Теперь вам братья –щепки, муравьи…столбики из пыли.
Николай Заболоцкий
Внезапно и неподгтовленно возникли необходимые и достаточные условия для создания памятника Петру-свет Степанову. Пора уже, пора упьедисталить лучистую харизму чудного схимника слова. Приспело время. Имено сейчас, когда Новосибирск силится обрести столицесибирскую стать, украшая себя архитектурными излишествами, надо бы воплотить образ Петра в книгах, мемориальных досках, скульптурных композициях. К примеру, взять и переименовать улицу, именованную в честь японоязычного разведчика Зорге в улицу Дырявого Петрова Носка. А пивной ларек наискосок от дома, где он «проживал»—это живородящее существо из его неопубликованного рассказа «Пиво» -- в кафе «Степановское».
Степанов был хомо-крупнопанеликусом. Оставленные им на бетонных отмостках затулинских хрущоб отпечатки лап свидетельствуют –он принадлежал к расе прямоходящих . Он был писателем. И это не подлежит никакому литературоведению. Писателем в бесконечно полном смысле этого слова. Прямоходящесть и внушённая воспитанием привычка носить пиджак, ботинки, курить папиросы, читать Марселя Пруста, Кафку, Канта и Маковского не уничтожили в нем звериной потребности пенить под крышкой черепа стих, полоскать в свирелевидных бронхах некипяченую строку, запросто общаться со стихиями, удерживающими в равновесии скопище, состоящее из прущих куда-то троллейбусов, грузовиков, легковых авто, на ненадежных болтиках смонтированных человеческих судеб, внедрившихся корнем в родононосный камень древовидных, травоподобных и плесенеобразных образований, приговоренных к телевизору, холодильнику, газете, унитазу. Подобно многотрубному органу, он мог всосать в себя шумы улицы, галдеж детишек и воробьев, шуршание мышей и тараканов, журчание сливных бачков и капание из ночных кранов, кода не держит прокладка, мух, комаров, пылинки, сориночки –и, пропустив все это сквозь трубочки, клапана фильтры и патрубки незагрязненного нутра, --выдать это в виде раешного стиха-сказки. Стихами, в сущности, было все что он делал. Вымеривание ревматическими ногами расстояний от редакции к редакции, питье пива, водки, плохого вина, хлорированной воды, курение папирос, говорение, присутствие среди нас, мыслящих и живущих вполне прозаически-детородной, довольно здоровой жизнью(он был ведь инвалидом и его печень была разрушена, как Карфаген римлянами или Дрезден бомбами американцев), мечты его о книге, его вера в собственную гениальность, как гипертрофированный глюк бунтующего неадертала железобетонных пещер, улучшенных радиаторным отоплением.
Как истинный монах и импровизатор-переписчик вечных тем и образов он был бездетен. Детьми его иночества были его поэтические произведения. Он и трактаты писал. И афоризмы изрекал, как истинно –ясновидящий.
Памятник Петру видится чем-то ажурным и до конца не слепившимся во что-то целостное. Он не должен быть монументальным. Возможно, внутрь его должны быть вмонтированы моторчики и шестеренки, которые приводили бы части этой композиции в разнонаправленные, желательно, колебательные движения. Я это не к тому, что сам Петр не был фигурой цельной. Он был вполне ЕДИН как отшельник духа, как верижник сакрального отношения к слову и вербализованному звуку-молитве. Но какой-нибудь флюгерок, вделанный в левое колено, какие-нибудь лопасти дон-кихотова ветряка, вживленные в правую глазницу сократова калгана – придали бы этой конструкции больше соответсвия исходному прототипу. В этом монументе так или иначе должна быть отражена и тема круговращения («кармы») стеклотары. Пульсации этого круговращения значили в жизни Петра и поэтов его круга то же, что астральный календарь в государственных делах майяйского и инкского жречества.
Увековечение памяти Петра Степанова тем более нужно нам всем, что в житейском балагане среди игравших в непризнанных, он оказался действительно непризнанным. Он не вписывался ни в какие толстые журналы и издательские планы, как живой, крылышкующий золотописьмом кузнечик с затулинского газона не вписался бы в хорошо отлаженный часовой механизм на рубиновых камнях. А запихайте его, с его пилочками на лапках и похожими на функциональные камушки глазками и чуткими усиками—антеннами под крышку, чтобы он выполнял роль анекра, заводной пружины или музыки, которая должна пиликать в каждые полчаса – и вы раздавите это живое существо, обнаружив на ладонях плохо пахнущую жидкость и немножечко хитиновой трухи.
Это и прискорбно, и чудовищно несправедливо. Забредя как-то в управление культуры Кировского района, я спросил: «А знаете ли вы – кто такой был Петр Степанов?» Мне ответили : «Нет! Не знаем!» Разве может быть большей непризнанности?
Тезка апостола Петра, Петра Великого, Петьки –этого alter ego Чапая, одноименник сына Ниловны – он вобрал в себя черты всех их. Он нес слово по-опостольски стойко и самозабвенно, он жил только словом и проповедью его. Он заложил град нашей нечиновной, альтернативной, антиначальничьей литературы и всей судьбой лег в ее основание, как первый камень, под которым фундаментом разве лишь Зазубринские «Щепка» и «Общежитие». Он при жизни стал анекдотом, как Брежнев или Рабинович. Ниловна советской литературы родила его в пору, когда матери пытались рожать в воду и часто топили младенцев, не успевших отсоединиться от пуповины. Он перетер ее беззубыми деснами.
Памятник Петру мог бы располагаться где-то в идущей вдоль улицы Петухова аллее. Возможно, это будет какой-то необычный трамвай «Петр Степанов», изготовленный в виде электрофицированной штанины его одутловатых на коленях брюк. Его можно было бы выполнить и в виде диснейленда на пустыре за кинотеатром «Рассвет». Ажурный, сквозной, насквозь продуваемый летним ветерком, он мог бы стать конгломератом из стилизованных под записную книжку, стоптанный башмак, авторучку, всевидящий глаз, всечующую ноздрю и всеслышащее ухо поэта. Этот комплекс из кафе, горок, колес обозрения мог бы в летнее время превращаться в аквапарк, а зимой ( бассейны в наших широтах с легкостью обращаются в ледовые поля) – в ледяной городок с прокатом коньков, сноубордов и отапливаемым Домом Поэзии на пустыре, чья труба была бы выполнена в виде вдохновительной Петькиной «беломорины», смятой в гармошку, где прятались бы очистительный фильтры, улучшающие «экологию». Украшением мемориала для привлечения иностранных туристов могла бы стать воспроизведенная в масштабе один к одному квартира поэта с его восковой фигурой, в окружении друзей по поэтическому цеху во время читки (список претендентов на восковые персоны по соглосованию с Шалиным и Лой). Обязательны хорошо увеличенные муляжи химикалий, флоры и фауны той эпохи. Как-то: кефирная бактерия, алкогольная молекула, дрожжево-пивная палочка, капля никотина, таракан, вирус гриппа, мышь серая, кошка полосатая, собачка-дворняжка, лошадь, алкоголик в белогарячечной фазе, воробей, гусеница бабочки –капустницы, крапива двудомная, пырей обыкновенный, чеснок, картофель, гриб-подтопольник, паслен(«бзника»), кактус мексиканский, алоэ( в горшках или банках из под тихоокеанской сельди)…Из мебели предпочтительны: комод, табуретка, этажерка. Из кухонной утвари: электроплитка, кастрюля эмалированная, ложки-вилки алюминиевые, стакан граненый, кружка медная, спички с этикеткой, изображающей вождя мирового пролетариата на броневике, веник просяной, ведро оцинкованное мусорное. Там же, в виде уменьшенных один к ста макетов должны наличествовать: вытрезвитель с полным набором пыточного оборудования, куклы ментов, игрушечная крытая машинка зеленой окраски с красным крестом в белом круге, больничная палата с куколками медсестер и главврача во время обхода, обставленный панельными пятиэтажками городской дворик с куколками старушек на скамейках, полотно-фреска, стилизованное под кисть Налбандяна «Лито Фонякова обсуждает стихотворение Петра Степанова»…