В этом мире от нас всё чудесное скрыто навек,
И отшельник-даос свою тайну унёс навсегда.
Огоньки чудодейственных трав – их нигде не найти,
И волшебную яшму свою затаила река.
(Гу Кайчжи)
Известно, что перевод стихотворений с китайского сложен и труден для восприятия современным русскоязычным населением.
Это обусловлено многими факторами: своеобразной историей и философией Китая, письменностью, обычаями и так далее.
Тем не менее, духовная составляющая наших народов имеет немало общего, об этом вполне определенно писал Л.С.Васильев
в книге «История религий Востока».
«В сфере генеральной установки исламская и индуистско-буддийская традиции с их откровенно религиозной ориентацией либо
на покорность воле Аллаха, либо на поиски спасения во внефеноменальном мире заметно противостоят китайской с её культом социальной гармонии. Но все они вместе, включая и китайскую, принципиально отличны от европейской с её ставкой на индивидуальный материальный успех, хотя при этом китайская модель структурно ближе других именно к европейской».
Величайшим поэтом древнего Китая считается Цюй Юань (343-289 гг. до н.э.), родившийся в княжестве Чу и служивший советником
при местном ване. Однако известно, что задолго до него в Чу жил и работал цензором Ли По Янг (Ли Эр), он же Лао Цзы, знаменитый создатель «Дао Дэ Цзина». Некоторые специалисты приравнивают эту книгу, небольшую по объему, к поэтическому сборнику.
Действительно, здесь немало строк с определенным содержанием и ритмикой.
1. …Безымянное – Неба, Земли начало,
Именуемое – матерью сущего стало…
14. Смотрю на него и не вижу -
Называю его тончайшим.
Слушаю его и не слышу -
Называю его тишайшим… (перевод Е.А.Торчинова)
Известно, что на Л.Н.Толстого «Дао Дэ Цзин» оказал определенное воздействие. Именно под руководством знаменитого писателя был осуществлен первый перевод китайского памятника на русский язык.
«Намек, ассоциация, реминисценция, второй и третий планы играют в классической китайской поэзии огромную роль», - пишет доктор филологических наук И.С.Лисевич.
Умолкли цикады, лишь слышен гусей улетающих крик.
И терем высокою крышей в нависшие тучи проник.
*Циннюй и Чанъэ замерзают, всё иней покрыл под луной.
Красавицы всё выясняют, из двух кто прекрасней собой? (Ли Шанъинь)
*Циннюй – богиня снега и инея. Чанъэ – богиня Луны.
Как правило, в классической китайской поэзии ши стихотворения написаны в форме «пятисловных четверостиший»:
Северный ветер гонит вдаль облака,
На тысячи ли протянулась Фэньхэ-река.
С горькой думой стою на пустом берегу,
И осени голос слышать уже не могу! (Си Тун);
«семисловных четверостиший»:
Поэт! Своё сердце омой прохладой прозрачных глубин.
Прошло столько лет чередой, ты знаешь об этом один.
На берег Сиху ты сойдешь, безумным весельем охвачен,
И, вдруг обернувшись, поймешь: в горах всё, всё было иначе! (Линь Хун);
«восьмисловных четверостиший»:
В домишке подле реки гнездо зимородок свил,
И два цилиня лежат в саду, у чьих-то могил.
Меняется в мире всё, и радость должна уйти.
Что проку в славе мирской? Она – обуза в пути! (Ду Фу);
«пятисловные восьмистишия»:
Дом Ваш поставлен в месте глухом, далеком.
В нем поселившись, Вы от людей сокрылись.
Южные Горы – против дверей и окон,
В водах Яншуя лес и сад отразились.
В чаще бамбуков снег с зимы не растаял,
Солнце садится – двор устилают тени…
Вне суеты на покое жизнь доживая,
Как хорошо слушать пение птиц весенних! (Цзу Юн).
В китайской поэзии существуют и другие жанры: цы – любовная лирика, арии, романсы, саньцюй –городская лирика,
цюй – театральная, и т.п.
«В старинной китайской поэзии нет личных местоимений, нет указаний времени и числа, одно и то же слово может быть глаголом, прилагательным или существительным – всё очень зыбко и неопределенно. Связь строк и образов возникает не на грамматическом и даже не на логическом уровне – она ассоциативна, подсознательна» (И.Лисевич).
Я устал, и меня приютила под кроной сосна.
Лег на мшистый валун и забылся в объятиях сна…
Время в горной тиши без календарных меток идет.
Знаю: скоро зима, но не ведаю месяц и год! (Тайшаньский отшельник).
Исследователи указывают на открытость китайской поэзии, на её человечность, жизнеутверждающие ценности, несмотря на печаль
и констатацию бренности земного существования. Это, видимо, сыграло не последнюю роль во влиянии на живопись и другие сегменты культуры Китая, Японии, других стран Востока.
До пределов морских ты доходишь спокойной, река,
А исток твой в горах – порожденье холодных ветров.
Листья с кленов летят, устилая ковром берега.
В тихом шепоте их горькой осени слышится зов. (Дин Сянчжи)
Специалисты обращают внимание на то, что китайская поэзия основана на чередовании музыкальных тонов, отличающихся по высоте и продолжительности, придающих стихотворению своеобразную мелодическую ритмику. Строка определяется количеством односложных слов, созвучных в окончаниях. Даже в переводе на русский язык это можно ощутить.
Слабый луч. Ветерок несмелый -
То вступает весна на порог.
Я весеннее платье надела,
На душе ни забот, ни тревог.
Я с постели только что встала,
Охватил меня холодок.
В волосах запутался алый
*Мэйхуа опавший цветок.
Где же край мой, навеки милый?
Нам в разлуке жить суждено.
Нет, забыть я его не в силах,
Не поможет мне и вино!... (Ли Цинчжао)
*Мэйхуа – слива.
Исследуя наследие старых китайских мастеров слова, нельзя не заметить яркой сексуальной окраски многих произведений. Специалисты утверждают, что таким образом скрывалось эзотерическое знание от непосвященных. Возьмем, к примеру, стихотворение Ван Фу Чжи (династия Цин) «Тигрица, заглатывающая драконов».
Без поклонника охотница одинока.
Грустят даже шторы в комнате и
окоченевшие цветы.
Её тело увядает, подобно исчезающему
аромату духов.
По вечерам, переполняемая порывами страсти,
Она робко проникает в сердце возлюбленного,
словно лунный свет,
И сливается с ним, будто в волшебном сне.
Совсем как ива под порывами весеннего ветра
на берегу ручья.
Согласно мнению известного мастера гун-фу Вон Кью-Кита, в данном произведении помимо любовного сюжета сокрыта методика тренировки цигуна высокого уровня. Что вполне возможно, ведь в истории Китая наблюдается немало чудес и загадок.
Возьмем для сравнения еще одно стихотворение, знаменитого эзотерика Чжан Бо-дуаня (983-1082 гг.), в жанре цы на мотив «Луна над Западной рекой».
Снадобье внутреннее в своих перегонках
подобно внешнему,
Внутреннее во внешнее проникает,
внешнее – непременно во внутреннее.
Когда эликсиры лишь проявляются,
мир и гармония обретаются,
становится ясно,
что подобны они по родству.
Их согревающие и питающие свойства -
оба играют свою роль.
Во внутреннем есть натуральный
настоящий огонь,
В печи ярко рдеет растущая краснота.
Чтобы снаружи печи неустанно
огонь прибавлять, убавлять,
силы нужны и усердие.
Ничто не превзойдет по тайне великой
истинное семя.
А теперь прочитаем комментарий Е.А.Торчинова, одного из авторитетнейших специалистов в данной области. Под внешним снадобьем имеется в виду эликсир, составленный из энергий, получаемых извне посредством дыхательных упражнений. Внутреннее снадобье – это эликсир, составленный из присутствующих в теле «изначальных энергий». Эликсиры вводятся в печи (энергетические центры, киноварные поля), где происходят процессы плавки и смешивания. Киноварный эликсир, создающийся из внешнего снадобья, обволакивает треножник и печь спереди и сзади, с востока и запада. Круговой огонь, поддерживающий алхимический процесс, обтекает печь вначале слева, потом справа, производя разделение на хозяина и гостя. Согласованность внешнего и внутреннего нужна для зачатия и взращивания «бессмертного зародыша», то есть истинного семени.
Известно, что Чжан Бо-дуань или Пин-шу был приверженцем внутренней алхимической даосской школы, которая начала становиться популярной в его время, кстати, не без его же участия. А вот приверженцем старой школы внешней алхимии был Ли Бо (701-762 гг.), знаменитый поэт, родившийся на территории современного Кыргызстана.
Некоторые западные критики считают Ли Бо эксцентричным, самовлюбленным человеком, не обремененным нравственными устоями. Здесь, видимо, сказывается непонимание той эпохи и ценностей, присущих людям подобной формации. Благо, что великому поэту ни к чему оправдания, он оставил богатое наследие, где его сущность и сущность Китая того времени запечатлена навеки.
Гора Пэнлай среди вод морских
Высится, говорят.
Там в рощах нефритовых и золотых
Плоды, как огонь, горят.
Съешь один – и не будешь седым,
А молодым навек.
Хотел бы уйти я в небесный дым,
Измученный человек.
Известно, что в зрелые годы поэт удостаивается высшего академического звания «ханьлинь» и призывается ко двору императора. Там он проводит около двух лет, а потом отстраняется в результате интриг. Существует версия, что, будучи придворным поэтом, Ли Бо отвергает приглашение императора и свиты явиться читать стихи. «Когда я пьян, я сам – небожитель», - заявил якобы Ли Бо. Однако более интересны, в этом отношении его собственные строки из «Песни о восходе и заходе солнца».
Много их, идущих против неба,
Власть его присвоивших бесчинно.
Н.Т.Федоренко писал: «Ли Бо возвышался над своим временем благодаря тому, что был более связан с жизнью и духом народа. Он движим был нравственной оценкой людей независимо от их сословного положения, гуманизмом, проявляющимся в сострадании к народу».
Достойная оценка великого поэта.
Опять прокаркал черный ворон тут -
В ветвях он хочет отыскать приют.
Вдова склонилась над станком своим -
Там синий шелк струится, словно дым.
Она вздыхает и глядит во тьму:
Опять одной ей ночевать в дому.
На закате солнца вспоминаю Шаньчжун
Дождь кончился, и в дымке голубой
Открылось небо дивной чистоты.
Восточный ветер обнялся с весной
И раскрывает юные цветы.
Но опадут цветы – уйдет весна,
И человек начнет вздыхать опять,
Хотел бы всё я испытать сполна
И философский камень отыскать. (Ли Бо)
Прошло много времени, но стоит прислушаться, присмотреться, и в стихах современных поэтов, в строчках популярных песен нет-нет, да и промелькнут слова, образы китайских мастеров, живших так давно, черпающих вдохновение из самой жизни, учившихся у природы, испытывавших чувства, как и все нормальные люди, независимо от временных и других условных границ.
Его все слышат, но никто не видит,
То он – ненастный вихрь, то - легкий ветер.
У зеркала он пудру опрокинет
И тронет лютню, и она ответит… (Хэ Сюнь)