Кекембр – не такой уж страшный зверь. Это всего-навсего огурец. Обыкновенный огурец по-английски, если читать слово по буквам, пренебрегая правильным звучанием – кьюкембе. А дидвозники - это мы, «А» класс с пятого по десятый. Еще мы бывали «дазвозниками» и «извозниками». В устах Михаила Григорьевича эти слова звучали страшными ругательствами:
- Фу! Дидвозник! – учитель с отвращением морщил нос, показывал пальцем на негодяя, размахивал руками и брызгал слюной.
Гнев интеллигентного англичанина был ужасен. Ну, не выносил ошибок в грамматике, совсем не выносил. А мы их делали. Как можно употреблять «did» и «was» в одном предложении? Уму непостижимо! Непостижимо уму англичанина. Режет ухо. А нам, русскоязычным деткам, все нипочем! Сидим, разглядываем развешанные на доске плакаты со смешными человечками в красных колпачках, постигаем мудреный иностранный язык.
Что такое делал с нами на уроках Михаил Григорьевич, не ясно, но позже, учась в институтах, с горечью понимали - теряем, катастрофически теряем школьный багаж знаний английского языка!
Мы были такими же лопоухими, как прочие дети. Но именно нашим счастливым лопоухим мордашкам времен шестого «А» повезло в компании с Михаилом Григорьевичем, стоящим у доски с указкой, долгое время красоваться на стенде в Москве, в Центральном Институте усовершенствования учителей, на фотографии с подписью: «Первый лингафонный кабинета в СССР. М.Г. Шерман на уроке в средней школе №1 пос. Протвино Московской области». На переднем плане фотографии улыбались Наташа Шман и Игорь Радченко в первом ряду кабинок из плексиглаза.
Скрытный учитель (бывший разведчик?) умалчивал секретные сведения, что именно он создал тот самый первый лингафонный кабинет, в котором мы с таким удовольствием занимались. Мужчины и дети схожи в одном – и тех, и других тянет к техническим новинкам.
Совершенство лингафонного кабинета не давало возможности уйти от ответа. Сидишь, бубнишь в микрофон и не знаешь, кого в этот момент слушает учитель. Даже, если и не слушает, все равно записывает на пленку и обязательно прослушает твой голос на перемене - поставит отметку.
Азартный англичанин вел урок от звонка до звонка. До звонка на следующий урок. А ученики и не спешили разбегаться на перемену. Самое смешное произойдет как раз на перемене – вместе с учителем будем слушать магнитофонную запись.
Пока звучит чужой писклявый голос, а в микрофон говорят более высоким голосом, чем в жизни, все хорошо - и голос узнаваем, и весело смотреть, как обладатель голоса заливается краской стыда, не знает куда спрятаться. Стоишь, регочешь, надеясь, что до тебя очередь не дойдет – перемена не резиновая. Ну а уж если дойдет – придется краснеть и твоим ушам. Свой голос признать своим трудно, особенно такой неприлично писклявый.
В конце четверти в предвкушении праздника последнего урока всеми силами старались, не дай бог, не разозлить нашего эмоционального учителя. Последний урок! Вот о чем думали, приходя в класс на первый. Целых сорок пять минут незабываемого удовольствия. Слушать английские песенки, разучивать слова, петь вместе с учителем. Или слушать рассказы о том, как Михалгригорич после фронта учился в военном институте иностранных языков, где готовили будущих шпионов. Учитель освоил там английский и китайский. Нам очень нравилось, как он говорит по-китайски.
Став постарше, на последнем уроке клянчили у Михалгригорича тексты песен из популярных фильмов – «Шербургские зонтики», «Love story», «Ромео и Джульетта», чтобы потом петь их со сцены с неизменным успехом. Это было прекрасно!
По-человечески мы очень уважали Михалгригорича. Он был Человеком с большой буквы. Личностью. Справедливой, творческой. Его энергии и энтузиазму школа обязана созданием школьного радио. Радиоточки провели в каждый класс. Школьные новости, объявления, репортажи школьных корреспондентов – настоящая взрослая жизнь.
У Михалгригорича все было по-настоящему, по-взрослому. Протокольные мероприятия в его руках становилось стоящим, интересным, живым делом.
Как завидовали классу, в котором он был классным руководителем! Ребята старше нас на три года и собирались с учителем к морю. Целый год зарабатывали деньги на поездку – собирали металлолом, озеленяли город.
Одновременно списывались с бывшими фронтовиками – искали героев, защищавших Москву на наших рубежах, в тех окопах, блиндажах и землянках, которыми изобиловал лес вокруг поселка. Раненая земля еще не зарубцевалась после войны. Мальчишки искали снаряды, и мы вместе с ними играли там «в войну».
Директор отказался оформить командировку для поездки с детьми, но учитель взял всю ответственность на себя и поехал за свой счет. Счастливым школьникам все-таки удалось и вдоволь накупаться в море рядом с Одессой, и встретиться с комдивом 192 стрелковой дивизии 49 армии, оборонявшей наши рубежи.
Он жил в селе неподалеку от Одессы. На встречу собрались ветераны армии. Счастливы фронтовики были до слез. Комдив с женой приехали провожать ребят на вокзал с ведром горячей картошки с укропом, солеными огурцами и знаменитой «Одесской» колбасой. Завидовал весь поезд.
Интерес к военной тематике у учителя не случаен. Михаил Григорьевич сам воевал совсем еще молодым человеком. Мальчишкам однажды удалось его разговорить. Оказалось, что юный Михаил Григорьевич воевал на «сорокопятке» - легкой пушке устаревшего образца. Те, кто воевал с таким снаряжением, считались смертниками. Пушки годились только на то, чтобы подбивать танки с минимального расстояния. Так что учитель и сам был личностью героической. Настоящий мужчина.
Может быть, поэтому мы и выбрали жертвой своей детской шалости именно его, чувствуя в глубине души, что Михалгригорич не выдаст, и не будет строго карать.
***
Теплый май 1970 года. Конец восьмого класса. Скоро выдадут первый аттестат. А мы так ни разу и не сбежали с урока. Непорядок! Надо что-то делать! Немедленно! Надо сбежать с урока.
Конфликтов с учителями нет, но сбежать надо обязательно. Не со зла, не в знак протеста, сбежать просто так. Стали думать, кого из учителей выбрать. Женщины-учительницы обидятся. Физик Николай Васильевич – новичок в школе, молодой, нервный, жалко его. Остается Михаил Григорьевич – выдержит.
Выбор класса показался чудовищно подлым. Кто уж совсем не заслуживал такой выходки с нашей стороны, так это именно Михаил Григорьевич! Идея сбежать с урока при той любви, с какой относились к нам учителя, изображая напускную строгость, сама по себе была гниловата, а сбежать с урока Михаила Григорьевича – просто гадость!
Мысль - как буду потом смотреть в глаза учителю, заставила сделать жесткий личный выбор. Конечно, сбежать с урока – заманчивое удовольствие, и отрываться от коллектива – плохо, но переступить через себя не могла, назвала решение класса подлостью, сказав, что и сама не пойду на высоковольтку, и никому не советую.
Момент драматичней некуда. Одноклассники не поддержали. В класс пришло человек пять, не больше.
Как тяжело воспринял нашу шалость Михаил Григорьевич, первыми увидели эти пятеро. До сих пор не знаю, что было бы страшнее увидеть учителю – пустой класс или этих нескольких учеников. Казалось, что даже и не запомнил, кто присутствовал, а кто нет, так оторопел.
Учитель находился на грани срыва. Не мог начать урок, метался у доски, поминутно вытирая платком пот со лба и шеи. Удар был явно ниже пояса.
Через некоторое время в дверь робко постучали, вереница зареванных восьмиклассниц во главе с Мяушкой проникла в класс. Провинившиеся расселись по местам, хлюпая носами. Об уроке ни ученики, ни учитель думать не могли. О чем в этот момент думали оставшиеся на высоковольтке одноклассники, не знаю.
Учитель не мог понять, что стряслось, а главное, за что ему это?
- Простите нас! Мы не хотели, мы просто загулялись на перемене… весна…
Учитель покинул класс, не выслушав извинений.
Приближалось 9 мая. Пришлось отдуваться за всех - провинившиеся не решались идти поздравлять фронтовика-учителя с праздником Победы. Мне сунули в руки букет сирени и отправили извиняться за всех, сочтя, что никого другого слушать не будет.
Ни букета, ни поздравлений, ни извинений Михаил Григорьевич не принял. Вина за совершенный поступок навечно легла тяжелым грузом на наши души.
Прошло еще много времени, в течение которого не решались даже заикнуться о любимых последних уроках с песнями и рассказами. Но пару раз к нечаянной радости такие уроки все же состоялись.
Мы закончили школу. Михаилу Григорьевичу в то время не было пятидесяти. Учитель находился в полном расцвете творческих сил, но проработал после нас совсем недолго. Диабет стремительно вел к полной слепоте. Вот такая судьба.
А наша судьба сложилась так, что почти через двадцать лет после шалости, когда давно уже стали взрослыми людьми, закончили институты, работали, обзавелись семьями и детьми, однажды снова почувствовали себя «дидвозниками».
Случайно встретила в Москве в автобусе своего маршрута Галю – младшую дочь Михаила Григорьевича, узнала, что он живет с ней в Москве в моем районе. Обменялись телефонами. Дело было в феврале, приближался День Советской армии. Очень захотелось сделать Михалгригоричу приятный сюрприз.
Ближе к вечеру позвонив слепому учителю, чтобы поздравить с праздником, нашла его возбужденным и счастливым до слез. Радости не было предела:
- Представляешь, Ира, мне весь день звонят ученики! Весь день! Ваш класс звонил. Ума не приложу, как меня нашли? Я так рад, так рад! Никак не ожидал…
Еще бы ожидать! Обзванивала одноклассников и буквально заставляла каждого позвонить Михалгригоричу, преодолевая сопротивление бывших провинившихся. Слышала одни и те же слова:
- Нет. Не могу. Как же я буду звонить, я же тогда в восьмом с урока сбежал. Он меня слушать не станет. Мне стыдно.Не могу!
- Забудь и звони, сделай человеку приятно.
Так что, можно считать, что по жизни «дидвозники» реабилитировались.
А если бы не было той драмы в восьмом классе? Может быть, и мы стали другими, может быть, остались бесчувственными кекембрами, бездумными огурцами?
***
А моя связь с Михаилом Григорьевичем неожиданно оказалась почти что астральной. Одно интересное совпадение тому виной. Речь пойдет о его внуке, давно живущем в Австралии, куда после пятого класса уехал с матерью, Галей, к своей тетке – старшей дочери Михаила Григорьевича.
Хороший шахматист. Играет в шахматы с раннего детства.
Познакомилась с шахматистом, когда ему было лет шесть. Галочка гуляла во дворе моего дома с группой детского сада. Обрадовались встрече, заболтались. Я забыла про своего четырехлетнего сына. Она про свою группу. Когда позвала сына, дети привели черноволосого крепыша:
- Вот!
- Что, вот?
- Вот Петя Литвинов.
- Это не мой Петя Литвинов.
- Это мой Петя Литвинов, - удивленно призналась Галочка.
Такое вот совпадение – моего сына и внука Михаила Григорьевича одинаково зовут.
Галочка в то время работала воспитательницей детского сада в группе сына и собиралась устраиваться работать в школу, где будет учиться ребенок. Он заканчивал тогда детский сад, а Галочка сопровождала его по жизни.
Помогла решить проблему, познакомив со своим свекром, директором той самой школы. Взял ее к себе учителем математики – по специальности.
Первого сентября позвонила Михаилу Григорьевичу. Он прервал мои поздравления:
- Ира! Ты знаешь, что сегодня случилось? Сегодня мой внук первый раз пошел в школу. К ним в класс пришел директор и спросил, кто тут Петя Литвинов? Пожал руку и сказал: «Ты Литвинов – я Литвинов. Будут обижать – заходи». Внук горд и счастлив! Директор жал ему руку!
Вот так один учитель и дед незримо предал привет другому деду и учителю, и так мы поговорили с Михаилом Григорьевичем в последний раз.
12.07.2010