Юлия Ванадис
http://www.proza.ru/2010/10/05/848
Человеческая душа живет не только в теле, но и рядом…
– Кирю-юш, ну, сколько можно, – нежный голосок разлился приторно и прилип к стенам. – Выбрось ты, наконец, эту лошадь.
– Отстань, – не отрывая от монитора взгляд, процедил Кирилл. В свои сорок он пытался не замечать причуды молодой жены.
– Ну, сам глянь, а… Твоя кобыла совершенно сюда не вписывается. Вот Жанкин дизайнер, ну этот, патлатый, сказал, что в интерьере должна быть динамика и стиль, а современные тенденции…
– Ты можешь помолчать? – увязая в сиропном голосе жены и потихоньку зверея, Кирилл захлопнул ноутбук.
Алика стояла посередине комнаты, смешно скривив хорошенькую мордашку. В розовом халате и домашних туфлях с помпонами она походила на Барби-переростка.
– А чо мне молчать? Сам глянь, – она махнула рукой, атласный халатик призывно распахнулся. – К чему тут висит твоя лошадь?
– Сколько раз тебе говорить: это не лошадь, а единорог!
– Да какая разница…
– Большая, – Кирилл в который раз подумал, что природа щедро одарила жену снаружи в обмен на содержимое головы.
– Все равно ни к чему!
– А вот эта мазня к чему? – он кивнул на два шедевра в стиле обезумевшего Пикассо, кичливо торчащих на самом видном месте.
– Это креативно, а твоя лошадь никуда не вписывается.
«Дел выше крыши, а тут… Достала!»
– Сама ты лошадь, – Кирилл еле сдерживался, чтобы не заорать.
– Да как ты смеешь… – Барби обиженно поджала губки.
– Заткнись, а! Будет висеть, где висит, и точка, – бессмысленность спора начинала бесить.
– Хам! – огрызнулась Алика и гордо вышла из комнаты.
Оставшись один, Кирилл потянулся за ноутбуком, но, передумав, отпихнул в сторону: «Черт!..» Настроение скисло, как молоко в жару. Он повернулся, посмотрел в упор на предмет спора. На светло-шершавой и весьма «креативной» стене висел красавец единорог. Вырезанный из дерева барельеф казался теплым: темное в синь между гладким литьем мышц, гордый летящий профиль в причудливом ореоле обласканной ветром гривы и этот взгляд... Кирилл подошел ближе. Осторожно скользнул кончиком пальца по жарко распахнутым ноздрям, по лаковому блеску вздыбленных копыт. Выдохнул в себя: «Да не смотри ты так».
В горле пересохло…
Единорог появился на каком-то из дней рождения Кирилла в мутное время перемен – лет пятнадцать назад. Юрка – одноклассник и лучший друг – развинченный, с неизменной улыбкой и ямочками на азиатских скулах, с шелковой смолью взлохмаченной шевелюры, заявился в самый разгар веселья и замер в дверях:
– Кирюха, это тебе! – Юркины глаза светились агатовым лукавством.
Пьяные голоса восторженно завопили: «О, гляди-гляди!» Каждый норовил потрогать деревянное чудо. Совсем пьяные требовали объяснить, почему мерин рогатый.
– Придурки, – Юра беззлобно смеялся в ответ. – Какой же это мерин…
Кирилл не мог оторвать взгляд от сильного животного. Ничего не скажешь, подарок был хорош.
– Ну, Белый… Ну, ты даешь…
Юра еще со школы был всеобщим любимцем. Девчонки беззастенчиво липли к нему, друзья уважали. Непроизносимая фамилия уже давно была заменена на кличку «белый», которая, несмотря на цыганско-чернявую внешность, удивительно ему шла. От него пахло упрямой силой и неизвестностью. За широким размахом плеч, неловкой речью и грубоватыми пальцами плотника скрывалась тонкая детская душа художника. Камень и глина с легкостью капитулировали в его руках. А уж дерево было Юркиной страстью, безумной любовью, идолом, которому он давно продал свою душу. Зажав в ладони резец, он зашвыривал внешний мир в дальний угол, забрасывал его остро пахнущей стружкой и творил. Возможно поэтому, все, что выходило из его рук, было не просто красивым. Казалось, у резных скульптур есть своя душа – тонкая, надрывно-ликующая, похожая на глоток абсолютного счастья.
Юрке повезло.
Ко времени появления нуворишей он уже отточил мастерство, а ненужная в нищей стране красота вдруг стала востребованной. Деньги потекли рекой. Не рекой, конечно, а так – ручейком, но он смог убраться из заплеванных кварталов с их вечными коммунальными склоками и кошачьей вонью подъездов. Снял, а потом и выкупил небольшую студию, из которой неделями не выходил дальше магазина «Продукты» за углом. Там он творил.
Кирилл частенько захаживал в гости к другу, чтобы поговорить ни о чем и выпить стакан-другой. Благо двери в мастерской никогда не запирались, а веселые компании и девчонки не переводились. Особенно в периоды Юриного «отпада от дел». Свобода и секс. Что еще нужно в двадцать пять.
Была осень.
Глубокая, с дождями и срывающимся снегом. С ветрами, жалобно подвывающими на чердаках остывающих домов, и свинцовым небом, расцарапанным голыми вершинами продрогших тополей.
Кирилл пребывал в глухой «депре».
Дела не клеились, проблемы наскакивали друг на друга, как муравьи. Не хотелось ничего. Только напиться.
Ввалившись с улицы в студийное тепло, Кирилл выдохнул:
– Здоров. Ну и погодка! Глянь, что принес, – в пластиковом пакете звякнуло.
– Я не буду. Один пей, – зажав в руке деревянную чурку, Юра смотрел куда-то внутрь себя.
– Не-е… Это не дело. Я сам не буду.
– Тогда вали, а нам не мешай!
Кирилл осмотрелся. В глубине комнаты сидела, завернувшись в покрывало, девушка с огненной копной волос и шальным разрезом кофейных глаз. И дураку было ясно – под покрывалом ничего нет. «Вот оно что!» Девушка была хороша, да и уходить не хотелось. Хотелось пьяно всплакнуть душой, поговорить об этом сволочном мире, о том, что все не так… почувствовать, что ты не один барахтаешься в развалинах страны и нового, пока непонятного мира. А тут…
Злость разлилась по комнате невидимым ядом.
– Ты хочешь сказать, что вот эта девка для тебя важней друга? – Кирилл завелся с пол оборота.
– Я работаю, не мешай.
– Белый, думаешь я не знаю, каким местом ты работаешь… Да у тебя этих баб, как грязи!
Девушка молча переводила взгляд с одного на другого.
– Слышь, – Юрин голос был непробиваемо холоден. – Хочешь пить – сядь и пей, а ко мне не лезь.
Столь откровенное безразличие ожгло и дегтевой слизью осело внутри.
Кирилл взорвался и хлопнул дверью:
– Да пошел ты!
Больше он к Юрке не заходил.
Но не прошло и недели, как неожиданно встретил рыжую в новомодном кабаке с кричащим названием «Оскар». Здесь собиралась городская богема вперемешку с криминалом разных мастей – те, у кого уже были лишние деньги. У Кирилла таковых не было и, сидя за столиком, он с любопытством разглядывал разношерстную публику.
– Корче, нам нужна хорошая база, – сидящий напротив редактор местной газетенки невнятно бубнил набитым ртом и сверлил Кирилла сальными глазками. – Хорошая, понимаешь! Компьютеров-то мы набрали, а никто ничего не соображает. Короче, полный бардак.
Редактор раздражал его безмерно. Своей крепостью бывшего комсомольского активиста, румяностью щек и особенно мокрым безвольным ртом на сытой роже без возраста. Бесить-то бесил, но деньги обещал хорошие.
– Да понял я… – от вкусной еды, изрядного количества водки и маячившего впереди заработка Кирилл стал само радушие. Удушливая тоска последних недель сиротливо отошла в сторонку. – Не кипешуйте. Сделаю в лучшем виде.
– Вот и ладненько… – редактор удовлетворенно крякнул и опрокинул в себя очередную рюмку.
Тут Кирилл увидел рыжую. Что-что, а память на лица у него была отменной. Сияя ультрамодным прикидом и очаровательной улыбкой, она шла под руку с каким-то бесцветным мужиком. Судя по заискивающей суете обслуги, мужик здесь был в авторитете.
Кирилл скрипнул зубами. Его недавняя подружка ушла к такому же старому козлу с деньгами. А Юрка, хоть и бесчувственный чурбан, но... Пьяная обида за себя и друга мгновенно вырвалась наружу:
– Вот сука!
– Кто? – редактор оживился и даже перестал жевать.
– Да та – рыжая, – Кирилл кивнул в сторону сладкой парочки и демонстративно сплюнул.
– Ты её знаешь?
– Знаю, – злоба разбирала все сильней, подступала к горлу и требовала крови или, на крайний случай, водки. – Это одна из подстилок Белого.
– Юрки, что ли? Скульптора? – редактор не просто не жевал, он почти не дышал. – А ты не путаешь?
– Я путаю? Да я своими глазами видел её голой пару дней назад! Нет, это ж надо… Белого на такого козла променять. – Кирилл налил еще. – Все бабы такие… Суки! Точно говорю…
– Не ори, – редактор перегнулся через столик и жарко дыхнул в лицо: – Это отец её. Мещерский.
Такую фамилию не знал только глухонемой.
– Да? – Кирилл присвистнул и уставился на папашу. – Тогда другое дело. Молодец Юрец – пока папаша имеет весь город, дочку в постель затащил, уважаю!
Он рассмеялся и потянулся за рюмкой:
– Когда работу начинать?
– Хоть завтра, – сальные глазки победно сверкнули.
Осень заливала город ледяными дождями, прожигала до костей сыростью, гнала прочь память о солнце.
Кириллу было плевать на выбрыки погоды. Он уходил в работу, как в запой – истово, совершенно теряя счет времени и забывая о реальности. Заказ для газетчиков был почти готов, когда однажды ночью к нему домой явился Юра.
Он был сам не свой. Без привычной улыбки, тихий, угловатый, с темными отметинами усталости и потухшими углями обесцвеченных зрачков.
– Юрец, случилось что? – Кирилл присмотрелся внимательней.
Тот, не раздеваясь, уселся на тесной кухоньке. Достал бутылку и молча отхлебнул. Пальцы, слегка подрагивали на холоде стекла и отливали прозрачностью. В темных завитках волос медленно таяли снежинки.
– Попал я. Крепко попал, – в Юркиных глазах расплавлялась тоска. – Наехали на меня люди Мещерского. За что – ума не приложу…
У Кирилла нехорошо екнуло внутри:
– А поподробней, – мутные глазки редактора так и засветились в памяти желтым алчным огнем.
«Сказать про дочку? Нет?» Промолчал.
– Ввалились недавно. Заявили, что я, дескать, хозяина обидел и теперь должен. Забрали все, даже студию. Теперь я в ней вроде квартиранта
– А ты?
– А я не Рембо. Таким людям «нет» не говорят, – в затхлом безразличии голоса отчаяние. – Хотел свалить по-тихому, но мать болеет. Как я ее брошу… Вот теперь долг отрабатываю… – рассмеялся глухо.
От этого смеха Кириллу стало тошно.
– В смысле?
– В прямом! – Юрка хлопнул ладонью по столу. – Для дружков Мещерского всякую дрянь делаю. Копии в основном. Они же все хотят статую Микеланджело в туалет поставить.
– И что теперь?
– Мещерский под меня кооператив открыть хочет. Буду клепать фуфло всякое… Вот только не пойму, где я этой сволочи дорогу перешел! – он сделал очередной глоток и поднялся.
– Ты куда? – Кириллу больше всего хотелось, чтобы Юрка сейчас ушел. Чтобы не видеть этого анемичного, распотрошенного человека, который был вовсе не его другом – так, немного похож внешне – и все.
– Пойду. Поздно уже, – запахнув куртку, направился к дверям.
– А приходил-то чего?
– Не знаю…
Кирилл закрыл дверь и выдохнул: «Вот черт!»
Работу в редакции он сдал быстро и без проблем. Тут на него смотрели как на полубога.
– Если что, обращайтесь, – Кирилл подмигнул операторам и направился к выходу.
– Непременно, – девушки хихикнули в ответ.
– О! Кирилл Андреевич, куда же вы уходите? – розовое лицо редактора материализовалось из недр полутемных коридоров. – Пойдемте, пойдемте в мой кабинет.
– Мне пора, – Кирилл сцепил зубы.
– Пойдемте, – редактор нагнулся к самому уху и загадочно прошипел. – У меня есть кое-что… Вас заинтересует. Не вас, так вашего друга-скульптора.
Кирилл открыл было рот, чтобы послать редактора подальше – деньги за работу уже грели карман – но передумал и молча пошел в кабинет.
– Короче, проходи, – местный царек захлопнул дверь своего кабинета и полез в сейф за бутылкой. – Здесь можно без церемоний.
Янтарная жидкость с тихим шорохом перелилась в стаканы.
– Держи, – протянул коньяк.
На белоснежной руке редактора Кирилл заметил обручальное кольцо. Усмехнулся: «И живет же какая-то с таким чмом».
– Вы что-то хотели мне сказать? – стакан взял, но решил не садиться.
– Скорее показать, – акульи глазки сверкнули в предвкушении. Он нагнулся и зашуршал в ящиках стола. – Ты ж, наверняка, глянец не читаешь.
Наблюдая за аккуратно выстриженной макушкой редактора, Кирилл отхлебнул коньяк. Все это ему не нравилось.
«Какого я сюда приперся?» – бархатное тепло ожгло горло.
– Во! Нашел, – редактор вынырнул над поверхностью стола и победно помахал журналом. – Возьми, почитай. Мы, конечно, такого не пишем, но должны быть в курсе.
Кирилл взял журнал.
С обложки на него смотрело счастливое лицо той самой «рыжей» в ореоле белоснежной фаты и блеска бриллиантов. Рядом с невестой застыли папаша и какой-то солидный тип.
– Узнаешь? Как тебе семейка? – в голосе триумф.
Пролистав до нужной страницы, Кирилл прочел репортаж со свадьбы. Что-что, а сахару СМИ умели подсыпать вволю.
– И что? – захлопнул журнал.
– Это цветочки! Ягодки тут! – с едва скрываемым восторгом он похлопал по невесть откуда взявшейся газете. – Наши желтые коллеги не дают скучать.
Чуя недоброе, Кирилл глянул на первую полосу: «Скандал в благородном семействе!» Дальше шел пересказ свадебной церемонии в несколько другом контексте. Один из гостей, чье имя скрывалось «из этических соображений», подарил жениху сказочно красивую скульптуру обнаженной невесты, сделанную известным молодым скульптором. Жених почему-то остался недоволен. Впрочем, как и сам господин Мещерский. Гостя выставили, а скульптуру разбили. Приглашенные на свадьбу были в восторге от представления…
– Ну и что? – Кирилл сделал каменное лицо и свернул газету трубочкой. Больше всего ему хотелось врезать газетой по довольному лицу редактора.
– Ничего. Просто хотел подарить эти статьи твоему другу.
«Стоп», – Кирилл развернул газету, посмотрел на дату, прикинул, что к чему и перевел взгляд на сияющее лицо редактора. Все встало на свои места. – «Вот мразь!»
– Спасибо. Я ему передам, – залпом осушив свой стакан, Кирилл прихватил журнал с газетой и выскочил в коридор.
За спиной послышалось удовлетворенное хрюканье.
Зима оказалась на редкость теплой и слякотной. Грифельно-волглое небо забыло о солнце. Мокрый снег таял, едва касаясь земли, но раскисшие обочины вселяли надежду скорой весны.
После газетчиков дела неожиданно пошли в гору. Заказы сыпались один за другим. Кирилл был загружен под завязку. Встречаться с Юркой времени не хватало, да и не хотелось. Редакторский «подарок» был засунут в самый дальний шкаф, но где-то внутри засело ржавым гвоздем чувство вины. Оно было скользким, как протухшая рыба. Кирилл гнал его прочь, настойчиво отмахиваясь: «Я-то при чем?» Оно не уходило, но ненадолго пряталось за наивным «все утрясется».
Юрка пришел сам.
Ввалился пьяный в хлам, в распахнутой куртке, с безумным блеском глаз и недельной щетиной.
– Здоров! – Кирилл расплылся в улыбке. Он даже не ожидал от себя такой искренней радости.
– Привет, Кирюха! – засмеялся, оголяя ямочки щек. Это был тот же прежний Белый, только похудевший и слегка потрепанный.
Юрка разделся, прошел в комнату.
– Давай, стаканы тащи. Гляди, что принес – благодарные клиенты подсуетились, – ухмыльнулся, выуживая из сумки диковинную бутыль. – Щас накатим по чуть-чуть…
– Окей. Только не ори – мать разбудишь. За что пьем?
– За нас!
Кирилл выдохнул. Где-то внутри наконец-то отлегло: его друг такой же, как прежде, а неприятности… У кого их нет? Весело болтая ни о чем и с удовольствием осушая клиентский презент, он чувствовал себя счастливым. Теперь все опять встало на свои места.
Обсудив последние новости, Кирилл вдруг вспомнил:
– Слышь, выставку когда устроишь?
– Какую выставку? А… Нет, братуха, я теперь массовку клепаю. Думал не смогу… – рассмеялся. – А что, хорошо берут.
– Ну, ты же всегда о выставке мечтал!
– Когда это было… – веселье погасло щелчком, словно выключили свет.
– Да брось, – Кирилл кивнул в сторону единорога: – Видишь, красавчик твой висит на самом видном месте.
Юрка поднялся и, слегка качнувшись, подошел к стене. Тронул любовно резную гладь:
– А ведь он на меня похож. Единороги тоже белые и одинокие, – засмеялся.
От этого смеха у Кирилла заледенело внутри.
– Юрец, да что на тебя нашло?
– Знаешь, а я ведь теперь ничего не могу, – он смотрел в стену. Застывшая спина кричала болью громче всяких слов. – Не получается. Сколько раз пробовал. Не могу и все!
Две фигуры – мастер и его творение – замерли рядом… Кирилл не мог на это смотреть:
– Перестань. Все будет окей.
– Уже ничего не будет, – голос глухой, почти шепот. – Понимаешь? Ни-че-го! Убили меня, Кирюха.
– Да ты пьяный совсем…
– Я не пьяный, я мертвый. Почему так – понимаешь, что для тебя самое дорогое, именно в тот момент, когда у тебя его забирают? Я ведь был счастлив… был. Жил день за днем, не понимая, что это и есть счастье… Я мог творить, а теперь не могу. Что-то выключилось во мне. Я как газовая конфорка, в которой нет газа – бесполезная вещь… Понимаешь? Я бес-по-ле-зен!
– Ты который день пьешь? – Кирилл напоминал себе строгую тетушку. – Юр, надо с водкой завязывать.
– Завяжу. Обязательно завяжу, – он уже натягивал куртку. – Пора мне.
– Давай. Я к тебе на днях заскочу. И слышь… не пей без меня.
– Замётано.
Юрка повернулся, посмотрел долго и захлопнул дверь.
Кирилл спал плохо.
Всю ночь ему снился какой-то сказочный лес, с деревьями-великанами и щебетом невиданных птиц в переплетенных кронах. Где-то шелестел ветер, где-то хрустела ветка под ногами диковинного зверя. Кирилл пробирался сквозь чащу. Он зачем-то искал следы белого единорога. Находил, терял и находил вновь…
И вдруг увидел его.
Могучий зверь застыл на небольшой поляне. Замер, словно ожидая. Тонкие лучи солнца пробивались сквозь листву и играли бликами на атласных упругих боках. Челка разметалась, угольные зрачки неотрывно следили за каждым движением. Подойдя вплотную, Кирилл почувствовал жаркое дыхание на своем лице, протянул руку – тонкий шелк гривы заструился меж пальцев. Зверь потерся о ладонь молочным бархатом морды, глянул, прожигая потаенной там, на самом дне зрачков, тоской… Выдохнул гулко, словно хотел о чем-то попросить, но не мог…
Юрку нашли утром – кто-то случайно зашел в незапирающуюся студию. Он повесился на обрывке какой-то старой веревки, не оставив предсмертной записки… не оставив ничего.
Тщедушный следователь долго допрашивал Кирилла, пытаясь вытрясти хоть какую-то зацепку. Но что он мог сказать? Что внутри поселился сероватый налет плесени на скребущем: «Это же не моя вина?» Кирилл и сам только потом понял, что Юра в тот вечер приходил прощаться. Может, хотел, чтобы друг остановил его?.. Кто знает. Но с тех пор, вот уже пятнадцать лет, Кириллу время от времени снится, как он ловит белого единорога, ловит, но не может удержать. Упрямый красивый зверь вырывается и бежит в темную чащу леса, туда, где ничто не мешает его свободе.