ИЛИ ВОКРУГ ДА ОКОЛО ПЛОЩАДИ КАЛИНИНА
Медитации у взлетно-посадочной полосы
До сих пор не могу отделаться от ощущения, что за площадью Калинина почти сразу начинается аэропорт. Где толкутся в ожидании беспокойные пассажиры. Где со взлетно-посадочной полосы взмывает ввысь белоснежные самолеты. Где, пройдя билетный контроль и усевшись в кресло с высокой спинкой, можно взмыть в небеса – и через каких-нибудь полчаса с небольшим оказаться в Томске, Барабинске, Купино...Теперь о городском аэропорте, как о транспортном узле можно говорить лишь в прошедшем времени. Когда в последний раз был здесь, то опустевшая взлетно-посадочная полоса произвела впечатление какой-то далекой, заброшенной планеты. Будто все что могло летать – взлетело – и уже не вернулось. Только зияющие выбитыми стеклами стрекозы вышедших из строя вертолетов на обочине бетонки да ветерок, гуляющий желтеньким цветочкам одуванчиков.
Понятно, что ни в Понамаревке, ни в Кыштовке – не произвели ничего, в связи с чем оголтелые толпы челноков ринулись бы туда, набивая утробы большегрузных авиалайнеров тюками с кроссовками, джинсами кожаными куртками, а позже все более и более «диковинными» товарами, среди которых и магнитофон, и телевизор, и компьютер. Чартеры, таможня, прямые перелеты до Ларнаки и
… все прошло мимо этой взлетно-посадочной. Неугомонный человеческий поток вчерашних инженеров—электронщиков, монтажников и монтажниц высокоточных приборов, которые куда и к каким боеголовкам прилаживали, на какие космические станции прилепляли знают лишь те, кто ставил росписи-закорючки под бумагами в спецотделах, -- весь этот разбуженный рой устремился в другой «леток», копошась, переползая и прячась от вездесущего «пчеловода» забил собою совсем другие «соты». Сесть на бордюрчик возле аэропортовского газона. Помедитировать, глядя на эту романтично-элегическую, как рассазы Рэя Бредбери, бетонку взлетно-порсадочной полосы, сквозь щели которой проглядывают пучки травы. Понастольгировать по билетам за девять рублей с копейками – фьють – и ты уже в «Сибирских Афинах». Вспомнить прощальный треп с Аликом Шамисом, университетским корешом, преподававшим философию. Вот здесь, на этой скамейке сидели с ним, и он рассказывал о том, как его папе дали квартиру в Иерусалиме возле горы Фавор…
Понятно, что на эту взлетно-посадочную не ринутся, как мухи на мед, «Боинги», груженные мешками с долларами, которые наши заокеанские друзья жаждут инвестировать в приугасшее производство НЭВЗа и Приборостроительного завода имени Ленина. А вот сбагрить нам свой ширпотреб – это всегда пожалуйста! Кругляк площади, названный некогда в честь всесоюзного старосты, – что--то вроде кругообразного прокоса в зараслях злаков, которые в уфологических изданиях фигурируют в качестве неоспоримого доказателсва недавнего посещения нас пришельцами. «Прокос» среди домов…Проплешина... А перекрестье Красного проспекта и улицы Дуси Ковальчук – чем не взлетно-посадочные полосы НЛО?
Холст на мольберте
Лично для меня – побывать на площади Калинина – и не зайти в мастерскую к Даниле Меньшикову—это все равно, что побывать в Питере – и обойти стороной Эрмитаж.
Данила Меньшиков – художник, умеющий дарить людям надежду. Светлый дар. В чем-то он по-философски умудренный масер. В чем-то по-детски наивный. Берет в руки флейту-дудочку и под гитарный звяк выдает изумительное пасторально-пастушеское соло. Потом снимает со стены, привезенный с Алтая хоммуз-варган, – и наигрывает что-то совсем древнее, шаманское, впрочем, звучащее вполне блюзово. Тут впору вспомнить, что проспект, где теперь – сплошь асфальт еще сотню лет с небольшим был той самой просекой в сосновом бору, о которой так часто вспоминают новосибирские Несторы-летописцы. Остатки этого потесненного бора можно наблюдать и на задворках Горбольницы и в окрестностях зоопарка. Деревья, живущие дольше человека, как бы напоминают о том, сколь все скоротечно в этом мире…
- Когда я был мальчишкой, - вспоминает Данила. –тут только вот эти дома на площади – и были каменные, все остальное – частный сектор. Здесь правобережные «ельцовские» дрались с левобережными…А теперь Ельцовка - сам знаешь – что такое…Потом, когда метро строили – забавно было. Котлован вырыли прямо под дверью. Приходилось в мастерскую пробираться по оставшейся асфальтовой кромочке… Прижимаясь к стенке…
Ельцовские буераки помнит и брат Данилы Сергей, которого я застал здесь же, хотя его мастерская в Снигирях…Живущие в городе, весьма густо населенном либо горожанами, либо интеллигентами в первом поколении, братья Меньшиковы-- художники, у которых и отец был художником. Памятью о тех самых ельцовских логах и овражках стоит в мастерской, изваянная резцом Михаила Меньшикова мраморная скульптура – два сына на санках. Этакие два рэтровых «сноубордера», стремгалав летящие вниз…
-До какого-то момента площадь Калинина была чем-то вроде тупика, -говорит Данила. – А потом строительство перевалило за эту грань –и пошло –поехало… Теперь это действительно бойкое место…
Пожалуй, то, чем прирос город в эту самую сторону, больше сопоставимо с индустриально—жизнеутвержадающими импровизациями Омбыш-Кузнецова.
Ну где он – триптих составленный из полотен , на одном из которых был бы изображен задумчивый физик в лаборатории? На другом – девушки в белых халатах, «подковывающие» под микроскопом микропроцессорных «блох». На третьем – космический зонд, бороздящий просторы вселенной… Вот цех НЭВЗа, в котором некогда монтировалось высокоточное оборудование для производства фотошаблонов. Цех, где блюлась вакуумная гигиена и из уст в уста передавались легенды о том, что в Японии, мол, девушкам на аналогичных предприятиях даже косметикой пользоваться запрещают… Теперь он обратился в ярмарочный павильон. И никто не печется о том, что на нижнем женском белье может скапливаться статическое электичество, губительное для микросхем…
Архитектурная гордость площади –вот это здание – книга. Здание –фолиант.Это , конечно, уменьшенная копия небоскребов--«книжек» московского Нового Арбата. Сегодня в ее стеклянно-железобетонные страницы вписаны новые вывески. По «висячей» лестнице взбираюсь на этаж, где, возможно, предназначалось стоять стройным рядам кулманов, за которыми высоколобые конструкторы рисовали бы узлы и детали машин и приборов будущего. Вместо этого – длинные ряды витрин, забитые теми самыми товарами, которые въехали, втекли, вломились к нам – и вот теперь дразнят и манят: купи!
На этой лесенке ловит меня женщина, напоминающая молочниц детских лет только без тележки с флягой и, произведя экспрессопрос, одаривает меня бесплатным талоном на мойку автомобиля, которого у меня, увы, нет. Но все-таки приятно, что даже этот отсутствующий автомобиль я имею возможность помыть со скидкой 10 процентов. Кроме того, моя красавица- жена получила возможность посетить Салон красоты «Принцесса», принять омолаживающие процедуры, хотя пока в них и не нуждается, сделать макияж. Правда, уже со скидкой 5 процентов. На машину скидка больше, чем на жену. Хотя жена мне явно дороже…
Ниже этажом, под аршинными буквами «ЭЛЬДОРАДО» можно увидеть и миксер стоимостью с аудиоцентр, и такой же цены электробритву. Миры великолепных товаров и дисконтных карт, распахиваются – какую дверь ни отвори, обходя по кругу площадь. И чего тут только нет! Разнообразие красок такое, словно тут разом даванули из тюбиков всех цветов и колеров – и размазав кое-как кистью – так и оставили пеструю радугу пятен, разводов, наплывов, бугорков.
Одиноко стоит на мольберте холст с очертаниями еще не прописанного сказочного города. Города –грезы. Города – глюка. На картинах Меньшикова заколдованные города и замки могут умещаться даже на дамских шляпках, опять таки напоминающих какиет-то неопознанно-летающие…
По кругу
Что-то резко переменилось в пульсации человеческого потока, омывающего площадь. Втягивась в его орбиту, пересекая токи и противотоки, настолько явственно ощущаешь, что тут каждый практически сам по себе. В прошлое канули те времена, когда в будний день—на площади можно было встретить редкого прохожего. Зато с окончанием смены проходные выплескивали целые человеческие протуберанцы. И тогда начинался час сверхактивности. Час пик. Беги вперед, опережая всех, чтобы втиснуться в трамвайчик, громыхающий в сторону «багдашки». Спеши, чтобы влезть с налету в троллейбус, если --тебе в сторону мясокомбинатскую. Метро, конечно, придало площади статус большой городской «проходной». Станция «Заельцовская», напоминающая то ли сказочный железный город, то ли какой-то из отсеков того самого НЛО, дала площади возможность обретения второго дыхания.
Вполне тянущие на офисный статус здания оказались востребованными и торговыми фирмами, и страховыми компаниями. Конец рабочего дня, хоть и не четко по звонку, не по гудку заводскому, но знаменуется выпархиванием преуспевающих бизнес-мэнов и бизнес-леди из дверей стекляшек. Турникеты—вертушки. Строгая пропускная система. Это все из проходных «номерных» предпреятий как бы претекло в фойе банков, закрутело, вооружилось до зубов, обзавелось сотовой связью. Ну, какой охранник самого наиномерного завода мог ожидать по-голливудски скроенного грабежа? В банке же – бди! Пройдя по кругу, насчитал что-то около трех банков, включая ломбард и обменный пункт валюты, возле которого кучной стайкой толпились «менялы». Для простого смерного и обменный пункт, и ломбард – банки. Потому что там что там
не производится ничего кроме процентов…
Чуть в сторонке от пареньков –«менял», сидя поверх костылей прямо на асфальте, делал свой бизнес «дядь Витя». Поверх замызганной шерстяной шапочки лежали монетки и конфетка-карамелька. Он побирается на этой площади уже десять лет. В прошлом у него пять судимостей и ампутированная нога. Вполне возможно, что жалость вызываемая этой ногой – куда более ходовой «товар», чем в обилии вынесенный на панель бабушками папоротник.
-Самая дешевая бутылка, -- делится дядь Витя своей «бухгалтерией». – стоит теперь 40 рублей. Ну, рублей 50 я всегда насобираю. Но мне же еще пожрать надо…
Нет, не думайте, что столь низко павший дядь Витя совсем уж встал на четвереньки. Он и моется. И одежку стирает. У тех, к кому его приглашают с бутылочкой, в ванну влазит – и плюхается там…
- Бывает и сотню зарабатываю, -- накликивает дядь Витя на свою «фирму» налоговую полицию. – А было раз –такое – не поверишь. Это еще когда деньги на «лимоны» считали. Было дело возле вокзала. Около гостинницы. Один мужик подал мне 50 тысяч! Ну тут нищий рядом стоял – пришлось с ним поделиться…
Вот стайка пареньков, решивших тут слегка покарабейничать. Их бизнес – солнцезащитные очки. Ведь надо же было как-то изловчиться соорудить эту деревянную витринку, чтобы дужки очков вставлялись четко в дырочки! Золотые, что ни говори, руки! И вдруг расстроенный голос:
; Накрыли!
Двое молоденьких миллиционера спецназовской походкой подруливают к торговцам – и чего-то там им предъявляют… Или просят предъявить… Предъявить, понятно, нечего. Поэтому, когда возвращаюсь назад по тому же кругу – их, как корова языком слизнула.
Конец рабочего дня для лоточницы Зои знаменуется тем, что она лезет через прилавок, чтобы выбраться из клетушки-узилища.
-И что—так каждый день?
-И по многу раз на дню.
Два мальчонки в ярко—оранжевых одеждах и кепочках рекламируют импортное курево. Это как раз те самые капельки кармина из тюбика, которые вкраплены в бриллиант зеленый первых даров леса и огородов и ультрамарин неба над крышами домов. И вдруг в толпе, в толчее – девочка с добрым барбосом – ручонками в обхват. Барбос, как живой. А присмотришься – это такая открытка…
Мир. Торговля. Май
Нет, не пойду я приглядывать себе меха в шикарном магазине, не стану я открывать счет в банке, а зарулю –ка я в книжный магазин. «Топ-книга» называется. Это по анологии с фразой «топ-модель». Что – то очень красивое, длинноногое, лощено-обложечное. Топаю в топ-книгу. И тут же – открываю для себя тот самый отдел, откуда унесла открытку девочка, встреченная на перекрестке, на светофоре…
Обворожительная Таня тут властвует. Здесь открыток каких только нет! И с цветочками. И со зверушками и со свадебными колечками. Покупатель прет наплывами – перед праздниками. Особенно перед Новым годом и 8 марта.
Каких—нибудь там крейсеров «Аврора», пуляющих по Зимнему на фоне алых гвоздик теперь уже не увидишь. И надписей «Мир. Труд. Май.» тоже нет. А может быть надо было все –таки что-то такое. Ну хотя бы «Мир. Торговля. Май.» Или когда там у нас День торгового работника?
В отдел искусств, где продавцом – Наташа Кононова, народ идет как в картинную галерею.
Вот заходит мужчина – вполне ковбойского вида – и сразу к альбому Сальвадора Дали руку тянет. Другой ноты гитарные прихватил, листает в задумчивости.
-Это раньше Дали был престижным, а теперь это как бы избито.—говорит Наташа. – Альбомы в основном покупают для подарков…
-Скажите. А у вас «Дон Кихот» Сервантеса есть? – спрашивает тот самый ковбойского вида покупатель…
Здесь можно увидеть человека, столь же долго смакующего попавший в руки роман Патрика Зюскинда «Парфюмер», как, скажем, вожделенную кружку пива в баре соседнего дома. Не грех зайти и нам сюда, послушать, как Паша-музыкант с помощью «самоиграйки» развлекает публику в кафе «На площади». Кафе преобразилось, сохранив статус общедоступного. И пока к обустроенному в виде восточного минарета ресторану «Белое солнце» подруливают на противоположной стороне площади джипы, здесь «паркуются» «безлошадные».
Пельмени за 27 рублей 90 копеек и внимание официанта Андрея Филонова дают возможность продолжить медитацию, начатую у заколдобившей взлетно-посадочной полосы, вспомнить запахи студенческой и заводской столовой. Сделать официанту Андрею, который готов колотиться здесь ради чаевых, комплимент. Мол, сильно напомнил он мне кипрского официанта по имени Христос. Такой же чернявый, улыбчивый, обходительный и незлобивый. Кто знает – может быть это и путь – из газоэлектросварщиков – в официанты. А когда-то музицировал в группе. Но не каждому же быть рок-звездой…