Работая адвокатом, я дела об убийствах - хладнокровных, жестоких принимала неохотно -- только тогда, когда возникало желание разобраться в мотивах, понять движущие силы совершения таких преступлений, проникнуть в глубокие пропасти и топкие болота человеческой души. Каждое преступление - проявление сущности человека, интеллектуальной, эмоциональной, волевой. Иногда преступление - следствие безволия, рабского подчинения, иногда, наоборот, сочетается с сильной волей, носящей резко отрицательный характер. Я прочитала мысли известного генетика Г.К. Беляева: "Нет специальных генов, например гуманизма или альтруизма или генов антисоциального поведения, но есть генетически детерминированные свойства психики, сочетание которых, преломляясь через определенные социальные условия, способствует формированию либо человека с высоким чувством совести, ...либо же человека, который плохо понимает, что такое совесть со всеми вытекающими отсюда поступками".
В те давние годы утверждалось, что в СССР социальных корней преступности нет, отрицалась какая либо связь советского строя с наличием преступности. Преступления объясняли пережитками капитализма в сознании людей, тлетворным влиянием Запада, винили близкое окружение преступника: семью, школу, отдельный производственный коллектив, бытовую обстановку, т.е. непосредственную среду его обитания.
Несомненно, прямой связи между преступностью и общественным устройством нет, жестокие убийства совершались и совершаются в странах с различным государственным строем. Однако и в те годы, да и сегодня, пороки непосредственной среды обитания преступника во многом порождаются образом жизни всего социума, двойной моралью, пренебрежением к закону. Отчуждению от общества, нравственному отупению способствует и надоевшая всем политическая фразеология и стандартизованный энтузиазм, показной оптимизм, навязываемое однообразие расхожих мнений и пошлых вкусов. Многое в так называемой современной «масс-культуре» способствует возникновению той преступной среды, где душевная черствость, безразличие к жертве, ее страданиям становится обычным и где формируются люди, способные на жестокость, на убийство.
Слишком часто кара настигает преступника только после совершения неоднократных убийств, прошедших безнаказанно. Нередко это убийства, сопряженные с половыми извращениями, сексуальным насилием.
Среди жестоких убийц бывали и такие, чей предыдущий жизненный путь, казалось бы, не содержал видимых предпосылок к совершению безжалостного насилия. Мне довелось защищать молодого шофера, который подбирал в сельской местности "голосующих" на шоссе женщин и девочек, а затем насиловал их и душил, а трупы прятал в лесу. Это случалось неоднократно на протяжении нескольких месяцев. Он был из добропорядочной сельской семьи, незадолго до этого безупречно отслужил в армии на Крайнем Севере, женился, был тихим, спокойным и заботливым семьянином. Ничего в его прошлом не предвещало такого взрыва жестокости. При задержании он сразу во всем признался, но показания давал односложно, вполголоса, не поднимая глаз, был погружен в себя. Я долго беседовала с ним, пыталась понять, как сработал механизм жестокости у человека, ранее никаких признаков жестокости не проявлявшего. Его потрясенные родители и беременная жена уверяли меня в том, что он просто болен, сошел с ума. Это было похоже на правду, не только у меня, но и у суда сложилось впечатление, что подсудимый психически неполноценен. Однако заключение судебного эксперта-психиатра рассеяло все сомнения: подсудимый является психопатом, склонным к половым извращениям, свои поступки способен контролировать и за содеянное отвечает. И его приговорили к смертной казни.
Каждый раз, когда в суде вставал вопрос о применении смертной казни, я испытывала тяжелое чувство. По моему убеждению смертная казнь - не наказание за преступление даже самое тяжкое, это - месть, расправа над человеком, который уже обезврежен и находится в руках государства. Подвергая смертной казни, его не наказывают: его просто уничтожают. Бернард Шоу писал, что убийство на эшафоте -- это наихудший вид убийства, потому что происходит с согласия общества.
За долгие годы своей работы я пришла к заключению, что применение смертной казни не уменьшает количества тяжких преступлений, не предотвращает их. Я убедилась в том, что, совершая жестокое убийство, человек обычно вообще не думает о предстоящем наказании, действует без тормозов, веря в свою безнаказанность, в то, что его преступление никогда не будет раскрыто. Смертная казнь, по моему убеждению, не способна и примирить со своим горем родственников убитых, облегчить их страдания.
Я не раз наблюдала, как трудно было судьям вынести смертный приговор даже самому отъявленному негодяю, чувствовала их напряжение при оглашении приговора. Психика нормального, нравственного человека противится тому, чтобы лишить жизни другого, даже тогда, когда это совершается по закону, когда разум осознает всю тяжесть преступления.
К тому же нередки были и случаи судебных ошибок, осуждения людей, невиновных в тяжком преступлении. После смертной казни каждая судебная ошибка становилась непоправимой, бесповоротной. Уже само существование смертной казни приводило к судебным ошибкам. Под страхом смертной казни, чтобы отсрочить свой конец, обвиняемые давали следствию ложные показания, фантазировали и были готовы изобличить в несуществующих преступлениях невиновных.
На казнимых списывали нераскрытые, порой опасные преступления, в то время как истинные виновники оставались на свободе. Долгие годы оставались безнаказанными отъявленные злодеи-убийцы, выполнявшие функции осведомителей органов милиции и чувствовавшие себя, поэтому в безопасности. Таким оказался серийный убийца Рогалев, долголетний личный осведомитель главы латвийского уголовного розыска.
Однажды я вела дело одного из двух братьев Ильиных, обвинявшихся в умышленном убийстве известного кинорежиссера Дудиньша. Я защищала старшего -- Николая. Это был серьезный парень, скромный, немногословный, только что отслуживший положенный срок в армии. Все отзывы о нем, все характеристики были положительными. Младший же брат -- Алексей был уже ранее дважды судим за злостное хулиганство, не работал, пьянствовал. В день Победы, девятого мая, пьяный Алексей с дружками затеял на улице драку, стал зверски избивать лежащего на земле человека. На помощь потерпевшему подоспел проходивший мимо Дудиньш, но кто-то из участников драки трижды ударил его ножом в живот. Раны были смертельными. Следствие велось долго и неумело, спустя рукава. Арестован был не только Алексей, но и его старший брат Николай, хотя в драке он не участвовал, а стоял в стороне, даже пытался образумить дерущихся. Вначале Алексей признался в том, что смертельные удары Дудиньшу нанес он, но затем передумал и стал все отрицать. При попустительстве следователя братья оказались в одной тюремной камере, и после этого в совершении убийства неожиданно признался старший брат -- Николай Ильин. Он взял на себя вину младшего брата с целью спасти ему жизнь, ведь дважды судимому Алексею за совершение умышленного убийства грозила смертная казнь. Мне было ясно: Николай не виновен. Но тщетно я пыталась его вразумить: его любовь к младшему брату брала верх. Алексей – истинный убийца - был судом оправдан, а безвинный Николай осужден. С учетом безупречного прошлого, его приговорили всего к шести годам лишения свободы. Я хотела обжаловать приговор, но этому воспротивились родители Ильиных - они не желали рисковать жизнью младшего сына. Старший сын принес себя в жертву, и они эту жертву приняли. Так угроза смертной казни привела к неправосудному приговору.
Мне представляются безнравственными нынешние призывы вернуться к применению смертной казни - это возврат к средневековью.
Политики, во имя сохранения своей власти, публично ратующие за это, выдавая себя за выразителей воли народной, фактически презирают свой народ, представляя его кровожадным и исступлённо-мстительным. Народ же встревожен и доведён до отчаяния фактической безнаказанностью убийц, а значит – пороками властных структур, за которые должны отвечать сами политики.
Разгул жестокости – результат пороков власти. Возвратом к смертной казни эти пороки не изжить.