Мы сидели с братом в тенистом саду, перебирали снасти после вчерашней рыбалки: надо было кое-где заменить проводочки, крючочки подточить. Было замечательное прохладное утро, мы не спеша обменивались мнениями о вчерашней рыбалке, и вдруг прибегает Олин внук шести лет и говорит:
– Дед! Там подъехала какая-то тётя на мэрсе и тебя спрашивает!
Я спросил:
– Красивая?
Мальчик поднял вверх большой палец правой руки:
– Во! Картинка!
Ну, думаю, ладно, пойду посмотрю. Вышел за калитку. Действительно, стоит мэрс серебристого цвета, цэшечка С200 или «глазастик», как его ещё называют. А у открытой дверки стоит (должен отметить прекрасный вкус внука) именно картинка – волнистые пушистые волосы каштанового цвета спадали на плечи (она стояла вполоборота ко мне), абсолютно прямая спина, длинные красивые ноги, высокая грудь, а руки, руки у неё тоже были красивые. Одной она держалась за дверь машины, демонстрируя безукоризненный маникюр на длинных кругленьких пальчиках. Незнакомка, делая вид, что не видит меня, о чём-то переговаривалась с молодым человеком, сидевшим в машине. Я стукнул калиткой, чтобы привлечь её внимание, и мне это удалось. Она обернулась. «О, Господи! ; мелькнуло у меня – надо ж какое сочетание, каштановые волосы обрамляли прекраснейшее лицо. Правильные черты, чистая, без единой морщинки, кожа. И глаза… Я впервые видел у женщины такие зелёные глаза, почти бирюзовые. И всё это на фоне серебристого «Мерседеса». Она посмотрела в мою сторону, кому-то улыбнулась, может даже мне, и произнесла:
– Мне сказали, что я могу найти здесь родственника Евгении Ивановны и Петра Фёдоровича.
Продолжая любоваться молодой женщиной, я решил с ней просто побалагурить:
– Ну, это зависит от причины, по которой он вам понадобился.
Она не поняла моей шутки и продолжила:
– Мне сказали на Московской улице, что здесь могут проживать родственники, и я могу их найти.
– А вы в каком виде хотите их найти, упакованном или разобранном, или по частям?
Тут уже незнакомка догадалась, что я дурачусь:
– Лучше в упакованном.
– Будь по-вашему, проходите, – сказал я и распахнул калитку.
– Женя, мы, кажется, нашли! Выходи! – обратилась она к молодому человеку в машине. Оттуда вышел юноша лет восемнадцати, захлопнул дверь, нажал на сигнализацию. Я удивился, что глазастик не пикнул, не крякнул, как обычно, а просто моргнул фарами. Я пропустил людей вперёд, закрыл калитку, пошел за ними. Я снова залюбовался молодой женщиной, какая она всё-таки красивая, высокая, стройная, прямая. В ней не было ничего лишнего, как и бывает у идеальной женщины её возраста: и красота, и уверенность, и спокойствие. Одежда на ней была из бутиков, в ушах сверкали бриллианты внушительных размеров, на руках блестели два кольца. Обручальное кольцо было одето на левую руку, и я решил, что она вдова.
Но тут вспомнил историю одного приятеля (он был совладельцем одного деревообрабатывающего комбината), как однажды к ним на завод приехала молодая, красивая женщина на шикарной машине. Все, конечно, решили, что это приехала фотомодель, чтобы сделать фотосессию на фоне их продукции. Особенно эта версия пришлась по душе финансовому директору. А женщина приехала с целью приобрести кое-какие материалы на комбинате, но, поскольку в них не разбиралась, попросила проконсультировать её по продукции. Все старались продемонстрировать свои знания в деревообработке, а особенно финансовый директор старался. Женщина рассказала, что ей нужен брус, половые доски, вагонка, ещё какие-то доски. Стали уточнять количество необходимого материала, тогда женщина взяла листочек бумажки и написала цифры, от вида которых у финансового директора начался тик, такие они были огромные. На тот момент с заказами у комбината было туго, поэтому финансовый директор пообещал, что проблем никаких не будет, они всё организуют. Женщина мило улыбалась всем, опять сказала, что ничего не понимает в деревообработке, все снова стали ей объяснять про ГОСТы, ОСТы и другие нормативные документы. Она вскользь интересовалась, достаточно ли оборудования у комбината, и будет ли продукция высокого качества, если она сделает заказ. Её заверили, что всё будет в порядке и по качеству, и по срокам. Между делом красавица попросила показать ей какие-нибудь документы, и коммерческий директор с радостью согласился. Заказали в кабинет кофе, разложили документы, стали просматривать. Неожиданно женщина спросила, можно ли ей взять некоторые бумаги с собой, чтобы вечером дома в спокойной обстановке их изучит, а утром вернёт обратно. И опять никаких проблем, нашли вторые экземпляры, упаковали и отдали. Утром женщина приехала, как обещала. И опять она выглядела бесподобно, была свежа, весела, со всеми приветлива. Привезла торт, снова сели пить кофе, и каждый так старался произвести на женщину выгодное впечатление, что это уже напоминало сборище павлинов с распущенными хвостами. Красавица завела разговор, что она все документы внимательно прочитала, её всё устраивает, и она готова оформить заказ. Уже составлен договор, который подписан с её стороны, и если никаких препятствий у руководства комбината нет, то они подписывают договор со своей стороны, и её бухгалтер переводит на счёт комбината аванс в размере 50% стоимости заказа, оставшуюся сумму выплатят при получении заказа. Конечно, коммерческий директор согласился. Тогда женщина предложила почитать договор, пока она пьет кофе. От радости коммерческий директор бегло прочёл документы, обратил внимание на завышенные штрафные санкции. Мило улыбаясь, женщина вспомнила о заверениях, что у комбината не бывает просрочек с выполнением заказа, поэтому не стоит беспокоиться, это просто формальность. Находясь под обаянием ослепительной женщины, под давлением предстоящего крупного заказа, коммерческий директор незамедлительно подписал договор, и женщина уехала.
Когда подошли сроки получения первой партии заказа, молодая женщина появилась на комбинате. Ей оказали радушный приём и стали извиняться за просрочку, ссылаясь на форс-мажорные обстоятельства: почему-то неделю было отключено электричество, поставщики подвели с поставками материала. «Но задержка незначительная, всего на неделю, поэтому комбинат постарается через семь дней выполнить свои обязательства», – снова уверял клиентку коммерческий директор. Она согласилась, что всякое случается, и пообещала подъехать через неделю. Женщина приехала, как обещала, но не с пустыми руками. Она привезла счёт с указанными в нём штрафными санкциями. Я не мог смотреть на коммерческого директора, у него отвисла челюсть, в одно мгновение он наполовину облысел и постарел на несколько лет. Я тоже взглянул на предъявленный счёт, сумма санкций составляла половину стоимости заказа. На какое-то время коммерческий директор потерял дар речи, потом стал возмущаться, но женщина, по-прежнему мило улыбаясь, подала договор – «Вы же подписали». Директор, осознав, что он наделал, схватился за голову. С этой минуты уже никто не восхищался прекрасным обликом клиентки, все смотрели на неё как на хищника, с тревогой и опаской. И не зря. «Могу ли я сегодня забрать свой заказ?» – спросила женщина. Пошли в цех показывать готовую продукцию. И там вновь всех ожидал сюрприз. Оказалось, что эта куколка прекрасно разбирается во всех ГОСТах, Остах и прочих стандартах, что она понимает и во влажности древесины, и в её сучковатости, обрезке, толщине и ширине. Все только руками разводили. В итоге она забраковала две трети заказа, который хотели ей всучить, понадеявшись на её безграмотность в вопросах обработки древесины. Да. Больше никто не замечал красоты женщины, все подсчитывали, во что обойдётся срыв выполнения заказа. Получалось, что предприятие отработает впустую. Клиентка стала уточнять окончательный срок исполнения заказа. После небольших переговоров назначили новый срок. «А параграф о штрафных санкциях будет действовать и дальше», – улыбнулась женщина. В-общем, получилось так, что мой милый друг и заказ выполнил, и денег заплатил. Я это к тому вспомнил, что внешность бывает очень обманчива.
Я пока не понял, зачем приехала эта женщина, почему она ищет родственников, по какой причине? Мы прошли вглубь сада, остановились, и к нам подбежал внук.
– Тебя как зовут? – спросил мальчик.
– Меня зовут Марина, – ответила женщина.
– Ого, у меня уже есть Марина, теперь будет две тётки Марины. А меня зовут Женя, – весело сказал внук. – А тебя как звать? – обратился он к молодому человеку.
– Женя, – откликнулся юноша.
– Здорово, будешь тёзкой! – радовался мальчик.
Так за разговором мы приблизились к брату, и я представил ему молодую женщину. Брат не мог не оценить красоту незнакомки и вежливо кивнул головой.
– Вот, это Юрий Петрович, пожалуйста, спрашивайте, что хотели узнать, – обратился я к женщине.
– Фамилия Шапкина Александр Владимирович вам ни о чём не говорит? – спросила она у нас обоих.
– Мне ничего. Нет, не знаю никакого Шапкина, – ответил я.
Брат внимательно посмотрел на женщину, на молодого человека и тоже спросил:
– А что вы хотите узнать о нём?
– Это мой отец. Он попросил меня сюда приехать, поклониться Евгении Ивановне и Петру Фёдоровичу, а также повидать их детей: Тамару, Юрия и Леонида.
– Ну, Тамару вы не увидите, её уже нет в живых, а мы с братом перед вами. Присаживайтесь, рассказывайте.
Все сели, Марина продолжила разговор.
– Но вы не помните, кто такой Александр Владимирович Шапкин?
– Если это Шурка, как мы его звали, то, конечно, помним. Он жил у нас. Что он вам рассказывал?
И Марина стала рассказывать.
– Отец попал в плен здесь, под Армавиром. Вот у меня записано название –Прочнаково. Немцы согнали их на площадку, огороженную колючей проволокой. Отец был ранен в ногу. Стояла жара, люди спасались под тенью нескольких деревьев, растущих на площадке. Туда приходили женщины, называли имена людей, и тех отпускали. Тогда ещё немцы отпускали тех, у кого находились родные. И вот пришла женщина и стала спрашивать Петра Фёдоровича, но к ней подошёл мужчина и, обратившись по имени, сообщил, что её муж ушёл с отрядом, всё в порядке, затем полюбопытствовал, кто ей сказал, что её муж здесь. «А Николай?» – поинтересовалась женщина. «Кажется, погиб», – ответили ей. А мой папа услышал этот разговор. Кое-как с раненой ногой добрался до колючей проволоки и попросил эту женщину, чтобы она назвала его своим сыном и забрала с собой. Так она и поступила. Немцы через переводчика сверили показания женщины и моего отца, всё совпало, так как они обо всём заранее договорились, и папу отпустили. Из-за ранения в ногу отец не мог идти, и вот эта женщина, Евгения Ивановна, более двадцати километров тащила его на себе. Добрались они на какой-то хуторок, улицу Ворошилова.
– Её давно переименовали в Московскую.
– Да-да, мы туда заезжали, там сказали, что на Герцена можно вас найти. В той квартире помимо Евгении Ивановны жили две её сестры, трое её маленьких детей и бабушка. Рана у отца начала гноиться, дело шло к гангрене. Но Евгения Ивановна рану промыла, обработала, а бабушка делала какие-то отвары, что-то шептала, колдовала, и выходили отца. Папа остался у них жить, пока была оккупация. Когда немцы ушли и пришли наши, отец отправился воевать дальше. Война закончилась, родители и родственники отца погибли, и он вернулся сюда, в Хуторок, и жил какое-то время. Потом папа признался, что вернулся из-за любви к одной из сестёр Евгении Ивановны. Звали её Маня.
Мы с братом переглянулись.
– Ну да, тётка Маня. Ох, и красавица была, и с большим чувством юмора.
– Он её очень любил, а она его нет. Отец ушёл на фронт, а здесь осталась какая-то воинская часть. И Маня влюбилась в одного из офицеров той части. И такая у них была любовь, что когда вернулся мой отец, он уже не мог добиться от Мани взаимности. Она ему говорила: «Я люблю тебя, Шурка, как брата, но пойми, Павел – это моя жизнь, я не могу без него и хочу выйти за него замуж. Шурка, Шурочка, ты мой братик». Вот такая безответная любовь была у отца. Когда Павел демобилизовался, они с Маней поженились и уехали в Челябинск. Отец ещё какое-то время пожил в Хуторке и уехал в Ульяновск. Там устроился на авиационный завод. Через какое-то время там произошла какая-то авария или диверсия, стали всех проверять. Ну и откопали в отцовской биографии, что он скрыл плен: был на оккупированной территории в плену или дезертировал. Начались допросы. Затем послали к вам запрос. Здесь уже расспрашивали Евгению Ивановну. А Евгения Ивановна и Маня, как рассказывал отец, не ограничились показаниями на месте, а поехали в Ульяновск и засвидетельствовали свои показания о том, что забрали папу из лагеря военнопленных, выдав за своего сына. Лечили его, а когда пришли наши войска, то отец отправился с ними воевать. Всё это было подтверждено. Также выяснили, что в плену отец находился два дня, и оставили в покое. «Вот так эти люди дважды спасли мне жизнь», – говорил отец. – «В первый раз от плена, во второй – от советских лагерей». Вот он и попросил меня при первой возможности, когда поеду на Кубань, найти и поклониться могилам Евгении Ивановны и Петра Фёдоровича, ну и повидать их детей, если получится.
И вот мы с сыном (он как раз окончил школу, сдал единые экзамены почти на «отлично») заехали в Москву, отдали документы в МГУ и решили приехать сюда. Вы уж не обессудьте, что отвлекаем вас от дел, просто хотели познакомиться. Вот такой получился визит к вам.
Мы сидели и молчали, я посмотрел на брата, брат посмотрел на меня:
– Ну, помнишь Шурку?
– Да, помню, – ответил я.
Шурка был старше нас, грудь уже вся в орденах, за тёткой ухаживал, или бегал, как мы это называли. А она, видите ли, влюбилась в Павла, хотя для нас Шурка был лучше, он был своим. Ну, влюбилась так влюбилась. А Шурка и в самом деле был нам как брат. Мы были маленькими и толком не знали, как он появился в нашей семье. Когда немцы ушли, вернулся отец, работал на спиртзаводе, и Шурка там работал после войны. И мы считали его своим: Шурка и Шурка.
Марина слушала нас с интересом. VN550014 Тут Оля засуетилась:
– Даже чай не поставила, так увлеклась вашими рассказами.
Затем Оля позвала Марину, чтобы показать комнату для ночлега, и, взяв её под руку, увела в дом. Мальчишки, большой и маленький Жени, стали ковыряться у брата. Один я сидел с глупым видом и переваривал услышанное: «Брат сказал «наш Шурка». Наш и наш, бабушка тоже была наша. Но когда она умерла, я был страшно удивлён, что она носила другую фамилию, не нашу – Гришина, а Михейкина. Но она всё равно была наша, точно так же и Шурка, он был наш Шурка, и я не знал, что фамилия у него не наша, а Шапкин. Но это наш Шурка, наша бабушка, хотя фамилии были у всех разные».
В это время из дома вышли Оля с Мариной. Взглянув на них, я снова порадовался, какие красивые женщины : Оля – блондинка с голубыми глазами, а Марина – зеленоглазая шатенка. Просто глаз не отвести от такой красоты. Марина увидела, что её сын и мой брат удалились вглубь сада, и строгим голосом, почти приказным, сказала мне, чтобы я помог принести вещи из машины. Хотя она и обратилась ко мне по имени-отчеству, мне не понравилось, что мною начинают командовать. Я не подал виду, пошёл к машине. Женщина щёлкнула сигнализацией, открыла багажник и стала указывать, как и куда ставить вещи: этот чемодан – в мою комнату, эту коробку отнесите Оле на кухню, ну и корзину с продуктами туда же. Я опять решил немножко подурачиться: «Есть! Слушаюсь, товарищ командир!» Она подняла на меня свои кошачьи зелёные глаза, пристально взглянула и ухмыльнулась. Улыбкой это нельзя было назвать. Я достал вещи из багажника и отнёс к порогу дома. Затем корзину и коробку отдал Оле на кухне. Вернувшись на крыльцо, столкнулся с Мариной. Она стояла около чемодана с сумкой. Я молча взял вещи и понёс в комнату. Пришёл обратно и спрашиваю:
– Ну-с, какие ещё будут указания?
– Ванная комната я знаю где, можете быть свободны.
– Слушаюсь!
И мы разошлись. Мальчишки с братом по-прежнему возились в огороде, а я пошёл на кухню к Оле. Сестра попросила меня разобрать коробку. Открыв коробку и заглянув вовнутрь, я вдруг вспомнил, что когда Шурка уехал, он потом часто присылал письма, а иногда и посылки к праздникам. И в них всегда была вяленая рыба: вяленая уклеечка лежала в трёхлитровых банках с тряпочными крышечками, лещи и чехонь аккуратно завёрнуты в кальку. И сейчас точно так же. Уклеечка лежала в трёхлитровой банке, но уже с полиэтиленовой крышкой, тогда таких ещё не было, лещи тоже были упакованы в целлофан. И смотрю: ещё, ух-ты, балык сома холодного копчения. Оля попросила развесить балык, а то он в полиэтилене немного отсырел. Я опять был недоволен, что мною командуют, но всё сделал. А Оля с новой просьбой: «Порежь колбасу, свинину, сыр, попьём чайку и займёмся другими делами». Делать нечего, взял разделочную доску, продукты и пошёл на улицу, сел за стол и стал выполнять работу, которую приказали. В этот момент из дома вышла Марина. Я опять невольно залюбовался ею, рассматривал как картинку. Она уже приняла душ, была свежа, красива. Одежду Марина сменила, теперь на ней была белая футболка, бриджи цвета какао, на ногах босоножки.
– Ну что, работаете? – взглянула она на меня. – Работайте, работайте.
Я хмыкнул, но промолчал. Марина ушла к Оле. Слышу, у них завязался разговор на женские темы, и продолжаю резать колбасу с ветчиной. Разложил нарезку на тарелочке, подошли Оля с Мариной, принесли нарезанные овощи и наше фирменное блюдо – нутрию. Нутрия была приготовлена с утра, причём в двух видах: тушёная в латке и зажаренная на противне. Оля позвала брата с ребятами: «Быстро мойте лапы и за стол!» Когда все расселись, Оля поставила вино и предложила водку, коньяк. От крепкого все отказались, разлили вино. Марина хотела что-то сказать в качестве первого тоста, но брат поднялся, показывая всем видом, что он здесь старший, и «командовать парадом» будет он. И спокойным уравновешенным голосом начал речь:
– Вот сегодня приехали гости, которым мы очень рады, так как они помнят наших родителей. Предлагаю выпить за наших родителей, за Олиных, которые приходятся нам родственниками, и за тех, кого нет с нами, кого мы помним, кого любили. Пусть им будет светлая память и земля пухом.
Все встали, выпили, немного постояли и сели. Приступили к еде. Оля стала объяснять гостям, что за блюдо из нутрии. Увидев, что остальные налегают в основном на горячее, Марина тоже решила попробовать необычное блюдо. Брат разлил по второй. Марина опять попыталась что-то сказать, но брат кивнул на меня, предоставляя, таким образом, мне слово. Я встал и произнёс ни к чему не обязывающий тост о памяти, о наших традициях. Покушали. Оля предложила чай-кофе, компот. Мы предпочли холодный компот. И тут брат предложил, пока не настала жара, съездить на могилки к родителям. Все идею поддержали. Оля сказала: «Поезжайте, а я пока приготовлю обед». А поскольку из взрослых не пил только Женя, то ему и за руль садиться. Марина сказала: «Я сейчас», ушла в дом, а когда вышла, была уже в другой одежде. На ней сидел строгий, облегающий, спортивный костюм, шею украшала легкая косынка. Сначала заехали на базар, Марина накупила целую охапку цветов, потому как мы сказали, что отец, сестра, дед, бабушка покоятся на старом кладбище, а мама, Олины родители, жена брата, шурин – на новом. Тронулись в путь. Приехали на новое кладбище, пришли к могиле, постояли, помолчали, затем поехали на старое кладбище, там тоже возложили цветы на могилки наших родственников, помолчали. Я незаметно наблюдал за Мариной. Она часто прикладывала к своим зелёным глазам платочек, и выглядело это совершенно естественно. Вернувшись, домой, Марина сразу ушла в дом. Мы с братом сели в тени, к нам подошла Оля:
– Будете сейчас обедать, или подождём?
Решили обедать сейчас, Оля стала накрывать на стол. Вновь сменив наряд, пришла Марина. «Господи, сколько ж можно переодеваться? – подумал я. – Перед кем она так старается, неужели перед братом и мной?» Но вслух ничего не сказал. Пообедали. Брат засобирался домой, и Женя, Маринин сын, стал интересоваться, где Юрий Петрович живёт. «Да недалеко, в двадцати километрах отсюда», – ответил брат. Тогда Женя сказал матери, что отвезёт Юрия Петровича домой, та не возражала, и они уехали. Марина ушла в дом, видимо, хотела отдохнуть с дороги. Я с Олиным внуком остался убирать со стола, но Оля выпроводила нас с кухни, и мы пошли гулять по саду. Во время прогулки играли, дурачились, а потом и я захотел отдохнуть. Прилёг в гамак, накрыл лицо газетой и нечаянно уснул.