*В летнем стане к Великим холодным хлябям остаются только свои, местные. Подобно тому, как метилики зарываются как можно глубже в землю перед, наступлением Ледяного безмолвия, так и уважаемые жители к этой поре снимаются на тёплые квартиры.
А, в летнем стане становится тихо. Кому шуметь-то? Старики одни да домашние тварюшки двух типов.
Первый тип – полезный, курарки там, шпеники и другое подспорье в питании.
Второй тип – бесполезный или друзья патиров. Сфинксы, дипсы и один бывший раб по имени Чехха, перешедший в разряд друзей человека в прошлом году. Когда сумел выкопать с поля Великого вождя земляных клубней больше, чем бригада крепостных самого Лорда Длиннорога. А как же. Они же – патиры подневольные, за еду и кров в грязи возятся. А Чехха работал на рассвете, в охотку, тут же сбывая товар малоземельным и не приспособленным к физическим усилиям соседям. Прямая заинтересованность в результатах труда!
***
В этом Летнем стане живет себе одинокая самка Мирдина. Спокойная патирка шестидесяти лет. Так ей же волноваться особо и не о чем. Дети выросли и разъехались. Внуки подросли на стороне. Шатёр теплый, когда натопишь. И дрова запасены. Чего беспокоиться?
Но повод нашелся. Стало Мирдину не узнать. Вот об этом наш рассказ.
***
– Лекля! – крикнула со двора старая патирка.
Это она супруге Толстяка Беззе, Лекле, крикнула, потому что войти к ним постеснялась. У них два здоровых сфинкса прожива¬ют, поэтому лучше не входить, а покричать.
Толстяк с Леклей в стане круглосуточно живут. И круглогодично тоже. Патиры степенные, не очень молодые. Чем занимаются – непонятно, на что живут – тем более. Лекля, та хоть огород сажает, по хозяйству носится. А супруг ейный в шатре сидит, выходит редко, кислородные ванны, типа, примет и обратно.
Так вот. Крикнула Мирдина, вызвала Леклю. На крик выскочили сфинксы, знающие патирку только с положительной стороны, и сама Лекля.
– Привет, Мирдина, – сказала Лекля.
– Ой, Лекля, – не скрывала своей печали старая патирка. – Беда у меня.
Лекля закурила трубку с синей травой, чтобы спокойней перенести неприятные известия. Сфинксы понимающе притихли. И даже перестали метить территорию, где попало.
А Мирдина начала свой рассказ:
– Ты же знаешь, Лекля, что у меня, спасибо Единому, Пигароги в загоне поселились. И с ними самец Златогрив. За питание и ночлег эти благородные существа расплачиваются со мной старыми отпавшими рогами и золотыми волосами, вычесанными из гривы. Сутки – с каждой тварюшки по три волоса. А, самец у них сторожем служит.
– Приемлемо, – кивнула Лекля.
– Но в прошлом месяце мой старший сын, Анар, ты знаешь его, Лекля, хотя ни разу трезвым и не видела.
– Чего уж, – ответила Лекля.
– Так вот, мой старший сын, находясь на службе в дружине вождя, то есть стражем на дальнем пастбище, получил от нашего лидера в подарок взрослого Цилиня.
– Бывает, – кивнула Лекля.
– И Анар, не найдя другого решения возникшей проблемы, подарил этого единорога мне.
– Дети должны помнить и чтить родителей, – одобрила поступок сына Мирдины Лекля.
– Хороший такой, беленький, – Патирка утерла глаза краешком плаща, надетым ею в связи с неблагоприятными погодными условиями. – Модртишкой прозвали.
– Радуюсь с тобой, Мирдин, – тепло сказала Лекля. – Мы издали знакомы с Модртишкой, хотя нас друг другу не представляли.
– Хороший такой, беленький, – повторила патирка.
– Само собой, – нетерпеливо ответила Лекля.
– Но, понимаешь, – тон Мирдин стал жестче, слезы вдруг подсохли сами по себе, – мало того, что пользы никакой! Так он, гад, постоянно корм у Пигарогов переворачивает, воду проливает, жеребят пугает. И главное – Златогрива, притесняет, роняя его авторитет. Зачем, спрашивается, мне эти нервы?
Чувствовалось, что патирка специально накручивает себя.
– Прискорбно, – согласилась Лекля.
– Вот я и решила Модртишку на мясо зарезать, – вздохнула Мирдин.
Лекля на всякий случай, бросила взгляд на загон патирки, но, увидев расхаживающего белого Цилиня, улыбнулась.
– Непростое это оказалось дело, – вздохнула Мирдин.
– Убивать не каждый способен, – кивнула Лекля.
– Я сначала к сыну, Анару, – продолжила свой рассказ старая патирка. – Убей, говорю, Модртишку. А он, вот зачем ты, мать, в смысле, твою, мне имя его назвала? Сказала бы, убей Цилиня. Вопросов бы не возникло.
Я говорю ему, прости, сынок, хоть ему и тридцать восемь, а все ж сынок. Забудь, говорю, имя его, убей единорога.
– Теперь не забыть, – покачал головой Анар. – Если только выпить немного. Да, и не перейти бы черту.
Я сбегала, конечно, достала из подземлянки. Налила Анару. Он выпил. Я за ним слежу.
– Ну? – спрашиваю.
– Чего ну? – отвечает сын.
– Забыл, как Цилиня зовут?
– Еще нет, – вздыхает и рог тянет. – Главное, мать, черту не переступить.
Налила я еще. Анар выпил, бурча, что я его спаиваю.
Посидели мы. Смотрю, Анара ко сну клонит.
– Что, сынок, – спрашиваю с подвохом. – Как Цилиня моего зовут?
– Модртишку-то? – интересуется Анар.
Я опять до подземлянки. Вернулась, тут же наливаю. Полный рог.
– Черту, мать, не переступить бы, – просит Анар.
А я все про свое. Как, восклицаю, Модртишку зовут?
– Не помню, мать, – с трудом отзывается Анар. – А черту-то я переступил.
И упал, Лекля, без памяти. Вот так. Три часа времени и полторы бутылки розового сатирского. Модртишке под хвост. Больше я над сыном Анаром экспериментировать не буду. Видно, эта черта у него совпадает с провалами в сознании. И является началом запоя.
– Познавательно, – сказала Лекля, снова закуривая трубку.
– Я пошла по стану, – продолжила Мирдин. – Почти все шатры убраны, одни остовы остались. Только шесть жилых. В трех самки-одиночки проживают, в двух старики глубокие, которым не то, что секиру поднять, а и до ветру сходить проблематично. А в шестой – Чехха, получивший от вождя повреждения верхних конечностей. В наказание за высокую производительность труда при сборе не принадлежащих ему клубней.
– Диалектика, – вздохнула Лекля.
– Вот я и подумала, – осторожно произнесла патирка. – Может, достопочтенный Беззе попробует?
– Что попробует? – переспросила Лекля, не веря своим ушам.
– Модртишку, – жалобно шепнула Мирдин.
– Ха, – ответила Лекля.
В это время на улицу, обеспокоенный долгим отсутствием супруги, вышел Толстяк.
Лекля взглянула на него изучающе. Патирка тоже, несмело.
– Чего это вы? – занервничал Беззе.
– Ты, Мирдин, иди, – сказала Лекля. – Я потом забегу.
– Ладно, Лекля, – засуетилась соседка. – Не забудь только.
– Не забуду, – пообещала Лекля, глядя в сторону загона патирки.
Цилинь расхаживал в загородке. Вокруг паслись Пигароги. Златогрив стоял в сторонке, ожидая, пока Модртишка поест.
– В мире домашних животных, – громко сказала Лекля.
– Ты о чем? – спросил Беззе, поглаживая черного сфинкса по имени Флинтир.
– Вот, – осторожно начала Лекля. – Мирдин просит Цилиня зарезать.
Впечатлительный Толстяк тут же представил, как острая секира вонзается в грудь белого единорога.
– Да нет, – фыркнула Лекля, понимающая мужа с полумысли. – Просто отрубить голову.
– А, – облегченно вздохнул Беззе. – Так это ж совсем другое дело. Это и я бы смог.
– Неужели? – насмешливо спросила Лекля.
– Запросто. Рыбу-то я чищу? Свежую.
– Так я пойду? – сказала Лекля. – Мирдин обрадую?
– Иди, – кивнул Толстяк.
Он вернулся в комнату и налил тарелку похлёбки, предвкушая. Долька квазичеснока и горбушка ржаного хлеба уже лежали на столе.
– Пошли, Беззе, – в дом влетела Лекля. – Мирдин уже его поймала.
– Кого? – поинтересовался Толстяк, доставая приправу.
– Единорога! – крикнула Лекля. – Ты же обещал!
Беззе посмотрел на похлёбку, потом на приправку, вздохнул и пошел за Леклей к соседке. Остыть не успеет, подумал он.
Грустная Мирдин стояла с единорогом на привязи.
– Может, мешок на голову? – предложил Толстяк. – Чтоб не испугался.
Старая патирка заплакала, сунула мешок Лекле и помчалась в дом.
– Чего это она? – смело сказал Толстяк. – Впечатлительная такая. Среди обыкновенов надо жить с такими нервами.
В это время Лекля осторожно натянула на голову единорога мешок. Модртишка тряхнул головой и всхрапнул испуганно.
Лекля убежала к себе. Покурить, наверно.
Толстяк стоял посреди двора с секирой в одной руке и уздечкой, в другой.
Мирдин и Лекля выглядывали из шатров. Златогривый в загородке заржал что-то радостно.
– Представление им тут, – вздохнул Беззе и подумал о похлёбке.
Он не знал, с чего начать. Единорог не хотел стоять спокойно, затанцевал. Здоровый уже был, откормленный.
– Ты хоть, – сказал ему Толстяк и для острастки погрозил секирой.
Кому понравится, когда перед его носом размахивают острыми предметами?
Цилинь и рванулся что есть силы. Старая уздечка затрещала, и единорог стряхнул мешок и вырвался из плена.
Не увидев других объектов для мести, Модртишка предупреждающе зашипел и двинул на Беззе.
Тот решил, что похлёбка все-таки остынет, и решительно направился к шатру.
Единорог за ним.
На защиту хозяина выскочили оба сфинкса.
Цилинь поднялся на задние лапы, взмахнул грозными копытами и заржал.
Беззе и сфинксы наперегонки помчались к шатру.
Успели. А Златогрив громко так заржал что-то обидное вслед. Типа, трусы вы, а не стражи единорогов!
Есть похлёбку Толстяку в тот день расхотелось.
…Ночью в обоих шатрах спали плохо.
Мирдин вздыхала.
Лекля выходила на улицу курить.
Беззе забывался, метался в полусне, шептал кому-то: «Беги!»
***
– Лекля! – крикнула Мирдин со двора следующим утром.
Там два сфинкса живут, если помните, поэтому лучше покричать.
– Привет, – задумчиво сказала Лекля.
– Передай достопочтенному Беззе, – Старая патирка застенчиво протянула Лекле два старых рога Патиров. – За Модртишку.
Лекля бросила взгляд на загон Мирдин.
Белый единорог по-хозяйски ходил в загородке среди Пигарогов.
– Пусть живет, – улыбнулась патирка.
– Приемлемо, – одобрила Лекля.
_ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _
Патиры - родичи сатиров, только рог у них всего один и схож с рогом единорогов обликом и магической силой. Патиры были созданы, для особой миссии - охраны единорогов, цилиней и пигарогов от хищников и охотников за рогами единорогов.
Пигарог - помесь единорога и Пегаса. Крылатый единорог.
Цилинь - китайская разновидность единорога.С туловищем оленя, шеей волка, хвостом быка,копытами коня. С одним рогом, заканчивающимся мясистым наростом.
*Это произведение является клоном рассказа Леонида Блоха "Жили у бабуси."