Что-то нынче в октябре Нью-Йорк погодой совсем не баловал. Родион, одетый в тоненький свитер – поленился накануне одеться потеплее, возвращался утром домой с работы, стуча зубами от холода. В синагоге, где он вот уже третий год подрабатывал в качестве охранника, справляли Суккот – праздник шалашей, который считается самым весёлым еврейским праздником, длящимся целую неделю. За время, проведённое в еврейской среде, он уже успел узнать, что слово "сукка", давшее название празднику – поначалу это резало русский слух, переводится как "шатёр", "шалаш" или "кущи" и символизирует отказ от опасной, в общем-то, иллюзии, что надёжным дом делает крыша. Безопасность и надёжность существования, по мнению евреев, зависит совсем от других причин.
Заповеди пребывать в сукке во всех поколениях давалось множество объяснений, например, что, устанавливая около дома шалаш, евреи присоединяются к тем, кто сорок лет скитался по пустыне и, придя затем в Эрец-Исраэль, обрабатывали эту землю и радовались плодам, которые она дарила. Согласно другому толкованию, смысл заповеди заключался в том, чтобы человек помнил о бедности, даже будучи богатым, и не возгордился. Кто бы подумал, что придётся разбираться в этом! Ну, да с кем поведёшься...
Одним словом, здорово и красиво – это когда в тёплой Земле Обетованной, чуть ли не на широте экватора, а тут, блин, стоит под холодным октябрьским небом посреди двора палатка с чисто символической крышей из набросанных бамбуковых прутьев, сквозь которую сверху видно всё, что делается внутри. Причём, если шёл дождь, снег, да хоть бы камни с неба падали, надо было героически сидеть в ней, предаваясь поеданию праздничных угощений. Разница в температуре там и здесь – градусов двадцать-тридцать. По Цельсию, естественно. Да и сквозняки в нью-йоркских каньонах конкретные. Видать, они тут вознамерились вывести особую породу морозоустойчивых евреев – Биробиджан какой-то!
Всё бы ничего, но в чёртовой палатке, которую они построили во внутреннем дворе, вход был только один, и был он устроен именно там, где должен сидеть охранник. И на это можно было бы внимания не обращать, но господа решили видно в эту ночь Родиона со свету сжить: дверь во двор всё время держали открытой, потому как старый еврей, приносивший смену блюд, постоянно мотался туда-сюда, а ему, как в том анекдоте, когда в графе "национальность" "таки да" пишут, вдруг, раз праздник, то делать ничего нельзя, в том числе и дверь открывать-закрывать.
Одним словом, Родион последние три часа перед утром сидеть уже не мог, а исполнял вокруг своего стула ритуальный танец, выбивая зубами "Хаву Нагилу" и, грезя родной Кубанью, откуда дёрнула его нелёгкая поехать искать приключений себе на одно место на другую сторону шарика. Когда же дед, в очередной раз пробегая мимо, участливо спрашивал, чего это у парня лицо такое, он из последних сил делал вид, что не совсем понимает по-английски – это на пятом-то году пребывания среди америкосов, поминая про себя недобрым словом Моисея со всеми его заповедями, этрогами и прочими атрибутами…
Добравшись до дому, Родион, едва согревшись приготовленным на скорую руку завтраком, рухнул в постель, укрывшись одеялом с головой, с диким желанием поспать минут этак шестьсот в тепле. Но не тут-то было – в доме поселились клопы. Надо было сюда за океан приехать в высокотехнологичную Америку, чтобы с дрянью этой столкнуться! Матерясь и проклиная свою разнесчастную жизнь, он вскочил, содрал постельное бельё, поднял матрас… Мама моя – кишат! Ясное дело – на высылку всем аулом…
Всё перестирал, кровать выкинул на фиг с подушкой вместе: подушу на всякий случай, кровать - за дело. Она была у него отгорожена шкафом с одеждой, стоящим лицом к постели, и там уголок такой уютный получился. Был, то есть. Вот это-то святое место кровопийцы и облюбовали. Припомнил, что пару недель назад какие-то неизвестные грызли уже, ещё подумал, что это комары. Ага, щас! Пару таких комаров задавил во сне и долго не понимал, почему крови столько.
К вечеру, кое-как обустроив новое гнездо, растянулся на постели без сил, но тут накатила новая напасть – всё время казалось, что по нему продолжали ползать эти твари. Чувствовал явственно: вот по руке ползёт, глядь – нет ничего, глюк. Ненавижу!.. Отравы на вас! С клопами все средства хороши...
Наконец, сон окончательно победил галлюцинации. И снилась ему утеплённая палатка под новой пластиковой крышей, старый еврей, с добрейшей улыбкой подававший кошерное мясо, которое Родион с наслаждением глотал, почти не пережёвывая, и чувствовал, как по телу разливается благостное тепло…