Отрывак из книги "Ветка. Девяносто третий год".
Потом все так же, не отдавая себе отчета в том, что делает, он развернул мешок и вынул из него автомат. И вновь почувствовал всю мистическая власть этого предмета над жизнью. Почувствовал со страхом и необъяснимым уважением, как перед живым существом, которому дана власть решать вопрос жизни и смерти среди людей. Он передвинул дужку предохранителя и потянул затвор к себе. И тут же увидел, как из ствола выдвинулся патрон. Значит, он там и оставался с того самого момента, когда в помешательстве он открыл стрельбу на поражение в Дубовой роще. То есть в любую секунду при любом неосторожном движении смерть могла вылететь из короткого ствола. В испуге он отпустил затвор и быстро дернул вверх планку предохранителя.
И в этот момент опять без всякой связи он вспомнил, как совсем недавно пытался понять мучительные душевные переживания Константина Левина. Он не мог понять эти переживания, которые едва не довели молодого, физически крепкого человека к самоубийству. Совершенно без всяких внешних видимых причин. Он внимательно вчитывался в текст, перечитывал его и все не постигал мук человека, прототипом которого был сам Толстой. По всему чувствовалось, что его кумир честно выражал свои собственные переживания и муки. Не мог понять он, как мысли о смерти вдруг до такой степени завладели молодым помещиком, весь пребывающим в хлопотах и заботах об обустройстве своего немалого хозяйства. А ведь он был еще любящим и любимым мужем, так долго и трогательно добивавшимся руки очаровательной Кити, на которой во время любовных переживаний не так давно было сосредоточено все его внимание и вся его любящая душа. И вот свершилось. Кити – его жена. И уже ребенок есть. Первенец. А он боится идти в лес с ружьем один, дабы не искуситься желанием застрелиться. Почему? Ответ прост до невозможности. Уже состоявшийся человек, не робкий романтический юноша, у которого пока все в жизни на грани, безнадежно мучается неразрешимым вопросом, в чем смысл жизни, кто он, и зачем он на этой земле.
Андрей вспомнил, как он и сам не раз задавался этим вопросом. Но никогда же он не доходил до такой степени, чтобы в ужасе перед неразрешимостью этой загадки, искать выход в том, чтобы сознательно приблизить смерть. Он вспомнил, как еще в отрочестве, с некоторых пор он начал искать объяснение каждому поступку, каждому своему движению. Был момент, когда он, как одержимый, спрашивал себя каждый раз, а зачем нужно то, что я делаю, и кому это нужно, если не мне. Так продолжалось долго и даже в его собственных глазах стало выглядеть чудачеством. И, наконец, однажды он пришел к парадоксальному выводу. Что бы он ни сделал, любой поступок, даже и самый незначительный, даже заранее известно греховный и преступный, имеет свое объяснение. А значит и смысл. И так всю жизнь. Любое движение в жизни наполнено своим смыслом. И только одно движение не имеет никакого смысла. Это сама жизнь. Смысл всей жизни он не мог себе объяснить. А не имела она смысла, только потому, что все кончается одним. Смертью. И получается так, что все, что наполняет жизнь при совершенной уверенности, что она однажды закончится, представляется огромной, длинной, никчемной суетой. Никому не нужной на фоне вечности мира и конечности собственного существования.
А еще этот печальный вывод подкрепляется и уверенностью в том, что и все живое и неживое в бесконечной вселенной тоже имеет свой конец. Да говорят, что и сама вселенная возникла в результате какого-то жуткого взрыва и после этого постоянно расширяется в непостижимые пределы. Вопрос – куда и откуда. К этому можно добавить еще один печальный и логический вывод, который неизбежно приходит и не в сильно ученую голову: раз у вселенной было начало – значит у нее, вероятно всего, может быть и конец. Если вселенная расширяется, как утверждают ученые головы, то это означает, что она может и ужаться до нулевой исходной точки. И что на этом фоне вся моя жизнь? Да и всего человечества Земли со всеми населяющими ее тварями. Все какая-то ненужная и случайная возня и копошение. И в чем же найти спасение? Бог? Что-то не очень верится, даже и при немалом желании поверить. И вся Библия, особенно Ветхий Завет, так просто похожа на набор древних легенд и народных фантазий, освещенных теперь временем, да еще и огромнейшим пластом культуры, созданным на нем. И кто же ему протянет хоть какую-нибудь, пусть самую слабенькую, тонкую, но спасительную былинку, за которую можно было бы уцепиться. Или, может быть, поднапрягшись, он и сам эту былинку найдет или изобретет. Где-то она возможно и скрывается. В самом дальнем и укромном уголке души его. Пока не получается. Грустно. Но надо жить в надежде, что может быть и отыщется что-нибудь. Ведь живут же как-то все остальные люди.
А вот Костя Левин дошел на пике своего семейного счастья до предела, когда надо было решать жить или не жить. А ведь как искал ответ! Сколько книг специально перечитал. Искал ответ у самых умных на Земле за всю историю человеческой мысли. У самых мудрых, столь же озабоченных тем же вечным вопросом. От Платона до Шопенгауэра. Вроде бы даже и находил, путаясь в неясных общих определениях, таких как воля, дух, свобода. И вроде бы в мозгу выстраивалась какая-то конструкция, похожая на желанный ответ. Но все рушилось, как только приходила простая мысль, что ответ находится за пределом, доступным разуму. И опять начинались глубоко скрытые мучения, которым, кажется, и конца не может быть.
И вдруг ответ найден. О, счастье. Найден! И жить хочется дальше. И все в жизни не напрасно. А кто помог найти ответ? Нет, не ученый, и не мудрец-философ, написавший привлекательные, заумные, малопонятные книги. Простой мужик! Неграмотный, весь живущий в животном своем состоянии. И сказал он простую фразу, объясняющую весь смысл жизни. И заткнул за пояс всех мудрецов. «Жить надо не для брюха, а для души». Надо только проникнуться этой мыслью и выстроить всю жизнь свою по этому правилу. И счастье! Счастье! И слезы неожиданно подступили к глазам, как к человеку, приговоренному к казни, которому вдруг, как некогда Достоевскому, объявили о помиловании.
А что же это такое - жить для души, в свою очередь задумался Андрей. И снова он вскочил на ноги. И пошел скорым шагом вдоль берега, снова схватившись руками за голову, как бы пытаясь удержать в ней все внимание на новом вопросе. Надо жить ради души. Но есть еще тело. Или брюхо, как в простоте народной выразился мужик. Как быть с ним? Каждый человек сотворен из двух несовместимых субстанций. Души и тела. И в то же время ни одна из этих субстанций существовать без другой никак не может. При исчезновении тела, исчезает в каком то непостижимом пространстве и его душа. При исчезновении души, одно тело, лишенное души, превращает человека в скота. Только при соединение материального с совершенно нематериальным является в мир человек.
И вдруг ему почувствовал, что вот в этом месте он приближается к самому главному в мучавшем его вопросе, что он уже в шаге от самой истины. Ему даже показалось странным, что к этой простой мысли никто так и не дошел до него. Эта мысль наподобие золотого ключика открывала дверь, за которой все, что происходило с ним и во всем окружающем его мире, стало находить исчерпывающее и ясное объяснение. Простое объяснение. Мысль состояла в том, что все в мире объяснятся как раз двойственной природой человека. Одна природа – это собственно его тело. Другая – нечто неосязаемое, непостижимое, необъяснимое, но, тем не менее, существующее в человеке. Она существует как некая данность, никем не отрицаемая. То есть душа.
И душа и тело имеют свои потребности. Но беда и главное несчастие человека состоит в том, что нет между ними ни согласия, ни гармонии. Скорее совсем наоборот. И мучается человек всю свою жизнь, чтобы хоть как-то найти примирение между ними. И всю свою жизнь человек стремится к снятию этих противоречий. И не только один человек. Все человеческое сообщество ищет это согласие. Это сообщество ищет такие условия совместной жизни, при которых у каждого из нас снялись бы все противоречия между душой и телом. Ищем. Трагически ошибаемся. Пока не нашли. Но хорошо уже то, что цель мы увидели. Увидели давным-давно. Да вот только выверенного пути к решению задачи так и не нашли. А сколько было попыток. Все больше в теориях. И каждый раз, что ни блестящая манящая теория – то на деле безумная утопия. Впрочем, была и попытка серьезнейшая претворить теорию в жизнь, в которую убежденно поверили. В полной уверенности, что отныне идем путем научно, математически выверенным. Осталось лишь малость: хватило бы воли и решимости его пройти.
P.S. Константин Левин. Иллюстрация к роману "Анна Каренина".