Глава 2. За шторой
Фиру встретил сам директор лагеря, помог заполнить анкету, спросил, с детьми какого возраста девушка предпочла бы работать и, получив в ответ безразличное пожимание плечами, отвел новую вожатую в двенадцатый, самый младший отряд.
- С малышами легче всего: тут на отряде работают два воспитателя, малыши послушные, рано спать ложатся, в тихий час тоже можете на море сбегать. – Объяснил он все преимущества работы с младшими школьниками. – А на втором этаже у вас художник живет. Мастерская там его. Тоже хорошо. Если что-то нужно по оформлению, зовите, поможет. И кружок художественный работает, спровадьте своих детей туда – так они все свободное время у него и проторчат. Так что, дорогая Ф… Ирочка, Ирочка, помню, помню. Не бойтесь – все будет хорошо. А папа Ваш звонил, беспокоился, как Вы тут справитесь.
- Справлюсь. Спасибо большое, Вадим Анатольевич. Не беспокойтесь, я детей не боюсь. Они меня боятся. – Наконец что-то ответила Фира.
- А что ты, строгая такая? – Усмехнулся пожилой приветливый директор и перешел на «ты».
- Страшная я. – Улыбнулась Фира, бросая сумку на кровать и осматривая довольно уютную комнатку, выделенную для нее.
- Ну… - С притворным укором попытался возразить Вадим Анатольевич. – Нельзя так про себя… ты… не страшная, ты особенная.
Это «особенная» еще больше кольнуло. Фира подумала, что гораздо мягче звучало бы «Вы не очень страшная» или «Не такая уж Вы и страшная». Или даже – «Ну, да, Вы страшная, но я же не испугался». Короче, комплексует она не напрасно – приметная, приметная у нее внешность – так думала Фира, пытаясь отрегулировать в дУше кран, а в душЕ – общий настрой на лето – «Не «парься», просто черпани солнца и моря, если уж приехала на юга».
Фира, выйдя из ванной комнаты, долго стояла перед зеркалом и разглядывала себя, честно характеризуя отражение в зеркале: широкие бедра, выпуклости которых уже не назовешь интеллигентно «ушки», глаза, как у бешеной тараньки, животик индийской танцовщицы, и нос, нос, нос…
- Да… Надежда умерла при рождении. – Произнесла она вслух и поняла, что стоящая за ее окном уже не одну минуту женщина в шортах и бюстгальтере от купальника, эти ее слова – резюме услышала.
- А чего Вы тут торчите, под моим окном? – Не отдергивая тюлевую занавеску на распахнутом окне, недоброжелательно выкрикнула Фира.
- А что это за тон, интересно?! – На тех же нотах прозвучало с улицы. – Я вовсе не под Вашим окном, и не торчу, а жду мужа. И стою под его окном, между прочим. Вы тут не одна, милая.
Фире стало неловко – она совсем забыла, что на втором этаже, над ней, тоже имеются окна.
В эту минуту мимо ее комнатки кто-то уверенно прошагал, хлопнул входной стеклянной дверью, и тут же рядом с мадам в шортах нарисовался высокий, статно сложенный мужчина. Он обнял жену игриво, сказал «привет» бархатным голосом, чмокнул эту каракатицу куда-то в шею, и они пошли в сторону столовой.
Фира почувствовала непонятное омерзение, глядя им вслед.
- Да уж… Парочка! – Хмыкнула она, разлядывая долго удаляющихся в обнимку супругов, художника, как она поняла, и его жену.
Ну, разве, что ее носа не хватало этой женщине – мелюзге, отправившейся обедать в лифчике в столовую. А так… ни сиськи – ни письки: короткие вьетнамские кривые ножки, две волосины на голове, лоб весь в морщинах от, наверняка, часто задаваемого вопроса мужу «Где ты был»? И рядом — тако-о-о-е!!! Даже не видя его лицо, можно было сказать, какой красавец этот художник. Пепельные волосы волной до плеч, сами плечи, как весла – уверенные, крепкие, накаченные в тренажерном зале или на женском теле, ноги такие, что лучше молчать – упругие, длинные, загорелые. Наверное, таких только и берут в стриптизеры, смотришь – и дышать уже нечем. Фира даже подумала, что прекрасно может дорисовать в воображении его лицо: пухлые сексуальные капризные губы ярко-розового цвета, непременно голубые глаза, греческий прямой нос и высокий умный и гладкий лоб, как у Дворжецкого в ее любимом «Солярисе».
Настроение упало совсем. А тут еще и воспитатели пришли знакомиться и знакомить с отрядом.
В обязанности Фире, представившейся, естественно, Ирой, вменили немногое, понимая ее юный возраст и отсутствие опыта: развлекать детей между завтраком и походом на море, следить за порядком во время тихого часа, ну и остаток недолгого вечера (дети в девять уже отправлялись спать) проводить, занимая их рисованием, лепкой, играми. Ну, и на море следить за купающимися.
Дети Фиру приняли сразу за свою, обрадовавшись тому, что она не такая старуха, как толстые тетки – воспитательницы.
В холле висел общий план мероприятий и список кружков по интересам. Фира составила список детей, опросила каждого об увлечениях и пристрастиях, если таковые уже могут иметься в шесть – семь лет, и принялась всех распихивать небольшими группками по клубам – кружкам, стараясь максимально разгрузить себя.
- Трое у нас уже записались к Стасу на художественный, спроси, кто желает еще. – Склонилась над списком воспитательница Татьяна Адамовна. – Я б на твоем месте уболтала всех на кружок рисования, да и все дела. Ходить даже никуда не надо – подняла, вон, всех этажом выше, и – гуляй часа два, пока они малюют. У него там на стене висит график занятий, иди, посмотри, да предложи нашим остальным. С маленькими-то никаких проблем, они, слава Богу, слушаются. Что скажешь, то и сделают.
- Точно. – Сама не поняла, обрадовалась или не очень, Фира. – Так и сделаю.
Она взяла блокнот и ручку и поднялась на второй этаж. Не надо было и спрашивать, чья тут вотчина – узкое пространство казалось вовсе не узким, а просто пространством, бескрайним и диковинным. Морские пейзажи, такие «живые», что, казалось, сейчас на ноги плюхнет штормовая волна, встретили Фиру радостно и тепло, словно ждали давным-давно этого ее появления. Ей даже показалось, что чайки «летящие» со стен и потолка навстречу в надежде на краюху хлеба, кричат на весь лестничный пролет «А! А!!!». С трудом преодолевая этот натиск водной стихии, Фира приблизилась к стенду и стала читать объявления. Судя по игривому и веселому тону, которым они были написаны, Фира поняла, что не ошиблась в своем представлении образа художника, которого видела сегодня в окно.
«Ой, чуть не забыл про вожатых, юных и несмелых… (тут веселая рожица J)) Простите, милые маленькие леди! Приглашаю и Вас! Можно заказать портрет Срок выполнения – зависит от вас, цена – договорная (зависит от меня)! Целую и обнимаю! И уже мечтаю запечатлеть на века Ваш милый образ. Любуйтесь галереей портретов на моей двери»!
- Ага, понятно. Это для милых леди, то есть, не для меня. Я не милая и, уж тем более, не леди… - Дрожащими, вот-вот готовыми расплакаться губами, прошептала Фира. – А куда тут у тебя, Леонардо и Винчи, детишек пристроить? – И она, сделав нужные пометки в блокноте о пустых часах в графике художника, отправилась вниз, бессознательно высоко поднимая ноги, будто переступая накатывающиеся на берег и перегоняющие ее шумные и пенные волны. Преодолев последнюю ступеньку лестницы, оказавшись опять в реальности первого этажа, Фира как будто даже ощутила невидимую границу – стену времени и пространства, которую только что перешло ее тело и сознание. Она физически почувствовала дрожь и какой-то непонятный, неправильный озноб, горячий и колкий.
Она представила, что вместо портрета, который она видела на двери художника, вместо той русоволосой и зеленоглазой русалки – вожатой или воспиталки, будет висеть ее портрет. И от этого ее еще раз передернуло – не дай, Бог!
С этого дня Фира постоянно наблюдала художника с его кривоногой супружницей, спрятавшись за полупрозрачной тюлью. Сама же, отправив детей на второй этаж, укрывалась в комнатах первого, чтобы не попасться на его глаза. Какой-то непонятный страх и стеснение гнали ее прочь от встречи со «специалистом» по женской красоте. Теперь, зная, что он сейчас там, наверху, она выходила из здания и старалась или обойти его вдоль стены по периметру, или пряталась в толпе маленьких детей, чтобы он вдруг не заметил ее, не разглядел ненароком. Именно, ненароком. Она понимала, что разглядывать с интересом ее никто и не собирается.
Фира и сама не заметила, как прошло уже полсмены, полмесяца, фактически.
Ее разражали эти, без конца снующие на второй этаж, девки – вожатые, воспитательницы, какие-то не то официантки, не то посудомойки лагерные. Они, нацепив на себя килограммы бижутерии, облачившись в откровенные южные полуплатья, полуюбки, восторженно вздыхая и охая, то поднимались на второй этаж, то спускались вниз, хлопая входной дверью как-то победно и счастливо. А она, дождавшись, когда художник со своей женой отправятся в столовую или на море, незаметно от всех, украдкой поднималась к его двери и разглядывала очередной портрет, сотворенный из «ничего». Да, она понимала, что выходили из мастерской художника вовсе не те девчонки, что входили в нее – на портрете были, вроде, они, но какие-то совершенно другие. Она не могла понять, как можно из этой «бижутерии» сотворить такие «драгоценности». И сами девушки преображались как-то странно, словно стараясь теперь соответствовать портрету, вывешенному на дверь.
В эту ночь Фира не могла уснуть. Она не понимала, что происходит с ней. Ну, да… Уже и дураку понятно, что она влюбилась, и что это – абсурд, невозможно и нонсенс. Она сильная девушка, она справится, но откуда же ревность к тому, что сейчас он там, на своем «морском» этаже не один. Еще в обед к нему поднялась очередная «натурщица», и до сих пор тихо, загадочно тихо, и никто не выходит, а в окнах – темнота.
- Странная какая-то эта жена… - Вслух прошепталось. – Такое впечатление, что только кормить его водит в столовку. Никогда не ходит к нему, в окно спрашивает с улицы «Ты работаешь?» и не заходит. Или ей все безразлично, или она уже устала бороться с его «работой»? Странно все. Какая-то у этих художников непонятная, не наша жизнь…
Фира встала, намазала кремом обгоревшую тонкую кожу на груди и подошла к открытому окну покурить. Кто-то, кто явно стоял прямо за шторой, сразу же отошел в сторону. Она не испугалась, а просто отступила назад и легла, выключив ночную лампу. Хотела закрыть окно, но было ужасно лень и все равно.
- Спать! – Отдала себе команду и тут же ее выполнила, не успев досчитать до десяти. – Скоро – домой, уря… - Успокоила она себя.
(продолжение следует…)