Шахта.
1971 год. Донбасс. Январь. Произошел очередной обвал в нашем забое, творится что-то страшное, крепи поломаны, нет четкой границы между низом и верхом забоя. Чтобы разобраться, определить объем работ, в это пекло первым шел наш начальник участка. Время стёрло из памяти его фамилию, очертания лица, а вот его мускулистое тело и его спокойные толковые указания рабочим забоя (шахтерам), отношение к своим подчиненным запомнились надолго. Он лез туда, хотя он этого мог не делать, мог первым послать туда бригадира или, сидя в кабинете при галстуке, давать указания по телефону.
При обвале, конечно же, страшно. Всё трещит, деревянные стойки ломаются как спички. Над нами примерно 800 метров, если раздавит такая толщина, то мало не покажется. В бригаде в таких случаях начинается небольшая паника, но каждый знал, что надо делать в таких случаях. За время работы в шахте я попадал два или три раза в такие страшные ситуации. А сколько раз попадали в обвалы шахтёры, проработавшие в забоях по много лет. Сколько раз они хоронили своих товарищей, а сколько раз собирали деньги на похороны шахтёров из других забоев, бригад. Кто знает.
Февраль. Третья смена в шахте, это вечернее время. Идет только третий час работы в забое, а мы уже черные от угольной пыли и блестим от пота.
Работаем лопатами, так как у нас «деревянная» лава. «Деревянная» означает, что крепление лавы из деревянных стоек и весь уголь добывается вручную. Наша бригада напоминает журавлиный клин, Но этот клин не летит, а стоит на коленях, так как между верхом и низом этого забоя всего 1,2 метра. Да еще забой с наклоном градусов 30 и всё это находится на глубине 800 метров.
Впереди этого клина два самых опытных и сильных шахтёра. Это, конечно же, бригадир и его напарник. Между ними металлический желоб и они, мощно орудуя лопатой, кидают уголь на этот желоб, и уголь самотёком идет вниз. Он белорус, а его напарник украинец, им по 25 лет. За бригадиром и его напарником работают крепильщики. Один из них татарин, а другой башкир. Разговаривают по-русски и с матом, но без злобы. Один просит другого подать ещё стойку, но на два «мужских достоинства» короче или длиннее. Также было и с досками: просили дать дощечки на два или три "мужских достоинства" толще или тоньше. На чей они размер орентировались не знаю, но работу они выполняли быстро и успешно. Из-за них простоя не было ни разу. Не слышал, чтобы мерили длину или толщину деревянных стоек в сантиметрах или в метрах, только в … «этих самых». За крепильщиками тоже не слабо орудуют лопатами другие ребята, кто, откуда, в основном украинцы и белорусы. Самым последним стоя на коленях, как и все, работаю я, самый молодой, представитель Поволжья. Стараюсь изо всех сил, очень устал и очень не хочется отстать от бригады, а бригада уходит всё дальше и дальше. Моя задача подбирать остатки угля, то, что остается после всех. А то, что устал, не имеет значения, а работать ещё долгих четыре часа. Только через четыре часа сверху мигнут пять раз фонариком, что означает конец смены.
В шахте работаю третий месяц. Можно сказать, что здесь немного освоился. А первый день работы в забое был очень тяжелым. Очень сильно устал, устал так, что после смены еле шевелил ногами и руками. Даже в столовой еле справился с обедом. Конечно же, даже при всём моем старании, в первые дни работы в забое от меня мало было пользы. Но через это проходят все начинающие работать. Бригадир признался мне, что он в первую смену не выдержал тяжесть работы. И они со своим другом ушли с работы раньше времени.
Быть напарником бригадира считается честью. Работать рядом с бригадиром, означает, что ты такой же сильный и опытный. Такой чести я не успел достичь.
Однажды крепильщик-башкир говорит мне: «Аркадий, хочешь, я поставлю тебе мат
из любого угла». Думал, он в шахматы играет и хочет со мной сыграть. Оказалось, что он может обматерить меня из любого угла нашего забоя. Это была его шутка. А татарин-крепельщик снял свою каску и отдал мне. Этим я гордился - это большая честь для молодого, начинающего работать.
9 Марта. Вечернее время. Не знаю, что делали мои сверстники в это самое время. Может быть, некоторые учились, работали, а некоторые, скорее всего, приходили в себя после вчерашнего праздника, не знаю. А только что в забое шахты получил очень серьёзную производственную травму, вторую. По металлическому желобу самотёком шел уголь и где-то внизу получился затор. Меня как самого молодого послали убрать этот затор. А шахтёры, работающие в верхней части забоя, не знали этого и для пробития затора послали по желобу большой кусок угля. Вот этот кусок угля, летящий с большой скоростью, догнал меня. Сначала ударило по руке, а потом по пояснице, на руке выскочило сухожилие, а на поясницу страшно смотреть. Поясница распорота, куски мяса, кровище. Сознание не потерял, перевернулся через желоб и лег на живот. В это время очень захотелось жить, мне, ведь, недавно исполнилось 18 лет.
Всего за время работы в шахте я получил три серьёзные травмы, дважды зашивали, а третий раз не пошёл в поликлинику, хотя бок был распорот на сантиметров 12-15. Виден был даже подкожный тонкий слой жира. До сих пор удивляюсь, как мог вынести такое, да ещё на работу ходил, мылся в душе. Молодой был, да ещё группа крови выручала. А мелких травм и царапин не сосчитать. День через два где-то царапнет. Приходилось работать по пояс голыми, только каска на голове. А уголь не простой, а антрацит, который предназначен для металлургических заводов. Этот антрацит блестит и режет как лезвие. У многих такие шрамы.
Следующими испытаниями были: Армия, где пришлось, как и другим, голодать; сложный технический вуз; Колыма и …тёща-сволочь. Все это меня ждало впереди, но об этом я ещё не знал...
Хотелось бы узнать мнение читателей на мои миниатюры. Аркадий Эр.