Наконец оно выбралось из черной ямы и встало в полный рост. На мертвенно-бледном лице ярче всего выделялись глаза, горевшие каким-то мягким светом, словно свечки. На иссиня-черные спутанные волосы налипли комья земли и опавшие листья. Кожа, сухая, как пергамент, имела чуть желтоватый восковой оттенок.
Оно посмотрело прямо на меня. Несколько секунд оно разглядывало меня с дьявольским любопытством, а потом… потом оно посмотрело мне в глаза.
Бывают мгновения, когда встречаются совершенно незнакомые люди, но на те секунды, когда их взгляды скрещиваются, как клинки, они, погружаясь в темный колодец зрачка, загляды-вают в душу друг друга. Отрезок времени, ничтожно малый, но длящийся подобно вечности, они постигают друг друга, а затем… затем они опускают веки и расходятся, чтобы не встретиться больше никогда.
Оно по-змеиному заглянуло в мои зрачки, словно укололо в душу ледяной иглой, и отпустило, как змея ослабляет хватку плотных ледяных колец своего тела. Но отпустило не до конца – какая-то мельчайшая, едва ощутимая частица его загробной сути осталась во мне, растворившись в моих зрачках.
Когда-то белый, а теперь грязный и изорванный саван окутывал его иссохшую плоть. Оно подняло руку с длинными обломанными ногтями, испачканную в земле, и рвануло ветхую ткань. Раздался треск, и лохмотья, бывшие некогда погребальными пеленами, упали наземь. Оно шагнуло вперед и остановилось, омытое чистым лунным светом.
Луна вырвалась из клетки деревьев разломанным багровым диском, осветив белые мо-гильные плиты. Её свет смешался с леденящим ночным ветром, превратившись в молочно-белый туман, который пополз по земле, мягко окутывая стволы деревьев. Оно шевельнулось. Луна, подобно прожектору, направленному чьей-то рукой, осветила замершую неподвижно, как статуя, фигуру. За её спиной чернела куча земли, смутно белела плита, засыпанная сухими листьями, и зиял разбитый гроб, из которого появилось оно, чтобы сыграть свою роль в пьесе
ПЯТНИЦА, 13.
Началась вся эта история сто лет назад, или около того, в пятницу, 13 октября 189… года. Осень уже вступила в зеленое царство и принялась менять обстановку на свой вкус: ветер оборвал почти все листья с чернеющих в голубом воздухе дубов и шуршащим ковром застелил дорожки. Воздух стал кристально прозрачен и холоден, а по утрам иней покрывал темные стволы и опавшие листья прозрачным покрывалом, которое жаль было нарушать. Для меня прекраснее всего осень. Её краски, её небо, её запахи – разве могут они сравниться с пышной прелестью лета, с суровой красотой зимы, с буйным весенним цветением? Осень пронзительна и прекрасна, как сталь клинка, нацеленного в твое горло, ярка, как кровь, пролившаяся из раны. Она пахнет тленом, напоминая, что все мы рано или поздно превратимся в прах. А пока – приглушенные шаги по шуршащей листве, звонкие голоса в пустом воздухе, особый, терпкий запах коричневых дубовых листьев и небо – прозрачное и ледяное, как горный ручей, прощается оно с землей, прежде чем зима затянет его серой ватой снеговых облаков.
Тринадцатого октября мы устраиваем вечеринку в честь основания колледжа. Это самое пышное, если не сказать напыщенное, торжество за весь год. Даже выпускной бал и рождество не празднуются с таким размахом. Декан произносит речь, всякий раз одну и ту же. Должно быть, ещё его прадедушка говорил её на открытии этого достославного учебного заведения.
Я уже не помню, кому из нас пришла в голову эта мысль – нарядиться вампирами. Помню, что всем она сразу понравилась, и, увлеченные, как только может увлечься молодость, мы принялись выбирать себе наряды. Мы пересмотрели несколько десятков фильмов про вампиров и прочую нечисть, мы забрались глубоко в галерею призраков тьмы, когда-либо рождавшихся в закоулках человеческого сознания. Перед нами предстали тени, затянутые паутиной векового страха и затаенного трепетного восхищения.
И вот наконец перед зеркалом в нашей комнате предстали замысловатые фигуры со зна-комыми лицами – Ани, подросшая и порядком проголодавшаяся Клаудиа из «Интервью с вампи-ром», Линда, завязавшая хвостик на затылке и превратившаяся в Баффи, отважную победитель-ницу вампиров. Вент натянул кожаную куртку и черные очки Блэйда. Ещё у нас было жалкое по-добие Дракулы в лице Кора, нашедшего где-то цилиндр и вставные клыки.
Бесконечная жизнь, не приносящая удовлетворения от прожитых лет, а только горечь потерь – забытое детство, мимолетная юность, лежащая в глубокой могиле прошедших веков, и все, кого ты любил, превратились в прах, а ты живешь и живешь. Зачем? Помнить то, что всеми забыто, идти бесцельно в пустоту. Что даст тебе вечность? Мудрость веков или горькую усмешку? Легионы дней, бесконечные полки солдат, шагающие мимо – и ни один из них не удержать, ни один не выделить из ряда других. Мне хотелось самой попробовать горечь вечности на вкус, вдохнуть запах тлена и вечной молодости, искать знаний, которых нельзя постичь за короткую человеческую жизнь. Безумие, и всё же… мне хотелось жить вечно.
Но костюм себе я так и не выбрала, поэтому девчонки, недолго думая, нацепили на меня мини-юбку из черной кожи, а красный свитер я надела сама. Непонятно, кого я изображала, по их мнению, в этом костюме, но главное, что все были довольны.
- Нууу… - протянула Линда.
- Хотя бы клыки ей не помешали, - критично отозвалась Ани.
- Лучше б ты оделась Голливудской Потрошительницей, - буркнул Кор.
Но мне было наплевать. Мысли о вечности занимали меня больше, чем живые. Я с голо-вой ушла в историю, пытаясь отделись зерна правды от плевел лжи, и с каждой новой попыткой убеждалась в бесплодности своих стараний.
- Все равно Каспер Ван Дин симпатичнее Брэда Питта! – безапелляционно заявила Линда. Я мрачно посмотрела на неё и забилась в темный угол. Разумеется, на самом деле ничего такого не было, а было всего лишь старое кресло, но там меня, по крайней мере, никто не трогал, и я спокойно могла размышлять о забытых могилах, которые в то время волновали меня больше, чем полураспустившиеся розы, которые так любила Линда.
- Кончай кукситься! – Вент дружески похлопал меня по плечу. При разнице в его и моей комплекции выглядело это угрожающе. – Давай выпьем!
Он протянул мне банку джин-тоника – почти единственный напиток, что я в то время пила. Я не рискнула отказаться – ребята вполне могли выставить меня из комнаты, а быть в одиночестве мне не хотелось. Я постаралась отвлечься от своих загробных мыслей, и скоро мне это удалось – джинн, выпущенный из банки, туманил разум и настраивал на веселый лад, что случалось со мной тогда не так уж часто.
- Знаете что? – неожиданно сказала Линда, ни к кому, в общем-то, не обращаясь. – Нам нужен настоящий вампир! Свежевыкопанный! Чтоб в саване и такой… - она неопределенно повела в воздухе рукой.
- Да уж, - хохотнул Вент. – На худой конец, зомби!
- Труп – вот чего не хватает компании вампиров, - неожиданно заявил Кор, и все воззри-лись на меня.
Я смерила их ледяным взглядом:
- Если вы решили сделать из меня труп, то увольте. А выкапывать его я тоже не собираюсь. Вон, пусть Вент идет – он здоровый.
- Я?! – возмутился Вент.
Я пожала плечами. Тут Вент попытался вытащить меня из кресла, чтобы придушить, я не давалась, и кончилось тем, что мы рухнули на какую-то коробку. Разумеется, под нашим весом она сломалась, что-то хрустнуло, и запахло спиртным. Из-под Вента потек подозрительный мутноватый ручеек. Когда он поднялся, мокрый и невозмутимый, пахнущий спиртом, Линда подскочила к нему и изо всех сил огрела по спине:
- Что вы натворили?!! – закричала она. – Вы же раздавили всю выпивку!!!
Вент, поправив съехавшие с носа очки, с сожалением констатировал, что Линда оказалась права. Спиртного больше не осталось, а без него наши предпраздничные посиделки теряли вся-кий смысл. Кончилось тем, что они вытолкали нас с Вентом из комнаты, сунув некоторое количе-ство денег и обязав принести столько крепких напитков, сколько сможет унести Вент – а это, как вы понимаете, было не так уж мало.
Ощущая себя изгнанными из рая Адамом и Евой, мы некоторое время тупо пялились на закрытую дверь.
- Как они себе это представляют? – проворчал Вент, выходя на улицу. – Единственный от-крытый магазин аж на … - он назвал улицу за два квартала от кампуса.
- Можно перелезть через забор, - предложила я, поеживаясь от холода. Все-таки в середине октября прогулка в одном свитере – не самая хорошая идея.
- Ну, можно, - согласился Вент, остановившись перед решеткой. – Если бы только они не запирали на ночь эти чертовы ворота...
Он посмотрел наверх. Уже стемнело, и позолоченная луна, как декорация, висела посреди рваных туч. Немного подумав, Вент поставил ногу на решетку и пополз, цепляясь руками за прутья. На фоне темного бархатного неба он показался мне похожим на огромную букашку неизвестного вида. Подумав, я сообщила ему об этом как раз в тот момент, когда он перелезал на ту сторону. Вент зацепился и порвал штаны.
- Давай, лезь, - сказал он сверху.
- Никуда я не полезу, юбка слишком узкая, - мрачно ответила я, убедившись, что не могу даже забраться на решетку.
Вент уселся верхом на створку и сверху посмотрел на меня.
- Ты можешь пройти через кладбище, - посоветовал он. – Калитка там всегда открыта, а идти не намного дольше.
Немного помедлив, он полез вниз. Спрыгнув на землю, он взялся двумя руками за решет-ку, разделившую нас, и, прижавшись щекой к металлическому пруту, спросил:
- Ты что, боишься?
- Боюсь? С чего ты взял?! – я нервно рассмеялась. – Всего лишь прогуляться одной ночью через кладбище – да чего тут бояться!
Я повернулась к нему спиной.
- Да стой ты! – окликнул меня Вент, по-прежнему обнимаясь с решеткой.
- Ну чего тебе?
Я обернулась. Было тихо – так тихо, что я слышала, как дышит Вент. Он шевельнулся, скрипнула кожа куртки, металлически звякнула пряжка.
- С тобой ведь ничего не случится? – полуутвердительно произнес он.
- Неужели ты соизволил такой малостью обеспокоиться? – язвительно поинтересовалась я. Мне было холодно в одном свитере на ночном октябрьском ветру, выдувавшем из головы хмель, и я злилась на него, и на Линду, и на себя. – Вали отсюда, засранец! Встретимся в супермаркете!
- Тебя мертвецы, и те обойдут подальше! – громко проворчал Вент, растворяясь в ночной темноте.
Я быстро пошла в западную часть кампуса, к старому кладбищу. Когда-то здесь была ог-ромная усадьба, на территории которой построили колледж, а кладбище было частью парка. Впрочем, кладбищем оно стало задолго до того, как здесь появились первые студенты. Я толкнула калитку, тихонько скрипнувшую за моей спиной, и шагнула на тропинку, засыпанную сухими листьями, которые здесь никто не убирал. Они шуршали под ногами, словно перешептывались друг с другом. Ветер продувал меня насквозь, и я мрачно подумала, что воспаление легких мне обеспечено. Луна с переменным успехом светила сквозь наплывавшие на неё тучи, и я спотыкалась о корни дубов, выползшие на тропинку. Хмель почти выветрился у меня из головы, уступая место здравому рассудку, который твердил неприятные вещи. Тысяча демонов терзала меня. Дар или проклятие способность размышлять? И то, и другое; и я до сих пор удивляюсь собственному легкомыслию. А тогда – и мой разум, и моя глупость для разнообразия пришли к согласию и упорно твердили мне одно – надо совсем сойти с ума, чтобы идти ночью одной через кладбище в пятницу, тринадцатого числа, да ещё и в кромешной темноте.
Я старалась отвлечься, и думала о Линде, о Венте, который, наверное, сейчас уже на углу улицы, ведущей к воротам кампуса. Задумавшись, я замедлила шаг. Вокруг меня белели надгро-бия, и при свете луны я с трудом различала выбитые на них надписи. С деревьев уже облетели почти все листья, и их голые ветки на темно-фиолетовом бархате неба казались прутьями клетки, в которой застряли обрывки облаков. Я не очень хорошо знала дорогу – вернее, знала только направление, - и с главной аллеи свернула вправо, на узкую тропинку между могил, которая, по моим расчетам, должна была вести к воротам кладбища. Излишне было говорить, что я заблудилась. То и дело мне вспоминалась дурацкая шутка про свежевыкопанный труп. Ангелы с печальными лицами, простирающие ко мне руки, склепы с обросшими мхом стенами, вросшие в землю могильные плиты… старая часть кладбища. Я пошла не в ту сторону.
Ноги сами несли меня по заросшей тропинке, вслед за всё ещё витавшей здесь тенью по-хоронной процессии. Мы шли недолго – мои незримые попутчики и я, - и вскоре остановились перед надгробием из серого камня. Здесь призраки покинули меня, и печаль, владевшая этим местом, отступила вместе с ветром и заунывными звуками затихающих вдали труб и барабанов. Ветер смел листья с плиты, и я прочитала имя того, кто лежал здесь в ожидании моего прихода: Вальдорф. Фамилию было не различить – дожди раскрошили камень, а мох довершил дело. Слева от его могилы росло большое одинокое дерево, и тень от его кроны накрывала плиту неосязаемой тканью. Неожиданная мысль пришла мне в голову. Выкопать труп, да? Зачем же копать – пусть сам выкапывается! Я рассмеялась над этой святотатственной шуткой и наступила на могилу. Потом я протянула руку – в тот момент я совсем ничего не боялась – и трижды постучала по камню, громко позвав:
- Вальдорф!
Разумеется, никто мне не ответил – да я этого и не ждала, и всё же на миг мне показалось, что земля шевельнулась у меня под ногами.
- Эй, Вальдорф! Я приглашаю тебя на нашу вечеринку! Ты придешь?
Полная луна качнулась, задевая плечами ветки, и спустилась пониже. Земля разверзлась у меня под ногами, и едва я отскочила в сторону, как показалась рука выбирающегося из земли покойника.
Наконец он улыбнулся, но его улыбка меня почему-то не напугала, как должно бы, а почти успокоила. Его губы шевельнулись, и я услышала голос – настоящий голос, а не жуткое хрипение истлевших связок.
- Зачем ты прервала мой сон, от которого нет пробуждения? – спросил он.
Это странное нечто, этот прах, исторгшийся из могилы, ничуть не изумился ни моему появлению, ни своему пробуждению от смертного сна. Он явно… смеялся надо мной!
- Я приглашаю тебя на нашу вечеринку, - повторила я. – Ты придешь?
- Обожаю вечеринки! – с юмором заметил мертвец и оглядел себя. – Только вот костюм…
С каждой минутой он всё меньше и меньше напоминал мертвеца, и всё больше – живого человека: его костлявые руки обрастали плотью у меня на глазах, и я не могу подобрать слов, чтобы описать это превращение. Скоро он стоял передо мной таким же, как был при жизни – в старинном камзоле, с волосами, стянутыми в хвост лентой, и задумчивыми блестящими глазами. Нет, он не был красавцем – слишком резкие черты лица, худощавое тело; но было в нем какое-то неуловимое очарование.
Порыв ветра смахнул листья с его надгробия, и земля сама выровнялась над могилой, и всё стало, как было: луна в черной клетке ветвей, одинокое дерево, бросающее свою тень в лунное озеро, и могильная плита. И Вальдорф.
- Ну вот, теперь можем идти!
Я продолжала стоять столбом, так что он подошел и взял меня за руку:
- Идем же, а то твоя вечеринка закончится без нас!
Я покорно пошла за ним по тропинке. Вальдорф шел, не оглядываясь, только время от времени он натыкался глазами на имя на могильной плите, и на лицо его ложилась тень. Все мысли из моей головы куда-то улетучились, и я просто шла, глядя в его узкую спину и не думая ни о чем.
Мы вышли с кладбища, и попали как раз на ту улицу, куда я и хотела выйти. Вальдорф крутил головой по сторонам, но не задавал вопросов. Я увидела Вента с огромным мешком, нетерпеливо топчущегося на стоянке, и подошла к нему.
- Где тебя черти носили? – рявкнул он. – Я тут стою, как дурак, волнуюсь… кстати, где ты себе такого кавалера откопала? – он подмигнул Вальдорфу.
- На кладбище, - честно ответила я.
Вент нахмурился, с ног до головы осмотрел мертвеца, но ничего не сказал. Вернее, сказал, но не сразу.
- Вент, - он сунул Вальдорфу здоровенную ладонь.
- Вальдорф, - тот пожал протянутую руку и спросил:
- А куда мы идем?
- В кампус, - буркнул Вент.
Тут я застучала зубами от холода, и Вент, покосившись на Вальдорфа, принялся стягивать с себя куртку.
- Не надо, - жестом остановил его Вальдорф и накинул мне на плечи свой камзол, остав-шись в тонкой рубашке. Его одежда пахла сухими травами и немного – прелой листвой.
- Замерзнешь, - заметил Вент.
- Ничего страшного, - Вальдорф улыбнулся. У него была чудесная улыбка – тонкая, почти неуловимая, но такая теплая… никто и никогда мне так не улыбался. Его старомодная галантность, его сдержанные манеры приводили меня в восторг, и я не могла поверить, что он не живой. Кажется, мы молча шли до самого кампуса, погруженные каждый в свои мысли.
Впрочем, Вальдорф понравился не только мне – Линда также пришла от него в бурный восторг. Чувства Ани были более сдержаны, но я видела, что и ей он тоже приятен. Я молча села обратно, а Вальдорф стал сердцем компании. Никто так и не понял, кто он такой – его старомод-ные манеры принимали за игру, а костюм – за маскарад. Впрочем, это, наверное, и к лучшему. Он пил джин-тоник, морщился, шутил и смеялся, флиртовал с девушками и время от времени бросал на меня понимающий взгляд и дарил мне свою улыбку. Я до сих пор вспоминаю тот волшебный вечер как сказку – мне никогда ещё не было так хорошо и спокойно, и, наверное, уже и не будет.
Потом, наконец, кто-то из нас опомнился: мы пропустили речь! Теперь нам грозил гнев декана, а то и ещё что почище. Так что мы почти мгновенно вскочили на ноги, похватав недопитое с собой, и понеслись к главному корпусу. Вальдорф, разумеется, поспешил с нами. Торопливо и шумно мы пронеслись по газонам, напрямик, спотыкаясь и смеясь. Я помню, что Вент упал на спину, прямо на траву, и смеялся над нашими попытками поставить его на ноги. Вальдорф, не принимая в них участия, разглядывал небо, задумчиво улыбаясь. Наконец мы добрались до старинного особняка, в котором когда-то жили хозяева поместья. Его оставили практически без изменений – даже старые портреты на стенах и дубовый паркет. Поднявшись на крыльцо, Вальдорф остановился так резко, что я уткнулась ему в спину. Остальные уже вошли в широкие двери, а мы остались на крыльце.
- Здесь я жил, - грустно сказал Вальдорф, обнимая меня за плечи.
Я не знала, что сказать. Утешать его было бессмысленно, поэтому я молча положила ла-донь ему на плечо.
- Пойдем, - просто сказал он, подавая мне руку. Так, рука об руку, мы и вошли.
Большой холл был пуст, но из зала доносились смех и крики. Вальдорф, уже пришедший в себя, потянул меня туда. Я вдруг подумала, что не хочу идти, а хочу просто стоять с ним рядом и глядеть на звезды. Я сказала ему об этом, и он задумчиво кивнул.
- Но разве ты не хочешь со мной потанцевать? – спросил он. – Я ведь могу провести в мире живых только одну ночь…
- Только сегодня? – кажется, мой голос дрогнул.
Он кивнул и с тоской посмотрел в сторону зала.
- Идем, - я чуть подтолкнула его. – Ты же слышишь – музыка уже играет.
И мы танцевали, и болтали – обо всем и ни о чем. Он улыбался и танцевал только со мной, не знаю, почему. Мне ни с кем ещё не было так легко, как с Вальдорфом. Может быть, именно потому, что мы знали – ещё несколько часов, и всё это кончится, и кончится навсегда.
Иногда я ловила на себе его задумчивый взгляд – он словно хотел мне что-то сказать, но никак не решался. А небо за окном все светлело, а мы всё кружились и кружились в странном танце наших душ. Зачем этот танец в бликах огня, кого ты сожжешь, воскресая из пепла и вновь уходя?
И уже на заре, когда музыка звучала медленно, он притянул меня к себе, и, наклонившись к моему уху, неожиданно прошептал эти строчки:
- В тот самый час, когда исторг
Из тела дух последний вздох,
Когда угас огонь тех глаз,
Что лета видели исток, -
Сто лет спустя призывный стук
Вновь вызовет бесплотный дух,
В плоть облечет и вовлечет
На пир живых, в их шумный круг.
Одна лишь ночь ему дана,
Чтоб вновь изведать вкус вина,
Но с петухами мертвый гость
Вернется вновь на свой погост…
Прежде чем я успела его спросить, он сказал:
- Не смей умирать, слышишь? В смерти ничего хорошего нет, я точно знаю, поэтому живи… живи…
Музыка стихла, и неожиданно он потянул меня к выходу. Но посредине пути мы столкну-лись с деканом.
- Доброго утра! Кажется, праздник удался?
Декан пристально посмотрел на Вальдорфа и прищурился.
- Мы не знакомы? Ваше лицо мне кого-то напоминает.
Вальдорф вежливо раскланялся:
- Не припомню. Прошу прощения…
Декан уступил нам дорогу, и я спиной чувствовала его взгляд. Интересно, где же он мог видеть моего спутника? Но ответ на этот вопрос я узнала позже.
Вальдорф стремительно вытащил меня на крыльцо. Солнце уже вставало, и Вальдорф, счастливый и удивленный, смотрел на него.
- Смотри! – воскликнул он.
И я смотрела, но не на солнце, а на него. Я вдруг поняла, что сейчас случится.
Вдруг Вальдорф посмотрел на меня. Его улыбающиеся глаза скользнули по моему лицу и замерли на губах, и, прежде чем я успела что-то сказать, он меня поцеловал.
- Прощай, - шепнул он, отпуская меня и рассыпаясь пылью.
Я стояла на крыльце, и смотрела на солнце, которое медленно поднималось над горизонтом. Я думала о том, кто больше никогда его не увидит, о том, кого нет… и мне хотелось плакать. Слезы потекли по щекам, и я не стала их вытирать.
Всё, что было потом, я помню как в тумане. Ани сказала, что я простудилась той ночью. Может быть. Не знаю. В себя я пришла уже в больнице. Рядом с моей кроватью сидел декан и молча смотрел в окно. Я подумала, что все ещё брежу, но это был уже не сон.
- Это ведь был он? – почему-то спросил он. – Вальдорф? Я тогда был не так уж и пьян.
Я кивнула, и он продолжил:
- Я не сразу его узнал, а потом вспомнил. У меня в кабинете висит его портрет. Скажи мне, что этого не может быть.
- Это был он.
- Это был злой розыгрыш. Кто из вас мог это сделать?.. - не слушая меня, продолжал де-кан.
- В тот самый час…
Строчки всплывали с трудом – те самые, которые Вальдорф шептал мне на ухо, уже под утро. Декан слушал и чему-то улыбался.
- Да, это были его стихи. Откуда ты их знаешь? Мой дед свои стихи так и не напечатал, и после смерти запретил…
Его дед? Вальдорф – его дед?
Когда я спросила это вслух, декан рассмеялся.
- Да. Ты танцевала с моим покойным прадедом! Как такое может быть?
Я рассказала ему про ту вечеринку 13 октября, и про поход через кладбище, и про могилу Вальдорфа, и… про него самого. Это звучало не то как сказка, не то как глупая шутка, и декан пря-мо так мне и сказал. А потом он посмотрел на меня, и в его лице я вдруг разглядела Вальдорфа – его тонкие черты, его улыбку, его взгляд. Это было невыносимо больно.
Его взгляд скользнул по моим губам, и он взял меня за руку.
- Не плачь, - сказал он. – Не надо.