Здравствуй, батюшка! Можно я тут присяду с тобой рядом на скамеечку, посижу. Может, расскажу о своей судьбе горемычной. Так охота излить душу, да кто меня слушать-то будет? А тебе по сану положено. Может, хоть на душе легче станет. Что смотришь на меня с осуждением? Показалось мне? Может, и так. Только никто на меня в последнее время по-другому и не смотрит. Кто я? Я и не отрекаюсь – бомж я и есть бомж. Ни родины, ни флага, как говорится.
Ты прав, батюшка, дом должен быть у каждого. И у меня когда-то был, семья была с детишками. Деток-то у меня трое. Я когда с мужем жила, выпивала, но очень редко. Мне мать моя, царство ей небесное, тогда говорила: «Не заглядывай в стакан, дочь, ни к чему хорошему это не приведет». Не слушала я ее, отмахивалась, дура была молодая. Я ведь думала – водка-подружка, с ней и радость радостней, и горе меньше. Ошибочка вышла! Не подружка она, оказывается, а змея подколодная. В такую трясину затягивает, что и не выбраться потом. И рад отказаться, а силов-то нету. Ей-Богу, как наркоман какой.
Ну и вот, значит. Потом умер у меня муж, стала я горе водкой заливать. Не залила, а только жизнь свою сгубила. Дочь рано замуж вышла, девчонкой совсем, да и не в обиде я на нее. Что могла ей дать мать-алкашка? Сейчас живет с семьей, хорошо живет, детишки есть уже.
А двое пацанов забрали у меня. Лишенная я, батюшка, так-то. Лишенная своего материнского права… В детдоме они, без мамки. Поди, не обижают их там. Хотя… Кому чужие дети нужны? А что я им могла дать? Да ничего. Не едали досыта. А все я виновата, моя глотка луженая...
Что ты спрашиваешь, батюшка? Почему дома не живу? А нет у меня уже дома, нет! Я же с мужем сожительствовала, а после его смерти, когда меня лишили всех прав на детей, попросили тогда дом-то и покинуть. Дескать, никто ты умершему, даже не жена. Я и ушла. Не люблю спорить. Я уже тогда была для всех никто. Так я и стала бездомной. А потом моя жизнь покатилась вниз, как ком с горы. Это, видать, мне за грехи мои тяжкие.
Что, батюшка? Каждый несет свой крест? Я согласна. Только не могу больше я его нести, тяжело очень. Засосало меня это поганое болото. День прошел – и ладно. Вот когда выпьешь, так легче становится, только совесть все равно гложет. За брошенных детей гложет. Я их ведь, батюшка, люблю, ведь я носила их под сердцем, а не тетка чужая. Да у меня их фото есть. Сейчас достану, помятое, правда, но ничего. Я его всегда с собой ношу. А как выпью, так гляжу на моих деток и плачу.
...Знаешь, бывает, увижу на улице ребятишек с мамками, и слезы наворачиваются. Думаю, может и я когда со своими детками вот так по улице пройду… Хотя… Не отпустит меня это болото, нет. Ты посмотри на меня, я уже не женщина, и даже не человек. Я это, батюшка, осознаю. Покаяться и начать новую жизнь, без стакана? Я согласна, все ты правильно говоришь, только никому я не нужна, даже приткнуться некуда, все гонят, как собаку какую. Кто захочет возиться с бомжом-то? Брезгуют! Даже опереться не на кого, а без поддержки я не смогу, не хватит силы.
...Ближе к Богу надо быть? И в этом ты прав! Я даже иногда молюсь своими словами, чтобы помог мне выбраться из этой жизни пропитой. Но не получается у меня ничего. И в церковь я хожу, особенно не пропускаю Пасху, в этот праздник щедрее подают. Так и живу. Сгину с земли, никто и не заметит.
А я ведь не всегда такая была, главным бухгалтером работала, хвалили меня, даже грамоты имела. Как меня зовут? Да я, батюшка, свое имя редко вспоминаю. Все кличут Любка-Фонарь. Я ж без синяков редко хожу, кто-нибудь, да засветит. Вот видишь, под левым глазом еще не прошел.
А зачем тебе имя мое? Молиться будешь за мою душу грешную? Спасибо тебе, мил человек. А зовут меня Любовь Ивановна, мама Любонькой звала. Но пора мне. Поговорила, и на душе легче стало, теплее как-то. И глаза у тебя добрые и понимающие, давно таких глаз не видела. А вот и твой автобус. Ты пуговку-то верхнюю застегни, а то еще продует, это я привычная к холоду. Спасибо тебе за добрые слова, и тебе с Богом, дай тебе, как говорится, Бог! Если что, не забудь помолиться за Любкину душу заплутавшую. Ну, езжай с Богом.
...Как на исповеди побывала… Холодает что-то, пойду я. Эх, жизнь моя, житуха беспросветная…