Анатолий Холоденко
КАК Я ТЕЛКУ СНИМАЛ
Представьте себе поезд «Москва-Петербург», верхний плацкарт, обшарпанный плеер в ушах, куча учебников и честные мои надежды, что я их в дороге все проштудирую. А напротив, к сожалению, телка с белыми, туго стянутыми за ушами волосами. Темные смелые глаза, пухлый молодой рот, ну и все остальные дела. Нет, надо быть идиотом, чтобы... Я уже разворачивал шоколад — шаг навстречу.
— Угощайся. Это черный, вкусно.
Качок ухоженной головой в смысле «нет». Я помолчал. Если это шаг, то шаг явно хромой. Противно.
Вообще-то отказ от сладкого — симптом нелюбви к себе... — предчувствуя голый вассер, все равно бормотал я.
— А мне до фонаря, — отворачивалась эта свободолюбивая пантера, доставая журнальчик, а в нем, вместо нашего с ней флирта, сплошные кроссворды-сканворды.
Через мгновение по клеткам шустро забегал ее карандаш.
— Будут затруднения, дайте знать, — с вынужденным уважением переходил я на «вы».
— Бессовестный любитель женщин, меняющий их, как перчатки — семь букв по горизонтали...
Фиг я тебе скажу, сама знаешь, — подумал я, оценив ее попытку подсыпать мне перчика на хвост и промолчал. А она, взяв со стола сигаретки, поднялась и ушла, качнув крутыми бедрами в «мини» и бегала потом в тамбур еще дюжину раз, пока не пропала вообще.
Я уж подумал, сошла с дистанции, а тут пошел отлить и слышу вдруг смех и голос приглушенный, знакомый до боли в отсеке проводника, без черного шоколада всегда имевшего свой фак. До полуночи я корпел над своими книжками-тетрадками. Смейтесь, смейтесь... А что, кто-то знает другой способ закончить нормальный ВУЗ и стать, мать вашу, доктором? Так вот, во втором часу ночи, когда все пассажиры, наконец, затихарились — шелест легких ног по проходу, звездный блеск антрацитовых глаз, терпкий запах горячего мускуса... Этот железнодорожный сладкий перец ей, безусловно, засадил.
— Все учишься, студент? — с лету забрасывала она на полку свом длинные, с хищной кривинкой ноги, из тех немногих, которые так удобно складывать у себя на плечах.
Что ей ответить? Я ничего не ответил. А ночью, около трех — и часа не прошло, как я задремал на своей полке, вдруг чувствую, бьют меня по колену.
— Я умираю.
Я встрепенулся, протер набухшие тяжелым сном глаза. На моей ноге лежала женская рука.
— Что случилось? — спросил я телку — это была она.
— Я умираю. Сердце, ой!
— Не шевелитесь, сейчас сниму.
Она сидела в напряженном наклоне, свесив обнаженные ноги с верхней полки. Стоя, я взял ее обеими руками за упругую задницу, лицом едва не упираясь в чернеющий тайной, впечатляюще выпуклый «холмик славы».
— Я вас снимаю.
— Нет, не могу шевельнуться, больно.
Я впился кончиком большого пальца в основание ногтя ее мизинца на руке.
— Акупрессура, блин... Обычно помогает.
— Мне не помогает, отпусти, сука, палец!
— Секунда, у меня есть таблетки.
Я рывком опрокинул сумку на пол. Среди книг, бумаг и всякой такой дребедени, слава Богу, обнаружилось некое лекарство. Бедняга жадно, как удав, в пару секунд переварила горсть оранжевых капсул.
— Спасибо, уже легче.
Потом, ловко натянув юбчонку, она резво сорвалась в конец вагона. Неужели курить?
Так оно и оказалось — эта ненормальная решила подуспокоиться затяжкой «Мальборо».
— Как самочувствие? — спросил я, чтоб хоть о чем-то спросить.
— Все о-кей! — прошептала она, приподняв призрачно белеющую голову со своей полки напротив. — И спасибо вам, честное слово.
Потом помолчала, но ненадолго.
— Хочешь, я тебе дам?
Соседи внизу сделали вид, что они спят.
— Там, в тамбуре, а? — продолжала она, придвинувшись и интимно дыша, небезынтересную для меня тему.
— Нет, девушка! — покачал я, дурак, головой. — У тебя ноги кривые.
Мы молча откинулись, каждый сам по себе. Ночь и мерное постукивание колес убаюкали страсти.
А утром... Что — «утром»? Время пить какао. Приехали.