Он лежал, смотря в небо цвета глубокого моря. Далекие звезды равнодушно мерцали в этой глубине. Звуки боя доносились откуда-то издалека. Тело сотрясали частые взрывы, погружая сознание в темноту.
На внутренней поверхности забрала мелькали цифры, схемы каких-то наступлений и различные данные. Зуммер аптечки захлебывался писком, пытаясь донести до мозга информацию о повреждениях. Наушники хрипели шумом эфира и редкими командами.
Он попытался пошевелиться. Повернуть голову, поднять руку. Безрезультатно. Тело не подчинялось ему. Страх медленно, неотвратимо распространялся по телу волнами.
Он нервно сглотнул и почувствовал привкус крови.
- Мама, мамочка, - зашептал он, - я не хочу умирать. Я не герой. Я не хочу умирааааать!!!!!!!
Совсем близко упал снаряд и подбросил безвольное тело. Руки и ноги безвольно затрепетали в воздухе. Через целую вечность он упал на перепаханную артобстрелом землю. И почему-то опять лицом вверх. Что-то неприятно хрустнуло, зуммер в очередной раз вякнул, в шею ткнулась игла инъектора, он последний раз вздохнул и отключился.
- Или победа или смерть! – Пролаял маршал Клюев. Сотни глоток взвыли и начали методично колотить кулаками по нагрудникам брони. Экран мигнул, из динамиков послышался вой сирены.
Действительно, или мы отразим это нападение, или проиграем окончательно. Некому больше идти в бой, все силы сейчас здесь, на передовой, растянувшейся от самой северной точки страны до самой южной.
Как и много лет назад, все, кто может держать винтовку или уже мертв, или дотянул до этого дня. Выжил, перенес как минимум три ранения, наполовину состоящий из железяк и микросхем, страдающий от вечных лихорадок, отторжения трансплантов, вшей, наконец…
Женщины и дети круглые сутки у станков, до изнеможения штампующие броню, оружие, снаряды и технику…
А мы тут, бьем себя в грудь, ревя во всю мощь прокуренных и отравленных всеми видами химического и биологического оружия легких. Мы трясем винтовками, пистолетами, ручными пулеметами. Мы вскакиваем и, громыхая подкованными ботинками по полу зала собраний, несемся к воротам крепости, натягивая на ходу шлемы, задраивая броню, чтобы ни одна молекула отравы, ни единая пуля не могла остановить нас. Броня – это единственная наша надежда…
Мы вырываемся из форта и несемся к ближайшим траншеям. Впереди, на фоне заходящего солнца видна надвигающаяся техника врага. Рвутся снаряды нашей артиллерии, беспрерывно обстреливающей тыл врага. И вот первые бомбы и мины противника начинают падать вокруг нас. Осколки пробивают броню, отрывают конечности, пробивают шлемы. Вокруг меня падают люди, молодые парни, вчера прибывшие из самых отдаленных углов страны и уже сегодня брошенные на убой, падают старики, ветераны, помнившие, как все начиналось, кого набрали до объявления войны.
Мы рухнули в траншеи и приникли к окулярам винтовок. Противник пустил вперед технику, старые танки, слишком медленные и неуклюжие, но до предела укомплектованные боеприпасами и закованные в броню.
Мы ждали, когда техника подойдет ближе. Мы пытались не обращать внимания на всплохи огня вокруг стволов, посылающие в нашу сторону снаряд за снарядом. Один такой снаряд рухнул левее от меня и вспорол земляной вал, засыпав меня землей. Когда я выбрался из завала, рядом стоявшего солдата уже не было. Его выкинуло ударной волной из рва. Он лежал позади, не шевелясь. Шлем был размозжен и слегка блестел от покрывшей его изнутри жидкости. Я почувствовал накатывающую тошноту, резко откинул забрало. Меня вырвало. Я утер рот тыльной стороной перчатки, почувствовал на зубах скрип земли. Прополоскав рот водой из фляги, я сплюнул и опустил щиток шлема.
Я ругнулся сквозь зубы и отвернулся. Техника шлема отображала сокращающееся расстояние до ближайшего танка. Вот как его подорвать? Наши гранатометы почти бесполезны против них. Гусеницы прикрыты пластинами брони. Решетка двигателя – тем более…
Я подпустил танк на минимально допустимое расстояние и выпустил гранату под правую гусеницу. Танк закрутился. Значит, все-таки попал… Значит, повезло.
В следующий момент я выскочил из траншеи и рванул к танку, повернувшемуся ко мне кормой. Из поясной сумки я вытащил гранату с магнитным крепежом, в два прыжка достиг решетки двигателя и закрепил у самой щели воздухозаборника. Теперь надо было быстро вернуться обратно и дождаться, когда экипаж начнет покидать машину.
Как только я достиг траншеи, прогремел взрыв. Повалил едкий плотный дым, который быстро проник в кабину экипажа. Танк перестал крутиться на месте и тут же на башне откинулся люк, и из машины начали выскакивать люди. Я прицелился и начал методично стрелять.
Первый танкист. Выстрел… Три пули пробивают шлем и грудь солдата. Он дергается и камнем падает с танка.
Еще один. Еще выстрел… Плавно нажимаю на курок, задерживая дыхание… Цель в прицеле, вздохнул, выстрелил… Цель в прицеле, вздохнул, выстрелил…
Вот и все. Вот и вся работа.
Только теперь я смог осмотреться. Сотня танков замерла перед траншеями. Вокруг них лежали экипажи. В надвигающейся темноте видна мерцающая змейка от выстрелов из наших винтовок.
В нескольких местах танки перебрались через траншею, но их добили из тяжелых орудий прямой наводкой.
А впереди уже наступала пехота… Затарахтели пулеметы, кося первые ряды, начали бухать минометы, вырывая целые шматки пушечного мяса из тела надвигавшегося зверя, ощетинившегося винтовками, пистолетами и штыками.
Сквозь шум радиоэфира прорвался голос маршала Клюева:
- Солдаты! Вперед!
В этот же самый момент меня как будто вытолкнули из окопа. Меня вел вперед крик тысяч и тысяч таких же закованных в броню солдат. Наушники затопило слившимся воедино кличем. И как обычно, что-то внутри екнуло, руки крепче сжали винтовку, и вот я несусь вперед, что-то крича про родину и мать, несусь на ближайшего врага, не целясь, всаживаю в него очередь и добиваю штыком.
И понеслась пляска смерти. Вокруг падали противники, на их место вставали новые, я расстрелял весь боезапас винтовки, отстегнул штык, закинул винтовку за плечо и выхватил пистолет.
Выстрел, удар. Выстрел, удар. Удар. Удар.
Удар!
УДАР!!!
УДАААААААААР!!!!!!!!!!!
….. Патроны в пистолете кончились… Непроницаемый шлем противника… Короткий удар в шею… Выхватываю из его рук винтовку и несусь дальше… Дальше… ДАЛЬШЕ! В надежде настигнуть умерший закат, в надежде выжить, в надежде прекратить этот ужас раз и навсегда.
Враги резко стали отступать. Эфир захлебнулся ликованием.
И вдруг над головой пронеслись несколько стальных стрел…
И через какое-то неимоверно длинное мгновенье земля в очередной раз за этот вечер содрогнулась.
Вражеская авиация начала свою атаку.
Я бросился в ближайшую канаву и вжался в землю, молясь, чтобы сработало правило, что в одну воронку вторая бомба не падает.
Самолеты совершили еще один заход.
Взрывы. Один очень-очень близко от моей воронки… Крики боли в наушниках. На меня что-то падает. Это оказался один из наших. Нижней половины нету, кровь заливает мою броню, а боец вцепился в шлем и пытается его снять. Я помог ему освободиться. Старик… Коротко остриженные седые волосы и такая же седая щетина, по которой изо рта тянется тоненькая струйка крови. Старик смотрит на меня и слабо улыбается. Глаза закатываются, и тело обмякает…
Я пролежал в воронке до поздней ночи, периодически высовываясь и выискивая врагов. Пехота не высовывалась. Наши тоже отступили. Я совершенно оглох от разрывов снарядов, меня мутило от непрекращающейся тряски, а рядом на спине лежал мертвый старик. Вжавшись в склон воронки, я зажмурился. Самолеты делали заход за заходом, кружась над нашими базами, до тех пор, пока не были сбиты нашими истребителями. Место самолетов заняла вражеская и наша артиллерии. Каждый пытался достать противника через линию фронта.
Вдруг рядом послышался тихий хриплый смех. Не в наушниках. Рядом. Будто и не одевал я шлем. Я открыл глаза и медленно повернул голову в сторону мертвого старика. Он уставился на меня немигающим взглядом и медленно перевернулся на живот. Рот неестественно растянулся в диком оскале, обнажив красные от крови зубы.
- Что, родной, страшно? – Участливо произнес он. Нижняя челюсть опускалась в такт словам, каждый раз громко клацая.
Я вытаращился и начал медленно отползать.
- Не бойся, живым выйдешь. Да только надо оно тебе? – Поинтересовался он и засмеялся. Безумно, дико. – Не лучше ли плюнуть на все и вылезти отсюда? И наступать на врага, и бить его до тех пор, пока не сможешь поднять винтовку, пока тело не изрешетят пули, а сердце не разорвется от напряжения! Ну?! Что молчишь?! Испугался?! Страшно?! За жизнь свою цепляешься? Боишься помереть как герой? Или не хочется перед Всевышним отвечать за каждую отнятую тобой жизнь? Поздно, дружок, поздно! Ты уже мертв! Ты всего лишь ходячий труп! Так будь ты проклят, мертвец! Будьте вы все прокляты, безумцы, безумцев убивающие и безумцам поклоняющиеся! Будьте прокляты вы и ваши дети!
Старик начал захлебываться, глаза начали вылезать из орбит и в какой-то момент лопнули. Труп поднял прямую как ствол винтовки руку и уронил ее. Земля отозвалась далеким гулом. Пальцы мертвеца скрючились, загребая землю, и труп начал медленно ползти в мою сторону. Я закричал и провалился в темноту обморока…
Я очнулся от наступившей тишины. Первое, что я увидел, это старика. Я вскрикнул и дернулся. Но старик был мертв и лежал на спине и с закрытыми глазами. Я осторожно высунулся из ямы. Впереди враг, позади свои. Надо ползти. Только аккуратно. Не дай бог засекут.
Я повернулся в направлении наших укреплений и медленно пополз.
Через полчаса такого передвижения по перепаханному полю между трупами я совершенно выбился из сил. Компьютер вывел информацию, что до линии траншей еще два с половиной километра. Я тихо взвыл. На мои призывы радио отвечало белым шумом. Чертов штаб! Нас бросили! Или… Или штаба больше нет.
Я полз от тела к телу и вдавливал кнопку датчика сердцебиения. Если сердце бьется, то загорается зеленый диод.
Каждый раз загорался красный огонек. Мертв. Мертв. Мертв.
Зеленый огонек…
Зеленый…
Жив.
Жив!
- Живой, живой, молодчина, живой! – Начал я причитать. Руки тряслись, я никак не мог откинуть забрало его шлема. Но все же мне это удалось. Мальчишка. Совсем еще юный. В уголках рта запеклась кровь. Бледный как смерть. Небось контузило, ну может пара переломов. Я осмотрел шлем паренька и улыбнулся: бронекостюм юноши был нового поколения, со встроенной тест-системой полученных повреждений и интеллектуальной аптечкой. Я запустил тест-систему, подключив к разъему шлема паренька свой наладонник. Также броня имела возможность твердеть, если требовалось зафиксировать сломанную конечность, нагнетая в область повреждения воздух.
Я даже позавидовал юнцу: у меня то костюм был старый, без встроенной аптечки и тест-системы. Только простейший компьютер.
Пока я курил, тест-система закончила анализ повреждений. Черт, как же плохо. Перелом правой лучевой и локтевой костей. Перелом левой плечевой кости. Перелом левой лодыжки, сотрясение мозга, перелом трех левых ребер. И самое страшное – перелом таза с повреждениями внутренних органов.
Я со злости ударил кулаком об землю. Как теперь его тащить?! Как проползти два с половиной километра, при этом не убив парня окончательно?
Пока я думал, система жизнеобеспечения нагнетала воздух в указанные мною части бронекостюма для придания жесткости. Я лег рядом с парнем, вытащил сигареты и, откинув щиток шлема, закурил.
С одной стороны две с половиной тысячи метров – не так уж и много. Но я почти уверен, что доползу с трупом на руках. Если же тащить парня аккуратно, он все равно помрет. Потому что не доползу уже я. Потому что сейчас придется ввести парню почти весь запас обезболивающих и стимуляторов. А я поползу дальше на честном слове. Мне стимуляторы не полагаются. Не предусмотрены они в моем костюмчике.
Я глянул на парня. Легкий пушок над верхней губой, черные, резко выделяющиеся на фоне бледно-синего лица, брови, тонкие бескровные губы. Жалко парня. Действительно жалко.
Нет! Не могу я его бросить! Нельзя! Нас уже бросили! Нас уже списали. Надо бороться. До последнего вздоха, до последнего рывка!
А зачем? Чтобы завтра на рассвете опять идти в атаку, убивать толпы таких же как ты? Гибнуть под артобстрелом? Молить бога, чтобы этот ад скорее кончился? Зачем?
А парень? Ну, оклемается он, подлатают его врачи. И что дальше? Инвалид же. Все. До конца дней попрошайка на улице, каких сотни тысяч. Или еще хуже – овощ…
Не гуманнее ли сейчас пустить ему пулю в лоб и тихонько ползти себе дальше? А лучше – заодно и себе.
Или может геройски помереть? Доползти до ближайшего трупа противника, натянуть его бронник, навешать на себя гранат и двинуть в сторону траншей врага. А там встать в полный рост и нажать на кнопку детонации у ближайшего блиндажа командования. А что? Хоть как герой помру. Все одно – смерть…
Вдруг мертвый старик был прав?
Небо начинало сереть. Очень медленно приближался новый день. Надо было решать: тащить парня или гуманно пустить ему пулю в лоб.
А ведь я сам мог оказаться в такой же ситуации. Мог точно так же лежать в отключке, накачанный транквилизаторами, а надо мной склонился бы этот парень и решал – убить меня или оставить калекой.
И мне в одно мгновение ужасно захотелось жить. До безумия. Прямо сейчас. Прямо здесь!
Я вколол парню все, что осталось в его аптечке, вцепился ему в правое плечо и пополз. Медленно, неуклюже, толкая левым локтем себя вперед. Метр за метром, яма за ямой, труп за трупом – все это оказывалось позади.
Это не ради очистки совести. Моя совесть давно умерла, еще в самом первом бою, когда я бросился убивать, упоенный данной мне властью над чужими жизнями. Она умерла, когда я всадил в грудь очередного противника нож и с маниакальным удовольствием резко выдернул. Противник вскрикнул. Но уж очень тонко… Я подхватил холодеющее тело и содрал с его головы шлем. Короткие криво остриженные светлые волосы. Курносый носик. И огромные испуганные глаза… Девочка…Девчонка!
Я до сих пор вижу ее во сне. Каждую ночь она приходит ко мне и садится напротив. И смотрит, смотрит, смотрит мне в глаза…
Так что совести нет. Страха тоже. Я не боюсь мертвецов. Я перестал бояться даже той девочки во снах. Я и старика уже не боюсь. Потому что самый страшный кошмар – это представитель твоего вида… А вот отвращение к смерти есть. Но куда оно девается, когда я в очередной раз иду убивать?...
Из всего человеческого во мне осталась только надежда… Вдруг в этот раз бой действительно крайний?! Вдруг сейчас объявят перемирие? Вдруг это конец?!
Вдруг этот парень выживет?...
Я видел впереди вал перед траншеей. Видел танк. Интересно, это тот, что я подорвал?... Если только я мог бы идти… Ведь всего ничего пешком… Но я продолжаю ползти. Потому что теперь уже свои могут пристрелить. Последние метры тянулись особенно долго. Левая рука почти перестала слушаться, так хотелось сорвать шлем, вжаться в прохладную землю и остаться так лежать навечно. Но я тянулся вперед, как будто впереди меня ждало спасение души.
- Терпи, сынок, почти. Мы почти добрались, только терпи. Держись, все залечат, все починят. Держись, сынок! – Пыхтел я в пустоту эфира. Пыхтел, чтобы подбодрить себя.
Когда солнце уже наполовину показалось из-за горизонта, я свалился на дно траншеи, сдернул шлем и заорал. Дико, рыча и плача, срывая голос…
Парня починили. Залатали органы, скрепили кости…
А бои продолжались. Бог хранил меня. Каждая новая заканчивался моим возвращением. Я механически выполнял поставленные цели, уже и не мечтая об окончании этого ада.
В очередной раз объявили тревогу. И как всегда я бежал к положенному месту. И как всегда целился.
Но в этот раз…
В этот раз они бежали без оружия. Без шлемов. Крича и размахивая белыми грязными тряпками…
Мир. Перемирие! Они хотят мира!
Я медленно встал и положил винтовку на край траншеи. И так же медленно вылез им навстречу. Шлем рявкнул голосом лейтенанта, чтобы я вернулся обратно. Я сорвал шлем и закинул за спину. Я шел, шатаясь и не понимая, почему все мои товарищи, все эти живые манекены, сидят в траншеях и все сильнее прижимают винтовки к плечам. Они разве не хотят мира? Это же конец войны! Все! Никто не проиграл! Никто не победил! Это конец!
Я все быстрее и быстрее начал двигаться вперед. И вот я уже кое-как бегу навстречу уже бывшим врагам моего народа. Народа, но не моим врагам.
Все, мне больше не надо воевать. Не надо стрелять, умирать, просыпаться посреди ночи от кошмаров, вживаться в сгоревшую землю, надеясь, что и в этот раз пронесет. Это конец!!!
Это коне……..
Что-то толкнуло меня в спину. Потом еще и еще. В груди появились три равных дырочки, из которых тут же что-то потекло. Я по инерции сделал еще три шага и остановился.
Очень медленно обернулся. Винтовки моих товарищей были нацелены на меня. И лишь из одного ствола шел дым. Стрелявший откинул забрало.
Парень. Тот самый…
Я улыбнулся. Смешно. Забавно… Ноги не выдержали, и я рухнул на колени. Грудь болела нещадно.
Зрение поплыло… А я все никак не мог оторвать глаз от лица парня.
Вот он прицелился.
Я слышу, как он задерживает дыхание.
Нажимает на спуск.
Слышу, как боек ударяет по патрону.
Чувствую, как он рвется из темного нутра винтовку наружу, горячий, быстрый, как мысль, кусок живого металла. Живого, пока движется.
Пуля толкнула меня в лоб… И вот она неподвижна и поэтому мертва. Как и я…
Ай… Как боль…но…Обид…но….
Михаил Судь, 14.10.2010