I.
Когда я смотрела на девочку, девочка смотрела в окно. Но, когда я смотрела в другую сторону, неизменно чувствовала на себе ее тяжелый взгляд.
Девочка была некрасивой, пухленькая, светло-русая, с отсутствием стрижки и вкуса, но с наличием изобилия юношеских прыщей по всей физиономии, она будто преследовала меня.
Вряд ли я узнала бы о ее существовании, если бы не внезапная хворь брата, который преподавал этим детям игру на виолончели. Резкая боль в пальцах и мой маэстро отправляется в Европейский пансионат для недужных музыкантов. Такая вот шишка.
Меня, как второго в семье специалиста быстренько берет в оборот директор лицея, и вот я уже изумляюсь тому, как пятнадцатилетние дети совершенно профессионально держат смычки дорогущих P.LORENCIO и LAUBACH.
Сама-то я в консерваториях не играю, хотя недостатка в предложениях никогда не было. Просто не мое это. Гораздо ближе мне старенький отцовский фургон и наша группа из шести человек, играющая в стиле instrumental-decadents-rock.
Наши родители – маститые музыканты – долго надеялись, что у меня это пройдет лет в 20, но вот мне уже 30, а тяга к андеграунду все сильней.
В первый же день работы в загородном лицее для богатых и особо одаренных детей я поняла, что дети, кроме того, что богаты и одарены, ко всему прочему еще и особо снобистски настроены в отношении меня. Не исключено, что юных Зейфертов и Шаховских привел в некое смятение мой внешний вид, а в частности иссиня-черные волосы, драные джинсы, которые я купила еще в десятом классе у спекулянта из соседней школы и неизменные обитые черные Grindersы
… Из любви к брату я надела белоснежную рубашку, но видимо это не помогло.
Спустя три дня моих наставлений, упорно пропускаемых мимо ушей, из-за одного пюпитра поднялась девочка с блестящим от секрета лицом.
- Сыграйте что-нибудь. – Твердым голосом произнесла она, а затем, словно испугавшись такой своей дерзости, неловко плюхнулась обратно, на обитый мягким бархатом стул. Остальные ученики, до того момента занимавшиеся кто чем, дружно подняли чисто вымытые, благоухающие парфюмом головки и уставились, все как один, на меня.
- Ок. – Я задумалась буквально на мгновение, а затем выдала им во всей красе и силе Вагнеровский реквием. Когда я опустила смычок, было слышно, как небольшая веточка сирени робко постукивает по стеклу за окном. Затем кто-то из детей уронил телефон с недописанной smsкой. А затем они зааплодировали мне так, словно я у них на глазах вынесла человека из горящего дома.
После этого учебный процесс пошел веселей. Подрастающее поколение виртуозов единогласно признало мой авторитет, и мы начали продуктивно общаться в рамках учитель-ученик.
Вскоре я заметила, что все стали делать успехи и только та самая девочка, которая попросила меня сыграть им на третий день, словно бы топталась на месте. Она расчехлила инструмент всего пару раз, а в остальное время только что-то писала в своем потрепанном блокноте.
Следуя педагогической линии учебного заведения, я не могла критиковать никого из детей, а так же не могла заставлять их делать то, к чему они были не расположены. Не помню, как называется такая система, но суть в том, что важнее всего эмоциональное здоровье и духовное равновесие «цветов жизни», остальное приложится.
Короче говоря, все эволюционировали на глазах, а Алина, именно так звали девочку, чуть ли не деградировала. Не то, чтобы меня это сильно волновало, но не хотелось давать Майклу повод меня подозорять.
Общаться с Алиной было тяжело, она смотрела прямо в глаза, словно торопилась впитать и запомнить каждую черту моего лица, и молчала. На мои вопросы девочка только кивала или мотала головой, не отрывая при этом взгляда от моего лица.
- Нам придется позаниматься индивидуально. – Она кивает. – Ты не «против»? – Мотает головой. – Тогда сегодня? – Кивает. – Может в пять? – Мотает головой. – Тогда в шесть? – Снова кивает, и я отчетливо понимаю, что это будет ох как нелегко.
II.
Алина приходила два раза в неделю и беспрекословно выполняла все мои пожелания.
- Нет-нет, жестче… Еще жестче, не бойся мозоли натереть, это же виолончель а не треугольник. Вот так, уже лучше.
Она почти всегда молчала и только смотрела на меня. Её тень вечно маячила за моей спиной, и я начала догадываться, что происходит.
Такие вещи замечаешь не сразу, но когда закрадываются подозрения, игнорировать их уже не получается. Судя по всему, Алина влюбилась в меня и, как бы абсурдно это не звучало, ходила и страдала от неразделенной юношеской любви.
Близняшки Камильские отмечали общий День Рождения во вторник вечером и пригласили меня в женское общежитие, присоединиться к празднованию сего знаменательного события. Занятие с Алиной мы договорились перенести на следующий день.
Когда я подошла, веселье было в самом разгаре. Запрещенное на всех уровнях лицейской власти спиртное лилось рекой. Оно было представлено только в виде шампанского, но девочкам вполне хватало и этого, казалось бы, совершенно безобидного, зелья, для того чтобы вести себя подобно малолетним преступницам. Большинство из них уже порядком поднабрались, и пьяный смех звучал тут и там. Считая вполне серьезным авторитетом девочки, тем не мене, принимали меня за «свою» и доверяли полностью. Конечно, в их компании я пить не собиралась, всему же есть предел, но и ограничивать их веселье была не намерена. Алины в комнате близняшек не было, и я спросила, куда она подевалась.
- У себя в комнате, скорее всего, сидит.
- А где это? – Мне показалось, что интенсивное общение с одноклассниками может помочь подростку пережить муки чувств.
- Этажом ниже, серая дверь с ее фамилией.
- Я сейчас. – Комнату я нашла довольно скоро, но, подойдя ближе, услышала то, чего никак не ожидала. Из-за двери неслись волшебные звуки мастерской игры на виолончели. Кто-то с величайшим мастерством орудовал смычком. Играли не хуже меня самой и, не в силах себя перебороть, я заслушалась… Через пару минут играть перестали и я постучалась. Вскоре высунулась лохматая голова Алины, а затем дверь распахнулась шире, и мне стало понятно, что в комнате, кроме моей ученицы совершенно никого нет. Получается, играла она.
- Зачем вы пришли? – Чуть ли не впервые за все время заговорила со мной она.
- Подумала, что тебе захочется пойти на День Рождения.
- Черта с два. – Буркнула она, и сердце мое ухнуло вниз от такой разительной перемены.
- Что с тобой? – Это могло быть психическое расстройство.
- Вы знаете.
- Что?
- Вы и так, черт возьми, все знаете!!! – Она, со всей дури, захлопнула дверь перед мои носом, и я услышала приглушенные рыдания из комнаты. Я не могла так ее оставить, одному Богу известно, каких глупостей может натворить подросток в таком смятении чувств.
- Алина, открой, пожалуйста, дверь, давай поговорим. – Моментально она снова появилась в проеме.
- О чем же? – Залитое слезами лицо было еще менее привлекательным, чем обычно.
- Что с тобой творится?
- Что, не понятно?
- Я не уверена…
- Хотите это услышать, да? Расставить точки над i? – Я растерялась… - Я люблю Вас, ясно?! Вопросов больше нет? – Я потеряла дар речи и только хлопала глазами. – Тогда, адью. – И дверь снова захлопнулась прямо у меня перед носом.
На другой день я уехала домой. Майкл должен был вернуться через неделю, это немного, пусть детишки отдохнут от музыки.
III.
Все, подумала я, эти гастроли последние. Хватит. Сорокалетние тетки работают в больших и скучных оркестрах, а не скачут по сцене под нетрезвое подпевание фанатов.
На очереди был небольшой, но уютный городок средней полосы России, где мы играли в маленьком рок-клубе, за незначительный гонорар.
Вечер перестал быть томным, как только мы шумною толпою вонзились в крошечный зальчик ночного клуба. Болезненно худые официантки упорхнули, как стайка спугнутых нами синичек. За стойкой остался только бармен – желторотый парнишка с торчащими во все стороны соломенными волосами.
- Нам нужен администратор или директор, или владелец. Короче, главный кто? – Наш гитарист, Федор Юсупов, моментально был препровожден в какое-то подсобное помещение. Мы свалили инструменты в одну, надо сказать довольно внушительную кучу, и решили, что пора бы и по чашечке кофейку.
Вскоре Фед вернулся, и мы стали выставлять аппаратуру. Когда я вынула из чехла свою виолончель и попыталась ее немного подстроить, совершенно неожиданно лопнула струна. За окном было воскресенье, и пушистые снежинки нежно укрывали улицы и дома с давно закрывшимися, по случаю короткого дня, магазинами.
От такой новости ребята совсем скисли, естественно никто даже и не подумал взять с собой запасной комплект струн для виолончели и кто их в этом обвинит… Пока Фед и Коля бегали кругами и рвали на себе волосы из маленькой дверцы сбоку от сцены вышла девушка… Сказать, что красавица – промолчать. Челюсти отпали у всех, кроме Феда, что означало – он ее уже видел, что означало – она тут главная.
- Я все улажу. – Сказала она низким с хрипотцой голосом, а затем улыбнулась, и у всех отпали сомнения в истинности этого утверждения.
Дальше все события будто происходили где-то не здесь. Я словно смотрела из зала кинотеатра за действом на большом экране. Девушка, миниатюрная шатеночка с темно-серыми глазами, грациозно поднялась на сцену и, сев на табурет, взяла в тонкие, почти прозрачные пальцы мой инструмент. Из кармана легкой курточки она вынула квадратный пакетик со струнами и принялась менять лопнувшую. Делала она это профессионально и быстро. Колок, казалось, слишком тугой для такой хрупкой девушки, но она справлялась с ним на «отлично».
Спустя каких-то пару минут струна была на месте, и ни у кого из нас не возникло вопроса, откуда она ее взяла. Еще через мгновение ее курточка полетела на пол вместе с крошечными туфельками, а красавица обхватила стройными ножками великоватый для нее корпус и, выудив из близлежащего футляра смычок, принялась играть…
Что ту началось! Мои ребята, окончательно забывшие обо всем, сели за немногочисленные столики, а я, в свою очередь, не могла понять, как же такой малютке удается так использовать весь потенциал инструмента. Лицо ее было наполнено эмоциями, ярость, кротость, затем безудержное веселье. Последний раз эту музыку я играла примерно десять лет назад в небольшом, но очень престижном загородном лицее… Потом глаза ее устремились на меня. Представив себе себя со стороны, я поняла, что выгляжу, как подросток с синдромом Хатчинсона-Гилфорда – черная футболка с радужным черепом и оторванными рукавами, голубые джинсы и классические черные кеды прекрасно гармонировали с короткой стрижкой и суммой сережек в ушах, равной семи, но никак не вязались с номинальным возрастом. А она смотрела на меня, и я чувствовала в этом взгляде какой-то скрытый смысл. Лицо ее казалось мне смутно знакомым, но ничего конкретного из глубин подсознания память не вытаскивала. Играла она мало сказать, что хорошо, просто безукоризненно, а смычок был полноправным продолжением ее изящной ручки, в то время, как вторая ласкала гриф так, что мои коллеги раскраснелись и, часто дыша, дружно придвинулись поближе к своим столикам.
Сексуальное напряжение повисло в воздухе как смог над горящими торфяниками, скрыться от этого было нельзя. Округлые голые колени, сжавшие виолончель с двух сторон подрагивали в такт музыке, босые ступни еле касались пола, тонкая полупрозрачная ткань юбки «в пол», свисала и укладывалась мягкими складками под табуреткой. Распущенные волосы девушки то взметывались вокруг головы, то тяжело падали на хрупкие, казалось бы, хрустальные плечики.
О, как же она хороша, думала я, прекрасно отдавая себе, отчет в том, что дама такого калибра вряд ли интересуется однополыми отношениями. На душе было тоскливо, и в то же время эта сладостная недосягаемость шатенки с виолончелью дергала очень чувствительные струнки внутри меня. С глупейшей улыбкой на лице я стояла посреди зала, и думала о том, что после такого матча моему инструменту понадобится какое-то время для того, чтобы снова придти в состояние готовности к концерту.
Как-то совсем резко смычок соскочил с грифа, и наступила оглушительная тишина. Девушка смотрела на меня, не моргая и не двигаясь, словно мраморное ее тело застыло, и волосы каскадом рассыпались, обрамляя почти детский овал лица. И тут на меня снизошло откровение, и я вспомнила, откуда мне так знакома эта красавица. Тот же тяжелый, но теперь такой соблазнительный и приводящий меня в трепет взгляд я ощущала на себе много лед назад, когда его обладательнице не было и шестнадцати лет. Изменилась до неузнаваемости? Нет, просто стала совершенно другим человеком. По крайней мере, внешне точно.
Хозяйка заведения, а именно ею она, как потом оказалось, и являлась, отставила в сторонку виолончель и медленно, как львица, гуляющая по своей территории, спустилась со сцены. Проходя мимо меня, она остановилась и, заглянув мне в глаза, улыбнулась такой чистой обезоруживающей улыбкой, что ноги мои в один момент словно стали ватными. От густых волос тянулась ниточка еле уловимого аромата жасмина, дорогого табака и кофе. Я была убита наповал…
Стоп, получается ей сейчас примерно двадцать пять лет… Сущий ребенок… Но уже не такой «сущий», как десяток лет тому назад. Сознание мое осмыслило это довольно скоро, но Алина уже успела скрыться за сценой.
Охрана распахнула двери и в клуб повалила толпа.
IV.
Концерт я отыграла как-то машинально, все мысли сгрудились за сценой и толпились там, не зная, куда бежать и кому жаловаться на то, что их хозяйке больше думать не о чем.
Когда мы закончили, из динамиков понеслась незнакомая музыка, и я принялась собираться. Покончив с этим я решительно направилась в то самое помещение, где уже с полтора часа тусовались мои мысли. Там оказался длинный коридор, из которого вели несколько дверей.
- Мне нужна Алина. – Поймала я за руку одну из снующих туда и обратно официанток.
- Алина Константиновна уехала. – Услышала я свой приговор.
- Как уехала! – Я чуть не кричала.
- О, не переживайте… - девушка решила, что меня взволновало нечто иное. – Ваш гонорар у Семена, номера и такси готовы. Все, как было оговорено.
- Черт! – Непроизвольно выругалась я. Брови официанточки взлетели вверх и, вырвав сою руку из моей, она почти бегом унеслась прочь.
Мы загрузили инструменты и аппаратуру в фургон, а затем расселись по машинам.
Фонари, подобно дешевой бижутерии раздражали глаза. Их мелькание бесило. Курить в машине было противно, но настолько же необходимо, как дышать. Впереди меня, в точно таких же черных фордах тряслись по безобразным дорогам провинциально городка мои друзья. Резко водитель вывернул руль и мы, отделившись от кортежа, поехали в другую сторону.
- Эй, что происходит? – Я не любила таких шуточек, но сегодня все шло наперекосяк, и я совершенно не удивилась неожиданному маневру.
- Едем в гости. – Отрапортовал мужчина, явно заученную фразу.
- Ясно. – Мне было лень устраивать разборки. Да и что могло произойти? Автомобиль явно из той же конторки, что и остальные, так что ребята разберутся, как только заметят, что меня до места не довезли.
Вскоре я уже поднималась на седьмой (это мне водитель подсказал) этаж обычного жилого дома. Дверь одного из «тамбуров» была открыта, но звонок рядом с ней был только один, что заставило меня предположить, что три небольшие квартирки превратились за этой дверью в одну огромную.
Так и оказалось. Я вошла в темную прихожую, под ногами захрустел синтетический ковер.
- Не могу сказать, что Ваше появление для меня сюрприз. – Тихий низкий голос доносился откуда-то слева от меня. Конечно, глупо было бы ощупывать стены незнакомой квартиры в поисках выключателя, но рука автоматически потянулась к стене. – Для Вас недостаточно светло?
- Пожалуй, не достаточно. – Голос предательски дрогнул. Алина повернула какой-то рычажок, и помещение стало чуть светлее, но я бы скорее назвала это полумраком.
- Знаете, почему я попросила привезти Вас сюда?
- Понятия не имею.
- Хорошо. – В таком свете она выглядела еще более сногсшибательно, тем более что к моменту моего визита девушка успела переоблачиться в коротенькие домашние шортики и шелковый топик, под которым явно ничего не было. Она подошла ко мне вплотную, и я ощутила тот же аромат с примешавшимся запахом коньяка.
- Алина.
- Узнали меня, да?
- Д-да… - Она провела ладонью по моей щеке.
- Я думала, придется представляться…
- Выпила для храбрости? – Решила я ее огорошить, пока она не огорошила меня.
- Для верности… - Поправила она. Голос ее стек по моим ушам в пищевод, затем в желудок и там, казалось, закипел.
- Можно, наверное, на «ты» уже… - Я отвела ее руку в страхе перестать себя контролировать.
- Я бы с удовольствием, но не получается. – Отрезвляюще честно парировала девушка и внезапно ее губы прижались к моим, но не настойчиво, а словно в отчаянии. Невыносимо мягкие и сладкие, они окончательно сломили мою, и без того слабую, волю. Я прижала ее к себе и поняла, что ничто не удержит меня от той глупости, которую я вот-вот совершу.
V.
«Доброе утро, любовь моя! Да, как выяснилось, в письме я могу перейти на «ты»…
Никогда не думала, что будет так трудно. Ты прекрасна, и за эти десять лет ничего не изменилось. Возможно, для тебя это не так и, судя по вчерашнему твоему поведению возраст или внешность, а, скорее всего и то, и другое, решают в твоем случае гораздо больше, чем то - что внутри. Это ничего. Многие люди называют это – разборчивость. Я называю это – лицемерие.
Но ничто из вышесказанного не меняет того, что я люблю тебя. А то, что я люблю тебя, не меняет того, что мне нужно уйти, не выслушав тебя и не насладившись еще раз твоим восхищенным взглядом, дожидаться которого мне пришлось десятилетие.
Не знаю, какие мысли посетят тебя утром, хочешь ли ты увидеть меня, или изо всех сил пытаешься вычеркнуть из памяти эту волшебную ночь, но знай, теперь я самый счастливый человек в мире.
К сожалению, мы больше никогда не увидимся, и я прошу тебя не искать встреч со мной. У меня есть любящий муж и маленькая дочка. Он сильный и обладающий огромной властью человек – на самом деле, вчера я подвергла нас обеих страшной опасности. Если тебе хоть немного на меня не наплевать, то ты сожжешь это письмо и оставишь нашу восхитительную ночь в прошлом, так, как сейчас это вынуждена сделать я.
Пусть в сознании твоем останется знание того, что есть на этой земле человек, любящий тебя так искренно и сильно, что ни время, ни расстояние, ни безразличие не смогли убить это чувство внутри него. Это я, и я готова была отдать все ради того, чтобы просто смотреть на тебя и знать, что тебе хорошо.
Это пугает, но я знаю о тебе все. Знаю обо всех твоих романах. Думая, что тебе хорошо я любила всех твоих женщин вместе с тобой. Понимая, что они недостойны тебя, я страдала оттого, что ты этого не видишь. Когда ты переживала горестные расставания, я плакала вместе с тобой и в то же время ощущала легкость и желание жить дальше.
Когда я поняла, что если не сделаю хоть что-нибудь, то умру от любви, тогда я пригласила вашу группу на концерт. Мне так хотелось увидеть тебя, посмотреть в твои глаза, что от предвкушения я не могла, есть четыре дня. Теперь все кончено, и я постараюсь не следить за твоей жизнью, как раньше, т.к. это становится просто опасно… для нас.
Спасибо, за эту сказочную ночь. Я даже не знала, что так может быть.
Просто знай, что я люблю тебя. Алина».
КОНЕЦ.
Эпилог.
По щекам побежали слезы. Как так может быть? Это ведь реальная жизнь, а не придуманная история в лицах. Неужели все так и закончится…
Как оказалось, квартира была почти пустой и совершенно не жилой.
Надеюсь, тут хоть кофе есть…
Я выбралась из-под одеяла и поплелась на кухню, физически ощущая приближение истерики. Ведь еще среди ночи, когда Алина засыпала у меня на плече, я решила, что это шаг к чему-то большому и сильному… Оказалось, что это просто попытка другого человека спастись.
На кухне размером с хорошую гостиную пахло кофе и сигаретами. Скорее всего, она ушла каких-то несколько минут назад.
Я засыпала в турку ароматный порошок, найденный мною не без труда в одном из бесчисленных ящичков, и поставила ее на огонь.
Письмо все ещё было зажато между моим локтем и боком. Я взяла его в руки и перечитала, а затем аккуратно сложила и убрала в карман джинсов.
- Я так и знала… - Услышала я хриплый голос за своей спиной. Маленькая хрупкая девушка стояла в широком дверном проёме в теплом пальто и сапогах, припорошенная снегом.
- Ты не ушла. – Выдавила я из себя, чувствуя, как подбородок затрясся в попытке сдержать истерику.
- Я не смогла…