- Ирка, ты больше эту майку не надевай, а то все думают, что беременная. Тебе с голым животом ходить нельзя, не видишь, что ли?
К вечно постной роже подружки – одноклассницы Снежанка привыкла давно, так что обидные замечания отвешивала безо всякого зазрения совести, делая вид, что ничего такого особенного в ее «добрых» советах нет.
– Ну, пока, пока, Ирусик! До завтра. – И Снежана, чмокнув воздух в сторону повесившей голову до колен Ирки, махнула полупустым портфелем и побежала догонять трамвай.
- Пока… - ответила нехотя Ира и направилась к подъезду. Идти домой совсем не хотелось. И, вообще, не хотелось ничего.
- Да… Спасибо, мама. Хорошо. Приду. Да, сдала. Скоро… - Ее совсем не радовало известие о том, что дома ждут родители и любимый тортик в честь последнего выпускного экзамена. И она, стоя уже перед дверью лифта, зачем-то соврала, что будет «скоро», а не уже через минуту.
Кнопка с номером «11» привезла под самую крышу. Ирка часто сюда приезжала. Мысли, конечно, дурные частенько посещали под куполом неба, но она суицидально настроенной дурой не была. Жить, конечно, не хотелось часто, но как только представляла, какой страшной ее увидят там внизу, самой становилось противно. Скажут, что, мол, при жизни-то была страхотье страхотьем, а ща-а-а-с… ужас какой! Да еще узнают, наконец, что зовут ее вовсе не Ирка, а еще противнее – Фира.
Ира присела на своем любимом месте, прислонившись к кирпичной стене спиной, достала истрепанный, жалкий дневник, из которого постоянно выпадала первая страничка, прочла заученные давно наизусть первые свои душевные излияния двухгодичной давности: « Меня зовут гадко – Фира. Этот подарок мне сделала мама в честь своей подружки, уехавшей на ПМЖ к Мертвому морю. Я некрасивая. К тому же, не очень хорошо учусь. Я не люблю свое тело, ненавижу свой нос, вместо глаз у меня – две выпученные лупы. Я не хочу жить, но буду. Меня никто не любит, а я всех ненавижу ненавистной ненавистью»…
- Ирочка, ну, ты где? – Опять доставала по телефону мать. – Давай, зайка, быстрее. Мы ждем с папой. Ты где?
- И тут покоя нет! Тоже мне – праздник нашли, экзамен, как экзамен. – Поняв, что пошептаться с дневником никак не получится сегодня, она медленно пошла к лестнице, ведущей назад, на последний этаж к квартире с номером сорок четыре.
Торжественное поедание торта проходило почти в тишине. Поздравляли с последним экзаменом и желали поступить в платный ВУЗ – бесплатно троечников не учат.
- Если поступишь, - сказала маман, - мы тебе, Фирочка, согласны сделать подарок, о котором ты просишь давно – сразу же пойдем в клинику и подправим носик.
- Не называй меня Фирой, мам, умоляю! А за нос спасибо вам! Обоим. – Фира чуть не подавилась от счастья тортом, услышав то, на что уже и не надеялась. – Могли б, конечно, и перед тем, как в школу на посмешище всем сдать, отрезать лишнее. Но и так, спасибочки, родители.
- Лично я – против! – Не веря своему категоричному тону, произнес отец. – Как это можно – нос резать?! А с остальным-то что? Тогда уж и глаза ушить, что ли?! И губы, как у Распутиной по килограмму силиконом накачать.
- Глаза-то причем? – Мать выпучила свои, не меньшие. – Глаза твои, Миша! И характер твой, и походка пингвином, и даже этот…
- Ага! Все, что коряво – от меня, а от тебя, милая, характер «золотой», так?
Родители так увлеклись перебранкой о дочке – уродке, что не заметили, как та давно уже испарилась из-за стола. Через дверь хоть и было слышно их препирательства, но это уже совсем другое дело – не видно хоть.
- Хорошо, что мне ума хватает не обращать внимания на это все, а то в моем возрасте непонятном можно и с крыши сдуру сигануть, и с поездом лежа поздороваться, - думала Фира – Ира. – Комплекс неполноценности, естественно есть, его не быть просто не может, но я уж как-нибудь сама справлюсь. А слушать мамусю – папусю — только его развивать.
- Миш, а ты Фирку на месяц бы в лагерь какой-нибудь южный пристроил – пусть бы отдохнула, да понюхала свою будущую профессию. Она ж в пед поступает. Или ей готовиться надо? Как думаешь?
- Думаю, ей – не надо. Толку от такой готовки никакого, а за деньги и так поступит. Да и есть же кому там слово замолвить. Пусть едет, если захочет. Спроси, а я переговорю с кем надо.
- Поеду! И даже с удовольствием! – Вышла, подбоченившись и выпятив вперед и без того выдающийся животик, Фира. – Чем вас тут слушать, лучше в море поплавать, да педпрактики нюхнуть с юными идиотами. Поеду! – И она отправилась на балкон курить.
- Фи… Ир, прячь животик, прошу тебя. Ты же девочка еще маленькая, тебе за фигурой следить бы… - Опять завела «музыку» мамаша. – И не кури! Ты совсем уже обнаглела – при нас куришь открыто!
- Ладно, буду прятаться! – Огрызнулась в приоткрытую дверь Фира.
- И в кого она? – Прошептал расстроено папан. – Какая-то смесь пингвина с какаду, блин…
- Пингвин, понятно, - в тебя. Походка, животик и толстая попа. А какаду-то причем? Не поняла… - Мать с безразличным лицом погрузилась в догадки.
- Папа Миша имеет в виду наши с тобой носищи! – подсказала Фирка. – А еще я постоянно гавкаю, как попугай. Пральна, па?
- Правильно, правильно. Собирай шмотки. Поедешь в Анапу. Вожатой устроить или так болтаться будешь, в санатории? – Отец встал из-за стола, захватив к мойке тарелки.
- Не, в санатории я точно сдохну от тоски. Давай, в лагерь. Детишек пугать поеду.
Уже через день Фира сидела в поезде, поджав под попу ноги, как йог, и читала «Караван историй», внимательно и подолгу изучая каждую фотографию из семейного альбома Кристины Орбакайте.
- Ну, вот, если честно, она еще похлеще меня. Страшненькая. А вот какая супер стала! И от мужиков отбоя нет, и иначе, как «хорошенькая», про нее ни от кого не слышала. – думалось грустно Фире. – Дело, наверное, даже не в носе и заднице, есть тут что-то еще. Другое. Совсем. Докопаться бы только, что именно…
(продолжение следует…)