НОЧЬ ПЕРЕД РОЖДЕСТВОМ, ИЛИ КАК КУЗНЕЦ СВОЁ СЧАСТЬЕ КОВАЛ
- Хватэ хлопци горюваты, нумо пыськи дрочуваты! - сказал кузнец Вакула и обнаружил, что стоит сам под окнами Оксаны со спущенными шароварами. - Хлопци, а вы дэ? Та ну, и дидько з вамы! Сам управлюсь.
Несмотря на то, что на улице было -20 и волосы на его мошонке покрылись ледяной коркой, пенис кузнеца находился в полной боевой готовности. Он схватился за своего богатыря и начал дёргать туда-сюда с бешеной скоростью.
- Ух, эта Оксана! Ух, сука яка гарна! Так бы и завалыв иё, як кобылу, да отпердолил прямо в сраку! Файна кобыла!
Тем часом объект его воздыханий - "файна кобыла" Оксана - стояла в сарае и ела сено. Да-да, это была настоящая лошадь, и подковы ей делал сам Вакула. Когда он ставил ей их в первый раз, в его груди что-то сжалось, затрепетало, и, понюхав у коняки под хвостом, он вынес для себя судьбоносное заключении: это - любовь! Не какая-то там, как у Даниеллы Стил, а самая что ни на есть настоящая, сельскохозяйственная. Кузнец был мужчина серьёзный, поэтому сразу предложил руку и сердце, но тупая тварь лишь флегматично осмотрела его протянутую ладонь, и, не обнаружив в ней ничего съестного, отвернулась.
"Если жинка говорит "нет", то оно само собой означае "да", - подумал Вакула и взял суку силой.
Однако больше женщина всей его жизни к сокровенному отверстию не подпустила. Вакула расстроился и с горя начал бухать не по-детски. Однажды, после очередной разудалой попойки, он проснулся голый в курятнике. Под мышкой его мирно кимарил петушок Гена, а на члене свила гнездо из лобковых волос полевая мышка Ариэль, в котором скулили ее дети - лягушонок Дима и пластмассовая упаковка от моющего средства "Туалетный утёнок". Вакула понял: так дальше продолжаться не может.
- Баба должна буть при мужике! - сказал он сам себе и отправился к своей возлюбленной предлагать руку и сердце во второй раз. Вот, собственно, чем он и занимался под окном лошадиного стойла.
Учуяв приближение сладостного мига оргазма, Вакула снял шапку и наспускал туда полведра белой, вязкой, как клей, жидкости. Еще бы не наспускать, когда секса у него не было вот уже месяц! Свободные яйца - это самое приятное что может быть в жизни любого мужчины, подумал он, и постучал в окошко.
- Оксано! Тупа ты шмара нэдоёбана, открывай ворота, батько прыйшов!
- Иди на ***, - медленно промычала Оксана и пёрнула. От сена ее ужасно пучило, но тут уж ничего не попишешь, как говорится, кто сено по ночам жуёт, у того очко Киркорова поёт.
- Во пызда! Видчиняй, кажу, потвора опэцькувата! Я с гэндэлыка прыйшов тоби сказать, шо солнцэ встало! То бишь, выходь за мэнэ замуж! Немедленно! Оксана, нэ видчинышь, тоби ж худо будэ, клята москальська истота! Вырву манду та прычиплю на двэри!
Раздался оглушительный залп из тухеса Оксаны, и тут же голос ее промолвил:
- Вот когда мне подковы золотые поставишь, что носит сама царица, тогда, может, и дам разок палку кинуть. А до этого и думать не смей о моей целочке! Иго-го!
- Шо? Тупа тварюка! Яки ще подковы? Цымбалами тоби по морде! Ух, сволота, копняка тоби б пид дупу! Вэрнусь - пызды отвешу! Ты мэни поскавчи, подковы ей! *** хорошэго!
Сплюнув прямо на окно сарая, кузнец надел шапку на голову и отправился в путь, искать золотые подковы, которые носит сама царица. Горе от неразделенной любви поразило его молодое сердце настолько, что он и позабыл, что делал в головной убор пять минут назад.
- Хвалькувата пидступна жинка!
Впереди замаячила хата Солохи. Вакула постучал и, не дожидаясь пока ему ответят, выбил ногой дверь. Вошел. Внутри ему открылась интересная картина: голая Солоха стояла раком, сзади ее наяривал его отец, отца наяривал голый дьячок, а дьячка - черт.
- Вашэ интымнэ життя мэнэ нэ стосуется! - сказал Вакула и бросил на стол шапку. - Тащи горилку, кума, буду горэ топить и салом заедать! Жинка кохана сказала мне "нет", и это "нет" - як коричневый старый писюар у нас в школе, навысло нади мною тэмною хмарою и будэ приследувать мэнэ в кошмарах до самои смэрти!
- Ты ба! Мэй, и хто ж цэ такэ поробыв тоби, га, Вакула? - сказала Солоха.
- Не "мэй", а бухло гони скорей! Пока я тоби будякив в макитру нэ напхав!
- Зараз будэ, чого хипешуешь?
Ведьма спохватилась и быстренько выволокла из-под стола заготовленный на всякий пожарный случай бидон самогонки высшей пробы. Поставила на стол и плеснула в чарку, которую кузнец тут же опрокинул в желудок.
- Инша справа, стара ты патэльня! А вы тут, як я погляну, в паравозика гуляетэсь? Ну-ка, шо то за мармыза волохата, неначэ моя дупа? Дядьку, а ты нэ дидько часом? А то я твою бисовську породу за километр чую. Ходь сюды, бекицер!
- Молодой человек, вы меня с кем-то путаете, - сказал черт. - Я - Остап Ступка.
- Нэ пызды! Тащи, кажу, свои бэбехи сюды - будешь у мэнэ возничим, то бишь на горбу таскать. И дывысь мэни, бо глаз на дупу натяну!
Черт взглянул на расстегнутую ширинку на шароварах кузнеца и понял, что дела его плохи. Ему не оставалось ничего более, как подойти к Вакуле и встать на четвереньки.
- Куды крокуешь, Вакула? - сказала перепуганная до смерти Солоха.
- На кудыкины горы вороваты помидоры! - сказал кузнец и взобрался на спину черта. - Шановна пани Солоха, спасыби за лоха, ха-ха. Будь здорова як корова, а мэни щэ чимчикуваты у Москляндию, до царыци за золотыми подковами. Бувай, кума, мабуть, не свидимся.
- Ба, та ты никак помирать собрався?
- Во дура баба! Новый Год скоро, а в Москву неделю, если на поизди, ихать, так шо у цёму роци я твоей горилки бильшэ нэ побачу. Шкалик мэни на дорогу давай, ****ьська твоя пыка!
Завершив приготовления, кузнец засунул в жопу черту кочан кукурузы и тот, как угорелый, помчал по запорошенной сельской дороге.
- Дорога ни в пызду! - возмутился Вакула. - Ни *** не выдно!
- А вы, барин, не беспокойтесь, - сказал услужливо черт, - вам видеть-то ничего и не надо. Я дорогу, как мать родную, знаю. Довезу, хоть глаза мне выколи!
- А ты, дядьку, не надуришь?
- Боже упаси!
Оказалось, Москва не так и далеко. Через десять минут после старта черт объявил, что они въезжают в область, и Вакуле, то ли от горилки, которую он беспрерывно гасил, то ли от мороза, который лишил его остатков мозга, превратив его в ледяную глыбу внутри головы, показалось, что мимо на "Мерседесе" проехал Лужков и показал ему дулю в окно.
- Ну, вот мы почти и приехали, - сказал радостный черт. - Резиденция царицы за следующим поворотом.
- Ты ба, а я думал, ихать и ихать. Отака ***ня, малята.
- Да-да, вы совершенно правы, - сказал черт и свернул за угол. У первого же фонарного столба он сбросил Вакулу с плеч в сугроб и быстро отскочил в сторону. Вместо царицы и золотой подковы за углом кузнеца ожидали пять разодетых в спортивные костюмы чертей-гопников. В руке у каждого был разводной ключ, которым они ритмично похлопывали по ладони свободной руки.
- Ну че, братуха, попал ты на пару денег, да? Райончик-то попутал, дорогой. У нас тут на районе "петушки" не ходят. Хочешь ходить - плати лавэ точным пацанчикам, ты понял, бля?
- Москаль мэни нэ брат! - сказал Вакула и, разбив об столб бутылку Солохи, сделал "розочку".
- Че? Ты че, бля, рамсы попутал? Да я, бля, тебя, бля, ща, бля, ну ты, бля, ты че, бля?..
- Содержательно, - сказал черт, хихикая.
Вакула начал отступать назад, не замечая, что за спиной его замерзшее озеро. Гопники очень скоро подобрались к нему вплотную, окружили, и, дав контрольный по голове, повалили на снег. Тут уж пошла веселуха: разводные ключи, кроссовки, почки, хруст поломанных ребер и кровавая харкота. Они гасили его минут десять, хотя сознание покинуло кузнеца уже после первого удара, затем выкинули в ледяную воду. Долго плавал Вакула, не приходя в себя, но все же какая-то неведомая сила вынесла его на поверхность озера.
- Дывы, Вакула из-за Оксанки утопывся! - хохотали проходившие мимо бабы. - Дурень!
Однако Вакула их не слышал. Он кое-как выполз из воды и улёгся отдыхать в снегу. Из шаровар выкатились расквашенные яички, а пальцы на левой руке торчали в обратную сторону. Кузнец выплюнул с десяток зубов и подумал: "Кляти бабы! Да шоб я еще ради вас хоть под ёлку пэрднув, - та пропадить вы пропадом! Усё! С жинками покинчэно! Назавжды!"
Но не тут-то было. Как только кровь перестала застилать глаза, сквозь мутную пелену он увидел лежащую рядом с ним в сугробе золотую подкову. Очертания ее были размыты, но Вакула не сомневался, что это она.
- Е таки Божэнька на свити! - просвистел он и поднялся на ноги. Его шатало и кружило, как пьяную балерину, однако он все же сумел поднять предмет своих поисков и устоять при этом на ногах. - От эти кытайци, - всё навчылись делать! И подковы вон какие лёгкие изобрели! - сказал он и засунул ее в карман. - Оцэ Оксанка будэ довольна! Як коняка! Ну, погодь, жлобська твоя пыка, зараз я прыйду, и пускай тильки ты мэни скажэшь "не", - пошматую на сало!
И побрёл одинокий Вакула к своей возлюбленной Оксане с золотой подковой в кармане, хотя на самом деле то была бумажка от шоколадной конфеты.