Она всегда плачет в начале и в конце. Все остальное время выглядит беззаботно: смеется, шутит, говорит - гордится тем, что она среди нас - настоящих мужчин. Среди последних бесстрашных авантюристов. Ее веселый голос звенит везде, в каждом уголке длинного коридора, но только до тех пор, пока мы не окажемся за столом, и только тогда ее прошибает мелкой дрожью, а глаза набираются слезой. Крупье говорит, что она держится молодцом.
- Ненавижу истеричек, – говорит он, и мы бросаем взгляд на Дениса.
Каждый раз, когда проигравший покидает игру, Денис хохочет, как ненормальный, а во время игры стонет, шепчет что-то себе под нос, кричит, что не хочет продолжать, но все равно не уходит.
Хотя это не запрещено правилами.
Здесь крупье не бросает фишки. На нем нет красной жилетки, а его шея никогда не знала бабочки. Он говорит:
- Вы знаете, что нужно делать, - и уходит в темноту посветить нам оттуда огоньком сигареты.
Зеленое сукно Елисейских полей. Так она назвала стол, когда мы впервые зашли в эту комнату. С тех пор многое изменилось. Она перестала пользоваться косметикой. Туфли на шпильках похоронены в глубине чемодана. Она поняла, что все намного серьезней, чем вечернее платье. Теперь, когда мы сидим за столом, на ней широкая майка с надписью «I», сердечко, «New-York», хотя она никогда не мечтала об Америке. Она просто бредила Парижем. Когда она рассказала об этом игрокам, все улыбнулись, а Рубен заявил, что ехать нужно в США. Он сказал – там все деньги мира. Богатая страна, сказал он. Сильная.
Он ей: Нью-Йорк, Сиэтл, Лос-Анджелес; а она ему – Монмартр, уютные летние кафе, цветочные горшки на тротуарах…
- А вы? – говорит она, - Вы почему здесь?
Эйфелева башня уже почти готова. Она сидит на полу, и рисует пальцем зайчиков и медвежат на пыльной крышке журнального столика. Пытается подкурить сигарету, но слишком резко чиркает спичкой, и та тухнет, не успев разгореться, только шипит, как потревоженная змея. Я прошу ее быть экономней. Спичек осталось не так много. Говорю, что мне уже неудобно просить их у крупье. Она фыркает, и бросает на пол еще одного уродца с черной обгоревшей серой на конце. В ее губах по-прежнему незажженная сигарета.
Я говорю ей: Послушай.
Я говорю: Ты можешь выйти из игры. Денег хватит на двоих.
- Я хочу, чтобы мы это сделали вместе, - отвечает она.
Она говорит, что уйдет позже, когда мы останемся вдвоем.
- Ты же знаешь – это вдвое увеличивает выигрыш, - говорит она, и мы идем в игровую комнату.
В коридоре мы встречам Рубена, и она заводит с ним беседу о Ереване. Рубен приглашает ее в гости, после того, как все закончится, и она отвечает: обязательно приедем. В дверях нас встречает Сергей. Он кивает всем головой, а со мной здоровается отдельно.
- Привет, Сань, - говорит он, бросает окурок в пепельницу, и заходит в комнату последним.
Все рассаживаются по привычным местам, и разговоры затихают. Денис нервно барабанит по столу пальцами, Сергей кусает губы, Рубен, кажется, молится, а я ловлю себя на мысли, что не могу сказать, как реагирую на это сам. Просто смотрю на нее, и вижу, как блестят слезы в ее глазах.
- Какие-нибудь пожелания? – говорит крупье.
Все молчат, и тогда я говорю, что мне нужны спички и клей.
- Еще что-нибудь? – спрашивает он, и ждет.
На всех стенах, кроме той, где входная дверь, огромные зеркала. В них отражается тусклая лампочка в пыльном абажуре, под ней наши напряженные бледные лица, наши руки на зеленом сукне. Никто не поднимает взгляда от зеленого поля, не смотрит в глаза соперника, никто, кроме меня. Я-то вижу эти слезы. Крупье ждет всего минуту, а после вздыхает, и говорит:
- Ну, что же. Если все готовы…
Я говорю:
- Подождите, - и все задерживают дыхание.
Это вдвое увеличивает выигрыш.
Я смотрю на нее, и одними губами говорю: Ты еще можешь.
Одними губами произношу: Откажись.
Она смотрит на меня и одними губами отвечает мне: Нет.
- Нет, - говорю я, - Ничего. Простите.
Отказаться можно перед игрой, по окончанию игры, в любой другой момент, только не тогда, когда крупье дает команду.
- Вы все знаете, что нужно делать, - говорит он, и растворяется в темноте.
У всех одинаково белые руки. Наверное, все дело в освещении. Как белые мотыльки, дрожащие пальцы тянутся к центру стола. Денис снова хнычет. Опять завел свою песню: Нет, только не сейчас. Рубен говорит ему, чтобы заткнулся, и Денис взрывается. Он кричит:
- Отвяжись от меня, черножопый. Вот увидишь, она будет твоя.
- Денис, - говорит крупье, - Вы оштрафованы на десять баллов.
- Чтоб ты сдох, - шипит Денис в темноту.
Когда мы пришли сюда, игроков было десять, и это была «не сложная работа» при хорошей оплате. Мне назвали сумму, которая решила бы все вопросы, и мы смогли бы уехать. Мне-то было все равно, это она зубрила французский по ночам, пока я искал хоть сколько-нибудь стоящее объявление в местной газете. Произносила свое имя, раскатывая «р» в гортани: Марррри. И еще раз, для закрепления произношения: Марррри. А когда рассказал ей про условия, спросила, как много вакансий.
- Дело не в независимости, - сказала она, - Просто мне хочется, чтобы мы это сделали вместе. Чтобы мы все делали вместе.
- Если только это не какой-нибудь «Marry Kay», или «Avon», - ответил я, - Тогда я пас. Не хочу убивать себя таким способом.
- Ты куришь, забыл? Ты уже убиваешь себя, и немножечко меня.
- Нет, - сказала рекрутер, - Нам не важен ваш стаж.
Рекрутер – женщина со странным акцентом, и выглядит необычно, но вопросы на собеседовании стандартные, как будто набирают персонал для супермаркета. Предыдущее место работы, служба в армии, работали ли в МВД, увлечения, судимость, вредные привычки, близкие родственники, что бы мы взяли с собой в длительное путешествие, чем болели в детстве. Не являемся ли мы мужем и женой.
- Мы не берем семейные пары, - сказала она.
- Нет, - ответила Маша, - Мы не расписаны.
Работа на десять дней. Без выходных. Не в городе.
- Много вещей не набирайте. Вас обеспечат всем необходимым.
Белый фургон без окон, поэтому скучно, и мы заснули, а потом большая, светлая комната и крупье с блокнотом. Говорит, что в каждой комнате стандартный набор: туалет, душ, маленькая кухня, телевизор, DVD с огромной фильмотекой, и если мы желаем чего-то еще, то мы получим все, кроме мобильной связи и интернета.
- Таковы условия игры, - говорит он.
Она веселилась и радовалась всему, что видела. Смеялась без остановки до того самого момента, когда мы вошли в игровую комнату. Она посмотрела на стол, и сказала:
- Зеленое сукно Елисейских полей.
Не знаю, почему так сказала. Она прекрасно знает, что там нет никаких полей. Лучше меня знает. Посмотрела на всех, кто стоял в комнате, и сказала:
- Здравствуйте. Я Маша, а это Александр. Мы здесь потому, что мечтаем жить в Париже, - и все заулыбались.
А потом, после того, как мы вышли из комнаты, в которой остался проигравший, молчала весь день, глядя в одну точку. Только утром сказала, что верит. Сказала, что у нас все получится. Что мы сможем.
Прошло пять дней.
- Кому-то нужна вода? – спрашивает крупье.
- Не хочу, - стонет Денис.
Больше всего меня удивил Сергей, когда рассказал мне про старожилов.
- Некоторые приезжают по нескольку раз, - сказал он, - Например Рубен.
- Но зачем? – удивленно спросила Маша, - Разве ему недостаточно призовых денег? Даже я не знаю, на что можно потратить СТОЛЬКО, а ведь я женщина.
- У каждого свои причины, - ответил Сергей, - У Рубена брат наркоман, парализованная мать, семья, четверо детей… Думаю его причины настолько же важны для него, как для вас поездка в Париж.
- Не поездка, - поправляет его Маша, - Переезд.
Я спросил его, откуда он может знать про старожилов, и он ответил, что никогда не доходил до конца. Отказывался два раза, но снова возвращался.
- За отказ не платят, ты же знаешь. Таковы правила игры.
За столом пятеро, все сидят ровно, только Рубен в расслабленной позе. Его руки лежат на столе, ладонями вниз, а на тыльной стороне рук его голова. Денис нервно вскрикивает, потом смотрит на каждого по очереди, и говорит Маше:
- Я же говорил! Она его!
- Замолчи, Денис, - говорит Маша, - Пожалуйста, замолчи.
- Накрылась поездка в Ереван? - хихикает он.
- Заткнись, Денис.
- А ты везучая сучка, - говорит он, и начинает смеяться.
Его смех, как осыпающаяся с потолка известка – скрипит на зубах. Я вскакиваю, и бью его по лицу, опрокидываю вместе со стулом, но он даже не пытается защищаться или ответить мне ударом на удар. Просто хохочет. Маша кричит, чтобы я прекратил:
- Перестань, я прошу тебя. Он не стоит десяти баллов.
Сергей курит в коридоре. Его руки трясутся так, что ломается сигарета. Он говорит, что больше не может.
- В первый раз я ушел на второй день. Тогда проиграл один паренек, он сидел рядом со мной, и я испугался. Второй раз я думал, что дойду до конца, но ушел на четвертый. Теперь Рубен… Ребята, может, в следующий раз я выиграю, может быть, я тот счастливчик, который бегает от своей удачи, но на сегодня мне достаточно. Пойду, соберу вещи.
После игры все расходятся по комнатам. Так было всегда. Не хочется разговаривать. Маша снова смотрит в окно, звонит интерком, и голосом крупье говорит, чтобы я зашел в его комнату. Он дает мне десять коробков и тюбик, и говорит, что на этот раз он не будет накладывать штраф.
- У самого иной раз руки чешутся, - говорит он, и только теперь до меня доходит, что произошло.
Рубен… Фамилии не знаю… Высокий, седоватый мужчина, лет примерно сорока пяти… Ереван… Адрес… А кто у кого тут спрашивал адрес?.. А как зовут тех пятерых?.. Звали…
Я бегу в комнату, и в коридоре сталкиваюсь с Денисом. Он хватает меня за локоть, и шепчет в ухо:
- У крупье есть пистолет, - говорит он, - Я видел, как он оттопыривает его водолазку.
Говоря, он заглядывает мне прямо в глаза, а сказав, закрывает свои, и кивает головой. Затем он говорит:
- А еще, когда мы играли, я слышал, как за зеркалом кто-то прочистил горло. Знаешь? Как в театре.
Я говорю: Иди к черту, псих.
Я вырываюсь из его рук, заскакиваю в комнату, и говорю Маше, чтобы она собирала вещи. Я говорю:
- Ты уезжаешь.
Она говорит:
- У тебя истерика. Подумай сам: мы дошли почти до конца. Завтра все будет закончено. У нас получится. Успокойся, - она копается в сумочке, и говорит, - Вот, выпей. Это валиум. Все будет хорошо.
Башня почти готова. Густав был бы доволен. У меня получается точная копия. Осталась только верхушка – шпиль радиоантенны. Я говорю:
- Посмотри, - она отводит взгляд от окна, и улыбается мне.
- Tour de 300 metres, - говорит она, но здесь нет и трех.
Башня высотой мне по пояс. Маша улыбается мне, и говорит, что нам пора.
Мы сидим за столом, и все знают, что нам делать. В центре стола три желтые капсулы. Маша спрашивает, какова вероятность того, что я встречу на улице Годзилу. Я молча смотрю на нее. В ее глазах застыли слезы. Денис стонет, и трет синяк под глазом.
- Пятьдесят на пятьдесят, - говорит крупье, - Либо встретит, либо нет. Старая шутка, - говорит он.
- А какова вероятность того, что мы уедем в Париж? – спрашивает Маша, и отправляет капсулу в рот.
Как всегда, начиная со второго дня, я закрываю глаза, и разгрызаю желатиновую оболочку. Я не вижу проигравшего, и по хрипам не могу определить кто это, Маша или Денис, и открываю глаза только тогда, когда между зубами начинает скрипеть известкой. Она всегда плачет в начале и в конце. Слезы стоят в ее глазах, не вытекая, и в них отражается тусклый свет лампы.
- Прости, - говорит Денис, - Я смеюсь не потому, что мне смешно, - и я замечаю, что он тоже плачет.
Вот она, ее мечта на миниатюрном Марсовом поле, стоит в центре нашей комнаты. Я приклеиваю спичечную антенну, и все – она готова. В коробке осталась последняя спичка, и завтра последний день, только теперь я не знаю: зачем мне Париж? Это была ее мечта, а я просто хотел быть рядом. Все равно где. И теперь мне придется идти до конца.
Я чиркаю последней спичкой, даю ей разгореться, и подношу пламя к антенне.