегда, если умирают одни, другие только начинают жить.
   Победители иногда хоронят тех, кто сопротивлялся на поле боя, тех, кто убивал их товарищей по оружию, кто находился и всегда будет где-то там по ту сторону баррикад, линии фронта или на другом конце света…
  Победители иногда хоронят их.
  Без презрения, но… равнодушно…
    Черный решил победить, и поверьте, никаких уступок не будет, ни похорон, ни презрения.
В каждом из миров находится его хранитель – Хранитель мира. Так было повсюду и всегда. И если кто бы то ни было посягал на этот мир, он являлся для торгов, также он был гарантом честности поединка. В сущности, победить надо было его. Еще раз прокрутив в голове всю компанию и не найдя там ни одной погрешности, Черный, оставшись довольным, огласил:
  - Объявляю «себяявление»!
  Пространство немного сдвинулось и пришло в себя, казалось ничего не происходило, но Хранитель был уже здесь. Атомы слетались со всей планеты и образовывали его форму-смысл. Осязаемой силе проявляющегося Черный не удивился, как и не испугался – они являлись чем-то равным. Чтоб не ломать молекулярную структуру мира, они оба приняли вид людей, то есть встретились в человеческом облике.
    (Далее приведен относительно точный перевод диалога состоявшегося между ними)
 - Паливсиволермо, уполномоченный Хранитель этого мира, - невозмутимо представился… или представилась хранитель.
 - Стигмаскироневхалли, - ответил Черный, - Я пришел оспорить твое право на владение этим миром. Кем ты будешь ее защищать?
  - Мир будут защищать населяющие его…
  - Условия приняты, - поторопился «клубок», соблюдение их обычаев и традиций играло ему на руку, его плану.
А далее он услышал слова, показавшиеся ему песней или они лились, как мед, Хранитель спросил:
  - Кем ты будешь оспаривать мир?
   Их отделяло друг от друга метров десять и Черный показал за спину Хранителю, где из лесу выбегала дюжина людей в звериных шкурах. Хранитель обернулся, чтоб рассмотреть их, а Клоака в этот момент продолжила говорить:
 - Населяющими мир. И пока ты являешься одним из них…
  Через секунду копье пронзило спину Хранителя и он упал. Для любого человека такой удар был бы смертельным, но подошедший Черный знал, что его слышат и начал говорить:
  - Эти людишки не бог весть, какая ценность, я даже дам им богов, для разных народов, разных богов. Да они сами будут изготавливать себе богов сообразно своей выгоде! Они  станут отнимать все, что смогут у тех, кто бессилен противиться, они будут удовлетворять свое превосходство за счет счастья друг друга. Я дам им счастье и туда направиться нескончаемый  людской поток, где они смогут урвать себе любой кусок пожирнее. Эти ничтожества сами себе решат, что страдания это для других, что в их мире страданий нет…
  Человеческое тело хранителя продолжало жить только из-за силы заключенной в нем, поэтому ответ его получился хрипло-булькающим, коротким и жестким, как удар:
  - О… ценности… судят по… результату…
   Чужеземца, конечно же, нашли. Этого чужеземца… И еле живого к вечеру приволокли в город. Всю ночь его судили, а казнить решили на утро через пронзение рук, как и ног, его какими-то стилетами. Люди были уверены – ЗНАЛИ – что их деяния служат некоторому великому замыслу, что участвуют  они в торжестве высшего добра, что у них есть оправдание,  что они в каком-то смысле и есть то самое добро…
  Толпа не расходилась до самого момента, когда пополудни тело казненного обмякло. Им не было приятно смотреть, как умирает такой же, как они сами – они хотели удостовериться, что зло погибло и что теперь…
   … и что теперь?!
 Настали сумерки. Тьма приходит всегда. На площади остался  лишь человек, висящий на столпе с пронзенными руками и ногами. Мерцающий свет факелов лениво плясал на ветру, отбрасывая тени, в которых формировалось нечто: тени, как живые сливались и перемешивались, обретая форму клубка ниток…
   Клубка, который попал в лужу, его придавили каблуком, а теперь  оно поднялось, чтоб, если не отомстить, то хотя б увидеть кто его так и «за что?». Оглядевшись, огромный ком воспарил над площадью и стал кружить вокруг умирающего тела,  заглядывая тому в лицо и  пытаясь проникнуть в его закрытые глаза. Он-то точно знал, что тот еще «умирающий»…
… в это же время к площади приближалась бродячая собака. И один паразит в шерсти этого блохастого существа заставил ее сесть посреди улицы и почухаться…
  …хранитель выдохнул еле заметную серебристую пыльцу и открыл глаза. Тень, поспешив, влезла в западню серебряного сияния и за время, пока она формировалась снова в монолит, хранитель встретился глазами со взором бродячей собаки…
…псина вдруг увидела мир другими глазами, замерла, какую-то секунду провела, как памятник, а потом, скуля, бросилась бежать прочь. Теперь это была уже не собака, не псина…
  А Хранитель в эти мгновения моделировал последующие за всем ЭТИМ события и не мог принять грядущего. Не хотел  принимать без боли и гнева… Потому что видел сооружения, основанные не на любви к богу, а на страхе перед наказанием за ослушание этого не строить, видел, как убивают многих, а он обещался защищать их… И не мог сказать, что спасение уж идет, но не тогда (и ЕСЛИ!) люди дойдут до тварно-товарного вида, а когда (и ЕСЛИ!) люди станут или обретут гармонию равновесия. И увидят они… (возможно) движение света…
   Дети их и дети их детей первым видели свет, но в сознание к ним уже будет привито понятие: «враг, враг, враг!», и  из-за этого все они, рождаясь, плачут. Свет, добро при рождении всегда были более беззащитными и слабыми, несмотря на эталон – почти вечное Солнце. Мрак более властен, несмотря на его подобие – недолгая, холодная зима. Но холод в сердце и умах многих намного страшнее и сильнее тепла солнца…
     …почти вечного солнца. Покорными становятся, рабов выращивают миллионами, свободных рождаются – десятки…
…Ближе к рассвету Клубок мрака все же проник в глазницы распятого, но не обнаружил там того, что искал. Смысл исчез! …душа пропала…
   Тень бросилась искать следы бездомного пса, но их нигде не было… но везде – отовсюду вокруг себя – клоака слышала непрерывный смех, ее не высмеивали, не обижали, они просто веселились. Кто эти «ОНИ», тень не понимала. И это была большая растерянность для нее. А когда через три дня, найдя собаку, тень поняла, что перед ней обычное животное, разочарование превратилось в отчаяние. Все следы исчезали медленно, но неизбежно…
   «Так не бывает»,- говорило оно само с собой –« Даже через века остается хоть что-нибудь! А тут больше, чем ничего! Тут полная пустота! Этого не может быть…»
   Однажды оно заметило золотое сияние между деревьями, но оно не придало этому никакого значения. Предвкушая будущий триумф клоака, уже долго не будет вспоминать этого…
  А все никак неумирающий, Паливсиволермо, даже через закрытые глаза смотрел на копошащихся вокруг людей. Теперь он умирал по-настоящему…
  …но ему было легко. Потому что у людей оставался ШАНС. Шанс обрести себя, возможность победить, стать гармонией всей Вселенной. Он знал, что время этого мира не играет никакой роли, время придет… Главное – жизнь.
  Он вычислял (заменял) покорность терпением, рабство – заработанными деньгами, а свободу ему не с чем было, сравнить. Вы можете купить себе ветер? А дождь? Снег, океан…
   СВОБОДА – это падающая звезда, морская волна, цветы, растущие в поле, ваши мысли, желания, а не то, что вы считаете свободой, не то, что ВАМ вдолбили…
   Думайте сами, вы ведь взрослые…

   Какие бы ни были… Наши дни…
  Всю ночь за окном что-то лилось: толи сверху блевали, толи что-то лили. Но, если выливали, значит мыли. А если мыли, значит, облевали балкон и теперь смывали с балкона. Окей, а, если они там не блевали, то на кой им среди ночи этот балкон мыть, как Геркулес какие-то конюшни? Короче, не ночка, а … fuck какой-то. Я решил покурить, все равно не спалось. Взял сигарету, подошел к окну, где-то вдалеке сверкнула молния, за ней другая, но гроза была далеко, потому, что долго не было слышно грома. И я взглянул на улицу.
  Прямо перед моими окнами сидела мокрая бедная собака, я еще успел подумать, что она наверное, долго бежала, спасаясь от той грозы, как этот комок непонятного окраса стал что-то высматривать в окнах моего дома. Ее движения были такими четкими – просто нечеловеческая концентрированность, что я уже начал вспоминать, что у меня осталось в холодильнике, будто она искала: с какого окна на нее свалится еда.
  Наши с ней глаза встретились, а через секунду она моргнула, ее глаза заслезились, она отвела их, улеглась на свои лапы и, вздохнув почти, как человек от долгой жизни… умерла…
  У меня открылся рот, но ни сказать, ни сделать вдох не смог. Похоже, она жила ради одного этого взгляда – не обязательно моего – просто, чтоб ее заметили, увидели то, что и она тоже есть на этом свете. Или она мечтала о доме, где ее могли накормить, погладить или она сама могла ждать хозяев… «Где ее отмоют и вычешут»,- почему-то подумал я,- «И она узнает какого она окраса и ей дадут имя, и обязательно будут сильно любить…»
  - Хотелось бы, чтоб ты попала в свой собачий рай, - произнес я, продолжая смотреть на тощее тело собаки. Мне было жаль ее. Но она, наверное, прожила свою жизнь со СМЫСЛОМ…
    И я решил, что надо бы похоронить это храброе сердце. Пусть покоится с миром…
«А смог бы и я  также, прожить ради того, чтоб меня увидели, заметили, а потом умереть на глазах того, кто меня заметил?» - подумал я. –« Это похоже на бессмертие»…
   Размышляя над этим, я и заснул.
   Всю оставшуюся ночь в моем сне со мной кто-то разговаривал. Он приближался и почти орал мне в лицо, шатался по комнате, размахивал руками, снова подходил, что-то спрашивал, рассказывал, удалялся и бродил из угла в угол. Комната  в моем сне очень напоминала мне ту, в которой я живу, одно только меня смущало – в ней никогда не жил этот субъект. А он потом подошел к плакату Джона Бон Джови, у которого в руках был приз «Греми», золотой граммофон, и усердно так (думаю с неделю где-то) тыкал в него. И все его усердие было направлено на то, чтоб я увидел ту доисторическую трубу, по которой раньше издавали звук: fuckерная смесь шляпы Чиполино и еще какого-то говна. Я помню еще подумал: «Извини, парень, но я сплю». И перед тем, как свалить из моего сна, он  подошел к Бон Джови и сдвинул плакат. Просто ткнул своим пальцем ее угол, перекосил ее на хрен, урод…
  Ой, и только когда меня все оставили в покое: те блевотики, этот тип и сны – я, кажется, насладился тем отдыхом, когда в ночь можно погрузиться, парить в океане, где нет ни верха, ни низа, нет времени, без тревог, забот, радости или печали, где есть только ночь.  И я заснул.
   Иногда единственное, что есть у человека – это его мечта, его цель. Мечта, она, как камень, имеющий острые углы или грани. Только в отличие от камня, попадающего в бурный ручей и становящимся гладким и кругленьким, она даже в случае жизненных трений останется той же. Трезвым в такой реальности делать нечего. И не удивительно, что меня никто не понимает, если я не рассказываю о своих целях в жизни – это потому что я не вижу этой цели так же ясно, будто ее нет совсем. Возможно, я еще не научился смотреть в пол, как вы,  не поднимая головы, мне нравится небо…
  - И доброе утро, Город! - позвал меня обратно в реальность, подсовывая под ноги долбаную землю и тапочки, голос ди-джея из радио. – Да, да, все еще утро! Отрывайтесь от своих кроватей и не упустите прелести…
  Утро… Какой fuck! Утро не может быть добрым, чушь, какая-то! Взрыв в тишине, раздирание еще спящих глаз, испытание для мозгов – вот что такое утро. И даже когда руки находят зубную щетку, хлюпают на лицо воду, запихивают в рот еду, а ноги рулят в это страшное место под названием «работа», все равно я не могу сказать, что утро доброе. Жизнь не удалась…
  Ладно, лестничная площадка. Тут меня уже поджидает одно ужасное существо – соседка. И я еще ни разу не ушел из дому, не выслушав ее (чтоб она сдохла) рассуждений о воспитании детей, что надо мыть возле своих дверей, когда же лестницы перестанут обсыкать и заваливать окурками или, когда же в правительстве эти жиды начнут думать о людях.
 - Доброе утро,- поздоровался я с ней, но, наверное, зря, потому что…
  - А вот постой, ночью в наш дом приходила смерть,- почти шепча, сообщила она. –Мне снился белый конь, кто-то умрет.
  - Не переживайте,- успокоил ее я, - приходили ко мне, а коня оставили наверное у вас. Он вам не мешал?
  Вдогонку я лишь услышал, что нельзя так шутить со жнецом душ, немного причитаний, и что его как-то там зовут. Звать этого урода? Я? Да, чтоб он сдох, я его уже ненавижу. Явится, начнет лялякать, ему же в лицо не плюнешь, так придется выслушивать – я так на работу опоздаю. Кретинский мир…
  На работу я таки опоздал и мой начальник тут же закоптил воздух вокруг меня словами «порядок» и «дисциплина», еще бы мне не ковыряться при этом в глазу средним пальцем! Та фигня, на вопрос детей, как я провел свою факерную жизнь отвечу, что прожил, опаздывая на работу. Ну не могу я делать вид, что я работаю, если ничего не делаю, а им, лишь бы я на месте был вовремя.
 Снова «прожил»… Да, большую часть моей жизни кажется уже успели засунуть кому-то под хвост ниже спины. Да нет, я был счастлив и был весел…Опять «был», «было»…Так листок за листом страницы сгорают, превращаясь в пепел, в прах, а за ними и жизнь. Жутко просто и хочется плакать, но что-то не получается. Может я разучился, потому что у меня сердце очерствело или я стал жестоким и злым? Но зло не поддается объяснению, как и глупость. Жаловаться на это – смешно, а обижаться – бессмысленно и тупо. Жизнь вообще насквозь фальшива своими двойными стандартами и, правда, не одинакова для всех. У меня был выбор: оставаться со всеми, думая, что я в безопасности и не одинок, среди толпы подобных мне или быть бродягой, одетым в пиджак, снятый с огородного пугала, в ботинках, найденных на мусорной куче и в шляпе, поднятой на дороге, но сохранить свободомыслие… Понятия не имею, кто исполнял мои желания, но сейчас у меня есть и пиджак, и ботинки, и шляпа. Мои мысли, это куча претензий со стороны толпы подобных, советующих жить по правилам.                Правило номер ОДИН: Оставьте меня в покое!
У вас, у человечества (можете себя причислять к нему или нет мне пофиг!) есть ценности, которые не соответствуют ничему реальному. Добрые дела, которые мне внушали с детства не соответствуют вашим поступкам! Жалость и сожаление, сострадание (бесполезные переживания о том, чего не в силах изменить), милосердие (показушный жест эгоизма!) – в действительности уже не имеют смысла. И слышать их от тех, кто откупается от ребенка-сироты или голодающего калеки, тем, что кидает им мелочь через окно дорогого автомобиля просто неприятно. Или может кто-то из говорящих о свободе пожил годик-другой в трущобах большого города, где они смогли бы увидеть, как умирают ТАМ от того, что просто не было чистых бинтов. Почтительность мне не свойственна, я не ищу, как и не признаю авторитетов, это им нужна моя покорность и мое раболепие, «дисциплина» и «порядок»…
   Есть люди, умеющие то, чего не умею я и я готов учиться у них. Но это не говорит об их положении в обществе, только об их ценности. Они вынашивают свои мысли и поступки, как роженица свое дитя, но в отличие от матери не интересуются ими потом, не ищут для себя похвалу – это и есть добро. Мой особо личный бог желает от меня бескорыстные поступки. И хорошие его радуют, неудавшиеся – не приводят в отчаяние. Он остается со мной всегда, когда я занят или беспомощен, в  парке читаю книгу или убираю квартиру. Он со мной, во мне и ЕГО существование бесспорно. Он не всемогущ (иногда ему не под силу воды в чайник набрать), но я всегда им любим…
  Так и проходила моя жизнь на разных скотских работах в вашем кретинском мире, где дают подарок на десятку, потом высчитывая пятьдесят. Думаю, все было честно, но имея дело со словами, я не могу относиться ко всему доверчиво и слепо, когда даже ЭТИ слова имеют (или скоро будут иметь) зыбкое  значение.
  Я встретил девушку, огромный новый мир с именем «может быть». И… прекрасно, восхитительно и превосходно длилось довольно долго. Потом появились «мои друзья», «ее друзья», «мои дела»… «Нашего» становилось все меньше, а потом мы стали ссориться. Я даже предположить не мог, что причина ее нервозности звонки и письма с угрозами в ее адрес (о чем я узнал случайно и намного позже), короче, не являлся я той необходимой опорой, и мы расстались. Хотелось плакать, но вы раньше уже читали…пошли вы на хрен. Так и жил, слушая соседку и начальника, а на работе, чтоб отвлечься от тупых и однообразных действий, стал выдумывать, как бы я проучил бы обидчиков уже «не любимой», а просто той девушки…
   …я никогда не видел их ранее и не знал о них ничего.
  Воображаемо я следил за ними, изучал их привычки и их поведение. Они оказались действительно мерзкими людьми. Кто дал право мне судить? Я делал выводы и умозаключения.
Я не судил их, просто захотел, чтоб их не стало…
  Через некоторое время я узнал, что все, что я выдумывал и  планировал, осуществилось… они все были мертвы…
           Повторюсь: абсолютно все…
  И еще одно: я не знал их имен и никогда их не видел. Какое я имел право и кто я такой? Я… Меня звать… Мое имя…
  Меня втянула в эту историю старая, грязная (но я думаю, что она была все же рыжей) дворняга, что сдохла на моих глазах. Кто я сейчас?.. меня как будто бы и нет. Потому что о моей… работе… профессии… занятии… потому что обо мне никому нельзя рассказывать. Нет, мне не стыдно. Мне приходиться делать то, чем занимаются в лесу волки. Знаю, что тут не лес, поэтому меня и зовут Mad Chainless Dog, проще Догус, Дог – Бешеный Пес. Я городской санитар, домашний…
  Для особо интересного стоило бы найти писателя и пусть он описывает, подбирает слова, передает хронологию событий, какими бы они не были. Потому что лично мне трудно даже дать понятное определение к первому из двух слов моего занятия: телепортивный, дистанционный, может индуктивный или креативный, хотя суть его останется той же. Первое слово легко написать, сказать, в отличие от последующего. Какого?   Ответ на вопрос: кто я?
          … наемный  убийца…
  Продавец чужих жизней, за которые дорого платят, хоть я и не знаю кто. Да и деньгами этими я ни разу не пользовался, даже, когда их у меня не было совсем целыми неделями или месяцами. Нельзя валить всех в одну кучу. Как нельзя судить по одному журналисту о прессе, по прапорщику об армии или о торговле по продавцу, который обвесил вас. Вы встретились не с лучшими их представителями и что же? Так и с наемниками. Об отморозках вы, конечно же, слышали, но только по телевизору и в газетах, потому что их ловят или убивают, их не жалко. Они не кулинары, они стряпчие, им никогда не доверят делать торт, им могут поручить… принести соль.
  Я? Меня нельзя отнести в какую либо сферу деятельности…
  Днем я работаю развозчиком товара, ранее в цеху, где делал колбасу, потом продавцом другой колбасы, позже в отделе, где продавал пиво и воду… ой, где я только не работал. Так вот, я был не тем наемником, который выслеживает свою цель, как ягуар или терпеливо ждет в засаде, словно рысь. У меня нет пистолетов, ножей и ядов. Я не контактирую и не  встречаюсь с теми, кого потом не станет. Можно сказать, что я виртуальный уничтожитель, аннигилятор. Я парочку раз пробовал разрушить руины домов, деревья, старых животных и мне никто это не оплатил. Поэтому мне уже легче сказать «наемник», но к ним я себя все равно не причисляю.
  …а как же те, что умерли? А вы их знали? Вы побывали в их шкуре, думали, как они? Даже сейчас я иногда мою руки так просто, но, не пытаясь отмыться, а желая смыть, словно слизь  низменности и ненависти, пустоты тех людей. Я «окунался» во взрослых зверей, чувствовал их изнутри и иногда делаю это снова. Пребывая в них, я будто нахожусь в другом мире, в другой Вселенной…не звери мы.
  У разных народов в их этносе присутствуют верования о ведьмаках и колдуньях. Возможно, они существуют, и может некоторые из наших бед дело их рук. Различие между ними и мной в том, что если их порчу еще можно отмолить, то мои «действия» необратимы. Если часовую мину еще возможно остановить, то взрыв это то, с чем можно сравнить меня.
  И однажды тот, кто слал мне те деньги, явился сам или это было его доверенное «лицо», плевать! Меня это не обрадовало и скорее насторожило, потому что я мог отказаться от его предложения, но тогда я превращался в человека, знающего тайну. И тогда надо будет много думать о себе…
  Явившийся посланник на вид был человеком, но вел он себя с неким превосходством что ли. Испугался ли я? А как вы думаете? Он слишком легко меня нашел…
 Я даже взял сигарету из пачки, постучал ею, как карандашом и посмотрел на пришедшего еще раз.
  «Когда мне понадобится пауза, я закурю»,- единственное, о чем мне тогда думалось. - «Когда ответы нельзя будет давать экспрессом, только тогда».
 - Ты хорошо справлялся с предыдущими делами,- начал тот типок, похожий на человека (почему-то слабо в это верилось). - Следующее было бы тоже предложено тебе, но лично мое мнение: ты облажаешься.
  Он ухмылялся, я промолчал. Игра на чувствах: самолюбие и  самомнение у меня есть, но им далеко до эго депутатов или директоров, людей с деньгами короче.
 - Ты приступишь к нему после…
 - А с чего ты взял, что я вообще соглашусь?- перебил его я.
  Этот типчик, как и весь разговор, мне начал не нравится еще с самого начала, точнее раздражать даже. Надо было открыть карты, так, одну-две… Но я не ожидал, что он откроет сразу все.
 - Ты согласишься,- ответил он и сказал почему…
  Вначале я будто оглох, я не хотел этого слышать. Если б он сейчас дал бы мне по уху, я бы не среагировал, хотя ему еще необходимо было б подойти. Шок, оцепенение? Мой разум с огромными усилиями переносил меня обратно из другого пространства, куда «нечаянно» прыгнул от неожиданности… Слова, выжегшие только что сердце, прозвучали снова:
 - Мне известно КОГО ты любишь…
  Я закурил… Мозг получил задание: срочно найти выход из создавшегося положения. Рожа типчика перестала излучать превосходство, когда я снова стал его слышать. А крепко ли он держит меня? Или это его слова вязали меня, внушая тот панический страх. Разум создавал образ-выход, образ-дверь, но пока тщетно…
 - У тебя нет выбора…
  Этот гаденыш мне сразу же не понравился. Это ж надо иметь особое умение распалить в собеседнике к себе ненависть одним своим присутствием! Вот сволочь!
  Я прятал это всегда очень глубоко. Никто не знал об этом, думаю даже ОНА. Может потому, что не верила, а может она сама не любила, поэтому и не должна была ни знать, ни даже догадываться. Хотя я говорил ей об этом. И в чьей памяти он нашел это? Я был нем, не мог говорить, как не мог сказать и  свое имя. Все же в моей или ИХ памяти? Их... потому, что я любил двух женщин, любил и тогда, и сейчас. Так иногда бывает – просто не у всех. Я любил и был счастлив, был чист от всей грязи вашего мира. Я был ЧИСТ…И вот все закончилось, стоило только остаться одному…Я боялся этого много лет, того, что у меня не будет выбора. Это…это очень страшно, когда ты не свободен.
  И вот время настало, когда кошмары вечности проснулись и выстроились в длинную очередь за твоей спиной, ожидая от тебя ошибки. Ну, что ж, сильно хочешь – сильно получишь!
 - Что тебе нужно?- сдавленным голосом спросил я.
   Со стороны могло показаться, что человек с таким голосом сдался, но так мог поступить мой голос, что-то или кто-то во мне, тот, кем я представлялся людям, но пока не я. Обо мне могли подумать все, что-угодно, могли что-то себе решить, но не вместо меня.
 - Выкладывай, что тебе там поручено.
 - Что-то вроде сделки,- улыбаясь, промурлыкало оно.
  Я ожидал, пусть говорит. Сильные не торгуются, не идут на уступки и компромиссы, они, чувствуя свое превосходство, просто атакуют, а я …подожду. Насунув на свою рожу маску невозмутимости, типчик произнес речь, которая явно имела огромное значение, так, как была высказана с неподдельной торжественностью и даже уважением:
 - Мне поручено оспорить твое право на владение ТВОЕЙ любви. Какими силами ты будешь защищаться?
  Его слова и тон были такими вычурно-официальными и он, кажется, обязан был сказать мне это все. Его фразы подразумевали какие-то законы, которые нельзя преступать.
  Но, если нет возможности следовать правилам или нет уверенности, что те другие не будут ими пренебрегать то, что же тогда делать? Надо быть готовым их нарушить… Мы же люди, преодолели закон притяжения, какие еще там есть?  Сопротивления, сохранения, самосохранения?..
  В голове зазвенел колокольчик, но где-то далеко и тихо, так, что я не обратил на него внимания. А, если… любой из этих дней может быть последним?!
 - Какими силами … что?- переспросил я. – Что ты имеешь в виду, сука?
  Я чувствовал, что меня бессовестно обманывают, я запаниковал, а значит, неправильно воспринимал происходящее: думая, что ты совершил ошибку, сразу хватаешься за любую возможность спасти положение. Все так делают! И все же все ли? Когда со мной случаются ситуации, заставляющие меня нервничать, я бросаю все – бросаю нафиг! – и возвращаюсь к началу. Если ты сбился со счета, нечего гадать, сколько там – начинай заново. Мое «умение» им необходимо. И что-то мне не сильно верилось в то, что они хотят излечить больную старушку.
 - Еще раз, ублюдок, повтори,- да я борзел на глазах, а что?
 - К счастью я не принадлежу к таким мерзким миазмам, как человеческий род. А поединок подразумевает равновесие сил обеих сторон. И только поэтому ты можешь выдвинуть некие условия для равенства сил…
  … снова звоночек колокольчика…(чего ж так тихо, сука?)
Нафига им неудачник, если я провалю испытание? Западня… Меня растаскивают по кускам. Любовь – это и чудо, и страх одиночества. Смерть человека менее трагична и болезненна именно сейчас, потому что смерть неизбежна и все мы как бы готовы к этому. Но то, что нас больше не любят, перестали, не захотели, закончили любить – это сильный удар. Сильнее жизни может быть только любовь! И эта тварь объявила, что хочет забрать МОЮ любовь? Ну, и кто из нас псих?..
Мне не хватало фантазии, чтоб остановиться на чем-то, ЧТО я с ним потом сделаю и с грустью подумал: « Воображение тупеет».
 - Я не приму вызова,- решил, было, я.
 - Тогда твоя «любовь» перейдет от тебя,- с супердовольной улыбкой позлорадствовал он. –Я уже говорил, что у тебя нет выбора.
 - Ты уверен?- просто так спросил я тихо и спокойно.
  Мне было спокойно… так, словно стоящему рядом с только что вырытой собственной могилой. Я закурил еще. Нервы не успокаивает, но думается как-то спокойней.
 «Необходимо выбрать оптимальный сценарий сражения. Это место, которое позволит мне победить, и еще время… выбора действительно нет».
 Хотелось взять кирпич и подправить кое-что в этом портрете торжества, нарисованном на его роже, но надо найти время…
 - Начало поединка будет не сегодня ни завтра,- стал перечислять я условия, шарахаясь по комнатах, роясь в ящиках, ища сумку и собирая вещи в дорогу.
 - Все начнется, как только ты покинешь город,- сказал он и я понял, что мне снова что-то навязывают.
 - Не-ет, все начинается, когда моя любовь будет стоять у меня за спиной, чтоб добраться ты мог, только пройдя меня…
 - Через твой труп…
  Оставив его реплику без внимания, я продолжал ходить взад вперед. На подоконнике стоял вазон-горшок с цветком. Взяв его, я продолжил:
 - Его я беру с собой, но он не в счет. Еще кошка и…
  …и подойдя в третий раз к шкафу, я дотронулся к холодной стали пистолета. Попробовать стоило…
  - И-и?..- с неудовольствием и нетерпением сказал тот.                - И третье, следующий раз я буду говорить с кем-то попроще, но не с тобой. Ответ хочу сейчас.
  Типок помедитировал секунды и сообщил:
  - Условия услышаны и приняты…
   Тут-то я и направил на него пистолет. Слыша его поросячий визг, и что у меня будут неприятности, я раз пять выстрелил. Я видел, как пули вырывали куски от его костюма, когда оно зашло за стену. Побежав за ним, я, конечно же не нашел ничего.
  - Хм, сука, как-то язык не поворачивается называть все это неприятностями…
 В баре была бутылка водки, холодильник берег для меня сок, что еще надо, чтоб спокойно посидеть, подумать? Это только  женщинам надо поплакать в такой ситуации, мужчинам надо только «ракетное топливо». Эта смесь помогает решиться на что-то в особо-трудных ситуациях. Сначала были мысли не совсем четкие, типа: не покидая города, я не встречусь с ней и стычки НИКОГДА не будет… Потом пришла мысль, что мне это так не пройдет. Вдруг она захочет приехать на Новый год или на день рождения, или просто так, сделав сюрприз… или вернется, и мы будем вместе (в глубокой жо…). Как…(нет, не в «каке» и не какашках, это вообще начало следующего пред- ложения).И вдруг, как только мое «ракетное топливо» начало заканчиваться, здравый смысл пропорционально прекратил  свою деятельность. Вместо идей появилась та картина, что я видел мельком, в бликах далеких молний: великолепные макеты, горящих, окровавленных, с муками проклинающих…
  Когда возвращается память, осознаешь, что все вокруг тебя происходящее совершает не тот бог, в которого ты веришь, в которого ВЕРЮ я. Ты думаешь: «Достаточно времени для…» А через день идешь на чьи-то похороны и видишь молодого человека, и спрашиваешь себя: «А когда бывает достаточно времени для?..»
 Чтоб не было страшно, я слил остатки сока в водку или водки в сок (какая разница?). Что там говорили о законах? А как на счет пренебречь? Отбросить! За ненадобностью МНЕ! Какой закон? Какой?..
                …закон самосохранения…
  Я не знал, что теперь делать, будущее представлялось чем- то незнакомым, трансформированный мир других порядков и укладов. От этих мыслей я постарел лет на пятьсот…
   …это невыносимо трудно… решиться убить самого себя…
  Многих приводит в ужас одна мысль о самоубийстве. Они утверждают, что это трусость, грех. А, если человек не бежит, а уходит от боли, горя, страданий? Умереть когда пожелаешь, не это ли свобода выбора, не это ли оставил нам бог? Бросая вызов силе жизни, самоубийца действует вопреки инстинкту самосохранения, который должен оградить его от смерти. Но ОНА неизбежна…
  Когда попадаешь в поток – ты либо сопротивляешься, либо тонешь, смотря какой ты, какой поток. Здесь нет ни врагов, ни друзей, тут ты сам за себя – война всех против всех.
  Так случилось, что я попал в ураган, который видишь только изнутри, со стороны или издали, он кажется ветерком. Но, тем не менее, это стихия.
  «Сложи крылья»,- советовало тело.
  «Лети!»- требовало сознание.
  И они обои были правы. На один вопрос, возможно, ответить двумя разными по смыслу ответами и они могут быть одина- ково верными… антиномия, мать ее.
  Можно любить жизнь, можно любить бога, но нельзя желать их любви. Ее можно заслужить. И что я? А я – fuck! – я просто сдался и хотел умереть…
  Глаза оставались открытыми, но руки уже не шевелились… Я еще дышал, но знал, что это уже ненадолго, становилось холодно, но это не изменит вселенную, просто не станет еще… А кого?
  Пчелы делают воск и строят из него дом, не задумываясь, что человек использует его тоже. Пчелы творят добро? Они просто строят свой дом…
  …и сердце остановилось. Я заорал, что хочу жить… Жить!
  -Я хочу жить!- может, прокричал я, а может голос уже…
   …поздно, уже слишком поздно…
  Кто сказал эти слова, кто произнес? Поздно – это когда ты сдался совсем, твоя воля сдалась, гордость… предала тебя, это когда храбрость (fuck it) просто струсила! Кем теперь можешь оставаться ты!? Ничем… Никем…
                ………………………… 
                … НИКТО…
 И все же я хотел жить. Борец? Боец? Не думаю, просто в меня кто-то верил, хоть я и не знал кто. А он просто любил и верил. Теперь мне необходимо было чудо! И не важно, в каком виде! Возможно это дождь, ветер, гроза, взгляд, песня, СЛОВО …но это должно быть именно для меня! Мне необходим знак!
  Ливень среди ясного неба, птица на моем подоконнике, сон, улыбка незнакомки через окно троллейбуса… Радуга утром… Радуга? Да, это подойдет.
  Глаза еще оставались открытыми.
 Воля… сдалась, гордость… предательски бросила, храбрость… трусливо оставила, сердце… остановилось…
  ПЛЕВАТЬ! Я хочу жить! И теперь только попробуйте меня остановить!.. Глаза оставались открытыми. Я что-то видел, и оно не давало мне уйти. Кто-то меня еще любил…
  Память стала просыпаться и занимать свое место, неся боль, будто прорезался зуб или все сразу, или все сразу решило в один миг родиться заново…
  Наверное, так видит новорожденный, его глаза еще не могут видеть, потому что никогда не смотрели на свет, ему больно и он плачет. Его вытянули из тепла материнской утробы в мир, где тепла совсем нет, где любовь редкость, нежность в сексе (и то не всегда)… Так на какой же… его надо было сюда?
  Глаза были открыты, они кого-то видели перед собой, но я не в состоянии сказать кто это. Я только знаю, что этот кто-то меня любит и не отпускает.
   …но глаза застилал густой сизый туман…
  …глаза застилал густой сизый туман, от него было не продохнуть. Он висел тонкими капельками, как занавесь из дождя. Раньше я тут никогда не бывал. Где тут? На этом…
 …берегу? Вокруг меня вода, значит я на острове, а в данный момент на берегу. В голове ни одной мысли, я ни о чем не хочу думать. Мерзкий туман! Ни одной мысли!? Как будто нет ничего, о чем бы я мог подумать, будто не было ни вчера, ни среды, ни субботы. Хотя этот дым беспокоит меня… Или это туман? Я стою на четвереньках, упираясь руками и коленями в… берег fuck! Определенно берег, раз дальше плещется вода. «Не камень, не земля и не песочек – просто берег»,- вот так я и стоял, как табуретка, думая о тумане, который беспокоил меня. Или все же дым? Я попытался сделать глубокий вдох… Попытался? Потому что не уверен, что сделал его. У меня тут же заболели легкие, руки, голова, ноги – в общем, абсолютно все! Неосознанные мысли, недодуманные мысли. Ужас…
  Так, по порядку, с берегом определись, далее дым это или же туман? Наверное, все-таки я выбрал дым, потому что заорал:
  - Горим! Пожар!!
  Но не было, ни звука, ни эха, может не было и крика. Я не узнавал свой голос, точнее не слышал его или его вовсе не было. Дымотуман не уплывал, не рассеивался, не шевелился. Он висел серой массой, которую при желании можно было зачерпнуть в ладони. Но… желания не было. Эта пелена была похожа на паутину, сплетенную миллионами паучков.
 -Хм, это ж что им пообещали, чтоб они работали все вместе?- почему-то волновало меня прямо сейчас больше остального.
  Мысль казалась пресмешной, я захохотал и упал на бок. Кругом была ночь, кажется… Где-то впереди светилось что-то похожее на свет фонаря. Я попытался подняться. И тут же  тысячи иголок впились во все тело, так, если бы я пролежал денек не двигаясь. Надо было только подняться. Поднялся… и теперь оставалось удержаться. И я пошел на свет фонаря.
  Я спокоен, я иду, я крепкий…
  Я уже чувствовал все свое тело: голова раскалывалась, спина болела, ноги…(я даже нагнулся, чтоб удостовериться, что они точно есть) идут, руками крови нигде не нащупал – и то хорошо. Могу ли я сделать сейчас что-нибудь? Шнурки завязать, вытащить спичку из коробка, помешать ложкой чай?.. Ничего ненормального, плевать! Тьх-фу… а не чем, fuck.
  - Я ухожу отсюда,- решил я и с этими словами упал на четве- реньки, потом руки будто подломились, тело рухнуло на бок и только глаза не отпускали еле виднеющийся ореол света в этом долбанном тумане или дыме. Шея до боли искривилась, но я видел тусклое мерцание фонаря где-то вдали…
  …на раз пятнадцатый я снова поднялся на ноги.
  - Я ухожу отсюда!- снова повторил я и не упал, уже хорошо…
  На пути мне попался какой-то источник, и я стал пить из него воду. Пил долго, еще и еще, много воды, а потом заплакал. Пил и плакал, плакал и пил, и что это на меня нашло? Не могу сказать, но под ногами появилось прекрасное ложе из лепестков роз, ложе мира! Полжизни, чтоб только полежать на нем, другую половину, чтоб тебя никто не трогал, но…я не хотел ложиться, я должен идти. Я иду домой. И сделав пару шагов, оказался в огромном зале, столов на пятьсот-семьсот и за всеми столами кто-то был. Передо мной стоял свободный стул. И я уверен, что это он меня нашел, а не я его. Пришлось присоединиться к этой компании, походу рассматривая их непроницаемые лица. Я готов был поспорить, что все они о чем-то думают, но сам не ответил бы на вопрос, что волнует меня. Справа сидели двое: дед-коротышка с бородой-лопатой и руками «клешнями», то есть такими здоровыми кистями и мускулистыми предплечьями, что спокойно мог бы бороться с медведем за бочку меда. Рядом с ним сидело зеленомордое существо, которое когда улыбнулось, показало длинноватые (схожие с вампирскими) крайние резцы. Совести у него было, наверное, как у сутенера. Слева сидел… кентавр? Мое желание посмотреть под стол не осуществилось…
…когда я вытащил пачку сигарет, он сам подошел ко мне и:
 - Можно?- в его голосе, как акцент, прозвучали звуки-нотки молодого жеребенка.
 - Пиво тут есть?- подавая сигарету, спросил я.
И, взглянув обратно на стол, уже увидел кружку пива. Надпив треть бокала, я поставил его на стол и взглянул на последнего сидящего за столом. Некто в одежде с капюшоном, которое  скрывало его лицо… Человек? Пусть будет человек – так как-то спокойней. Вернувшись к бокалу и хорошо приложившись,  я почувствовал, как холодноватое пиво вливалось в меня и наполняло беззаботностью и легкостью, а вокруг снова туман обнимал меня, как теплым одеялом, под которым спокойно…
   …и моя голова – бздынь! – упала на стол.
  Проснувшись, я хотел о чем-то спросить или что-то сказать, но не мог вспомнить, ни полслова, ни намека на это. Потом попил пива… и бздынь! Проснулся… Со мной рядом сидели четверо с каменными рожами, а один вообще с зеленой, а один… ха! Совсем без нее, потом проснулся снова… Попил…
 Как-то, проснувшись, я закурил. Пауза. Промежуток времени на глоток воздуха, секунды отдыха во время наказания плетьми. Я закурил, и рука не потянулась за пивом.
  -Где я?- спросил тот же хриплый голос, который я не узнал.
  - Там, где ты хотел оказаться,- ответил дед-коротышка.
  Хотелось вспомнить, что заставило меня выбрать это место, эту компанию, но разум будто был измазан медом – все потуги упирались во что-то мягкое и вязкое. Мысли носились, как карусель, но, только я думал, что ухватился за ниточку, как  она ускользала. Я потянулся за пивом…
  - Дай закурить,- снова попросил кентавр.
 …Пауза. Отдавая сигарету, я смотрел в его глаза, такие яркие,
озорные. Может  я и хотел что-то сказать, но он опередил:
  - Я знаю о капле никотина…
  Правильно, нафиг пиво, надо хоть что-нибудь вспомнить, тогда будет и пиво, и сигареты…Уловка удалась.
…я вспомнил, что пробовал себя…Напился, чтоб не было страшно, и …очнулся на берегу. Я что топиться хотел? А здесь пиво и пиво, и бидон меда в мозги залили.
  - Где я?-  повторился я и теперь мне ответил капюшон, голос из-под одежды.
  - Хочешь знать? Ты почти умер.
  Никакого эффекта он на меня не произвел, я это уже знал.
  - Почти - это не умер.
  - Но ты хотел…
  - Но я передумал.
  - Но сначала очень хотел!- наседал капюшон.
  - Я очень хочу домой!- ответил я, мучительно медленно освобождая свой разум, от вязкой инородной смеси злости или же запутавшись в собственной гнили собственного разложения. Медленно ли, не знаю, потому что время тут стояло: солнце не двигалось, ногти не росли, сигареты в пачке не заканчивались. Выловив, как сетями слово «истина» и, поварившись в собственном соку, разум пришел к выводу, что истина – это ценность сама по себе, а не, потому что придерживаться ее похвально. Нет оснований полагать, что все воображаемое существует и истина, как красота относительны. Тот, кто идет в поисках утешения и любви домой, не станет выискивать доказательства, того, что его ждут дома, он не нуждается в них. Теперь я пил пиво, когда что-то вспоминал. Некоторые воспоминания меня радовали, какие-то были полезными, а иногда моя память откапывала такое, что это меня пугало…
Я перестал рассчитывать на кого бы то ни было еще в детстве, это случилось, когда мне было лет пять…
   До вечера я с кем-то игрался (с мальчиком или девочкой, какая разница?) и,  улучив момент, когда за нами никто не смотрел, мы пошли к водоему рядом с домом. Ночью! Одни…  Помню, что мы были на берегу, вода стремительно текла – и значит это была река, в озере она стоит – и берег ушел из-под ног, а я оказался мгновенно погребенным ее слоем. 
   Глотая мутную воду, вырываясь из лап водорослей, я повторял три слова: «берег», «дышать», «бороться»…И я тянулся к траве, она рвалась, течение тянуло, но я выбрался. Была бы хохма, если б я написал, что я тогда утонул…
 Пятилетний ребенок тогда не испытывал страха, он не знал, что мог исчезнуть, умереть. Тот ребенок тогда был бессмертен и даже не испытывал злости к тому, кто был рядом…
   Лет где-то до четырнадцати я постоянно игрался со старшими ребятами, и они принимали меня. Мне даже было позволено обсуждать и смеяться над их девушками, лежа зимой на выкинутых людьми елках. Находясь среди волков, я должен был иметь свои зубы… Школьные друзья появились в лет шестнадцать. Я был не таким, как они, был сильнее, быстрее, МОЯ команда всегда выигрывала. И я оставался один…
   Тогда я еще мог беззаботно плевать на то, что они боятся меня и ненавидят, хотя и тогда это было больно. Постоянно приходилось видеть жульничество и ждать подвоха – честно у меня было не одолеть. Но я преодолевал все это, не прилагая усилий больше, чем обычно, не понимая тогда, как впрочем, и сейчас – чем было вызвано, то предательство…
  Дальше меня встретил взрослый мир лицемерия и фальши… Оценки, зачеты и экзамены тупицам, ставили ради рейтинга учебного заведения; результаты спортсменов, приписывали, из-за мнимого уважения и дешевой славы между тренерами; работников оскорбляли из-за просчетов руководства – это ваш мир. Мой, не зеленее и не радужней! Отец ушел от нас с матерью, когда более всего был нужен. И мама, озабоченна желанием еще чуть-чуть побыть счастливой, немного пожить для себя, утратила и счастье, и меня…
  Когда я рассказал об этом капюшону, о том, что осознав, что будущего не будет, я пытался не подпускать к себе никого, кому мог бы причинить боль. Он обещал помочь. В чем? Это трудно находиться под грузом предательства и нести свой крест в поиске неизвестно чего, ведь будущего не было…
  Я отказывался от людей, считая, что оберегаю их от себя, я желал им свободы, не хотел, чтобы они разделили все то, что уготовлено лишь мне. И нет большой разницы: весь мир стал против тебя или ты встал на пути у всех. Солнце будет светить все равно, непонятным, изгоям, проклятым, умалишенным и даже, если небо покрыли тучи – надо лишь поднять голову…
 Я на берегу… Не дома, куда я хочу снова попасть, я на берегу. Я сбежал сюда, значит дома была опасность. Люди (и я тоже) сильнее всего поддаются старым чувствам: страх,  ненависть, любовь – это, как шаг назад, на ступень ниже, но это спасает жизнь. Разумом я верю в бога, моего, личного, но я упиваюсь свободой. Истина и красота относительны… Одна мысль меня посетила и заинтриговала – мир не творение, а звено какой-то системы, а другая ужаснула – зло это перворожденное проявление непосредственно самого начала, как и добро. И они тоже относительны…
  Я рассказал об этом «капюшону» и он загадочно произнес:
 - Догматическое и авторитарное содержание законов как-то исключают свободомыслие.
 - Но, есть, же право на «аброгацию»,- не сдавался и я, требуя отмены устаревших правил хотя бы для себя.
 - И ты готов его добиваться и защищать?
 - ДА!- не задумываясь, ответил я. – Потому что я не должен хранить в себе прошлое существование! Потому что я внутри часть вселенной, где хозяином являюсь только Я! И только от меня зависит, чем наполняется МОЯ вселенная! Кто-то кроме меня может быть владыкой моего мира?!
  Я говорил так, будто уже готов полезть в драку… я рождался заново… Но «капюшон» вылил на меня ушат воды…
 - Проходят эоны, а кое-кто не меняется ни на атом… Примешь на память дар?- снова с каким-то подвохом спросил он.
  Я молчал и ждал, ждал и он. Мне вообще показалось, что он заснул или забыл обо мне, о «даре», о том, что мы говорили…
     Иногда некие действия приводят к необратимости…
  - Все мы тут древние, как само время,- начал было говорить он снова, как будто и не молчали мы совсем.
 Я, посмотрев на стоявшие часы, постучал по ним и напомнил этому «древнему, как время»:
  - Тогда давай ближе к теме, а то мне еще в XXI-ый век надо…
   Это был тот единственный раз, когда я перебил его рассказ, ожидая своего подарка «на память»…
  - Слишком много людей в те времена меняли места «где они родились» на те, где «жили и погребены». Семья, род, племя начинаются с чего-то общего, ценного. Хорошая плодородная земля, теплый дом, преданность, надежность… Твой род по-сути начинается среди даков и гетов, которых впоследствии называли фракийцами, когда те стали большими городами у скоротечной реки. Много эонов тому назад одним из вашего рода был сильный, мужественный и умный Децебалус. И еще примеров гордых и храбрых фракийцев можно привести много (он назвал около десятка имен, но я их не узнавал, разве что кроме одного)… Спартакиус. Было много сражений, битв: то они отбивались от иллирийских племен, пока тех не поглотили франки; то смешивались со скифами, которых подмяли под себя готы, а позже их всех заставили породниться с собой гунны. Дело вобщем-то не в них… Децебалус, первый в вашем роду закончил жизнь самоубийством. Где-то у тебя записано: «гордость и храбрость». Шли эоны, прибавились венды или венеды, племена стали называть славяне, в эти времена они болгары… Край, где жил твой род, более трех веков находился под владычеством османов, а как ведут себя захватчики ты, наверное, догадываешься. И «гордость, и храбрость» твоего рода стало вашим общим проклятьем… Твои предки все чаще заканчивали свои жизни, бросаясь на мечи, сражаясь, но, не сдаваясь победителям. Иногда они уходили только из-за того, что были просто гордые и храбрые. Твоя бабушка была по пояс в реке с ребенком на руках, которой была твоя мама… а та позже тоже чуть не утонула, не желая жить…
   Я почти не дышал, не мог вымолвить ни слова, не хотел поднимать головы. «Обреченность»…- только это крутилось в моей голове. И что еще река рядом…
  Безысходность… «Как? Как они могли?»- спрашивал я себя, спрашивал и МОЕГО бога. И не было мне ответов… Нет, я не обвиняю их всех, как и не оправдываю. Все то зло, постоянно крадущееся по пятам моего рода, достаточное оправдание. И мы превратились в изгоев этого мира, рождались, чтобы быть одинокими, чтоб страдать, уничтожать. И, наверное, мой род заслуживал это истребление, как вид, который позволил себе слишком многое. В истории человечества были люди и похуже, но это не мое дело! Зло почему-то выбрало нас… меня в частности…   И род должен быть истреблен…
 Я потянулся за пивом. Меня не защищал щит моего бога, как
 эгида Зевса всю Грецию. Моему богу позволено быть иногда ленивым и ничего не делать. Здравый смысл и всеобщие правила подсказывают, что, если хочешь добиться успеха в этой жизни, необходимо считаться с условностями. А человек, не делающий этого, не поступающий «как все», рискнувший делать все по-своему, то это человек спесивый, неразумный и ненадежный в глазах общества. Умалишенный… «УМО»…
  Сойти с проторенного пути – та же лотерея. Много званных, да мало избранных. Я потянулся за пивом: «Вот и я добрался до моих Каталаунских полей близь Труа, где были разбиты великие гунны. Чем не подходящее место для такого урода, как я?!»
Когда у меня были деньги, люди, окружавшие меня, косились в мою сторону, недобро смотрели. Чего желали – не знаю. Но как только я чувствовал себя плохо, болел, напивался, блевал  или впадал в депрессию, я становился таким же, как все они – несчастным… И они принимали меня, как «своего». Fuck. От кварков и антикварков перешли к дерьму, деньгам, лжи и лицемерию. «Классный» обмен! Впечатляет!..
  Боль надо было убить, и я потянулся за пивом…
 - Капюшон,- позвал я и его мантия сдвинулась в мою сторону на сантиметр, что, наверное, означало, что он весь внимание. – Мне нужна лазейка, дверь, выход. Я хочу уйти отсюда и меня не устроит в ответ «уходи». Мне нужен совет, сообщник, друг.
  - Твоя интроекция проста и уродлива в своих основах, но далее ее можно истолковать на любой лад. Она усложняется до абсурда, но в этом ее прелесть: примеряя множество форм и лиц, ты остаешься самим собой.
 - Если тебе не трудно, повтори эту хренотень на человеческом языке, а то, если я доберусь до словаря…
 - Понятно,- безразлично согласился капюшон, - Разобьешь ею кому-то голову. И как вам, идиотам необразованным, удается оставаться силой, способной драться?
 - А бог нас знает, -как-то двузначно ответил я.
 - Интроекция – это начальный внутренний мир человека, - снисходительно объяснял он, - А твой ассоциируется с черной радугой. В которой черный цвет можно приравнивать к  фундаментальному уродству и огромной силе, а радуга – это твоя многоликость. Поэтому ты и понимаешь многих, сам же оставаясь непонятым никем. И я не пойму… как ты решился попасть сюда имея такое желание жить и бороться!?
 Я снова взял в руку бокал пива и еле услышал, уставшего уже сочувствовать мне, буркающего капюшона:
  - Кое-кто может тебя отсюда вытащить так же легко, как ты извлекаешь из пачки свои сигареты, но он чего-то ждет, дает тебе время или возможность что-то понять…
  - Понять что? - снова я, потому что у меня были только тупые вопросы. Все вокруг казалось простым, ответы валялись под ногами, надо было лишь нагнуться и поднять их. Только мне, наверное, хватало смелости поверить, что из ада билетов обратно не продают. Попавшие сюда убивали свою боль. Им всем было просто больно!..
  - А если черную дыру столкнуть с подобным ей же? Никто не пробовал? - почему-то веселился я.
  Энергия – это обмен и освобождение…Сила, власть…
  Но во вселенной это всегда честный обмен. Убирай за собой, не мусори, не писяй мимо унитаза и этого хватит для того, чтобы порядок остался неизменным. Существует множество причин, по которым люди мечутся по всему миру и по углам своей квартиры в поисках счастья, а оно не всегда находиться, потому, что не делится на всех поровну. Все вокруг казалось простым, ответы лежали под ногами, надо лишь нагнуться и поднять их – принять.
 Я никогда не слушал советов от людей мне не знакомых. Мне смешно было слышать речи обрюзгших, зажравшихся морд, не влазящих в телеэкран о свободе и независимости. От кого независеть?! От чего быть свободным?! Они обещают навести порядок, привести к чему-то получше, изменить, решить, что-то дать. Со всех сторон слышатся лозунги, типа:
 - Вам не заглушить голос народа (совести, разума, бога)…
И вот это уже смешно, потому, что нет в них ГОЛОСА народа, как и совести, тем более бога. Они неискренни, ненастоящие и не стоят ничего. Кретинский тварный мир требует тварных кретинских методов решения проблем.          
  Библия? Не в ней ли всем сказано: «Не сотвори себе идола (кумира)»? А тут для этих не имеющих сознания крестьян, не способных к сопротивлению от тщеславия и роскоши, делают соборы, уверяют, что приходить надо именно к ним и главное носить деньги! Да пофиг за что! За рождение и крещение или прошла болезнь – за здравие, а может ты сдох – за похороны. Богу было бы стыдно за то, что сделали с его словом, что вера представлена людям, как элитный клуб для избранных, и там престижно и необходимо состоять, имея всякие, желательно золотые, атрибуты. Ему было бы стыдно, что его превратили в идола, нагнетая дикую конкуренцию среди молящихся (хорошо хоть еще нет рейтингов, конкурсов и призов – что было бы равносильно предательству).
  - Ну, что вперед на мины…
  Я напился…Потом очнулся. Люди теряются, когда ломается их система ценностей. Мне было стыдно, когда я открыл свои глаза. Стол и я за ним…Ничего не изменилось, никто никуда не делся. Состояние было, будто меня ударили по голове и я отключился, но вот, что странно…
  …ударили по голове, потерял сознание – заодно и поспал, а проснулся я вобщем-то полный сил и азарта, а не разбитый в дребезги, как предполагалось.
 - Так девочки и мальчики, я собираюсь домой.
 - Достал ты уже своим «домом»,- огрызнулся зеленомордый.
 - Заткнись, рожа зубастая. У него все еще есть возможность,- пробасил дед-коротышка, который через мгновение лежал на полу, борясь с орком.
  Они барахтались возле стола, не обращая внимания на мои потуги найти смысл в тех словах, и я умоляюще спрашивал:
   - Что? Что ты сказал?   
  Кентавр подошел ко мне (брр, никак не привыкну к нему) и попросил сигарету, подкурил и направился к борющимся. Его они тоже не замечали, но услышали, когда он сказал:
   - Зеленомордый, не дразни его…время придет…
  Возня тут же прекратилась, дед забрался на свой стул и, как-то надменно глядя на орка, выдал:
 - Боги умирают, кто-то рождается…Если сильно желать, то ты сможешь…Боги умирают, когда их перестают любить…
   Как-то призрачно намекнул он…И это все?! Призрачно?! Намекнул? Я не тупой, но переспросил еще раз:
 - О чем ты говорил? Какая возможность?..Или…я умру, когда кто-то «там» перестанет меня любить? Я даже не уверен, что меня кто-то любил…
  Ффф-fuck-к! Снова прорубь…
  - Даже стул может любить,- подал голос орк.
  И вот в чем в чем, а в любви стульев к спине этого ископае-мого я не сомневался. На одном из таких я сидел, прижимая его к полу, чтоб он не выказал свою тягу к зубастому.
  - Единственное создание, которое меня любит это…- начал я и отрезвел в один момент. Создание! Это может быть…Или нет, этого НЕ может быть!
  - Нет сущности, которое ведет бесполезное существование,- резюмировал капюшон. –Ты должен был понять все сам.
  Я недавно тут зацепился за что-то ногтем, надломил край и это не сильно мешало мне, но создавало неудобства, какой-то дискомфорт – вобщем так не должно было быть! Я пробовал сгладить надлом, пошкрябав его другим ногтем, но наделал еще больше проблем. Теперь у меня на пальце торчала полос- ка белого непонятно чего. Решив покончить с этим, я поднес палец ко рту и вспомнил…
  …как-то дома, сидя на полу, я так же решал аналогичную с этой проблему. Тоже тянул, шкрябал, а затем решил откусить кусочек ногтя, и ко мне подошла моя КОШКА. Грызя ноготь, я вызвал ее дикое неудовольствие, и весь ее вид говорил сам за себя: «Кто из нас тут лучший грызун и лизун, а?» Я только показал ей палец, как она быстро и аккуратно откусила кусок, что мешал…Она появилась в моей жизни крохотным комком, помещающимся в карман моей рубашки, а моя ладонь была для нее целой кроватью. Мы вместе ели и спали, я плакал – она утешала, в холода она согревала меня, как батарея. Я знал, кто меня любит и верит, и не отпускает…Я возвращался к ней всегда.
  - Коська, мое чудовище…Но разве?- сказал я и посмотрел на капюшона, который покивал и произнес:
  - Угу, гордость и храбрость? Да?
  Почему-то эти слова, вознесенные мной, его устами звучали, как большая глупость, девизом безысходности, лозунгом неудачников. Сражающихся, но обреченных на поражение. Они – эти слова – звучали сейчас не дерзко, а как издевка. Да и вид они теперь имели жалкий. Моя злость чуть не затмила его следующее словоизлияние:
  - Кто-то говорил, что у твоего рода была легенда.
Все повернули свои головы к говорящему, а у зеленомордого даже глаза округлились:
  - Что? «Кто-то» говорил…А не…
  Капюшон резко повернулся к орку и тот, недоговорив, стал рассматривать какую-то трещинку на столе, как будто в его жизни кроме нее не было ничего важнее.
  -…была легенда, написанная рунами в стихах…(тут приведен относительно точный перевод стиха, звучавшего в оригинале) «Что за напасть родили человеком?..что спорит с миром всем и слышит он проклятия от всюду. Иль мир «чужой» желает, жаждет смертию моей избавиться от той дороги к суду? За что существование мое, как рана, что неизлечима и болит? Но будут найдены бессмертия одежды и враг, в сиянии победы, сломлен будет иль убит…»
Еще были руны, меняющие свое значение,- и капюшон что-то начертал на столе…
  - Общий смысл может означать, как «мужественный род»,- подал голос орк и возможно это был первый раз, когда в его словах не притаились грубость и цинизм.
  К еще большему удивлению всей компании, он, положив на мое плече свою лапу продолжил:
  - Быть может ты не ПОСЛЕДНИЙ в своем роду, но ПЕРВЫЙ в этом новом – «мужественном».
  На лицах, сидящих за столом, появилась теплота и улыбки… Надо же! Просто, говорят у орков нет души…
  …и я увидел (или мне показалось) силуэт кошки над рекой. Но ведь они – кошки – не любят воду. Эта не любила тоже, но у нее были крылья – безумное, скандальное животное…И мое видение кто-то заслонил. Парень этот, более двух метров ростом, был схож с домом. Облаченный в нечто яркое, ртутного оттенка, но сейчас выцветшее, потрепанное и изъеденное кое-где молью. На голове у него торчали жесткие, седые волосы, давно нуждавшиеся в стрижке… Мне сначала показалось, что это один из тех бездельников, кто живет с того, что рассказывают жалостливые повести о злосчастной судьбе и клянчат у всех деньги. Он остановился возле нас. Я готов был полезть в карман, ища мелочь, а он стоял и молча, смотрел на меня. Оглядывая меня козявку мелкую, сверху естественно, потом слева, справа, вдоль и поперек. Я запрокинул голову и хотел тоже рассмотреть его получше, да куда там! Я зарычал, взял стул и поставил перед ним, поднялся и посмотрел в его глаза.
  - О! Теперь я вижу, кто к нам пришел!
   Я смотрел в его глаза и тонул. Они манили и влекли меня во внутрь, в глубину – и я бы прыгнул, если б он не моргнул. Но я не могу вспомнить какого они у него цвета. И еще… у него было будто несколько лиц!
  - Я знаю, кто ты…- неожиданно даже для себя, сказал я. –Ты… Янус…
  Он молчал и ждал, а я, наверное, был похож на клоуна, хотя никто что-то не смеялся. И снова с упорством крота мне надо было рыться в своей памяти. «Чем он занимался этот божок прошлого и будущего? Повелитель дверей. Он знает лазейки! Двуликий». А как только я это вспомнил, он произнес:
    - У реки есть течение…
  Сказал, развернулся и исчез, растаял в дымке тумана.
    - И это все?!- спросил я с таким разочарованием, будто сам во всем и виноват, хотя все правильно – нечего ожидать чудес от парня с голодным видом и в одежде, просящейся на помойку. Но разум уже думал, процесс запущен. Я опять должен был – просто обязан! – понять сам что-то очевидное. «Течение. Оно течет… Дважды в одну реку? Не то. Приносит и уносит, течет, движет… Уносит!» И я снова перенесся в память ребенка, что упал ночью в реку…Его уносило. «Сопротивляйся,- шепнул я ему. – Плыви!» И вот оно! Плыви, борись с течением. Плыви против течения! Но… я, же не пловец-чемпион и не дельфин-шизофреник. Нам нужна лодка… Образы проносились в голове с такой скоростью, что я не успевал их запоминать и понимать. 
   Лодка, гребцы, парус… да, но где взять ветер? Пропеллеры, велосипед…Причем тут велосипед? Так даже взлетать раньше пытались…Я окинул взглядом сидящих, потом посмотрел на то, за чем мы сидели…Прекрасный большой стол.
  - Зеленомордый, ты грести умеешь?
  Он не искал поддержки ни у кого, он просто посмотрел на деда-коротышку, на кентавра, потом на капюшона, на всех остальных и улыбнулся. И хотя о нем трудно так сказать, что он «улыбнулся», его клыки вечно торчали из его рта, но тут он превзошел самого себя – оскал-улыбка вышла милой.
  - Похоже, кто-то скоро сопрет стол,- сказал он.
  - Похоже на нем нигде не написано, что он является чьей-то собственностью,- как можно презрительней скривился я, почти скопировав голос и манеры орка, и мы громко заржали.
   В пылу веселья, я хлопнул по плечу капюшона и притих. А что если бы?.. Ну, это… Вобщем я так и не додумал, что было бы, если по нему нельзя было так хлопать. И все продолжали смеяться. А потом появился гул и он все нарастал, превращаясь в ритмичный стук, похожий на барабанный… бум-бум-бум-бум… Я поднялся и дымо-туман рассеялся – а вокруг нас появилась огромнейшая пивная, миллионы столов! И все кто был за ними стучали кружками по столам! И на моих глазах появились слезы… Я-то ухожу… Попытаюсь. И может даже стану свободным… Свободным!.. а как же они?.. А они были готовы ломать столы! Просто дать кому-то в зубы в ответ, дать ему сдачи, тому, кто обидел, очень важно само по себе.
        Так снова рождалась ГОРДОСТЬ…
  Судно проектировалось… минут пятнадцать…
  Понятия не имею, откуда взялось столько народу, тем более со знаниями кораблестроения, но дело шло. Мне изредка  удавалось увидеть их творчество, когда они поднимали свои головы, чтоб поспорить или что-то обсудить. Получался-таки симпатичный чертеж неслабого кораблика, типа трирема, три ряда весел, длиной метров пятьдесят, шириной десять…
  Высота борта была около четырех метров и кто-то рьяный, спросив, насколько наше судно погрузится в воду, сразу же получил в руки ведро и был назначен «главой вычерпывающих воду за борт». После я видел его, но узнавал, конечно, по ведру, которое он таскал везде за собой. Каждый хотел быть причастным к этому делу и внести свою лепту в процесс, из-за того, что все знали – результатом будет всеобщее надругательство над чьим-то могуществом. Все могли бы теперь тупо ходить и улыбаться в лицо кому-то гневно ругающемуся дяде, но дядька-то знал бы, что над ним просто издеваются… Над ним самим!..
  Никто не руководил процессом – это было невозможно, он был сам по себе. Они постоянно что-то рубили, тащили, пели и копали: «Белые дни, пройденный путь, никогда не бывает правильно…Вверх по реке, вверх по судьбе…в плаванье…»
   Так заново рождалась ВОЛЯ и обрастала силой.
  Трирема стала шедевром архитектуры и кораблестроения – викинги бы удавились от зависти. На берегу, мы установили пропеллеры. Винты! Они будут нагнетать ветер и не просто ветер – нам нужен был шквал, ураган…
  Помню было похожее в 1999-м. Молнии всех цветов, дождь, гром и ветер – штормовой, напирающий, гнущий деревья…
  Казалось, если и наступит конец света, то пусть, хоть вот так – красиво. Красиво и просто…И просто красиво…
  Песню пели постоянно и откуда она взялась, не знал никто. «Я не устану ждать, белые дни, я не устану верить. Никогда не бывает правильно, поднимай паруса и в плаванье…» Немного позже мы спустили трирему на воду и после двух снов – ведь тут время не существовало, нельзя было сказать: «на другой день». Здесь не было солнца, рассветов, весны, зимы, ночи – лишь туман и сон… тут все замерло, кроме нас, ломающих столы, строящих, делающих пропеллеры и поющих. В другой период мы около получаса шли на веслах против течения… И может мы стояли на месте. Может! Но мы плыли!
  Мы не были поглощены рекой, мы плыли, никто не опустил рук, не бросил весел и они еще пели.  Парус шили из одежды, и теперь многие были похожи на тех рассказчиков слезных историй, за которого я принял вначале Януса.
  Вскоре все было готово. Вот и все… И тут я обалдел! Капюшон обнял меня совсем по-человечески, на прощание. И голос его стал немного печальнее, похоже он действительно был не рад нашему растованию. Как впервые был рад моему появлению тут и моим расспросам – он был счастлив быть полезным кому-то, а теперь это заканчивалось.
  -Прощай,- чуть хрипло сказал он.
  -Не спеши,- улыбнулся я. –Вот так взяли и отпустили зверя в лес из клетки, да?
  -Они не готовы к вашей изощеренсности…
  -Изощренности,- поправил его я.
  -Да, к гибкости и коварству человека. Они, как дети, дерутся, делят огромные куски, забывая о мелочах. Могут, например, поставить большую собаку у входа и не подумают о…
  -Течении?- снова спросил я.
  -Тут долгое время был порядок. Таковы правила.
  -Пора их менять…
  -Дорогое удовольствие,- то ли объяснял, то ли называл цену капюшон.
  Но на меня уже нашло что-то героически-психованое и я вы- зывающе ответил:
  -Цена договорная.
  В это время явился ветер, винты набирали обороты, гребцы занимали места на борту триремы, я зашагал туда же, с ними. «Что ж, поднимай паруса и в плаванье!» Вокруг становилось как-то страшновато, будто тебе сообщили точное время беды, но обманули – несчастья не будет, но предупредить об этом забыли, хотя ты продолжаешь готовиться. Будто тебя должны ударить по спине, и ты заранее втягиваешь голову в плечи, чтоб по шее еще не досталось…
 …а сердце выскакивало из груди и любой шорох становился сигналом к чему-нибудь, что тебе точно не понравится. Парус поставили с хлопком – и я чуть не подпрыгнул. Оглянулся…
  - Нервничаешь?- спросил, ухмыляясь, зеленомордый.
  - Мне будет тебя не хватать,- оскалился я.
  - Лживые, медоточивые уста,- загоготал он, - Но мне приятно это слышать.
 И весла легли на воду. Теперь только вперед – другого шанса может и не быть. И снова запел ветер, запели на берегу, как и некоторые гребцы. Долго совершено ничего не происходило, а возможно мне это просто показалось. Не уверен, что мы вообще двигались… «Достаточно времени…»- подумал я. Когда его бывает достаточно?! И отчего-то я стал вспоминать, как я оказался на острове неупокоенных, среди существ, которых не похоронили или рядом с ними не было в нужное время того, кто огорчился бы, или до самой смерти не смирился бы с их… уходом. Остров непогребенных.
  Снова вспоминаю, опять было. Возвращение по кругу? Зако- номерность? Я не уверен в выборе правильного решения из тех многих, что есть, ведь не звери мы… а жаль. Мы не можем знать собственного будущего, но должны иметь встретить его. И неужели история снова повторяется? Тонны книг и знаний запоминающие жизнь говорят об одном: смерть, взлет, снова упадок, вырождение, взлет…
  Убить неполноценных и аборты – это убийство, а из-за своих амбиций, уничтожить сотни тысяч – это нормально. Уроды! Они найдут и причины: демократия, террористы, угроза нам всем. А те, кто посылает других на войну, в ней не участвуют.
  Как я оказался на острове? Тогда я думал, что спасаю свою никому не нужную жизнь. И вместо того, чтоб оказаться где-то лежа на шезлонге, любуясь синими просторами океана и попивая мартини, я попал в компанию странных личностей. Где любой из них мог быть монархом в изгнании, удивляясь ежедневно, что это за сброд его окружает?
  …как я оказался среди них?
  …я надрался коктейлем из водки и сока, и размышлял, как бы улизнуть от каких-то ублюдков. Выход был только один: скрыться, взять другое лицо, уйти, но жить бы я так не смог. Я вспоминал, как и что я делал… и как я убивал тех людей.
  Я просто забирался в них. Это было словно путешествие по муравейнику: ходы, тоннели, дороги и дорожки. Я выбирал простейший путь – кровеносная система. Организм – это та же галактика. Все внутри отзывается даже на эмоции. Вот вы подумали о неприятном, и гипофиз выдал дозу гормонов. Те растворяются в крови, давление повышается и бах!.. Знания анатомии помогали вначале, дальше я учился по ходу. Я мог бы совместить нервную и кровеносную системы и бегущая по  нервам кровь, доставляла бы с кислородом невыносимую боль каждой клетке. Но это слишком трудоемко, а мне нужен был результат немедленно…
 Тогда же я и забрался в себя. Что-то во мне кричало о жизни, но сильнее оказалось нечто другое, то, что шептало: «Желал найти выход? Выход здесь». Я добрался до своего сердца…
  А дальше… «Я хочу жить!»- кричал один голос. «Поздно»,- отвечали ему. Мысленно я вернулся в свою комнату: стол, стаканы, тарелка, пепельница, серебряный дым сигареты, что повис в воздухе – ни запахов, ни звуков…
  Только на полу сидела моя кошка. Не двигалась, замерла… ждала… Тут совершенно ничего не могло двигаться – даже время тут остановилось. И только (хотя этого не могло быть), возможно, мне это показалось… глаза кошки… ее взгляд полз ко мне, медленно, лениво, но полз в мою сторону!
  Я взглянул на свое тело… сердце… остановилось…
  Теперь я снова был возле него. И опять в ход пошли знания, накопленные со школы, института, просто из книг – потому, что я всегда считал, что они необходимы в любом количестве. Затратив титанические усилия на сжатия мышц и регулировку трехстворчатых клапанов, я осмотрел мой «двигатель»…
    Трехсотграммовый мешок алого цвета: предсердия, вены, митральный клапан, желудочки, предсердные узлы – вроде бы все готово к запуску, я был доволен. Впрочем, это все не удержало меня от того, чтобы разыскать еще и вазопрессин с адреналином для полной уверенности, что возможно, первый хлопок сердца может быть «холостой». Тогда эти пептидные вещества и сыграют свою роль…
   Еще я чиркнул себе записку-напоминание: «Даже святой должен  заработать свой нимб». А потом записал все события, произошедшие со мной «там», потому что не был уверен, что вспомню их… откуда и переписываю это все без дополнений…
   …весла легли на воду, ветер набирался мощи – я смотрел вперед, мы двинулись. Течение не стало слабее, но я ощущал движение триремы, мы шли. Впереди что-то вырисовывалось и я не мог как-то это назвать, но ЭТО уже было здесь. Я не верил своим глазам! ЭТО было! И было оно только для меня… Среди дыма-тумана, над рекой, повисла в сумеречной дымке между вроде как «небом» и рекой…
                …ЧЕРНАЯ  РАДУГА…
  Мы неслись вперед и там, вдали уже четко был виден обрыв или пропасть, но явно черта, за которую мне надо. Медленно, но упрямо мы приближались. Я уже видел потоки воды – это был водопад, только воды в нем «спадали» вверх, поднимая тучу мелких капелек и брызг.
  Крик с берега…крик, тонущий в шуме водопада. Я разыскал черный наряд капюшона, хотя можно было просто взглянуть на любого, стоящего на берегу – они все простирали руки нам за спину, куда-то позади нас… Рулевой оглянулся и… что-то заорал, увидев ЭТО тоже, но за борт не кинулся.
  -Прыгай!- донесся голос с берега.
  -Прыгай!!- кричали гребущие и снова с берега.
  Я оглянулся… Позади нас, рассыпая гребнями-плавниками брызги, на нас неслось нечто огромное и ужасающее. Я замер,  оцепенел, не в силах отвести своего взгляда…
  …в меня чем-то запустили тяжелым и попали.
  -Прыгай!!!- орал зеленомордый с перекошенным лицом.
  Я чувствовал, как во мне внутри все сжимается и складывается, как карточный домик. Дышать стало трудно и казалось, что нечем, всего трясло, но я все, же повернулся лицом туда, где была черная радуга, которая теперь напоминала больше кусок мокрой резины. Она была рядом, и я побежал к ней…
  Тот о ком слагают легенду, получает паспорт на бессмертие, но он обречен в одиночку пережить весь этот кошмар выдачи «документов»…
  Один шаг, другой, третий…Из слов забрали смысл, забрали даже некоторые слова, оставили лишь символы…Четвертый, пятый шаг, следующий…Скинув на плечи людей бремя греха, исказив красоту звезд, прелесть первой любви и поцелуя, дав «табу», придумав «добро» и «зло». Вопрос касается всех! Или должен касаться? Желают ли люди, чтоб их это касалось?.. Но ЭТО должно касаться их!!!
  Я оттолкнулся от палубы, а сзади… разнеслось треском и хрустом, грохотом и криками столкновение. Я летел, все еще продолжая слышать скрип мачты, шелест паруса, хлопанье и треск ломающихся досок триремы…
  …крики? Я не слышал их…Радуга приближалась ко мне или я к ней, во мне все сжималось, я чувствовал сильную боль… Такую необычную, странную даже. Такое бывает, наверное, когда рождаешься в первый раз – тебе больно, только ты еще не осознаешь этого. Непривычно – да, но ты не знаешь этого, еще нет такого понятия, слова, есть только ощущение…
  …поэтому мы ничего не помним, наверное.
  И первый удар сердца! Оно заработало, как старый паровоз набирает обороты: тук… тупая боль в груди, тук… судорожный вдох, тук… И я открыл глаза. Комната. Передо мной сидит моя кошка, подогнув под себя передние лапы, а через несколько  секунд начинает облизываться, будто не мылась недели две… Чудовище маленькое…
  Не говоря ей ни слова, я поднялся и вышел на улицу. Была ночь и прохлада сразу же укутала меня своим одеялом. Холод слегка прикоснулся ко мне, зато на меня напал голод. Я хотел жрать! Прямо сейчас!
   Где-то недалеко залаяла собака, под ногами зашелестели целлофановые пакеты, проехала машина, гремящая какой-то музыкой, я вдохнул, потом принюхался… И ветерок доносил устойчивую вонь помойки, находящейся где-то поблизости…
  -Вот теперь я точно верю, что я дома,- сказал я в никуда, а потом самому себе, - Добро пожаловать в ублюдочный мир!..
     Магазин находился в минуте ходьбы. Я купил сыра, мяса и пива, и отойдя немного присел прямо на сером бордюре, принявшись есть. Потом увидел скамейку и перебрался туда. Поев, я закурил и перед моими глазами появился свет. Нет, не чудо! На другой стороне улицы включился фонарь, что освещал бигборд, с которого на меня смотрела девушка. Магнетический взгляд карих глаз, нежная улыбка, выразительные дуги бровей и блеск губной помады. Можно было тут сидеть хоть до конца дней, любуясь ею. Казалось, что я самая большая радость в ее жизни…
  -Одинокая птица, ты летаешь высоко. И лишь безумец способен так влюбиться, чтоб подняться в след к тебе, лишь для того… чтобы разбиться. Разбиться с тобою вместе, с тобою… разбиться…- почему-то запел я.
  Так и просидев до самого утра, пока не поднялось солнце, я задремал. А открыв глаза, и увидев знакомое лицо, сказал:
  -Доброе утро, снова доброе…
  За много лет я опять называл утро добрым и посмотрел на часы. Секундная стрелка, живая такая, отсчитывала свои до- ли минут на циферблате. «Хорошо»,- решил я, - «Теперь надо подумать. Нужен тихий бар и пиво». Тихий, в смысле пусть там орет музыка, лишь бы никто не цеплялся с разговорами и ляляканьем. В моей жизни появилась цель, от которой не отмахнешься так сразу.
    Потому что, если дашь трещину – тебя растащат по кускам. И нет большего ада, чем видеть, как на твоих глазах рушится то, что всегда было тебе дорого. Хороший игрок никогда не сделает хода, которого от него ждут. Я остановил такси.
  -Куда?- спросил водитель.
  -В бар, где наливают и там можно курить, уже открытый и с хорошей кухней.
  Ехали мы не долго. Я расплатился, и уже выходя, услышал голос таксиста:
  -Я подожду немного, если вас туда не впустят… Или…- он слегка скривился, и я уже ожидал услышать какую-нибудь гадость. – Если вышвырнут сразу.
  -Хороший бар,- только и пробормотал я себе под нос, якобы остановившись подкурить, сам осматривая вход. Аккуратный дом, покрашенный… лет десять назад, перед входом коробка из-под сигарет – мусорник? – которая сразу же была изъята проходящим мимо клошаром, перед входом чисто, массивная дверь… Я зашел. И fuck it! Красная плитка на полу, телефон, зеркала, отдельные туалеты… А войдя в зал, я вообще ошалел – овальное помещение двадцать на двадцать метров, все под дерево сделано, под потолком люстра со свечами и факелами. Зал старинного замка какой-то, а не пивная. Людей не было… Бармен посмотрел на меня будто я уже просил его помыть посуду, за что он должен будет меня накормить или налить выпить. Вид у меня конечно был, как у козявки замызганной, но я все, же присел за стойку.
  Ничего не происходило. Когда с тобой ничего не происходит – это тоже хорошо. Я в этом уверен. Теперь.
  Изучая батарею бутылок на зеркальной полке, и не остановившись на чем-то, я обратился к бармену:
  -Пива, пожалуйста.
  -Деньги покажи сначала,- спокойно попросил он.
  Я достал бумажку с «мертвым президентом» и положил перед собой.
  -Все показывать или этого хватит?- спросил я.
  Количество нулей на бумажке удовлетворило парня за стойкой и он перестал корчить морду боксера-тяжеловеса:
  -Что будешь?
  С этими словами деньги со стойки были поглощены с ловкостью голодных крыс, в то время как другая рука поставила передо мной пепельницу.
  - Начнем с пива,- решил я. – И мяса. 
  Некоторое время я просто пил пиво, ел и курил, не думая ни о чем. Или о парочке мелочах, не заслуживающих внимания, но важных лично для меня. Поэтому следующие страницы вы можете пропустить, в виду того, что они не имеют к рассказу никакого отношения… Ну, сидел я себе, пил пиво и думал…
  Раньше, я мог ошибаться, но мне казалось, что я ЗНАЛ, чего ты хочешь. Теперь, я безошибочно могу сказать, что понятия не имею, что же тебе надо от жизни. На втором часу первого января у тебя порвались колготки…и что теперь делать? Надо отменить Новый год, лазить по снегу и страдать? Наоборот!!! Надо на все наплевать! Завтра Нового года не будет! Не будет опьяняющего настроения, пришедшего бескорыстно, радости и веселья – завтра этого не будет…
  Примериться с тем, чего ты не в состоянии изменить? Чушь! Как это, примериться? Никогда ни с чем не мирись, найди то, что тебя интересует и привлекает, возьми, добейся, держи это и никому не отдавай! Я не стремлюсь быть понятым всеми, я свободен! Потому что свободен лишь тот, кто способен это понять. Я никогда не обсуждал поведения других людей – у них своя жизнь, у меня своя. Если ошибаюсь я, то плачу или плачу я сам, делают глупости другие, так и расплачиваются же ОНИ! У всех разная цена и своя расплата. И еще не ясно, кому повезет больше!.. У одного человека не было жены, но была мать его ребенка; другой сказал, что никого не просил о своем рождении, так что теперь, «они» обязаны делать для него абсолютно все; еще кто-то хотел «пожить для себя»…
  Все приняли рабскую философию, а кирпичную стену, если та дает трещину, лейкопластырем не склеишь.
   Я перестал верить…
  Верить словам. Они не всегда искренни, они имеют правило перекручиваться для чьей-то собственной выгоды так, что теряют свой смысл, они перестают учить, врачевать, давно не  приносят радость. Их стало мало, их уничтожают, изменяют, еще понимают, но не используют в речи и они умирают...
  Верить делам. Поступки имеют привычку быть оцененными или прибыльными, совершенными для чего-то или кого-то, кто платит. Их становится меньше, тех бескорыстных, по воле души, чистосердечных, приятных…
  Верить молчанию. Недомолвкам, неспособности позвать на помощь, когда тебя (твое тело или душу) бесстыдно и жестоко насилуют, а ты молчишь. Молчанию, которому есть, что вам всем сказать…
  Верить вере. Доверие, обещания, уверенность – обычно к ним прибегают, когда ничего другого уже не остается. Ими разбрасываются, дают и нарушают, с легкостью, не прилагая усилий. Вера популярна среди религиозных людей, но сами люди полны фальши и глупости…
  Верить любви. Всеобщей, простой, чистой и романтической. Любовь не страсть, без которой ее не может быть, потому, что страсть пагубна и если не губит, то гибнет сама. Любовь так же не влечение, которое не зависит от любви и возможно без влюбленности. Страсть не торгуется, а влечение берет то, что дают…
  Верить в людей. Они радуются победе, которая является на самом деле поражением, сокрушаются от того, что они устали жить. Думают, что проиграли, что-то меняя в своей жизни, не видя своих успехов. Раньше было много людей с лицами, что не смогли выиграть, теперь их затмили другие люди – люди с лицами, которые сдались…
  Я тут нашел еще одну «странную» тему…
  …посмотрел на нее со всяких сторон и не нашел середины…
  Проститутки…Один мой знакомый говорит на них «мясо» или же «твари», и что все они за деньги лягут с кем угодно, расставят ноги или их мордой в подушку…А то, что в это же время они унижаются, приносят в жертву свое достоинство, их гордость и их просто насилуют, как-то забывается. Да, над ними совершают акт насилия! За деньги? А кто из вас был бы согласен, чтоб вам за «некоторую» сумму денег сломали руку или ногу? Нет, не трахнули, что-то сломали – совершили акт насилия? Секс – это нежность, соперничество, соревнование в том, кто отдаст больше ласки, доставит больше удовольствия. Не звери мы…Они хотя бы не покупают себе подобных…как и не продают. Не такие падлюки низменные, чтоб кого-то сначала поиметь, а затем вернуться домой и обливать их же грязью в своем «благочестивом» семействе за ужином…
  Нет слабых людей, семей или народов – есть только тупые. Засуньте руку в костер. Ага! Правильно, вы же «нормальный» человек, а если это будут делать с вами другие, то вы будете сопротивляться. Так почему же вы не сопротивляетесь сейчас своему равнодушию, тупости, безучастности, жестокости или лицемерию? Почему не боретесь с ЭТИМ в себе, а потом и со всеми? Потому что «все нормально», а ТЫ ТУПОЙ (-ая)!
  Что-то не так? Но ведь ты не дерешься…
  Надежда сменилась страхом. Главное стало не стремление к счастью, а избежать несчастья. Никто не сможет обидеть вас или унизить, или втоптать в грязь, если вы этого не допустите сами. Я? Я доволен всем, даже неудобствами, потому что все неудобства – это единственные удобства, которые  разрешено мне иметь. Иногда я пью пиво, запиваю водкой, напиваюсь… отключаюсь…Но это не бегство! Это тайм-аут, передышка, это не на всегда, просто именно сейчас я не могу пойти к другу – он занят. Просто я живу так, что иногда бываю, опустошен, как пустой чайник – воды нет, чая не будет. Ненавижу вас всех и себя ненавижу, но вас всех больше! И снова себя…
   Почему? Я знаю множество семей, в которых живут люди, что стонут и плачут друг от друга, потому что они не смогли бы вынести своего одиночества. Трусливые создания. Они не нашли ничего лучше того, чтоб сбежать в Ад, перестав верить в СВОЙ рай, в ИХ любовь, в себя. Жизнь – это выбор: либо ты примыкаешь к армаде варваров, ограниченным идиотом, или ты станешь у них на пути. Возможно ОДИН…
  Ты не армия? И не одолеешь их всех? А ты пробовал? И даже не важно, хватит ли у тебя сил сражаться с ними – главное, что ты ВСТАЛ у них на пути, нашел смелость, осознал, что ты можешь создавать, а не только крушить. Зачем это мне? Все просто, кто-то платит и ставит другую музыку, а она мне не нравится – не подходит для танцев. Примириться? Напиться? Убежать? В бегстве есть одна фигня, с которой не поспоришь – от себя не убежать. От собаки ждут гавканья, а не скуления. Пьяницы и наркоманы, бездомные и дряхлые старики, снова пьяницы – это люди, убивающие свою боль… Их БОЛЬ!!!
   Им просто больно… Больно не за то, что они не по правилам живут, а из-за того, что их не понимают! Многие из них сами себя не понимают, ничего не ищут (они иногда двумя руками свою задницу не найдут!), поэтому прячутся за образами тех, кого мы видим – пьяницы, наркоманы, бездомные…
  Я никогда не хотел спасти ВСЕ человечество и это все, я буду делать не ради тебя, читающий, ты же понимаешь. Хотя ты  можешь тешить себя мыслью: «Ты же врешь, ну врешь же…», твое дело. Но запомни одно – теперь тебе никто не поможет, и ты заплатишь за все сам. Готовься… 
  Иногда так хочется вернуться назад и предупредить, что все будет, не так легко, не так просто, как могло показаться. И то, что ты отказался от своего прошлого не означает, что оно вот так возьмет и отпустит тебя. Как уже говорил, из ада билетов назад не продают…и  двум богам служить нельзя.
  Страх и чувство опасности – это две разные вещи. Трусость и  понимание, что через мгновения тебе полный…
  Каждый день, поднимаясь и глядя на эту сраную, вонючую, дерьмовую планету с ее зассяной погодой, и вспоминая свою никчемную жизнь, я искал что-то хорошее. Оно есть! Его не может не быть! Даже оно прячется от всех…
  Так вот, у меня захотели отобрать мою любовь и я должен ее защитить, попутчики, цветок и кошка не в счет…Записать бы все это, как человек рвется навстречу гибели.
  -Извините,- оторвал я бармена от протирания стаканов, - У вас, среди посетителей есть музыканты, поэты или писатели?
  -Есть,- засмеялся тот,- его даже боялись сначала, избегали. Думали, что он легавый, записывает разговоры.
  -А теперь?- спросил я.
  И бармен, перекатывая пальцами монету, рассказал о парне, которого не жалеют, но и не восхищаются им. Вудворд «Гусь» Хамерльсон – белый, который поссорился с белыми, живет с цветными, потому что они не трогают его, а он не достает их. Работает где угодно, потому что он не попрошайка, он просто  хочет окунуться в атмосферу жизни других людей: продавец,  посудомойка, уборщица – всегда не долго, всегда другое, для книги, которую он собирается написать.
  -У него есть семья?- спросил я опять.
  -Вряд ли, может, была, но здесь не задают таких вопросов.
  Я почухал щетину на правой щеке, перешел к подбородку, на шею и закончил под левым ухом. Бармен, следивший за всем процессом одними глазами, с едва заметной, ироничной улыбкой, выдал, наверное, надеясь на аплодисменты:
  -У тебя есть кошка.
  -Когда будет Вудворд?- меня не очень-то интересовали его догадки и интуиция с наблюдательностью.
  -Если придет, то сейчас или вечером, или завтра,- ответила эта жаба, пожимая плечами.
  Он пришел под вечер. Я узнал его сразу. Помятые, но чистые джинсы, немнущееся жатое поло, длинные волосы, немного растрепанные и нуждающиеся в стрижке, но аккуратные.
  Чистые волосы и его взгляд, доверчивые и открыто смотря- щие на мир, но с налетом горестной растерянности, будто его постигла неожиданная и чудовищная катастрофа.
  И все же я спросил:
  -Вы Вудворд?
  -Что вам надо?
  -Мне нужен писатель в дороге… и, если вы найдете время…
  -Куда дорога?- поинтересовался он.
  Я решил быть честным, тем более что, подслушав некоторые разговоры, которые тут рядом велись о краденых машинах, наркотиках, болтовню шлюх, что мэр предпочитает девочек лет пятнадцати и держит их целый штат где-то за городом,  о продажных судьях – не думаю, что удивил бы его чем-то. А по тому, сколько совершенно идиотских разговоров доносилось со всех сторон: о мобильниках, вещах, шмотках, какая дурь их вставляет круче – я с трудом понимаю, как они заставляют свой мозг различать цвета светофора. И это чудо, что они до сих пор не попали под автомобиль, стоя на дороге…думая о… Подходили люди и нетрадиционной ориентации…Писателю здесь было точно интересно, в месте, где о спичке начинаешь сам задумываться: она хочет спалить все вокруг либо желает обогреть всех и отдать свое тепло. Но я знал, что предлагаю ему больше, интереснее, так, же и опаснее, чем в этом баре.
   -Путешествие в пятнадцать тысяч миль, с бешеной скоростью, без ночлегов, еда в пути, куча опасностей и никаких гарантий,- сознался я.
   И он стал серьезнее гранитного памятника.
  -Если  ваши слова являются правдой, то они пугающие. Если вы расскажите больше, я подумаю.
  Мне пришлось скурить половину сигареты, пока я подбирал слова, чтоб сказать все, ничего не объясняя. Вудворд казался талантливым человеком, просто не у всех писателей талант проявляется в первом же их произведении. Или наоборот, не все могут написать второй шедевр после первого…
   Примеров множество, нужны ли они? Маргарет Митчелл, как и Сервантес с Этель Войнич написали каждый свое, одно, но шедевральное произведение. Стивен Кинг – два-три, а после увлекся штампованием своего «бренда», Джером К. Джером известен своим «Трое в лодке», Эрих М. Ремарк, из-за романа «Три товарища», карикатурист Бальзак высмеял свое время, не предложив пути решения проблем. Талантами до сих пор считаются по праву Джек Лондон, Вильям Шекспир, Дюма- отец, Сомерсет Моэм, Гетте, Жорж-Аврора Санд, Хедли Чейз. Да, жившие в разное время и писавшие в разных жанрах, но, талант – это умение видеть нечто во всем, а не только то, что оно из себя представляет.
  Так и Вудворд. Он мог написать роман и новеллу, трилогию и статью в газету, он мог, но его муза – взбалмошная, пьяная баба – где-то загуляла.
  -Путешествие будет необычным. Я должен добраться в одно место, где состоится поединок и победить. От его исхода будет зависеть очень многое в моей жизни и жизнях многих людей.
   Вуди ждал продолжения, я думал, что все необходимое уже сказано, но он думал иначе.
  -Вы согласны поехать и все записать?
  -Нет,- категорично, не колеблясь ни секунды, ответил он.
  -Не участником, только наблюдателем…
  -Я буду в стороне хлопать в ладоши? Нет, пока вы кормите меня дерьмом, я никуда не еду. С кем вы связались? Долги? Закон? Наркомафия? Контрабандисты?
  -Любовь…- все, что смог, ответил я, - И я ведь компенсирую…
  -Покойники деньгами не интересуются,- парировал он, взяв и перебив меня, когда я еще говорил:
  -Сто тысяч и материал для книги…
  Не знаю, хотел ли он уйти, но спиной уже успел повернуться и остановился. Им руководила не жадность или тщеславие, а простое любопытство – только МОЯ история, а не стоимость его услуг.
  Кое-что я, конечно же, не договорил, не утаил или скрыл, а «оставил на потом». О чем? Что да, я – воин, но я собирал на улице бутылки, чтоб прокормить себя и своего зверя, еще я  продавал книги или сдавал их в макулатуру, словно сжигал, как фашисты или фанатики-инквизиторы – но я выжил, я же здесь. В то время я ложился спать, когда уставал, ел, то, что было или был голоден, преодолевал и ломал правила в себе,   установленные для меня обществом. А потом стал тем, кем я есть сейчас, тем, кто считает что: «No man, no law, no war can stop me». И если вам один раз повезло остаться в живых, то в следующий раз вам повезет, если вы сможете увидеть просто  мое приближение.
  Я долго рассказывал Вудворду почти обо всем… до утра…
  Время, когда я подошел к концу моего рассказа можно назвать позднее или раннее. Потому что весь народ, посетители, уже расходились, только там и сям еще оставались свободные столики. Те, кто был тут от нечего делать, ушли домой, ушли и те, кто забегал выпить на скорую руку после работы. Новые лица появлялись редко и ненадолго, я разглядывал их в те моменты, когда Вуди вздыхал, смотрел на часы или отходил в клозет отлить лишнего, потому что пиво носили регулярно…
  - Я вам не надоел?- даже спросил я.
  - Пока нисколько, что было дальше?
  -Дальше? Я нашел этот бар, дождался вас и вот… Надо будет еще найти двух водителей и лучше, чтоб их пригласили вы.
  -Почему?- спросил он, но я  ожидал этого вопроса.
  -Вы не выберете кретинов или мерзавцев, а они уже будут доверять вам. Я вам верю. И вот это, моя уродская философия оправдывает или не осуждает.
  …да, я подталкивал его, зато, когда я вернулся, за столиком, кроме Вуди уже сидели двое немолодых чернокожих мужчин.
  -Привет, я Догус.
  -Весли «Блэйд» и Айс,- представил их Хамерльсон. -Если эти двое не согласятся, лучших вы все равно не найдете.
  -Во всяком случае, здесь,- добавил Айс.
  Нам принесли заказ – бутылка водки. Я разлил по стопкам. Выпил. Налил снова (только себе), потому что меня никто не поддержал в этом деле в первой попытке. Выпил опять.
  -Алкоголь для возбуждения мыследейтельности?- спросил Вудворд, теперь он стал менее напряженным.
  -Для торможения,- ответил я писателю, а после обратился к тем двум, -Что он вам успел обо мне рассказать?
  -Что ты… Полный псих…- ответил Айс, сидящий слева.
  Это был обладатель полусонных глаз, которые видели почти уже все. Человек с таким взглядом мог бы быть санитаром, наплевательски относящимся к войне где-то в другой стране, потому что свою, он уже отвоевал лет десять назад. А тех, кто поступал к нему с ранением в медчасть, он встречал словами: «А я вас предупреждал…»
  Я не улыбался, потому что готов был заплакать, но нашел в себе силы сказать более менее спокойно:
  -Кто-то не любит меня, давно и сильно. Ставка…жизни двух людей и моя душа. Может я ее давно просрал, но поступить по-другому не могу. Жизнь для воина тоже, что и честь. Если у воина нет чести, то и жизнь ему ни к чему…
  И снова выпил. И налил опять только себе и, глядя на свою стопку, продолжил:
  -Моя честь не зависит от силы врага или это уже не честь. И, если заведомо зная о необратимых событиях в жизни другого человека, ты не пытаешься их предотвратить, то это похоже на предательство. Если б дорогому для тебя человеку грозило смертоубийство, что бы сделал, а брат?- обратился я к Весли и похлопал его по плечу, а он посмотрел на меня с сочувствием, но отрешенно, он еще был не со мной, ПОКА это не его дело. Он должен подумать. Айс выглядел, как и минутой раньше – человек, которому не привыкать к сумасшедшему дому, где он видимо и работает. Вуди опять превратился в барельеф, что сушит себе мозги неразрешимой задачей… Fuck!
  История и рассказчик были реальными, поэтому все это и казалось неправдоподобным! Только из-за этого я обратился к людям, с которыми даже не знаком, друзья меня бы просто выслушали… и только. Они бы не поверили… тоже.
  А мне необходима была ВЕРА! Вера в то, что я тот, кем меня представляют те – «некто». Это надо было мне! МНЕ!
 Только сейчас я понял, как хотела жить моя мама, как хотела быть счастливой, любимой, когда разошлась с моим отцом. И еще искала «своего» мужчину, любовь, а «они» пользовались ею и уходили, бросали, предавали… «Они» лишали ее надежд и рушили мир, в котором она жила и где была хорошенькой, и хозяйственной. И ее мир однажды рухнул. У нее не осталось веры и того, ради чего еще стоило жить. И она бросила и этот мир, и меня…Я не понимал этого тогда, а не говорила со мной об этом. «Таковы правила»,- говорил капюшон. И что ж я ему отвечал тогда? Я поднялся и пошел к барной стойке, заказать еще чего-нибудь «горящего»…Что же я ответил тогда?..
  …Вуди пересказал мою историю коротко и без шокирующих подробностей, и поделился своими впечатлениями:
  -На помешавшегося рассудком он не похож, сюжет может и пригодится, но нет деталей, дорога займет не больше недели, вобщем – я почти согласен. Прогуляемся заодно.
  Весли что-то тревожило. В баре почти никого уже не было и ему показалось это даже символичным – остались только те, кто может помочь этому врагу общества или же оставить его бунтовать одного. «Что такое «плохо»,- думал Вес, - Плохо это то, что не работает. А доволен ли я тем, что вокруг меня? Нет! Определенно и, безусловно! Все кругом катится в пропасть и, при условии, что сказанное Догусом правда, то надо ли мне ему помочь?» Вес все не решался посмотреть всем в глаза и сказать, что он тоже почти согласен…
  …Айс, похожий на туповатого дядьку в шляпе, тоже избегал смотреть на всех. Но он заговорил, уставившись в телевизор:
  -Конечно, у нас есть выбор, и мы можем наплевать на него. Вселенная вертелась и до нас. Но не хотел бы я провести все оставшиеся дни, озираясь назад, думая, а что бы было, если б я тогда помог этому ботанику. Вес, а что если мы поможем, и моей маме не надо будет бояться ходить в маркет? Хуже, чем есть уже точно не станет. Все итак дерьмом покрыто.
  Весли улыбнулся, так лучше. Теперь Айс не станет говорить, что он нас предупреждал – все согласны. И он взглянул туда, где я разговаривал… с белым мужчиной, стоявшим за стойкой – бармена почему-то не было…
  …я ответил капюшону, что пора их менять!
  -Дорогое удовольствие,- сказал кто-то спереди, но я даже не обратил внимания, что голос у него другой, так и, продолжая пялиться себе в телевизор. А опрокинув в себя еще стопочку, я, сбивая с сигареты пепел, увидел, что около пепельницы покоится чья-то белая рука… Белая! Подняв глаза, я увидел того, кто был ее продолжением.
  -Я твой бог,- представился он.
  -Бгрэ-э,- вырвались из меня газы. - Об таких, как ты скоро лавки начнут ломаться.
  -Постой,- попросил он, пропустив мою выходку, и рассказал обо мне столько всего, что половину этого из своей жизни я уже успел забыть, а потом добавил. –Имея силы, мало кто из людей сделал что-то, чтобы многое изменить. Ты лично…(и он снова знал, перечисляя все, что я не смог сберечь, упустил, не утратил, мог, но не сумел…) И никто не виновен, что лишь ты будешь за это наказан, за все грехи. Один. Я выбрал тебя.
 -Вранье,- ну просто вырвалось у меня и не знаю с какой стати я ждал от него объяснений, но услышал их.
  -Хорошо, мне тебя посоветовали.
  -Хм, не знаю, кто из нас более странный,- снова вырвалось у меня, - но вот, что я тебе скажу…
  Кто-то внутри меня заорал, чтобы я этого не делал, что это будет ошибкой, на что я ответил: «Это будет МОЯ ошибка».
  И вернувшись к собеседнику продолжал:
  -Так вот, карикатура ты смешная, совершая подлые дела, уж очень многие прикрываются благими намерениями.
  -Ничего идеального нет,- вдруг мило заулыбался он, - Есть лишь идеальные намерения.
  -Меня от тебя сейчас стошнит,- наглел я.
  -Не должно,- встревожился он, уверенный, что ему известно будущее.
  -Спорим?- издевался я, имитируя блевотный рефлекс. 
  На какое-то время он задумался и стоял, молча, будто кто-то объяснял ему, что над ним издеваются, а затем улыбнулся:
  -Не пойму, ты так уверен в себе или глуп?
  -В этом мире все так относительно…Бояться вагона спичек, это смешно, а относиться к нему несерьезно – опасно. И этим вагоном можешь оказаться ты,- сделал паузу я, подкуривая сигарету, - но ведь спичками могу быть и я.
  -Глупец!- разозлился он.
  «Еще минуту и он начнет плавить горы»,- подумал я. Ну мне не верилось, что нечто такое грандиозное типа «гнев божий» может обрушиться на меня прямо здесь и сейчас. Я выдохнул дым ему в лицо, мы смотрели глаза в глаза…
  -Глупец…- повторил он и, возможно, уже собирался уходить, как я добавил, словно та тявкающая собачонка:
  -Хм, может… Но теперь тебе придется постоянно следить за своей спиной…
 И это была видимо вторая роковая ошибка в моей жизни. Он уходил, это было очевидно! Но теперь остановился, медленно (очень медленно) оглянулся…fuck! Да он боялся!..Потому что мгновенно окинул меня взглядом и оценил, как страницу из любой газеты и прищурил глаза, словно дотошно вспоминая, какой перегар был у его соседа неделю назад. А я не унимался все никак, ощущая себя пугалом, от которого все шарахаются:
  -Эй, карикатура! Кто ты на самом деле? Я на тебя пожалуюсь «кому надо»…
  -Мне плевать на…
  -Мне на тебя тоже!- перебил его я.
 Потому что крутой парень не будет спрашивать у другого крутого парня, крут ли он – он сам должен почувствовать это, понять, увидеть в глазах, если он конечно же крутой парень… Наши глаза снова встретились и мне сразу стало мало места. Нет, я не стал огромным, просто все вокруг начало сжиматься и мне казалось, что в кинотеатре на меня напал экран. Перед мной на экране были только глаза того самозванца, которые  продолжали и продолжали двигаться на меня. А я становился маленьким, еще меньше и…
  Не знаю, откуда появились силы, но я не отвел взгляда и не уполз от него в угол. Потом его глаза немного отъехали назад, а затем «экран» отшвырнули в конец рядов, словно какого-то наглого щенка, который толкается у миски взрослых. Короче, дали этому самозванцу в морду и он замер, после улыбнулся, но как-то насторожено, напряженно…
  -Старый знакомец…- сказал он.
  В его голосе не было тепла и радушия, но не было и фальши, одно только уважение. И по моей спине пробежались тысячи холодных муравьев: от затылка до пяток. Да, я похолодел. Это уважение – оно было не для меня, это для кого-то еще! Но НЕ для меня! Во что втянула меня та собака, что здохла (чтоб она издохла!)? Fuck!..
  Пока я приходил в себя, самозванец исчез. И еще раз fuck! И хух!.. Что-то очень легко я отделался… Это только у животных нет сомнений. Не звери мы, а жаль… Собравшись к столику, я слез с высокого табурета, обернулся и увидел перекошенные лица моих новых знакомых. Около минуты они все молчали.
  -Что…кто это…было?..- обрел голос Весли.
  -Самозванец,- ответил я, - Сначала он говорил, будто он бог, потом, что мы друг друга давно знаем, бред какой-то…
  -Но это был не… бог?- снова спросил Вес, но уже аккуратней, как минер-профессионал, а не сосунок-аматор.
  -Это мог бы быть бог, но это был точно не Он. Потому что нам, смертным, Его видеть не положено. Мы – люди, ведь я тоже человек в какой-то мере ( или нет?), никогда не думаем о том, что стоит ли нам жить, как виду или НЕТ! Никто даже не задавался этим вопросом. А на фига? Мы же вершина…
  …а после нас хоть потоп.
    Всегда удивлялся людям, которые «вершат правосудие», творят государства и «управляют Людьми»… Это МОЖНО только Богу! Просто у каждого свой бог, поэтому мы эгоисты, самоуверенные и наивные, думаем, что нам все сойдет с рук.   Fuck it! Отсоси! Тебе дадут в рыло, если ты не прав!.. но это в случае, если…
  …если это будет такой, как Я…
  Кто я такой и что я могу? А не охренел ли ты сам? Кто ТЫ?.. Ты прах и в прах превратишься, и ничего нет вечного. Песню нельзя написать по-другому, слова не переделываются. Она или есть, или ей совсем насрать, что её нет. Смотри в свою тарелку, что ты ешь и не заглядывай в посуду других! Не суди и не судим будешь…
  Люди толпами облачаются в плащи с крестами на груди, не зная или не понимая, что спасать мир надо, не крестовыми походами… Превратившиеся в помойных котов, не ищущие свою добычу, не гоняющиеся за голубями, а ожидающие свою порцию «вкусного» среди мусорных баков, люди -- миров не спасают.
   Главное, чтоб однажды побывав у «мусорника», вы бы не захотели возвращаться туда, не освоились, не привыкли…
   Вэсли с Вудвордом, с открытыми ртами, рассматривали барную стойку, витрину, бутылки – то место, где недавно я беседовал с каким-то недоделком. Там всё было смещено… Не сломано, разорвано или треснуто, а аккуратненько смещено. Так, как будто произошло маленькое землетрясение местного  масштаба – почти что ерунда, линия метров десять идущая по полу и потолку, через зеркала, пельницы и бокалы…
   Ещё пришлось объясняться с барменом, но Вэс «перетёр», разъяснив тому, что интерьер вышел потрясающий и что мы сэкономили ему «тонну бабок», за что нам бы хотелось ещё по пиву.
 - Хух, еле отбрехался, - выдохнул он облегчённо, усаживаясь рядом с нами. И только теперь мы подняли стопки все вместе. Надо было что-то сказать, каждый из нас думал, что пусть это будет другой. Поэтому высказался Ice:
 - Сегодня ничуть не лучше вчера, так что пора собираться…
    И мы начали собираться…
  Дел, которые необходимо закончить, как оказалось, нашлось много и они постоянно прибавлялись. Выезд откладывался, да и мне хотелось бы получить гарантии, что мы не влипнем во что-то ещё сильнее, чем теперь, где ещё горячее или хуже воняет. Я был уверен, что эти их гарантии будут скользкими… почему-то была такая уверенность, но мне надо было ЗНАТЬ это наверняка.
  …сидя у себя на кухне, я взглянул на потолок, словно в небо,  потом посмотрел на пол, как будто глубоко под землю, и так и не определившись куда «отсылать сообщение», просто нашел радиоприёмник и произнёс вслух:
 - Эй, ублюдки, поговорить надо…
   Поговорить? Не знаю, но увидеться, так точно. Посмотрим, хотя бы, как они соблюдают условия договоров. Так хотелось отчебучить ещё что-нибудь, но, как уже не раз говорилось – воображение тупело. Когда с тобой ничего не происходит, это тоже хорошо. Я колебался до сих пор: ехать-не-ехать – был небольшой шанс, прожить жизнь в тишине и спокойствии. Но что-то мне говорило, когда-то бой придется принять.
  Значит, ехать необходимо. Мне не важно их мнение обо мне. Плевать на НИХ! Они бросили вызов, я должен ответить, всех проверяют таким образом. И всех по-разному: одним выдают деньги, другим власть, третьим пиво или «дурь», ещё кто-то не сможет пережить несчастную любовь… Я прошел через всё или многое. Гордиться нечем, да и глупо даже. Определённые фрагменты из жизни моего прошлого меня не устраивают, я и вспоминать о них не хочу, но они сделали меня сильнее. Может обозленнее, может жестче или жестоким…
   Я стал один… «одинок»… сам. Один, как волк, что не нашел своей стаи. И чем больше я задумываюсь над тем, что, как и почему произошло, тем меньше понимаю, что происходит.
   Мой род задолжал? Это потому, что чьи-то тарифы очень завышены и новые законы заменяют собой прежние, старые, более надёжные и понятные.
   Кто-то ожидал от меня изменений. Я должен был стать, как два вальсирующих мышонка, таким же абстрактно-серым. Что ж, интересьненько. Видимо ещё до рождения мне было известно, что там в жизни не будет ни последовательности, ни смысла. Я всегда поступал по-своему: своеобразно, дико, иногда тупо – но за мной оставался шлейф событий, который приносил, как мне, так и окружающим разное…
   После… глупостей оставались опустошения, разочарование, горечь, стыд и холод…
   …недавно нашел свою фотографию, мне там лет шесть, по-моему, как бы мне хотелось сказать ему хоть что-нибудь. Есть такой соблазн. Но, в таком случае, как, же мне тогда вырасти и стать тем, кем я сейчас есть? Картина моей жизни двигается и становится необратимым сюжетом во Вселенной, и я почти что уверен, что ТОГДА я поступал правильно. Не в ошибках дело! Скажите, что лучше: угроза умереть от голода в течение недели или навсегда попасть в долговую яму? Я знаю, что вы выберете… Вы выбираете сами…
   Хочется верить, что среди читающих есть люди, сидящие на кухне и мечтающие о своей семье, доме, хижине среди тайги или об острове среди океана. Или вы мечтаете о черепахе, или о кошке, или… Мне просто очень хочется в это верить. В то, что вы свободны, даже, если у вас крадут ваше время на мечты, заменив его временем на уборку, стирку, готовку… а кому-то отдают это время полазить по помойкам…
   Был, было…страницы сгорают…не удержал, не сберёг…
 …моё золотое сердце замолкло, не могло говорить. Передо мной должен был появиться враг, но никакой ненависти не было. Человеколюбие просто какое-то… Надо что-то делать с этой херней, а то так и умереть не долго от доброты. И почему она всегда такая беззащитная? Вечно её надо защищать. Мир уже перестал быть только ЧЁРНЫМ и БЕЛЫМ, сейчас он многогранен. И это не Вселенная вертится НЕ так, не звёзды светят другому…иногда всё зависит только от тебя…
   Кто-то спустил в туалете воду. Моя кошка мотнула головой, посмотрев сначала на двери, потом на стену, будто смогла бы посмотреть сквозь неё. Она спала у меня на руках и тут вдруг спрыгнула. Я лишь заметил, что её уши прильнули к шее, она кралась к ванной комнате, вытянувшись в струнку. Её хвост не вилял из стороны в сторону, то есть она не проявляла ни интереса, ни страха или нервозности… Я шел за ней. Иногда лучше довериться ИМ. За дверью слышались какие-то звуки: бульканье воды, копошение, прерываемое иногда шипением видимо дезодоранта или освежителя. Потом снова спустили воду. Если кошка не убегала – значит не смертельно…И жаль, что мы не звери…
    Я открыл дверь в ванную, заглянул, зашел. Никого нигде не было…даже на потолке. Но тут все же кто-то был…Крышка на унитазе приподнялась и опустилась, снова приоткрыла щель и опустилась назад. Кто-то явно не спешил выходить.
 - Вылезай, - сказал я.
   Крышка опять приподнялась и тут же захлопнулась! Я даже, кажется, успел расслышать что-то на подобии поросячьего визга. Моя кошка, прятавшаяся всё это время за моей ногой, прыгнула…охотник хренов. Из-под крышки я тут же услышал испуганный голос:
 - Уберите Аморфа!!!
   Это был визг, панический крик и мольба одновременно. Как у очевидца глобального стихийного бедствия. Я взял кошку на руки, крышка приподнялась. И оттуда:
 - Уу… совсем уберите…
   Под дикое негодование, я выпер сиама за дверь, но ощущал и слышал выражение её бурного неудовольствия: дверь была видимо, изуродована когтями, что-то было перевёрнуто, а её хождение за дверью не услышал бы только глухой. Хорошим и добрым нравом она никогда не отличалась. Сиам…
   Ну, что ж, пора было обернуться и увидеть то НЕЧТО, с кем мне предстояло договариваться дальше…
   Интересно, а беспокоятся ли акулы о том, храбрые ли они? В океане возможно и не найти существ беспощаднее и как бы настойчивее что ли в стремлении кого-нибудь съесть. Но вот храбрые ли они?
   От «лица» посланника в отвращении скрючился бы даже червяк: не тритон и не ящерица, не хамелеон – всё вместе взятое, скомканное в один кусок и представленное публике. А вот пальцы были похожи на человеческие, правда, связанные перепонками. Ростом это чудо было около полуметра и вечно переливалось всеми цветами радуги. И тут… я почувствовал ненавязчивый такой запашок из горелой резины, ношеных носков и задохнувшейся колбасы – всего вместе…
 - Я закурю, ты не против? - спросил я.
 - Я пытался отмыться, - оправдывалось оно, что вызвало у меня только смех, да и, глядя на это бесконечносожалеющее о случившемся «лицо», нельзя было не улыбаться. 
    Закурил… Атмосфера, не торопясь, стала меняться на более подходящую или привычную для меня, во всяком случае, мне теперь дышать стало легче… И я принялся, украдкой разглядывать это недоразумение, которое могло быть однозначно лишь сном пьяного дворника.
- Как ты назвал мою Кошку? – спросил я, и его аж передёрнуло, он даже покосился на дверь.
- Аморф. Империировала бы, пикнуть не успел бы. Ну и kryothosnus этот Лизисошекямо. Kryooma…
  Похоже, что он круто ругался. Перевести слова не составляло труда:
«холодно-мёрзлокамнемозглый» и «опухлевоумный» - что-то на это похожее. Он ещё тороторил об исключительной памяти Аморфов, о том, что чуют они в отличие от «охотников» акул и гризли не на сто километров, а на тысячи. Я хихикал, он боится моей Кошки. Нет, она в принципе у меня девушка серьёзная, постоянно своего добивается, но… Может просто я не чувствую опасности из-за того, что она меня любит или оберегает…
 - А она у тебя кто? – спросил он как-то вдруг, и, видя моё полное недоумение, пояснил. – Ну, кем приходится слуга, раб, сторож?
 - Друг, папа, мама и все родственники вместе взятые, сестра и Кошка в одном лице, - и грустно, и восхищённо ответил я, глядя над ним.
 - Да-а… Не часто они дружат, бывает конечно, но чтоб Archё…- как-то печально вздыхал теперь он.
 - А кто они по сути? – решил уточнить я.
   Тот «тритон» удивился немного, но поболтать он любил, поэтому я и услышал, что...


                ( продолжение  следует…)