Итак, время пошло. Оно, вообще-то, шло и до того, и будет идти всегда. Или я ошибаюсь? Пусть Альберт Эйнштейн со своей теорией относительности меня поправит, если захочет. Но, боюсь, ему меня не убедить. Мало ли что происходит с физическими характеристиками материальных объектов на больших скоростях! Там, конечно же, для чего-то или для кого-то время может и замедлиться, или просто вести себя так, как будто оно замирает в какой-то заданной точке. Но при чем тут абсолютные понятия вроде линейных размеров объектов или протяженности их существования? Как ни закручивай пространство в спираль якобы под действием гравитационных или еще каких-нибудь сил, а оно было и остается прямым, как дорога. Да и время, между прочим, этот чертов Хронос, имеющий отвратительную привычку все пожирать, тоже движется в определенном направлении с заданной скоростью, и плевать ему, по большому счету, на все формулы наподобие Е=МС2 . Даже божьи часы отстукивают время только в одном направлении, а назад дороги нет.
В каптерке все смешалось, кипели нешуточные предвыборные страсти. Зловредный Хомяк, прекрасно сознающий, что ему не светит никакое президентство, решил хотя бы навредить будущему и всем известному победителю. Денно и нощно, закатав рукава и высунув язык от усердия, старикашка рисовал злобные шаржи, строчил пасквили, сочинял плакаты самого мерзкого вида. От его бурной деятельностью отдавало не то пиаром, не то желтизной буржуазной прессы, а то и вовсе самыми отвратительными политическими технологиями Россиянии начала 21 века. Он привлек в свою команду очернителей все того же Пушкина, а также кое-кого из древнеримских киников. И пошли гулять по свету листовки с текстами, словно бы списанными со стен погибшей Помпеи.
- Голосуйте за Духа! – гласил один из них. – Все безбожники, еретики и сексуальные извращенцы голосуют за Азазелла!
- Голосуйте за демона! За ним и чертями собачьими – наше будущее!
В конце концов нашему хозяину все это стало действовать на нервы, и он вызвал клеветника на диспут в прямом эфире – то есть на морозе открытого Космоса. Хомяк сразу же скис, струсил и во всем покаялся. Зря! Не такой уж Дух и спорщик, – по-моему, его и пятиклассник срезал бы по всем пунктам. Глуп! А холод и вакуум старый имам мог бы и потерпеть – в первый раз, что ли? К тому же он какой, никакой, а небожитель, и плевать ему, вообще-то, на морозы и гололеды, не говоря уже о вакууме.
Время все тикало, дата выборов неумолимо приближалась. Вся каптерка была разукрашена кумачовыми транспарантами, девизами и лозунгами; под ногами шуршали листовки-агитки, со стен на обитателей укоризненно смотрели портреты кандидатов – Владимира Ильича, Пушкина и Марка Аврелия, Спинозы, Бетховена и еще кого-то – то ли Декарта, то ли Лейбница. Остальным не удалось собрать необходимого количества голосов, или же их сняли с дистанции из-за мелких нарушений. Что ж, бывает. Сунулся в число соискателей, было, и Хомяк, даже меня звал в вице-президенты, да только я сразу отказался. Не хотелось мне совершать политического самоубийства, участвуя в опереточном представлении, где сценарий написан сто лет назад и известен каждому олуху. Да и если бы случилось чудо, и победил Хомяк, корму бы стало лучше? Мне бы он назавтра отрубил голову, а остальных обратил в радикальный шиизм. Ну его к шайтану, пусть играет в эти игры без меня.
Пушкин, кстати, тоже звал меня в свой предвыборный штаб.
- Соглашайся, Парамоша, - горячо убеждал он меня, - мы с тобой горы своротим, а вместо конституции заставим всех жить по моим сказкам. Нашим гимном будет песня "Там, на невидимых дорожках", а уголовный кодекс спишем с кодекса Хаммурапи. Будем с тобой "Евгения Онегина" по ночам писать, а днем работать над законами. Чем не жизнь?
Я колебался. С одной стороны, все выглядело как будто бы привлекательно, с другой, – не заслонит ли мою персону раз и навсегда тень солнца русской поэзии? У этих чертовых литераторов, в особенности поэтов, есть такая болезнь вроде мании величия, когда принято считать, что на страну достаточно одного гения. Остальных – в расход. Мухаммед, кстати, так и поступил в свое время. Я ответил Пушкину, что обдумаю его предложение, что польщен столь высоким доверием, и после этого стал избегать встреч с этим экзотическим кандидатом.
Больше шансов было, я думаю, у Владимира Ильича. Уж он-то знал, что такое власть, как ее брать и удерживать, причем в обстановке, когда сам папа римский бы не справился. Но где ему было, наивному, знать, что такое истинные предвыборные расклады либерально-демократического строя? Ты хоть сто процентов голосов набери, а напишут-то все равно – ноль. Знаю я эту публику, самому довелось жить в такие времена. Так что, боюсь, Ленину все-таки ничего не светило. Он бы еще вздумал в 1905 в цари себя выдвинуть! Как раз после Кровавого воскресенья… в сказке, конечно же, всякое может случиться, но даже в самой распоследней саге принято считаться с фактами и учитывать специфику конкретного момента. Впрочем, Владимир Ильич знал все это не хуже меня, только виду не подавал. А что, скажите, разве в 1917 году у него шансов было больше?! Тем не менее…
Дух же повел себя странно: он наотрез отказался участвовать в предвыборных баталиях, ссылаясь на занятость и необходимость экономии бюджетных средств. Он как будто бы и не вел никакой агитации в свою пользу, но это за него проделала его должность и жуткая зависимость всего электората от своего патрона. Попробовал бы кто-нибудь против него голосовать! Или, в крайнем случае, попробовала бы Избирательная комиссия не приписать ему искомых ста процентов голосов! И при этом он, появляясь на публике, лицемерно жаловался, что вот-де не может даже слова доброго о себе сказать, потому что это будет использованием административного ресурса, а уйти в отпуск на время предвыборной компании не имеет никакого морального права, потому что без него пропадем. Возможно, что это так и было: кто нас окружал, вспомните? Даже не НАТО – весь сонм сил Тьмы, если помните. И что бы они с нами сделали, не будь в домне такого рачительного хозяина, нашего высокого покровителя? Даже подумать жутко. Так что черт с ним, пусть себе правит помаленьку – не по факту, так хотя бы по конституции. Нам без разницы.
Случались во время нашей адской предвыборной компании и коллизии – как же без них? Глухой Бетховен в диспутах лишь публику смешил. Ему говорят, – дескать, каковы ваши планы относительно перестройки каптерки, - а он в ответ:
- Спасибо, я уже поужинал! – Или того лучше, что-нибудь в духе: - Не буду я переписывать посвящение пятой симфонии! Да пропади он пропадом, ваш Бонапарт!
Несерьезный получился бы из него президент, ей-богу. Избирательная комиссия все время порывалась снять его кандидатуру, да Азазелл строго-настрого запретил.
- Нельзя обижать стариков, - наставительно отчитал он не в меру ретивых чиновников. – Как бы они вас тоже чем-нибудь не обидели, хе-хе! А Бетховен парень неплохой, а что глухой – так на то есть причины. Сами-то разве не глухи к голосу Господа и вашей совести?
Усовестив, таким образом, подхалимов из Изберкома, Дух уходил с озабоченным видом куда-то во мрак – якобы по важным делам. И только мне да Гризли было известно, что смывался он ото всех для того, что партеечку в шахматы сгонять. Любил он блитц-турницы до самозабвения, даром, что постоянно проигрывал, потому что был непроходимо глуп. Куда ему дебюты, да миттеншпили разыгрывать – он получал мат в лучшем случае на десятом ходу. А так, в основном – киндермат. Тем не менее, азартен был демон до невозможности. Получит мат, – бросается отыгрываться, и так до бесконечности. Его даже медведь обыгрывал, с жалобным ревом загоняя короля Духа за Можай.
А хронометр все тикал, метроном-то все стучал. Бог взирал на это сверху и неодобрительно молчал.
- Нет, не построить им коммунизма, - вздыхал он, - предадутся кутежам да блуду, все пропьют, а потом без штанов ко мне на Сатурн заявятся: дай, мол, Господи, сколько можешь, взаймы! Заранее предупреждаю: в долг – никому. Сначала заработайте, а потом уже спускайте баснословные состояния, да-с. Да и не собираются они никакого Парадиза выстраивать, болтуны. Помнится, Парамоша еще когда хвалился, что и в Аду можно устроить Рай:
- Выстроим дворцы и колоннады, разукрасив тысячью лепнин, а когда все сделаем, как надо, Бог от восхищенья скажет: "Блин! Как у вас все здорово и гладко! Уж не ионический ли стиль? Просто замечательная кладка! Красоту подобного порядка не найти за сорок тысяч миль"!
- И где же стройплощадка, позвольте вас спросить? Даже выборы не могут провести, как следует, куда им выстроить что-то существенное!
Бог даже закурил от огорчения, потому что он был гуманен и ему не была безразлична участь его паствы. Мечтал он выпасти нас до упитанного состояния, чтобы на людей стали походить, а мы, как были бараны, так козлами и остались. Чудо! Поменьше бы таких, с позволения сказать, "чудес"…
А выборы-то, между делом, начались – как раз в срок. Избиратели проявили неслыханную активность. Явка оказалась просто ошеломляющей – сто процентов! (А куда им было деваться, между прочим? Только в котлы). Круглый стол оказался одновременно и избирательным участком. Суетливая Скатерть-Самобранка, отчаянно бранясь, угощала всех коньячком и раздавала бюллетени, где уже все было проставлено, затем отбирала их и швыряла в урну, после чего сама же и пересчитывала. И выходило у нее, что, хоть за противников Духа и проголосовало порядка 37% избирателей, но он все равно получил стопроцентный результат. Правила арифметики оказались тут неуместными. Пока победителя поздравлял его избирательный штаб, а оскорбленные соперники давали интервью местным репортерам, обвиняя Духа и его подхалимов-чиновников во всех смертных грехах, Дух уже начал проводить реформы.
- Сейчас декрет об суверенитет тисну, - потирал он лапы, - заживем, как у Христа за пазухой. Все-то у нас тогда будет (а то у нас как будто бы чего-то не хватало и без его дурацкого декрета), всем носы утрем. Для начала выберем парламент, назначу кабинет министров, чтобы все было как у людей.
Естественно, никаких выборов не потребовалось. Дух тут же придумал дьявольскую партию с характерных названием "Огонек", назначил спикером Гризли, а меня – руководителем фракции "горящие сердца", представляющей президентскую партию. Почетно, ничего не скажешь, а все-таки – не должность это, а синекура. Хомяка, как он ни просился на пост председателя комиссии по делам религии, сослали в почетную ссылку на кухню в качестве министра продовольствия. Место это, что ни говорите, хлебное, а времена, когда Цурюпа (наркомпрод у Ленина) в голодные обмороки падал, кажется, ушли в историю навсегда. Да нам подобное никогда и не грозило, потому что у Духа Скатерть-Самобранка имелась, да и Чайника рано было списывать в утиль. Старик Державин, который кого-то там заметил и благословил, был назначен министром юстиции – ему не впервой, он еще эту должность у царя Александра Первого занимал, если не ошибаюсь. Кабинет министров оказался столь обширным, что почти всем обитателем каптерки там нашлись тепленькие местечки, так что никто не пострадал от реформ. И пошли бы у нас новые времена, да Бог не дал осуществиться сим бездумным прожектам. Он на часы-то поглядывал, а время шло и шло, пока не подкралось к какому-то лишь одному ему известному рубежу. И тут как закукарекал жареный петух! Как засвистел рак на горе, как приехали во все города турусы на колесах! Тут же началось морковкино заговенье, и вообще пошли времена расплаты за все содеянное. Хорошо еще, что мы ничего такого не успели натворить, а то, как бы нам от Бога-то нагорело! Но ничего, обошлось и на этот раз. Отделались мы легким испугом и стандартными розгами, а также строгими выговорами с занесением в личное дело. За что, правда, так и не понял. Должно быть, за дело.
Рай в Аду не состоялся, но опыт его построения мог пригодиться в дальнейшем. А оно, дальнейшее, то есть будущее, вновь приближалось с неумолимой неотвратимостью. Божий метроном продолжал тикать, и никто не смог бы сказать с уверенностью, на какое время Господь поставил будильник. Зазвенит, – увидим… вернее, услышим.
Уходя, Господь бросил:
- Хоть бы каким-нибудь полезным делом занялись, лоботрясы! Возвели бы, понимаешь, пусть не пирамиду Хеопса, не Пизанскую падающую башню, и даже не Вавилонскую башню, а что-то такое, чтобы и мне посмотреть приятно было, и вам не скучно жилось. Нельзя же все время заниматься пустопорожней болтовней за круглым столом, параллельно предаваясь обжорству и пьянству. Работа от всего этого отвлекает, так что лучше давайте трудитесь на добровольных началах, пока дело до каторги не дошло. Лопаты в руки – и вперед!
И стали мы расчищать перед каптеркой площадку под новый строительный объект. Холодно – неописуемо, даже горящие поблизости костры, на которых поджаривались унылые грешники вроде Гиммлера, Аттилы и Чингисхана, не грели. Только и спасала нас святая молитва да неистовая вера непонятно во что. Потрудившись до глубокой ночи (а там, между прочим, всегда ночь), бросали мы лопаты да ломы и шли ужинать – теперь уже не так обильно, как прежде. Дух ограничил нам выдачу рому, и больше галлона на нос не отпускал. Мы кряхтели, обиженно сопели, но терпели. Галлон, так галлон. Все-таки больше трех литров, чтоб вы знали. За ужином не возбранялось поговорить, только уже не в прежнем формате. Пять часов на все, про все – и сон (суток эдак на трое). Потом опять каторжный труд до ночи (а там все время ночь, как вы помните). Так, когда же работать-то, черт побери?
Наверное, Бог мог бы нам подсказать, но он почему-то молчал. Занят был, наверное. У него знаете, сколько дел?
А еще говорят, будто дела у прокурора…